Никонова Наталия. Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

Обсуждалась автомобильная тематика. Мое внимание привлек высокий худой
старик с невероятно презрительным выражением лица, одетый в засаленную
куртку и необыкновенной формы картуз. Странный старик интересовался всеми
представленными автомобилями, заглядывая во все щели и пробуя машины почти,
что на вкус. Презрительное выражение на его лице при этом все усиливалось.
Неожиданно я оказался в одной группе с этим стариком. Разговор зашел о
кузовах - двух и четырехдверных, и я почему-то решил рассказать незнакомому
старику известную в автомобильных кругах байку о том, как "Москвичи" стали
четырехдверными. Вроде бы, первая модель была двухдверная, и когда ее
показывали Сталину, он сел рядом с водителем, а сзади разместился главный
конструктор завода. Машина сделала несколько кругов по заводскому двору,
потом остановилась. Сталин сидел молча и не выходил. Главный конструктор
подождал немного и говорит: "Товарищ Сталин, мне выйти нужно!". А тот
отвечает: "Вам нужно, вы и выходите". А ведь выйти он не может без того,
чтобы Сталин вышел сам и пропустил его. А тот выходить не хочет. Вот после
этого и стали "Москвичи" делать четырехдверными.
Рассказывая эту историю, я заметил, что вся группа как-то настороженно
слушает байку, а старик смотрит на меня с явным раздражением. "Молодой
человек", - обратился он ко мне, когда я закончил, - "знаете ли вы, кому
рассказываете эту "лабуду?". "Нет, не знаю" - растерялся я. "Так вот знайте
- я и есть тот главный конструктор, который сидел позади Сталина!"
Так я познакомился с профессором Борисом Михайловичем Фиттерманом, по
его словам, конструктором первого "Москвича".
А Фиттерман смотрит пристально на меня и ехидно улыбается.
- А хотите ли знать, молодой человек, что я - ваш ангел-хранитель? -
задал мне неожиданный вопрос Борис Михайлович.
Я аж рот раскрыл от удивления - вот и встретился, наконец, с моим
ангелом-хранителем в лице этого еврейского старца.
- Мне направили вашу докторскую диссертацию из ВАК как "черному
оппоненту". Знали, что я почти никому положительных отзывов не даю. А ваша
работа мне понравилась. Она - смелая и ни на чью другую не похожа. Несколько
преждевременная, правда, лет через пятьдесят ей бы появиться - в самый раз!
Но положительный отзыв я вам дал, а сегодня и познакомился с вами лично! А
вы мне байки про то, кто сидел позади Сталина, рассказываете!
Я с благодарностью пожал протянутую Борисом Михайловичем руку, и он
показался мне красивее самого Алена Делона.
Как и следовало ожидать, я обмывал мое утверждение. В первый же день с
Тамарой в ресторане гостиницы "Националь", в том старом корпусе-коробке, что
уже разрушили. Познакомился и танцевал я там с очаровательной шведкой лет
четырнадцати, не по годам рослой. Та, в свою очередь, представила меня своей
маме, тоже очаровательной, тоже шведке, но лет тридцати. Не успели мы по
душам разговориться по-английски, как подошла Тамара, и, надавав мне
подзатыльников, увела прочь. Шведские "мать и дитя" хохотали от души.
А назавтра выпивали мы уже в ИМАШе, в лаборатории, при закрытых дверях.
- Что это ты все с одной, да с одной ходишь? - недовольно спросил меня
один из сотрудников Мони, давний мой приятель по имени Алик, - да еще она и
сюда повадилась ходить, "слопает" она тебя и не моргнет! Хочешь новую бабу -
молодую, лет двадцати? - предложил Алик, - сегодня же!
И он набросал план действий. Я звоню на работу к Тамаре, говорю, что
выпиваю сегодня допоздна с друзьями и там же остаюсь на ночь. Алик звонит
своей "бабе" - тоже молоденькой девушке и предлагает встретиться, только
чтобы та привела свою подругу. Встречаемся и идем на квартиру к Алику, где
две комнаты - на всех хватит.
