Май Карл. Верная Рука

   — Ее тело сохранило здоровье, но души в ней нет — она ушла к Маниту.
   Он хотел сказать, что у его матери помутился рассудок. Это была как раз та женщина, с которой я разговаривал в Каам-Кулано. Мне захотелось узнать о ней поподробнее, но расспрашивать его дальше было нельзя — стало бы слишком заметно, что эта тема меня очень интересует. К тому же на это не оставалось времени, потому что на севере появились всадники, ведущие на поводу вьючных животных, это были первые апачи, привезшие воду. Итак, связь с оазисом была установлена, и с этого момента мы могли вполне рассчитывать на устойчивое снабжение водой.
   Конечно, мы все очень хотели пить, но, поскольку наши пленные испытывали то же чувство в гораздо более сильной степени, вся вода была отдана им. Содержимого кожаных мешков оказалось далеко не достаточно, но эстафета продолжала действовать бесперебойно, и к нам все время поступали все новые и новые бурдюки с водой, в результате чего мы не только смогли напиться сами, но и дать нашим лошадям столько воды, что они оказались в состоянии выдержать обратный путь.
   После дележа воды мы исполнили обряд раскуривания калюме, в соответствии с которым Апаначка стал связан с нами узами вечной дружбы, при этом я обрел уверенность в том, что он не станет вести себя так, как обманувший меня Большой Шиба.
   Вполне понятно, что наш обратный путь должен был проходить через оазис, хотя бы из-за воды, которая была необходима множеству людей с их лошадьми. О том, чтобы напиться вволю, особенно если иметь в виду животных, не могло быть и речи, и это вынуждало нас, насколько это было возможно, ускорить возвращение. Было решено сняться с места, как только начнет смеркаться, и ехать весь вечер и всю ночь, последнее было предпочтительным потому, что мы таким образом избегали изматывающей дневной жары.
   После того как оружие найини было распределено между апачами, пленных погрузили на их же лошадей, сильная усталость которых значительно замедлила скорость нашего передвижения. Однако, отдавая бедным животным почти всю воду, получаемую нами по эстафете, мы поддерживали их в таком состоянии, что они смогли выдержать весь путь до оазиса.
   Само собой, все люди, прибывавшие к нам с водой, оставались с нами. Каждый кол, попадавшийся нам по дороге, мы выдергивали из земли и брали с собой: мы не хотели, чтобы какие-то случайные люди обнаружили дом Кровавого Лиса в оазисе.
   Мы не смогли, как ни старались, отделаться от Генерала, присоединившегося к нам со всеми своими белыми и краснокожими спутниками. Что касается транспортировки пленных, то с этим никаких трудностей у нас не было, каждый команч был помещен между двумя апачами, соотношение в численности тех и других легко позволяло это сделать.
   Наш ночной поход проходил довольно спокойно, прерываясь лишь на короткое время при встрече с эстафетой для дележа воды.
   Уже в тот день, когда я встретил в Каам-Кулано безумную женщину, я решил про себя, если ее муж вдруг окажется у нас в руках, попытаться незаметно разузнать о ней побольше. Теперь я мог осуществить свое намерение. В дороге я направил своего коня к нему и спросил:
   — Мой краснокожий брат — шаман найини-команчей?
   — Да, — хмуро ответил он.
   — Все краснокожие мужчины, перед тем как отправиться в поход, имеют обыкновение спрашивать духов о его исходе. Вы поступили так же?
   — Да, мы сделали это.
   — И что же сказали духи?
   — Они сказали, что мы победим.
   — Значит, они солгали!
   — Духи никогда не лгут, потому что это великий Маниту побуждает их говорить. Духи, однако, могут возвестить какую угодно удачу, но если, как это и произошло, воины начинают делать ошибку за ошибкой, то удача становится неудачей.
   — Мой брат родился найини?
   — Да.
   — Я слышал, что он отец юного вождя команчей?
   — Апаначка мой сын.
   — У тебя есть еще сыновья?
   — Нет.
