Май Карл. Верная Рука

   — Опасны. И даже очень, — ответил Виннету, сразу посерьезнев.
   — Они индейцы?
   — Нет.
   — Сколько их?
   — Тринадцать.
   — Они вооружены?
   — Да. Но индеец — нет.
   — Ах, с ними и индеец?
   — Да, это пленный краснокожий. Поэтому Виннету и назвал их опасными.
   — Интересно, а где их лагерь? Далеко отсюда?
   — На том краю леса.
   — Кто же это может быть? Охотники?
   — Эти бледнолицые не охотники, а искатели золота. Но почему мой брат Тресков не спрашивает о главном?
   — О главном? Что ты имеешь в виду?
   — Индейца.
   — Можно понять, к какому племени он принадлежит?
   — Ни к какому.
   — А Виннету его знает?
   — Да, знает!
   — Кто же это такой?
   — Мой брат тоже его знает, потому что это наш хороший друг.
   — Индеец? Наш хороший друг? Я не ослышался?
   — Тресков может спросить моего брата Шеттерхэнда, если думает, что я ошибаюсь!
   Я и сам не стал ждать вопроса:
   — Это может быть только один индеец, который не принадлежит ни к какому племени и друзьями которому мы приходимся, — Кольма Пуши.
   — Боже! Наш таинственный спаситель! И его захватили белые! Мы должны немедленно его освободить.
   — Не стоит с этим спешить, — заметил Виннету. — Мы сделаем вид, как будто мы его совсем не знаем.
   Я вообще-то предполагал, что мы можем встретить Кольма Пуши здесь, в парке, но не сейчас и не в качестве пленника. Нужно было срочно принимать какое-то решение.
   Мы поехали вокруг леса обратно к озерку, где расположились белые с пленником. Едва они нас увидели, как повскакали и схватились за оружие. С первого взгляда на них можно было понять, как и чем жили они, по крайней мере, в последнее время — это были весьма потрепанные в разных переделках парни, от которых можно было ожидать всего, чего угодно.
   — Good day, ребята, — начал я, когда мы подъехали. — Вы хорошо расположились. Мы бы тоже часок здесь отдохнули.
   — А кто вы такие? — спросил один из них.
   — Лесные бродяги.
   — И с вами индейцы. Нет, это нежелательно. У нас тоже есть тут один паренек. Он обокрал нас. Это, наверное, юта. Ваши краснокожие ведь тоже относятся к этому племени?
   — Нет, один апач, другой команч, а третий осэдж.
   — А, ладно, тогда это неопасно. Эти племена живут далеко, и вы не воспользуетесь услугами этих плутов.
   Рассмотрев пленника, я понял, что это действительно Кольма Пуши, и я пожалел, что мы не освободили его сразу: он сильно страдал от пут. Одного моего взгляда на Виннету оказалось довольно, чтобы тот меня понял. Все мы слезли с лошадей и привязали их. Тем временем диггеры положили свои ружья и сели. Я подошел к ним вплотную со штуцером в руке и спросил:
   — Вы уверены, джентльмены, что именно он вас обокрал?
   — Конечно, мы же его застукали за этим, — ответил сидящий ближе всех словоохотливый парень.
   — Ладно, для начала мы представимся. Я — Олд Шеттерхэнд, а это Виннету, вождь апачей, а…
   — Виннету? — вскричал тот. — Гром и молнии! Какой чести мы удостоились! Милости просим, присаживайтесь. Скажите, это штуцер Генри у вас в руках, мистер Шеттерхэнд? А где же ваш знаменитый «медвежий бой»?
   — Вы, я вижу, наслышаны о моем оружии. Но, пожалуй, вы слишком хорошо осведомлены о его достоинствах, и это-то мне как раз не нравится.
   — Высказывайтесь ясней. Что именно вам не нравится?
   — Вы напрасно связали этого индейца!
   — А почему это вас так волнует?
   — Волнует, и еще как. Ведь это наш друг. Давайте не будем портить наши отношения, я хочу поговорить с вами спокойно, как друг. Если получится, разойдемся с миром, если нет, наши ружья мигом заговорят! Развяжите пленника. И учтите: кто поднимет винтовку — тут же получит пулю!
