Май Карл. Верная Рука

   — Ах, какая низость! Этого я вам не прощу, Арбельес!
   — Воля ваша!
   И бравый старик вместе с обеими дамами прошел в зал. Проходя мимо графа, Эмма презрительно поджала губы и проговорила:
   — Какое убожество!
   Индеанка шла за ней, опустив глаза. Ее душа противилась тому, чтобы презирать графа, но и глядеть ему в лицо девушка не могла. Не оглянувшись на двери зала, граф со злостью швырнул поднос на пол, пнул его ногой и процедил сквозь зубы:
   — Вы за это еще ответите, и очень скоро!
   Излив таким образом свою бессильную злобу, граф удалился к себе в комнату.
   А остальные попировали на славу. На серебряных блюдах блестели розовые капли сока сладчайших арбузов. Стол украшали наполовину раскрытые гранаты, черешня, апельсины, сладкие лимоны и всевозможные мясные и мучные блюда, которыми так богата мексиканская кухня. За обедом события последних дней подверглись более подробному обсуждению, чем это было возможно раньше. Затем асьендеро предложил сеньорам осмотреть отведенные им апартаменты.
   Комнаты обоих друзей располагались по соседству. Однако немец не мог долго находиться в четырех стенах. Он отправился в сад и, пройдя сквозь густое облако благоуханных ароматов, вышел за пределы усадьбы, чтобы полюбоваться на лугу великолепными мексиканскими рысаками. Когда он прошел вдоль ограды и повернул за угол, перед ним внезапно выросла, словно из-под земли, фигура человека, чей в высшей степени необычный вид заставил его остановиться. Высокий и крепко сложенный молодой человек был с ног до головы облачен в невыдубленную бизонью кожу, как это имеют обыкновение делать все сиболерос. Голову его покрывала верхняя часть медвежьего черепа, с которого свисали вниз длинные полоски шерсти. Из-за широкого кожаного пояса выглядывали рукоятки ножей и каких-то инструментов. Вокруг тела от правого плеча
   до левого бедра было обмотано сложенное впятеро лассо, а рядом с ним стояло, прислоненное к ограде, одно из тех старинных кованых ружей, какие изготавливались в Кентукки сотню лет тому назад — настолько тяжелые, что обычному человеку было почти невозможно управляться с ними.
   — Кто ты? — спросил Хельмерс в момент первого удивления.
   — Я — Бизоний Лоб, индеец, — ответил незнакомец.
   — Текальто?
   — Да. Ты меня знаешь?
   — Мне еще не приходилось тебя видеть, но я много, очень много слышал о тебе.
   — Ты кто?
   — Меня зовут Хельмерс, я немец.
   Строгое лицо индейца просветлело. Ему было, пожалуй, не больше двадцати пяти лет, и лицо его, несомненно, было отмечено своеобразной индейской красотой.
   — Значит, ты и есть тот самый охотник, который освободил Карью, мою сестру?
   — Так распорядился случай.
   — Нет, это был не случай. Ты раздобыл лошадей и преследовал команчей. Бизоний Лоб очень благодарен тебе. Ты храбр, как Матавасе, Повелитель Гор, он немец, как и ты.
   — Ты знаком с другими немцами?
   — Да, с некоторыми. Американцы, правда, зовут их «голландцами». Это сильные и добрые мужчины, смелые и умные, честные и верные. Я слышал об одном из них, которого апачи и команчи называют Итинти-Ка — Громовая Стрела.
   — А видеть тебе его еще не приходилось? — спросил немец.
   — Его зовут Громовая Стрела, потому что он быстр и точен, как стрела, и могуч, как гром. Его ружье никогда не бьет мимо цели, а его глаза никогда не спутают следов. Раньше я много о нем слышал, а сегодня я его вижу.
   — Где? — удивленно спросил немец.
   — Здесь. Это ты!
   — Я? Почему ты так думаешь?
