Май Карл. Верная Рука

   — Серебряное ружье Виннету, а также штуцер и «медвежий бой» Олд Шеттерхэнда.
   — Тысяча чертей! Это правда?
   — Вне всякого сомнения.
   — От кого вы это узнали?
   — От обворованных.
   — Значит… от… Виннету?
   — От него.
   — И… от… Олд… Шеттерхэнда?
   — И от него тоже.
   Мгновенный рывок, три прыжка, и мы уже стояли перед ними. В следующее мгновение люди Хельмерса стояли с нами рядом.
   — Ну, конечно, мистер Хельмерс имел с нами разговор! — сказал я. — Не двигаться! Если кто шевельнется — стреляем без предупреждения.
   Они словно окаменели от ужаса.
   — Геркулес, принеси веревки или ремни. Есть они у вас? — спросил я негра.
   — Ремней у нас много, — ответил негр.
   — Ну так вяжи их!
   — Что? Вязать? — завопил Дуглас. — Вязать генерала, который во многих сражениях…
   — Молчать! — оборвал его я. — Вы будете первым, кого свяжут, а если пикнете, я пристрелю вас на месте. Руки!
   Он не отважился на сопротивление. Вслед за ним были связаны и остальные. Я повернулся к Олд Уобблу:
   — Нечего сказать, отличную компанию вы себе выбрали! Мне не следовало бы вообще с вами говорить, но я себя тем не менее пересилю и спрошу вас: вы принимали участие в краже?
   — Нет, — ответил он, бросив на меня взгляд, полный злобы и ненависти.
   — И вас не было в домике, когда оттуда выносились ружья?
   — Нет.
   — Это правда? — спросил я Генерала.
   — Вы ни слова от меня не услышите! — объявил тот. — Какая неслыханная наглость — допрашивать генерала!
   — Well, мы пока подождем с вами разбираться, но только временно. У нас нет необходимости вас допрашивать, поскольку ваша вина доказана. Нам остается только определить вам меру наказания.
   — Наказания? Неужели вы посмеете меня коснуться? Попробуйте только, но учтите, я отомщу, и так, что…
   Не слушая его, я кивнул Виннету, Хельмерсу и вождю шикасавов, дав им знак, чтобы они шли за мной. Оказавшись за домом, мы стали совещаться относительно наказания для воров. Быстро придя к единому мнению, мы вернулись к пленникам, которых в наше отсутствие охраняли люди Хельмерса и шикасавы. Ни Виннету, ни я вовсе не имели желания заниматься приведением приговора в исполнение, и мы поручили это Хельмерсу. Он сообщил им наше решение в следующих словах:
   — Поскольку вы взяты с поличным на моей земле, то именно на мне лежит неприятная обязанность сообщить вам о том, каким образом мы решили с вами поступить. На ночь вы остаетесь здесь, а утром мы вас вышвырнем за границы моего владения. Любой из вас, кого заметят поблизости еще хотя бы раз, будет застрелен. Тот, кто выдает себя за генерала, — вор. По законам Дикого Запада подобная кража карается смертью, но мы до такой степени добры, что готовы заменить смертный приговор поркой — пятидесяти ударов, думаем, с него хватит, потому что сдается нам, что…
   — Порка?! — завопил Генерал. — Я буду…
   — Ничего ты не будешь, мерзавец! — прикрикнул на него Хельмерс так, что тот немедленно замолчал. — Тебя выпорют как раз потому, что ты офицер! Ты обокрал этих достойных джентльменов, но они не хотят марать свои руки о тебя, поэтому пороть тебя будет твой приятель Олд Уоббл.
   — Этого… этого… я не стану делать! — выдавил из себя бывший король ковбоев.
   — Ты это сделаешь, старина, потому что мы так решили. Все дело в том, что если ты откажешься выполнять мои команды или начнешь бить не в полную силу, то сначала сам получишь те же пятьдесят ударов, а потом пулю в лоб. Я не шучу, заруби себе это на своем нахальном носу!
