Страница:
Чикаго и Блэквуд, в киосках появился второй номер журнала с его рисунком, и
Юджин, сияя от гордости, купил один экземпляр, чтобы захватить с собою в
вагон. Рисунок изображал поезд воздушной железной дороги над ночным Бауэри.
Репродукция очень удалась; Юджин испытывал необычайную гордость и знал, что
Анджела будет радоваться вместе с ним. Она с таким восторгом писала ему о
его зарисовке Ист-Сайда, которую он назвал "Шесть часов".
Сидя в поезде, Юджин мечтал.
Наконец, пробежав огромное расстояние между Нью-Йорком и Чикаго, поезд
прибыл в Город Озер, и Юджин, даже не посетив тех мест, где он делал свои
первые шаги на пути к самостоятельности, отправился пятичасовым в Блэквуд.
Было душно, и пока он ехал, в небе скопились густые грозовые тучи, вскоре
разразившиеся летним ливнем. Деревья и трава напились вволю, на дорогах
улеглась пыль. Освежающий холодок ласкал усталое от жары тело. Мимо
проносились, быстро скрываясь из глаз, маленькие городки, утопавшие в
густой зелени, и наконец показался Блэквуд. Он был меньше Александрии, но в
общем мало отличался от нее. Как и в Александрии, здесь прежде всего
бросались в глаза церковный шпиль, лесопильный завод, красивая торговая
улица с кирпичными домами и множеством вековых развесистых деревьев. Город
с первого взгляда понравился Юджину. Именно в таком месте должна была жить
Анджела.
Было уже семь часов, надвигались сумерки. Юджин не сообщил Анджеле
точный час своего приезда и решил заночевать в маленькой гостинице, вернее,
харчевне, которую заметил неподалеку от станции. У него был с собою только
большой чемодан и саквояж. Он справился у содержателя гостиницы, как
проехать на ферму Блю и далеко ли до нее, и узнал, что утром его в любое
время довезут туда за доллар. Поужинав бифштексом с жареным картофелем и
запив его скверным кофе, он сел в качалку на террасе, выходившей на улицу,
чтобы в тишине поглядеть, как живет этот городишко, и насладиться вечерней
прохладой. Он мысленно представлял себе очаровательное гнездышко, в
котором, вероятно, обитает Анджела. Какой маленький городок, как тут тихо!
До одиннадцати поездов из Чикаго уже не будет.
Немного погодя Юджин вышел пройтись и подышать вечерним воздухом.
Вернувшись в гостиницу, он широко распахнул окно душного номера и стал
смотреть на улицу. Летняя ночь, сохранявшая свежесть пролившегося дождя,
непросохшие деревья, аромат сочной, влажной растительности - все это
оставляло свой след в его душе, как рельефный узор на глине. Он чувствовал
нежность к маленьким домикам с лучистыми окнами и к случайным прохожим,
которые обменивались простыми дружескими приветствиями. Его глубоко трогало
и трещание кузнечиков, и кваканье лягушек, и мерцание далеких звезд - солнц
и планет, словно повисших над верхушками деревьев. Ночь дышала плодородием,
вокруг кипела невидимая мельчайшая работа, очень мало или совершенно не
зависящая от человека, хотя человек и является участником этого таинства.
Наконец веки его начали слипаться, он лег в постель и уснул крепким,
безмятежным сном.
На другое утро Юджин проснулся рано и едва дождался часа, когда можно
будет тронуться в путь. Он считал неудобным выехать раньше девяти и, чтобы
скоротать время, разгуливал по городу, привлекая общее внимание, так как
его высокая, худощавая, изящная фигура и резкий профиль бросались здесь в
глаза. В девять часов ему подали какой-то шарабан прадедовских времен, и он
покатил по глинистой, размытой вчерашним дождем дороге, местами затемненной
густыми деревьями. Столько прелестных полевых цветов росло вдоль дороги,
так пышно разросся цветущий кустарник за решеткою оград - желтый и красный
шиповник, жимолость и прочее, - что сердце Юджина замирало от восторга.
Музыкой звучала в его душе эта чудесная природа - желтеющая пшеница,
молодая, чуть ли не в человеческий рост кукуруза, луга и клеверные поля,
разделенные небольшими рощами, ласточки, стремительно проносящиеся в
воздухе в погоне за насекомыми, и парящий высоко в небе коршун, еще в
детстве представлявшийся Юджину воплощением красоты.
Юджин вспомнил, как мальчуганом он радовался порханию бабочек и птиц и
воркованию горлицы (вот оно как раз прорезало тишину вдали) и восхищался
мужественной силою сельских жителей. Сидя в своем шарабане, он думал о том,
что хорошо было бы написать серию деревенских этюдов, таких же
безыскусственных, как дворики, мимо которых он проезжал, как этот
пересекающий дорогу ручей, образовавший невдалеке заводь, где поили скот,
как этот остов заброшенного дома - без дверей и окон, с провалившейся
крышей, до самых стропил заросший жимолостью и повиликой. "Мы, жители
городов, не знаем всего этого", - подумал он со вздохом, совершенно
позабыв, что, как и все юноши и девушки, уезжающие в столицу, он унес с
собой глубоко врезавшиеся в душу впечатления детства, проведенного на лоне
природы.
Ферма семейства Блю была расположена посреди довольно широкой долины,
между отлогими склонами лесистых холмов. В одном ее конце, неподалеку от
дома, в густо заросших ивняком и орешником берегах, журча по камешкам,
бежал ручеек, не дальше как в миле оттуда разливаясь небольшим озерком.
Прямо перед усадьбой на десять акров раскинулось поле, засеянное пшеницей;
справа от него - выгон, а слева - клеверное поле. За домом, к которому вела
длинная лужайка с тенистой аллеей из высоких старых вязов, виднелись сарай,
колодец, свинарник, амбар для кукурузы и несколько сарайчиков поменьше.
Прилегавший к дому палисадник был отделен от лужайки низеньким забором,
вдоль которого росла сирень, а в самом палисаднике были разбиты
незатейливые клумбы с розами и золотистыми ноготками. Галерея, соединявшая
черный ход с летней кухней, была вся увита плющом, а торчащий неподалеку
пень был сплошь увит цветущей жимолостью. Газон во дворе содержался
аккуратно, а большая лужайка перед домом, на которую падала тень
развесистых деревьев, казалась бархатной. Дом был длинный, одноэтажный, по
его фасаду тянулись в ряд шесть комнат. Две из них, расположенные
посередине, представляли собою, вероятно, его старую часть, построенную лет
семьдесят назад. Остальные четыре появились позднее, а кроме них, была еще
пристройка, где помещались зимняя кухня и столовая. К западу от галереи,
ведущей в летнюю кухню, стояла некрашеная, сколоченная из досок кладовая.