   — Твоя щека! Громовая Стрела однажды получил удар ножом в щеку — это знает каждый, кто слышал о нем. Такие знаки запоминаются. Я правильно угадал?
   Хельмерс кивнул.
   — Ты прав. Меня действительно зовут Итинти-Ка, Громовая Стрела.
   — Будь славен ваконда ⁷⁴, который позволил мне говорить с тобой. Ты храбрый мужчина. Дай мне руку и будь моим братом.
   Они пожали друг другу руки, и Хельмерс сказал:
   — Пока глаза наши видят друг друга, пусть будет дружба между мной и тобой!
   А индеец добавил:
   — Моя рука — твоя рука, и моя нога — твоя нога. Горе твоему врагу, потому что он и мой враг. Я — это ты, и ты — это я. Мы с тобой — одно целое!
   Они обнялись.
   Бизоний Лоб сильно отличался от североамериканских краснокожих. Он был общителен и разговорчив, но при этом не менее грозен, чем любой из его молчаливых собратьев, которые считают постыдным выражать, подобно женщине, словами свои переживания.
   — Ты живешь на асиенде? — спросил Хельмерс.
   — Нет, — ответил охотник на бизонов, — кто захочет жить и слать в воздухе, который заперт между каменных стен? Я живу здесь.
   Он указал перед собой на поросшую травой землю.
   — В таком случае у тебя самая лучшая постель здесь, на асиенде. Я и сам не смог усидеть в помещении.
   — Твой друг Медвежье Сердце тоже отправился в луга.
   — Он здесь?
   — Да. Я уже говорил с ним и поблагодарил его. Мы с ним стали братьями, как и с тобой.
   — Где он сейчас?
   — Он там, среди пастухов, которые рассказывают о нападении команчей.
   — Пойдем к нему!
   Индеец подхватил свое тяжеленное ружье, легко бросил его на плечо и пошел проводить немца к пастухам.
   Далеко в лугах, среди пасущихся полудиких лошадей, собрались вакерос и, сидя на земле, пересказывали друг другу приключения своей молодой госпожи, слух о которых мгновенно разлетелся по округе. Медвежье Сердце молча сидел в компании пастухов. Он не произнес ни слова, хотя, разумеется, знал и мог рассказать обо всем куда лучше и точнее. Подошли Хельмерс и Текальто и присоединились к пастухам, которые, не обращая на них внимания, продолжали свой разговор, хотя среди них появился теперь уже второй участник недавних событий. Хельмерс время от времени вставлял несколько слов, и постепенно завязалась та захватывающая беседа, какие можно часто слышать на привалах на лоне природы.
   Внезапно в разговор ворвался гневный лошадиный храп.
   — Что это? — спросил Хельмерс, резко обернувшись на этот странный звук.
   — Это вороной жеребец, — ответил один из пастухов.
   — А что с ним?
   — Оставили подыхать с голоду за непослушание.
   — С голоду? Но почему?
   — Он не поддается приручению.
   — Вот еще!
   — Не сомневайтесь, сеньор! Мы старались, как могли. Он уже три раза был у нас в загоне, но каждый раз приходилось его отпускать. Это дьявол, а не конь! Мы все здесь неплохие наездники, можете нам поверить, но все-таки не сумели обуздать этого жеребца.
   — Не может быть! Тот, кто смог на нем усидеть, должен остаться победителем!
   — Вот и мы так думали. Но этот вороной дьявол сначала бросился с седоком в воду, чтобы утопить его, а когда это не прошло, кинулся в лесную чащу и просто сшиб его со своей спины.
   — Проклятье! — воскликнул Хельмерс.
   — Да, — кивнул индеец. — Это позорно, но это так. А ведь я загнал насмерть не одну лошадь, которая не желала повиноваться.
   Вакеро продолжал:
   — Здесь, на асиенде, побывало немало знаменитых наездников и охотников, желавших испытать свою силу и ловкость. Но все напрасно! Они все говорят, что есть только один человек, которому под силу усмирить этого жеребца.
