Май Карл. Верная Рука

   — Мы не знаем, как его зовут. У нас нет разведчиков, которые могли бы это узнать.
   — Этого вождя зовут Нале Масиуф, что означает Четыре Пальца. А как зовут вождя тех команчей, которые были у Голубой воды?
   — Это, наверно, был опять тот же самый Нале Масиуф, если я правильно назвал его имя.
   — Нет, там был Вупа-Умуги, что значит Великий Гром.
   — Значит, это другой вождь?
   — Да.
   — Нет, это не мог быть другой вождь, мы преследовали его вплоть до самой Голубой воды, сэр.
   — Вы так думаете? Это не что иное, как галлюцинации. Вы были так любезны, объясняя мне только что положение дел. Теперь наша очередь объяснить вам ситуацию, как представляется она нам, хотя, может быть, вам это и покажется ненужным. Нале Масиуф объединился именно с Вупа-Умуги, чтобы вас уничтожить. Он не к Голубой воде, а в расположение своего племени послал гонца с тем, чтобы ему быстро прислали на помощь еще сто воинов. В то время как вы считали, что преследуете его, он находился у вас за спиной и догонял вас. Потом вас заманили к Голубой воде, где Вупа-Умуги вас уже ожидал, и как только вы туда прибыли, он вам сразу уступил место. Вупа-Умуги, вождь найини, повернул сюда, на это место, где мы сейчас находимся и которое на языке команчей называется Сукс-малестави — Сто деревьев. Вчера вечером он пришел сюда. Вы шли следом за ним, и он до того, как вы его смогли увидеть, отправился в пустыню, чтобы увлечь вас за собой. В то время как вы были уверены, что преследуете его, чтобы уничтожить, он заманивал вас в западню. Так вот, сейчас он со своими найини впереди вас, а за вами следует Нале Масиуф с более чем сотней воинов. Вы находитесь между ними, этими двумя вражескими отрядами. Вот так обстоят дела, сэр. Именно так, и не иначе.
   Его офицеры вопросительно смотрели то на меня, то на него. Сам он тоже удивленно смотрел на меня так, как будто увидел чудо, наконец спросил:
   — Сознайтесь, что это всего лишь ваша фантазия, сэр.
   — Моя фантазия здесь ни при чем, я говорю о реальных вещах.
   — Вы называете имена индейских вождей. Откуда вы их знаете?
   — Я говорю на языке команчей.
   — Это вы-то, исследователь могил?
   — Исследователь могил? Хау! Неужели вы до сих пор еще не поняли, что в отношении меня заблуждаетесь?
   — Заблуждаюсь? Значит, вы не тот, за кого я вас принимаю, сэр?
   — Слава Богу, наконец-то окончательно выяснится, у кого в мозгу вода — у вас или у меня. Неужели вы действительно считали возможным, что ученый, а стало быть, образованный человек, как дурак пустится в дикую пустыню только для того, чтобы раскопать там какие-то могилы?
   — All devils! ⁴⁷
   — И что он путается под ногами индейцев, оставаясь не замеченным ими?
   — Я был удивлен этим, сэр!
   — Удивляться надо вашему поведению, а не моему! Я только что назвал вам имена трех человек, про которых вы, наверное, нередко слышали. Может быть, вам случайно известно, на какой лошади обычно едет Виннету?
   — На вороном жеребце по кличке Ветер.
   — Да, Ветер. На языке апачей это Ильчи. А о лошади Олд Шеттерхэнда ничего не слышали?
   — Слышал, у него тоже вороной жеребец по кличке Молния.
   — Правильно! На языке апачей Хататитла. Ну, а теперь посмотрите на мою лошадь!
   Мой вороной пасся примерно в семидесяти шагах от нас. Я повернулся к нему и произнес: «Хататитла», и он тут же подбежал ко мне и мордой нежно потерся о мое плечо.