Весь дом был стар и запущен, но по-своему живописен.
Юджин не ожидал, что попадет в такое чудесное место. Ему понравился и
самый дом - длинный и низкий, с дверями, открывавшимися прямо в сад, и
окнами, обрамленными диким виноградом, и кусты сирени, зеленой стеной
отделявшие дом от лужайки, и тенистые вязы, напоминавшие часовых. Когда
шарабан въезжал в ворота, он сказал себе:
"Вот место, созданное для любви! И подумать только, что Анджела живет
здесь!"
Шарабан прогремел по усыпанной крупной галькой дороге, слева от
лужайки, и остановился у садовой калитки. Из дома вышла Мариетта. Ей было
двадцать два года, и насколько старшая сестра была рассудительна и
сумрачна, настолько эта была жизнерадостна и весела. Беспечная, как
котенок, склонная видеть во всем светлую сторону, она повсюду приобретала
друзей. По ней вздыхал целый рой поклонников, писавших ей пылкие письма, но
она всех отвергала с подкупающим добродушием. Казалось бы, что здесь, в
деревне, не было таких возможностей, как в городе; в смысле светских
развлечений, однако кавалеры под тем или иным предлогом проникали и сюда.
Мариетта притягивала их, точно магнит, и Анджела принимала участие в
веселье, которое умела создавать ее младшая сестра.
Анджела была в столовой, и позвать ее не составляло большого труда. Но
Мариетте хотелось сперва собственными глазами убедиться, что представляет
собою возлюбленный ее сестры, которого та завлекла в свои сети. Она была
поражена его ростом, его живописной наружностью и проницательным взглядом.
Она не ожидала, что у Анджелы такой завидный жених. Она с ласковой улыбкой
протянула ему руку.
- Вы мистер Витла, не правда ли? - спросила она.
- Он самый, - ответил Юджин несколько торжественно. - Какая чудесная
дорога к вам!
- Да, когда хорошая погода, - смеясь, сказала девушка. - Зимой она вам
не так понравилась бы. Заходите, пожалуйста, и поставьте чемодан вот сюда.
Дэвид отнесет его в вашу комнату.
Юджин повиновался, не переставая, однако, думать об Анджеле, о том,
когда она, наконец, покажется и какой предстанет перед ним. Он вошел в
просторную, низкую, прохладную гостиную и немало обрадовался, увидев там
рояль и ноты, сложенные на этажерке. За открытым окном виднелись гамаки,
висевшие среди деревьев на лужайке. "Какой чудесный уголок, - подумал он, -
сама поэзия". И тут появилась Анджела. Она была в простом белом полотняном
платье. Толстые косы обвивали ее голову, - это так всегда нравилось Юджину.
Она успела сорвать и приколоть к корсажу большую красную розу. Завидев
Анджелу, Юджин протянул ей обе руки, и она бросилась ему на шею. Он крепко
поцеловал ее, так как Мариетта тактично оставила их одних.
- Наконец-то я с тобой! - шептал он между поцелуями.
- Да, да, - вздохнула она. - Тебя так долго не было.
- О, я страдал еще больше, чем ты, - утешал он ее. - Я так мучился и
все ждал, ждал, ждал.
- Забудем, - сказала Анджела. - Мы снова вместе. Ты здесь.
- Да, я здесь! - расхохотался он. - Во всеоружии ума и таланта и в
единственном своем коричневом костюме! Но как у вас красиво - эти
изумительные деревья, эта чудесная лужайка!
Он на минуту оторвался от нее, чтобы посмотреть в окно.
- Я рада, что тебе у нас нравится, - отозвалась Анджела, и глаза ее
радостно заблестели. - Мы любим наш дом, хотя он очень старый.
- Потому-то он мне и нравится! - воскликнул Юджин. - Какая прелесть
эти кусты, эти розы! Если б ты знала, дорогая, как у вас хорошо! И ты - ты
такая чудная!
Он отодвинул ее от себя, разглядывая, а она залилась румянцем и еще
больше похорошела. Его порывистость и смелость приводили Анджелу в
смятение, и сердце ее учащенно билось.
Немного погодя они вышли во дворик, и тогда снова появилась Мариетта,
а вместе с нею и миссис Блю, добродушная, полная женщина лет шестидесяти.
Она сердечно поздоровалась с Юджином. Он сразу почувствовал, что она во
всех отношениях похожа на его мать - на всякую хорошую мать: она так же
любила порядок и покой, так же пеклась о благополучии своих детей, так же
дорожила общественным мнением и правилами чести и морали. Все эти черты
Юджин искренне уважал в других. Его радовало, когда он обнаруживал их в
окружающих, он считал, что они имеют большое значение для общества, но не
был уверен, что они обязательны и для него. В душе он всегда считал, что
жизнь богаче, сложнее и загадочнее, чем любая шаблонная теория или
устоявшийся жизненный уклад. Разумеется, похвально, когда мужчина или
женщина следуют законам чести и морали в соответствии со своим положением и
с характером самого общества, но если смотреть в глубь вещей, это не играет
никакой роли. Всякий уклад, всякий строй, рассчитывающий на долгое
существование, должен иметь в своем составе таких миссис Блю, согласующих
свое поведение с высшими принципами и установлениями данного общества. При
встрече с такими людьми можно, конечно, умиляться, но что они значат перед
изменчивыми, неисповедимыми силами природы. Они - проявления случайной
гармонии, необходимые для данного строя, но не имеющие никакой ценности для
вселенной в целом. Таковы были взгляды Юджина в двадцать два года, и он
спрашивал себя, удастся ли ему когда-нибудь высказать их и что подумали бы
люди, если бы могли прочитать его мысли; он спрашивал себя, существует ли
что-нибудь - что бы то ни было - действительно устойчивое, как незыблемая
скала, на которой можно утвердиться, или же все в мире лишь зыбкие тени и
призраки.
Миссис Блю ласковым взглядом окинула жениха своей дочери. Она много
наслышалась о нем. Воспитав своих детей в правилах долга, чести и морали,
она верила, что они будут общаться с людьми таких же правил. Она заранее
решила, что и Юджин принадлежит к таким людям, а его открытое, без
малейшего лукавства лицо, смеющиеся глаза и приятная улыбка убедили ее в
том, что он и по натуре порядочный человек. И, наконец, достаточно было его
замечательных рисунков, оттиски которых он время от времени посылал
Анджеле, - а в особенности рисунка, изображавшего толпу на Ист-Сайде, -
чтобы заранее расположить ее в его пользу. Ни одна из ее дочерей - а три из
них были уже замужем - не могла похвалиться супругом, который выдерживал бы
сравнение с этим молодым человеком. Она смотрела на Юджина как на будущего
зятя, рассчитывая, что он с радостью и как нечто должное возьмет на себя
все общепринятые в этих случаях обязательства.