   Как только я это произнес, все наши стволы оказались направлены на старателей. Они этого никак не ожидали.
   — Вы это серьезно, мистер Шеттерхэнд? — спросил их предводитель.
   — Я не шучу.
   — Ладно, это мы пошутили, и закончим на этом.
   Он подошел к Кольма Пуши и развязал его. Тот поднялся, размял затекшие конечности, подобрал лежащее на земле ружье, вытащил у одного из белых из-за пояса свой нож, подошел к нам и произнес:
   — Кольма Пуши благодарит своего брата Шеттерхэнда. Вот мое ружье и мой нож. Больше они у меня ничего не забирали. И я их не обкрадывал!
   — Я нисколько в этом не сомневался. Что ты пожелаешь, то мы с ними и сделаем. Исполним любую твою просьбу.
   — Пусть они едут дальше своей дорогой, мистер Шеттерхзнд.
   — В самом деле?
   — Мне не хочется, чтобы мои братья пачкались о них.
   — Но выполнить твою просьбу полностью я не могу: кое-что мне надо им сказать, прежде чем мы поедем дальше, ведь не оставаться же нам здесь. Хочу узнать у них, на каком основании они схватили и связали индейца, который ничего плохого им не сделал?
   Тогда все тот же словоохотливый диггер запустил пятерню себе в шевелюру, почесал затылок и сказал:
   — Вы нас принимаете за малодушных людей из-за того, что мы не оказываем вам сопротивления. Но вы ошибаетесь, сэр, это вовсе не трусость, а осторожность, она необходима, когда встречаешься с такими людьми, как вы. Честно скажу вам — мы только старатели, и дела наши хуже некуда. А этот индеец постоянно ошивается здесь в парке и знает хорошие места, которые добровольно никому не продаст. Мы поймали его, чтобы заставить открыть нам хорошие места, а потом мы бы его снова отпустили. Вот в чем дело. И я думаю, вы нас за это не станете судить строго. Откуда нам было знать, что это ваш друг!
   — Так. Все верно? — спросил я Кольма Пуши.
   — Верно, — ответил он. — Я еще раз прошу ничего с ними не делать.
   — Well! Будем снисходительны. И, надеюсь, у нас не появится оснований вести себя иначе. Тот, кто хочет найти месторождение, должен искать его сам. Это единственный совет, который я вам дам, джентльмены: прошу вас в течение двух часов не сниматься отсюда, иначе наши «пушки» заговорят.
   Пока я это произносил, Кольма Пуши оседлал свою лошадь, и мы тронулись, не удостоив неудачников-диггеров даже взглядом. Много чести для них.
   Чтобы уйти от них сразу как можно дальше, мы пустились в галоп, пока не подъехали к подходящему для отдыха местечку. Я с нескрываемым любопытством рассматривал коня Кольма Пуши: когда мы были на Стремительном ручье, я не успел его рассмотреть. Это был мустанг превосходного вида, быстрый и выносливый, как мы успели заметить.
   Пока мы ели, разговор никак не клеился. Присутствие таинственного краснокожего тоже накладывало свой отпечаток на атмосферу. Когда я разрезал мясо и снова засунул нож в чехол, Кольма Пуши был уже готов. Подойдя к лошади, он вскочил в седло и произнес:
   — Мои друзья сослужили мне добрую службу — я благодарю их и буду рад увидеть всех снова.
   — Мой брат Кольма Пуши хочет ехать? — спросил я.
   — Да.
   — Почему же он нас так быстро покидает?
   — Он как ветер — летит туда, куда ему нужно.
   — Да, он как ветер, чей приход всегда желанен. Мой брат может слезть с лошади и побыть с нами какое-то время? Мне очень надо с ним поговорить.
   — Пусть простит меня мой брат Шеттерхэнд. Мне надо ехать.
   — Почему Кольма Пуши так боится нас?
   — Кольма Пуши никого не боится, но одно дело заставляет его оставаться в одиночестве.
   Мне не доставляло радости смотреть в глаза Виннету. Он догадался, что у меня в мыслях, и в душе, конечно, смеялся над тем, какую реакцию вызвали мои слова.
