Май Карл. Верная Рука

   — Ну, виданное ли дело — мужчина превращается в женщину! Кольма Пуши, чье мужество мы почитали столько времени, удивил — нет, удивила нас, как никто. Что скажешь на это, Пит Холберс, старый енот?
   — Да ничего не скажу, — ответил долговязый.
   — И правильно. Ничего тут не скажешь. После всей этой истории вот что я вам заявляю: все в этом мире может быть! И я уже не удивлюсь, если мой старый друг Пит Холберс вдруг превратится в скво!
   — Вот уж этого ты не дождешься, старина Дик!
   — А если ты сам вдруг поймешь, что ты — переодетая баба?
   — Ну, тогда бы я знаешь что сделал?
   — Что же?
   — Я бы вышел за тебя замуж.
   — Как это? Даже не спросив, хочу ли я тебя взять в жены?
   — Даже не спросив!
   — А если я сразу же после свадьбы разведусь с тобой?
   — А я не дам тебе развода.
   — А это мы еще посмотрим. Думаешь, я не найду для этого оснований?
   — А их нет.
   — Напротив, более чем достаточно.
   — Питание, что ли, — причина? Тебя что, плохо кормят?
   — Меня-то хорошо. А вот ты плохо питаешься. Я скажу на разводе, что не смогу нормально содержать свою жену, если же мне не поверят, предъявлю доказательство — тебя. Кто попробует, глядя на тебя, сказать, что ты питаешься хорошо? И в гуманных целях нас быстренько разведут.
   — Что мне не хватает, я и сам могу добыть.
   — Ну на кой черт мне баба, такая длинная, что я не могу намылить ей голову? Соображаешь, что я имею в виду.
   — Вполне.
   — Это процедура бывает иногда очень даже нужной, старый енот. А у тебя, к несчастью, как раз такая голова, которая не знает, куда в следующий момент она повернется.
   — Оставь мою голову в покое. Твоя находится тоже частенько совсем не там, где ей следует быть, и это весьма просто доказать.
   — Как же?
   — Вспомни о бэби серой медведицы. И о том, как ты валялся в обнимку с гризли, если ты забыл про эти объятья, посмотри на свою разукрашенную медведем шкуру.
   — Смотри — не смотри, какая разница, а при чем здесь женитьба? Поговорим о чем-нибудь более приятном, например, о том, что мы сделаем с Генералом, когда он попадет к нам в руки.
   — Чего уж проще.
   — Ну-ка, ну-ка.
   — Мы отплатим ему той же монетой. Распнем его на дереве. Он это, видит Бог, заслужил!
   — Тут я с тобой согласен полностью. С огромной радостью найду для него ствол и лично расщеплю его, в этих тисках он запоет у меня громче, чем Уолд Уоббл, бедный старикан. Он застрянет в этом стволе навсегда, клянусь!
   Природное чувство справедливости обоих друзей в данном случае совпадало с моралью Ветхого Завета и одновременно законом прерии: око за око, зуб за зуб, кровь за кровь. Среди нас, не говоря уже больше о Хаммердале и Холберсе, не было ни одного человека, который бы не хотел посчитаться с так называемым Генералом. У Шако Матто был к нему счет за убийства и обиды, у Трескова за другие преступления. Про себя и Виннету я уж и не говорю. А Апаначка и Кольма Пуши? Им двоим он должен был больше, чем всем нам, вместе взятым. Ведь Генералом называл себя не кто иной, как долго разыскиваемый Дэн Эттерс. Отсутствие у него упомянутого изъяна — зубов — не говорило еще ни о чем — вставные зубы были известны еще в Древнем Египте. Этот Эттерс был для меня слишком реален, чтобы я мог не задумываться о наказании, ему уготованном.
