Страница:
своем распоряжении чей-то автомобиль, а кроме того, могла позволить себе и
нанять машину. Началось с того, что она стала назначать ему свидания вне
дома, чтобы покататься вместе, и этим отрывала его от работы.
- Разве ты обязан ходить на работу каждый день? - спросила она его
как-то к концу воскресного дня, когда они были одни. Симпсон и миссис
Хиббердел отправились на прогулку, и Юджин сидел у Карлотты, на втором
этаже. Комната матери была на третьем.
- Нет, не обязан, - ответил он, - но я не хочу терять свой заработок.
Я получаю пятнадцать центов в час, и эти деньги мне нужны. Ты не должна
забывать, что я сейчас работаю как простой рабочий.
- Ах, оставь, - сказала она. - Что такое пятнадцать центов в час? Я
дам тебе в десять раз больше, только будь со мной.
- Ну нет, - сказал он. - Ничего ты мне не дашь. Так у нас ничего не
выйдет.
- Юджин, не говори глупостей! У меня сейчас много денег - больше, чем
у тебя, во всяком случае. И эти деньги так или иначе уйдут. Все равно от
них проку не будет, я могу тратить их на что угодно. Так почему же тебе не
воспользоваться хотя бы частью? Ты потом мне вернешь.
- Ну уж нет, - повторил Юджин. - Так у нас дело не пойдет. Я
предпочитаю работать. А впрочем, дела мои совсем не так уж плохи. Возможно,
мне удастся продать картину. В любой день может прийти сообщение о продаже.
А что ты хотела предложить?
- Поедем завтра кататься. Мама уезжает в Бруклин к тете Элле. У тебя в
мастерской есть телефон?
- Конечно, есть. Только я не советовал бы тебе звонить туда.
- От одного раза ничего не станется.
- Пожалуй, что и ничего. Но лучше нам этого не делать, во всяком
случае не вводить в правило. Там народ очень строгий. Им приходится быть
строгими.
- Понимаю, - сказала Карлотта. - Ну ладно, не буду. Я просто думала,
как бы это устроить. Но давай условимся. Ты знаешь верхнюю дорогу по ту
сторону реки?
- Знаю.
- Так вот, иди завтра по этой дороге в час дня, а я догоню тебя на
машине. Тебе можно будет на этот раз уйти?
- Конечно, можно, - сказал Юджин, - я ведь только шутил. Я и денег
могу раздобыть.
Когда он устроился на работу, у него еще оставались от его сбережений
сто долларов. До сих пор он отчаянно цеплялся за них, но теперь, когда
положение его несколько прояснилось, он решил, что может, пожалуй,
позволить себе потратить кое-что. По всем признакам он находился на пути к
выздоровлению. Счастье снова возвращалось к нему.
- Хорошо, в таком случае я вызову автомобиль. Ты ведь не прочь
покататься?
- Нет, - ответил он. - Я захвачу с собой новый костюм и переоденусь в
мастерской.
Она весело рассмеялась: его щепетильность и простодушие умиляли ее.
- Ты мой принц, мой прекрасный принц из детской книжки! - воскликнула
она и бросилась ему на шею. - Ты ангел небесный, мое божество! Ты даже не
догадываешься, как долго я тебя ждала! Мой волшебник, мой принц! Я люблю
тебя, люблю! Лучше тебя нет на свете.
- А ты моя волшебница. Но оба мы с тобой нехорошие, и ты и я. Ты
отступница, отщепенка, а я - мне даже страшно подумать, что я такое.
- Это что еще за слово - отщепенка? - спросила Карлотта. - Я такого и
не слыхала.
- Отщепенка - это женщина, отвергнутая обществом, отбившаяся от стаи
голубка.
- Что ж, на меня похоже, - сказала Карлотта, вытягивая свои сильные,
гладкие руки и задорно смеясь. - Не желаю я связываться ни с какой стаей!
Ко всем чертям стаю. - Она заговорила нарочито вульгарным тоном. - Лучше
мне улететь с моим волшебником. Он мне дороже всего на свете. Только я да
ты, мой принц! Так, значит, я твоя любимая отщепенка? Ну, скажи, ты любишь
голубок, отбившихся от стаи?
- Это немыслимо! Ужасно! Ты невозможная женщина! - пытался остановить
ее Юджин.
Но она закрыла ему рот поцелуем.
- Любишь, да?
- Эту - люблю. Эту голубку - да, - отвечал он, нежно гладя ее лицо. -
Как ты хороша, Карлотта, как ты прелестна! Какая ты изумительная женщина!
Она бросилась ему на шею.
- Кто бы я ни была, я твоя, мой волшебник. Можешь требовать от меня
все, что угодно, делать со мною все, что захочешь. Ты сладкий дурман,
Юджин, мой ненаглядный! Когда ты со мною, я не помню себя от счастья, я
ничего не вижу и не слышу. Ты заставляешь меня забывать обо всем. С тобой я
ни о чем не думаю! И мне дела нет ни до чего. О, почему ты не свободен?
Почему и я не свободна? Уехали бы мы с тобой на необитаемый остров! О, черт
возьми! Жизнь - это сплошное недоразумение, правда? Так давай же брать от
нее все, что она может нам дать!
Карлотта достаточно знала к этому времени о жизни Юджина, чтобы
понимать его положение. Она знала, что он болен, хотя и не видела, в чем
состоит его болезнь, но полагала, что причина ее в переутомлении. Ей было
известно, что он беден, что у него ничего нет, если не считать нескольких
картин, сданных на комиссию, но она не сомневалась, что к нему снова
вернется дарование и он займет свое место в жизни. Знала она кое-что о его
жене и очень радовалась, что ее здесь нет, ей хотелось бы, чтобы та никогда
не приезжала. Карлотта побывала в Нью-Йорке, где путем расспросов в
нескольких художественных магазинах узнала кое-что о карьере Юджина как
художника, о том, какой это был многообещающий талант, и это еще больше
подняло его в ее глазах. Она даже купила одну из его картин, выставленных у
братьев Потль, предварительно расспросив Юджина, каким порядком картины
сдаются на комиссию и как художник получает за них деньги за вычетом
комиссионных. Она прямо заявила управляющему братьев Потль, что покупает
картину для того, чтобы помочь художнику, и попросила поторопиться с
отправкой чека. Будь Юджин один, этот чек в триста долларов послужил бы ему
для того, чтобы выписать Анджелу. Теперь же он дал ему возможность весело
проводить время в обществе Карлотты. Юджин не знал, что обязан ей этими
деньгами, не знал и того, кому продана картина. Ему была сообщена
вымышленная фамилия. Продажа картины до некоторой степени восстановила его
веру в свою удачу. Если после столь долгого перерыва была продана картина -
и за хорошую цену, - то будут проданы и другие.
Последовавшие за этим дни протекали в восхитительном разнообразии.
Утром Юджин уходил в своем старом рабочем костюме, с сумкой, в которой
лежал завтрак, а Карлотта, стоя у окна, махала ему на прощанье; если же в
этот день у него было назначено где-нибудь свидание с нею, он надевал новый
костюм, рассчитывая, что рабочий комбинезон и фуфайка защитят одежду от
грязи и пыли. Он работал целый день с Джоном и Биллом, или с Малаки Демси и
Джозефом (они теперь спорили между собой из-за него), либо, уйдя из
мастерской пораньше, уезжал куда-нибудь с Карлоттой на автомобиле, а
вечером возвращался домой, где она встречала его как ни в чем не бывало.
Она терпеливо дожидалась его возвращения, как жена дожидается мужа, и, как
жена, заботливо следила за тем, не нужно ли ему чего-нибудь. В мастерской
Малаки и Джозеф или Джон и Билл, а порою и кое-кто из столяров и плотников
со второго этажа наперебой старались залучить к себе Юджина. Малаки и
Джозеф жаловались, что им скоро нельзя будет работать, - вон какие горы
навалило стружек, красивых стружек ясеня, желтой сосны и ореха, пахнущих
смолою и ладаном и напоминающих девичьи кудри. А Джон с Биллом уверяли, что
не справляются с работой и им нужна помощь - грузить вагоны. Даже механик
Джон-Бочка - и тот пытался представить дело так, будто ему нужен кочегар,
но это ему не удавалось. Главный мастер прекрасно понимал, в чем дело, но
молчал и посылал Юджина работать то с одними, то с другими, смотря по тому,
где, по его мнению, он будет полезнее. Юджин относился ко всему этому
добродушно. Ему было все равно, где работать, нравилось и грузить вагоны, и
складывать материалы, и помогать в строгальном цехе. Нравилось также
стоять, держа корзину под мышкой, и беседовать с Джоном-Бочкой или с Гарри
Форнзом - "валять с ними дурака", по его выражению. Куда бы он ни шел,
вслед неслись шутки и дружелюбные остроты, и он не чувствовал усталости.
По окончании работы он спешил домой по правому берегу речки, пока не
доходил до тропинки, которая вела к улице, где стоял дом миссис Хиббердел.
Часто он останавливался и подолгу глядел на тихую воду, по которой плыли
соломинки и щепки, сравнивая ее как будто безмятежное течение со своей
собственной тревожной жизнью. Изменчивость воды напоминала ему о коварстве
природы. Как поразителен контраст между идиллическим спокойствием этого
тихого берега и суматошной жизнью мастерской! Ну, а те, кто в ней
работает?.. Что знает Малаки Демси о красоте природы? Джон Стикс смыслит в
искусстве не больше, чем неотесанные колоды, которые он ворочает. А
Джону-Бочке разве доступны те волнующие и сложные переживания, которые
рождают в его, Юджина, душе любовь и красота! Все они живут словно на
другой планете.
А ниже по реке его ждала Карлотта, изящная, уверенная в себе, на все
готовая, эта равнодушная к требованиям морали сибаритка, в известной
степени представлявшая собою мир, который живет эксплуатацией чужого труда,
и нисколько этим не смущенная. Когда он рассказывал ей про Джозефа Мьюза,
который по вечерам относил сестре охапку щепок или досок, чтобы сэкономить
на топливе, она только улыбалась. Если он говорил ей о нищете, в которой
живут массы, она отвечала: "Расскажи что-нибудь повеселее, Юджин". Ей
хотелось говорить и думать об искусстве, о роскоши, о любви, она упивалась
красотой природы. В окрестностях Спионка были загородные рестораны, куда
они отправлялись на машине, и, сидя там, потягивали крюшон или вино, а
Карлотта вслух мечтала о том, что бы они стали делать, если бы оба были
свободны. Карлотте часто приходили в голову мысли об Анджеле, а Юджина они
не покидали ни на минуту, так как он не мог не чувствовать своей вины перед
нею.
Анджела была так терпелива и ласкова с ним все эти годы, она, как
мать, ходила за ним, прислуживала ему, как раба. Совсем еще недавно он
писал ей нежные письма, уверяя, что тоскует о ней. А теперь это снова
умерло. Писать стало трудно. Что он ни скажет, все будет ложью, а лгать ему
не хотелось. Ему ненавистна была мысль, что он лицемерит. Но если он
перестанет писать, размышлял Юджин, Анджела будет ужасно мучиться и, того и
гляди, приедет разыскивать его. Только с помощью писем, любовных клятв и
объяснений, почему ей пока не стоит приезжать, ему удавалось удерживать ее
в Блэквуде. Тем более это было необходимо теперь, когда он был так влюблен
в Карлотту. Он отнюдь не обманывал себя надеждой, что когда-нибудь они
смогут пожениться. Он знал, что не получит развода, так как для этого не
было законных оснований. Да и совесть его, твердившая, что он несправедлив,
помешала бы этому. Будущее Карлотты было тоже в высшей степени туманно.
Норман Уилсон хотя и пренебрегал ею, однако не хотел окончательно ее
терять. Он писал ей и грозил, что приедет в Нью-Йорк, если она не приедет к
нему, хотя его несколько успокаивало то, что она находится у матери, где он
считал ее в безопасности. Анджела просила Юджина разрешить ей приехать. Они
как-нибудь проживут. Сколько бы он ни зарабатывал, с ней ему будет лучше,
чем одному. Она представляла себе, что он живет в каком-нибудь неуютном
пансионе, заброшенный и одинокий.
Приезд Анджелы вынудил бы Юджина покинуть дом миссис Хиббердел, так
как последняя дала ему понять, что их соглашение остается в силе только до
приезда его жены, и таким образом наступил бы конец его роману с Карлоттой.
Конец поездкам в рестораны и восхитительным обедам вдвоем на укромных
террасах. Конец прогулкам в ее машине, которой она так ловко правила,
прекрасно обходясь без шофера. Конец свиданиям под деревьями и у живописных
ручейков, где он целовал и ласкал ее и где она нежилась в его объятиях.
- Если бы мама нас видела! - шутила она.
Или:
- Как ты думаешь, узнали бы тебя Билл и Джон, если б увидели сейчас?
А однажды она заметила:
- Здесь лучше, чем в машинном отделении, не правда ли?
- Ты ужасно испорченная женщина, - говорил он; и тогда она улыбалась
своей загадочной улыбкой Моны Лизы.
- Но ты ведь любишь испорченных женщин? Отбившиеся голубки -
великолепная дичь.
Согласно своей философии, она брала от жизни все, что жизнь могла дать
ей.
Такие отношения не могли длиться бесконечно. В самом зародыше их сидел
червь. Юджин грустил. Иногда ему не удавалось скрыть свое уныние, и если
Карлотта спрашивала, что с ним, он говорил:
- Долго это не может тянуться. Скоро наступит конец.
- Ты пессимист, Джини, - говорила она с укоризной, так как надеялась,
что ей удастся оттянуть развязку на долгий срок. Юджин же был убежден, что
никакое, даже самое тонкое притворство не обманет Анджелу. Очень уж хорошо
она разгадывала его невысказанные чувства и настроения. Скоро она приедет,
хочет он того или нет, и тогда всему конец. Однако непредвиденное стечение
обстоятельств приблизило развязку и разлучило любовников еще до приезда
Анджелы.
Миссис Хиббердел все чаще и чаще стала задумываться над тем, почему
Карлотта не только удовлетворена своим пребыванием у нее, но даже, кажется,
хочет остаться и подольше. У нее была своя квартира в городе, по всей
видимости, закрытая на лето, так как Карлотта собиралась на самые жаркие
месяцы в Нарагансет. Но после знакомства с Юджином она решила время от
времени пользоваться квартирой для свиданий с ним, хотя это было сопряжено
с риском, поскольку Норман Уилсон мог в любую минуту вернуться. Тем не
менее они с Юджином несколько раз заезжали туда, чем достигалась двойная
цель - побыть без помехи вдвоем и ввести в заблуждение ее мать. Карлотта
доказывала Юджину, что ей полезно на какое-то время уезжать из Ривервуда, -
тогда ее пребывание там становится менее подозрительным и меньшей опасности
подвергается их счастье. Поэтому она и пользовалась иногда квартирой. Но в
то же время она не могла совсем покинуть Ривервуд, так как Юджину
необходимо было находиться там утром и вечером.
И все-таки в конце августа в душе миссис Хиббердел зародилось
подозрение. Однажды Карлотта позвонила ей из города, что у нее болит голова
и она не приедет. Миссис Хиббердел как раз собиралась в город за покупками
и предупредила дочь, что вечером будет у нее. Подходя к Сентрал-парку, она
заметила машину, где, как ей показалось, сидели Юджин и ее дочь. Правда,
Юджин с утра ушел на работу, но уж очень похож был на него человек,
которого она видела. Впрочем, утверждать, что это были именно они, она не
могла бы. Когда она пришла к Карлотте, та оказалась дома, - она чувствовала
себя лучше, но никуда не выходила. Миссис Хиббердел решила, что ошиблась.
В Ривервуде ее комната помещалась на третьем этаже, и несколько раз,
когда ей случалось спускаться за чем-нибудь в кухню, столовую или
библиотеку (уже после того, как все расходились по своим комнатам), ей как
будто слышались легкие шаги. Но она каждый раз успокаивала себя тем, что
это игра воображения, так как, достигнув второго этажа, неизменно
убеждалась, что он погружен в безмолвие и мрак. Все же она нередко задавала
себе вопрос, не встречаются ли Юджин и Карлотта втихомолку. Раза два ей
почудилось, будто в промежутках между завтраком и уходом Юджина на работу
она слышит на втором этаже чей-то тихий разговор. Однако доказательств у
нее не было. Казалось странным, что Карлотта так охотно встает по утрам,
чтобы в половине седьмого завтракать вместе с Юджином, не говоря уже о том,
что она так легко променяла Нарагансет на Ривервуд. Словом, достаточно было
случая, чтобы подозрения миссис Хиббердел превратились в уверенность и
чтобы она уличила Карлотту в самом бессовестном обмане.
Этот случай не заставил себя долго ждать. Как-то в воскресенье утром
Дэвис и миссис Хиббердел решили покататься на машине. Юджин тоже был
приглашен, но отказался - Карлотта, услышав еще за несколько дней о
приготовлениях к поездке, предупредила его и стала строить планы, как
провести с ним весь день. Она посоветовала Юджину отговориться
необходимостью поехать в город, чтобы кое-кого повидать, - сама же дала
согласие, но в назначенный день притворилась, что плохо себя чувствует.
Дэвис и миссис Хиббердел отправились на Лонг-Айленд. Прогулка была
рассчитана на целый день. Но через час после отъезда что-то случилось с
машиной, и, просидев два часа в ожидании починки, - достаточно долгий срок,
чтобы расстроить всякие планы, - они на трамвае вернулись домой. Юджин,
конечно, не ездил в город. Он был даже не одет, когда парадная дверь
отворилась и миссис Хиббердел вошла в дом.
- Карлотта! - позвала она дочь, остановившись на лестнице и ожидая,
что та выглянет из своей комнаты, из гостиной или гардеробной,
расположенной в передней части второго этажа, но Карлотта сидела у Юджина,
а его дверь была видна с того места, где находилась миссис Хиббердел.
Карлотта не рискнула отозваться.
- Где ты? Карлотта! - снова позвала мать.
Миссис Хиббердел собиралась уже поискать ее в кухне, но передумала и
стала подниматься по лестнице, направляясь в гардеробную. Карлотте
показалось, что мать вошла туда, и, воспользовавшись этим, она прошмыгнула
в ванную, рядом с комнатой Юджина, но, очевидно, действовала недостаточно
быстро. Ее мать не вошла в гардеробную, а только приоткрыла дверь и
заглянула туда. Она не видела, как Карлотта выскользнула из комнаты Юджина,
но видела, как та вошла в ванную, и заметила, что туалет дочери в полном
беспорядке. А выйти она могла только из комнаты Юджина, ибо ее собственная
спальня, между комнатой Юджина и гардеробной, находилась шагах в десяти от
ванной. Было мало вероятно, чтобы Карлотта вышла оттуда - она не успела бы
дойти до ванной, а кроме того, почему она тогда не отозвалась?
Первой мыслью миссис Хиббердел было окликнуть дочь. Но потом она
решила сделать вид, будто Карлотте удалась ее хитрость. Она была убеждена,
что Юджин находится у себя, и действительно, через несколько минут
услышала, как он предостерегающе кашлянул.
- Карлотта, ты в ванной? - спокойно спросила она, заглянув сперва в
комнату дочери.
- Да, - послышался голос, в котором не чувствовалось уже никакого
волнения. - У вас что-нибудь случилось с машиной?
Они обменялись несколькими замечаниями через закрытую дверь, после
чего миссис Хиббердел отправилась к себе. Она хотела обдумать положение,
так как не на шутку разгневалась. Ведь речь шла не о проступке, совершенном
добродетельной, достойной доверия дочерью. Никто не совращал Карлотту. Она
была взрослая, замужняя и опытная женщина. Она знала жизнь так же хорошо,
как и ее мать, а во многих отношениях и лучше. Разница между ними
заключалась в том, что если мать руководилась соображениями морали и
доводами, которые подсказывали ей здравый смысл и чувство приличия и
самосохранения, то у дочери все это отсутствовало. А ведь Карлотте
следовало быть осторожной: от этого зависело все ее будущее. Она должна
была бы отнестись с уважением и к будущему Юджина, и к правам и интересам
его жены, и к дому своей матери и ее принципам. Как это недостойно, что
Карлотта все время лгала, притворяясь равнодушной, делая вид, будто уезжает
куда-то, а сама, несомненно, давно уже находилась в связи с их жильцом.
Миссис Хиббердел была возмущена не столько Юджином (правда, ее уважение к
нему сильно поколебалось, хотя у художников ведь свои нравы!), сколько
Карлоттой. Не может вести себя прилично! Как ей не стыдно, она должна была
остерегаться такого человека, а не завлекать его. Вина целиком ложилась на
Карлотту, и миссис Хиббердел твердо решила высказать ей все начистоту и
немедленно положить конец этой злосчастной связи.
На другой день утром (миссис Хиббердел решила молчать, пока Юджин и
Дэвис не уйдут из дому) разразилась бурная и ожесточенная ссора. Миссис
Хиббердел хотела объясниться с дочерью наедине, и стычка произошла вскоре
после завтрака, когда мужчины ушли. Карлотта успела предупредить Юджина,
что предстоят неприятности и что он ни в коем случае не должен ни в чем
сознаваться, разве только она сама ему разрешит. Прислуга была на кухне и
не могла ничего слышать, а миссис Хиббердел с дочерью находились в
библиотеке, когда был дан первый выстрел. Карлотта была отчасти
подготовлена к этому, предполагая, что мать замечала кое-что и раньше. Она
встретила нападение с достоинством Цирцеи, так как подобные сцены не были
для нее новостью. Ее собственный муж неоднократно изобличал ее в неверности
и даже грозил ей физической расправой. Она была бледна, но спокойна.
- Послушай, Карлотта, - решительным тоном начала ее мать, - я видела,
что происходило здесь вчера утром, когда мы вернулись домой. Ты была в
комнате мистера Витла и притом раздетая. Я видела, как ты вышла оттуда. Не
вздумай, пожалуйста, отпираться. Я это видела. Неужели тебе не стыдно? Как
ты могла так поступить после всех обещаний, что в моем доме будешь вести
себя как следует?
- Ты не видела, как я выходила из его комнаты, и меня в его комнате не
было, - бесстыдно солгала Карлотта. Вся кровь отхлынула от ее лица, но она
очень недурно разыгрывала благородное негодование. - Зачем же ты говоришь
такие вещи?
- Как? Ты еще смеешь отрицать, Карлотта Хиббердел? Ты еще смеешь
лгать! Ты вышла из его комнаты! Ты знаешь, что это так, что ты была там! Ты
знаешь, что я тебя видела! Я думала, ты по крайней мере постыдишься, - ведь
ты ведешь себя как уличная девка. Ты поступила позорно, нагло в доме, где
живет твоя мать. Неужели тебе не стыдно? Неужели в тебе не осталось ни
капли совести? О Карлотта, я знаю, что ты скверная женщина, но зачем тебе
понадобилось приезжать сюда и проделывать такие гадости здесь? Почему ты не
могла оставить этого человека в покое? Он жил тут хорошо и тихо. Недостает
еще, чтобы миссис Витла приехала и избила тебя до полусмерти!
- Что за разговоры! - раздраженно воскликнула Карлотта. - Ты в конце
концов действуешь мне на нервы. Это неправда, что ты видела. Вечно одна и
та же история - какие-то подозрения! Всегда ты меня в чем-нибудь уличаешь.
Ты меня не видела, и меня не было в его комнате. Напрасно ты поднимаешь
такой шум!
- Напрасно поднимаю шум? И ты смеешь это говорить, мерзкая женщина!
Напрасно поднимаю шум! Да как у тебя духу хватает говорить это? Прямо не
верится, что ты можешь так бесстыдно лгать мне в глаза! Я тебя видела, а ты
осмеливаешься отрицать это!
Миссис Хиббердел не видела, как ее дочь выходила из комнаты Юджина, но
она была убеждена в своей правоте.
Карлотта не сдавалась.
- Ты меня не видела, - настаивала она.
Миссис Хиббердел даже растерялась от такой наглости. У нее перехватило
дыхание.
- Карлотта! - воскликнула она. - Честное слово, я начинаю думать, что
ты самая дурная женщина на свете! Мне трудно поверить, что ты моя дочь, -
до того ты бесстыдна! И весь ужас в том, что ты действуешь с расчетом. Ты
знаешь, что делаешь, ты все обдумала. Ты испорчена до мозга костей! Ты
всегда добиваешься своего. Так и сейчас. Ты поставила себе целью завлечь
этого человека и ни перед чем не останавливаешься. Ты понятия не имеешь ни
о стыде, ни о гордости, ни о порядочности, ни о чести, ни об уважении ко
мне или к кому-нибудь другому. Ты этого человека не любишь. Ты прекрасно
знаешь, что не любишь. Если бы ты его любила, ты никогда не опозорила бы
так ни его, ни меня, ни себя. Ты попросту вступила в новую постыдную связь,
потому что тебе так захотелось. А теперь, когда тебя поймали чуть ли не на
месте преступления, ты надеешься взять наглостью. Ты скверная женщина,
Карлотта, ты самая низкая женщина на свете, хоть ты и моя дочь.
- Все это неправда, - ответила Карлотта. - Ты говоришь только для
того, чтобы слушать себя.
- Нет, это правда, - накинулась на нее мать, - и ты знаешь, что это
правда. Ты жалуешься на Нормана. А он в жизни не совершил бы такого низкого
поступка. Пусть он игрок, пусть он безнравственный, эгоистичный человек,
равнодушный к интересам других. Ну, а ты? Как можешь ты стоять тут и
уверять меня, что ты лучше его? Ха! Если б у тебя была хоть капля стыда,
все это было бы не так ужасно, но ты его совершенно лишена. Ты просто
мерзкая, скверная женщина, больше ничего!
- Как ты можешь так говорить, мама? - спокойно возразила Карлотта. -
Ты поднимаешь шум, а ведь у тебя нет ничего, кроме подозрений. Ты не видела
меня. Даже если я и была там, ты меня не видела, а на самом деле я там и не
была. Ты подняла бурю просто потому, что тебе так захотелось. Мистер Витла
мне нравится, я его нахожу очень милым, но он меня мало интересует, и я
ровно ничего плохого ему не сделала. Можешь выгнать его из дома, если тебе
угодно. Это совершенно меня не касается. Ты нападаешь на меня, по
обыкновению, без всяких оснований.
Карлотта в упор смотрела на мать. Она не была особенно взволнована.
История, несомненно, вышла скверная, но Карлотта думала не столько об этом,
сколько о том, как глупо было так попасться. Мать знает теперь наверняка,
хотя она, Карлотта, будет отпираться. Конец всему их летнему роману! Таких
удобств у них уже больше не будет. Юджину предстоят неприятности - придется
переезжать в другое место. Мать может наговорить ему бог знает что.
Карлотта считала себя гораздо лучше Нормана, потому что не водила компании
с такими людьми, как он. И она не груба, не тупа, не жестока, она не
нанять машину. Началось с того, что она стала назначать ему свидания вне
дома, чтобы покататься вместе, и этим отрывала его от работы.
- Разве ты обязан ходить на работу каждый день? - спросила она его
как-то к концу воскресного дня, когда они были одни. Симпсон и миссис
Хиббердел отправились на прогулку, и Юджин сидел у Карлотты, на втором
этаже. Комната матери была на третьем.
- Нет, не обязан, - ответил он, - но я не хочу терять свой заработок.
Я получаю пятнадцать центов в час, и эти деньги мне нужны. Ты не должна
забывать, что я сейчас работаю как простой рабочий.
- Ах, оставь, - сказала она. - Что такое пятнадцать центов в час? Я
дам тебе в десять раз больше, только будь со мной.
- Ну нет, - сказал он. - Ничего ты мне не дашь. Так у нас ничего не
выйдет.