   — Моему краснокожему брату не надо больше заниматься этим делом, считай, оно уже решено.
   — Олд Шеттерхэнд произнес слова, смысла которых я не понимаю. Я поеду и пожелаю моему брату долгих лет.
   Он уже поднял руку, чтобы запрыгнуть на коня, но тут я сказал:
   — Кольма Пуши останется?
   — Нет, поеду, — заявил он твердо.
   — Well! Так вот, я ничего не имел бы против того, чтобы брат уехал, но пусть сестра останется здесь!
   Оба слова — брат и сестра — я сильно выделил интонацией. Мои спутники с удивлением взглянули на меня. Кольма Пуши же одним прыжком слетел с лошади и, подойдя ко мне, закричал:
   — Что такое говорит Олд Шеттерхэнд? Не ослышался ли я?
   — Я сказал, что Кольма Пуши — не мой брат, а моя сестра, — спокойно повторил я.
   — Ты что, считаешь меня женщиной?
   — Да.
   — Ты ошибаешься!
   — Нет, Олд Шеттерхэнд всегда знает, что говорит.
   Тут та, которая до сих пор называла себя мужчиной, вскрикнула и закрыла лицо ладонями, прокричав:
   — Олд Шеттерхэнд не в себе, он не знает, что говорит!
   — Нет, знаю.
   — Нет же, разве женщина может быть таким воином, как я?
   — Техуа, красивейшая из сестер Иквеципы, еще в юности умела прекрасно ездить верхом на лошади и стрелять.
   Тут она отскочила на несколько шагов и уставилась на меня широко раскрытыми глазами.
   — Так останется с нами Кольма Пуши? — продолжал я гнуть свою линию.
   — Что ты знаешь о Техуа и Иквеципе?
   — Я знаю очень много о них обоих. Есть ли у нашей сестры Кольма Пуши силы выслушать меня?
   — Говори, говори, — произнесла она, бессильно опустив руки и близко, совсем близко подойдя ко мне.
   — Я знаю, что Иквеципу звали также Вава Деррик.
   — Уфф! Уфф! — вскрикнула она.
   — Слышала ли Кольма Пуши, моя сестра, имена Тибо-така и Тибо-вете? Тебе знаком рассказ Миртового Венка?
   — Уфф! Говори дальше!
   — А силы у тебя еще есть?
   — Я сильна, только давай, рассказывай!
   — Я передаю тебе привет от твоих детей, которых когда-то звали Лео Бендер и Фред Бендер.
   Тут она совсем потеряла голову, крик, казалось, вот-вот вырвется из ее горла, но она сдержалась. Она молча опустилась на траву, подняла руки, спрятала в них лицо и принялась плакать — громко, жалобно, так, что мне даже стало страшно за нее. Можете себе представить, с каким изумлением смотрели на все это мои спутники, особенно когда мужественный воин, которым они минуту назад считали Кольма Пуши, начал плакать, как… обыкновенная женщина.
   Апаначка, подойдя ко мне, спросил:
   — Мой брат Олд Шеттерхэнд говорил о Тибо-така, Тибо-вете и Вава Деррике. Эти имена я знаю. Почему плачет Кольма Пуши?
   — Она плачет от радости, а не от боли.
   — А разве Кольма Пуши не мужчина, не воин?
   — Нет, я… — с большим трудом, но она все-таки произнесла сквозь всхлипы это признание, — женщина.
   — Уфф! Уфф!
   — Да, это женщина, — сказал я. — Мой брат Апаначка должен набраться мужества и стать сильным. Тибо-така не был его отцом, а Тибо-вете не была его матерью. У тебя были другие родители…
   Я прервался на полуфразе, ибо Кольма Пуши вскочила с травы, бросилась ко мне, схватила за руку и закричала, указывая на Апаначку:
   — Это Лео? Это Лео Бендер?
   — Не Лео, а Фред Бендер, младший твой сын, — ответил я. — Кольма Пуши может мне поверить, я знаю это точно.
   Тут она бросилась к нему, упала в ноги и запричитала:
   — Сын мой! Сын мой! Это Фред, мой сын!
   Апаначка прокричал, нет, провопил, обращаясь ко мне:
   — Она, она — моя мать?!