   — Кто же это такой?
   — Один охотник с Ред-Ривер, который на самом дьяволе мог бы въехать в преисподнюю. Говорят, он забегал прямо в табун диких лошадей, чтобы выбрать себе лучшую.
   Хельмерс хитро усмехнулся и спросил:
   — А имя у него есть?
   — Разумеется!
   — И какое же?
   — Как точно его зовут, я не знаю, но краснокожие называют его Итинти-Ка, Громовая Стрела. Многие охотники, что приходили с севера, рассказывали про него.
   Хельмерс не подавал виду, что речь идет о нем самом, на лицах обоих индейцев тоже было написано полное спокойствие. Хельмерс, однако, спросил:
   — Где этот конь?
   — Лежит вон за тем табуном.
   — Связанный?
   — Естественно.
   — Дьявол, а вот это уже напрасно!
   — Не скажите! Сеньор Арбельес очень ценит своих лошадей, но в этот раз он сам поклялся, что вороной либо подчинится, либо сдохнет с голоду.
   — Так вы ему и морду перевязали?
   — Разумеется!
   — Покажите мне его!
   — Идемте, сеньор!
   В этот момент подъехали верхом старый Арбельес и его дочь с подругой-индеанкой. Это был обычный ежевечерний инспекционный объезд Арбельеса. Пастухи не придали этому особого значения и пошли проводить Хельмерса к строптивому жеребцу.
   Тот лежал на земле со связанными ногами и в наморднике. Глаза его от ярости и напряжения налились кровью, жилы вздулись и, казалось, готовы были лопнуть, а сквозь намордник на траву падали крупные хлопья пены.
   — Черт побери, это уже ни на что не похоже! — воскликнул немец.
   — Попробуйте иначе, сеньор! — ответил один из пастухов, равнодушно пожав плечами.
   — Это же просто издевательство над животным! Так можно угробить любую, самую породистую лошадь!
   Хельмерс разошелся не на шутку. Тут подоспел Арбельес с девушками.
   — В чем дело, сеньор Хельмерс, что вас так взволновало?
   — Вы же губите коня! — ответил Хельмерс.
   — Туда ему и дорога, раз не хочет повиноваться!
   — Он научится послушанию, но не таким же образом!
   — Все наши усилия оказались тщетными.
   — Так найдите ему приличного седока!
   — Бесполезно!
   — Позвольте, я попробую, сеньор?
   — Нет!
   Хельмерс удивленно посмотрел на него.
   — Почему?
   — Потому что мне слишком дорога ваша жизнь!
   — Ах! Мне легче умереть, чем смотреть на все это. Так я попробую усмирить вороного? Прошу вас, сеньор!
   Но тут вмешалась Эмма, до сих пор молча слушавшая их разговор.
   — Не разрешайте ему, отец! — взволнованно сказала она. — Вороной слишком опасен!
   Немец поглядел ей в глаза и спросил очень серьезно:
   — Сеньора, вы меня ненавидите?
   — Ненавижу? Боже, с чего вы взяли?
   — Значит, вы меня презираете?
   — Помилуйте!
   — Тогда почему вы оскорбляете меня? Только ребенок может взяться за дело, которое ему не по плечу. Повторяю вам, что я нисколько не боюсь этого буяна!
   — Вы не знаете это животное, сеньор, — возразил Арбельес. — Здесь побывали многие, и все они в один голос утверждали, что только Итинти-Ка, Громовой Стреле, под силу укротить его.
   — А вы знаете этого человека?
   — Нет, но он — лучший следопыт и наездник от Запада до Востока.
   — И все же я прошу вас допустить меня к коню!
   — Я предупредил вас!
   — Я повторяю свою просьбу!
   — Ну что ж, я не могу отказать вам, ведь вы мой гость. Но последствия могут быть самыми печальными, не сердитесь потом на меня!