Разгоряченные выпивкой и масштабом планов, мы пришли на место встречи и
обнаружили только знакомую Алика по имени Люба. "Моя" по имени Люда должна
была скоро прийти. Алик ее хорошо знал, и что греха таить, имел на нее
определенные планы. Тут в его голову пришел гениальный вариант плана.
Он отозвал меня в сторону и спросил, нравится ли мне Люба. Получив
утвердительный ответ, он раскрыл мне свой план. Мы берем в магазине чего
надо, и я с Любой еду на квартиру Алика, ключ от которой он дает мне. Сам же
остается ждать Люду, и забирает ее туда же. Но эта "легенда" - только для
Любы. На самом же деле Алик и Люда едут к нему на дачу, на свое собственное
свидание. А я остаюсь с Любой и поступаю с ней, как заблагорассудится.
Но "хотели как лучше, а получилось как всегда". Иначе говоря, Люба-то
со мной пошла, а вот Люда идти с Аликом отказалась. Они поссорились, и Алик
уехал один. Мы же с Любой, утомившись ждать друзей, стали выпивать сами. А
тут позвонил Алик и сказал Любе, что он сегодня к нам не приедет, и мы можем
поступать, как захотим. Я услышал только, что Люба обозвала кого-то по
телефону свиньей.
Мы допили все, что оставалось и легли спать. Люба произвела на меня
отличное впечатление, и уже утром я предложил ей взять отпуск и ехать со
мной на море. Она согласилась. Я заезжаю днем в Мамонтовку и беру свой
портфель. Тете Полли говорю, что с Тамарой все согласовано.
Вот тут кончается все хорошее и начинается один кошмар. В ИМАШ, где я
сидел и точил лясы с Моней, звонит Тамара и строжайше приказывает мне
прибыть в Мамонтовку. Иначе - она едет к Бусе на субботу и воскресенье! А у
меня на шесть вечера назначена встреча с Любой. Не зная, что и предпринять,
я иду на встречу с Любой и вместо блондинки Любы ко мне подходит
темноволосая девушка и называет себя Людой. Говорит, что Люба занята и
попросила ее, как подругу, провести вечер со мной. Подруга мне тоже
понравилась, и я приглашаю ее в квартиру Алика, благо сам Алик на даче.
Она идет со мной, мы почти не выпиваем, только разговариваем, а когда
дело доходит до "дела", Люда начинает собираться домой, и, несмотря на мои
протесты, уходит. Я - в прострации: в Мамонтовку ехать уже поздно, одному
оставаться - ох, как не хочется. Звоню домой Любе - она уже ложится спать, у
нее и у Алика есть ко мне важный разговор. Она с утра едет к нему на дачу и
приглашает меня заехать туда же попозже, часам к двенадцати.
Время уже за полночь, выхожу из дома немного проветриться и привести
мысли в порядок. Прохожу мимо телефонной будки и вижу - в ней стоит рослая,
хорошо одетая красивая девка, почему-то босая, и пьяным голосом кричит в
трубку:
- Гиви... твою мать, дай мне Шоту! Шота - ты? А где он? Тьфу, твою
мать! - плюет в трубку и бросает ее висеть на проводе.
Я строго выговариваю ей, что так делать не следует, вешаю трубку, и
замечаю, что с грузинами, да и вообще с кавказцами дело иметь опасно...
- Тебя как зовут? - вдруг спрашивает девица с отчаянным выражением на
лице.
- Влип, - думаю я - это же курам на смех - советую не иметь дела с
кавказцами, а сам - при таком имени...
И отвечаю ей по-еврейски - вопросом на вопрос:
- А тебя?
- Я - Маша! - пьяным голосом отвечает девица, выходит из будки, берет
меня под руку, - пошли!
- Куда? - в ужасе спрашиваю я.
- К тебе, ко мне - безразлично! Мне плохо - понимаешь? - заглядывая мне
в глаза, быстро говорит босая Маша.
- Как не понять - самому плохо! - и я, взяв грех на душу, веду Машу в
квартиру Алика.
Мы выпиваем, что осталось, а осталось почти все; Маша рассказывает мне
какую-то ахинею про ее любимого Шоту и "пидораса" Гиви. Она плачет, целует
меня и спрашивает не грузин ли я, так как очень похож на ее Шоту...