   — Этот… этот проходимец будет меня бить? — крикнул Генерал. — Да он сам во всем участвовал. Я вовсе не знал, где что лежит, это он показал.
   Как не было мне обидно за Олд Уоббла, но я нисколько не сомневался, что Генерал говорит правду. Вот какова была его благодарность за участие, дружеское расположение и снисходительное отношение к его ошибкам, неоднократно проявленные мною по отношению к нему! По злобе и из мелочной жажды мести он стал вором. Тем не менее Хельмерс ответил:
   — Нас это не волнует. Ты же сам сказал, что допроса не потерпишь, а теперь уже слишком поздно! Я только хочу добавить, что с остальными мы не хотим иметь дела, им ничего не будет, мы их только подержим у себя до утра, а днем, когда сможем убедиться, что их сородичи убрались на все четыре стороны, мы отпустим их. Шикасавам за службу мы заплатим тем имуществом, что заберем у вас в качестве трофеев. А теперь привяжите Генерала к почтовому столбу, освободите руки Уобблу, чтобы ему было чем бить. Нарежьте вон в тех кустах несколько прутьев, да не слишком толстых, чтобы хорошо гнулись! Сейчас наш Генерал получит свой очередной орден, но, к сожалению, не на грудь!
   Мы с Виннету отошли в сторону. Видеть, как секут человека — зрелище не для каждого. К сожалению, однако, есть на свете люди, на которых даже такое наказание не оказывает должного воздействия, и, знай я тогда то, что мне стало известно позднее, даже и ста ударов наверняка показалось бы мне недостаточно для подобного, забывшего божеские и человеческие законы, бессовестного негодяя. Вернувшись, мы узнали, что Олд Уоббл долго не хотел браться за розги, но под дулом револьвера весьма старательно исполнил то, что от него требовалось. Потом пленников заперли под крепкий засов.
   Когда на следующее утро их вытащили на свет божий, лица Генерала и Олд Уоббла были в крови. Они подрались, несмотря на то, что были связаны. Генерал был вне себя от злости на Уоббла. Как только мы его развязали, он тут же кинулся на своего экзекутора и, когда мы их растащили, заорал:
   — Берегись меня, собака! Ты мне заплатишь жизнью, как только я тебя встречу. Клянусь тебе всеми клятвами, какие только есть на свете!
   Угроза была вполне серьезной. Олд Уоббл тоже понял это и попросил Хельмерса, чтобы тот отпустил его раньше, чем Генерала. Он не посмел обратиться с этой просьбой ко мне или Виннету. Хельмерс исполнил его желание. Негр Геркулес увел старика прочь, и лишь по прошествии часа Генерала и троих его белых спутников препроводили к границам владения. Вы легко можете себе представить, каким именно образом он простился с нами. Угрозы и проклятия водопадом низвергались с его языка. Злоба и ненависть к нам до такой степени раскалили все его нутро, что мы были вынуждены забрать у него и его спутников все оружие и боеприпасы и отдать шикасавам в качестве платы за содействие нам. Что касается Виннету и меня, то нам никаких трофеев не требовалось — мы вернули себе наши ружья, ничуть не поврежденные.
   Позже, около полудня, когда мы сидели во дворе за столом и беседовали, Хельмерс вдруг встал, пошел к тому дереву, где накануне происходила экзекуция Генерала, и, подняв с земли какой-то мелкий предмет, сказал:
   — А я смотрю, что-то блестит. Это золотое кольцо, похоже на обручальное. Взгляните на него!
   Кольцо пошло по рукам. Да, это было обручальное кольцо, а на его внутренней стороне можно было увидеть три буквы и дату.
   — Интересно, как оно сюда попало? — спросила Барбара. — Кто бы мог его потерять?