   Эмма проворно соскочила с лошади и подошла к Хельмерсу.
   — Сеньор Хельмерс, — попросила она, взяв его за руку, — откажитесь хотя бы ради меня. Я так боюсь за вас!
   — Сеньорита, — ответил он, — скажите откровенно: это честь или позор, если я сначала стану утверждать, что не оробею, а потом откажусь от своих слов?
   Эмма опустила голову. Она понимала, что Хельмерс прав, и что ему не пристало отказываться от своей затеи на глазах у других, которые и сами были хорошими наездниками. Поэтому она только тихо спросила:
   — Так вы и в самом деле хотите рискнуть?
   — О, сеньорита, для меня это вовсе не риск!
   При этом он так открыто и уверенно посмотрел ей в глаза, что ей не оставалось ничего другого, как поверить в благополучный исход дела.
   — Что ж, с Богом!
   После этих слов Хельмерс подошел к жеребцу, отклонив предложения пастухов, хотевших помочь ему развязать животное. Вороной по-прежнему с хриплыми стонами катался по земле. Сняв с жеребца намордник, немец достал нож. Теперь морду животного стягивал лишь кусок старого лассо. Хельмерс взялся за этот ремень левой рукой, быстро перерезал путы сначала на задних, а потом и на передних ногах животного, и в тот момент, когда вороной вскочил с земли, уже сидел, словно влитой, на его спине.
   С этой секунды между конем и всадником началась борьба, какой еще не приходилось видеть ни одному из предусмотрительно отступивших назад зрителей. Жеребец взбрыкивал поочередно то задними, то передними ногами, вставая на дыбы, бешено вертел головой, падал и катался по земле и снова вскакивал на ноги. Но что бы он ни вытворял, всадник неизменно оказывался сверху. Начавшись как соревнование человеческого ума и слепого упрямства дикого животного, борьба эта вскоре превратилась в противоборство между крепостью человеческих мускулов и необузданной мощью животного. С коня клочьями летела пена, он давно уже не храпел, а стонал и хрюкал. Он собирал последние остатки воли, но всадник продолжал держать его железной хваткой. Человек с такой силой сдавил ногами бока жеребца, что тот начал задыхаться и в последний раз взвился в воздух всеми четырьмя ногами и в следующую секунду метнулся в сторону и помчался прочь, не разбирая дороги, с такой скоростью, что уже через полминуты скрылся вместе с седоком из виду.
   — Дьявол, ничего подобного я еще не видел, — признался Арбельес.
   — Он свернет себе шею! — сказал один из пастухов.
   — Теперь уже вряд ли, — возразил другой, — он победил!
   — Ну и нагнал же он на меня страху! — созналась Эмма. — Но теперь я готова поверить, что опасность позади. Ведь правда, отец?
   — Не волнуйся! Тот, кто сидит так крепко и демонстрирует такую силу, тот уже не упадет с коня. У меня было такое чувство, будто дьявол сражается с дьяволом! Думаю, что даже Итинти-Ка не смог бы сделать это лучше!
   Тут к нему приблизился Бизоний Лоб и сказал:
   — Нет, сеньор, не лучше, а лишь точно так же!
   — Что это значит? Я вас не понимаю.
   — Этот сеньор Хельмерс и есть Итинти-Ка, Громовая Стрела!
   — Что? — изумился Арбельес. — Он — Громовая Стрела?
   — Да, сеньор. Спросите вождя апачей!
   Арбельес устремил недоуменный взгляд на упомянутого индейца.
   — Да, это он, — ответил тот просто.
   — Ах! Если бы я знал это раньше, мне не пришлось бы пережить столько страху, — сказал асьендеро. — Я чувствовал себя так, словно это я сам сижу верхом на этом бешеном жеребце.