   — Да, это так, — только и ответил я.
   Тогда он обнял ее, заглянул в лицо и прокричал:
   — Кольма Пуши — не мужчина, а женщина! Кольма Пуши — моя мать, я люблю тебя и любил всегда, с тех пор как появился на свет.
   Видимо, силы у них обоих были на исходе. Они упали на колени, обнялись, и Апаначка прижался лицом к ее щеке. Виннету встал и отошел от них, я последовал за ним. Очень скоро Апаначка подошел ко мне и с горечью сказал:
   — Мой брат Шеттерхэнд может подойти к нам. Кольма Пуши и Апаначка ничего не ведают о судьбах друг друга…
   Он отвел меня обратно к Кольма Пуши, неподвижно сидевшей на земле и выжидающе смотревшей на меня. Апаначка сел рядом, обнял ее и обратился ко мне:
   — Брат мой, скажи мне, как ты узнал, что Кольма Пуши — моя мать? Какое отношение имеет к этому Тибо-вете?
   — Тибо-вете — твоя тетя, сестра твоей матери, в юности ее звали Токбела.
   — Это правда, боги, это правда! — закричала женщина.
   Ее язык и жесты были сейчас совершенно европейскими, поэтому я отказался от индейских церемоний типа обращения «моя сестра» и спросил прямо:
   — Пожалуйста, ответьте мне, не вы ли миссис Бендер?
   — Да, я и есть Техуа Бендер, — ответила она.
   — Значит, я не ошибаюсь. Апаначка ваш младший сын. Можете больше не сомневаться в этом.
   — А какие у вас доказательства этого?
   — Вам нужны доказательства? А сердце ваше разве вам ничего не подсказывает?
   — «Подсказывает»… Оно все подсказало мне сразу же, как только я увидела, как он скачет через Кэмпс, и с тех пор все время твердит мне, что это мой сын, и в то же время предупреждает — а что, если нет? И просит еще доказательств.
   — Что вы подразумеваете под доказательствами, миссис Бендер? Принести вам выписку из регистрационной книги, где фиксируются рождение и смерть людей? Не могу.
   — Я не это имею в виду, а другое.
   — А другого у меня сейчас нет под рукой. Сестру свою вы узнаете?
   — Конечно.
   — А зятя?
   — Нет у меня никакого зятя!
   — А разве Токбела не была замужем?
   — Нет. Церемония была прервана.
   — Вашим братом, падре Дитерико?
   — Да.
   — А как звали жениха?
   — Тибо.
   — Ваш брат стрелял в него?
   — Да, и ранил в руку.
   — Так что подлог невозможен. Кто был этот Тибо?
   — Игрок.
   — Токбела знала об этом?
   — Нет.
   — Вернемся к тому, что вы требуете от меня доказательств. Поймите: я бы мог предоставить вам их, если бы знал все тогдашние отношения и события. Должен вам честно сказать, что все мои знания основаны всего лишь на собственных логических умозаключениях, а иногда просто домыслах и догадках. Но все равно получается, что Апаначка — не кто иной, как ваш сын Фред, и думаю, что скоро вы увидите также и старшего своего сына — Лео.
   — Лео! О небо! Он жив? И он жив?
   — Да.
   — Где же он?
   — Он сейчас здесь, в парке. Он долго искал вас, но уже совсем потерял надежду найти.
   — И вы, сэр, узнали все это от него?
   — К сожалению, нет. От него я не узнал ничего, кроме того, что его отец умер в каторжной тюрьме, а мать и дядя также сейчас находятся в этом безрадостном месте.
   — Он это знает? И сам это вам сказал? Но откуда он это узнал? Ведь ему было тогда совсем мало лет.
   — Это не он мне сообщил. Но ведь под братом, который сидит в тюрьме, подразумевается ваш брат Иквеципа?
   — Да.
   — Это ужасно. Он, проповедник, оказался фальшивомонетчиком!
   — Увы. Ему предъявили обвинения, которые он не смог отвести.
   — А как получилось, что обвинили троих невиновных?
   — Мой зять так ловко все это подтасовал, что мы не смогли защищаться.