   — Генерал, — ответил Хельмерс, — руки у него были связаны и, видимо, когда он корчился от боли, так запутались в ремнях, что кольцо слетело. Никак иначе этого не объяснить.
   Мы согласились с ним и решили, что он должен взять это кольцо на память о вчерашнем исполнении приговора, но он протянул кольцо мне и сказал:
   — Зачем оно мне? Эта вещь не моя. Уезжать я отсюда не собираюсь и Генерала больше не увижу. А вот вы, мистер Шеттерхэнд, может быть, снова его встретите. Возьмите.
   У меня не было повода отказаться, и я надел это кольцо на палец, для него это было более надежным местом, чем сумка.
   Рассмотрев его предварительно, я прочел: Е. В. 5. VIII. 1842.
   Насколько важным свидетелем одной драмы, связанной с судьбой Олд Шурхэнда, окажется это кольцо, я тогда и вообразить не мог…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава I
В САЛУНЕ МАТУШКИ ТИК

   Джефферсон-Сити, столица штата Миссури и одновременно главный город графства Коул, расположен на живописном правом берегу реки Миссури, на возвышенности, откуда открывается необычайно интересный вид на текущую внизу реку и царящую на ней бойкую жизнь. В то время город насчитывал гораздо меньше жителей, чем сейчас, но несмотря на это, имел довольно важное значение благодаря своему географическому положению и тому, что здесь регулярно проводились заседания окружного суда. В городе имелось несколько больших гостиниц, в которых за хорошие деньги можно было получить приличное жилье и неплохой стол. Я, однако, обходил их стороной. Во-первых, вообще не люблю гостиничной жизни и предпочитаю останавливаться там, где можно поближе познакомиться с людьми, а во-вторых, знал о существовании места, где за гораздо меньшую плату предоставляли отличное жилье и превосходно кормили. Этим местом был дом № 15 по Файр-стрит, в котором располагался известный по всей стране — от Великих озер на севере до Мексиканского залива на юге и от Бостона на востоке до Сан-Франциско на западе — пансион, мимо которого, конечно же, не мог пройти ни один настоящий вестмен, волею случая оказавшийся в Джефферсон-Сити. Сюда заходили посидеть, выпить стаканчик-другой и послушать рассказы охотников, трапперов и скваттеров ⁵¹. Заведение матушки Тик было известно как место, где внимательный слушатель имел возможность познакомиться с американским Диким Западом, не испытывая при этом необходимости самому отправляться туда.
   Был уже вечер, когда я вошел в общий зал пансиона, где до сих пор еще не бывал. Коня и оружие я оставил на ранчо, расположенном выше по течению реки, где Виннету решил дожидаться моего возвращения. Он не любил жить в городе и без дела слоняться по улицам, и потому предпочел, как всегда, расположиться на природе. Мне нужно было сделать в городе кое-какие покупки, да и одежда моя изрядно поистрепалась. Особенно это касалось моих сапог, они демонстрировали местами наивысшую степень «откровенности» и настолько утратили свое былое состояние, что с неизменным упорством сползали вниз до самых ступней, сколько бы я ни старался подтянуть голенища повыше.
   К тому же, я хотел навести справки об Олд Шурхэнде, который во время нашей последней с ним встречи не мог сказать мне ничего определенного и лишь посоветовал: «Если вы когда-нибудь случайно окажетесь в Джефферсон-Сити, зайдите в банковскую контору „Уоллес и К°“, там вы узнаете, где меня в данное время можно найти».
   И вот теперь я оказался в этом городе и, разумеется, не хотел упустить такую возможность.
