Май Карл. Верная Рука

   — Олд Шеттерхэнд может не отвечать. Это уже не имеет никакого значения!
   — Как же! Если бы тебе удалось совершить побег сегодня, ты бы знал, где следует искать твоих воинов. Вот почему я предпочитаю оставить тебя в неведении относительно этого. Между прочим, я очень рад, что, несмотря на всю безнадежность твоего положения, ты попытался использовать весь свой ум, чтобы меня перехитрить. Так вот, я продолжаю: когда Вупа-Умуги отбыл к Ста деревьям, пришли белые солдаты. И как ты думаешь, что я сделал?
   — Ты поговорил с ними?
   — Да!
   — И предупредил их?
   — Конечно!
   — Уфф!
   — Я не только предупредил их, но и присоединился к ним с моими апачами, чтобы поймать Нале Масиуфа.
   — Уфф! Ты сразился с ним?
   — Нет.
   — Он не пришел? Он выслал вперед разведчиков, которые вас заметили?
   — Правильно, он выслал вперед разведчиков, но толку что? Они нас не заметили, потому что мы вовремя спрятались. Тогда появился он вместе со всем отрядом и встал лагерем около воды. Он увидел следы белых всадников и решил, что они ушли, преследуя Вупа-Умуги. Поэтому он не стал осторожничать, и нам без труда удалось его окружить.
   — Уфф, уфф! Он был окружен. И все же ты говоришь, что он с вами не сражался!
   — Он струсил и согласился на переговоры со мной. Я сидел с ним рядом, причем мы договорились прийти без оружия, но в этом он оказался настолько же подлым, насколько прежде был труслив. Идя на переговоры, он припрятал за спиной нож, намереваясь меня заколоть, и даже посмел вытащить его.
   — Уфф! Не могу поверить, что он и в самом деле так поступил!
   — Да.
   — Это недостойно воина.
   — Особенно если этот воин — вождь!
   — Он тебя ранил?
   — Нет. Он сильно во мне ошибся, потому что я за ним внимательно наблюдал и все время был настороже. Как только он поднял руку с ножом, я его оглушил.
   — Рукой?
   — Чем же еще? Я же был без оружия.
   — Уфф, уфф! Рукой! Он умер?
   — Нет, я не хотел его убивать. Я быстро взвалил его себе на плечи и отнес туда, где стояли мои апачи и белые воины.
   — И команчи тебе не помешали?
   — Они не могли этого сделать, все произошло очень быстро. А потом: у них не было возможности приблизиться к нам, потому что тогда мы убили бы их вождя. Когда он очнулся, я начал ему угрожать, сказал, что сниму с него скальп, сожгу его амулеты, а потом повешу его самого.
   — Ты хотел убить его душу?
   — Да.
   — Самое страшное для него — сжигание амулетов. Я, правда, в это не верю, но он, как и большинство краснокожих, считает, что в этом случае душа воина гибнет.
   — Интересно, что бы он предпринял, если бы в мои намерения действительно входило поступить так, как я сказал?
   — Он предпочел бы сдаться в плен.
   — Он один?
   — Он один… Уфф, уфф! Значит, вы думали, что все его воины должны сдаться вместе с ним?
   — Да, все!
   — А разве вам не хватило бы его одного?
   — Нет, мне нужны были они все, ты скоро поймешь почему.
   — И ты всех их заполучил?
   — Да.
   Он опустил голову и с отчаянием в голосе сказал:
   — Увы, все мои надежды погибли! Даже если бы мне и удалось отсюда бежать, я не смог бы спасти Вупа-Умуги и его воинов.
   — Да, это так. Во-первых, ты не знаешь, где его искать, а во-вторых, Нале Масиуф помочь тебе ничем не сможет.
   — Как вы поступили с ним и его воинами?
   — Я, конечно, мог бы тебя обмануть, потому что никакой необходимости в том, чтобы я тебе это говорил, нет. Однако я не стану от тебя это утаивать. Они вернулись к своим вигвамам.
   — Уфф! Так ты был настолько добр, что вернул им свободу?
   — Нет, до такой степени добрым я не был. Признайся, что подобная доброта была бы самой большой глупостью, которую я мог бы совершить.
   — Почему?
   — Я бы взял с этих людей обещание тотчас же повернуть своих лошадей и ехать домой.
   — Они бы его дали.
   — Но не сдержали бы!
   — Ты им не веришь?
   — Я не верю ни одному команчу!
   — И мне тоже?
   — Пожалуй, только к тебе я могу испытывать хотя бы какое-то подобие доверия, потому что ты знаешь о добром большом Маниту и веришь, что он наказывает за неправду и предательство.
   — Как же так — ты не дал им свободу, но говоришь, что они вернулись домой?
   — Как пленные!
   — Чьи?
   — Белых драгун. Они отправились обратно и взяли команчей с собой.
   — Связанных?
   — Да.
   — Но они их убьют!
   — Нет. Их капитан дал мне слово сохранить команчам жизнь.
   — Он его сдержит?
   — Да, и я в этом нисколько не сомневаюсь.
   — Но их, по крайней мере, ограбят!
   — Ограбят? Но что ты понимаешь под этим словом? Разве не вправе победитель распоряжаться по своему усмотрению имуществом побежденного?
   — Даже у христиан?
   — Даже у нас, потому что вы нас вынудили поступать с вами так же, как вы поступаете с нами. Вы, как коршуны, лишаете нас не только всего имущества, но и жизни. И если мы вам дарим жизнь, то вы должны знать, что это столь великая милость, что большего вы от нас требовать просто не имеете права.
   — Так, значит, белые солдаты заберут у команчей все, что у них есть?
   — Не знаю, все ли, но оружие и лошадей точно.
   — И как же команчи будут обходиться без лошадей и оружия?
   — Это уже их забота. Вы сами выкопали топор войны; ничего подобного не произошло бы, если бы у вас не было коней и оружия. Конфискуя их у вас, мы не совершаем никакого грабежа, потому что это наша законная добыча, и одновременно мы заботимся о том, чтобы вы не были в состоянии тотчас же снова нарушить мир.
   — Значит, Вупа-Умуги и его воинов вы тоже лишите лошадей и оружия?
   — Вполне возможно.
   — Уфф! Это плохо!
   — Да, для вас это плохо, но вы ничего иного и не заслужили. Подумай о себе! Тот, кто курил с тобой трубку мира и обещал тебе не приходить в твой вигвам с оружием в руках, а потом вдруг является в него с большой шайкой, чтобы отобрать у тебя вигвам, а заодно и жизнь, заслуживает гораздо большего, чем просто лишение его мустанга и оружия. Я думаю, ты согласишься с этим.
   Тяжело вздохнув, он согласился:
   — Тогда ты возьмешь мое ружье и моего коня!
   — Нет, вот этого я как раз и не сделаю. Ты мне симпатичен. Вот почему, несмотря на всю твою сегодняшнюю враждебность ко мне, я не перестану считать тебя своим другом. Ты сохранишь то, что имеешь. И в отношении Вупа-Умуги и его индейцев я постараюсь сделать так, чтобы с ними тоже обошлись хорошо. Но в конце концов это будет зависеть прежде всего от того, как они сами поведут себя по отношению к нам.
   — А как они должны себя повести? Они воины и будут защищаться.
   — Как раз это было бы крайне нежелательно. Как только с нашей стороны прольется кровь, чего мы, естественно, не хотим, они уже не смогут больше рассчитывать на дружеское к себе отношение. Я все же надеюсь, что мне удастся убедить вождя в том, что сопротивление бессмысленно. Надеюсь, что он с большим пониманием отнесется к моим аргументам, чем ты.
   — Чем я? — уязвленно переспросил он.
   — Да. Я хотел максимально облегчить твое пребывание в плену, взамен потребовав от тебя лишь обещания, что ты не сбежишь. Ты отказал мне в этом, потому что не понял, что твое бегство в лучшем случае будет для вас бесполезно, а скорее всего принесет прямой вред. То есть ты сам вынудил меня быть с тобой суровым.
   — Я не дал обещания, потому что я еще не знал тогда того, что знаю теперь.
   — Значит, ты понял, что вашим воинам никто не в силах помочь?
   — Да.
   — Выходит, еще есть время дать обещание.
   — И я его даю.
   — Хорошо! Однако подумай также о том, что своим поведением ты можешь принести пользу или навредить не только себе, но и всем людям своего племени. Все, что ты совершишь — плохое или хорошее, — зачтется также и всем им. Если ты не сдержишь своего слова, наказанию будешь подвергнут не только ты, но и твои соплеменники!
   — Я его не нарушу!
   — Но что будет порукой твоему слову?
   Он посмотрел на меня вопросительно, и тогда я пояснил:
   — Я могу положиться на слово, данное христианином, но на обещание краснокожего — нет.
   — Но ты же веришь Виннету?
   — Да, во всем, но он — исключение, к тому же я знаю, что в душе он чувствует себя христианином.
   — Если ты возьмешь у краснокожего воина в качестве залога его амулет, то он должен будет сдержать данное им слово.
   — Не забывай, что я тебя знаю очень хорошо, и мне известно, что ты не веришь в силу амулетов.
   — Тогда я выкурю с тобой трубку клятвы!
   — Нет, и это не может для меня служить гарантией верности твоих слов. Ты уже курил трубку со мной и Кровавым Лисом, но это отнюдь не помешало тебе нарушить собственную клятву.
   Тут он опустил глаза и сказал еле слышно, с горечью:
   — Наказание, которое наложил на меня Олд Шеттерхэнд, очень тяжело: оно не столь сильно язвит мое тело, но наполняет болью мою душу.
   Я внимательно посмотрел на него. Искренне говорит молодой вождь или опять лукавит? И то и другое вероятно в равной степени. Но я решил дать ему аванс доверия.
   — Если я тебя правильно понял, несмотря на все случившееся, я все еще могу считать тебя своим другом и братом. Поэтому я решил отступить от своих обычных правил, предписывающих мне быть осторожным с индейцами, и оказать тебе доверие. Но я хочу, чтобы ты знал: в моем сердце поселится очень, я подчеркиваю, очень большая печаль, если мне и на этот раз придется признать, что я обманулся в тебе. Спрашиваю тебя поэтому еще раз: ты не убежишь, если я тебя освобожу?
   — Нет!
   — Не покинешь оазис без моего разрешения?
   — Нет.
   — Я не хочу допустить также и того, чтобы ты пытался пробраться через кактусы к своим команчам, чтобы поговорить с ними.
   — Я не сделаю этого. Даже если они придут сюда, я буду молчать, пока не получу твоего разрешения.
   — Тогда дай мне руку, как это делают настоящие мужчины и благородные воины, которые презирают выгоду, получаемую от лжи.
   — Вот моя рука! Ты можешь мне верить. Если я протягиваю тебе свою руку, значит, отдаю под твою власть всего себя!
   При этом он посмотрел мне прямо в глаза, и взгляд его был таков, что я уже не сомневался: на этот раз он меня не обманет. Но чтобы на всякий случай отвести его месть от негра, спросил:
   — Ты зол на Боба?
   — Очень.
   — И будешь мстить?
   — Нет. Слишком много чести для черного, если ему будет мстить краснокожий воин. Этот негр не ведал, что творит. Он не имел понятия, что посягает на достоинство вождя, когда взваливал мне на спину эти колья.
   — Сейчас я тебя от них избавлю.
   И я сделал это. Он размял свои затекшие ноги и руки и вышел со мной вместе из дома. Во дворе поили лошадей на ночь. Мамаша Санна принесла нам поесть. Поужинав, мы сразу же легли спать. На следующий день нам предстояло подняться с первыми лучами солнца. Большой Шиба улегся между мной и Верной Рукой, хотя мы ему этого и не предлагали. Он хотел быть на виду и таким образом доказать, что держит свое слово.
   Поднявшись рано утром, мы наполнили водой все имевшиеся у нас бурдюки, погрузили на лошадей запасы провианта, я попрощался с Большим Шибой, и мы тронулись в путь. На обочине дороги стоял Боб, спросивший меня:
   — Масса Шеттерхэнд хочет, чтобы я охранял Большого Шибу?
   — Нет. В этом нет надобности.
   — Может быть, привязывать ему опять на спину шесты?
   — Ни в коем случае. Он обещал не убегать и сдержит данное слово.
   Я был вполне уверен в том, что это действительно так, однако интуиция и опыт настойчиво заставляли меня принять все же некоторые меры предосторожности. И я счел за лучшее их послушаться. За границей кактусовых зарослей оставалось еще довольно много апачей, которым было поручено сторожить пятьдесят пленных. Я отдал их предводителю приказ не сводить глаз также и с Большого Шибы.
   И вот настал момент, когда мы, двести мужчин, пришпорили коней. Нас было более чем достаточно, чтобы покончить с команчами. На этот раз мы, конечно, взяли с собой Паркера и Холи.
   Прежде всего мы нашли то место, где вчера оставили в дозоре пятерых апачей. Они оказались настолько смышлеными, что, как только рассвело, начали высматривать команчей и, порыскав по округе, обнаружили их лагерь. Однако к тому моменту, когда подъехали мы, найини уже снялись с места, они и на этот раз тоже очень спешили. Мы быстро последовали за ними, так что время от времени я мог наблюдать их в подзорную трубу, хотя мы все время держались от них на таком расстоянии, чтобы они не могли определить, кто их преследует — белые или краснокожие. Наиболее предпочтительным вариантом для нас был бы тот, если бы они приняли нас за драгун.
   Весь день прошел без достойных упоминания происшествий, как вдруг, ближе к вечеру, поднялся сильный ветер, из тех, что нередки в Льяно-Эстакадо. Он пришел с севера, но при этом пересек изрядный кусок пустыни и поэтому был очень горячим. В основном он дул нам в спины, однако причинял немало беспокойства, причем не столько по причине усилившейся жары, сколько из-за поднятых им туч песка и пыли, которые лезли в рот и нос, забивались в глаза и уши,
   — Идиотский ветер! — недовольно ворчал Паркер. — Какого черта он взялся дуть именно сейчас, не мог подождать, когда мы снова окажемся около воды. Так недолго задохнуться, а заодно и ослепнуть!
   — Кончайте брюзжать, мистер Паркер! — откликнулся я. — Мне он, наоборот, весьма по душе.
   — По душе? Вам он по душе? И у вас есть для этого какие-то основания?
   — Да, я как раз подумал о Виннету.
   — О Виннету? Не вижу связи.
   — Но разве вы не замечаете, что этот ветер, поднявший в воздух столько песка, засыпает следы команчей? Мы не смогли бы идти по их следу, если бы не шесты.
   — Да, колья я, конечно, вижу, но при чем здесь Виннету?
   — А при том, что скоро его следы исчезнут по той же причине.
   — Хм! А нам это не все ли равно?
   — Нет, никоим образом. Виннету должен выставить колья вплоть до ловушки, так?
   — Так.
   — Он должен, следовательно, довольно далеко углубиться в кактусовые заросли. Но оставаться там ему нельзя, поэтому он должен будет выбраться наружу, иначе говоря, вернуться.
   — Это очевидно, потому что если он так не сделает, то его самого поймают. Пока что я все понимаю, сэр.
   — Однако возможные последствия того, что происходит, вам, похоже, не ясны.
   — Какие последствия?
   — Краснокожие, как только увидят его следы, тут же поймут, что он вернулся. И это покажется им подозрительным.
   — Возможно!
   — Не только возможно, но, я уверен, именно так и произойдет. Эти краснокожие — ребята бывалые, но и вы не новичок на Диком Западе и, если подумаете, легко сможете угадать ход их мыслей.
   — Да уж, что-что, а это я могу угадать! Они примут следы Виннету и его апачей за следы команчей Большого Шибы. Эти следы ведут в заросли кактусов, потом выходят из них, а дальше сворачивают в сторону. Они, конечно, подумают, что Большой Шиба ошибся и путь пролегает вовсе не через кактусы, а совсем в другом направлении, по которому он теперь пошел. Правильно я рассуждаю, мистер Шеттерхэнд?
   — Правильно.
   — Делаем вывод: в кактусы они не сунутся. Как видите, не такой уж я тугодум.
   — Я на твоем месте не стал бы так уж задаваться, старина Сэм, — встрял в разговор Джош Холи.
   — Это еще почему?
   — Потому что ты не сам до этого додумался. Мистер Шеттерхэнд тебе все подсказал.
   — Может быть. Однако из этого вовсе не следует, что тебе нужно срочно все бросить, чтобы записаться ко мне в учителя, а заодно и в домашние проповедники.
   — Я только хотел предостеречь тебя от зазнайства!
   — Ты вполне мог сэкономить на словах, потому что ты сам…
   — Хватит вам спорить, парни! — воскликнул я. — Верная догадка всем нам на пользу, а кому первому она пришла в голову — мистеру Паркеру или мне не имеет большого значения. И вообще сейчас не время определять заслуги, надо рассуждать дальше. Итак, команчи пошли по новому следу Виннету. И куда он их приведет, как вы думаете, мистер Паркер?
   — Естественно, к нам, — ответил тот.
   — Вы абсолютно правы. Виннету там, конечно, не останется, он будет искать нас. Сначала он уйдет в сторону, а потом вернется к кольям. Они это обнаружат, когда последуют за ним. Если они что-то заподозрят, весь наш план окажется под угрозой. Очень кстати сейчас для нас этот ветер, заметающий все следы. Виннету, я думаю, рад этому не меньше, чем я.
   — Хм, да! — снова проворчал Паркер. Я почти физически ощутил, как напряженно работал его мозг в поисках довода, который, на его взгляд, доказал бы, что он способен и без моей помощи придумать что-то дельное. Наконец его осенило. — То, что вы сказали, конечно, прекрасно, мистер Шеттерхэнд, но лишь при условии, если Виннету добрался до кактусовых зарослей прежде, чем поднялся ветер.
   — Но именно это и произошло.
   — Вот как?
   — Да. Полагаю, что он уже давно покончил с кольями и вскоре присоединится к нам.
   — Если сумеет нас найти!
   — Не беспокойтесь! Для вождя апачей это не такая уж сложная задача. Очень маловероятно, что он с нами разминется, хотя никаких случайностей исключать, конечно же, не стоит. Между прочим, я бы назвал наполовину чудом то, что команчи не испытывали никаких сомнений, следуя за ним. Нам, окажись мы на месте Вупа-Умуги, все это давно бы уже начало казаться в высшей степени подозрительным. Разве не так, мистер Паркер?
   — Отчего же подозрительным, сэр?
   — Большой Шиба хорошо знает дорогу от Ста деревьев до оазиса Кровавого Лиса и наверняка сказал Вупа-Умуги, какое расстояние между ними. И вот они едут и едут, а оазиса все нет как нет. Они должны были добраться до него уже вчера вечером, но, проскакав сегодня целый день, так и не достигли цели! Если это не вызывает у них подозрений, то я не знаю тогда, существует ли на свете что-нибудь такое, что может их вызвать.
   — Все верно. Им давно бы уже надо остановиться и обсудить, куда двигаться дальше и вообще что делать. Вероятно, они считают, что Большой Шиба ошибся, когда говорил о расстоянии, или что они его неправильно поняли.
   — Может быть, именно так и обстоит дело, но существует еще одна причина, по которой они забираются в заросли все дальше и дальше, а именно жажда. Со вчерашнего утра у них нет воды ни для них самих, ни для их лошадей. А поверни они назад, им понадобится не меньше, чем целых два дня, чтобы найти ее у Ста деревьев. Они скорее всего предпочтут продолжать двигаться вперед — ведь колья-то все равно ведут, по их мнению, к оазису, который вот-вот должен появиться. Вот почему они так спешат.
   — Да, они скачут быстро и…
   Замолчав на полуслове, он придержал свою лошадь и, вытянув руку вперед, прокричал:
   — Они возвращаются! Значит, они все-таки что-то заподозрили и повернули обратно! Вот они!
   Действительно, на горизонте появились какие-то люди. Двигались они или нет, невооруженным глазом распознать было невозможно. Я направил на них подзорную трубу и уже через несколько мгновений смог успокоить своих спутников:
   — Это не команчи, а Виннету. Я страшно рад, что не ошибся, когда говорил, что скоро он к нам присоединится.
   — Вы можете узнать его среди других даже с такого расстояния, сэр? — спросил меня Олд Шурхэнд.
   — Пока нет.
   — Тогда мы должны быть осторожны!
   — В этом нет необходимости. Поехали!
   — Но если всадники на горизонте — отставшие от своих команчи?
   — Тогда они бы двигались, а эти люди стоят.
   — Разве враги не могут сделать то же самое?
   — Да, могут, но Виннету дает мне понять, что это он.
   — Каким образом?
   — Сейчас у вас появилась возможность в очередной раз удивиться проницательности и осмотрительности вождя апачей. Он обогнул команчей по широкой дуге и теперь, оказавшись у них в тылу, спокойно поджидает нас. Естественно, он предусмотрел тот случай, если мы примем его людей за найини, поэтому он построил свой отряд таким образом, что мы совершенно точно можем определить, что это именно он. Возьмите мою трубу и взгляните на них, мистер Шурхэнд!
   Посмотрев в окуляр, он с восхищением в голосе заметил:
   — И в самом деле толково, и даже очень! Они выстроились так, что образовали контур стрелы.
   — И куда указывает ее острие?
   — Не на нас, а на юго-восток, то есть от нас.
   — Стрела указывает направление, в котором нам следует двигаться. Виннету сообщает нам также, что мы можем спокойно, ничего и никого не опасаясь, ехать дальше. Скажите, но только откровенно, мистер Шурхэнд, смогли бы вы на его месте передать всю эту информацию?
   — Думаю, едва ли. А вы, мистер Шеттерхэнд?
   — Если и не точно так же, то каким-нибудь похожим способом наверняка смог бы. Ясно, что нужен был какой-то знак, разъясняющий нам ситуацию. И Виннету нашел как нельзя более удачный. Это оригинальное построение апачей говорит не только о том, что перед нами друзья, но дает также понять, что все обстоит для нас наилучшим образом.
   — Я тоже так думаю. Виннету не стал бы спокойно стоять на месте и ждать нас, если бы произошло нечто, идущее вразрез с нашими намерениями. Значит, все в порядке. Кстати, мне в голову пришла одна мысль, которой я охотно бы с вами поделился, если бы у меня была уверенность, что вы не будете на меня в обиде.
   — В обиде? Вот уж это никогда не приходило мне в голову! Поскольку мы друзья, то я считаю, что каждый из нас имеет право и даже в некотором роде долг высказать свое мнение прямо, без всяких там дурацких церемоний. И я буду вам только благодарен, если вы укажете мне на какое-то мое упущение или ошибку, которую я совершил.
   — Мою мысль можно выразить одним словом: вода! Позвольте, я поясню?
   — В этом нет необходимости, я отлично понимаю, что вы имеете в виду. Если мы хотим вынудить команчей сдаться, заставив их страдать от жажды, то мы должны позаботиться о том, чтобы нам самим ее не испытывать.
   — Все верно. Так вот, на сегодня у нас воды достаточно; но может пройти еще один день, прежде чем мы покончим с Вупа-Умуги, и тогда нам понадобится еще один день, чтобы добраться до оазиса. К сожалению, на два дня у нас воды не хватит. К тому же команчам в том случае, конечно, если они сдадутся, тоже нужна будет вода, и побольше, чем нам.