   Никто из собравшихся на лугу не двинулся с места, ожидая, что же будет дальше. Так прошло более четверти часа. И вот показались оба участника недавнего единоборства. Вороной жеребец едва не валился с ног от усталости, всадник же, улыбающийся и свежий, спокойно сидел у него на спине. Эмма пришпорила лошадь и поспешила ему навстречу.
   — Я благодарю вас, сеньор! — сказала она, приблизившись к нему. Другой на его месте спросил бы: «За что?» Но он все понял и так и лишь еще веселее улыбнулся в ответ.
   — Ну, сеньор Арбельес, — обратился он к старику. — Вы по-прежнему считаете, что такое под силу только этому самому Итинти-Ка?
   — Естественно!
   — Но я, как видите, тоже справился!
   — Правильно, ведь это вы и есть.
   — Ага, значит, меня предали! — рассмеялся Хельмерс.
   — И раскрыли инкогнито князя дикой природы! — с улыбкой добавила Эмма.
   Пастухи принялись шумно выражать ему свое восхищение, но он только досадливо отмахнулся и сказал:
   — Я еще не все сделал. Сеньор Арбельес, вы позволите сопровождать вас?
   — А ваш конь не слишком устал?
   — Несомненно, это так. Но мне так надо!
   — Хорошо, тогда поехали!
   Они вместе объехали просторные луга, на которых паслись лошади, коровы, мулы, овцы и козы, и после этого вернулись домой. Когда Карья, направляясь к себе, проходила мимо комнаты графа, дверь неожиданно отворилась и на пороге показался граф Альфонсо.
   — Карья, — обратился он к девушке, — могу я сегодня поговорить с тобой?
   — Когда? — спросила индеанка.
   — За два часа до полуночи.
   — Где?
   — Под оливковыми деревьями у ручья.
   — Я приду!
   Вечером все собрались в столовой, где был приготовлен роскошный ужин. Присутствовали и оба индейских вождя. Во время обсуждения последних новостей речь за столом снова зашла о сегодняшнем укрощении вороного жеребца. И снова послышались похвалы в адрес Хельмерса. Тот отмахнулся:
   — Не стоит об этом, сеньоры. Я вовсе не единственный, кому это по плечу.
   — По-моему, вы просто скромничаете, — сказал асьендеро. — Второго такого человека нет!
   — Вы ошибаетесь! Есть один человек, который разбирается в этом куда лучше меня. Это — Олд Шеттерхэнд, друг Виннету. Мне до него далеко!
   — О! Олд Шеттерхэнд! О нем столько рассказывают, что, я думаю, укрощение дикой лошади для него — просто забава. Вы знакомы с ним, сеньор?
   — Да, именно поэтому я и говорю, что мне до этого человека еще очень далеко.
   С этого момента разговор перешел на знаменитого вестмена, и было рассказано о некоторых его замечательных делах и поступках. Граф за столом так и не появился — он пребывал в расстроенных чувствах, понимая, что потерпел полный конфуз в словесной стычке с охотником. От дуэли с Хельмерсом он, разумеется, отказался лишь из трусости.
   Молодой граф был человеком в высшей степени беспутным и расточительным и, несмотря на высокую годовую ренту ⁷⁵, назначенную ему богатым отцом, умудрился наделать таких долгов, что даже не решался сообщить об этом своему родителю. Кредиторы одолели его требованиями возвратить взятые займы, и вот теперь, узнав от Карьи, что ей известна тайна «королевских сокровищ», молодой повеса вознамерился завладеть ими, поскольку был абсолютно убежден, что и тысячной доли этих драгоценностей хватило бы, чтобы с лихвой расплатиться со всеми заимодавцами. При каждой уединенной встрече с индеанкой он, как мог, старался заслужить ее доверие и продемонстрировать собственную надежность и даже пообещал сделать ее графиней де Родриганда. И она в это поверила. Но даже несмотря на ее откровенность и простодушие, графу до сих пор не удавалось склонить ее к тому, чтобы она сообщила ему, где же следует искать заветный клад. И вот теперь он, совершенно прижатый к стене кредиторами, приехал на асиенду из Мехико-Сити с твердым намерением во что бы то ни стало выведать у Карьи ее тайну. Отправившись к оливковым деревьям у ручья, он увидел, что Карья уже там и ожидает его. Индеанка была сердита на графа за его оскорбительные высказывания в адрес ее спасителей, однако ему довольно быстро удалось развеять ее недовольство. И граф решил, как говорится, взять быка за рога. Он пообещал ввести ее в дворянское звание, поскольку это, по его словам, было необходимо для их последующего супружества, хотя он сам и считает ее абсолютно равной себе, ведь ее собственные предки были индейскими королями. Для получения дворянства, продолжал он убеждать девушку, нужны деньги, много денег, которых отец ему, конечно же, не даст, значит, индейские сокровища необходимы ему уже хотя бы потому, что отец, несомненно, лишит его наследства за супружескую связь с индеанкой, и он останется без средств к существованию. Но если уж он готов пойти на такую жертву, чтобы доказать, насколько серьезны его намерения в отношении нее, то пора бы и ей перестать упрямиться и открыть ему тайну сокровищ. Его дар убеждения не подвел его. Карья согласилась указать ему местонахождение бесценного клада, но с условием, что граф никогда не расскажет ее брату о том, что она не сумела сохранить тайну, и что сам он составит для нее письменный документ, скрепленный его личной подписью и печатью, в котором он обязуется в обмен за полученные сокровища сделать ее графиней де Родриганда. Граф согласился на эти условия, пообещав завтра же выдать ей лично требуемый документ.
   Граф был несказанно рад тому, что сумел наконец достичь заветной цели. Значит, не зря он, будучи заранее уверенным в успехе, привел с собой людей, которым предстояло доставить сокровища в столицу! Требуемый же документ его особо не беспокоил: стоящая на низшей ступени социальной лестницы индеанка, даже обладая подобной грамотой, все равно была бы бессильна причинить какой-либо вред ему, потомственному и сиятельному дворянину. Только бы сначала завладеть сокровищами!
   В то время как граф и Карья беседовали под оливковыми деревьями, Хельмерс провожал вождя Текальто к тому месту, где тот устроил себе в луговой траве ночное ложе. Немец и сам давно привык ночевать на лоне природы и прежде, чем отправляться спать в дом, хотел вдоволь надышаться свежим воздухом. Потому-то он, простившись с индейцем, не возвратился сразу на асиенду, а зашел в сад и присел на край бассейна, посреди которого бил небольшой фонтан.
   Он пробыл там совсем немного времени, когда услышал звук легких шагов и разглядел в темноте женскую фигуру, приближавшуюся к бассейну с фонтаном. Хельмерс узнал Эмму и поднялся, чтобы его случайно не приняли за шпиона. Эмма тоже заметила его и остановилась в нерешительности.
   — Прошу вас, сеньорита, не беспокойтесь, — сказал он. — Я сейчас же удалюсь, чтобы не мешать вам.
   — Ах, это вы, сеньор Хельмерс, — ответила она. — Я думала, что вы уже отправились отдыхать.
   — В комнатах я чувствую себя еще слишком стесненно, нужно сначала привыкнуть к жизни в четырех стенах.
   — Вот и я решила прежде заглянуть в сад.
   — Можете спокойно наслаждаться вечерним воздухом. Доброй ночи, сеньорита!
   Он хотел удалиться, но Эмма взяла его за руку и удержала на месте.
   — Останьтесь, если хотите, — сказал она. — У Господа достаточно воздуха и звезд для нас обоих. Вы мне нисколько не мешаете.
   Он повиновался и присел рядом с ней возле бассейна.
