Май Карл. Верная Рука

   — Zounds! Вы, кажется, забыли, что вы наши пленники! Но я не обиделся. Если бы вы обращались так с настоящим негодяем и мерзавцем, эта «смелость» вышла бы вам боком!
   — Хау! О нас не беспокойтесь, мы вас не боимся! Сколько мы себя помним, мы обычно все называли своими именами. И нам еще ни разу не приходилось называть подлеца достойным человеком!
   — А если я вас накажу за эти слова?
   — Глупости! Вы что — наш школьный учитель, а мы — ученики? Если вы сделаете нам что-нибудь плохое сегодня, то уже завтра мы отомстим вам, если захотим — уж будьте уверены! А что касается «негодяя» и «болвана», то ни за что я не возьму этих слов обратно, потому что они очень подходят вам. Но вы-то это знаете даже лучше меня.
   — Выражайтесь яснее!
   — Вы не поняли, что все мною сказанное имеет под собой основание.
   — Черт вас поймет!
   — Для этого времени не будет. Вы гораздо ближе черта и не многим лучше! Уточним: ваша фамилия -Холберс?
   — Да. Холберс.
   — А фамилия моего друга?
   — Та же.
   — А его имя?
   — Пит, как я слышал. Пит Холберс. Так ведь он… ох!
   И он замолчал. Я услышал, как он едва слышно свистнул сквозь зубы, а потом торопливо забормотал:
   — Пит, Пит, Пит… Так звали мальчика, кузена, которого мать взяла к нам и… Возможно ли это? Этот долговязый парень — наш маленький Пит?
   — Это он! Наконец-то вы нашли звонок на двери! Сочувствую — это стоило вам большого труда! Вам не следует больше воображать себя очень умным — вот что я думаю насчет этого.
   Бродяга пропустил этот выпад мимо ушей.
   — Что? Возможно ли? — изумленно воскликнул он. — Так ты и есть тот самый Пит, который всегда добровольно шел к матери на порку вместо нас?! И которого такое заместительство сделало больным настолько, что он ударился в бега?
   Пит мог только кивнуть — я не услышал ни единого слова.
   — Это же с ума сойти! — продолжал его двоюродный брат. — И теперь ты у нас в плену!
   — И вы собираетесь его убить! — напомнил Хзммердал.
   — Убить! Хм. Об этом я ничего не могу сейчас сказать. Расскажи мне, пожалуйста, Пит, как ты сюда попал и что делал все это время?
   Пит кашлянул и, отбросив свою обычную немногословную манеру выражаться, сказал:
   — Я не понимаю, чем провинился настолько, чтобы вы стали позволять себе тыкать мне. Такое можно стерпеть только от джентльмена, а не от проходимца, который оставил свою честную репутацию так далеко позади, что не стыдится ходить в трампах! Мне должно быть стыдно, что я сын брата вашего отца, но могу сказать в свое оправдание, что за это родство я не отвечаю. Мне поэтому очень радостно оттого, что я сделался вашим родственником против собственной воли.
   — Ого! — Бродяга понял его и пришел от этого в ярость. — Ты стыдишься меня. Но ты не стыдился нас, когда позволял нам тебя кормить?
   — Вам? Только вашей матери. А то, что она мне дала, я честно заслужил. Пока вы занимались всякой ерундой, я должен был работать так, что моя шкура трещала, кроме того, я получал на десерт еще и побои — за вас. Я не испытываю особой благодарности за это ни к кому из вашего семейства. И все же я собирался доставить вам немного радости. Мы искали вас, чтобы передать наши сбережения, вестменам деньги ни к чему. Вы могли стать богатыми. Теперь мы видим, что вы и ваш брат — жалкие, опустившиеся бродяги, и Боже нас упаси от того, чтобы этот капитал, который мог бы осчастливить многих прекрасных людей, передать в ваши руки. Мы встретились впервые с детства, оказались совершенно разными людьми. Я отдал бы очень многое за то, чтобы никогда больше не испытать такую досаду и обиду, как при этой встрече!
