Май Карл. Верная Рука

   — Она требовала от этого мнимого врача миртовый венок, но он быстро вывел ее из комнаты.
   — Он ведь хотел уехать только утром. Почему он переменил свое решение?
   Тут встал ковбой и сказал:
   — Здесь я могу вам помочь, мистер Шеттерхэнд. Этот незнакомец вышел во двор, чтобы взглянуть на своих лошадей. Он услышал смех в комнате, когда мистер Хаммердал рассказывал одну из своих веселых историй, и спросил меня, что это за люди в доме. Я ему, конечно, ответил и даже в темноте заметил, как он ужаснулся. Потом мы вместе подошли к дому, и он долго стоял у окна и наблюдал за вами. Потом он дал мне несколько долларов и сказал, что ему нельзя здесь оставаться, потому что недавно в Канзас-Сити он выиграл у вас процесс, связанный с крупной суммой денег, и теперь боится кровавой мести. Поэтому ему лучше сейчас тайно уехать, а я не должен был говорить вам, что видел его. У этого дьявола был такой жалкий вид, он был так напуган, что я помог ему и вывел его со двора. Потом он, наверное, укрыл где-то лошадей и эту женщину, а сам вернулся и попытался вас убить.
   — Мистер Белл, вы, конечно, совершили большую ошибку, но вы ведь не знали, что он негодяй и преступник. Он говорил только обо мне?
   — Да.
   — И ни одного слова об этом молодом воине, которого мы называем Апаначка?
   — Ни одного!
   — Well! Я хотел бы теперь осмотреть то помещение, в котором они отдыхали.
   Ковбой зажег фонарь и повел нас через двор к очень низкому зданию с плоской крышей, в котором и была, собственно, одна комната. Я, конечно, не рассчитывал на то, что наш шаман окажется настолько неосторожным, что оставит или потеряет что-нибудь важное, я делал только то, чего требовала самая элементарная осторожность. Писатель, который пишет длинные романы, не пережив сам все то, что описывает, сейчас, разумеется, сделал бы так, чтобы Олд Шетерхэнд нашел в этом домишке какое-нибудь письмо, сумку или что-нибудь иное, что сразу бы позволило нам разгадать все тайны. Но поскольку все, что я пишу, — истинная правда, то я должен признать, что не нашел ничего, совсем ничего. Поэтому я, удовлетворенный, отправился обратно в комнату, где уже все собрались, обсуждая эту интермедию.
   Если я сказал «удовлетворенный», то для этого было веское основание. Сегодня, как и на ферме Феннера, я чудом избежал смерти. Внутренний голос, предупреждавший меня при нашем прибытии сюда, принадлежал, несомненно, моему ангелу-хранителю. Я не прислушался, к нему, но тем не менее был спасен им, направившим в миг опасности мой взгляд в соответствующее окно. Сходство сегодняшнего происшествия с событиями на ферме Феннера было поразительным. Не хватало только нападения на наших лошадей или даже на нас самих; тогда бы оба вечера совпали почти полностью.
   Может быть, кто-то, смеясь, покачает головой, прочтя мои слова об ангеле-хранителе? Ну что ж, я охотно смирился бы с этим и взял бы на себя труд убедить сомневающегося, что ангел-хранитель все-таки существует. Но оставим это и продолжим наш рассказ.
   Я сел на тот же стул, где меня едва не настигла пуля шамана. Все еще пребывали в некотором возбуждении, поэтому обсуждение случившегося шло весьма оживленно, если не сказать, бурно. Больше всех неожиданным появлением Тибо-така и Тибо-вете был затронут, конечно, Апаначка, который, несмотря на мои возражения, продолжал считать их своими родителями. Все, кроме меня и Виннету, пытались убедить его в обратном, но он в ответ только тихо качал головой. Мне и Виннету это было вполне понятно. Что он мог еще нам ответить?! Естественно, об этих двоих ничего хорошего мы не могли сказать; А он не мог их никак защитить. Ему и не оставалось ничего другого, как только молчать, что он и делал с завидным упорством.
   Потом разговор переключился на цель и причины поездки шамана и его скво. Нам с Виннету было очень весело наблюдать, как все спорят друг с другом, пытаясь доказать каждый свое, естественно неверное, предположение. Мы не считали нужным делиться со всеми остальными нашими соображениями, потому лишь заверили, что завтра поедем за знахарем и выясним все, что нам еще не ясно.
   Отправляться в путь нам завтра надо было рано, пора уже было устраиваться на ночлег. Поскольку от Тибо-така вполне можно было ожидать, что он вернется и предпримет что-нибудь против нас, то я посчитал необходимым выставить часовых, как мы это делали в открытой прерии. Однако Харбор остановил меня и сказал:
   — Нет, сэр, этого я не допущу. Вы не знаете, что вас ждет впереди, может быть, вы не проведете спокойно уже ни одной ночи. Так что выспитесь хоть здесь! Я попрошу ковбоев и пеонов охранять ваш покой. Мы привыкли быть все время настороже. В конце концов, речь идет ведь лишь об одном человеке, который и так вас сильно боится. Если он попробует вернуться, то мои люди зададут ему перцу, не сомневайтесь. Так что вы можете спать спокойно.
   На том мы и порешили. Предварительно я еще раз сходил в загон и проверил, все ли там в порядке.
   Фермер был в общем прав. Знахарь, которому его спутница сейчас обуза, вряд ли сможет что-нибудь предпринять против нас. Однако что-то меня все равно тревожило. Мне не давала покоя одна мысль: для полного сходства происшествий сегодняшнего дня и того, что случилось на ферме Феннера, не хватает лишь одного — нападения!
   В итоге я очень поздно погрузился в тревожный сон и проснулся весь в холодном поту от какого-то, сейчас уже не помню какого именно, неприятного сна, так что я даже был рад, что снова бодрствую. Я встал и тихо, чтобы никого не разбудить, выбрался наружу. Появились звезды, и при их свете было видно довольно далеко. Я опять пошел к загону, где дежурили два пеона.
   — Все в порядке? — спросил я, закрывая за собой ворота.
   — Да, — последовал ответ.
   — Хм! Мой конь и конь Виннету обычно лежат ночью, сейчас они стоят, и это мне не нравится.
   — Они встали только что, когда вы пришли.
   — Из-за меня они не стали бы подниматься. Надо посмотреть!
   Я подошел к обеим лошадям. Они смотрели в сторону дома, глаза их беспокойно блестели, а когда они заметили меня, то стали фыркать. Такое их поведение было следствием специального воспитания. Они были приучены в отсутствие своих хозяев вести себя тихо вблизи опасности, если же появляемся мы, то они предупреждали нас фырканьем. Так было и сейчас. Я подошел к часовому и сказал:
   — Что-то здесь не в порядке. Что именно, я еще не знаю. Но будь внимателен! Где-то около дома бродят люди, друзья или враги, это мы увидим потом. Но раз они прячутся, то вряд ли это друзья. Либо они спрятались в кустах, либо еще ближе, в той высокой траве.
   — Вот дьявол! Это не могут быть бандиты, которых разыскивал Белл у Северного Соломона?
   — Посмотрим. Всегда лучше начинать действовать первым, чем дожидаться активности врага. Ага, я вижу: прямо напротив входа в дом что-то возвышается над травой. Так, теперь я не смогу вернуться в комнату, чтобы разбудить товарищей. У вас есть ружья?
   — Да.
   — Держите на прицеле вход. Но не стреляйте, пока я вам не скажу.
   Я сложил руки рупором около рта и трижды издал крик орла — так громко, чтобы он был слышен по крайней мере на полмили. Через несколько секунд раздался такой же крик, и тоже трижды, из дома. Это был ответ Виннету на мой предупреждающий сигнал. А еде через несколько секунд из травы поднялись многочисленные темные фигуры, и округа огласилась воем, в котором я узнал сигнал шайенов к атаке.
   Что они здесь делали? Как они попали сюда с истоков Репабликан-Ривер? Если они хотели напасть на ферму, значит, они откопали топор войны — так же, как осэджи. Впрочем, нам нечего было их бояться — мы были их друзьями. Вы помните, что рассказывал Шако Матто Олд Уобблу тогда, под деревом с копьем. Хотя я не был с Виннету в той войне шайенов с осэджами, но ни один индеец не мог быть другом Виннету и при этом врагом Шеттерхэнда.
   Странно было, что они не напали прежде всего на лошадей, как это обычно делают индейцы. Целью нападения был именно дом, что указывало на какие-то особые причины. По всей видимости, они собирались подкрасться к двери дома и, распахнув ее, ворваться внутрь, однако я успел предупредить тех, кто внутри, и, значит, нападение было сорвано.
   Меня очень волновало то, что могло случиться. Пока они продолжали стоять перед домом, хотя это было небезопасно, потому что его защитники могли начать стрельбу из окон. Потом они прекратили свои завывания и рев, и наступила полная тишина. Как я и предполагал, Виннету решил начать переговоры. Он открыл дверь, выступил вперед и произнес своим звучным голосом:
   — Я слышу военный клич шайенов. Это я, Виннету, вождь апачей, который курил с вами трубку дружбы и мира. Как зовут предводителя воинов, которых я вижу перед собой?
   Из полукруга, который образовывали воины от одного угла дома к другому, раздался один голос:
   — Вич Панака — Железный Нож — предводитель шайенов.
   — Виннету знает всех выдающихся воинов шайенов, но среди них нет Вич Панаки. С каких пор тот, кто называет себя так, стал вождем своего племени?
   — Он скажет это только тогда, когда захочет.
   — Хочет он сделать это сейчас?
   — Нет.
   — Почему? Разве он стыдится своего имени? Почему здесь появились шайены? Чего они хотят?
   — Нам нужен Шако Матто.
   — Уфф! Откуда они знают, что он здесь?
   — И об этом им не надо говорить.
   — Уфф, Уфф! шайены, кажется, могут только реветь, а не говорить! Виннету привык, что ему отвечают, когда он спрашивает. Если вы ему не ответите, он уйдет обратно в дом и будет спокойно ждать, что произойдет.
   — Нам нужен Шако Матто, осэдж. Выдайте его нам, и мы уйдем.
   — Для шайенов будет лучше, если они сразу уйдут, не дожидаясь выдачи вождя осэджей.
   — Мы не уйдем, пока вы нам его не выдадите. Мы знаем, что в доме находятся Виннету, Олд Шеттерхэнд, а также молодой вождь найини-команчей Апаначка, которого вы нам тоже должны выдать.
   — Вы хотите убить Шако Матто?
   — Да.
   — И Апаначку тоже?
   — Нет. С ним ничего не случится. С ним кое-кто хочет просто поговорить. Потом он пойдет, куда захочет.
   — К вам не выйдет ни он, ни Шако Матто.
   — Тогда мы будем считать Виннету и Шеттерхэнда врагами и убьем их!
   — Попробуйте, но вряд ли это вам удастся.
   — Виннету, видно, совсем обезумел. Он не видит, что наших воинов больше восьмидесяти? Мы даем вождю апачей час, чтобы посоветоваться с Олд Шеттерхэндом. Если через час нам не будут выданы Шако Матто я Апаначка, вы все умрете. Хуг!
   Прежде чем Виннету успел ответить, случилось нечто, чего ни он, ни предводитель шайенов совсем не ожидали. И в этом был виноват я. Все обстоятельства этого неожиданного нападения показывали, что мы имеем дело с очень неопытными людьми. Нападая на дом, они выстроились перед ним дугой, словно нарочно подставляясь поудобнее обстрелу из окон; это, конечно, было ошибкой. Апач тоже явно с презрением относился к этим восьмидесяти индейцам, называя их не «воины шайенов», а просто «шайены»; тут уж я слишком хорошо знал своего Виннету. Разве должны мы относиться к этим людям как к старым, опытным воинам? Это мне и в голову не пришло бы. Самым лучшим мне показалось побыстрее окончить дело; не надо им давать возможности похвастаться, что мы обходились с ними как с настоящими воинами. Поэтому я незаметно от них выскользнул из загона, лег на землю и пополз в траве за спинами воинов, пока не оказался около Железного Ножа. Мне удалось проделать это довольно легко и быстро, потому что все взгляды шайенов были устремлены не назад, а вперед, на дом. Едва только их предводитель сказал свое последнее властное «Хуг!», как я вскочил, ринулся сквозь строй индейцев и встал рядом с вождем. Пока шайены не оправились от моего неожиданного появления, а Виннету не успел ответить как полагается на этот смехотворный ультиматум, я громко сказал:
   — Не надо ждать целый час нашего решения, шайены могут выслушать его прямо сейчас. Это я, Олд Шеттерхэнд, шайены хорошо знают мое имя. Если среди вас есть хоть один, кто решится поднять на меня руку, пусть выйдет вперед!
   Как я ожидал, так и вышло. Воцарилась напряженная тишина. Если мое смелое, на первый взгляд, даже безрассудное появление было для них только неожиданностью, то теперь мое заявление просто ошеломило их, тем более что я стоял перед ними так спокойно, словно за стойкой бара, хотя в руках у меня не было ружья. Не медля ни секунды, я взял за руку вождя и сказал:
   — Вич Панака через несколько минут узнает, что мы решили делать. Он пойдет со мной!
   Я взял его крепче за руки и пошел с ним к дому. С моей стороны это было просто наглостью, которая, впрочем, сделала свое дело: индейцы были так смущены, что не делали никаких попыток сопротивляться. Как ребенка, я подвел вождя к Виннету, который взял его за другую руку. Вдвоем мы ввели, вернее, втащили индейца в дом и закрыли дверь.
   — Скорее дайте свет, мистер Харбор! — крикнул я, входя в темную комнату. Сначала вспыхнула спичка, а затем Харбор зажег и лампу, при свете которой мы могли рассмотреть лицо Железного Ножа. Оно нам понравилось в этот момент.
   Все произошло так быстро, что шайены только теперь осознали, какую большую ошибку они совершили. Мы услышали их крики и вопли, однако нимало не волновались, потому что, пока их вождь был в нашей власти, нам нечего было бояться каких-нибудь выпадов со стороны индейцев. Я пододвинул вождю стул и сказал дружелюбно:
   — Вич Панака может сесть! Мы друзья шайенов и рады видеть его у себя как гостя.
   Ему эти слова показались тоже, наверное, очень странными, поэтому он без возражений сел. Он, пришедший с восьмьюдесятью воинами, чтобы захватить небольшую ферму, через десять минут после первого воинственного крика в самом деле был уже в ней, правда, не как победитель, а практически как пленник или заложник, и теперь он не мог не уловить иронии в моих словах. Моя дерзость, которая заслуживала, конечно, порицания, все-таки предотвратила кровопролитие и сделала ситуацию даже в чем-то забавной. В итоге все козыри были у нас, шайены же остались ни с чем.
   По выражению лица Виннету и по его взгляду я понял, что заслужил его похвалу. В глубине души я просто ликовал, но сказал лишь несколько слов:
   — Я вижу все, что хочет мне сказать мой брат, но в ответ говорю одно: он — мой учитель, а я всего лишь ученик. — Мы без слов пожали друг другу руки.
   Шайен тем временем сидел, не смея поднять глаз. Напротив него сидел Шако Матто, который, бросив на него мрачный взгляд, спросил:
   — Узнает ли меня вождь шайенов? Я Шако Матто, вождь осэджей, выдачи которого вы требуете. Как он думает, что мы с ним сделаем?
   На скрытую угрозу, которая прозвучала в этих словах, последовал ответ:
   — Шеттерхэнд назвал меня гостем.
   — Так сказал он, не я. Вы потребовали моей смерти, теперь я имею право потребовать твоей.
   — Олд Шеттерхэнд защитит меня.
   На это заявление, относящееся ко мне, я строго ответил:
   — Это будет зависеть от того, как ты будешь себя вести. Если ты правдиво расскажешь мне все, что я потребую, тогда я возьму тебя под свою защиту. Вы не встречали сегодня белого с краснокожей скво?
   — Мы видели их.
   — Этот человек вам сообщил, что мы находимся здесь и что с нами Шако Матто?
   — Да.
   — За это сообщение он потребовал себе Апаначку? Ты, кстати, видишь его здесь.
   — Да.
   — Что он хотел сделать с Апаначкой?
   — Этого я не знаю, потому что не спрашивал его — нам безразлична судьба этого неизвестного молодого воина.
   — Где находится этот белый?
   — Я не знаю.
   — Не обманывай меня! Ты должен был как-то передать ему Апаначку. Если ты скажешь мне еще хоть раз неправду, я передам тебя Шако Матто, твоему заклятому врагу. Итак?
   Угроза подействовала. шайен ответил:
   — Он там, с моими воинами.
   — Его скво с ним?
   — Нет. Она осталась там, где лошади.
   Прежде чем я успел продолжить свой допрос, вмешался Виннету:
   — Я много раз был у шайенов, но никогда не видел Вич Панаку, как это вышло?
   — Мы из племени нуквейнт-шайенов, у которых вождь апачей никогда не был.
   — Я узнал, что хотел. Мой брат Шеттерхэнд может продолжать.
   Я опять спросил шайена:
   — Я вижу, вы взяли в руки томагавки войны. Против кого вы пошли войной?
   Он помедлил с ответом и, лишь когда я сделал угрожающее движение к Шако Матто, сказал:
   — Против осэджей.
   — Я так и думал! Вы услышали, что осэджи покинули свой лагерь и отправились походом против бледнолицых, и вы решили воспользоваться случаем?
   — Да.
   — Тогда радуйтесь, что встретили нас. Осэджи вернулись. Они с радостью получили бы восемьдесят скальпов. Я думаю, что эта весть склонит вас к миру. Что вы будете теперь делать?
   — Мы возьмем с собой Шако Матто, а Апаначка может остаться с вами.
   — Что за глупости! Ты мой пленник, и ты знаешь, что я не стану этого делать. Ты думаешь, мы боимся твоих людей? Нуквейнт-шайены известны как никудышные воины.
   — Уфф! — вспылил индеец. — Кто сказал эту ложь?
   — Это не ложь. Сегодня вы сами это подтвердили. Вы начали свое нападение, как юнцы. Если мы расскажем о том, как я привел тебя сюда, все в горах и в прерии будут смеяться, а остальные племена шайенов откажутся от вас из-за стыда. У тебя есть выбор. Если ты хочешь войны, то как только раздастся первый выстрел на улице, мы убьем тебя. Ваши пули вряд ли…
   — Зачем так много слов? — прервал меня Виннету, вставая и направляясь к Железному Ножу. — Мы покончим с шайенами прямо сейчас!
   Виннету подошел к шайену и одним быстрым движением сорвал у него висевший на груди талисман. Вождь вскочил с испуганным криком, но я удержал его и, усадив обратно на стул, сказал:
   — Сиди смирно! Ты получишь назад свой талисман, если только будешь слушаться и повиноваться!
   — Да, именно так, — согласился Виннету. — Я хочу, чтобы шайены вернулись домой с миром. Если вы поступите так, то ничего плохого не случится и никто не узнает, что вы вели себя как малые дети. Если ты не согласишься, я брошу твой тотем в очаг, и потом заговорят наши ружья. Хуг!
   Кто знает, что для индейца, тем более для вождя, значит его тотем и какой позор для него потерять его, тот, конечно, не удивится, что шайен, пусть и после долгих споров и сопротивления, согласился на наши требования.
   — У меня тоже есть одно условие, — объявил вдруг Тресков.
   — Какое? — спросил я.
   — Шайены должны выдать нам Тибо-така и Тибо-вете.
   — Это совершенно немыслимо! Это было бы с нашей стороны большой ошибкой. Я убежден, что знахарь давно уже убрался отсюда. Как только я увел вождя шайенов, он понял, что дело проиграно, и сейчас его уж и след простыл. Но, по-моему, это даже лучше для нас, почему — это вы скоро узнаете.
   О заключении мира с шайенами не стоит много распространяться. В конце концов они были даже рады бескровному окончанию их неумелого нападения на ферму. Они уехали к полудню, а через час после них отправились и мы, и с нами Шако Матто с оружием, как свободный человек. Он был очень рассержен из-за того, что от нас опять ускользнул шаман, но как всегда веселый Дик Хаммердал успокаивал его:
   — Вождь осэджей может не волноваться, он обязательно попадется нам. Кому суждена виселица, тот от нее не уйдет.
   — Для него мало виселицы, он должен умереть в страшных мучениях, — ответил осэдж
   — Смерть в любом случае — самая страшная казнь Он будет повешен. Для этого парня и не может быть лучшей смерти. Не так ли, Пит Холберс, старый енот?
   — Да, дорогой Дик, — ответил длинный Пит — Ты как всегда, совершенно прав!

Глава II
КОЛЬМА ПУШИ

   На следующий день после того, как мы покинули ферму Харбора, лошадь Трескова оступилась, упала и сбросила седока, но тут же поднялась и понеслась дальше. Одна нога полицейского зацепилась в стремени, и лошадь проволокла его несколько метров по земле. Хотя мы быстро помогли ему и остановили резвое животное, но все же предотвратить удар копытом не удалось. К счастью, он пришелся не на голову, а на плечо. На месте удара очень скоро появилась опухоль, Тресков ощутил, что у него онемела половина тела. Теперь он едва мог двигать ногой, то есть ехать верхом был не в состоянии, а это означало, что мы не могли двигаться дальше.
   На наше счастье, поблизости был ручей, и мы перенесли Трескова к нему, а потом разбили лагерь.
   Виннету осмотрел раненого. Кости не были повреждены, но место, куда ударило копыто, не только вспухло, но и побагровело. Мы сделали холодный компресс и попробовали вправить Трескову сустав, но он буквально взвыл. У нашего бравого полицейского было много разных достоинств, но терпеливость не входила в их число, увы… Впрочем, не он один не умел мужественно переносить боль, по моим наблюдениям, никто из представителей белой расы не может похвастаться этим, во всяком случае, в сравнении с индейцами.
   Он стонал при каждом нашем прикосновении к ране и при каждом собственном движении; впрочем, мы на это особого внимания не обращали, тем более что онемение у него прошло. Он мог шевелить рукой и ногой уже на следующий день. Через два дня опухоль была едва видна, боль утихала, и мы решили двигаться дальше.
   Это досадное происшествие стоило нам трех дней, и наверстать их было никак нельзя. Олд Шурхэнд с момента своего прибытия в парк забрался так далеко, что мы были уже почти готовы отказаться от мысли догнать его.
   И все же не делать этого было никак нельзя. Шурхэнд был один, а за ним шли люди, которым он не доверял. Если бы он знал, что Генерал направляется в ту же сторону и даже в в тот же самый парк, он бы, разумеется, принял какие-то меры предосторожности, но он этого не знал. Я опасался и Олд Уоббла, а кроме того, мне не было точно известно, куда именно движется король ковбоев и его спутники, у меня были лишь смутные предположения на этот счет. Вполне могло быть и так, что он идет за нами по пятам, одержимый планами мести. То обстоятельство, что его лошадь была у нас, хотя по существу ничего не меняло, но все же немного сдерживало его. И вот теперь эта трехдневная задержка давала ему возможность свести все наше преимущество на нет.
   Мне надо было подумать и о Тибо-така. О цели его поездки мы по-прежнему не знали ничего наверняка, но то, что он направлялся в Форт-Уоллес, было ложью. Я, как и Виннету, полагал, что белый шаман был послан Генералом в Колорадо по дороге, неизвестной никому из нас. Там они должны были в каком-то определенном месте встретиться. Но один человек, который к тому же вез с собой жену и поэтому был затруднен в любом маневре, никаких опасений не вызывал.
   Так что дальше мы двигались с большей осторожностью, прошли вдоль границы и значительно углубились на территорию Колорадо без каких-либо помех. Никаких следов присутствия в этих краях тех, кого мы опасались, нам не встретилось. Мы находились теперь вблизи Стремительного ручья. Виннету знал там старый, давно заброшенный лагерь, до которого мы намеревались добраться к вечеру. Там, по описанию апача, бил неиссякающий ключ, а само место стоянки было окружено каменной грядой. Камни лежали так, как будто окрестные жители специально притащили их сюда со своих полей и уложили по кругу друг на друга. Это было прекрасным укрытием от возможного нападения.
   Вскоре после полудня мы заметили следы приблизительно двадцати конных, которые пришли с северо-запада и, казалось, также направлялись к Стремительному ручью. По следам было видно, что лошади — подкованные, и это обстоятельство плюс то, в каком хаотичном порядке они двигались, позволяло предположить, что всадники были белыми людьми. Мы отправились по их следам, хотя они уводили нас несколько от того направления, которое нужно было нам самим. Но на Диком Западе не выяснить, кому принадлежит встретившийся в пути след, — непростительная небрежность, здесь человек всегда должен знать, чего он может ожидать от другого.
   То, что они шли к горам, само собой разумелось: в то -время очень много говорилось о встречающихся там довольно значительных месторождениях золота и еще более крупных — серебра. Вероятнее всего, это были следы одной из расплодившихся, как грибы, в последнее время групп авантюристов, которые собираются, едва услышав подобные слухи, а затем так же быстро расходятся. В эти не то шайки бандитов, не то артели золотодобытчиков стекаются самые отчаянные и бессовестные бродяги, которые хотят от жизни всего и сразу, но, конечно же, не умеют ничего добиваться.
   Следы были, по крайней мере, пятичасовой давности. Таким образом, у нас были все основания полагать, что сегодня мы с этими людьми не встретимся. Мы следовали за ними без опасений, пока не дошли до того места, где они останавливались. Множество выброшенных ими консервных банок говорило о том, что здесь они отдыхали примерно в полдень. Мы спешились, чтобы тщательно осмотреть место, но не нашли ничего, что бы дало повод для беспокойства.
   Дик Хаммердал поднял бутылку, поднес ее к свету и, обнаружив, что в ней остался еще глоток, отправил его в рот. Но быстро отбросил бутылку. Скривившись и сплюнув, он с отвращением сказал:
   — Фу ты! Вода, затхлая, старая, теплая вода! А я-то думал, что нашел глоток старого доброго бренди. Это не могли быть джентльмены! Кто таскает с собой бутылку с одной водой, того я презираю — я, нормальный мужчина! Ты тоже так думаешь, Пит Холберс, старый енот?
   — Хм, — проворчал долговязый. — Если ты ожидал найти выпивку, то я от души тебя жалею! Ты, значит, думал, что здесь, на Западе, кто-то способен подложить тебе под нос полную бутылочку бренди?
   — Полную или пустую — какая разница, если бы в ней с самого начала был бренди. Но вода! Подсовывать ее мне — это же просто мерзко!