   Тем временем вождь миштеков устроился на ночлег, как всегда, у самой ограды асиенды. Он мечтательно глядел в звездное небо, уносясь мыслями в тот из вечных миров, где катятся по небосклону солнца, обожествляемые его предками. При этом слух его оставался внимательным к малейшему шороху вокруг.
   Вождю вдруг показалось, будто в глубине сада послышались легкие шаги, а вслед за ними — приглушенные голоса. Индеец знал, что граф Альфонсо постоянно ищет уединения с его сестрой и что Карья не противится усилиям графа. В нем пробудились подозрения. Уже целый час ни графа, ни Карьи не было видно на асиенде, может, у них свидание в саду? Нет, это необходимо выяснить. Дело касается их обоих — и брата, и сестры!
   Он поднялся со своего травяного ложа и с чисто индейской ловкостью перемахнул через ограду в сад. Здесь он лег на землю и пополз в глубь сада настолько бесшумно, что даже тренированное, хотя и несколько убаюканное спокойной жизнью в имении ухо немца не уловило ничего подозрительного. Так и оставшись незамеченным, индеец достиг противоположной стороны бассейна откуда ему было слышно каждое слово беседующих.
   — Вообще-то мне следовало бы сердиться на вас, сеньор! — как раз только что сказала Эмма.
   — За что?
   — За тот страх, который вы заставили меня пережить сегодня.
   — Вы имеете в виду вороного?
   — Да.
   — Вы напрасно боялись, мне приходилось укрощать куда более буйных животных. А вороной теперь стал таким смирным, что на него могут безбоязненно садиться даже дамы.
   — Впрочем, у этой затеи была и своя хорошая сторона.
   — Какая же?
   — Вы раскрыли свое инкогнито, честолюбец!
   — О! — засмеялся он. — Это было не столько честолюбие, сколько осторожность — иногда просто необходимо быть осторожным. Именно благодаря тому, что меня принимали за неопытного охотника, я часто и получал максимальную выгоду.
   — Но мне-то вы могли бы в этом признаться! Ведь вы еще раньше доверили мне куда более серьезную тайну.
   — Ну, из этой тайны я вряд ли извлеку какой-нибудь прок. Мне никогда не удастся обнаружить пещеру, хотя и придется скоро побывать совсем недалеко от нее.
   — Из чего вы это заключили?
   — Из расположения гор и направления рек. Местность, через которую мы проезжали по дороге сюда, полностью соответствует части изображения на моей карте.
   — Значит, у вас уже есть зацепка, и можно продолжать поиски!
   — Это еще совсем не значит, что я займусь ими.
   — Почему?
   — Потому что я еще не решил, имею ли я на это право.
   — Но у вас было бы по крайней мере право первооткрывателя! Я никогда не преувеличивала значения золота, но я также знаю и то, что обладание им позволяет достичь того, к чему тщетно стремятся многие и многие тысячи других людей. Ищите, сеньор! Я буду очень рада, если вы найдете!
   — Да, власть золота велика, — ответил он задумчиво. — А у меня на родине есть бедный брат, у которого много детей, чье счастье я мог бы обеспечить. Но кому принадлежат эти сокровища? Пожалуй, потомкам тех, кто их спрятал.
   — А вы знаете, кому принадлежала ваша карта?
   — Я ведь вам уже говорил: одному старому и больному индейцу, которому я оказал кое-какие услуги. Он был тяжело ранен и умер, так и не успев дать мне необходимые устные пояснения.
   — И на карте нет его имени?
   — Нет. Но в углу находится какой-то загадочный знак, расшифровать который мне не под силу. Да, я, пожалуй, продолжу поиски, но даже если я обнаружу клад, то не прикоснусь к нему, а буду искать его законных владельцев. А если таковых не окажется, то еще будет время, чтобы принять решение.
   — Сеньор, вы рассуждаете как человек чести! — с воодушевлением воскликнула мексиканка.
   — Я лишь исполняю свой долг и стараюсь исключить всякую несправедливость.