   Потом я подозвал к себе Кольма Пуши. Пока мы ехали рядом, было столько переговорено, столько дано ответов на разные вопросы, что я просто не припомню в своей жизни другого такого насыщенного разговора ни с одним из друзей. Миновал полдень, приблизился вечер, а мы все говорили и говорили… И вот уже с ночного неба луна освещала нам путь. Мы вступили на пологую равнину, часть парка Сент-Луис, и тут заметили повозку, которая ехала той же дорогой, что и мы. В нее было запряжено три лошади. Я тут же подумал о шамане с его скво и их лошади с поклажей. Виннету был того же мнения, что и я.
   Мы снова пришпорили лошадей и молча поскакали дальше. Быстро темнело. Виннету, не покидая седла, пригнулся как можно ниже к земле, чтобы не терять из виду следов, но через несколько минут их уже невозможно было различить. Луна едва светила сквозь неожиданно набежавшие облака на небе, ее света было явно недостаточно. Виннету спешился, я вслед за ним. Мы повели лошадей в поводу, а сами шли в довольно нелепой, наверное, со стороны позе — почти на четвереньках — только так еще можно различить какие-то следы. Потом луна вообще зашла за тучи. Не лучше ли встать здесь лагерем, а наутро вновь пойти по следу, подумали мы.
   Пока мы рассуждали об этом, легкий ветерок донес до нас запах гари. Мы велели своим спутникам ждать и тихо пошли вперед. Через некоторое время у правого склона долины мы вышли на маленькую, окруженную деревцами полянку, где горел костер. Мы подползли и увидели трех лошадей и двух человек, сидевших у огня, но кто именно это был, разглядеть было невозможно. Наконец, подобравшись совсем близко, мы разглядели лица сидевших у костра. Виннету зашептал:
   — Уфф! Шаман и его скво!
   — Да, это они. Так мы и думали.
   — Возьмем их в плен? Как считает мой брат?
   — Если мы их захватим, то потом намучаемся с ними. Если отпустим — шаман снова улизнет. Так что выходит все же правильнее будет, если мы их захватим.
   — Давай. Позвать остальных?
   — Нет. Мы возьмем его прямо сейчас, пока он не ждет нападения.
   Мы подобрались к костру насколько могли близко. Скво ела, а ее муж в ленивой позе развалился на траве.
   — Пошли! — шепнул Виннету.
   Мы резко поднялись и прыгнули на шамана. Он вскрикнул, но я дважды ударил его по голове кулаком, и лжекраснокожий затих. Мы связали проходимца его собственным лассо, и Виннету пошел за нашими спутниками, чтобы переночевать прямо здесь — место для лагеря было весьма подходящим. Они подъехали и спешились. Скво мы нисколько не заинтересовали, она вообще ничего не сказала, когда мы схватили ее мужа. Апаначка позвал свою мать к костру, указал на скво и сказал: «Это Тибо-вете-Элен!»
   Кольма Пуши какое-то мгновение тупо смотрела на скво, а потом спросила с тихим вздохом:
   — Это моя любимая Токбела?
   — Да, это она, — подтвердил я.
   — Боже мой, во что превратилась красивейшая дочь своего народа! И как я изменилась, должно быть, тоже.
   Да, когда-то они обе были очень красивы, однако возраст, жизнь в лесу, постоянная нужда сделали Небо (Токбела означает на языке моки «Небо») такой, что ее собственная сестра не смогла сразу ее узнать.
   Кольма Пуши хотела опуститься на колени, чтобы заняться ею, но Виннету сказал:
   — Сестра моя еще не видела мужчину, она должна сначала спрятаться, потому что сознание возвращается к нему. Он не должен заметить, кто здесь. Там за деревьями можно укрыться.
   При этом он подразумевал, что и остальные тоже спрячутся. И Тибо, когда очнется, увидит лишь меня и Виннету.
   Нам не понадобилось долго ждать этого, вскоре он пошевелился и открыл глаза. Узнав нас, он вскричал:
   — Апач! И Олд Шеттерхэнд! Уфф! Что вам от меня надо? Что я вам сделал, зачем вы меня связали? Немедленно развяжите!
   — Если мы вас на время и развяжем, то очень скоро снова свяжем. Такова традиция прерии.
   — Но по той же традиции на человека нападают и связывают его, только если он в чем-то виновен. Разве я дал вам для этого повод?