   Я удивился: обычно скупой на слова, Холберс произнес такую долгую и связную речь. Самые безупречные джентльмены не могли бы в этой ситуации вести себя более корректно, чем Дик Хаммердал, который за все это время не вставил ни словечка, хотя очень любил это делать. Но, как только появилась пауза в этом страстном монологе, сказал:
   — Так, дорогой Пит! Так их! Ты говорил прямо моими словами! Мы можем осчастливить других, порядочных, людей, а не этих проходимцев. Я сказал бы точно так же, совершенно так же.
   Посторонним бродяга отвечал все-таки немного иначе. Теперь он знал, что Пит его родственник, и предпочел иронию всем прочим способам ответа, презрительно рассмеявшись:
   — Мы не завидуем этим хорошим, «порядочным» людям, которые получат ваше золото. В горстке сэкономленных вами долларов мы не нуждаемся. Мы будем владеть миллионами, как только завладеем бонансой!
   — Сначала ее нужно еще найти, — саркастически заметил Хаммердал.
   — Конечно, найдем ее не мы, а Олд Шетттерхэнд!
   — И он же покажет вам это место!
   — Естественно!
   — Да, да! Я уже вижу, как он указывает пальцем в землю и говорит: «Вот здесь. Лежат, глыба на глыбе, один самородок больше другого. Будьте так добры — унесите их отсюда!» Но что вы сделаете с нами тогда от радости? Скорее всего, я думаю, вы всех нас скопом расстреляете. Потом вернетесь на Восток, положите деньги в банк и станете жить на проценты — как тот богатей из Евангелия. И велите выпекать для вашего животика каждый день пирог с черносливом. Так мне все это представляется. А тебе, Пит Холберс, старый енот?
   — Да. Все верно, особенно насчет пирога с черносливом, — заметил Пит, на это раз снова сухо.
   — Глупости! — со злобой воскликнул Хозия. — в вас говорят досада и зависть! Вам самим до смерти охота воспользоваться этой бонансой!
   — Что? Этой бонансой? Ох, мы предоставляем ее вам от всего сердца дарим! Мы уже предвкушаем забавное зрелище — выражение ваших лиц, когда вы окажетесь там. У меня на этот счет есть только одно опасение, но очень серьезное.
   — Какое?
   — Как бы вы от блаженства не забыли взять золото!
   — О, не беспокойся, когда это случится, мы головы не потеряем. Мы очень хорошо знаем, что нам следует делать с ним!
   — Я так и знал!
   — Вот именно! Так что это — не ваша забота! Но сейчас я должен поехать к моему брату и сообщить, что нашелся Пит, который не позволяет называть себя на «ты»!
   Он пришпорил свою лошадь и проскакал мимо меня, к началу процессии, где и ехал Джоул, его брат-подлец.
   — Что ты думаешь об этом? — услышал я, как Хаммердал спросил своего друга.
   — Ничего! — кратко ответил Пит.
   — Отличные родственнички!
   — Есть чем гордиться!
   — Тебе, наверное, весьма досадно!
   — О, нет! Они мне теперь совершенно безразличны.
   — А я не это имел в виду.
   — Что тогда?
   — Наше золото.
   — А что наше золото?
   — Кому мы теперь его подарим? Я не хочу быть богатым. Не хочу сидеть на мешке с деньгами и все время бояться, что меня обворуют — это лишит меня крепкого, здорового сна.
   — Да, теперь придется снова ломать над этим голову!
   — Снова и с самого начала, чтобы все хорошенько обдумать. Кому отдать наше золото? Глупая история!
   Я повернул к ним голову и сказал:
   — Оставьте вы это. Только забот насчет того, куда пристроить золото, вам сейчас не хватало.
   Они подъехали ко мне с двух сторон, и Дик сказал:
   — Никаких особых забот. А может быть, вы знаете кого-нибудь, кого мы сможем одарить этим золотом?
   — Я могу назвать сотни имен. Но я имел в виду не это. У вас на самом деле есть это золото?
   — Увы, в данный момент нет. Оно у Генерала — вы же знаете, мистер Шеттерхэнд.