   — Да, такого количества воды у нас с собой нет. Но могу вас, тем не менее, успокоить — страдать от жажды мы не будем.
   — Вы в этом абсолютно уверены?
   — Разумеется, более того, я думаю, что нам с вами пришла в голову одна и та же мысль.
   — Да что вы говорите?
   — О, конечно! Я был бы последним безумцем, заведя триста всадников в Льяно-Эстакадо и при этом не позаботившись о надежных способах доставки питьевой воды.
   — Но воду можно найти только в оазисе.
   — Совершенно верно. Именно оттуда мы ее и доставим.
   — Но каким образом? До оазиса целый день пути верхом, и это только туда…
   — Вы ошибаетесь. Этим людям нужна всего лишь ночь, чтобы добраться до оазиса, завтра к вечеру они снова будут здесь!
   — Но их лошади не выдержат такой гонки!
   — Лошадям нет необходимости возвращаться.
   — Хм! В таком случае совпадение наших мыслей на этом заканчивается, я не понимаю, каким образом вы собираетесь все это осуществить.
   — Очень просто, сэр: мы организуем эстафету.
   — О! В самом деле, проще и лучше не придумаешь. Почему я сам до этого не додумался?
   — У наших апачей есть с собой множество бурдюков, к ним можно добавить те, что принадлежат Кровавому Лису. Мы их отправим в оазис, причем для этого нужны в основном лошади, людей потребуется совсем немного. Эти люди встанут на определенном расстоянии друг от друга на протяжении всего пути, и, таким образом, мы получим нечто вроде постов почтовой связи, ведущей отсюда к оазису.
   — Я должен выразить вам свое восхищение, сэр — вы предусмотрели буквально все. Скажите, а вы уже обсуждали это с Виннету?
   — Нет, конкретно об этой ситуации мы с ним не говорили. Но мы настолько хорошо знаем друг друга, что каждый из нас двоих может до мелочей просчитать все, что будет делать другой в том или ином случае.
   И вдруг меня словно током ударило. За разговором мы подъехали ближе и стало видно — Боже мой! — апачи были без лошадей! Верхом один только Виннету. Их прежний порядок распался, они больше не образовывали фигуру стрелы, а стояли в одну линию, глядя прямо на нас. Но мой испуг растворился так же внезапно, как возник: я понял, что все это означало.
   — Виннету оказался даже прозорливее, чем я предполагал, — сказал я Олд Шурхэнду.
   — Вы полагаете, он уже отправил в оазис своих лошадей и бурдюки?
   — Да. Вы видите, при нем осталось лишь около тридцати человек и, кроме того, с ним нет Кровавого Лиса. Наверняка он в числе остальных отправился в оазис за водой.
   — Было бы все же очень странно, если бы Виннету пришла в голову точно такая же мысль, что и вам.
   — Уверяю вас, именно это и произошло.
   Когда через несколько минут мы настигли Виннету и его апачей, он подошел ко мне и сказал:
   — Мой брат Чарли понял меня, когда увидел, как мы построились. Я хотел ему сказать, что мы не команчи.
   — Как далеко они от нас сейчас? — спросил я.
   — Они скачут быстро, потому что хотят пить, но скоро вынуждены будут остановиться — солнце у горизонта.
   — Да, через четверть часа будет темно. Сколько времени нужно, чтобы доскакать до кактусовых зарослей?
   — Два часа.
   — Сегодня они туда не доберутся, и это на руку нам, потому что в ловушку они попадут завтра утром, а не сегодня вечером. У воинов моего брата Виннету нет при себе лошадей. Виннету послал их за водой в оазис?
   — Кровавый Лис, который знает самую короткую дорогу, привел туда, к счастью, людей. Он разместит их вдоль пути и выставит колья, которые у нас еще остались. Но тех бурдюков, что они взяли с собой, недостаточно.