   — Все повторяется!
   — И сейчас повторилось?
   — Не то, чтобы прямо, но опосредованно повторилось то, что уже было.
   — Опосредованно? Уфф! Как это?
   — Бросьте эти ваши «уфф!» — не надо корчить из себя индейца! Карточный шулер Тибо хорошо знает, о чем я говорю. Разве не так?
   — Черт возьми, какой такой шулер?
   — Да-да, могу повторить: шулер, вор, разбойник, фальшивомонетчик, убийца и так далее. Можно продолжить перечень нелестных для любого порядочного человека слов, которые, однако, подходят к вам, и этот перечень может быть очень длинным.
   — А к вам они разве не подходят?
   — Хау! Хотите знать, за что мы вас связали? Я скажу пока только одно: вам скоро придется испытать радость свидания.
   — Свидания? Что за чепуху вы несете?
   — Никоим образом.
   — А где это случится?
   — У Чертовой Головы.
   — Когда?
   — Двадцать шестого сентября.
   — Как я уже понял, вы любите говорить загадками, но меня вы не введете так легко в заблуждение, отнюдь.
   — Тогда скажем иначе, не двадцать шестого сентября, а в день святого Циприана. Это вам будет понятнее.
   — Циприан? Какое отношение имеет ко мне этот святой?
   — Вы с ним встретитесь в его день у Чертовой Головы.
   — Кто это сказал?
   — Дэн Эттерс.
   — Черт возьми, кто это? Не знаю такого.
   — Зато он вас знает.
   — Сомневаюсь.
   — Разве. Он же письма вам пишет.
   — Понятия не имею ни о каких письмах.
   — Письма на коже, написанные киноварью. Разве это не так?
   — Никогда не получал подобных писем.
   — Одно из них сейчас лежит у вас в седельной сумке.
   — Вы что, рылись в моих вещах?
   — Конечно.
   — Когда же?
   — Когда это нам потребовалось. По моим подсчетам, вы должны прибыть к Чертовой Голове ровно за день до дня святого Циприана, поэтому мы вас немного притормозили. Зачем вам туда вовремя приезжать?
   — Я хотел, чтобы мы вместе встретили здесь праздник.
   — А если мы хотим, чтобы вы оставались здесь.
   — Мало ли чего вы хотите! Гораздо важнее в данном случае, устраивает ли это меня. Мне сейчас надо быть в совсем другом месте.
   — И где же, позвольте вас спросить?
   — Это вам не обязательно знать.
   — Тогда я скажу вам вот что: вы поедете туда, куда нужно нам.
   — Мне это не нравится.
   — А нам наплевать, по душе вам это или нет. Скажите, кто такой Вава Деррик, о котором говорила ваша скво? Мне это очень хочется узнать.
   — Спросите ее об этом сами.
   — Собственно, нам это уже ни к чему. «Вава» — слово моки, думаю, что ваша жена — индеанка племени моки. Так моки называют своих родных.
   — Ничего не имею против.
   — Зато у меня есть кое-что против. Вы что-то затеяли против ее брата.
   — Думайте что хотите.
   — Против него и всей семьи Бендеров.
   — Черт возьми! — закричал он, будучи не в состоянии скрыть своего испуга.
   — Не волнуйтесь так сильно, пожалуйста. Лучше скажите: что вы знаете об этой семье? Ищут некоего Фреда Бендера.
   От страха он как будто онемел.
   — Что ж, продолжим. Этого Фреда Бендера вы должны были оттащить к осэджам, где бы вы с ним и посчитались.
   Он ожил, поняв, что надо не молчать, а как-то защищаться.
   — Посчитаться? Чепуха какая-то!
   — У вас была налажена торговля шкурами и кожей с небезызвестным на Западе бандитом по кличке Генерал, и любые нелады с ним могли стоить вам головы.
   — Не знаю я никакого Генерала.
   — Вы должны были в этой ситуации убить с ним нескольких осэджей.
   — У вас явно нездоровая фантазия, мистер Шеттерхэнд!
