Май Карл. Верная Рука

   — С белыми солдатами? Вряд ли. Олд Шеттерхэнд не тот человек, чтобы лишиться ради этого своей независимости. Или ты думаешь, что он опустится до того, чтобы стать правительственным шпионом?
   — Олд Шеттерхэнд гордый, — добавил вождь.
   — Дело не только в этом. Он друг как белых, так и краснокожих. Захочет ли он вмешиваться в распри между ними?
   — Уфф, это правда.
   — И разве у Голубой воды он не заключил с тобой мир?
   — И это правда. Но где же он сейчас?
   — Он, наверное, едет вниз по Рио-Пекос, чтобы встретиться с Виннету в вигвамах апачей-мескалерос.
   — Разве он скачет один?
   — Нет, с ним все остальные.
   — А что же ты не с ними?
   — Потому что я захотел к солдатам, я теперь их разведчик.
   — Не может быть, чтобы ты был действительно один. Я не верю. Особенно после твоих слов о том, что ты не захотел быть с ними. Олд Шеттерхэнд где-то рядом!
   — Хау, я считал Вупа-Умуги умнее. Разве он не понимает, что, подозревая меня, тем самым обнаруживает свою слабость?
   — Ты врешь!
   — Я это утверждаю. Разве Олд Шеттерхэнд один не стоит на тропе войны более сотни воинов? А Олд Шурхэнд разве уступает ему в этом? Если бы такие знаменитые воины были с нами, разве я тебе не сказал бы об этом, чтобы напугать тебя и чтобы ты перестал приставать ко мне?
   — Уфф! — кивнул вождь головой, соглашаясь.
   — Для меня было бы выгодно, если бы я мог тебе угрожать вместе с этими двумя бледнолицыми. Если я этого не делаю, следовательно, их действительно здесь нет.
   — Уфф! — прозвучало второй раз в знак согласия.
   — Стало быть, если мне хотелось бы соврать, я бы сказал, что они должны сюда прийти, чтобы помочь мне. Если Вупа-Умуги этого не понимает, то, значит, с его головой не все в порядке.
   — Далась тебе моя голова, собака! Я теперь знаю, что делать. Начнем с того, что мои воины сейчас обыскивают все вокруг. Может быть, они найдут кого-нибудь из твоих спутников. Но даже если не найдут, дело твое плохо. Не думай, что мы тебя просто расстреляем! Это была бы для убийцы индейцев слишком легкая кара. Мы возьмем тебя с собой, чтобы весь наш народ мог видеть твою гибель и радоваться твоим мучениям. А до этого ты увидишь своими глазами гибель бледнолицых солдат в пустыне, может, тогда поймешь, что я говорил правду. Ну, что ты можешь рассказать?
   Последний вопрос относился к краснокожему, подъехавшему верхом на коне и только что спешившемуся. Он отвечал:
   — Мы объехали всю округу и все обыскали, но никого не нашли. Значит, этот бледнолицый отважился в одиночку приехать к нам.
   — Он заплатит за эту отвагу жизнью. Свяжите ему теперь и ноги, да покрепче, чтобы он не мог и шевельнуться! Пятеро из нас будут его стеречь и ответят своими головами, если он удерет. И еще. Надо поставить часовых и наверху, прямо за нашим лагерем.
   Вождь отдал разумный приказ, но весьма запоздалый. Однако нам надо было как можно быстрее ретироваться, не дожидаясь, пока наверху появятся часовые. И мы тут же полезли на уступ, к счастью, теперь это можно было сделать значительно быстрее, чем тогда, когда мы спускались вниз.
   Закончив подъем, мы не передохнули даже минуты — надо было как можно быстрее уйти подальше. И только когда лагерь индейцев остался далеко позади, мы снизили темп ходьбы.
   — Что вы можете, сэр, сказать обо всем этом? — спросил меня, немного отдышавшись, Олд Шурхэнд.
   — Досадно, даже больше, чем досадно! — отозвался я. — Старик опять сыграл с нами шутку, на этот раз очень злую. Но он еще убедится, что гораздо больше он навредит самому себе.