   — Тогда пока и не ломайте себе голову над этим. Кто знает, схватим ли мы Генерала?
   — Но ведь вы и Виннету с нами! Это значит, что Генерал уже почти у нас в руках! Вы слышали, о чем мы говорили?
   — Да.
   — И что мы нашли кузена Пита?
   — Да.
   — И что вы скажете на это, сэр?
   — Что вы были неосторожны.
   — Как? Мы должны были скрыть, кто такой Пит Холберс?
   — Нет. Но вы говорили так, как будто хорошо знали, что мы скоро будем на свободе.
   — А это ошибка?
   — И очень большая! Подобная уверенность может легко возбудить подозрения, которые могут стать для нас опасными или даже гибельными.
   — Хм! Это точно. Мне следовало бы доставить этим ребятам радость и повесить нос, так, чтобы он касался седла?
   — Ну, не совсем так!
   — Но вы тоже говорили с Коксом и Олд Уобблом весьма уверенным тоном.
   — И все же не так неосторожно, как вы сейчас с этим Хозией Холберсом, который, к счастью, недостаточно умен, чтобы быть недоверчивым. Ваша ирония в отношении больших золотых глыб была чрезвычайно опасна для нас. Трампы должны верить до последнего момента, что я веду их к бонансе.
   — И когда наступит этот последний момент?
   — Может быть, уже сегодня.
   — Это правда?
   — Я думаю!
   — И как?
   — Этого я пока точно не знаю. Кольма Пуши, индеец, придет и освободит меня.
   — Вы это точно знаете?
   — Да. Он мне так сказал. Как я буду себя вести, когда освобожусь, это зависит от многих обстоятельств. Я не буду спать, но вы должны притвориться спящими. Передайте это всем остальным! Я не хочу с ними говорить сам, потому что у трампов могут возникнуть в связи с этим подозрения. Мне не надо изображать покорного, а вы же, напротив, должны показать свою неуверенность.
   Они не поняли, что Кольма Пуши уже появился возле меня, и спросили, откуда я знаю, что он придет. Тогда я попросил их снова отъехать назад и спокойно ждать развития событий. Лучше, чтобы трампы видели меня, говорящим со своими друзьями, как можно реже.
   Братья Холберса придержали лошадей и оказались рядом с Диком и Питом. Тут Хозия указал на Пита и сказал:
   — Это он, мой братец для битья, который строго запрещает говорить ему «ты».
   Джоул скользнул презрительным взглядом по Питу и ответил:
   — Он должен быть рад, что мы ему вообще разрешаем с нами разговаривать! Так, значит, у него есть золото, но он не хочет отдавать его нам?
   — Он говорил тут о целом состоянии!
   — А ты ему поверил?
   — И не подумал!
   — Да ты только погляди на него! Пит — и состояние! Ха-ха! Он дурачком прикидывается. И как ты попался на такую чепуху? Идем!
   Они снова ускакали вперед. Дик Хаммердал пошутил:
   — Итак, нас назвали хитрецами и дураками, Пит Холберс, старый енот! Эти два качества мы можем поделить. Если ты не против, я возьму себе хитрость, ну а тебе — все остальное.
   — Я согласен! Так и должно быть у друзей! Один хранит у другого свой капитал!
   — Черт! Не слишком-то любезный ответ! Благодарю тебя!
   — Пожалуйста! Всегда рад оказать тебе любезность.
   Я попросил, чтобы меня пропустили в начало кавалькады, как проводника.
   Мы двигались довольно резво и подошли уже к слиянию двух притоков Стремительного ручья. Почва здесь была пропитана влагой, и на травяном ковре часто встречались деревья и кусты, то большими, то малыми группами. Я поскакал быстрее, что не осталось незамеченным.
   Чтобы лишить меня возможности бежать, Кокс и Олд Уоббл приказали мне ехать между ними. Перед нами снова замаячили островки деревьев, когда вдруг Олд Уоббл поднял руку и прокричал?
   — All devils! Кто там? Ребята, будьте осторожны! Соберите всех пленных вместе, боюсь, этот человек приложит все усилия, чтобы освободить их!
   — Кто это? — спросил Кокс.
   — Лучший друг Виннету и Олд Шеттерхэнда. Его зовут Олд Шурхэнд. Я могу поклясться, что это он.
   Всадник вынырнул из леска и на полном скаку помчался к нам. Он был от нас еще далеко — мы не могли различить лица, но видели его длинные волосы, которые развевались сзади, как чадра. Это придавало ему большое сходство с Олд Шурхэндом, но я заметил также и то, что всадник был далеко не могучего телосложения. Не Олд Шурхэнд, а Кольма Пуши скакал нам навстречу. Он хотел показать, что следует за нами.
   Сначала он сделал вид, что никого не заметил, потом насторожился, приостановил лошадь и оглядел нас. Сделал вид, как будто собирался свернуть, да вдруг передумал, решил дождаться нашего приближения. Когда мы оказались на том расстоянии, с которого можно различить лицо, Олд Уоббл проговорил с явным облегчением:
   — Это не Олд Шурхэнд. Какой-то индеец. Хорошо, просто отлично! К какому племени он может принадлежать?
   — Дурацкая встреча! — сказал Кокс.
   — Почему же? Главное, что это не белый. Конечно, этому индейцу совсем не надо путаться у нас под ногами. This is clear! Мы должны что-нибудь придумать, чтобы ему не пришло в голову за нами шпионить.
   Мы доехали до индейца и остановились. Он приветствовал всех гордым взмахом руки и спросил:
   — Не видел ли мой брат краснокожего воина, который нес седло и искал своего коня, бежавшего от него этой ночью?
   Кокс и Олд Уоббл громко расхохотались, и первый ответил:
   — Краснокожий, который таскает седло! Отличный воин!
   — Почему смеется мой белый брат? — спросил индеец серьезно и недоуменно. — Когда конь убегает, его ведь нужно искать!
   — Очень верно! Но тот, кто позволяет своему коню убежать, а потом носится за ним с седлом, не может быть хорошим воином! Он твой друг?
   — Да.
   — А у тебя есть еще друзья здесь?
   — Нет. Пока мы ночью спали, конь сорвался, но было слишком темно для того, чтобы его искать. Утром мы отправились за ним, но я не нашел ни воина, ни его коня.
   — Ни коня, ни его самого! Веселая история! Вы, кажется, очень дельные ребята! И заслуживаете уважения. К какому племени вы принадлежите?
   — Ни к какому.
   — Так вы изгнанники! Сброд, банда опустившихся индейцев! Ну ладно, я буду человечным и милосердным. И помогу вам. Да, мы его видели.
   — Где?
   — Приблизительно в двух милях отсюда. Тебе надо просто вернуться по нашим следам. Он спрашивал нас о тебе.
   — Какие слова сказал этот воин?
   — Очень хорошие, уважительные слова, которыми ты можешь гордиться. Он спросил, не встречали ли мы вонючей красной собаки, которую тащит по прерии блоха.
   — Мой белый брат неправильно понял воина.
   — Правда? А как ему следовало говорить?
   — Не встречали ли вы собаку, которая гонит вонючих блох по степи. Такие должны были быть слова, и собака скоро догонит блох.
   Его конь встал на дыбы от легкого движения шенкелями и поскакал длинными прыжками, а потом пустился в галоп по нашим следам, как и было сказано индейцу. Все глядели ему вслед, а он ни разу не обернулся. Кокс проворчал:
   — Проклятое краснокожее чучело! Что он имел в виду? Он не так понял мои слова. А, мистер Каттер?
   — Нет, — ответил Олд Уоббл. — Он всего лишь хотел что-нибудь сказать, все равно что, и не задумывался над смыслом своих слов.
   — Well! Он проскачет две мили и потом пусть поищет дальше. Краснокожий «воин» с седлом на спине! Двое отличных ребят! Эти индейцы совсем опустились!
   После этой короткой интермедии мы поехали дальше. С бродяг что возьмешь, они никогда не были настоящими вестменами, но как мог Олд Уоббл посчитать слова краснокожего простой бессмыслицей! Я бы на его месте заподозрил бы индейца и проследил за ним. Кто не воспринимает такой ответ как предупреждение или намек, того, значит, Дикий Запад ничему не учит.