   Итак, был вечер, когда я вошел в салун. Он представлял собой длинное и довольно широкое помещение, ярко освещенное множеством ламп. Примерно половину из двух десятков стоявших в зале столов занимала весьма пестрая компания, как мне удалось разглядеть, несмотря на плавающие в воздухе густые клубы табачного дыма. Здесь было много хорошо одетых джентльменов: они щеголяли выступающими из рукавов белыми бумажными манжетами, сдвинутыми на затылок цилиндрами, а ноги в лаковых полусапожках ставили на стол. Отдельно сидели трапперы и скваттеры всех разновидностей, облаченные в не поддающуюся описанию одежду; это были люди с самыми разными оттенками кожи — от совершенно черного до белого, как молочная сыворотка, с курчавыми, волнистыми или прямыми волосами, толстыми или тонкими губами, приплюснутыми негритянскими или прямыми европейскими носами; плотовщики и корабельные матросы — в сапогах с высоченными голенищами и блестящими ножами рядом с револьвером за поясом; метисы и мулаты всех цветов и оттенков.
   Между столами с необычайным для столь дородного тела проворством сновала почтенная матушка Тик, зорко следя за тем, чтобы ни один из гостей ни в чем не испытывал нужды. Она знала здесь всех, каждого называла по имени, то и дело бросала по-матерински теплый взгляд на одного или украдкой грозила пальчиком другому, который, как ей казалось, готов был затеять ссору. Подошла она и ко мне, когда я сел за стол, и поинтересовалась, чего я желаю.
   — Могу я получить кружку пива? — спросил я.
   — Конечно, — приветливо кивнула она, — и очень даже неплохого. Люблю, когда мои гости пьют пиво: это и полезнее и безопаснее, чем бренди, которое многим затуманивает разум. Вы, как мне кажется, немец, сэр. Я угадала?
   — Да.
   — Я сразу это поняла, когда вы попросили пива. Немцы ведь всегда пьют пиво, и правильно делают. Вы у меня раньше не бывали?
   — Пока нет, но сегодня хотел бы воспользоваться вашим гостеприимством. У вас найдется для меня хорошая постель?
   — У меня все постели хорошие!
   Она окинула меня критическим взглядом. Похоже, мое лицо ей нравилось значительно больше, чем прочие составляющие моего внешнего облика, ибо, оглядев меня, она сказала:
   — Вы, я вижу, давно не меняли рубашку, но глаза у вас добрые. Будете квартировать дешево?
   «Квартировать дешево» здесь означало спать вместе с другими в одном помещении.
   — Нет, почему же, — ответил я. — Был бы даже очень признателен, если бы мне отвели место не в общем зале, а в отдельной комнате. Можете не сомневаться, я в состоянии заплатить, хотя мой костюм и не из лучших.
   — Я верю вам, сэр, и комнату вы получите. Вы, наверное, голодны, так вот вам меню.
   Она протянула мне меню и ушла за пивом. Эта добрая женщина была приветливой и расторопной хозяйкой, которой доставляет удовольствие видеть вокруг себя довольные лица гостей. Да и весь салун был обставлен скорее на немецкий, нежели на американский манер, благодаря чему я чувствовал себя почти как дома. Мой стол располагался по соседству с длиннющим общим столом, за которым уже не было ни одного свободного места. Когда я вошел в зал, то сидевшие за этим столом господа, в которых с первого взгляда можно было узнать истинных джентльменов — очевидно, жителей Джефферсон-Сити и постоянных клиентов матушки Тик, прервали оживленную беседу и обратили свое внимание на меня; но это продолжалось лишь до тех пор, пока ко мне не подошла хозяйка заведения, после чего они, видимо, решили, что я для них особого интереса не представляю, и остановившийся было рассказчик продолжал:
   — Да, да, можете мне поверить, джентльмены: во всех Соединенных Штатах не было большего негодяя, чем этот Канада-Билл. А если кто сомневается в моих словах, так я готов хоть сейчас подтвердить их парой дюймов холодного железа под шкуру! Ну, как, господа, желает кто-нибудь из вас подобных доказательств?
   — Нет, нет, мы вам охотно верим! Да мы и сами это знаем, — ответил один из упомянутых мною джентльменов.
   — Лучше, чем я, вы этого знать не можете, сэр!
   — Конечно, конечно! У вас, надо полагать, были с ним свои счеты?
   — Счеты, говорите? Как бы не так! Не счеты, а громадная, толстенная долговая книга, господа! Это была личность настолько одиозная, что о нем писали даже британские газеты. Но, клянусь, господа, ни у одного человека в мире не было столь веских причин ненавидеть его, как у меня.
   Похоже, рассказчик, как и я, был здесь впервые, ибо после этих его слов присутствующие стали глядеть на него как-то по-особому. Это был долговязый и очень худой человек, одетый в охотничий костюм из бизоньей кожи, который, судя по всему, служил своему хозяину так давно, что состоял уже из одних только заплат. Штаны были ему коротки и болтались на внушительном расстоянии от мокасин, тоже многократно зашитых вкривь и вкось оленьими жилами. На голове у него сидел головной убор, который, видимо, когда-то был меховой шапкой, но со временем полностью вытерся и напоминал теперь нахлобученный на голову медвежий желудок. Из-за пояса, увешанного бессчетным количеством дорожных принадлежностей, торчали, помимо прочего, длинный охотничий нож, револьвер и томагавк; через левую подмышку и правое плечо вокруг тела было обмотано веревочное лассо. Рядом с ним стояло старое ружье, от тыльной стороны приклада до самого ствола испещренное многочисленными насечками, зарубками и прочими загадочными для непосвященного наблюдателя знаками.
   — Вы заинтриговали нас, сэр, — продолжал джентльмен. — Нельзя ли узнать подробнее, чем этот мерзавец так досадил вам?
   — Хм! Вообще-то о таких кровавых делах лучше всего помалкивать. Но раз уж мы собрались за этим столом и завели такой разговор, то я, так и быть, исполню вашу просьбу. Видите ли, джентльмены, Штаты — страна удивительная, где великое тесно соседствует с ничтожным, а добро — со злом. И вот что я вам скажу, господа: все три раза, что мне приходилось иметь дело с этим подлейшим из подлецов, при сем неизменно присутствовала самая знаменитая личность из всех, кого мы с вами знаем!
   — И кто же это был?
   — Линкольн, сэр, Авраам Линкольн! ⁵²
   — Линкольн и Канада-Билл? Расскажите, расскажите, нам необходимо это услышать.
   — Расскажите, расскажите! — дружно подхватили остальные. — Да и откройте же нам наконец ваше имя!
   — Мое имя, джентльмены, запомнить очень просто, и, возможно, вам уже приходилось его слышать. Меня зовут Тим Кронер.
   — Тим Кронер? Вот это здорово! Тим Кронер, знаменитый «человек из Колорадо»! Мы вас приветствуем, сэр! Нигде не сыскать лучшего охотника, чем вы! Выпейте, выпейте с нами!
   Сколько было за столом народу, столько рук, держащих бокалы, разом протянулось в его сторону, но он жестом остановил их и сказал:
   — Значит, мое имя вам знакомо? Да, я тот самый человек из Колорадо, и вы сейчас услышите мой рассказ.
   Он устроился поудобнее и начал:
   — Вообще-то мой дом в Кентукки, но, когда я был еще малышом, едва способным держать в руках ружье, мы перебрались на юг, в Арканзас, чтобы поглядеть, действительно ли тамошние земли так хороши, как о них рассказывали. Под словом «мы» я имею в виду своих родителей и нашего соседа Фреда Хаммера с обеими его дочками — Мэри и Бетти. Хаммер был немец и всего лишь за несколько лет до этого перебрался в Америку из Германии. И пусть меня вымажут дегтем и обваляют в перьях, если в целых Штатах можно было сыскать девушек краше и добрее этих двух юных леди. Мы вместе росли и всячески старались угодить друг другу. И вот в один прекрасный день я, поразмыслив, понял, что Мэри создана не для чего иного, кроме как быть моей женой. Вы, конечно, думаете, что я тут же раструбил об этом на весь свет… и правильно делаете, так оно и было, ведь и Мэри думала обо мне не иначе, как о своем будущем муже. Родители, естественно, были согласны, и уже начались приготовления к свадьбе и хлопоты по приведению в порядок наших общих дел.
   Вот это, скажу я вам, была жизнь — как в раю. И каждому из вас, господа, я пожелал бы такую же — только чтобы эти счастливые дни оказались для вас не такими скоротечными, как для меня.
   Как-то раз я отправился в лес, чтобы выбрать и отметить подходящие стволы для постройки ограды. И вижу, как сквозь чащу едет верхом человек и останавливает своего жеребца рядом со мной.
   — Привет, парень! — говорит он мне. — Есть тут поблизости какое-нибудь ранчо?
   — И даже целых два, где каждый с удовольствием найдет себе пристанище, — отвечаю я.
   — А где находится ближайшее?
   — Пойдемте, я провожу вас!
   — Спасибо, не нужно. Вы, я вижу, заняты работой, а я, зная направление, уж как-нибудь не заблужусь.
   — Я уже закончил. Пойдемте!
   Незнакомец и сам был еще молод — пожалуй, всего лишь года на два или три старше меня. Одет он был в новенький охотничий костюм из оленьей кожи и прекрасно вооружен, а конь его был так бодр и свеж, словно его только что вывели из стойла — в общем, сразу было видно, что им обоим в последнее время не пришлось особенно напрягаться, иначе они не выглядели бы так свежо. Обычай гостеприимства не позволял мне интересоваться его именем и разными другими подробностями, так что я молча шагал рядом с его конем, пока, наконец, он сам не заговорил:
   — А далеко от вас до ближайшего соседа, парень?
   — Вон туда, в сторону гор, — пять, а через реку — восемь миль.
   — А вы давно живете в этих местах?
   — Не то чтобы очень — как раз недавно закончили строить дом.
   — А как ваше имя, парень?
   Меня коробило от его обращения. И что он пристал ко мне с этим «парнем» — будто я ему мальчишка, которого можно снисходительно похлопать по плечу! Я постарался быть предельно кратким:
   — Кронер.
   — Кронер? Прекрасно! А меня зовут Уильям Джонс, и сам я с севера, из Канады. А кто владелец второго ранчо, о котором вы говорили?
   — Он немец, а зовут его Фред Хаммер.
   — А сыновья у него есть, парень?
   — Две дочки.
   — Хорошенькие?
   — Не знаю, парень. Взгляните на них сами!
   Его явно рассердило, что я тоже назвал его «парнем». Он замолчал и не произнес больше ни слова до самых ворот нашего дома.
   — Кого это ты привел, Тим? — спрашивает меня отец, который кормил во дворе индюшек.
   — Не знаю точно, кто он такой, но зовут его Уильям Джонс и он из Канады.
   — Добро пожаловать, сэр! Слезайте с коня и заходите в дом!
   Отец подал ему руку и провел в дом, поручив мне заботу о животном. Я отвел коня, вошел в дом и увидел вот что: незнакомец совершенно бесцеремонно потрепал Мэри за щеку и при этом еще сказал:
   — Черт возьми, до чего же вы прелестны, мисс!
   Мэри покраснела, но тут же нашлась:
   — Вы, наверное, выпили лишнего, сэр?
   — Вот уж нет, мисс, — в прерия виски не подают.
   Он захотел обнять ее, но она с такой силой оттолкнула его от себя, что он отшатнулся назад и чуть не опрокинул стул.
   — Ого! А вы — отчаянная бабенка! Ну ничего, в другой раз будете посговорчивее!
   Тут уж я не стерпел, подошел к нему и поднес к самому его носу свой кулак.
   — Эта мисс — моя невеста, и кто прикоснется к ней без моего разрешения, рискует убраться отсюда с продырявленной шкурой! Законы гостеприимства для нас святы, а кто ими злоупотребляет, с тем обращаются соответствующим образом. Вот так-то, парень!
   — Черт побери, да вы прямо оратор, мой мальчик! Так, значит, у вас уже есть невеста? Что ж, тогда я уступаю!
   Он повесил ружье на стену, уселся поудобнее и вообще вел себя как дома. И мне, и моему отцу этот человек сразу же не понравился, да и мать была с ним не слишком обходительна. Но это его, похоже, ничуть не смущало; у него был такой вид, как будто ничего и не произошло, а когда под вечер к нам заглянул на часок наш сосед Фред Хаммер с дочкой Бетти, Джонс принялся развлекать всю компанию рассказами о приключениях, которые ему якобы довелось пережить во время скитаний по прерии.
   Ставлю десять связок бобровых шкурок против облезлого кролика, что этот человек и одной ногой не ступал в прерию — уж слишком чистеньким он выглядел. Мы ему так и намекнули. И тогда он, чтобы как-то выбраться из неловкого положения, полез в карман и вынул колоду игральных карт.
   — А вы в карты любите играть, господа? — спросил он нас.
   — Да так, играем иногда, — ответил ему отец. — Наш сосед Фред родом из Германии, и там есть замечательная игра, которая называется «скат». Он и нас ей научил, так что мы иногда вечерами поигрываем, если больше нечем заняться.
   — А вы не слыхали об игре, которую в Старом Свете зовут «листик тмина», мистер Хаммер? — спросил Джонс.
   — Нет, что-то не припомню.
   — Здесь ее называют «три карты», и, клянусь, это самая замечательная игра из всех, какие только существуют на свете. Я, правда, и сам играл в нее всего лишь один раз, но, если хотите, могу вам ее показать.
   И действительно, игра всем нам понравилась, и очень скоро мы настолько увлеклись ею, что даже женщины отважились поставить на кон по нескольку центов. Казалось, что Джонс и вправду не очень-то разбирается в игре: мы почти все время выигрывали, и уже довольно скоро ему пришлось ставить на кон кусочки самородного золота, которого он имел при себе достаточно много. Мы совсем осмелели и начали повышать ставки, но тут неожиданно удача от нас отвернулась, и мы постепенно не только лишились всего выигрыша, но были вынуждены расплачиваться уже собственными деньгами. Редкие же выигрыши только раззадоривали нас. Женщины давно уже вышли из игры, да и я в конце концов тоже остановился. Отец же с Фредом Хаммером хотели непременно отыграться. Несмотря на мои предостережения и просьбы женщин, они все увеличивали ставки, и игра стала приобретать все более рискованный характер.
   И тут я вдруг заметил одну странную манипуляцию со стороны Джонса; в ту же секунду я схватил его за левую руку и вытащил у него из рукава лишнюю карту — этот мерзавец оказался шулером, игравшим четырьмя картами! Джонс вскочил с места.
   — Какого дьявола, парень? — гневно воскликнул он. — Какое вам дело до моих карт?
   — Точно такое же, как вам — до наших денег, сэр! — ответил отец и быстро придвинул к себе весь выигрыш, лежавший перед Джонсом на столе.
   — Отдайте доллары! Они — мои, и кто на них покушается, тот — вор!
   — Стоп, сэр! Это кто подтасовывает карты, тот — мошенник, который немедленно возвращает все добытое нечестным путем. Сейчас можете отправляться спать, а рано утром убирайтесь восвояси! Только законы гостеприимства не позволяют мне показать вам сейчас же, как играют в карты по-честному!
   — Я — ваш гость? Да я не желаю оставаться им ни секундой дольше! Я покину ваш дом сразу же, как только верну назад украденные у меня деньги!