   — Отлично. Шако Матто, как вы знаете, находится среди нас. Он уже видел вас, но ничего не сказал, чтобы не портить нам удовольствие уличить вас.
   — Вот и получайте свое удовольствие, но только я вам в этом не помощник!
   — Пожалуйста, если не хотите, не помогайте нам. Но когда мы будем получать удовольствие, вы будете при этом присутствовать, и вам при этом предстоит сыграть главную роль.
   — Только скажите, черт возьми, что вы от меня хотите?
   — Ничего особенного, просто хочу вас кое-кому показать.
   — Это кому же?
   — Одному индейцу. Хочу посмотреть, знаете ли вы его.
   Я позвал Кольма Пуши. Она подошла и встала перед шаманом.
   — Посмотрите на него внимательнее, — приказал я Тибо. — Вы ведь знаете его.
   Взгляды их скрестились. В глазах Тибо что-то мелькнуло — я это заметил, — но он ничего не сказал.
   — Наверное, вы узнаете меня, как только услышите мой голос, — сказала Кольма Пуши.
   — Тысяча чертей! — воскликнул он.
   — Вспоминаешь?
   — Нет, нет, нет!
   — Вспомни о Чертовой Голове! Там ты бросил меня, убийца!
   — Уфф! Разве мертвые оживают? Быть не может!
   — Да, как видишь, мертвые иногда оживают, чтобы воздать негодяям за их преступления. Но я не мужчина, а женщина.
   — Не может такого быть!
   — Но это так. Я Техуа Бендер.
   — Техуа!
   — Техуа Бендер!
   Он закрыл глаза и затих.
   — А вы его узнали? — спросил я Кольма Пуши тихо.
   — Сразу же, как только увидела.
   — Хотите с ним еще поговорить?
   — Нет, уже нет.
   — А со своей сестрой?
   — Да.
   Взяв Тибо за плечи, я поставил его лицом к дереву. Так негодяя привязали к толстому стволу, и за все это время он не произнес ни слова. С него было достаточно. Появление убитого им, как он до сих пор думал, человека совершенно раздавило его, он теперь был и отвратителен, и жалок.
   Кольма Пуши села рядом с сестрой, и мне стало очень интересно. Узнала ли та ее?
   — Токбела, дорогая Токбела, — проговорила Кольма Пуши, взяв сестру за руку. — Узнаешь ли ты меня?
   Скво не отвечала.
   — Токбела, я твоя сестра Техуа.
   — Техуа! — выдохнула помешанная.
   — Посмотри же на меня. Ты должна меня узнать.
   Но Токбела даже не подняла опущенных глаз.
   — Назовите ей имя своего младшего сына, — шепнул я Кольма Пуши.
   — Токбела, послушай! Фред здесь, Фред Бендер здесь.
   Тут она подняла взгляд и медленно повторила:
   — Фред Бендер. Фред Бендер.
   — Ты знаешь Эттерса? Дэниела Эттерса?
   Она съежилась и ответила:
   — Эттерс, Эттерс — злой человек, очень злой человек.
   — Он убил нашего Вава Деррика. Слышишь? Вава Деррика.
   — Вава Деррик! Где мой миртовый венок?
   — Его давно уже нет. Но зато я здесь, твоя сестра Техуа.
   В глазах скво появилось какое-то выражение, и она спросила:
   — Техуа Бендер? Вот, вот моя сестра!
   — Да, твоя сестра. Погляди на меня получше. Узнаешь?
   — Техуа, Техуа — Токбела, Токбела… Это я!
   — Да, Техуа — это я, а ты знаешь моих сыновей, Фреда и Лео? — Фред Бендер, Лео Бендер, Фред мой!
   — Да, он твой, ведь ты любила его.
   — Любила, очень любила, — сказала она и мягко улыбнулась.
   — Фред мой мальчик. Фред в моих руках, в моем сердце.
   — Ты пела ему колыбельную.
   — Колыбельную, да.
   — А потом наш Вава Деррик забрал его с Лео в Денвер. Слышишь меня? Вава Деррик отвез вас в Денвер.
   Это имя пробудило в ней какие-то смутные, но явно неприятные воспоминания. Она печально склонила голову, положила на нее сверху руку и сказала:
   — Денвер, Денвер, там мой миртовый венок.
   — Опомнись, опомнись! Посмотри на меня!
   Она положила руки ей на голову по бокам, повернула так, чтобы та могла видеть ее лицо, и добавила:
   — Посмотри на меня и назови мое имя. Кто я, скажи!
   — Кто я? Я Токбела, я Тибо-вете-Элен! Кто ты, ты? — Тут она словно впервые увидела сестру, и во взгляде ее мелькнуло впервые нечто осмысленное, потом она заявила: — Ты мужчина.
   — Бог мой, она меня не узнала.
   — Вы хотите слишком многого сразу, — сказал я. — Надо дождаться просветления, а пока все это — напрасные усилия.
   — Бедная Токбела, бедная моя сестра!
   Она положила голову скво к себе на грудь и погладила ее морщинистые щеки. Такое проявление нежности было настолько непривычно для несчастной, что она снова прикрыла глаза и приняла умиротворенный вид. Но это продолжалось недолго. Внимание ушло с ее лица и уступило место обычной для нее апатичной безмятежности.
   Тут Апаначка наклонился к своей матери и спросил:
   — Токбела была красивой в молодости?
   — Очень, очень красивой.
   — И дух ее был при ней?
   — Да, был.
   — И она была счастлива?
   — Так же, как цветы в прерии, когда их освещает солнце. Она была любимицей племени.
   — И кто же забрал у нее счастье и душу?
   — Тибо, тот, кто стоит вон там, у дерева.
   — Это неправда, — закричал он, слышавший, конечно же, каждое слово этого диалога сестер. — Это не я сделал ее безумной, а ваш брат, который нарушил нашу помолвку. Ему и адресуйте все ваши претензии, а не мне.
   И тут поднялся Шако Матто, стал перед ним и произнес:
   — Собака, как ты еще смеешь лгать! Я не ведаю, что чувствуют бледнолицые, как они любят, но если бы ты не встал на пути у этой скво, она бы не потеряла свою душу и была бы счастлива так же, как и раньше. Мне внушают отвращение и жалость твои глаза, и все твое лицо не нравится мне, но твои дела гораздо хуже твоего лица койота. Безумная не может тебя обвинить и требовать наказания для тебя, я сделаю это вместо нее. Признайся, что задумывал против нас, когда мы принимали тебя, как гостя?
   — Ничего я не задумывал!
   — Ты помогал убивать наших воинов.
   — Нет.
   — Уфф! Ты еще услышишь мой ответ на эту ложь!
   Осэдж подошел к нам и спросил:
   — Почему мои братья хотят брать этих людей на Чертову Голову? Он вам там нужен?
   — Нет, — ответил Виннету.
   — Тогда послушайте, что скажет вам Шако Матто. Я скакал с вами сюда, чтобы отомстить за то, что когда-то с нами сотворили. Мы поймали Тибо-така, сейчас очередь за Генералом. До сих пор я помалкивал. Теперь я знаю, что Генерала я не получу, потому как причин для мести у других больше, чем у осэджей. Ладно, с меня хватит и Тибо-така, но мне он нужен сегодня, сейчас! Я не стану убивать его, как убивают собаку. Я понял, как вы действуете в таких случаях, давая последнюю возможность тому, кто заслуживает смерти, побороться за свою жизнь. Он принадлежит мне — я на этом настаиваю, но он должен защищаться. Посоветуемся. Отдайте его мне, пусть он поборется со мной, если же вы не согласны на это и хотите защитить его, то я его расстреляю и вас спрашивать не стану. Даю вам четверть часа на размышление. Делайте что хотите, но я сдержу свое слово. Или я буду с ним драться, или просто застрелю его. Я сказал. Хуг!