   — А дочери?
   — Нет.
   — Жива ли та, что живет в твоем вигваме?
   — Она жива.
   — Могу ли я узнать, как ее зовут?
   Он запнулся, помедлил немного, потом спросил:
   — Олд Шеттерхэнд знаменитый вождь. Разве у вождей принято заботиться о скво других мужчин?
   — Почему нет?
   — Бледнолицые могут думать как им угодно, но краснокожий воин, тем более вождь, никогда не позволит себе думать о чужой женщине!
   Естественно, его отпор меня не остановил, и я продолжил расспросы:
   — Я не краснокожий, а белый; кроме того, мы с Апаначкой выкурили трубку братства. Ты знаешь об этом?
   — Я это видел, — проворчал он, — Апаначка мог бы сделать что-нибудь получше, чем это.
   — Ты недоволен?
   — Да.
   — Он думает об этом совершенно иначе, чем ты, Апаначка стал сегодня моим братом, я испытываю участие ко всем, кто ему близок, к тебе, раз ты его отец, и к той, кого он называет своей матерью. Тебя не должно обижать то, что я хотел бы знать ее имя.
   — От меня ты его никогда не услышишь.
   — Почему?
   — Я тебе его не скажу. Хуг!
   Услышав последнее слово, я понял, что я действительно не получу ответа. Был ли это и в самом деле индейский обычай — никогда не спрашивать о чужой жене, или он имел другие причины молчать о своей сумасшедшей скво? Следовало ли и мне также промолчать? Нет! Я посмотрел на него настолько пристально, насколько это позволил сделать лунный свет, и сказал медленно и подчеркнуто значительно:
   — Ты — Тибо-така?
   Он дернулся в седле так, будто его укусила оса, но ничего не ответил.
   — А она Тибо-вете?
   Он опять промолчал, однако повернулся ко мне всем корпусом, а его лицо выдавало сильное внутреннее напряжение.
   — «Ты видел моего Вава Деррика»? — продолжал я. Это был вопрос, заданный мне тогда его женой.
   — Уфф! — воскликнул он.
   — Это мой миртовый венок! — И снова это были ее слова.
   — Уфф, уфф! — повторял он, обжигая меня полным ненависти взглядом.
   — Тебе это известно так же хорошо, как и мне.
   — Где ты все это слышал?
   — Хау!
   — От кого?
   — Хау!
   — Почему ты мне не отвечаешь?
   — Не хочу.
   — Олд Шеттерхэнд боится сообщить мне это?
   — Не говори глупостей!
   — Это не глупость, я требую, чтобы ты сказал, где ты это слышал!
   — Но сам-то ты мне ничего не говоришь!
   — О чем?
   — Разве ты ответил мне, когда я тебя спросил о твоей скво?
   — Эта скво принадлежит мне, а не тебе, и я могу говорить или молчать о ней — как захочу.
   — Тогда не требуй у других, чтобы тебе отвечали.
   Ты говоришь о страхе, который я якобы испытываю, но это именно ты боишься сказать правду!
   — Но я хочу знать, кто сказал тебе эти странные слова!
   — Этого ты не узнаешь.
   — Ты слышал их от Апаначки?
   — Нет.
   — От кого же тогда?
   — Хау!
   Тогда он перешел в наступление:
   — Если бы я не был связан, я сумел бы заставить тебя заговорить!
   — Хау! Он сумел бы меня заставить! Дряхлый шаман, не умеющий ничего другого, кроме как надувать при помощи своих примитивных фокусов детей и женщин своего племени, человек, который, устроив жалкую комедию, навлек гибель на три сотни воинов, хочет принудить к чему-то Олд Шеттерхэнда! Да если бы ты не был моим пленником, которому я должен оказывать снисхождение, я бы сейчас обошелся с тобой совсем по-другому.
   — Ты издеваешься надо мной? Ты назвал мое волшебство комедией? Берегись!
   — Хау!
   — И не вздумай рассказать услышанное тобой еще кому-нибудь!