   — Это был брат вашего мужа?
   — Да, но не настоящий, а сводный.
   — Хм. Не родной, значит?
   — Нет, он от первого мужа моей свекрови.
   — А как его звали?
   — Просто Эттерс, Дэниел Эттерс, но потом отчим назвал его Бендером, Джоном Бендером — по имени своего первого, умершего давным-давно ребенка.
   — Под этим именем Джон Бендер фигурировал, вероятно, чаще, чем под именем Дэниела?
   — Имя Дэниел вообще никогда не использовалось.
   — Ах вот почему на кресте стоят две буквы — Джи и Би, а не Де и Е.
   — О каком кресте вы говорите?
   — О том, что стоит на могиле вашего брата.
   — Что, вы были наверху, на могиле брата?
   — Нет.
   — А тогда откуда вы знаете о кресте?
   — Один знакомый рассказал. Он видел и прочитал.
   — Кто же это?
   — Его зовут Харбор.
   — Харбор? Да, человека с этим именем мы знаем. И он тоже был там, наверху?
   — И это вы меня спрашиваете, миссис Бендер? Вы же его видели!
   — Я?
   — Да, вы. Ведь это вы спасли его от голодной смерти, отдав половину зажаренного толсторога!
   — Шутите, сэр! — Она улыбнулась.
   — Да, это всего лишь мое предположение, но, я думаю, близкое к истине. Зачем вы от него скрывались так далеко — не хотели, чтобы он вас видел?
   — Он бы узнал меня. Скажите, это он рассказал вам о могиле?
   — Да, и именно благодаря этому рассказу я и разобрался до конца во всех ваших делах.
   — Виннету как-то помог вам в этом?
   — Помог, но весьма своеобразным образом — тем, что ничего не говорил мне об этой истории. Вождь апачей видел вашего брата, когда он сам был еще мальчиком, а потом ведь ваш брат вдруг бесследно исчез.
   — Да, со мной и Токбелой.
   — А могу я узнать причину этого неожиданного исчезновения?
   — Пожалуйста. Мой брат Деррик (его индейское имя — Иквеципа) — его назвали христианским именем Дитерико, или, на английский манер, Дерриком — стал известным проповедником, хотя нигде и не учился этому. Но страстно желал получить образование и поэтому отправился на Восток. Но еще до этого я встретила Бендера, мы полюбили друг друга, но прежде чем я стала его женой, мне нужно было приспособиться к образу жизни и знаниям бледнолицых… Мой брат посещал колледж, а я и Токбела поступили в пансион. Бендер посещал нас там. Он приводил своего брота. Тот увидел меня и приложил все усилия, чтобы отнять меня у Бендера. Это ему не удалось, и любовь его ко мне превратилась в ненависть. Бендер был богат, Эттерс — беден; бедняк, как водится, служил у богатого, он знал все комнаты конторы и всю мебель в ней. Когда мы поженились, Токбела жила с нами. Как-то раз Эттерс привел к нам в дом юношу, его звали Тибо. Через какое-то время мы заметили, что Тибо и Токбела влюблены друг в друга. Но Бендер узнал о Тибо что-то нехорошее и запретил им встречаться. Эттерса это разозлило, он вынужден был уйти из конторы и, поскольку всегда брал своего друга с собой, потерял право нас посещать. Оба решили ответить.
   — Я догадываюсь. Тибо был фальшивомонетчиком.
   — Вы правильно подумали, мистер Шеттерхэнд. Однажды к нам нагрянула полиция и обнаружила в кассе вместо настоящих денег поддельные. В куртке моего брата были зашиты фальшивые купюры, а в моей комнате нашли печатный станок… Нас всех троих арестовали. Нам предъявили шрифты, они были изготовлены руками моего мужа и брата — все неоспоримо указывало на нашу вину. Нас приговорили и посадили.
   — А капитал Бендера?
   — Его унаследовал Эттерс. Бендер не мог этому препятствовать. Токбела, моя сестра, поселилась с моими двумя детьми в том же пансионе, где я жила девочкой.
   — Ужас! Вы, привыкшая к свободе индеанка, — и в тюрьме!