   — Да. Похоже, он не умеет делать никаких выводов из того, что с ним случается.
   — Очень, очень жаль его! Вообще-то он очень хороший, порядочный парень, и, если бы не эта его привычка действовать очертя голову, с ним было бы спокойно. С ним нужно было быть постоянно начеку, как с каким-нибудь желторотым юнцом. Он человек, которому лучше быть одному, любое общество, в какое он попадет, должно его остерегаться.
   — Но он, вероятно, все же очень надеялся на нашу помощь.
   — Несомненно. И мы должны вызволить его из беды.
   — А получится ли это?
   — Должно получиться. Мы же не может его бросить на произвол судьбы.
   — Вы что, хотите этой ночью освободить его?
   — Ну, это вряд ли возможно.
   — Хм! А я подумал, что для вас и это не очень сложно.
   — Благодарю за высокую оценку моих способностей! Я сказал о возможности, но не имел в виду самого освобождения. Я думаю, мы должны раньше закончить другие дела. Мы могли бы рискнуть жизнью, я даже уверен, что нам бы удалось освободить его. Но ведь краснокожие тогда узнают, что мы здесь, а этого они ни в коем случае знать не должны. Глупо рисковать выполнением прекрасного, хорошо обдуманного плана из-за одного человека, не понимающего, что он поступает неразумно.
   — Разумеется, это было бы глупо.
   — Ему, конечно, несладко придется; однако он должен пенять на самого себя, и только на себя, и принять это как заслуженное наказание. Краснокожие хотят взять его с собой; мы этому помешать не сможем. Позже, когда они попадут в ловушку, то будут вынуждены его освободить.
   — Если не станут его считать заложником.
   — Хау! На это мы, конечно, не пойдем.
   — Я никак не пойму, почему такой старый человек решился на подобную выходку.
   — Он, к сожалению, не в ладах со здравым смыслом.
   — Последовать за нами, чтобы тоже пробраться туда! И с лошадью! Это похоже на сумасшествие!
   — Согласен с вами; но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Мы должны быть очень довольны, что при нем оказалась лошадь.
   — Почему?
   — Потому что команчи наверняка искали следы лошадей, нашли следы его лошади и успокоились, тем более, что следы шли от нас.
   — Ну да! А иначе они бы нас обнаружили!
   — Конечно. Вождь, безусловно, теперь успокоится и больше никого на розыски посылать не будет.
   — Хм! Хотелось бы надеяться!
   — Я уверен в этом. Даже если сомнения опять вернутся к нему, у него просто не будет времени на дальнейшие поиски. Мы-то с вами знаем, что кавалерия появится здесь вовремя. И ему придется поскорее уносить отсюда ноги.
   — Что же, по крайней мере, мы выполнили обе наши задачи. Когда появился Олд Уоббл, у вождя развязался язык. Следовательно, мы даже должны быть благодарны Каттеру за то, что нам удалось все-таки кое-что подслушать. Мы можем считать это смягчающим обстоятельством для оправдания его поступка.
   — Спасибо! Я его уже много раз прощал, хватит. Здесь нет никаких смягчающих обстоятельств. Когда дело идет о свободе и жизни, было бы чистым самоубийством не осуждать подобные выходки. А самое правильное — исключить возможность повторения таких «сюрпризов».
   — Но как?
   — Надо отделаться от Олд Уоббла. Мне очень не по себе в его обществе. Как только он обретет свободу, может отправляться на все четыре стороны. Сначала он казался мне даже симпатичным человеком, но теперь я так не думаю. Мне надоели его глупости и он сам. Я предпочту иметь дело с каким-нибудь неопытным новичком, который послушно следует советам мудрого, знающего вестмена, хорошо понимая недостаточность своего опыта; а этот старый упрямец, гордый тем, что его когда-то назвали «королем ковбоев», считает ниже своего достоинства подчиняться требованиям другого человека, даже если они абсолютно справедливы. А хороший ковбой — это прежде всего опытный пастух и наездник и еще, может быть, достаточно меткий стрелок, что, вообще-то говоря, больше, значительно больше, относится к отважному вестмену!