   — Потому что для тебя это может представлять опасность?
   — Смейся, смейся! Придет время, и твой смех обратится в вопли!
   Последние слова он прошипел сквозь зубы. По охватившему его возбуждению я понял, что услышанное мной от его жены отнюдь не было пустяком, более того, вероятно, это был отголосок чего-то очень важного.
   — Ничтожный червь, как смеешь ты угрожать мне?! — ответил я.
   — Мне достаточно захотеть, и я раздавлю тебя между пальцами!
   — Ладно, проезжай себе! Когда-нибудь все узнают, почему тебя зовут Тибо-така!
   Я придержал коня и начал пропускать караван мимо себя. Через некоторое время со мной поравнялись двое всадников, ехавших рядом, которые с увлечением что-то негромко обсуждали. Это были Олд Уоббл и Генерал. Заметив меня, ковбой направил своего коня ко мне и спросил:
   — Вы думаете обо мне все так же, как и полдня назад, или уже успели изменить свое мнение?
   — Я думаю точно так же.
   — А что конкретно?
   — Что вы — пожилой, легкомысленный, как юнец, тип, присутствие которого выносить я больше не намерен.
   — Выносить? Тысяча чертей! Такого мне еще никто не говорил! Вы отдаете себе отчет в том, что обычно понимается под словом «выносить»?
   — Вполне.
   — Значит, вы держите меня рядом с собой из снисхождения к моим сединам, а сам я вовсе ничего не стою?
   — Примерно так.
   — Это серьезное оскорбление, сэр, слишком серьезное! Вы не должны забывать, с кем вы имеете дело!
   — С королем ковбоев. Ну и что?
   — По-вашему, эти два слова — пустой звук?
   — По крайней мере, они значат не слишком много, особенно если продолжать на этом настаивать. С тех пор, как вы с нами, за вами не числится ничего, кроме глупостей. Я вас неоднократно предупреждал, но это ни к чему не привело. У Ста деревьев, если вы потрудитесь вспомнить, я сказал вам: следующая ваша глупость приведет к тому, что мы расстанемся, но, даже несмотря на это, через четверть часа вы совершили еще одну, и самую большую из всех. Я намерен сдержать свое слово. Стреляйте в пуделей, где и с кем вам будет угодно, но я вам в таких делах не товарищ! Наши пути отныне расходятся!
   — Черт побери! Вы это серьезно?
   — И не думал шутить с вами!
   — Но когда я решил подслушать Вупа-Умуги, я же хотел сделать как лучше!
   — Мне все равно, что именно вы хотели. Вы мне не подчинились.
   — Не подчинился? Но разве наши отношения таковы что один имеет право приказывать, а другой должен повиноваться?
   — Именно таковы.
   — Ну, об этом мне ничего не известно. Разве не слышал я много раз от вас самих, что у всех нас равные права?
   — Это правда. Но когда речь идет о том, чтобы совместными усилиями привести в исполнение заранее намеченный план, то тут уж никто не смеет своевольничать.
   — Все это, может быть, так и есть, но мы не солдаты, а вы не командир и не имеете права запретить мне ходить в разведку!
   — Подобный взгляд на вещи я мог бы просто-напросто проигнорировать и вовсе не отвечать вам, однако я, тем не менее, отвечу, иначе, несмотря на всю вашу глупость, вы еще долго будете удивляться тому, как умно себя вели. Вспомните: передал ли мне Виннету командование над апачами?
   — Да.
   — Значит, я их командир.
   — Да.
   — И могу приказывать?
   — Апачам, но не мне!
   — Что за чушь! Вы сейчас с нами и обязаны подчиняться мне так же, как и они.
   — Нет!
   — Мне кажется, вы перестаете понимать элементарные вещи, мистер Каттер. Что получится, если каждый начнет делать то, что ему нравится, и особенно в случаях, когда речь идет о жизни и смерти? Между прочим, я ведь не хотел вас брать с собой, вы сами меня об этом долго упрашивали!
   — Хм!