   Он отошел в сторонку и сел. Его заявление прозвучало для нас как гром среди ясного неба. Шако Матто говорил все это тоном, не оставляющим никаких сомнений в серьезности его намерений, и мы не сомневались, что он взвесил каждое свое слово. Дилемма представлялась совсем простой: если мы не разрешим бой, Тибо через пятнадцать минут станет трупом; если позволим, он сможет обороняться и у него появится шанс спасти себе жизнь.
   Наши переговоры длились менее пяти минут. Бой состоится! Тибо, конечно, отказался, но когда узнал, что насчет расстрела осэдж не шутит, согласился. Что касается оружия, то Шако Матто был настолько великодушным, что предоставил право выбора своему противнику. Тот выбрал ружья. Каждому предоставлялось право, по команде Виннету, сделать три выстрела, но не больше, одновременно, с расстоянии в пятьдесят шагов. Я отсчитал на ровной площадке нужную дистанцию. Потом по краям отчертил линию огня, чтобы цели были одинаково видны. Мы развязали Тибо руки. Но на ногах его оставили ремень, который не мешал ему стоять и медленно ходить, но убежать шаман не смог бы. Потом мы дали ему ружье с тремя патронами и отвели на огневой рубеж. Все мы пошли посмотреть на поединок, только скво осталась у костра.
   По знаку Виннету раздались два выстрела, слившиеся в один. Оба противника промахнулись. Тибо издевательски засмеялся.
   — Не смейтесь, — предупредил я его. — Вы не знаете осэджей! Вы подумали о том, каково будет ваше последнее желание в смертный час? Может, у вас найдется к нам какое-то поручение?
   — Я желаю, чтобы, когда меня не станет, вас тоже прибрал к себе дьявол!
   — Подумайте о скво.
   — Думайте о ней сами. Меня ее судьба больше не касается.
   — Well! Еще один вопрос. Генерал — это Дэн Эттерс?
   — Сами спросите его об этом!
   И он снова вскинул ружье. Виннету дал знак, и прогремели новые выстрелы. Тибо вскрикнул, схватился рукой за грудь и медленно опустился на землю.
   Виннету склонился над ним и обследовал рану.
   — Пуля попала прямо в сердце, он мертв.
   Осэдж медленно подошел, внимательно осмотрел тело своего противника, не произнеся при этом ни слова, потом отошел к костру и сел на землю. Он снова стал замкнут и недоступен. Мы же принялись копать могилу — Хаммердал и Холберс были в этом деле непревзойденными мастерами. Скво и не подозревала о том, что стала вдовой, и это меняло ее положение к лучшему — все ей было невдомек.
   О следующей ночи можно ничего не рассказывать. Она прошла спокойно. Наутро все пошло как обычно. Апаначка скакал рядом со своей матерью и все пытался завести с ней обстоятельную беседу. О чем они разговаривали, не знаю, могу сказать только, что отвечала скво на вопросы сына лишь односложно и то изредка. Апаначка выглядел грустным. Ему было далеко не безразлично, что Тибо-така, которого он считал своим отцом, умер такой смертью.
   Мы полагали, что приближаемся к концу своего путешествия, а продвижение вперед становилось чем дальше, тем опаснее. Можно было сказать почти наверняка, что Генерал еще постарается устроить нам немало неприятностей. Здесь хватало таких местечек, где можно было надежно укрыться и откуда удобно стрелять, но все было тихо. Или он не знал о нашем приближении, или же он отложил засаду до водопада или самой Чертовой Головы.
   Чтобы не утомлять вашего внимания лишними подробностями, замечу лишь, что уже к вечеру мы были у Пенистого водопада. Он напоминает знаменитый водопад Лаутербруннер в Швейцарии, только скалы там не такие высокие и срывающиеся вниз каскады воды в три раза мощнее. Над скалами нависает лес, да и снизу все зелено от сплошного лесного покрова. Пока мы находились под этим покровом, все вокруг казалось сумрачным.
   — Как идет отсюда дорога к Чертовой Голове? — спросил я Кольма Пуши. — Там нам нужно поискать юта.
   — Сначала налево через лес, а там по горам наверх, — отвечала она. — Вас беспокоят юта?