   Я закусил удила и готов был возражать дальше, если бы мы в это время не подошли к нашему лагерю.
   Когда апачи узнали, что Олд Уоббл захвачен команчами, один из старейшин высказал общее мнение:
   — Старый бледнолицый уехал, ни о чем никого не спросив. Могли ли мы его задержать?
   — Нет, — ответил я. — Он бы вас ни за что не послушался. А почему он сел на лошадь, вместо того, чтобы идти пешком, не знаете?
   — Он нам сказал почему. Ему хотелось быть у команчей как можно раньше, а вернуться еще до вашего прихода.
   — Чтобы потом хвалиться перед нами! И тогда у него были бы все основания раззвонить повсюду о своем очередном подвиге. Дозорным надо удвоить внимание. А мы ляжем спать, надо как следует выспаться, потому что завтра у нас будет трудный день.
   Но выспаться мне не удалось: перед глазами долго мелькал Олд Уоббл, и меня не оставляло чувство досады. Утром я чувствовал себя вялым.
   Однако некогда было думать о самочувствии — надо было проследить за отъездом команчей. Мы внимательно разглядывали южную часть горизонта и видели только темную полосу кустарников Ста деревьев, самих же команчей различить не могли. Тогда я достал подзорную трубу и с Олд Шурхэндом пошел чуть-чуть поближе к объекту обозрения. Мы стали ждать.
   Прошло немного времени, и силуэты индейцев появились на фоне кустарников. Они уезжали точно таким же способом, как и прибыли сюда, то есть не цепочкой, а разрозненными группами и в одиночку. Они, видимо, делали это умышленно, чтобы оставить достаточно широкий, хорошо заметный след для облегчения их преследования отряду белых всадников. Направление движения им указывали колья, которые, как они считали, установлены Большим Шибой; они совершенно не замечали, что в их порядке кое-что поменялось.
   Когда команчи исчезли из поля нашего зрения в юго-восточном направлении, мы еще, наверно, целый час в сильном напряжении прождали прихода солдат. И вот наконец на западе появились шесть всадников, двигавшихся явно в сторону Ста деревьев.
   — Это драгуны, — предположил Олд Шурхэнд.
   — Да, — согласился я. — Это передовой разъезд, который, наверное, выслал капитан, чтобы проследить за команчами.
   — Значит, он осторожнее, чем Вупа-Умуги, который приехал сразу со всем своим отрядом, без предварительной разведки.
   — Вождь был так уверен в себе, а командир белых не знает, здесь ли еще команчи, или ушли. Разведка — элементарное требование военной науки. Не удивительно, что офицер выполнил его, а индеец — нет. Все-таки цивилизация учит предусмотрительности.
   — Что же нам теперь делать? Мы поедем туда?
   — Нет.
   — Почему нет? Разве не нужно предупредить головней разъезд, что краснокожие уже ушли?
   — Вы правы; но я хочу немного пошутить.
   — Как это?
   — Командир как-то посчитал меня за новичка в этих местах, это было когда мы с ним повстречались в каньоне Мистэйк.
   — Вот дурак!
   — Хм! Он и не мог подумать иначе, потому что я выдавал себя тогда за археолога — искателя могил древних индейцев.
   — Искателя могил? Забавно! И он вам поверил?
   — Да, я представился исследователем индейцев, для которого большое значение имеют археологические раскопки, в особенности древних захоронений.
   — И он вам поверил?
   — Поверил. Но не только он. Сэм Паркер и его люди поверили в это.
   — Но это же невероятно! Достаточно просто повнимательнее взглянуть на вас, чтобы понять, что вы истинный…
   — Вестмен? — прервал я его.
   — Именно.
   — Я тогда в некотором роде актерствовал и был одет совсем иначе, чем теперь. И был действительно похож на желторотого новичка. Мне это показалось очень забавным, а теперь я хотел бы посмотреть на выражение лица командира, когда он опять встретит меня здесь, в глухом, пустынном Льяно-Эстакадо.
   — Значит, мы устроим для них маленький спектакль?
   — Вы угадали.
   — Так вы хотите встретиться с ним без наших апачей?
   — Да.
   — И без меня?
   — Нет, вместе с вами.
   — Согласен! Хотите знать, что он скажет, когда узнает, что мнимый археолог не кто иной, как Олд Шеттерхэнд? Представляю, какое у него будет выражение лица!
   Мы видели в подзорную трубу, что шестеро всадников рассредоточились при подъезде к Ста деревьям; это было с их стороны очень правильно, они ведь еще не знали, что команчей там уже нет.
   Они скрылись в кустарнике. Прошло минут десять, и мы увидели снова одного из них, скачущего галопом назад, чтобы уведомить командира, что Сто деревьев враги оставили и, значит, путь свободен. Спустя час мы увидели подъезжающих драгун и вернулись в свой лагерь, чтобы взять наших лошадей и предупредить апачей, что они примерно через час могут последовать за нами.
   Мы скакали сначала быстро, а потом, когда нас уже могли видеть из Ста деревьев, помедленнее, подобно людям, никуда не спешащим и путешествующим без каких-либо особых целей. Когда мы приблизились к кустарнику примерно на тысячу шагов, то заметили часовых. Весь отряд мы видеть пока не могли; они расположились за изгибом зарослей. Часовые нас тоже заметили и сообщили о нашем приближении; из-за кустов выскочили солдаты, видно, им не терпелось посмотреть на редких здесь случайных путников, тем более белых.
   — Стой! — крикнул часовой. — Вы откуда?
   — Оттуда, — отвечал я, показывая оттопыренным большим пальцем назад.
   — Куда?
   — Туда.
   При этом я указал на лагерь.
   — Что вам там нужно?
   — Отдохнуть.
   — Кто вы такие?
   — Это вас не касается, я отвечу только вашим офицерам!
   — Ого! Да вы наглец! Я вас спрашиваю, и вы должны отвечать мне!
   — Если нам захочется, может быть, и ответим; но пока нам этого не хочется, и мы отвечать не будем.
   — Тогда я буду стрелять!
   — Попробуйте! Но учтите: раньше, чем вы возьмете свою стреляющую палку на изготовку, вы рискуете быть убитым!
   При этих словах я приподнял свой штуцер и продолжил:
   — Мы здесь имеем такие же права на отдых, как и вы. Мы можем вас тоже спросить: «Кто вы такие? Откуда явились? Что вам здесь нужно? И кто ваш командир?»
   — Что? Вы смеете угрожать оружием часовому?
   — Именно так. Вы не ошиблись.
   — Я имею право застрелить вас. Понятно?
   — Глупости! Наши пули поражают не хуже ваших. Ну, а теперь пропустите нас. Нам надо к воде.
   Мы обогнули кустарник и направились к офицерской палатке. Часовой нам не препятствовал, однако другие солдаты поспешили предупредить командира, что в лагерь пожаловали какие-то наглые упрямцы. Капитан, стоявший перед палаткой, выслушал их доклад и, наморщив лоб, угрожающе посмотрел на нас. Когда же мы подошли ближе, он, узнав меня, воскликнул:
   — Good luk! ⁴³ Это же исследователь могил! Он вполне способен на такие глупости. Что он может знать о военном положении и об обязанностях часового, особенно если тому отказываются подчиняться!
   За время этой его тирады мы подъехали к палатке и соскочили с лошадей.
   — Good morning ⁴⁴, сэр! — непринужденно приветствовал я его. — Вы разрешите тут расположиться? Нам нужна вода.