Маша сама тянет меня в койку, и ведет себя там очень страстно,
приходится даже прикрывать ее рот, чтобы соседей не испугать. Потом мы
выпили еще и забылись.
Просыпаюсь я часов в шесть - Маши нет рядом. На цыпочках выхожу из
комнаты, а моя рослая босоногая фея, в чем мать родила роется в ящиках
Аликиного комода...
Вот почему Шота "игнорирует" Машу - она же воровка! - доходит до меня.
- Маша! - громко крикнул я, голая леди вздрогнула и выпрямилась, - у
тебя туфли украли?
- Украли, - кивает она головой, как болванчик - украли!
- Но разве это хорошо, - продолжаю я, - вот ты и ходишь босая! Квартира
эта чужая, понимаешь ли ты, подо что меня подводишь? Ложись! - как офицер
солдату, приказываю я.
Маша забежала в "нашу" комнату и мигом исполнила приказ.
- До чего ж хороша девица - между делом думаю я - и красива, и страстна
- а воровка! Да и проститутка, уж точно! Жалко, а какой любовницей могла бы
стать!
Утром она выпила крепкого кофе, я - чаю. Даю ей двадцать пять рублей на
туфли; не итальянские, конечно, но неплохие советские купить можно. И
выпроваживаю с поцелуем за дверь. Мне пора ехать на дачу Алика, а это верст
семьдесят на электричке, а потом пешком километра четыре.
Преодолеваю этот кошмарный путь, калитка на участке открыта, стучу в
дом. Двери открывает Алик и таращит глаза от удивления:
- Что случилось? Пожар, ограбление?
- Да нет, с квартирой все в порядке, а Люба - у тебя?
Глаза у Алика вытаращились по максимуму, и он только спросил:
- А с тобой тоже все в порядке? Что ей здесь надо?
Тогда я пояснил ему ситуацию, и он все понял.
- Девки сговорились, и решили нас проучить - пока тебя, да и мне надо
ждать подлянку! Хочешь, оставайся - погуляем, выпьем, а хочешь - иди,
выясняй отношения!
Я поблагодарил и побежал на станцию. У меня начиналось состояние
лихорадочной любовной гонки, такое состояние Киплинг называл "амок". Что
делать? Звонить Любе, выяснять отношения? Ведь мы с ней договорились ехать
на море. Кто лукавит - Люба или Алик? А вдруг Люба - у Алика на даче,
спряталась в доме? Тогда зачем он приглашал меня остаться?
Еле дотерпел до прихода электрички, прибыв в Москву, наменял на вокзале
двушек и принялся звонить.
У Любы в трубку ответил мужской голос, попросил назваться. А когда я
это сделал, то послал меня матом подальше. Мне показалось, что говорил он с
армянским акцентом. Тогда я снова набрал номер Любы, и когда услышал его
"але?", то вслух вспомнил все самые грязные армянские ругательства. Я
продолжал их вспоминать даже тогда, когда трубку повесили. Все - Любу надо
вычеркнуть!
Меня била лихорадка. Решено - звоню Бусе.
- Привет! - добродушно откликается Буся.
- Позови Тамару! - прошу я.
- Тамар - тебя! - кричит Буся, потом в трубке слышна какая-то
перебранка, и Буся удивленным голосом отвечает мне: - Не хочет подходить!
Разбирайтесь сами, не впутывайте меня в свои дрязги! - уже кричит Буся и
вешает трубку.
Я в бешенстве - куда податься? И вдруг я вспоминаю - Таня! Моя самая
яркая любовь в молодые - аспирантские и даже "кандидатские" годы! Звоню.
- Таня, я в Москве проездом, так хочу видеть тебя, как, зайти можно?
В трубке долгое молчание, а затем Таня отвечает:
- Хорошо, заходите, Нурбей Владимирович!
Заметно, что она немного выпила. Бегу, лечу к Тане. Успеваю взять
бутылку и цветы. Таня дома одна, но смотрит странно, говорит на "вы".
- По какому случаю вспомнили обо мне? - с вызовом говорит Таня, на
глазах ее блестят слезы, - узнали, что замуж выхожу?
Я только рот открыл. Вот этого не ожидал! Хотя женщина она - молодая,
красивая!
- За кого? - интересуюсь я.
- Ты его должен знать, - в вашем отделении ЦНИИСа работает, кандидат
наук, - и Таня назвала фамилию.
Я припомнил невысокого крепкого человека, боксера, кажется. Чуть старше
меня, а вот как звать - забыл.
- Нурбей Владимирович, - Таня снова перешла на "вы" и голос ее стал
серьезен, - подумайте, и если у вас отношения ко мне серьезные, то я дам ему
отвод!
Я опять остался с открытым ртом. Таня плакала, уже не сдерживая себя. Я
открыл бутылку, налил ей и себе. Выпив, она успокоилась.
- Сколько пережила, ты же ничего не знаешь! - только начала Таня, и тут
раздался звонок. Таня вышла открыть дверь и вошла на кухню вместе с женихом.
Жених, подозрительно глядя на меня, кивнул, и вынул из портфеля бутылку
водки.
- У тебя, я вижу, гости! - угрожающим тоном проговорил "жених",
обращаясь к Тане.
- Брось ты, давай лучше выпьем! - предложил я и разлил мою бутылку по
стаканам.
Молча выпили. Вдруг Таня, не выдержав напряжения, разрыдалась. Жених
сжал кулаки.
- Уходите, Нурбей Владимирович, лучше уходите! - рыдая, причитает Таня,
- ничего хорошего из этого всего не выйдет!
Я только хотел спросить, из чего это "всего" ничего не должно выйти,
как получил резкий удар в челюсть. Из глаз - искры, сознание - сумеречное.
Тут поднялся крик вперемежку с матом. Опомнившись, я схватился за
холодильник и нанес мой любимый удар ногой в живот обидчику-жениху. Тот
падает, успев схватить меня за ботинок. А так как ботинок был без шнурков,
то он свободно снялся и оказался в руках жениха. Зато нога осталась со мной.
Таня обхватила жениха руками, не давая ему продолжать драку. Я осмотрелся,
ухватил с холодильника непочатую бутылку водки и, хотел, было, врезать
обидчику. Но потом передумал, сунул ее за пояс, и как был без ботинка, так и
выскочил за дверь.
Но это уже был не я, а неразумный, одичавший зверь. Я помнил квартиру
Буси на Сиреневом бульваре и решил ехать туда.
- Убью обоих гадов! - вертелась пьяная мысль в голове. Но все-таки
решил снова позвонить из автомата.
- Буся, я еду к тебе! - страшным, с моей точки зрения, голосом
проговорил я, - убью и ее и тебя! Ждите расплаты! - добавил я и повесил
трубку.
Таксист не хотел брать меня полу-босого с одним ботинком, но я авансом
заплатил ему десятку, и тот поехал. Уже вечерело, смеркалось быстро. Я зашел
в знакомый подъезд, поднялся на третий этаж и позвонил в дверь. Никто не
открывает. Прислушался - за дверью тишина, тогда я мухой слетал вниз к
автомату, набрал номер Буси и повесил трубку на проводе. Снова мухой - на
третий этаж к двери. Слышу, из квартиры доносятся длинные гудки. Вот сейчас
поднимут, думаю, трубку, тогда я выламываю дверь и выполняю свой "кровавый
план" - режу или душу обоих! Но трубку не берут, и я в недоумении спускаюсь
вниз. Куда девать себя, я сейчас взорвусь, как бутылка с карбидом в
канализации!
Мимо идут, обнявшись, трое парней, и шатаясь, горланят песни. Я
подбегаю, молча кидаюсь на среднего, хватаю его за горло, пытаясь задушить.
Двое других, что по краям, опешили, но потом начинают колошматить меня, чем
попало. Я упал, пытаюсь встать, но тут недодушенный средний наносит мне удар
ногой в живот. Я снова падаю и теперь надолго - дыхание перехватило. Трое
ушли, снова обнявшись и продолжая свою песню.
Приподнявшись, я прислонился к дереву. Нащупал бутылку - она цела и
даже не выпала из-за пояса. Раскрыв рот, потрогал зубы, все вроде целы.