   — Уфф! Мне обрезали волосы, мы вынуждены были носить одежду арестантов; нас поместили в тесную, узкую камеру. Я была так несчастна, бесконечно несчастна, плакала день-деньской.
   — А Тибо стал осаждать вашу сестру Токбелу?
   — Именно так и было, она обещала ему выйти за него, если он нас освободит. Он подкупил охранника, и тот скрылся вместе с моим братом.
   — А почему не с Бендером и не с вами?
   — Из-за золота. Мой брат знал месторождения. Он привозил оттуда золото и дарил его Бендеру в ознаменование нашей помолвки. Эттерсу об этом было хорошо известно. Поэтому они освободили только моего брата, чтобы получить через него золото. Когда он бежал с тюремщиком, то забрал Токбелу и моих мальчиков. Он доставил их в Денвер. Там они поселились под присмотром тюремных служащих, а он отправился в горы за золотом. Ему нужно было золото, чтобы оплачивать служащих, а затем освободить Бендера и меня. Служащий с помощью золота открыл меняльную контору, Токбела и ребята жили при нем, он любил детей. Денвер он покинул только для того, чтобы освободить меня и Бендера. Это ему удалось лишь наполовину: Бендер заболел и умер в тюрьме. Деррик привез меня в Денвер. Там встретились Эттерс, ставший банкротом, и Тибо. Они обманом заставили Токбелу выйти за Тибо. Мы приехали на свадьбу уже к самому обручению. Деррик сорвал у жениха венец с головы и…
   — Миссис Бендер, я вас прерву. Токбела говорит другое — что это он возложил ей на голову венец.
   — Но она же помешанная.
   — Ах, откуда вы знаете, что она помешанная?
   — Знаю. Так вот. Эттерс и Тибо навалились на Деррика, началась драка, во время которой Деррик прострелил Тибо руку.
   — А это было не в церкви?
   — Нет, в доме Токбелы, у того тюремного служащего, а ныне банкира.
   — Мне пришла в голову одна мысль. Этого банкира звали случайно не Уоллес?
   — Нет, но почему вы вспомнили это имя?
   — Об этом потом, рассказывайте дальше.
   — Токбела очень огорчилась, когда узнала о нашем заключении. Из-за этого она даже болела и слабела. Из-за постоянных волнений сознание ее помутилось. Она чувствовала себя нормально, спокойно лишь в те минуты, когда рядом находился мой младший мальчик, который очень ее любил. Мой брат отвез ее и мальчика к врачу-психиатру.
   Деррик, я и Лео жили у банкира. Эттерс и Тибо исчезли, так мы думали тогда. Золото сделало свое дело, и Деррик был на коне. Я попросила его взять меня с собой, так он и сделал, потому как в скачке и стрельбе я уравнялась с воинами. Эттерс и Тибо на самом деле не исчезли, они просто скрывались, чтобы тайно наблюдать за нами, и следовали за нами повсюду.
   Эттерс, которого мы к тому времени называли уже Джон Бендер, выстрелил в Деррика и убил его. А меня Эттерс и Тибо связали. Убийцы думали, что мы уже на том самом месте, где есть золото. Когда они убедились в обратном, то настолько разъярились, что решили не убивать меня сразу, а подвергнуть мучительной медленной казни, которая должна была неизбежно закончиться моей смертью. Они закопали моего брата в землю у скалы и положили меня на его могилу, привязав так крепко, что я не могла даже пошевелиться. Так я пролежала три дня и четыре ночи и была уже на грани смерти, когда пришли индейцы и освободили меня.
   — Из какого племени?
   — Это были капоте-юта.
   — Так. Дальше.
   — Эти юта дали мне еды и питья, взяли меня с собой. Молодой воин Тусага Сарич хотел сделать меня своей скво и потому не отпускал от себя. Когда мы спустились на равнины, я отказалась стать его скво. Он же настаивал на этом. Между тем я снова набралась сил, стала с ним бороться и победила его. И тогда он согласился отказаться от меня, да и никто другой на меня больше не посягал, потому что скво, победившая воина, становится неприкосновенной для мужчин, если сама того не захочет.
   — А как сейчас ваши отношения с юта?