   Он громко рассмеялся и повернулся к поддержавшим его смех офицерам:
   — Посмотрите на этого сумасшедшего! Вы его, наверное, еще не знаете. Он большой оригинал и со странностями, таких больше не найдете. Понятно, что он не знает ничего о том, что наши часовые, собственно говоря, должны были его пристрелить. При такой глупости и сам Бог не смог бы ему помочь. Ладно, подарим ему немного жизни. Он нашел себе приятеля, похоже, такого же, как и он сам. Ничего, такие чудаки для нас не опасны.
   И повернувшись опять к нам, сказал:
   — Да, вы можете здесь оставаться и пить столько воды, сколько вам хочется, я уверен, что вам это необходимо, ваш мозг, наверное, состоит из одной воды.
   Мы разнуздали своих лошадей и уселись возле озерка. Я отцепил с пояса кожаную фляжку для питьевой воды, медленно наполнил ее, спокойно, не торопясь, напился и только тогда ответил:
   — Вода в мозгу? Хм! Вы уже тоже напились, сэр?
   — Конечно. Что вы хотите этим сказать?
   — Что вам тоже нужна вода.
   — И?..
   — И значит, ваш мозг, можно считать таким же, как и наш.
   — All thunders! ⁴⁵ Вы хотите меня оскорбить?
   — Нет.
   — Но это же оскорбление!
   — Не знаю! Я просто хочу отвечать вам в вашем же стиле.
   — Вот это да! Человек совершенно не понимает того, что говорит. Он таскается по стране, чтобы, раскапывать старые могилы и отыскивать полусгнившие кости. Ясно, что на его слова не следует особенно обращать внимания.
   Он покрутил кончиком указательного пальца у виска, спросив:
   — Много ли вы нашли таких могил, сэр?
   — Ни единой, — отвечал я.
   — Можно было догадаться об этом. Кто хочет найти индейские могилы, тому совсем не следует тащиться сюда, в дикое Льяно-Эстакадо!
   — Льяно-Эстакадо? — спросил я, притворяясь удивленным.
   — Да!
   — Где же оно?
   — Разве вы не знаете?
   — Я знаю только, что это должна быть очень печальная местность.
   — О, saneta simplicitas! ⁴⁶ Так вы даже не знаете, где вы находитесь?
   — В прериях, возле этой чудесной воды.
   — А куда вы хотите отсюда поехать?
   — Туда, — я показал на восток.
   — Туда? Так вы попадете в Эстакаде!
   — Как?.. Что?..
   — Да, в Эстакадо! — засмеялся он опять.
   — Правда?
   — Да. Благодарите Бога, что повстречались здесь с нами. Вы находитесь на краю пустыни. И, если поедете дальше, то погибнете в мучениях!
   — Тогда мы повернем обратно.
   — Да, это будет правильно, сэр, иначе вас сожрут коршуны.
   — Наверное, в Льяно нам тоже могилы не попадутся?
   — По крайней мере такие, какие вы ищете, не попадутся. Но как же вы, ученый, до сих пор не поняли, что все ваши исследования не имеют никакого смысла!
   — Не имеют смысла? Почему?
   — Вы же говорили, что раскапываете древние останки, чтобы узнать, откуда произошли краснокожие.
   — Вот именно.
   — Поэтому вам нужны только старые, очень древние могилы?
   — Да.
   — А вы путешествуете в прериях и вообще на Диком Западе, где нет подобных могил!
   — Хм! — промычал я в задумчивости.
   — Вы должны заниматься раскопками там, где жили индейские племена, которых давно уже нет. Разве не так?
   — Вы правы, это так.
   — Так уезжайте из западных штатов! Могилы, которые вы ищете, находятся на восток от Миссисипи. Я вам даю хороший совет. Вам нужно что-то делать с вашей ученостью, подумайте сами, ведь вам впервые указали правильный путь.
   — Well! Так нам надо будет опять переправляться через Миссисипи?
   — Да, я именно так вам советую поступить. Там и опасностей поменьше, а здесь вы можете встретить их на каждом шагу.
   — Опасностей? Что-то я не слышал до сих пор об этом!
   — Как? И никто ни о чем вас не предупреждал?
   — О чем нас надо было предупредить?