   — Zounds! ⁴⁸ — воскликнул командир. — Неужели…
   — Да, представьте! Вы кавалерист и однажды видели этого жеребца, но почему-то приняли его за водовозную клячу. Посмотрите на него теперь внимательнее! Вы когда-нибудь встречали такого благородного коня? Может ли какой-то искатель могил иметь такое несравнимое ни с чем животное?
   Он пытался выдавить из себя хоть слово, но от смущения долго не мог ничего сказать, пока наконец не воскликнул:
   — Где были мои глаза?!
   — Да, где они были, и не только в отношении лошади, но и в отношении всадника! Слышали вы об оружии Виннету?
   — Да, о его знаменитом серебряном ружье.
   — А что за оружие у Олд Шеттерхэнда?
   — У него «медвежий бой» и штуцер мастера Генри.
   — Но разве вы уже однажды в вашем лагере по ту сторону каньона Мистэйк не видели, что у меня два ружья?
   — Да, но они были, наверное, в одном чехле, и казалось, что ружье только одно.
   — Ну, а теперь они не зачехлены. Взгляните на них!
   Я протянул их ему. Офицеры тоже с большим любопытством стали разглядывать мои ружья.
   — Черт возьми, сэр, — хлопнул он себя по ляжкам, — неужели это грубое, тяжелое ружье и есть «медвежий бой?»
   — Это оно.
   — И это ружье с необыкновенным замком?..
   — Штуцер Генри!
   — Так вы, значит… вы…
   Он замолчал в смущении.
   — Олд Шеттерхэнд? — докончил за него я. — Это, конечно, я.
   — А ваш спутник?
   — Его имя Олд Шурхэнд.
   Пораженные офицеры на все лады повторяли наши имена, весть быстро разнеслась по всему лагерю. Командир вскочил на ноги, посмотрел с удивлением на меня и на Шурхэнда, а потом произнес голосом человека, только что очнувшегося от беспамятства:
   — Олд Шеттерхэнд и Олд Шурхэнд! Возможно ли это?
   — Вы думаете это невозможно? — спросил я.
   — Я так не думаю, но… но…
   Его прервали громкие крики часовых:
   — Индейцы идут, индейцы!
   — Откуда? — спросил командир.
   — С севера, — прозвучал ответ, и часовые показали в том направлении, откуда мы приехали. Офицер уже был готов объявить тревогу, но я успел его вразумить:
   — Спокойно, сэр! Это ничего не значит. Поскольку вы еще не совсем уверены, что мы те, за кого себя выдаем, то теперь подходят свидетели, которые подтвердят, что все, что мы здесь только что рассказали, является правдой.
   — Вы имеете в виду краснокожих?
   — Да.
   — Но это же враги! Я должен сейчас же…
   — Не надо спешить с выводами… Это друзья, к тому же ваши спасители. Это апачи, которых я привел сюда, чтобы помочь вам в схватке с команчами.
   — Апачи? Тогда объясните мне, сэр, в чем именно я заблуждаюсь, ведь краснокожие — это краснокожие; никому из них нельзя верить, да к тому же я еще не уверен, что вы действительно Олд Шеттерхэнд.
   — Well, тогда принимайте меры, какие вы считаете необходимыми; только, ради Бога, воздержитесь от враждебных действий. Я вам потом все объясню, но прежде подам апачам знак не приближаться к лагерю на расстояние выстрела до тех пор, пока вы не обретете к нам доверие.
   — Я пойду и скажу им все, — предложил Олд Шурхэнд.
   — Да, пожалуйста, сэр! Скажите им также, чтобы на высотке у кустов поставили часового!
   — На высотке? Зачем? — спросил командир все еще с недоверием. — Зачем посты у меня в тылу?
   — Чтобы следить за подходом Нале Масиуфа. Я же вам уже сказал, что он близко и может оказаться здесь каждую минуту.
   — Но я же могу поставить часовыми своих людей!
   — У моих апачей глаза более зоркие.
   — Черт возьми! Если вы… если вы!..
   — Вы хотите сказать: если вы враги и обманщики?
   — Да, — согласился он.
   — Вы что же, думаете, что двое белых могут быть смелыми и в то же время подлыми?
   — Хм! Я же не имею никаких доказательств, что идущие сюда краснокожие действительно апачи.
   — Так вы не можете отличить апачей от команчей?
   — Нет.
   — И, несмотря на это, ведете войну с индейцами? Вы совершаете величайшую ошибку! Впрочем, что говорить, смотрите, вон они подходят! Их пятьдесят человек. У вас, как мне кажется, около сотни хорошо обученных кавалеристов. Вам ли бояться краснокожих?
   — Нет. Я вам верю, сэр. Только пусть индейцы остановятся подальше от лагеря, пока я не разрешу им приближаться. Поймите, я только выполняю свой долг.
   — Я понимаю. Но теперь вы можете убедиться, что не стоит беспокоиться. Мистер Шурхэнд уже подъехал к ним; они остановились и спешились. Только трое из них поскакали на высотку; это часовые, которые обеспечат нам безопасность.
   — Прекрасно! Я доволен, сэр. Однако я не должен забывать, что надо делать для нашей защиты.
   Он отдал несколько приказов, по которым его отряд с ружьями наготове занял такие позиции, чтобы легко отразить атаку апачей, в случае если они захотят напасть на солдат.
   — Это не должно вас сердить, — оправдывался он.
   — Мне и в голову не приходит упрекать вас! — ответил я. — Если бы вы дослушали меня до конца, то доверились бы мне. Возвращается мистер Шурхэнд. Присядем-ка ненадолго! Мне хочется вам кое-что рассказать в доказательство того, что я вам все время говорил правду и что вы без нас пропали бы.
   Мы опять расположились у воды, и я о многом рассказал ему. Правда, в наших интересах некоторые обстоятельства я опустил, тем более, что для солдат они не имели особого значения. Мой рассказ произвел очень сильное впечатление на капитана и его офицеров. Его лицо становилось все более серьезным и сосредоточенным, и, когда я закончил, он оставался еще некоторое время неподвижным и задумавшимся, не произнося ни одного слова. Офицеры теперь были абсолютно убеждены, что они без нашего вмешательства попали бы в очень сложную ситуацию. Наконец он посмотрел мне прямо в лицо и сказал:
   — Прежде всего разрешите один вопрос, мистер Шеттерхэнд: можете ли вы меня извинить, что я так… так… был против вас?
   — Охотно! Значит, вы теперь верите, что я Олд Шеттерхэнд?
   — Я был бы большим идиотом, если бы не поверил в это!
   — Вы также можете быть уверены, что ваше положение именно таково, как я его вам описал, сэр.
   — Как вестмен, вы превосходите даже самого блестящего офицера! При всем нашем желании, при всей хитрости и храбрости мы ничего не смогли бы сделать, поскольку среди нас не было руководителя, который знал бы прекрасно не только окружающую местность, но и самих краснокожих, их язык и обычаи. Вы смогли подслушать команчей и узнали все их коварные планы. Мы этого сделать не сумели и попали бы, ничего не замечая, в такую передрягу, что живым из нее скорее всего никто бы не вышел. За это собаки-команчи должны заплатить кровью. От нашего перекрестного огня ни один из них не убежит!
   — Постойте, сэр! Это как раз тот пункт, по которому мы должны найти согласие, прежде чем твердо договоримся о поддержке, которую я вам обещал.
   — Что такое?
   — Я не убийца!
   — Я тоже!
   — Но сейчас здесь вы ведь хотите убивать!
   — Убивать? Нет. Я призван воевать против индейцев, пока не добьюсь победы или пока они не сдадутся.
   — А если они сдадутся без борьбы?
   — И в этом случае они должны быть наказаны.
   — Как вы себе это представляете?
   — Я прикажу расстрелять каждого десятого или двадцатого, ну, может быть, тридцатого из них.
   — Сомневаюсь, удастся ли вам такое! Но на нашу помощь, во всяком случае, не надейтесь!
   — Что это вы надумали? Я совсем в вас не нуждаюсь, сначала, правда, вы будете мне нужны!
   — Я тоже так думаю, и поэтому судьба краснокожих не в ваших, а в наших руках.
   — Только в ваших?
   — Да.
   — Этого не может быть, мистер Шеттерхэнд.
   — И тем не менее!
   — Нет. Я, конечно, должен очень высоко ценить все, что вы сделали и хотите сделать еще, но могу потребовать, чтобы вы, в свою очередь, признали те права, которыми обладаю я.
   — Абсолютно верно, если, конечно, вы их имеете. Однако давайте уточним, какими именно правами вы обладаете!
   — Вы и я — союзники в борьбе против команчей; если мы победим, то оба должны решить, что делать с краснокожими. Вы, однако, должны согласиться, что без наказания здесь обойтись невозможно!
   — Нет, на это я согласия не дам.
   — Значит, у нас по этому вопросу разные мнения; но я надеюсь, что мы в конце концов придем к согласию. Если вы чуть-чуть уступите, уступлю немного и я, а в золотой середине мы объединимся, и каждый тогда сможет сказать, что его пожелания выполняются с той и другой стороны поровну.
   — Для меня в этом не может быть середины. Если команчи будут сопротивляться, мы, конечно, применим свое оружие; если же они сдадутся, ни с кем не должно произойти ничего плохого. Это мое мнение, от которого я не откажусь ни в коем случае.
   — Но, сэр, без наказания обойтись никак невозможно!
   — За что вы собираетесь их наказывать?
   — За то, что они бунтовали.
   — Что вы называете бунтом? Если человек защищает свои права? Если индеец протестует против насильственного вытеснения его с мест исконного жительства? Если он требует от правительства соблюдения договоренностей, с помощью которых его, обведя вокруг пальца, обделили?
   — Хм! Я убеждаюсь, что то, что о вас говорят, правда, мистер Шеттерхэнд.
   — Что именно вы имеете в виду на этот раз?
   — Что вы гораздо больше поддерживаете краснокожих, чем белых.
   — Я в хороших отношениях с каждым добрым, честным человеком и в плохих отношениях с людьми, недостойными уважения.
   — Но ведь краснокожие его недостойны!
   — Хау! Не будем об этом спорить! Вы янки и к тому же офицер; я не стану обращать вас в мою веру. Я понял, что вы не просто в военной тактике ошибаетесь, а в гораздо более важных вещах.
   — Но какие у вас доказательства этого?
   — Вы их не получите, потому что не будете победителем.
   — Нет? А кто же, позвольте узнать, им будет?
   — Мы.
   — Гром и молния! Что-то я вас не понимаю.
   — Но это же так понятно. Хорошо, я объясню вам все еще раз. Вы признали, что чуть не попали в ужасную западню, так?
   — Я и сейчас это подтверждаю.
   — А также то, что мы вас спасли?
   — Да!
   — Well! Мы вас спасли от гибели, и вы должны быть нам за это благодарны.
   — Должны благодарить… Черт возьми, да! Однако и команчей наказать мы тоже должны!
   — А вот это — не ваше дело.
   — Что вы себе позволяете? Не хотите ли вы объясниться?
   — Объяснения не требуется. Мы, небольшая группа белых охотников, решили помериться силами с целым отрядом команчей. У нас триста апачей, которые много лучше вооружены и более дисциплинированны, чем команчи. Кроме того, особенности окружающей местности нам на руку, а о других преимуществах и не будем говорить. Вы верите, что мы победим команчей?
   — Да.
   — Без вашей помощи?
   — Но, хм… хм!…
   Он повращал головой, о чем-то раздумывая.
   — Уверенно можно сказать, да! Мы действительно в вас совсем не нуждаемся. Я даю вам свое слово, что от нас не уйдет ни один команч, даже если мы совсем откажемся от вашей помощи. Поэтому я считаю, что судьба побежденных будет зависеть только от нас, а вовсе не от вас.
   — Вы, наверное, хотите этим сказать, что мы вам не нужны?
   — Я это уже сказал.
   — Thunder! Это сказано чересчур откровенно, сэр!
   — Откровенность — добродетель, которой должен придерживаться всякий, кто считает себя джентльменом.
   — Значит, вы нам даете отставку? Отсылаете нас прочь?
   — Нет. Я только говорю, что мы в вас не нуждаемся. И добавлю, что выполнение наших планов будет существенно облегчено, если мы сможем рассчитывать на вашу помощь.
   — Хорошо; но кто помогает, тот имеет право и вместе судить!
   — Тогда мы откажемся от вашей помощи! Если вы нам помогаете, то из чувства благодарности, а не из желания устроить никому не нужное кровопролитие. У нас нет времени, команчи каждую минуту могут появиться здесь. Решайтесь! Или да, или нет!
   — Ну, а что будет, если да?
   — Тогда мы пойдем обратно, дадим возможность команчам прийти и окружим их здесь, как только они станут на привал.
   — И вы думаете, они сдадутся вам просто так?
   — Да.
   — Без сопротивления?
   — Да.
   — Но это невозможно!
   — Пусть это останется моей заботой! Мы возьмем их в плен и последуем тогда за Вупа-Умуги, чтобы у него в тылу устроить ему западню.
   — Well! А что будет, если я скажу нет?
   — Тогда я попрошу вас быстро отсюда удалиться, пока не подошел Нале Масиуф и не уехал вслед за Вупа-Умуги.
   — А тогда мы сможем опять прийти сюда?
   — Да.
   — И останемся с носом?
   — Не более того.
   — Послушайте, мистер Шеттерхэнд, вы, право же, странный человек. Ставите свои условия так жестко, ясно и определенно, что чувствуешь себя перед вами школьником, у которого нет своего мнения и воли!
   — У меня, во всяком случае, нет причин быть более многословным. Мы спасли вас от гибели и собираемся схватить триста команчей. Мы это сделаем без какой-либо поддержки: если вы хотите из чувства благодарности оказать нам в этом помощь, мы это принимаем, но с условием, что вы не будете выдвигать никаких требований.
   — Но как же наш долг? Мы обязаны наказать мятежных команчей!
   — Можете делать это впредь, если уж вам так хочется, но не в этом случае! Эти команчи наши, а не ваши. А вы бы попали в плен к ним, если нас не оказалось!
   — Однако что же я скажу своему начальству, если буду вам помогать их взять в плен, а потом отпущу без наказания?
   — С точки зрения принципов гуманности мне ответить не трудно, а другие принципы меня не интересуют. Впрочем, с ваших голов здесь не упал пока ни один волос, и я уверен, что ваше начальство не станет от вас требовать какой-нибудь кровавой расправы. Итак, решайтесь!
   — Хм! Действительно, вам ничего не возразишь. Дайте мне пять минут времени, мне надо переговорить с моими офицерами!
   — Пожалуйста, но не больше. Из-за ваших колебаний возрастет риск.
   Я встал и отошел на пять минут. Когда я вернулся, он сообщил о своем решении:
   — Ничего не поделаешь, сэр, все будет так, как вы хотите. С нашей стороны было бы подло уехать от вас, оставив без нашей поддержки. Вы спасли нас, и мы останемся здесь, чтобы помочь вам.
   — И судьба команчей дело наше?
   — Да.
   — Значит, мы теперь единодушны, и я рад этому, потому что обрел в вас отважного и гуманного союзника,
   — Well! Теперь скажите нам, что надо делать?
   — Дайте своим лошадям как следует напиться и снимайте свои палатки! Затем уезжайте вслед за Вупа-Умуги. Шесты укажут вам дорогу.
   — Вы остаетесь здесь?
   — Только до тех пор, пока не увидим команчей.
   — И как далеко нам ехать?
   — Не дальше, чем на расстояние видимости лица. Когда эти заросли кустарников трудно будет различить, останавливайтесь. Мы вскоре будем там же.
   — А почему вы с нами не уходите?
   — Потому что хочу посмотреть на прибытие сюда Нале Масиуфа, и, кроме того, нашим апачам нужна тоже вода, прежде чем они опять ощутят песок пустыни под копытами своих лошадей.
   — Well, теперь расходимся!
   Он отдал нужные приказания и примерно через полчаса ускакал со своими драгунами. Теперь наши апачи могли подъехать сюда, чтобы напоить своих лошадей и наполнить свои так называемые фляжки. После этого я взобрался на склон, чтобы с помощью моей подзорной трубы понаблюдать за нашими врагами. Поскольку они должны прийти по следам драгун, я очень точно знал точку горизонта, в которой они должны были появиться. Я был уверен, что не придется долго ждать, они скорее всего думают, что солдаты в Ста деревьях долго оставаться не будут, чтобы быстрее пуститься вдогонку за команчами Вупа-Умуги.
   Так и получилось. Мы с Олд Шурхэндом пробыли на своем наблюдательном посту совсем недолго, когда далеко на западной стороне горизонта появилась темная точка, которая, казалось, очень медленно приближалась к нам.
   — Они идут, — сказал я Олд Шурхэнду.
   — Уже?
   — А вы ждали их позднее?
   — Нет, дело не в этом. Дайте мне, пожалуйста, вашу трубу.
   Я протянул ему ее. Он посмотрел в трубу и через несколько секунд спросил:
   — Вы имеете в виду темную точку прямо на западе от нас?
   — Да.
   — Она теперь разделяется.
   — Вот как?
   — Да. Теперь стало шесть, восемь маленьких точек, которые все больше и больше полукругом отделяются друг от друга.
   — Это разведчики.
   — Точно! Они, естественно, не хотят ехать прямо сюда, чтобы их не заметил отряд, если он находится еще здесь. Как вы думаете?
   — Вы правы. Краснокожие рассредотачиваются.
   — Да, четверо скачут направо, а другая четверка — налево.
   — Они объезжают Сто деревьев, чтобы подъехать сюда с двух сторон, обследовав местность вокруг кустарников. Это, пожалуй, единственный способ, не опасаясь быть обнаруженными, выяснить, здесь ли еще драгуны. Дайте-ка мне оптику!
   Когда я посмотрел в трубу еще раз, то увидел обе группы разведчиков; они действительно хотели сделать то, что я предположил, но были еще так далеко, что разглядеть их можно было только через подзорную трубу. Мы не должны подпустить их ближе видимости невооруженным глазом, иначе они будут видеть нас точно так же, как мы их. Мы быстро спустились к воде, и я приказал апачам быстро уходить отсюда. Через несколько минут мы уже скакали по широкому следу, который вел на юго-восток вдоль шестов. Спустя не более десяти минут мы догнали драгун, которые отдыхали возле своих лошадей, ожидая нас.
   С места, на котором мы теперь находились, Сто деревьев различить невооруженным глазом было невозможно.
   Долго ждать не пришлось, я увидел в трубу разведчиков, осторожно и не торопясь приближавшихся с двух сторон к опушке зарослей кустарников. Когда же они убедились, что там никого нет, ускорили свои действия, затем прочесали кустарник и, поняв, что врагов там нет, семеро из них расположились поблизости от воды, а восьмой поскакал обратно с известием о том, что в Ста деревьях никого нет.
   Спустя целый час я заметил, что лагерная стоянка в кустарниках у воды опять ожила. Пришли команчи. Когда я сообщил об этом Шурхэнду, он сказал:
   — Теперь начнется первый акт задуманного нами представления — взятие в плен Нале Масиуфа. Думаю, нам не надо долго тянуть с этим. А ваше мнение?
   — Согласен. Во всяком случае, они пробудут там столько времени, чтобы успеть самим утолить жажду, запастись водой и напоить лошадей. Поэтому вперед!
   — Все сразу?
   — Нет. Сначала мы их окружим издали, чтобы они нас не заметили. А потом внезапно и быстро замкнем круг. Поэтому те из нас, кто будет в дальней стороне окружения, должны выезжать отсюда раньше, чем все остальные.
   — Кто пойдет впереди?
   — Вы и апачи, которых я ставлю под ваше командование, мистер Шурхэнд.
   — Это мне очень приятно, спасибо, сэр!
   — Вы поедете за пределами видимости вокруг Ста деревьев и заберетесь на склон на краю кустарников, образуя своими пятьюдесятью апачами полукольцо всего окружения. Ваши люди должны будут спешиться и залечь в кустарнике так, чтобы иметь возможность держать на прицеле своих ружей весь лагерь команчей у воды.
   — Нам надо будет стрелять?
   — Только в случае, если команчи будут сопротивляться или все бросятся на вашу линию, стараясь прорваться через нее. Как вы думаете, сколько вам потребуется времени, чтобы оказаться у них в тылу?
   — Вы хотите знать это, чтобы рассчитать время? — УТОЧНИЛ Шурхэнд.
   — Конечно.
   — Я думаю, что вы, начиная с этого момента, уже через полчаса можете быть там.
   — Будут ли еще какие-нибудь указания?
   — Надеюсь на вашу проницательность и хочу договориться только об одном: вы будете применять оружие только в случае крайней необходимости. Я с драгунами образую дугу, которая своими концами должна будет тесно соединиться с вашим полукольцом. Команчи окажутся в кольце. Вначале они увидят только нас и, чтобы удрать, бросятся назад, где будете вы. И чтобы показать им, что они зажаты и с той стороны, прикажите апачам кричать свой боевой клич, как только мы с вами сомкнемся.
   — А потом ждать?
   — Да.
   — До каких пор?
   — Пока не закончатся мои переговоры с Нале Масиуфом.
   — Вот как! Вы хотите с ним вести переговоры?
   — Конечно! Каким другим способом я смогу их довести до добровольной сдачи в плен?
   — Это очень рискованно, сэр!
   — Не беспокойтесь за меня!
   — Нале Масиуф известен как очень хитрый и лукавый человек. Не очень-то доверяйте ему, мистер Шеттерхэнд!
   — Своим лукавством он у меня ничего не добьется, а навредит только себе, уверяю вас.
   — Прекрасно! Итак, начинаем. Всего хорошего!
   Он пошел к апачам, дал им какие-то короткие указания и ускакал с ними. Я повернулся к командиру и спросил его:
   — Кто будет командовать вашими людьми, сэр? Пляска начинается.
   — Конечно, я!
   — Хорошо, но будьте хладнокровны и осмотрительны!
   — Неужели я позволю краснокожим себя одурачить?
   — Тогда послушайте, что я вам скажу! Мы сейчас поскачем галопом к Ста деревьям, образуя прямо отсюда полукруг, концы которого подойдут снаружи к зарослям кустарника.
   — Понимаю. А по другую сторону кустарников засели апачи?
   — Да. Ваши люди с правой и левой сторон должны будут тесно сомкнуться с ними.
   — А когда мы это сделаем, что тогда?
   — Ближайшая наша задача состоит только в том, чтобы окружить команчей. От их реакции на окружение зависит, что будет дальше. Если они начнут стрелять, мы ответим им. Если же они будут выжидать, и мы оставим в покое наши ружья. В последнем случае я попробую вступить в переговоры с их вождем, от результатов которых будет зависеть все остальное.
   — Я смогу присутствовать при этих переговорах?
   — Нет.
   — Почему же?
   — Потому что в этом нет необходимости.
   — По-моему, необходимости достаточно! В качестве командира находящегося здесь отряда я являюсь лицом, которого Нале Масиуф должен слушать прежде всего.
   — Он вас совсем не будет слушать.
   — А кого же он будет слушать?
   — Меня.
   — Хм! Я знаю, что вы дельный и авторитетный на Западе человек, мистер Шеттерхэнд, но не ошибаетесь ли вы в данном случае?