   Мы проехали еще немного, и снова произошла встреча, для нас очень важная — после нее все, хотя и в разной степени, потеряли спокойствие. Эта встреча была весьма странной.
   Мы скакали вдоль узкой полосы кустарника, которая издалека казалась извивающейся по прерии лентой. Когда мы достигли конца этой ленты, то увидели двух всадников с вьючной лошадью, которые появились справа и должны были на нас наткнуться. Они тоже нас увидели, но никаких попыток спрятаться не последовало ни с их стороны, ни с нашей. Мы проехали дальше и увидели, что один из всадников держит в руке ружье, полагая, видимо, что речь может пойти о встрече с врагом.
   Когда мы приблизились еще шагов на двести, то всадники остановились, определенно намереваясь пропустить нас, не поговорив. Олд Уоббл сказал:
   — Они не хотят нас знать! Так мы сами подойдем к ним.
   Так и произошло. Мы поскакали вперед, и тут я услышал позади себя громкие восклицания.
   — Уфф! Уфф! — прозвучал голос Шако Матто.
   — Уфф! — вторил ему Апаначка. Его удивить могло только что-нибудь очень необычное, и я взглянул на незнакомцев попристальней. И был изумлен не меньше, чем оба индейца. Всадник с ружьем в руке был не кто иной, как белый шаман найини-команчей Тибо-така, а другой всадник не мог быть не кем иным, кроме его краснокожей скво, таинственной Тибо-вете. Вьючная лошадь у них была и на ферме Харбора.
   Шаман забеспокоился, увидев, что мы не проскакали мимо, а направляемся прямо к нему. Затем он вдруг поскакал нам навстречу и прокричал, полоснув рукой в воздухе:
   — Олд Уоббл! Олд Уоббл! Welcome! ¹⁴⁶ Если это вы, то мне нечего бояться, мистер Каттер!
   — Кто этот парень? — спросил старый ковбой. — Я его не знаю.
   — Я тоже, — ответил Кокс.
   — Тогда неплохо было бы это выяснить!
   Олд Уоббла можно было узнать даже издалека. Его тощий, высокий, весь как бы нарочно вытянутый кем-то силуэт трудно было спутать с каким-нибудь другим, а длинные седые космы, сейчас, правда, наполовину обгорелые, делали облик пожилого короля ковбоев совершенно неповторимым. Но шаман узнал и нас, когда мы подъехали поближе. Сначала он опешил и замер, на его лице читалось то, как он в растерянности судорожно соображает: бежать ли ему или стоять на месте; потом он разглядел, что мы связаны, и чуть не задохнулся от радости:
   — Олд Шеттерхэнд, Виннету, Шако Матто и… — Он не хотел называть имени своего предполагаемого сына. — И их приятели, все связанные! Это чудесно, просто чудесно, мистер Каттер! Как вам это удалось? Как вы все это провернули?
   Мы подъехали к нему совсем близко, и Олд Уоббл поинтересовался:
   — А кто вы, собственно, такой, сэр? Вы меня знаете? Мне кажется, и я вас должен знать, но никак не могу вспомнить.
   — Вспомните Льяно-Эстакадо!
   — Какой момент?
   — Когда мы были в плену у апачей.
   — Мы? Кто это — мы?
   — Мы, команчи.
   — Вы считаете себя команчем?
   — Когда-то считал, теперь — нет.
   — И скажите мне, ради Бога, чего именно вы перестали бояться, когда увидели меня?
   — Совершенно верно! Перестал! Вы не можете быть другом моих врагов, потому что когда-то украли ружье у Олд Шеттерхэнда, а еще потому, что вы — друг Генерала. И на ферме Харбора я слышал от Белла, ковбоя, что у вас была серьезная стычка с Виннету и Олд Шеттерхэндом. Поэтому я так рад, что встретил вас!
   — Well! Это все, конечно, хорошо, но…
   — Да вы вспомните! — перебил его бывший команч. — Правда, я тогда был загримирован; кожа моя была такого же, как у индейцев, красного цвета и…
   — All devils! Крашеный под индейца? Теперь вспомнил! Вы — шаман команчей?
   — Вот-вот, это я и есть!
   — Интересно, интересно, вы должны мне все это рассказать! Придется немного здесь задержаться, чтобы послушать вас — ведь ваше приключение из самых редких и удивительных!
   — Спасибо, мистер Каттер, большое спасибо! Я должен заметить, что надеюсь вам все это рассказать, но позже. А сейчас скажу только то, что сегодняшний день — самый счастливый в моей жизни. Я вижу этих людей в ваших руках, но, если бы это зависело от меня, я расстрелял бы их на месте. Держите же их крепче… держите!
   Пока он все это говорил, я внимательно рассматривал второго всадника. Это была скво, но уже без той вуали, которая покрывала ее лицо на ферме Харбора. На ней была мужская одежда, но это была она, без сомнений. Эту высокую, широкоплечую фигуру я видел в Каам-Кулано. Невозможно было забыть это лицо: черты его казались почти европейскими, но их искажало страдальческое выражение, кожа на ее лице была очень смуглой и сплошь покрытой сетью морщин, а взгляд безутешных, горящих глубоким внутренним огнем глаз словно навсегда замер на какой-то одной, видимой только ей точке. Этот взгляд не мог не наводить на мысль о безумии. Она сидела на коне по-мужски, крепко и уверенно, как опытный наездник. Ее конь побрел к нам, и мы образовали полукруг около шамана. Она остановила коня, не произнеся при этом ни слова, по-прежнему устремив оцепеневший взгляд в пустоту. Я взглянул на Апаначку. Он сидел в седле совершенно неподвижно, как статуя. Для него в этот момент, казалось, не существовало вообще никого, кроме той, которую он привык называть своей матерью. И все-таки он не сделал ни малейшей попытки приблизиться к ней.
   Шаман с видимой неловкостью посмотрел на свою скво, но ее равнодушие успокоило его совершенно; он снова повернулся к Олд Уобблу и сказал:
   — Я, как уже говорил, должен спешить, но как только мы с вами встретимся снова, я вам расскажу, почему я так сильно рад тому, что вы поймали этих людей. Что с ними будет?
   — То, что должно быть, — ответил старик. — Я знаю вас слишком мало, чтобы отвечать на такой вопрос.
   — Well! Я думаю, что вы не будете с ними церемониться — и ужасно этому рад. Они заслужили смерть, и только смерть, вот что я вам скажу. И вы не совершите большого греха, если оборвете их жизни. Уже одно то, что я вижу их связанными, приводит меня в восторг. Какая услада для глаз! Могу я посозерцать эту картину еще немножко, мистер Каттер?
   — Почему бы нет? Любуйтесь ими, сколько захотите!
   Тибо-така подошел поближе к осэджу, рассмеялся ему в лицо и сказал:
   — Это Шако Матто, который так много лет стремился меня разоблачить! Жалкий червяк! Ты и все твои друзья схвачены и теперь гуляете по прерии связанными, как мы с тобой когда-то. Да, слабоват ты оказался мозгами! А это… это был отличный трюк, не правда ли? Так дешево купить так много мехов — вряд ли кому-нибудь когда-нибудь еще раз такое удастся!
   — Убийца! Вор! — гневно выкрикнул вождь. — Если бы мои руки были сейчас свободны, я бы задушил тебя.
   — Охотно верю. Но это у тебя не получится, так что души самого себя!
   Он повернулся к Трескову:
   — Это и есть тот полицейский ловкач, о котором предупредили мои ковбои, когда он засел в комнате? Глуп же ты, парень, вот что я тебе скажу! Что ты тогда вынюхивал? Смешной и напрасный труд! Всего через неделю все твои сведения устарели. А мы пойдем дальше. Как тебе это нравится?
   — Неделя еще не кончилась! — ответил Тресков. — И скоро вы заговорите по-другому, мсье Тибо.