- Спасибо вам, миссис Блю, за ваше любезное приглашение, - почтительно
сказал Юджин. - Мне давно хотелось побывать у вас. Я столько слышал от
Анджелы о вашей семье.
- У нас самый обыкновенный деревенский дом; ничего он собой не
представляет, но мы его любим, - отвечала миссис Блю.
Она ласково улыбнулась Юджину, спросила, как у него подвигается работа
в Нью-Йорке, предложила отдохнуть в гамаке и опять пошла на кухню, где у
нее уже готовился обед для гостя.
Молодые люди направились вдвоем к лужайке и там уселись под деревьями.
Юджин испытывал какое-то восторженное чувство. Он был еще так молод, а
между тем жизнь осыпала его своими лучшими дарами; он любил и был любим;
недавние успехи в Нью-Йорке сулили ему исполнение самых честолюбивых
надежд. А теперь он вкушал душевный мир, радуясь заслуженному отдыху и
наслаждаясь любовью, красотой, поклонением и лучезарным летом.
Погруженный в эти мысли, Юджин раскачивался в гамаке и любовался
чудесной лужайкой; наконец взгляд его остановился на Анджеле, и он подумал:
"В мире не может быть ничего прекраснее!"
Около полудня вернулся домой старый Джотем Блю, пропалывавший в поле
кукурузу. Несмотря на свои шестьдесят пять лет и белоснежные волосы и
бороду, он производил впечатление крепкого человека, который может прожить
до девяноста, а то и до ста лет. У него были голубые глаза и проницательный
взгляд, на лице играл румянец. Широкие, могучие плечи и тонкая талия
показывали, что в молодости это был стройный мужчина.
- Здравствуйте, мистер Витла, - сказал он необычайно просто и
сердечно, подходя к Юджину. Он был в сапогах, на которых засохла
принесенная с поля желтая грязь. Достав из кармана большой складной нож,
старик принялся строгать тоненький сучок, подобранный с земли. - Очень рад
вас видеть. Анджела мне кое-что рассказывала о вас.
Он, улыбаясь, посмотрел на Юджина. Анджела, сидевшая рядом с гостем,
встала и медленно пошла к дому.
- И я рад вас видеть, - сказал Юджин. - Мне очень у вас нравится.
Благодатный край.
- Край благодатный, что и говорить, - сказал старый Джотем и,
придвинув к себе стул, стоявший под деревом, сел. Юджин снова занял свое
место в гамаке.
- У нас здесь почва богата известью, углеродом и калием - самая пища
для растений. Искусственного удобрения требуется очень мало. Главное -
тщательно возделывать землю и бороться с сорняками и вредителями.
Он задумчиво строгал свой сучок. Юджина удивило обнаруженное им
знакомство с физикой и химией в применении к земледелию. Приятно было
видеть человека, у которого искусство землепашца сочеталось с незаурядными
познаниями.
- По дороге к вам я видел прекрасные пшеничные поля, - заметил он.
- Да, пшеница у нас тут хорошо родится, когда погода более или менее
благоприятная, - словоохотливо отозвался старик Блю, - да и кукуруза тоже.
Яблони дают богатейшие урожаи, и виноград часто вызревает. Я всегда был
того мнения, что штат Висконсин имеет некоторые преимущества перед другими
штатами в бассейне Миссисипи; природа благословила нас умеренным климатом,
обилием проточной воды и прекрасным, разнообразным рельефом. На севере
богатейшие рудники, и лесу сколько угодно. У нас, в Висконсине, привольное
житье. Этому штату предстоит большое будущее.
Пока он говорил, Юджин успел заметить, как широко расставлены у него
глаза. Ему понравилось, что старик так заинтересован судьбами своего штата
и своей родины. Это был не жалкий раб земли, а земледелец в истинном смысле
слова, фермер, знающий свое дело, американец, любящий свой штат и родину.
- Мне долина Миссисипи всегда представлялась краем великих
возможностей, - сказал Юджин. - История знает такие густо заселенные места
- долина Нила, например, или долина Евфрата, но наша несравненно больше. Я
верю, что в будущем сюда устремятся толпы поселенцев.
- Наш штат - новый земной рай, - сказал Джотем Блю; он перестал на
минуту строгать и поднял правую руку, чтобы придать больше силы своим
словам. - Мы еще не знаем полностью всех его богатств. Здесь можно
вырастить достаточно плодов, кукурузы, пшеницы, чтобы прокормить весь мир.
Меня иногда поражает плодородие нашей почвы. Она так щедра. Это великая
мать. Она просит только чтобы с ней хорошо обращались, и тогда она дает
все, что у нее есть.
Юджин улыбнулся. Широкий кругозор его будущего тестя удивлял его. Он
чувствовал, что готов полюбить этого человека.
Они поговорили о характере местного населения, о росте Чикаго, об
угрожавшей еще недавно войне с Венесуэлой, о новом лидере демократической
партии, которым Джотем Блю восхищался. Он стал рассказывать о нем во всех
подробностях, - выяснилось, что тот недавно посетил их в Блэквуде, - но тут
на пороге дома появилась миссис Блю.
- Джотем! - позвала она.
- Жене, вероятно, нужно ведерко воды, - сказал он, вставая, и
неторопливо направился к дому.
Юджин улыбнулся. Как все это трогательно! Вот именно такой должна быть
жизнь - воплощением здоровья, силы, добродушия, полной взаимного понимания
и простоты отношений. Он был бы рад стать человеком, подобным Джотему Блю,
таким же здоровым, сердечным, чистым и сильным. Подумать только - ведь этот
фермер вырастил восемь человек детей! Не удивительно, что у него такая
очаровательная дочь, как Анджела! И все другие дети, наверно, такие же.
Юджин качался в гамаке, когда вернулась Мариетта; она улыбнулась,
ветер растрепал ее белокурые волосы.
У нее были голубые глаза, как у отца, и его живая, подвижная натура,
исполненная сердечности и теплоты. Юджина потянуло к ней. Она немного
напоминала ему Руби и немного Маргарет. Она цвела юностью и здоровьем.
- Вы, должно быть, сильнее Анджелы, - сказал он, глядя на девушку.
- Еще бы! - воскликнула она. - Нашему Ангелочку ни за что за мной не
угнаться. И когда мы деремся, я всегда побеждаю. Иногда я даже чувствую
себя старше - ведь это я всегда все затеваю.
Юджин оценил прозвище "Ангелочек", решив, что оно подходит Анджеле.
Она и действительно напоминала ангелов, как их изображают в старых
фолиантах или на церковных витражах. У него мелькнула смутная мысль, что у
Мариетты, пожалуй, более приятный характер и что в ней больше душевной
теплоты и женского обаяния. Но он заставил себя выкинуть эту мысль из
головы. Он чувствовал, что здесь он должен быть верен Анджеле.
Во время их беседы подошел Дэвид, самый младший, и уселся на траву.
Это был мальчик невысокого роста, довольно плотный для своих шестнадцати
лет, с умным лицом и живыми глазами. Юджин почувствовал в нем
уравновешенность и спокойную силу. Он приходил к заключению, что молодежь
унаследовала от родителей и крепкое здоровье и характер. Это был дом, где
росли удачные дети. Немного спустя к ним подошел Бенджамен - высокий, даже
слишком высокий для своего возраста юноша, производивший впечатление
пуританина - его западноамериканской разновидности, - а затем и самый
старший из сыновей, Сэмюэл, наиболее интересный из всех. Это был крупный
мужчина с невозмутимо спокойным, как у старого Джотема, выражением лица,
сильно загорелый и крепкий, словно молодой дуб. Из разговора выяснилось,
что он работает на железной дороге в Сент-Поле и домой приехал ненадолго -
провести отпуск после трехлетнего отсутствия. Его дорога называлась
"Великая Северная", он занимал уже должность второго помощника начальника
станции, и в семье считали, что он далеко пойдет. Юджину было ясно, что все
эти юноши и девушки, так же как и Анджела, отличаются непреклонно честным и
правдивым характером. Все они были воспитаны в христианских понятиях о
добродетели - это были не церковные догмы, а именно христианские понятия,
окрашенные терпимостью и доброжелательностью. Они по мере сил соблюдали
десять заповедей, и жизнь их не выходила за рамки того, что именуется
нравственностью и приличием. Это заставило Юджина задуматься. Его
собственная беспринципность в вопросах морали была загадкой для него
самого. Может быть, они действительно правы, а он глубоко заблуждается? Но
для кого же тогда весь этот сложный механизм мироздания со всеми его
тайнами? Юджин чувствовал, что в пределах сложившегося общественного уклада
он явно не на месте, но что касается жизни в более широком понимании - тут
трудно что-либо сказать.
В половине первого в дверях показалась миссис Блю и объявила, что обед
на столе. Все тотчас же встали. Это была простая домашняя трапеза, обычная
в культурных фермерских семьях. Были поданы в изобилии свежие овощи -
зеленый горошек, молодая фасоль в стручках и молодой картофель. Мясо для
жаркого было куплено у мясника, разъезжавшего в своей тележке по всей
округе. Кроме того, миссис Блю приготовила горячие воздушные бисквиты.
Юджин признался, что он большой любитель пахтанья, и ему принесли полный
кувшин, заметив, что обычно его примешивают в корм свиньям, так как никто
из детей его не любит. За столом шла оживленная беседа, раздавались шутки,
и до слуха Юджина доносились обрывки новостей, касавшихся окрестных
жителей. У такого-то фермера пала лошадь, такой-то собирается снимать
пшеницу. То и дело упоминались три старшие сестры, жившие в других городах
того же штата. У них, по-видимому, было много детей, доставлявших им
изрядные хлопоты. Они часто приезжали навестить своих родных, с которыми
были связаны крепкими узами.
- Чем ближе вы познакомитесь с семейством Блю, - заметил Сэмюэл
Юджину, когда тот удивился такой общности интересов, - тем яснее вам
станет, что это не столько семья, сколько клан. Все ее члены крепко спаяны
между собой.
- Это, по-моему, очень хорошая черта, - смеясь, ответил Юджин, отнюдь
не питавший такого интереса к своим родным.
- А я вам скажу, - вставил живший по соседству фермер, по имени Джейк
Долл, - что если вы хотите узнать, как все Блю держатся друг за друга,
попробуйте обидеть кого-нибудь из них.
- А ведь это верно, согласна, сестричка? - заметил Сэмюэл Анджеле,
рядом с которой сидел, и ласково прикоснулся к ее руке.
Это движение не укрылось от Юджина. Девушка так же ласково кивнула
головой.
- Да, все Блю крепко держатся друг за друга.
Юджин готов был приревновать Анджелу к ее брату. Он невольно задумался
на тем, можно ли такую девушку вырвать из родной атмосферы, полностью от
нее изолировать и перенести в совершенно иной мир? Сможет ли она понять
его, Юджина, сможет ли он навсегда остаться с нею? Он с улыбкой смотрел на
ее отца и мать, говоря себе, что должен навсегда сохранить ей верность. Но
все же в жизни много странного, трудно сказать, как она сложится.
За этот день Юджин вынес еще много приятных впечатлений. Вечером они с
Анджелой целых два часа сидели вдвоем в прохладной гостиной, и Юджин снова
и снова говорил ей о том, как она прекрасна, как он очарован этим старым
домом, какие милые люди ее отец и мать, какие у нее интересные братья. Он
сделал карандашный набросок с Джотема, возвращающегося с поля. Рисунок
очень понравился Анджеле, и она оставила его у себя, чтобы показать отцу.
Юджин попросил ее позировать ему у окна и зарисовал ее головку в ореоле
пушистых волос. Вспомнив про иллюстрацию, изображающую Бауэри ночью, он
пошел разыскать ее и тут впервые увидел отведенную ему в самом конце дома
уютную прохладную комнату. Окно выходило на запад - из него видны были
кусты жимолости, - а дверь открывалась на тенистую, прохладную лужайку. Ему
казалось, что он купается в красоте и видит вокруг себя одно лишь счастье.
Больно было думать, что жизнь не может всегда быть такой радостной, - как
будто красота не вечна и не вездесуща.
Увидев рисунок Юджина в журнале, Анджела была вне себя от гордости и
счастья. Это служило неоспоримым доказательством одаренности ее
возлюбленного. В своих письмах он почти ежедневно описывал ей
художественный мир Нью-Йорка, так что у нее было некоторое представление о
нем, - правда, сильно приукрашенное. Зато такие вот репродукции были чем-то
конкретным, осязаемым. Весь мир увидит их. Она воображала, что Юджин уже
знаменит.
В этот вечер, и на другой день, и в последующие дни, когда они сидели
одни в гостиной, между Юджином и Анджелой стало все больше устанавливаться
то взаимное понимание, которое рано или поздно наступает между любящими
мужчиной и женщиной. Юджин неспособен был ограничиться целомудренными
поцелуями и невинными ласками, если его постоянно не держали в узде. Ему
Юджин, сияя от гордости, купил один экземпляр, чтобы захватить с собою в
вагон. Рисунок изображал поезд воздушной железной дороги над ночным Бауэри.
Репродукция очень удалась; Юджин испытывал необычайную гордость и знал, что
Анджела будет радоваться вместе с ним. Она с таким восторгом писала ему о
его зарисовке Ист-Сайда, которую он назвал "Шесть часов".
Сидя в поезде, Юджин мечтал.
Наконец, пробежав огромное расстояние между Нью-Йорком и Чикаго, поезд
прибыл в Город Озер, и Юджин, даже не посетив тех мест, где он делал свои
первые шаги на пути к самостоятельности, отправился пятичасовым в Блэквуд.
Было душно, и пока он ехал, в небе скопились густые грозовые тучи, вскоре
разразившиеся летним ливнем. Деревья и трава напились вволю, на дорогах
улеглась пыль. Освежающий холодок ласкал усталое от жары тело. Мимо
проносились, быстро скрываясь из глаз, маленькие городки, утопавшие в
густой зелени, и наконец показался Блэквуд. Он был меньше Александрии, но в
общем мало отличался от нее. Как и в Александрии, здесь прежде всего
бросались в глаза церковный шпиль, лесопильный завод, красивая торговая
улица с кирпичными домами и множеством вековых развесистых деревьев. Город
с первого взгляда понравился Юджину. Именно в таком месте должна была жить
Анджела.
Было уже семь часов, надвигались сумерки. Юджин не сообщил Анджеле
точный час своего приезда и решил заночевать в маленькой гостинице, вернее,
харчевне, которую заметил неподалеку от станции. У него был с собою только
большой чемодан и саквояж. Он справился у содержателя гостиницы, как
проехать на ферму Блю и далеко ли до нее, и узнал, что утром его в любое
время довезут туда за доллар. Поужинав бифштексом с жареным картофелем и
запив его скверным кофе, он сел в качалку на террасе, выходившей на улицу,
чтобы в тишине поглядеть, как живет этот городишко, и насладиться вечерней
прохладой. Он мысленно представлял себе очаровательное гнездышко, в
котором, вероятно, обитает Анджела. Какой маленький городок, как тут тихо!
До одиннадцати поездов из Чикаго уже не будет.
Немного погодя Юджин вышел пройтись и подышать вечерним воздухом.
Вернувшись в гостиницу, он широко распахнул окно душного номера и стал
смотреть на улицу. Летняя ночь, сохранявшая свежесть пролившегося дождя,
непросохшие деревья, аромат сочной, влажной растительности - все это
оставляло свой след в его душе, как рельефный узор на глине. Он чувствовал
нежность к маленьким домикам с лучистыми окнами и к случайным прохожим,
которые обменивались простыми дружескими приветствиями. Его глубоко трогало
и трещание кузнечиков, и кваканье лягушек, и мерцание далеких звезд - солнц
и планет, словно повисших над верхушками деревьев. Ночь дышала плодородием,
вокруг кипела невидимая мельчайшая работа, очень мало или совершенно не
зависящая от человека, хотя человек и является участником этого таинства.
Наконец веки его начали слипаться, он лег в постель и уснул крепким,
безмятежным сном.
На другое утро Юджин проснулся рано и едва дождался часа, когда можно
будет тронуться в путь. Он считал неудобным выехать раньше девяти и, чтобы
скоротать время, разгуливал по городу, привлекая общее внимание, так как
его высокая, худощавая, изящная фигура и резкий профиль бросались здесь в
глаза. В девять часов ему подали какой-то шарабан прадедовских времен, и он
покатил по глинистой, размытой вчерашним дождем дороге, местами затемненной
густыми деревьями. Столько прелестных полевых цветов росло вдоль дороги,
так пышно разросся цветущий кустарник за решеткою оград - желтый и красный
шиповник, жимолость и прочее, - что сердце Юджина замирало от восторга.
Музыкой звучала в его душе эта чудесная природа - желтеющая пшеница,
молодая, чуть ли не в человеческий рост кукуруза, луга и клеверные поля,
разделенные небольшими рощами, ласточки, стремительно проносящиеся в
воздухе в погоне за насекомыми, и парящий высоко в небе коршун, еще в
детстве представлявшийся Юджину воплощением красоты.
Юджин вспомнил, как мальчуганом он радовался порханию бабочек и птиц и
воркованию горлицы (вот оно как раз прорезало тишину вдали) и восхищался
мужественной силою сельских жителей. Сидя в своем шарабане, он думал о том,
что хорошо было бы написать серию деревенских этюдов, таких же
безыскусственных, как дворики, мимо которых он проезжал, как этот
пересекающий дорогу ручей, образовавший невдалеке заводь, где поили скот,
как этот остов заброшенного дома - без дверей и окон, с провалившейся
крышей, до самых стропил заросший жимолостью и повиликой. "Мы, жители
городов, не знаем всего этого", - подумал он со вздохом, совершенно
позабыв, что, как и все юноши и девушки, уезжающие в столицу, он унес с
собой глубоко врезавшиеся в душу впечатления детства, проведенного на лоне
природы.
Ферма семейства Блю была расположена посреди довольно широкой долины,
между отлогими склонами лесистых холмов. В одном ее конце, неподалеку от
дома, в густо заросших ивняком и орешником берегах, журча по камешкам,
бежал ручеек, не дальше как в миле оттуда разливаясь небольшим озерком.
Прямо перед усадьбой на десять акров раскинулось поле, засеянное пшеницей;
справа от него - выгон, а слева - клеверное поле. За домом, к которому вела
длинная лужайка с тенистой аллеей из высоких старых вязов, виднелись сарай,
колодец, свинарник, амбар для кукурузы и несколько сарайчиков поменьше.
Прилегавший к дому палисадник был отделен от лужайки низеньким забором,
вдоль которого росла сирень, а в самом палисаднике были разбиты
незатейливые клумбы с розами и золотистыми ноготками. Галерея, соединявшая
черный ход с летней кухней, была вся увита плющом, а торчащий неподалеку
пень был сплошь увит цветущей жимолостью. Газон во дворе содержался
аккуратно, а большая лужайка перед домом, на которую падала тень
развесистых деревьев, казалась бархатной. Дом был длинный, одноэтажный, по
его фасаду тянулись в ряд шесть комнат. Две из них, расположенные
посередине, представляли собою, вероятно, его старую часть, построенную лет
семьдесят назад. Остальные четыре появились позднее, а кроме них, была еще
пристройка, где помещались зимняя кухня и столовая. К западу от галереи,
ведущей в летнюю кухню, стояла некрашеная, сколоченная из досок кладовая.
Весь дом был стар и запущен, но по-своему живописен.
Юджин не ожидал, что попадет в такое чудесное место. Ему понравился и
самый дом - длинный и низкий, с дверями, открывавшимися прямо в сад, и
окнами, обрамленными диким виноградом, и кусты сирени, зеленой стеной
отделявшие дом от лужайки, и тенистые вязы, напоминавшие часовых. Когда
шарабан въезжал в ворота, он сказал себе:
"Вот место, созданное для любви! И подумать только, что Анджела живет
здесь!"
Шарабан прогремел по усыпанной крупной галькой дороге, слева от
лужайки, и остановился у садовой калитки. Из дома вышла Мариетта. Ей было
двадцать два года, и насколько старшая сестра была рассудительна и
сумрачна, настолько эта была жизнерадостна и весела. Беспечная, как
котенок, склонная видеть во всем светлую сторону, она повсюду приобретала
друзей. По ней вздыхал целый рой поклонников, писавших ей пылкие письма, но
она всех отвергала с подкупающим добродушием. Казалось бы, что здесь, в
деревне, не было таких возможностей, как в городе; в смысле светских
развлечений, однако кавалеры под тем или иным предлогом проникали и сюда.
Мариетта притягивала их, точно магнит, и Анджела принимала участие в
веселье, которое умела создавать ее младшая сестра.
Анджела была в столовой, и позвать ее не составляло большого труда. Но
Мариетте хотелось сперва собственными глазами убедиться, что представляет
собою возлюбленный ее сестры, которого та завлекла в свои сети. Она была
поражена его ростом, его живописной наружностью и проницательным взглядом.
Она не ожидала, что у Анджелы такой завидный жених. Она с ласковой улыбкой
протянула ему руку.
- Вы мистер Витла, не правда ли? - спросила она.
- Он самый, - ответил Юджин несколько торжественно. - Какая чудесная
дорога к вам!
- Да, когда хорошая погода, - смеясь, сказала девушка. - Зимой она вам
не так понравилась бы. Заходите, пожалуйста, и поставьте чемодан вот сюда.
Дэвид отнесет его в вашу комнату.
Юджин повиновался, не переставая, однако, думать об Анджеле, о том,
когда она, наконец, покажется и какой предстанет перед ним. Он вошел в
просторную, низкую, прохладную гостиную и немало обрадовался, увидев там
рояль и ноты, сложенные на этажерке. За открытым окном виднелись гамаки,
висевшие среди деревьев на лужайке. "Какой чудесный уголок, - подумал он, -
сама поэзия". И тут появилась Анджела. Она была в простом белом полотняном
платье. Толстые косы обвивали ее голову, - это так всегда нравилось Юджину.
Она успела сорвать и приколоть к корсажу большую красную розу. Завидев
Анджелу, Юджин протянул ей обе руки, и она бросилась ему на шею. Он крепко
поцеловал ее, так как Мариетта тактично оставила их одних.
- Наконец-то я с тобой! - шептал он между поцелуями.
- Да, да, - вздохнула она. - Тебя так долго не было.
- О, я страдал еще больше, чем ты, - утешал он ее. - Я так мучился и
все ждал, ждал, ждал.
- Забудем, - сказала Анджела. - Мы снова вместе. Ты здесь.
- Да, я здесь! - расхохотался он. - Во всеоружии ума и таланта и в
единственном своем коричневом костюме! Но как у вас красиво - эти
изумительные деревья, эта чудесная лужайка!
Он на минуту оторвался от нее, чтобы посмотреть в окно.
- Я рада, что тебе у нас нравится, - отозвалась Анджела, и глаза ее
радостно заблестели. - Мы любим наш дом, хотя он очень старый.
- Потому-то он мне и нравится! - воскликнул Юджин. - Какая прелесть
эти кусты, эти розы! Если б ты знала, дорогая, как у вас хорошо! И ты - ты
такая чудная!
Он отодвинул ее от себя, разглядывая, а она залилась румянцем и еще
больше похорошела. Его порывистость и смелость приводили Анджелу в
смятение, и сердце ее учащенно билось.
Немного погодя они вышли во дворик, и тогда снова появилась Мариетта,
а вместе с нею и миссис Блю, добродушная, полная женщина лет шестидесяти.
Она сердечно поздоровалась с Юджином. Он сразу почувствовал, что она во
всех отношениях похожа на его мать - на всякую хорошую мать: она так же
любила порядок и покой, так же пеклась о благополучии своих детей, так же
дорожила общественным мнением и правилами чести и морали. Все эти черты
Юджин искренне уважал в других. Его радовало, когда он обнаруживал их в
окружающих, он считал, что они имеют большое значение для общества, но не
был уверен, что они обязательны и для него. В душе он всегда считал, что
жизнь богаче, сложнее и загадочнее, чем любая шаблонная теория или
устоявшийся жизненный уклад. Разумеется, похвально, когда мужчина или
женщина следуют законам чести и морали в соответствии со своим положением и
с характером самого общества, но если смотреть в глубь вещей, это не играет
никакой роли. Всякий уклад, всякий строй, рассчитывающий на долгое
существование, должен иметь в своем составе таких миссис Блю, согласующих
свое поведение с высшими принципами и установлениями данного общества. При
встрече с такими людьми можно, конечно, умиляться, но что они значат перед
изменчивыми, неисповедимыми силами природы. Они - проявления случайной
гармонии, необходимые для данного строя, но не имеющие никакой ценности для
вселенной в целом. Таковы были взгляды Юджина в двадцать два года, и он
спрашивал себя, удастся ли ему когда-нибудь высказать их и что подумали бы
люди, если бы могли прочитать его мысли; он спрашивал себя, существует ли
что-нибудь - что бы то ни было - действительно устойчивое, как незыблемая
скала, на которой можно утвердиться, или же все в мире лишь зыбкие тени и
призраки.
Миссис Блю ласковым взглядом окинула жениха своей дочери. Она много
наслышалась о нем. Воспитав своих детей в правилах долга, чести и морали,
она верила, что они будут общаться с людьми таких же правил. Она заранее
решила, что и Юджин принадлежит к таким людям, а его открытое, без
малейшего лукавства лицо, смеющиеся глаза и приятная улыбка убедили ее в
том, что он и по натуре порядочный человек. И, наконец, достаточно было его
замечательных рисунков, оттиски которых он время от времени посылал
Анджеле, - а в особенности рисунка, изображавшего толпу на Ист-Сайде, -
чтобы заранее расположить ее в его пользу. Ни одна из ее дочерей - а три из
них были уже замужем - не могла похвалиться супругом, который выдерживал бы
сравнение с этим молодым человеком. Она смотрела на Юджина как на будущего
зятя, рассчитывая, что он с радостью и как нечто должное возьмет на себя
все общепринятые в этих случаях обязательства.
- Спасибо вам, миссис Блю, за ваше любезное приглашение, - почтительно
сказал Юджин. - Мне давно хотелось побывать у вас. Я столько слышал от
Анджелы о вашей семье.
- У нас самый обыкновенный деревенский дом; ничего он собой не
представляет, но мы его любим, - отвечала миссис Блю.
Она ласково улыбнулась Юджину, спросила, как у него подвигается работа
в Нью-Йорке, предложила отдохнуть в гамаке и опять пошла на кухню, где у
нее уже готовился обед для гостя.
Молодые люди направились вдвоем к лужайке и там уселись под деревьями.
Юджин испытывал какое-то восторженное чувство. Он был еще так молод, а
между тем жизнь осыпала его своими лучшими дарами; он любил и был любим;
недавние успехи в Нью-Йорке сулили ему исполнение самых честолюбивых
надежд. А теперь он вкушал душевный мир, радуясь заслуженному отдыху и
наслаждаясь любовью, красотой, поклонением и лучезарным летом.
Погруженный в эти мысли, Юджин раскачивался в гамаке и любовался
чудесной лужайкой; наконец взгляд его остановился на Анджеле, и он подумал:
"В мире не может быть ничего прекраснее!"
Около полудня вернулся домой старый Джотем Блю, пропалывавший в поле
кукурузу. Несмотря на свои шестьдесят пять лет и белоснежные волосы и
бороду, он производил впечатление крепкого человека, который может прожить
до девяноста, а то и до ста лет. У него были голубые глаза и проницательный
взгляд, на лице играл румянец. Широкие, могучие плечи и тонкая талия
показывали, что в молодости это был стройный мужчина.
- Здравствуйте, мистер Витла, - сказал он необычайно просто и
сердечно, подходя к Юджину. Он был в сапогах, на которых засохла
принесенная с поля желтая грязь. Достав из кармана большой складной нож,
старик принялся строгать тоненький сучок, подобранный с земли. - Очень рад
вас видеть. Анджела мне кое-что рассказывала о вас.
Он, улыбаясь, посмотрел на Юджина. Анджела, сидевшая рядом с гостем,
встала и медленно пошла к дому.
- И я рад вас видеть, - сказал Юджин. - Мне очень у вас нравится.
Благодатный край.
- Край благодатный, что и говорить, - сказал старый Джотем и,
придвинув к себе стул, стоявший под деревом, сел. Юджин снова занял свое
место в гамаке.
- У нас здесь почва богата известью, углеродом и калием - самая пища
для растений. Искусственного удобрения требуется очень мало. Главное -
тщательно возделывать землю и бороться с сорняками и вредителями.
Он задумчиво строгал свой сучок. Юджина удивило обнаруженное им
знакомство с физикой и химией в применении к земледелию. Приятно было
видеть человека, у которого искусство землепашца сочеталось с незаурядными
познаниями.
- По дороге к вам я видел прекрасные пшеничные поля, - заметил он.
- Да, пшеница у нас тут хорошо родится, когда погода более или менее
благоприятная, - словоохотливо отозвался старик Блю, - да и кукуруза тоже.
Яблони дают богатейшие урожаи, и виноград часто вызревает. Я всегда был
того мнения, что штат Висконсин имеет некоторые преимущества перед другими
штатами в бассейне Миссисипи; природа благословила нас умеренным климатом,
обилием проточной воды и прекрасным, разнообразным рельефом. На севере
богатейшие рудники, и лесу сколько угодно. У нас, в Висконсине, привольное
житье. Этому штату предстоит большое будущее.
Пока он говорил, Юджин успел заметить, как широко расставлены у него
глаза. Ему понравилось, что старик так заинтересован судьбами своего штата
и своей родины. Это был не жалкий раб земли, а земледелец в истинном смысле
слова, фермер, знающий свое дело, американец, любящий свой штат и родину.
- Мне долина Миссисипи всегда представлялась краем великих
возможностей, - сказал Юджин. - История знает такие густо заселенные места
- долина Нила, например, или долина Евфрата, но наша несравненно больше. Я
верю, что в будущем сюда устремятся толпы поселенцев.
- Наш штат - новый земной рай, - сказал Джотем Блю; он перестал на
минуту строгать и поднял правую руку, чтобы придать больше силы своим
словам. - Мы еще не знаем полностью всех его богатств. Здесь можно
вырастить достаточно плодов, кукурузы, пшеницы, чтобы прокормить весь мир.
Меня иногда поражает плодородие нашей почвы. Она так щедра. Это великая
мать. Она просит только чтобы с ней хорошо обращались, и тогда она дает
все, что у нее есть.
Юджин улыбнулся. Широкий кругозор его будущего тестя удивлял его. Он
чувствовал, что готов полюбить этого человека.
Они поговорили о характере местного населения, о росте Чикаго, об
угрожавшей еще недавно войне с Венесуэлой, о новом лидере демократической
партии, которым Джотем Блю восхищался. Он стал рассказывать о нем во всех
подробностях, - выяснилось, что тот недавно посетил их в Блэквуде, - но тут
на пороге дома появилась миссис Блю.
- Джотем! - позвала она.
- Жене, вероятно, нужно ведерко воды, - сказал он, вставая, и
неторопливо направился к дому.
Юджин улыбнулся. Как все это трогательно! Вот именно такой должна быть
жизнь - воплощением здоровья, силы, добродушия, полной взаимного понимания
и простоты отношений. Он был бы рад стать человеком, подобным Джотему Блю,
таким же здоровым, сердечным, чистым и сильным. Подумать только - ведь этот
фермер вырастил восемь человек детей! Не удивительно, что у него такая
очаровательная дочь, как Анджела! И все другие дети, наверно, такие же.
Юджин качался в гамаке, когда вернулась Мариетта; она улыбнулась,
ветер растрепал ее белокурые волосы.
У нее были голубые глаза, как у отца, и его живая, подвижная натура,
исполненная сердечности и теплоты. Юджина потянуло к ней. Она немного
напоминала ему Руби и немного Маргарет. Она цвела юностью и здоровьем.
- Вы, должно быть, сильнее Анджелы, - сказал он, глядя на девушку.
- Еще бы! - воскликнула она. - Нашему Ангелочку ни за что за мной не
угнаться. И когда мы деремся, я всегда побеждаю. Иногда я даже чувствую
себя старше - ведь это я всегда все затеваю.
Юджин оценил прозвище "Ангелочек", решив, что оно подходит Анджеле.
Она и действительно напоминала ангелов, как их изображают в старых
фолиантах или на церковных витражах. У него мелькнула смутная мысль, что у
Мариетты, пожалуй, более приятный характер и что в ней больше душевной
теплоты и женского обаяния. Но он заставил себя выкинуть эту мысль из
головы. Он чувствовал, что здесь он должен быть верен Анджеле.
Во время их беседы подошел Дэвид, самый младший, и уселся на траву.
Это был мальчик невысокого роста, довольно плотный для своих шестнадцати
лет, с умным лицом и живыми глазами. Юджин почувствовал в нем
уравновешенность и спокойную силу. Он приходил к заключению, что молодежь
унаследовала от родителей и крепкое здоровье и характер. Это был дом, где
росли удачные дети. Немного спустя к ним подошел Бенджамен - высокий, даже
слишком высокий для своего возраста юноша, производивший впечатление
пуританина - его западноамериканской разновидности, - а затем и самый
старший из сыновей, Сэмюэл, наиболее интересный из всех. Это был крупный
мужчина с невозмутимо спокойным, как у старого Джотема, выражением лица,
сильно загорелый и крепкий, словно молодой дуб. Из разговора выяснилось,
что он работает на железной дороге в Сент-Поле и домой приехал ненадолго -
провести отпуск после трехлетнего отсутствия. Его дорога называлась
"Великая Северная", он занимал уже должность второго помощника начальника
станции, и в семье считали, что он далеко пойдет. Юджину было ясно, что все
эти юноши и девушки, так же как и Анджела, отличаются непреклонно честным и
правдивым характером. Все они были воспитаны в христианских понятиях о
добродетели - это были не церковные догмы, а именно христианские понятия,
окрашенные терпимостью и доброжелательностью. Они по мере сил соблюдали
десять заповедей, и жизнь их не выходила за рамки того, что именуется
нравственностью и приличием. Это заставило Юджина задуматься. Его
собственная беспринципность в вопросах морали была загадкой для него
самого. Может быть, они действительно правы, а он глубоко заблуждается? Но
для кого же тогда весь этот сложный механизм мироздания со всеми его
тайнами? Юджин чувствовал, что в пределах сложившегося общественного уклада
он явно не на месте, но что касается жизни в более широком понимании - тут
трудно что-либо сказать.
В половине первого в дверях показалась миссис Блю и объявила, что обед
на столе. Все тотчас же встали. Это была простая домашняя трапеза, обычная
в культурных фермерских семьях. Были поданы в изобилии свежие овощи -
зеленый горошек, молодая фасоль в стручках и молодой картофель. Мясо для
жаркого было куплено у мясника, разъезжавшего в своей тележке по всей
округе. Кроме того, миссис Блю приготовила горячие воздушные бисквиты.
Юджин признался, что он большой любитель пахтанья, и ему принесли полный
кувшин, заметив, что обычно его примешивают в корм свиньям, так как никто
из детей его не любит. За столом шла оживленная беседа, раздавались шутки,
и до слуха Юджина доносились обрывки новостей, касавшихся окрестных
жителей. У такого-то фермера пала лошадь, такой-то собирается снимать
пшеницу. То и дело упоминались три старшие сестры, жившие в других городах
того же штата. У них, по-видимому, было много детей, доставлявших им
изрядные хлопоты. Они часто приезжали навестить своих родных, с которыми
были связаны крепкими узами.
- Чем ближе вы познакомитесь с семейством Блю, - заметил Сэмюэл
Юджину, когда тот удивился такой общности интересов, - тем яснее вам
станет, что это не столько семья, сколько клан. Все ее члены крепко спаяны
между собой.
- Это, по-моему, очень хорошая черта, - смеясь, ответил Юджин, отнюдь
не питавший такого интереса к своим родным.
- А я вам скажу, - вставил живший по соседству фермер, по имени Джейк
Долл, - что если вы хотите узнать, как все Блю держатся друг за друга,
попробуйте обидеть кого-нибудь из них.
- А ведь это верно, согласна, сестричка? - заметил Сэмюэл Анджеле,
рядом с которой сидел, и ласково прикоснулся к ее руке.
Это движение не укрылось от Юджина. Девушка так же ласково кивнула
головой.
- Да, все Блю крепко держатся друг за друга.
Юджин готов был приревновать Анджелу к ее брату. Он невольно задумался
на тем, можно ли такую девушку вырвать из родной атмосферы, полностью от
нее изолировать и перенести в совершенно иной мир? Сможет ли она понять
его, Юджина, сможет ли он навсегда остаться с нею? Он с улыбкой смотрел на
ее отца и мать, говоря себе, что должен навсегда сохранить ей верность. Но
все же в жизни много странного, трудно сказать, как она сложится.
За этот день Юджин вынес еще много приятных впечатлений. Вечером они с
Анджелой целых два часа сидели вдвоем в прохладной гостиной, и Юджин снова
и снова говорил ей о том, как она прекрасна, как он очарован этим старым
домом, какие милые люди ее отец и мать, какие у нее интересные братья. Он
сделал карандашный набросок с Джотема, возвращающегося с поля. Рисунок
очень понравился Анджеле, и она оставила его у себя, чтобы показать отцу.
Юджин попросил ее позировать ему у окна и зарисовал ее головку в ореоле
пушистых волос. Вспомнив про иллюстрацию, изображающую Бауэри ночью, он
пошел разыскать ее и тут впервые увидел отведенную ему в самом конце дома
уютную прохладную комнату. Окно выходило на запад - из него видны были
кусты жимолости, - а дверь открывалась на тенистую, прохладную лужайку. Ему
казалось, что он купается в красоте и видит вокруг себя одно лишь счастье.
Больно было думать, что жизнь не может всегда быть такой радостной, - как
будто красота не вечна и не вездесуща.
Увидев рисунок Юджина в журнале, Анджела была вне себя от гордости и
счастья. Это служило неоспоримым доказательством одаренности ее
возлюбленного. В своих письмах он почти ежедневно описывал ей
художественный мир Нью-Йорка, так что у нее было некоторое представление о
нем, - правда, сильно приукрашенное. Зато такие вот репродукции были чем-то
конкретным, осязаемым. Весь мир увидит их. Она воображала, что Юджин уже
знаменит.
В этот вечер, и на другой день, и в последующие дни, когда они сидели
одни в гостиной, между Юджином и Анджелой стало все больше устанавливаться
то взаимное понимание, которое рано или поздно наступает между любящими
мужчиной и женщиной. Юджин неспособен был ограничиться целомудренными
поцелуями и невинными ласками, если его постоянно не держали в узде. Ему