Глаза тоже. Жизнь продолжается!
Вдруг вижу на дороге едущий навстречу мне УАЗик. Голосую - остановился.
Глянув на меня, водитель решил, было, не брать, но я его упросил.
- Ребята, на меня напали хулиганы и избили. Довезите домой, заплачу,
сколько скажете!
Подобрали, повезли.
- Ты хоть знаешь, на какой машине едешь? - весело спрашивает водитель,
- это же "синий крест" - скорая ветеринарная помощь!
- Это точно по назначению! - нахожу я силы улыбнуться.
Дома (у Алика, разумеется!), я помылся и завалился спать. Проснувшись,
что-то в полдень, я убедился, что практически цел, даже синяков нигде нет.
Порылся в старых вещах Алика, нашел подходящие ботинки, размером, правда,
побольше моих. И снова стал думать свою думу - куда податься?
Вдруг мысль - Лора! Если, конечно, она не уехала на дачу. Звоню, с
замиранием сердца слушаю гудки, и вдруг знакомый голос - сама подошла к
телефону. Делаю голос повеселее и побезразличнее:
- Лора! А ты чего не на даче?
- Ха-ха-ха, - загадочно смеется Лора, - а какие планы у тебя?
- Мои планы полностью совпадают с твоими! - отшучиваюсь я.
- Тогда приезжай! - тихо и загадочно зовет она.
И вот через час я звоню в знакомую генеральскую квартиру на Чистых
Прудах. В портфеле у меня "джентльменский набор" - две бутылки вина и
цветочки. Лора встречает меня празднично одетая, накрашенная и надушенная, с
многообещающим взглядом. В комнате на столе - праздничная закуска, включая
мои любимые маслины.
- Ах, Лора, ты, видать, тоже "на голодном пайке"! - удовлетворенно
подумал я, - тогда мы сегодня - "два сапога пара".
Ничего другого мне сегодня и не надо было - все происходящее в уютной и
такой знакомой комнате Лоры было пределом мечтаний. "Хорошо, что не удалось
убить вчера Бусю и Тамару!" - философски размышлял я, лежа с Лорой, уже
удовлетворенный.
А в понедельник утром мы с Лорой, как два голубка, вместе явились на
работу в ИМАШ. Звонит телефон, и я привычно беру трубку.
- Але?
На том конце пауза и после нее такой любимый низкий голос:
- Ты в порядке?
- А что? - как обычно, "не по-русски", ответил я.
- А то, что мы с Бусей сидели в кустах и все видели. Как ты в одном
ботинке с бутылкой водки за поясом гонял вверх-вниз по лестнице, как напал
на чужих ребят, как они тебя отмутузили, и как тебя забрала ветеринарная
помощь! Что с тобой, чего ты хотел?
- Убить вас обоих хотел за прелюбодеяние, - с сожалением вздохнул я, -
но, видишь, не вышло!
Мы помолчали.
- А теперь, - перешла на приказной тон Тамара, - немедленно приезжай во
ВНИИТоргмаш, я хочу показать тебя народу, а то тут идут слухи, что ты меня
бросил.
- Надо же, в Москве-мегаполисе, а слухи разносятся мгновенно, как в
какой-нибудь Обояни! Однако, бегу! - полностью осознавая свое поражение,
покорно сообщил я, и, поцеловав Лору, "почапал" в чужих ботинках во
ВНИИТоргмаш.
Первым делом Тамара завела меня к Бугру, и, подтолкнув вперед,
сообщила:
- Слышь, Бугор, эта пьянь и рвань вернулась!
Бугор незаметно подмигнул мне, я тем же макаром ответил ему, и меня
повели дальше. Тамара заводила меня в разные комнаты и кабинеты, где
сообщала одну и ту же новость, иногда добавляя:
- А кто-то говорил, что эта пьянь и рвань меня бросила!
Тамара немедленно оформила отпуск и повезла меня в Мамонтовку.
Появиться перед "тетей Полли" было для меня пуще ножа в печенку, но я
вытерпел и это.
- Проси у тещи прощения! - похлопывая меня по темечку, приказала
Тамара.
- Простите великодушно, больше не повторится! - скосив глаза и
испуганно мигая, пролепетал я любимую фразу лаборанта Славика.
- Да ну вас всех к лешему! - отмахнулась тетя Полли, и я, кажется, был
прощен.
Мы хорошо выпили, попели немного в два голоса и легли спать.
- Нет, гулять, конечно, хорошо, но дома лучше, спокойнее! - успел
подумать я, уже засыпая после исполнения гражданско-супружеского долга.

Одесса

Я предложил Тамаре поехать на море в Одессу, вернее рядом - в
Ильичевск, к Феде Кирову, который постоянно приглашал меня в любом составе.
Его жена Лера была демократичной женщиной, тем более Федя сказал ей, что
Тамара моя жена.
Встреча в Ильичевске была блестящей - вечером к нашему приезду стол был
уже накрыт, а в качестве выпивки преобладало шампанское. Поддав, как
следует, мы уже почти ночью всей компанией отправились купаться на море.
Меня всегда поражали беспечность и безрассудство нас - русских людей.
Едва держась на ногах, мы чуть ли ни на четвереньках, как черепахи, заползли
в море. Хорошо бы как черепахи морские, а то - как сухопутные, мы тут же
стали тонуть. Я только и делал, что вытаскивал на берег уже почти
захлебнувшихся Тамару и Леру, да и Федю пришлось долго толкать к берегу, так
как прибой не позволял ему выплыть. И это все в кромешной тьме. Я аж
отрезвел с перепугу.
По утрам я чаще всего ходил с Федей в его лабораторию - маленький домик
на самом берегу моря. Там мы быстро решали возникающие научно-технические
вопросы, и, оставив сотрудников работать, шли купаться. К этому времени к
нам присоединялись Лера и Тамара. Вечером же мы занимались одним и тем же -
выпивали в квартире или, что было романтичнее, "в хижине дяди Феди", как мы
прозвали лабораторию на берегу моря.
Федор очень любил Одессу, и мы часто наезжали туда. Мне Одесса не
понравилась - люди там грубоватые, говорят очень громко, готовы обмануть
тебя всегда и во всем. А женщины вообще ведут себя совершенно беспардонно.
Идем как-то всей компанией по пляжу, ищем место, где бы приземлиться.
Видим - под большим зонтиком выпивает какая-то компания. И вдруг от компании
отделяется и неровной походкой направляется ко мне жгучая брюнетка моего
возраста в купальном костюме. Она машет рукой - остановись, мол.
Я стою в плавках и жду, что же будет дальше. А дама подошла, оценивающе
оглядела меня с головы до ног и прокричала своей компании:
- Послушайте, этот чудак мне очень даже понравился!
И не обращая внимания на стоящих рядом Тамару и Леру, обнимает меня за
шею и целует взасос. Я чуть губ своих не лишился от этого засоса - дама
видимо, решила взять у меня пробу желудочного сока на кислотность. Я
вырывался, как мог, и освободился только с помощью наших женщин. А одесская
львица, помахивая окороками, снова пошла к своим под зонтик.
Или другой пример. Зашли мы как-то в этот хваленый "Гамбринус", что на
Дерибасовской. И что в этом "Гамбринусе" находили Куприн, или кто-то там
еще, и восторгались им? Грязный подвал, пропахший прокисшим пивом и
сигаретным дымом. С трудом нашли столик, смахнули с него рыбьи скелеты и
чешую, поставили свои кружки и положили раков. И тут же появляется фурия с
грязной и мокрой тряпкой, обзывает нас "скотобазой", утверждает, что место
нам не здесь, а "под Привозом". А затем начинает своей ужасной тряпкой
вытирать столик, задевая наши кружки и наших раков. Я заметил, что у нее
поранены почти все пальцы правой руки; пальцы были перевязаны грязными
бинтами, а поверх них были надеты резиновые напаличники, похожие на детские
презервативы. Вы после такого зрелища и такой встречи пришли бы снова в
"Гамбринус"? Вот и я говорю...
Но настоящим шедевром нашего застолья в Одессе был вечер в ресторане,
что на Морвокзале. Ресторан большой, красивый, стоял на сваях над морем.