   — Mille tonnere! ¹⁴⁷ Вы знаете мое имя? Скажите, пожалуйста: иногда и полицейские, оказывается, могут кое-что разузнать. Я вас поздравляю с этим достижением, сэр!
   Он подошел к Апаначке и коротко бросил ему в лицо:
   — Ekkuehn… Собака!
   И перешел к Виннету:
   — А это вождь апачей, самый славный из всех вождей! — сказал он язвительно. — А ведь никто и подумать не мог, что он так опустится. Но это ведь наша заслуга, не так ли? Я надеюсь, на этот раз ты находишься по дороге к полям вечной охоты. Если нет, то берегись встречи со мной! Иначе я пошлю тебе пулю в голову, и у солнца появится наконец возможность просветить твои мозги с обеих сторон.
   Виннету ничего не ответил. Он даже не взглянул на Тибо-така. Не будь на нем ремней, он, может быть, и не стал бы столь равнодушно сносить эти издевательские насмешки, если бы он еще и не презирал этого человека, но сейчас всем свои обликом выражал презрение к этому никчемному типу, как это умеют делать все индейцы. Мне тоже очень хотелось проигнорировать все дурацкие выпады белого шамана, но разум диктовал мне выбрать другое поведение, чтобы вытянуть из него хоть какие-нибудь сведения, и любое неосторожно высказанное им слово могло для этого пригодиться. Поэтому я повернулся к нему, как только он подъехал, и сказал веселым тоном:
   — Кажется, я следующий? Ну что ж, начинайте, вот он я, стою здесь, связанный. У вас есть редкий шанс — излить наконец всю свою душу. Так что давайте!
   — Diable! ¹⁴⁸ — воскликнул он злобно. — Этот парень, кажется, только того и ждет, чтобы я с ним заговорил! Это на него похоже! Да, я с тобой поговорю, мерзавец, и сделаю это основательно! Ты угадал!
   — Well! Я готов, но не хотите ли, прежде чем начать, получить один добрый совет?
   — Что еще за совет? Выкладывай!
   — Будьте осторожней, когда беседуете со мной! Вам придется узнать, что и у меня есть свои капризы!
   — Да, у тебя они есть, но скоро тебя от них отучат. Тебя, может быть, злит то, что я тыкаю? Можешь обращаться ко мне так же интимно — на «ты»!
   — Спасибо! Я никогда не братаюсь с тупыми и жалкими идиотами. Я терплю их «ты» потому, что лопотать по-другому они не умеют.
   — Это ты мне, жалкий негодяй? Ты думаешь, что если однажды избежал моей пули, то она тебя больше никогда уже не найдет?
   Он направил свое ружье на меня и взвел курок; тут же подскочил Кокс, ударил по стволу ружья и предупредил:
   — Спрячьте оружие подальше, сэр, или я вмешаюсь в ваши дела! Учтите все: кто заденет Олд Шеттерхэнда, получит пулю от меня!
   — От вас! А вы кто такой?
   — Меня зовут Кокс, и этот отряд подчиняется мне.
   — Вам? А мне казалось, Олд Уобблу.
   — Мне.
   — Тогда извините, сэр! Я этого не знал. Но сколько я могу терпеть оскорбления?
   — Потерпите. Мистер Каттер позволил вам без моего разрешения высказать этим людям свое мнение, и я до сих пор не мешал вам делать это. Если же они отвечают вам «любезностью» на «любезность», то виноваты в этом вы сами. А касаться их или вообще как-либо вредить им я вам не позволяю!
   — Но могу я, по крайней мере, говорить с этим человеком дальше?
   — Ничего не имею против.
   — И я также, — вставил я. — Беседа с индейским шутом всегда меня очень сильно забавляет!
   Тибо-така поднял руку и сжал кулак, но тут же опустил ее и произнес заносчиво:
   — Хау! Тебе не следует опять меня сердить! Не будь ты пленником и повстречайся мне в прерии один, уж тогда… За тобой должок за прошлый твой визит в Каам-Кулано. И я с тобой еще посчитаюсь, да так, что твои мозги не перенесут потом и одного упоминания об этом!