   — И согласился я лишь тогда, когда вы обещали не делать ничего без моего разрешения. При этом вам хорошо известно, что я — не тот человек, с которым можно не считаться.
   — Это вы сейчас так говорите. И вообще, вы все ставите с ног на голову!
   — Well! Я вижу, что слова тут бесполезны. Если человек признает свои ошибки, то с ним еще стоит разговаривать, но тому, кто, подобно вам, готов оправдываться в любой ситуации, уже ничем не поможешь.
   — Разве я попросил вас о помощи?
   — А разве она вам не нужна?
   — Больше нет.
   — Хорошо. Значит, мы закончили этот разговор.
   — Да, закончили! Навсегда?
   — Разумеется.
   — Это означает, что вы больше не хотите иметь со мной дело?
   — Вы меня поняли правильно!
   — Well! Всего хорошего.
   Он пришпорил коня и поехал вперед, но вскоре обернулся ко мне и крикнул:
   — Вы знаете, почему вы решили со мной расстаться?
   — Само собой.
   — Я это тоже знаю. Вовсе не из-за того, что вы называете моими глупостями, а совсем по другим причинам.
   — По каким?
   — И вы еще спрашиваете! Я вас раскусил. Я вам не подхожу, потому что я не ханжа. Вам хотелось бы быть моим пастырем, я же должен был вести себя как послушная овечка. Но Олд Уоббла на такие штуки не купишь, и это вам не понравилось. Вам известны мои взгляды на религию. Самые набожные людишки и есть самые отъявленные мерзавцы. Олд Уоббл совсем не тот барашек, который готов пастись на вашей травке. По мне, если вам нужны безропотные ягнята, можете набрать себе целое стадо, но только меня в нем не будет. Для подобных животных вы, конечно, самый лучший пастух, но король ковбоев не позволит ни пасти себя, ни стричь. Это мое последнее слово!
   И он поскакал прочь. Так же, как незадолго до этого я принял решение навсегда расстаться с ним, и он решил теперь не иметь больше никакого дела со мной. И все же мне было его жаль.
   Я присоединился к Виннету и Олд Шурхэнду, которые ехали в конце колонны. Апаначка, стараясь показать, что он держит данное им слово, появлялся то там, то здесь и, казалось, видел в себе скорее надзирателя за команчами, нежели их вождя. К утру он подъехал ко мне, кивком показал, что хочет поговорить, и, когда мы отстали настолько, что нас никто не мог слышать, сказал:
   — Я ехал с шаманом, моим отцом. Олд Шеттерхэнд говорил с ним?
   — Он тебе это рассказал?
   — Он сообщил мне это. Ты спросил его о его жене?
   — Да.
   — Он очень зол на тебя.
   — Здесь я ничего не могу изменить.
   — Тебе известно, что его жена зовет его Тибо-така, а себя называет Тибо-вете?
   — Да, а полностью Тибо-вете-Элен.
   — Я знаю это. Мне известно также о Вава Деррике и миртовом венке. Шаман вне себя.
   — Почему? Об этом что, никто не должен знать?
   — Нет.
   — Но ты-то знаешь.
   — Я индеец.
   — Ага, значит, этого нельзя знать только белым?
   — Да.
   — Почему?
   — Потому что это волшебные слова. Они относятся к тайнам духов.
   — В самом деле?
   — Да.
   — Тебе известно их значение?
   — Нет.
   — И ты — сын шамана?
   — Сын, но он не делится со мной своими тайнами. Он спросил меня, откуда ты можешь знать эти слова. Я не мог ему ничего ответить, но сказал ему, что ты был в Каам-Кулано и привез оттуда амулеты вождя. Может быть, ты видел там мою мать?
   — Видел.
   — И говорил с ней?
   — Да.
   — Уфф! Этого шаман знать не должен.
   — Почему нет?
   — Он будет бить мою мать.
   — О!
   — Да, он плохо с ней обращается. Настоящий воин никогда не позволит себе ударить свою скво, шаман же бьет ее, лишь только услышит от нее эти слова. Я не смогу ему сказать, что ты их узнал у нее.
   — От кого же я тогда их узнал?
   — От одного из наших воинов, который случайно проболтался. Все наши воины знают эти слова, им приходится часто их слышать.
   — Хм! Странно! — сказал я. — Ты выкурил со мной трубку братства. Ты веришь, что я хочу тебе только хорошего?
   — Верю.
   — Ты согласишься быть со мной откровенным, вполне откровенным?
   — Да.
   — Любишь ли ты своего отца — шамана?
   — Нет.
   — Но ты любишь свою мать, его жену?
   — Очень!
   — А она его любит?
   — Этого я не знаю. С тех пор, как душа покинула ее, она его избегает.
   — Застал ли ты ее душу раньше?
   — Нет. Она потеряла ее, когда я был еще маленьким мальчиком.
   — Шаман — найини?
   — Нет.
   — Ага, значит, он мне лгал!
   — Он сказал, что он — найини?
   — Да.
   — Это неправда, он пришел к найини из другого клана.
   — Из какого?
   — Не знаю, он никому это не говорит.
   — Он общается с белыми?
   — Только если случайно встретит где-нибудь.
   — Теперь слушай меня хорошенько! Вероятно, он избегает бледнолицых?
   — Да.
   — Я хочу знать, не опасается ли он встречи с ними больше, чем другие краснокожие?
   — Больше или меньше — этого я сказать не могу.
   — Подумай еще!
   — Меня это не особенно волнует.
   — Так! А я думал, наоборот.
   — Почему?
   — Потому что у меня есть одно подозрение по поводу него.
   — Какое?
   — Ты его сын, и я прошу у тебя разрешения ничего пока не говорить. Вероятно, придет время, когда я смогу рассказать тебе это.
   — Пусть будет так, как хочет Олд Шеттерхэнд! Могу ли я высказать одну просьбу?
   — Говори!
   — Разве не просила тебя моя мать, чтобы ты молчал об этих словах?
   — Конечно, просила.
   — Тем не менее ты сказал их моему отцу!
   — Я решил, что он их и так знает. Никому другому я их не выдам.
   — С этой минуты я прошу тебя не произносить их вслух вообще. Это тайна духов.
   — Хм! Я знаю ваш язык, но, конечно, не так хорошо, как ты. Мне известно, что значит «така» и что значит «вете», но вот что понимать под «Тибо»?
   — Этого я тебе сказать не могу.
   — То есть ты не знаешь значения этого слова?
   — Я часто слышал его от моей матери, но не знаю, что оно означает.
   — А «Элен»?
   — Этого я тоже не знаю.
   — Странно! На свете нет наречия индейцев, в котором бы встречались эти слова, но я непременно должен узнать, что за смысл они в себе заключают!
   — Ты хочешь проникнуть в тайны духов?
   — Да, если они вообще существуют, во что я, правду сказать, не верю.
   Он покачал головой и сказал:
   — Я не знаю, почему Олд Шеттерхэнд так заинтересовался моим отцом и моей матерью, но я хочу предупредить его, чтобы он остерегался шамана, потому что Тибо-така не любит, чтобы кто-то лез в его дела. Он знает разные заклинания, обладает колдовской силой и может напустить на человека порчу, находясь от него даже очень далеко.
   — Вряд ли!
   — Ты не веришь в это?
   — Нет.
   — Лучше бы ты поверил тому, что я говорю. Остерегайся его и не забудь мою просьбу никому не говорить этих слов.
   — Я сделаю так, как ты хочешь. Скажи мне, однако, вы действительно живете в мире с племенем шикасавов?
   — Да.
   — Ты знаешь, где находится их земля?
   — Выше, у Ред-Ривер.
   — Она очень обширна. Ты можешь сказать точнее?
   — Там, где в Ред-Ривер впадает ручей Мира.
   — Похоже, это небольшое племя?
   — Да, у них немного воинов и всего один вождь.
   — Это Мба, который сейчас с нами?
   — Да.
   — Что это за человек?
   — Это хороший, но не знаменитый воин, просто не хуже и не лучше других.
   — Мне хотелось бы побольше узнать о его характере.
   — Это довольно мирный человек, наверное, оттого, что воинов у него мало. Я никогда не слышал, чтобы на его совести было ограбление, убийство или чтобы он кого-нибудь предал.
   — У меня тоже создалось такое впечатление. Ты знаком с ним? Видел его когда-нибудь?
   — Нет.
   — Поговори с ним при случае! Я хочу знать, кто такой Генерал, чем занимается, куда едет и что его связывает с Мба.
   — Я сделаю это.
   — Но так, чтобы это не бросалось в глаза, он не должен думать, что мы хотим это знать.
   — Я поговорю с ним так, что он расскажет мне все, но я не задам ему ни одного вопроса.
   Он дал шпоры лошади и ускакал, однако по прошествии получаса вернулся.
   — Тебе удалось что-нибудь выяснить? — спросил я.
   — Да. Кто такой Генерал и куда он едет, этого Мба не знает. Он встретил его с тремя бледнолицыми у Диких вишен и пообещал провести их через Льяно-Эстакадо к ручью Мира, где они хотят отдохнуть у шикасавов после перехода через пустыню, а потом двинуться дальше.
   — Куда?
   — Этого я не знаю, он не смог мне этого сказать. Я его ни о чем не спрашивал, он все рассказал мне сам.
   — Генерал, конечно, обещал ему заплатить?
   — Да, он обещал ему три ружья, пули и порох.
   — Больше ты ничего не узнал?
   — Я не хотел задавать вопросов, это могло навести его на подозрения.
   — Это было весьма разумно с твоей стороны.
   — У Олд Шеттерхэнда есть какие-то особые причины интересоваться генералом?
   — Собственно говоря, причин нет, просто он мне несимпатичен. А когда около меня оказываются люди, которым я не доверяю, я всегда стараюсь побольше узнать об их обстоятельствах и намерениях. И это очень часто оказывалось весьма полезным. Тебе я тоже могу дать совет всегда поступать таким образом.
   Надо сказать, что, неукоснительно следуя этому правилу, я много раз оказывался в выигрыше. Этот так называемый Генерал почему-то вызывал у меня раздражение. Конечно, меня по большому счету не касалось, откуда и куда он едет, но я никак не мог заставить себя спокойно смотреть на его жуликоватую физиономию, потому я и решил навести эти, казалось, на первый взгляд излишние, справки. Мы скоро увидим, насколько вовремя это было сделано.
   Рассвело. Вдвоем с Виннету мы находились в хвосте колонны. Перед нами ехали Олд Шурхэнд и Апаначка. Взошедшее солнце своими яркими лучами осветило обоих всадников.
   — Уфф! — вполголоса воскликнул Виннету, легким движением руки обратив на них мое внимание.
   Мне и без слов было понятно, что именно он имел в виду: бросающееся в глаза сходство между ними! Эта разительная одинаковость сложения, осанки, манеры держаться! Можно было подумать, что они братья.
   Немного спустя мы снова встретили апачей с водой. Это было предпоследнее звено эстафеты. На этот раз мы задержались дольше обычного для того, чтобы напоить лошадей и дать им отдохнуть. Наконец мы двинулись дальше, к последнему пункту эстафеты, от которого было не больше часа езды до оазиса.
   И тут я спросил себя: а кто, собственно, имеет право там оказаться, с учетом того, что местоположение оазиса должно быть известно возможно меньшему числу людей? Я подъехал к Генералу, который снова ехал бок о бок с Олд Уобблом, и спросил:
   — Мы приближаемся к цели, мистер Дуглас…
   — Генерал, генерал! Я генерал, сэр, — прервал он меня.
   — Well! Но мне-то что за дело до этого?
   — Конечно, вас это волнует в гораздо меньшей степени, нежели меня, но, вообще говоря, каждого человека полагается называть в соответствии с его титулом; вы должны знать, что я внес существенный вклад в разгром противника при Булл-Ран, что я одержал победу при…
   — Довольно, довольно, — оборвал я его. — Это вы мне уже говорили, и поскольку я всегда помню то, что слышал хотя бы однажды, то вовсе не нуждаюсь в повторении. Я не против того, чтобы вы оставались генералом, если вы не будете меня по этому поводу беспокоить. Итак, мы приближаемся к цели, мистер Дуглас, и, по всей видимости, там нам придется расстаться.
   — Расстаться? Но почему?
   — Потому, что наши пути, похоже, расходятся.
   — Вовсе нет. Мне нужно к Ста деревьям, а от мистера Каттера я слышал, что вы вроде бы тоже направляетесь именно туда. Или я неправильно понял его?
   — Правильно.
   Он хотел попасть на ручей Мира к шикасавам и назвал теперь Сто деревьев в качестве своей ближайшей цели, я обратил на это внимание, не усмотрев, правда, в этом никакого злого умысла. В самом деле, почему бы ему и не изменить своих намерений?
   — Как видите, нам с вами по пути, — продолжал он. — Но даже если бы это оказалось и не так, мне все равно необходимо было бы попасть в оазис.
   — Почему?
   — Потому что у меня кончилась вода.
   — Вчера у вас были полные бурдюки!
   — Сегодня они пусты. Или вы думаете, у меня вовсе нет сердца? Мы поделили всю нашу воду между команчами.
   Позднее я понял, что это была всего лишь военная хитрость, позволившая ему проникнуть в оазис. Тогда же мне даже пришло в голову поблагодарить его за это проявление человечности! Однако я все-таки заметил ему:
   — Оазис, о котором вы говорите, не проходной двор. Его хозяин предпочитает видеть у себя тех, кого он сам пригласил.
   — Ну так я тоже!
   — Приглашены?
   — Вот именно.
   — Кем?
   — Мистером Каттером, который, в свою очередь, является гостем Кровавого Лиса, с чем вы, как я полагал, согласитесь.
   — Может ли он и сейчас считать себя таковым, еще вопрос, но, по крайней мере, ему должно быть хорошо известно, что далеко не каждый человек в состоянии найти туда дорогу.
   — Из-за того, что она такая узкая и извилистая? О, это не может служить основанием для исключения меня из числа избранных, путь в оазис не является для меня тайной. Мистер Каттер мне все подробно описал. Все белые, которых я здесь вижу, едут туда, и я не вижу причин, которые могли бы вас побудить не дать мне разрешения продолжить путь вместе с вами.
   Во всем этом была, конечно, своя логика, и раз уж Олд Уоббл совершил свою очередную глупость, детально описав Генералу оазис и его местоположение, то дело обстояло ровно таким образом, как если бы он там уже побывал, так что мой отказ только вызвал бы к жизни то, чего я хотел избежать. Поэтому я, скрепя сердце согласился:
   — Ну что же, я не стану возражать против того, чтобы вы наполнили ваши бурдюки водой, но никого из ваших людей там не должно быть!
   Расстояние от западни, куда мы загнали команчей, до оазиса занимало, как я уже говорил, около одного дня пути, но, поскольку из-за усталости лошадей мы передвигались довольно медленно, нам удалось достичь желанного зеленого островка лишь к двум часам пополудни.
   Первое, чем мы занялись после прибытия, было устройство пленных. Мы разместили их там же, где находились люди Большого Шибы, апачи образовали вокруг них плотное, непроницаемое кольцо. Забота о лошадях была передана в руки Энчар-Ро, отрядившего для этой цели некоторое количество воинов, которые занялись тем, что через узкий проход по одному подводили мустангов к воде. Естественно, на это потребовались часы.
   Найини обладали весьма скудным запасом провианта, поэтому апачи были вынуждены поделиться с ними. Следовательно, нам нужно было, насколько возможно, сократить время нашего пребывания в оазисе. Было решено отправиться к Ста деревьям уже на следующее утро.