   — Нет, но мы должны знать, где они находятся.
   — Я все еще отношусь к их племени и могу поговорить с ними. Пока я с вами, вам нечего бояться.
   Мы, естественно, рассказали ей о наших встречах с Тусага Саричем и его воинами.
   — Мы их не боимся, и ваша помощь нам не обязательна, — ответил я ей.
   — Почему же?
   — Они хотят нам отомстить и обещали Генералу свою помощь в этом деле. Это два важных обстоятельства, направленных против нас, ваш авторитет у них, конечно, — хорошая защита, но в данном случае, наверное, недостаточная. В лучшем случае, последуют длинные переговоры, во время которых Генерал, скорее всего, ускользнет. Нет, нет, мы уж как-нибудь сами с ним разберемся.
   — Тогда поехали! Я хорошо знаю этот лес и эти скалы и поведу вас.
   И она поскакала вперед. Через полчаса стало темнеть, и мы спешились, ведя лошадей в поводу. На открытых пространствах темнело гораздо медленнее, а здесь, в лесу, уже стояла ночь. Мы шли дальше и дальше, казалось, это будет длиться бесконечно. Но вдруг мы услышали впереди ржание и остановились.
   Чья это лошадь? Нужно было выяснить. Все остались стоять на месте, а мы с Виннету начали осторожно красться вперед. Скоро перед нами посветлело. Лес кончился, открылась скальная стена, а по ней шла прямая, как стрела, тропа. То был единственный пусть к Чертовой Голове. Эту тропу на границе леса и скал охраняли капоте-юта. Мы никак не могли миновать этого места. Юта это знали и поэтому именно здесь расположились лагерем, чтобы перехватить нас. Господи, какая глупость! Они, видно, не могли даже допустить того, что мы не собираемся попадать в их руки. Пришлось дать им понять, что к чему бывает в таких делах.
   Генерала с ними не было, но зато мы увидели того, кого никак не ожидали встретить в их компании — Олд Шурхэнда! Следовательно, как мы с Виннету оба и предвидели, его поймали. И зачем только он покинул нас на ночь глядя? Я почувствовал злость и досаду на него…
   — Надо же, опять он стоит, привязанный к дереву, опять пленник, — сказал я. — Небось ждет, когда мы придем и снова выручим его.
   — Что собирается делать мой брат Шеттерхэнд? — спросил Виннету, когда заметил по выражению моего лица, что я принял какое-то решение.
   — Хочу позвать наших.
   — Чтобы освободить его?
   — Да. А если вождь апачей мне не поможет, я один прыгну в самую кучу краснокожих парней. У этой истории должен наступить когда-нибудь конец.
   — Уфф! Виннету охотно присоединится к тебе.
   — Тогда давай сделаем так — я уведу коней в укрытие, а ты пока останься здесь.
   Я помчался назад — нельзя было терять ни минуты. То, что мы затеяли, можно было осуществить еще засветло. Спрятать здесь лошадей не представляло совершенно никакого труда. Трескова мы оставили сторожить лагерь. Когда мы подошли к тому месту, где я оставил Виннету, он как раз обдумывал различные тактические ходы. Остальные большим полукругом расположились вокруг. Обменявшись несколькими фразами, мы приступили к операции. Чувство вины меня больше не мучило. Мой гнев искал выхода, а мудрый Виннету был настолько дальновиден, что не стал меня ни от чего удерживать.
   Вождь Тусага Сарич сидел неподалеку от пленника, видимо, для того, чтобы постоянно держать его в поле своего зрения. Краснокожие молчали. И вдруг мы как из-под земли выросли прямо перед ними. Виннету мгновенно разрезал ремни на Шурхэнде, а я, прыгнув на вождя, схватил его за горло одной рукой, а другой ударил по затылку так, что он рухнул на землю. Индейцы повскакали, схватились за оружие и испустили воинственный клич. Я тут же наставил ствол штуцера на голову вождя и крикнул:
   — Тихо, или я разнесу Тусага Саричу голову!