   — Они мои друзья. Тусага Сарич до сих пор, я знаю, любит меня, как тогда, я могу вить из него веревки. Но свободу они мне дали не сразу, а лишь тогда, когда я получила у них право именовать себя воином. Я тут же помчалась в Денвер. Дети исчезли. Эттерс и Тибо ходили к психиатру и, угрожая ему, забрали у него Токбелу. Она отчаянно протестовала, когда ее хотели разлучить с Фредом, и они были вынуждены взять и мальчика.
   — Исчез и банкир — с Лео, моим сыном. Я принялась искать его и узнала у шерифа ¹⁵⁹, что через несколько дней после его исчезновения приходили полицейские, чтобы арестовать его за освобождение какого-то пленника.
   — Значит, можно предположить, что на него донесли Эттерс или Тибо, но его все же кто-то успел предупредить. Он пустился в бега и замел все следы.
   — Наверное, так оно и было, потому что я еще долгие годы напрасно искала его и Токбелу.
   — Могу успокоить вас: он взял другое имя и хорошо воспитал мальчика. Он или его сын живет сейчас в Джефферсон-Сити.
   — О боже! Что вы говорите?
   — Да, и я был у него. Но давайте продолжим.
   — Итак я искала детей, но — увы, напрасно. Я изъездила все равнины и все долины, искала в городах и у краснокожих — и нигде не находила их. Как женщине мне бы это просто не удалось, и я переоделась в мужскую одежду и стала выглядеть, как сейчас. Когда поиски окончились ничем, я вернулась к Чертовой Голове. Убийца ведь всегда рано или поздно приходит на место своего преступления, и я сделала небо этого парка своей крышей. Пока убийца здесь еще не появлялся, но я уверена: он придет, обязательно придет. И дождется моей кары. Я отомщу!
   — А вы узнаете его?
   — О, да!
   — Но ведь с тех пор прошло столько лет, миссис Бендер!
   — Я узнаю его! Даже если он изменился. Я узнаю его по зубам.
   — По выбитым зубам в верхней челюсти?
   — Уфф! Вы знаете и об этом?! Вы что же, знакомы с ним?
   — Нет, не знаком. Хотя нет, если хорошенько подумать, я все-таки его знаю. А о зубах мне рассказал ваш сын Лео…
   — Лео?! Он жив? Вы действительно с ним говорили?
   — Да.
   — Скажите скорее, где он?
   — Здесь, в парке Сент-Луис. Вы увидите его, если не сегодня, то завтра или послезавтра. И если меня на этот раз не подводит интуиция, вы скоро встретите и убийцу. Он на пути к месту действия. Тибо придет с Токбелой, а Эттерс уже опередил их. Кроме того, я могу вам сказать и о том, какой дорогой эти парни тогда с Токбелой и Лео выбрались из Денвера.
   — Вы это узнали? Откуда?
   — От Виннету и Шако Матто.
   — Так расскажите же мне скорее о нем, мистер Шеттерхэнд!
   — Они были у осэджей, убили нескольких воинов. Потом они разделились, и Тибо с вашей сестрой и мальчиком подались к команчам из племени найини. Там он затаился, поскольку его преступления как раз всплыли на свет божий. Его обнаружили на границе Льяно-Эстакадо и уберегли от голодной смерти.
   — Я хочу знать больше. Надеюсь, они сами мне обо всем скоро расскажут.
   И она резко поднялась на ноги.
   — Не торопитесь убежать от нас, миссис Бендер, — попросил я. — Вы можете узнать все уже по дороге. Мы не должны терять времени. Вперед к Чертовой Голове! Или вы по-прежнему хотите продолжать свой путь в одиночестве?
   — Нет, нет, я остаюсь с вами. Это само собой разумеется.
   — Тогда я позову остальных.
   И вот мы снова в пути. Кольма Пуши знала дорогу даже лучше, чем Виннету. Она скакала вперед вместе с Апаначкой и осэджами. Они вели разговор, в котором я не участвовал, и молча скакал рядом. За мной следовали оба неразлучных приятеля и Тресков. Хаммердал еще не оправился от удивления: как этот таинственный индеец на его глазах превратился в скво. Я слышал, как он позади меня произнес: