Май Карл. Верная Рука

   В одно прекрасное время были открыты золотые россыпи Калифорнии, и молва о таящихся в горах сказочных сокровищах устремила сюда мощный поток переселенцев, сначала из соседней Мексики и Соединенных Штатов, а затем и со всех уголков света. За потомками испанских конкистадоров, пришедшими сюда первыми, последовали жители Сандвичевых островов, затем австралийцы и европейцы. Даже китайцы с индийцами устремились сюда в надежде отыскать свою золотую жилу и разбогатеть.
   Сан-Франциско стал главным сборным пунктом иммигрантов, растекавшихся отсюда дальше на север или в глубь страны. А Сакраменто — одним из основных перевалочных пунктов.
   Разумеется, не у каждого из вновь прибывших была с собой палатка или какое-нибудь иное временное жилище. Число людей увеличивалось день ото дня, и, поскольку наступившие дожди не позволяли располагаться прямо под открытым небом, то внимание приезжих привлекло все, что могла служить им пристанищем.
   Естественно, и миссии Санта-Лусия не удалось избежать той же участи, имевшей мало общего с ее исконным предназначением.
   Некий пронырливый француз из Эльзаса устроил в одном из флигелей обширного дома пивоварню, поставив там огромный котел и принявшись варить в нем зелье, которое он сам имел нахальство называть пивом. В фасадной части здания, в непосредственной близости от церкви, обосновался американец, открывший там ресторан и посчитавший в высшей степени разумным делом отвести часть церковного нефа под танцевальный салон, где каждую неделю можно было поплясать кадриль, хорнпайп или фанданго ⁶³. Это, в свою очередь, привлекло к бывшей миссии внимание одного предприимчивого ирландца, решившего оборудовать другую часть церкви под винный погребок.
   Нижняя часть другого крыла дома перешла во владение одного англичанина, который вместе с одним хитрым ньюйоркцем организовал необычайно прибыльный для обоих бизнес по доставке в страну китайцев. Очень скоро бывшая миссия оказалась полностью заселенной, за исключением чердачного помещения одного из флигелей.
   Старый священник ничего не мог с этим поделать. Поначалу он, не имея возможности действовать силой, учинил ряд судебных исков, пытаясь отвадить непрошенных греховодников от благочестивого дома; но очень скоро вынужден был в этом раскаяться, поскольку сам оказался в руках целой своры хищников, требовавших деньги буквально за все, отчего, однако, судебные разбирательства не продвигались ни на шаг.
   В результате этих мытарств Санта-Лусия начала внушать отвращение отчаявшемуся пастору, и в одно прекрасное утро он вместе со своей экономкой бесследно исчез из бывшей миссии. Впрочем, никто и не испытывал желания разыскивать его, так что из прежних обитателей дома в последнем оставался лишь сеньор Карлос, занимавший вместе с женой и дочкой Анитой две ила три небольших комнаты на первом этаже по соседству с пивоварней.
   Оставшемуся до сих пор свободным чердачному помещению вскоре тоже было суждено обрести своего владельца. В Сакраменто вроде бы из Буэнос-Айреса приехал человек, уроженец Цинциннати, именовавший себя доктором Уайтом. Собственно говоря, о том, действительно ли он владеет профессией врача, его никто и не спрашивал. Задумав основать в Сакраменто госпиталь, но не найдя для этого подходящего помещения, он приехал в бывшую миссию, и поскольку не смог обнаружить там никого, кто мог бы сдать ему чердачное помещение, занял его самовольно. Он был человеком практичным и знал, насколько прочным, с правовой точки зрения, было в этой стране положение сиюминутного владельца того или иного имущества.
   Уже на следующий день к дому подошла целая вереница мулов, нагруженных шерстяными одеялами и матрацами, в сопровождении нанятых мексиканцев, тащивших на себе разборные части железных коек. Еще до наступления вечера два десятка кроватей были установленные на чердаке под старой и ветхой черепичной крышей, где по всему помещению гуляли ужасные сквозняки, а в дождливое время года случалось настоящее наводнение. Отныне это и был госпиталь, ожидавший своих несчастных пациентов.
   И те не заставили себя долго ждать.
   Каким бы здоровым ни был сам по себе климат Калифорнии, на приисках больных людей всегда было в избытке. Дикая, неустроенная жизнь в сочетании с тяжелой, непривычной работой и дождями способствовала появлению и распространению тяжелой лихорадки, которая из-за недостатка ухода и отсутствия медицинской опеки очень часто заканчивалась смертельным исходом.
   Счастливцами могли считать себя те, кто не был вынужден оставаться один на один с тяжелой болезнью среди дикой природы, а мог с помощью товарищей вернуться из сумрачных горных ущелий в лоно цивилизации, дабы получить надлежащий уход и лечение. Уделом же большинства становилась могила в убогой ограде из камней. Многие умирали в дороге или находили в себе силы лишь для того, чтобы окинуть последним угасающим взором нормальное человеческое жилье. Лишь очень немногим удавалось восстановить здоровье и силы для возобновления своего изнурительного труда. Но при этом им приходилось рассчитываться добытым такой огромной ценой золотом.
   В те времена лекарства были в буквальном смысле слова на вес золота, так что для оборотистого лекаря самой плодоносной золотой жилой были болезни его пациентов. И как же много было шарлатанов, знавших в этом толк, чьи пациенты нередко и умирали, возможно, только потому, что в случае выздоровления унесли бы с собой обратно оставшееся у них золото!.. Рассказчик выдержал эффектную паузу, и при этом на лице его появилось такое интригующее выражение, что я подумал: вот сейчас «писатель» позволит в полной мере развернуться своему таланту. И я не ошибся, ибо дальнейшее его поведение было выдержано в форме новеллы, которая вполне могла претендовать на то, чтобы быть напечатанной:
   — По дороге, поднимавшейся со стороны города к комплексу зданий бывшей миссии Санта-Лусия, бодро шагал стройный молодой человек, чьи светлые волосы, правильные черты лица и пышущие здоровьем румяные щеки тотчас же выдавали его германское происхождение, несмотря на облачавшую его крепкую фигуру удобную мексиканскую одежду.
   Возле зарослей бизоньей травы, окружавших миссию, юноша остановился и обратил взгляд на запад.
   Близился вечер, и солнце уже утопало на горизонте в сверкающих волнах облаков. Внизу лежал залитый предзакатным светом город, и в окнах его старинных построек отражались последние солнечные лучи.
   Юноша устало опустился в мягкую траву и настолько погрузился в созерцание этого дивного зрелища, что не услышал легких шагов, приближавшихся к нему сзади.
   Маленькая мягкая ладонь опустилась ему на плечо, и очаровательная женская головка склонилась к его уху:
   — Добро пожаловать в миссию, сеньор! Почему вы так долго не были у нас?
   — Я был в Сан-Франциско, сеньорита, где у меня было очень много разных дел, — ответил юноша.
   — И где вы совсем позабыли сеньора Карлоса и его бедную маленькую Аниту!
   — Позабыл? Клянусь Богом, нет, и тысячу раз нет! Анита, разве мог я позабыть вас!
   Она без жеманства опустилась рядом с ним на траву.
   — Вы действительно думали обо мне, сеньор Эдуардо?
   — Прошу вас, Анита, произносите мое имя на немецкий лад; мне так приятно бывает слышать это из ваших уст! И не нужно спрашивать, думаю ли я о вас. Разве не ваш отец принял меня, когда злые люди лишили меня средств к существованию? А потом, когда лишения и невзгоды привели меня к болезни — разве не вы и ваш отец ухаживали за мной, как за братом и сыном? И к кому, кроме вас, могу я здесь, в чужой стране, прийти за советом и помощью? Анита, я вас никогда не забуду!
   — Это правда, Эдуард?
   — Да, — ответил он просто и, взяв ее руку в свою, открыто и прямо посмотрел ей в глаза.
   — Даже тогда, когда снова вернетесь на родину?
   — Даже тогда! Анита, я же говорил вам, что не вернусь на родину без вас, разве вы забыли?
   — Нет, — ответила она.
   — Или солнце вашего участия светит теперь другому?
   — Другому? Боже, да кому же это?
   — Тому врачу, доктору Уайту.
   — Тому-у? — удивленно протянула она. — Право, не знаю, кому это захочется быть его солнцем. А что до меня, так пусть он живет во тьме сколько захочет!
   — Анита, это правда? — воскликнул молодой человек.
   — Почему вы не хотите верить моим словам?
   — Потому что знаю, что он ходит за вами по пятам и пользуется расположением ваших родителей.
   — Того, что он преследует меня, я отрицать не могу, но верно и то, что я всеми силами стараюсь избегать его. Отец расположен к нему, это так; он много наговорил отцу про какое-то состояние и про свое намерение вернуться вместе с нами домой, в Германию, как только достаточно разбогатеет.
   — В Германию? Разве ваш отец собирается на родину?
   — Да, с тех пор, как миссия превратилась в казарму для всех желающих. Но мы бедны, а отец слишком стар, чтобы заработать на обратный путь, и потому-
   — И потому?..
   — И потому он полагает, что помочь осуществлению его мечты мог бы богатый зять.
   Эдуард помолчал немного. Затем спросил:
   — И ваш отец отдал бы вашу руку этому доктору?
   — Да. Но я сама терпеть его не могу, и моя мать — тоже!
   — А меня, меня вы можете терпеть?
   Она кивнула с легкой улыбкой на губах. Тогда он сжал и другую ее руку и сказал:
   — У меня всегда было такое чувство, что мы созданы друг для друга. Ты так добра, так чиста, и я хочу всегда, всегда быть рядом с тобой. Можно я скажу об этом твоей матери, которая терпеть не может того врача?
   — Да.
   — И твоему отцу тоже?
   — Да.
   — Прямо сейчас?
   — Прямо сейчас.
   — Тогда пошли!
   Он поднялся с земли, и она последовала за ним. Они прошли ворота и зашагали через двор к двери, ведущей в квартиру Вернера. В прихожей они услышали резкий, сухой голос, доносившийся из гостиной.
   — Это доктор! — тихо сказала Анита.
   — Пошли! Мы зайдем в кухню и дождемся, пока он уйдет!
   Они так и сделали и теперь отчетливо слышали каждое слово разговора Уайта с родителями Аниты.
   — Черт побери, сеньор Карлос, разве я какой-нибудь скряга? Медицина стоит большего, чем лучшая золотая жила там, на приисках. И как только я соберу достаточно средств, мы уедем отсюда в Нью-Йорк или Филадельфию, а оттуда — куда пожелаете! Вас это устроит?
   — Меня-то, конечно, устроит, если бы только знать, что вы сдержите слово!
   — Дьявол! Вы что же, считаете меня лжецом?
   — Нет, для этого вы пока что не давали мне повода. Однако старая Калифорния в последнее время заставляет быть недоверчивым или, по крайней мере, осторожным.
   — В таком случае я добавлю вам уверенности! В одиночку мне труднее продолжать мое дело. А у вашей дочки такое милое личико. Отдайте мне ее в жены, и я обещаю вам, что сделаю ее моим бухгалтером и даже передам в ее распоряжение мою кассу. Этого вам достаточно?
   — Хм, пожалуй, да. Но разве вы уже говорили об этом с ней самой?
   — Нет, да и вряд ли в этом есть необходимость. По-моему, доктор Уайт вполне способен заполучить девицу в жены, если он этого хочет. А вашу волю она нарушить не посмеет.
   — Это, пожалуй, верно, только я думаю, что в таком важном деле должна присутствовать и ее собственная воля, и сколько бы я ни говорил «да», если она против, то ничего из этого не выйдет. Так что сначала поговорите с ней, доктор, а потом приходите ко мне!
   — Сделаю это сейчас же; у меня не слишком много времени для подобных дел, меня дожидаются два десятка пациентов, с которыми у меня немало хлопот. Где она сейчас?
   — Не знаю, может быть, за воротами.
   — Отлично. В таком случае я ее немедленно разыщу!
   Он направился к двери, но тут же в изумлении остановился, увидев прямо перед собой Аниту и Эдуарда, которые в этот самый момент вышли из кухни.
   — Вот та, кого вы ищете, господин доктор, — сказал молодой человек. — И вопрос, который вы собираетесь с ней обсудить, не займет много времени.
   — Почему? Что вы имеете в виду, сеньор Эдуардо? — спросил Уайт, прекрасно знавший своего соперника, поскольку почти ежедневно встречал его у родителей Аниты.
   — А то, что вы опоздали, потому что мы с Анитой только что обо всем договорились. И у нее нет ни малейшего желания становится докторшей!
   — Это правда, Анита? — спросил Карл Вернер, поднявшись со стула и от неожиданности выронив из пальцев недокуренную сигарету.
   — Да, отец. Или тебе это не по душе?
   — Мне-то по душе, ведь я и сам люблю Эдуардо, как родного. Но вы-то что станете делать с этой любовью в стране, где без денег шагу нельзя ступить? Сеньор Эдуардо еще очень молод и сможет кое-чего достичь в жизни, если не свяжет себя преждевременной женитьбой. А доктор давно знает собственные возможности — вот в чем разница, Анита. Он хочет поехать вместе с нами в Германию и…
   — Эдуард тоже поедет с нами, — перебила девушка, — он хочет…
   — Но может ли? Ведь для этого нужно нечто большее, чем просто желание.
   — Сеньор Карлос, — вмешался Эдуард, — сейчас не самый подходящий момент для обстоятельный беседы. Но ответьте мне откровенно: вы отдали бы за меня Аниту, будь я не так беден, как теперь?
   — Да.
   — И сколько я должен иметь?
   — Хм, трудно сказать! Чем больше, тем лучше; во всяком случае, столько, чтобы можно было доехать до Германии и купить там небольшое именьице или что-нибудь в этом роде.
   — А вы дадите мне время заработать столько?
   — Время? И сколько же времени вам понадобится?
   — Шесть месяцев!
   — Хм, это не так уж и много. Что скажете на это, доктор?
   — Черт побери, это похоже на трезвую коммерческую сделку. Позвольте и мне войти в долю!
   — Сделайте одолжение!
   — В таком случае, хочу сделать вам одно предложение, сеньор Карлос.
   — Какое же?
   — Вы ведь намерены отправиться на прииски, сеньор Эдуардо? — спросил он насмешливо, обращаясь к молодому человеку.
   — Именно туда.
   — Отлично, сэр! Мы даем вам шесть месяцев. Если к этому сроку вы вернетесь с тремя тысячами долларов в кармане, то мисс Анита ваша, и я не скажу и слова против. Если же вы опоздаете или вернетесь с меньшей суммой, то она — моя. Вы согласны, сеньор Карлос?
   — Абсолютно. При условии, что ваше собственное материальное положение именно таково, как вы мне его описывали!
   — Именно таково! Значит, мы договорились. А теперь прощайте, я должен спешить к моим больным…
   Прошли месяцы, и снова к миссии со стороны города приблизился молодой человек и, остановившись у зарослей бизоньей травы, залюбовался пейзажем. Но это был не Эдуард, хотя до истечения назначенного срока оставалось лишь несколько дней.
   Вдоволь наглядевшись на живописную панораму окрестностей, он вошел в ворота и, пройдя через двор, столкнулся у входа во флигель с Анитой. Он спросил ее:
   — Не скажете ли, сеньорита, где я могу найти доктора Уайта?
   — Да, он живет здесь. Поднимайтесь наверх, под самую крышу — тогда вы попадете в его госпиталь, где наверняка встретите его самого!
   Поднявшись, как ему посоветовали, на чердак, он увидел там два ряда кроватей, между которыми маячила фигура доктора. Помещение вообще было не из самых светлых, к тому же на улице уже темнело, так что разглядеть что-либо более отчетливо было довольно трудно.
   Уайт заметил незнакомца и подошел к нему.
   — Что вам угодно, сеньор? — спросил он.
   Услышав его голос, незнакомец внутренне напрягся и произнес:
   — Вы ведь доктор Уайт, сэр?
   — Да.
   — Я фармацевт. Пытался добыть свое счастье в калифорнийской земле, но ничего не нашел и обратился в посредническую контору в поисках работы. Мне сказали, что вам нужен санитар, вот я и пришел сюда, чтобы убедиться, что место еще не занято.
   — Да, оно еще свободно. В каком городе и в какой аптеке вы работали?
   — Значит, так, — не спеша начал незнакомец и, упомянув как бы вскользь несколько названий, намеренно сделал заметный акцент на последнем из них. — В Нью-Йорке, Питтсбурге, Цинциннати и, наконец, в Норфолке, Северная Каролина, у мистера Кливленда.
   — В Норфолке? У мистера Клив…
   Уайт подошел ближе, чтобы разглядеть лицо незнакомца, и тотчас в испуге отпрянул назад.
   — Проклятый нем… то есть, я говорю, мистер Громан, который одновременно со мной… так давайте же спустимся в мою квартиру, сэр! Я бесконечно рад… это так неожиданно — встретить коллегу, с которым когда-то вместе работал!
   В темноте он не мог видеть скептическую улыбку на лице собеседника и, спустившись впереди него по лестнице, провел его в небольшое помещение, объединяющее в себе одновременно жилую комнату и спальню.
   — Прошу вас, присаживайтесь — или нет, чтобы вспомнить прошлое, присаживайся! Ну, что там было в Норфолке после моего отъезда? Я тогда немного повздорил с хозяином и с досады так и уехал, не попрощавшись. Надеюсь, дела у старика Кливленда по-прежнему идут неплохо?
   — Неплохо? Они у него теперь вообще никак не идут. Когда ты исчез, то одновременно непостижимым образом исчезла и вся его касса, включая ценные бумаги и векселя. Он был разорен и не смог этого пережить. Он мертв.
   — Да что ты говоришь! Неужели это правда? Впрочем, старик никогда особенно крепко и не стоял на ногах и, наверное, потому никого и не вводил в курс своих финансовых дел. Я вполне допускаю, что исчезновение кассы — не более чем трюк, подстроенный им самим. То, что я работаю здесь врачом, не должно тебя удивлять — здесь никто не спрашивает у тебя диплома, а дело кормит своего хозяина. Так значит, ты ищешь место?
   — Да. Но скажи мне, Уолкер, где ты раздобыл средства, чтобы основать это заведение, и почему решил изменить имя?
   — Видишь ли, средства я раздобыл там, на приисках. А имя сменил потому, что Уайт звучит как-то более представительно, чем Уолкер. Ну, а что касается места, так ты его получишь — при условии, что у меня при этом не возникнет повода для упреков в твой адрес. Если основательно войдешь в курс дела, то я сделаю тебя своим ассистентом, а может, даже компаньоном.
   — У тебя найдется жилье для меня?
   — Полагаю, мы что-нибудь придумаем на этот счет. Так ты согласен?
   — Конечно! По рукам?
   — По рукам!
   — Думаю, у тебя не будет причин обижаться на меня. Меня ведь жизнь тоже изрядно потрепала, так что до прошлого мне нет особого дела.
   Громан был принят на должность и со временем получил возможность все глубже вникать в управленческие секреты этого лечебного учреждения. Доктор скрепя сердце был вынужден предоставить ему работу, но довольно скоро утешился тем наблюдением, что его ассистент, судя по всему, принимал как должное даже такие факты и явления госпитальной жизни, которые явно не предназначались для посторонних глаз.
   Уайт имел теперь много свободного времени и использовал его для частных визитов к сеньору Карлосу, чье доверие ему так хотелось завоевать. Отца же Аниты не слишком смущало то обстоятельство, что доктор был намного старше его дочери и имел чрезвычайно неприятные манеры.
   Тем временем условленные шесть месяцев подошли к концу, а Эдуарда все не было. То обстоятельство, что от юноши до сих пор не было ни письменных, ни каких-либо иных известий, не слишком беспокоило Аниту — она знала, что почтовая связь с приисками в высшей степени несовершенна и находится практически в частных руках, так что рассчитывать на регулярную и четкую доставку писем не приходилось. Нередки были также случаи, когда люди, взявшие на себя ответственность за доставку писем и денежных отправлений, становились жертвами нападений, грабежей, а то и сами, добравшись до первого же корабля, давали тягу с вверенными им ценностями.
   Однако сегодня был уже последний вечер, а Эдуард все не приходил. Девушка не находила себе места от волнения. Впрочем, подобные же чувства испытывал и доктор. До сегодняшнего дня он сохранял все шансы на то, чтобы выйти победителем в этом своеобразном соревновании, но его соперник мог появиться в любую минуту, а этого допустить было никак нельзя. Уайт перепоручил больных своему ассистенту и незаметно покинул миссию.
   Пациенты госпиталя могли быть довольны появлением Громана, который стал для них прямо-таки ангелом-спасителем. Демонстрируя перед доктором абсолютное послушание и безволие, он за его спиной действовал сообразно собственным намерениям и имел все основания полагать, что кое-кто из пациентов, фактически обреченных Уайтом на смерть, спасением своей жизни и имущества должен быть обязан именно ему, Громану…
   Рассказчик снова сделал паузу и оглядел своих слушателей. Очевидно, он рассчитывал услышать похвалу в свой адрес, но этого не случилось, потому что до сих пор его рассказ был недостаточно интересным и увлекательным. Он не спеша затянулся несколько раз сигарой и сказал:
   — Моя история, как я вижу, не очень взволновала вас. Но, поверьте, главное еще впереди.
   — И это главное, вероятно, как-то связано с Олд Шеттерхэндом? — предположил кто-то из слушателей.
   — Совершенно верно! Вы угадали, сэр. Этот знаменитый охотник не замедлит появиться. Я уже сказал, что доктор Уайт передал пациентов в руки своего ассистента, а сам покинул миссию. Владевшее им беспокойство не позволяло ему оставаться, ибо несмотря на то, что до истечения последнего дня оговоренного шестимесячного срока оставалось всего несколько часов, его соперник все еще мог появиться в самый неподходящий для Уайта момент. Доктора влекло прочь из миссии — в город, на вокзал, где он хотел дождаться последнего вечернего поезда, прибывшего с приисков.
   Ждать пришлось недолго. Подошел поезд, и из него вышел… мистер Эдуард, который вопреки всему успел-таки явиться к назначенному сроку. Уже стоя на перроне, Эдуард обернулся к вагонному окну и помахал рукой, словно прощаясь с кем-то, после чего зашагал прочь. Уайт, исполненный решимости, тут же подошел к Эдуарду и сказал:
   — Вы все-таки приехали! А мы уже думали, что вы не успеете к сроку. Однако теперь главное в том, была ли удачной ваша поездка и посчастливилось ли вам найти золото!
   — Да, все сложилось удачно, сверх всяких ожиданий удачно! — весело ответил молодой человек.
   — И у вас есть три тысячи долларов?
   — Больше, мистер Уайт, значительно больше!
   — Просто невероятно! Другие годами трудятся на приисках, кладут на это свое здоровье и даже жизнь, но, случается, так ничего и не находят. А вы отлучаетесь всего на несколько месяцев и возвращаетесь назад здоровым и богатым! Ну что ж, теперь уже ничего не изменишь, я вынужден уступить. Вы прямо сейчас отправляетесь в миссию?
   — Да.
   — Я тоже. Так что пойдемте вместе!
   И они покинули вокзал. При этом Уайт не заметил, что человек, с которым Эдуард прощался на перроне, тем временем тоже сошел с поезда. Эдуарду не терпелось встретиться с Анитой, чтобы освободить ее от тревоги, которой, он не сомневался, была полна ее душа, и он шел очень быстро. Когда они миновали город, уже сгустились сумерки. И тогда Уайт незаметно для своего спутника достал из кармана револьвер и снял его с предохранителя.
   — Так значит, вам повезло? — сказал он. — Кто бы мог подумать! Ну, а я теперь остался ни с чем, ведь вы наголову разбили меня. Вы работали на приисках в одиночку или у вас были помощники?
   — В одиночку.
   — Что? Вы же в этом ничего не смыслите! Тогда это просто случай, невероятное везение, что вы сразу же напали на золотоносное место.
   — Это не было ни случаем, ни везением, поскольку то место мне указали.
   — Указали? Невероятно! Ни одному диггеру не придет в голову указывать другому золотоносное место.
   — Тот, кто это сделал, — он не диггер, не старатель.
   — А кто же тогда?
   — Это был краснокожий, индеец.
   — В самом деле? Ну, это уже просто фантастика! Конечно, есть индейцы, которые знают, где лежит золото, но они никогда не расскажут об этом белому человеку.
   — Этому индейцу не нужно было золото. Это был один из великих и знаменитых вождей апачей.
   — Как его звали?
   — Виннету.
   — Дьявол! Виннету! Да как же вы с ним сошлись?
   — Нас свел один белый охотник, его друг, с которым они вместе находились на приисках.
   — А того как звали?
   — Олд Шеттерхэнд.
   — Ах!..
   Простодушный Эдуард даже не заметил, какое впечатление произвели на Уайта оба этих имени. Он спокойно продолжал:
   — Я встретил Олд Шеттерхэнда случайно. Он спросил, что привело меня на прииски, поскольку сразу же заметил, что я плохо вписываюсь в компанию диггеров. Я все рассказал ему честно и откровенно — в том числе и про то, что я приехал туда, чтобы за шесть месяцев заработать три тысячи долларов. Он сначала посмеялся над этим, но потом сказал совершенно серьезно, что сведет меня с человеком, который, возможно, даст мне дельный совет. И на другой день он пришел вместе с Виннету, который посмотрел на меня так, словно хотел разглядеть насквозь. Потом он тихо кивнул мистеру Шеттерхэнду и дал мне знак следовать за ним. Мы бродили по горам целый день, и везде Виннету внимательно разглядывал структуру камней и почвы. Наконец, уже под самый вечер, он остановился на каком-то месте я сказал:
   — Мой юный брат должен копать здесь, но только в одиночку; здесь он найдет золотой песок и самородки.
   Я застолбил участок и начал копать. Виннету оказался прав: я нашел самородки. Правда, мне приходилось держать ухо востро и скрывать от других свои находки, поскольку большинство диггеров — личности весьма темные, и мне, возможно, пришлось бы туго, если бы в последние дни вновь не появился Олд Шеттерхэнд, чтобы поинтересоваться моими успехами.