   — Не о чем, а о ком! Об индейцах.
   — О, они мне ничего не сделают!
   — Ничего? Какое легкомыслие! Или скорее невежество! Вы, оказывается, не знаете, что как раз сейчас команчи выкопали топор войны. Они убивают всех своих врагов, и краснокожих и белых!
   — Но меня они не тронут!
   — Почему же?
   — Потому что я им ничего плохого не сделал.
   — Послушайте, вы беспредельно наивны! Краснокожие не щадят ни одного человека, стоящего им поперек дороги, ни единого.
   Я покачал с недоверием головой. А он грубо и зло набросился на меня:
   — Мое терпение иссякает, но вы должны помнить, что я вас предупредил. Куда вы, собственно, поехали, после того как оставили наш лагерь наверху?
   — На восток.
   — А потом?
   — Потом к озеру, которое индейцы называют Голубой водой.
   — К Голубой воде? — воскликнул он удивленно, почти испугавшись. — Но ведь как раз там располагается очень большой отряд команчей!
   — Ну и что? — спросил я как можно более равнодушно.
   — Как «ну и что»?.. О! — воскликнул он, подражая моему голосу. — И они вас не заметили и не поймали?
   — Заметили? Возможно! Поймали? Нет! Мы даже немного поплавали в озере.
   — И вас не обнаружили?
   — Нет. Если бы это было так, я думаю, мы сейчас не сидели бы здесь с вами.
   Он рассмеялся, а потом сказал:
   — А вот это верно, совершенно верно! Они бы вас прикончили и сняли с вас скальпы!
   — Сэр, это не так легко сделать, как вы думаете!
   — Почему?
   — Мы вооружены.
   — И смогли бы сопротивляться ста пятидесяти краснокожим?
   — Да.
   — С вашими воскресными ружьями?
   — Да.
   Я сказал это так серьезно и уверенно, что опять раздался затихший было смех. Олд Шурхэнд прикладывал все усилия, чтобы сохранять серьезное выражение лица; но я, однако, видел, как в душе он веселится. Когда хохот стих, командир продолжил:
   — Господи, как же вы глупы. Значит, вам кажется, вы вооружены?
   — Конечно!
   — Так я вам скажу, что эта уверенность — чистое безумие. Столкнувшись с команчами, вы в одну секунду были бы продырявлены не менее, чем полутораста пулями.
   — Хм! Хм!
   — Хотите верьте, хотите нет. Я знаю, что говорю. А долго вы пробыли у Голубой воды?
   — Один день!
   — А потом куда вы поехали?
   — Опять прямо на восток.
   — Значит, через равнину?
   — Да.
   — Прямо сюда?
   — Да.
   — Это действительно чудо, черт возьми! Однако я вижу, что вы на самом деле без какого-либо вреда для себя прибыли сюда целыми и невредимыми!
   — Да, мы вполне здоровы. Что с нами могло случиться?
   — Что с вами могло случиться? Это замечательно, поистине великолепно сказано! Ведь команчи прискакали от Голубой воды именно сюда.
   — Правда?
   — Да, правда! — ответил он, уже сильно разозленный моей непонятливостью. — Значит, эти негодяи вас не заметили?
   — Этого я не знаю, но они, наверное, могли бы вам ответить на этот вопрос.
   — Да уж, — мрачно произнес он. — Они вас наверняка просто не видели, а то вы бы уже были мертвы. Но в это очень трудно поверить. Как же так? Вы ехали все время туда, где были команчи, по той же дороге, были у них все время на глазах и все-таки вас не схватили? С вестменом или солдатом этого не произошло бы, конечно, но с вами! Поистине удача слепа, а дуракам везет.
   — Послушайте, сэр, не называйте нас дураками. На моей родине есть хорошая поговорка, которая говорит об том же, но по-другому.
   — Как же?
   — А вот как: самые глупые крестьяне выращивают самый хороший урожай картофеля.
   Как только я, спокойно улыбаясь, это произнес, он посмотрел на меня наконец несколько внимательней, задумался на несколько секунд, а потом сказал:
   — Послушайте, хватит изображать из себя супермена!
   — О, вы ошибаетесь, сэр! У нас совсем нет намерений сооружать между вами и нами непроходимый горный кряж. Это было бы глупостью.
   — Конечно! — кивнул он с облегчением, правда, не совсем поняв смысл моих слов. — Я не считал нужным быть с вами откровенным; но из-за вашей глупости мне стало так жалко вас, что я хочу вам сказать, какова обстановка здесь. Мы напали на команчей и победили их. Они ушли от нас к Голубой воде, а мы их преследовали. Оттуда они опять ушли сюда, и мы их теперь преследуем и гоним в Льяно-Эстакадо, где они погибнут либо от жажды, либо от наших пуль, если нам не сдадутся. Это то, что я вам хотел сообщить и о чем вы, видимо, ничего не знали.
   — Ничего не знали? Вы что, действительно думаете, что мы совсем ничего об этом и не знаем? — спросил я его совсем другим тоном.
   — Ну что вы можете знать! — ответил он пренебрежительным тоном.
   — Прежде всего мы знаем, что вы, если все пойдет точно по вашему плану, команчей захватить ни в коем случае не сможете.
   — Ах вот что! — сыронизировал он.
   — Да! Я сразу добавлю, что не команчам, а вам придется мучиться в пустыне Льяно.
   — Правда? Как вы внезапно поумнели! А почему, интересно знать, мы будем мучиться?
   — Вы знаете, что в пустыне воды нет?
   — Знаю.
   — А у вас фляжки есть?
   — Нет.
   — Так можете ли вы взять с собой запас воды?
   — Черт возьми, нет! Не задавайте глупых вопросов! Я же вас предупредил, что мое терпение кончается!
   — Мои вопросы совсем не глупые! В пустыне нужен запас воды, а того небольшого количества воды, которое, как вы только что говорили, имеется в мозгу, не хватит для спасения всадника и лошади от мучений. Знаете, как далеко вы должны пройти в пустыню, чтобы настичь команчей? Предполагаете хотя бы, как долго вашим лошадям придется испытывать жажду в знойной Льяно?
   — Мы знаем, что далеко в пустыню заходить нам нет нужды, у краснокожих ведь тоже нет воды.
   — Вы это точно знаете?
   — Абсолютно точно!
   — Теперь мне в свою очередь придется пожалеть вас. Команчи очень хорошо знают в Льяно-Эстакадо место, где имеется достаточно много воды.
   — Не может быть!
   — Почему? Вам разве не известно, что в пустынях есть оазисы?
   — Но не в Льяно-Эстакадо.
   — А между тем там есть вода, которой хватит и на тысячу лошадей!
   — Безумие! Вы и не догадываетесь, что сейчас находитесь на самом краю Льяно; что вы можете знать о той воде!
   — Мы знаем то, что вы чудовищно заблуждаетесь, и это будет способствовать вашей неизбежной гибели, если только не найдутся люди, которые возьмутся вас спасти.
   — Нашей неизбежной гибели? Что за чушь! И кто же эти славные люди, сэр?
   — Их трое, а именно Виннету, Олд Шурхэнд и Олд Шеттерхзнд.
   Он удивился и спросил:
   — Виннету, вождь апачей?
   — Да.
   — Олд Шеттерхэнд, его друг, белый охотник?
   — Да.
   — И Олд Шурхэнд, знаменитый на весь Запад?
   — Да, они.
   — И они согласны это сделать?
   — Они это сделают, ибо не могут быть спокойны, зная, что вы идете в ловушку, расставленную команчами.
   — Ловушка? Нам расставленная? Вы в своем уме?
   — У меня с головой все в порядке, сэр.
   — А вот я все больше и больше склоняюсь к мысли, что вы страдаете галлюцинациями.
   — Если кто-нибудь и охвачен ложными предчувствиями, то это не мы, а вы. Знаете ли вы предводителя команчей, с которыми вам придется воевать?