Выпили, конечно, неплохо, но чуть больше нормы. Я сижу, отдыхаю, Федя
танцует с Лерой, а Тамара - с каким-то хмырем. Вдруг ко мне подкатывает наша
официантка, толстая женщина лет пятидесяти и огорошивает меня:
- А вы знаете, что ваша жена вот там целуется с каким-то чудаком, - и
официантка пальцем указывает куда-то вглубь ресторана, - а я-то думала, что
она интеллигентная женщина!
Я взбесился - нашла, где свои пьяные замашки демонстрировать! Обнаружив
Тамару с этим хмырем, я влепил ей пощечину и, ухватив ее за край декольте
платья, вырвал полосу до самого подола. Платье так и упало с ее плеч под
аплодисменты присутствующих. Хмыря как ветром сдуло. А Тамара, оказавшись в
нижнем белье, не осталась в долгу - хватает с чужого стола пустую бутылку и
яростно разбивает ее об мою голову. Крик, шум... Прибегает наша официантка и
требует оплаты по счету, прежде чем нас заберет милиция.
Лера подколола платье Тамары неизвестно откуда взявшимися булавками,
Федя вытер у меня с головы кровь, и мы, расплатившись, стали собираться
уходить. Официантка провожала нас со словами: "А я думала, что вы такие
интеллигентные люди!"
Вышли мы на площадь у морвокзала на остановку такси в весьма
агрессивном настроении. Впереди нас в очереди была лишь одна компания, тоже
четыре человека - пожилая еврейская чета и, видимо, их дети - мужчина и
женщина нашего возраста.
Такси долго не было, и "антисемит" Федя стал приставать к пожилой чете
(как оказалось, они отмечали "круглую" годовщину своей свадьбы), обвиняя их
во всех бедах, в том числе и в отсутствии такси. В препирательства
включились наши дамы и молодой еврей. А пока они ругались, я тихонечко отвел
молодую еврейку за щиток с каким-то объявлением, и мы затеяли с ней
поцелуйчики, все более увлекаясь этим занятием. Я до сих пор помню
стремительно меняющееся выражение ее иссиня-черных глаз - сперва гневное,
потом испуганное, затем восхищенное, а под конец - какое-то мученическое.
Но тут крики с остановки такси прервали наше занятие, и мы побежали на
помощь в разные воюющие лагери.
Посреди площади на спине лежал Федя, его пытались ударить ногами
молодой и старый евреи, а Лера, размахивала сумкой на ремне, отгоняя их от
мужа. Тамара и старая еврейка растаскивали драчунов. Наконец, Федя поднялся
и накинулся на обидчиков. В этот момент из одноэтажного здания морской
милиции, расположенной на площади над самой кромкой воды, выбежали
милиционеры и потащили всех дерущихся "до себя".
А мы с молодой еврейкой припоздали, и нас не забрали. С грустью,
взглянув на щит, за которым нам так было хорошо, мы забарабанили в двери
милиции - наша совесть взяла верх.
Вышедший милиционер пытался нас отогнать, но мы решительно заявили,
чтобы нас тоже "забрали", ибо мы принадлежим к арестованным
противоборствующим сторонам.
Сперва допрашивали еврейскую бригаду - с ними было все ясно, это была
явно потерпевшая сторона. Затем их выпустили в предбанник и запустили
"агрессоров", то есть нас. У меня единственного с собой был паспорт, и я,
помахивая им, подошел к столу первым.
- Фамилия! - строго спросил лейтенант, составлявший протокол.
- Гулиа, - ответил я, на что раздался веселый гогот милиционеров.
- Это не твоим ли именем назван наш флагман сухогрузов? - сказал
лейтенант, указывая куда-то вверх.
Под потолком комнаты было длинное окно, в которое ясно было видно
название пришвартованного корабля: "Дмитрий Гулиа". Я, конечно же, знал о
таком корабле, и даже был знаком с его капитаном. Этот корабль был назван в
честь моего знаменитого деда.
Стараясь не волноваться, я сказал, что корабль назван не моим именем,
но фамилией уж точно моей, ибо Дмитрий Гулиа - мой родной дедушка.
- А если я сейчас позвоню капитану и спрошу о тебе - он подтвердит?