- Юджин, не говори глупостей! У меня сейчас много денег - больше, чем
у тебя, во всяком случае. И эти деньги так или иначе уйдут. Все равно от
них проку не будет, я могу тратить их на что угодно. Так почему же тебе не
воспользоваться хотя бы частью? Ты потом мне вернешь.
- Ну уж нет, - повторил Юджин. - Так у нас дело не пойдет. Я
предпочитаю работать. А впрочем, дела мои совсем не так уж плохи. Возможно,
мне удастся продать картину. В любой день может прийти сообщение о продаже.
А что ты хотела предложить?
- Поедем завтра кататься. Мама уезжает в Бруклин к тете Элле. У тебя в
мастерской есть телефон?
- Конечно, есть. Только я не советовал бы тебе звонить туда.
- От одного раза ничего не станется.
- Пожалуй, что и ничего. Но лучше нам этого не делать, во всяком
случае не вводить в правило. Там народ очень строгий. Им приходится быть
строгими.
- Понимаю, - сказала Карлотта. - Ну ладно, не буду. Я просто думала,
как бы это устроить. Но давай условимся. Ты знаешь верхнюю дорогу по ту
сторону реки?
- Знаю.
- Так вот, иди завтра по этой дороге в час дня, а я догоню тебя на
машине. Тебе можно будет на этот раз уйти?
- Конечно, можно, - сказал Юджин, - я ведь только шутил. Я и денег
могу раздобыть.
Когда он устроился на работу, у него еще оставались от его сбережений
сто долларов. До сих пор он отчаянно цеплялся за них, но теперь, когда
положение его несколько прояснилось, он решил, что может, пожалуй,
позволить себе потратить кое-что. По всем признакам он находился на пути к
выздоровлению. Счастье снова возвращалось к нему.
- Хорошо, в таком случае я вызову автомобиль. Ты ведь не прочь
покататься?
- Нет, - ответил он. - Я захвачу с собой новый костюм и переоденусь в
мастерской.
Она весело рассмеялась: его щепетильность и простодушие умиляли ее.
- Ты мой принц, мой прекрасный принц из детской книжки! - воскликнула
она и бросилась ему на шею. - Ты ангел небесный, мое божество! Ты даже не
догадываешься, как долго я тебя ждала! Мой волшебник, мой принц! Я люблю
тебя, люблю! Лучше тебя нет на свете.
- А ты моя волшебница. Но оба мы с тобой нехорошие, и ты и я. Ты
отступница, отщепенка, а я - мне даже страшно подумать, что я такое.
- Это что еще за слово - отщепенка? - спросила Карлотта. - Я такого и
не слыхала.
- Отщепенка - это женщина, отвергнутая обществом, отбившаяся от стаи
голубка.
- Что ж, на меня похоже, - сказала Карлотта, вытягивая свои сильные,
гладкие руки и задорно смеясь. - Не желаю я связываться ни с какой стаей!
Ко всем чертям стаю. - Она заговорила нарочито вульгарным тоном. - Лучше
мне улететь с моим волшебником. Он мне дороже всего на свете. Только я да
ты, мой принц! Так, значит, я твоя любимая отщепенка? Ну, скажи, ты любишь
голубок, отбившихся от стаи?
- Это немыслимо! Ужасно! Ты невозможная женщина! - пытался остановить
ее Юджин.
Но она закрыла ему рот поцелуем.
- Любишь, да?
- Эту - люблю. Эту голубку - да, - отвечал он, нежно гладя ее лицо. -
Как ты хороша, Карлотта, как ты прелестна! Какая ты изумительная женщина!
Она бросилась ему на шею.
- Кто бы я ни была, я твоя, мой волшебник. Можешь требовать от меня
все, что угодно, делать со мною все, что захочешь. Ты сладкий дурман,
Юджин, мой ненаглядный! Когда ты со мною, я не помню себя от счастья, я
ничего не вижу и не слышу. Ты заставляешь меня забывать обо всем. С тобой я
ни о чем не думаю! И мне дела нет ни до чего. О, почему ты не свободен?
Почему и я не свободна? Уехали бы мы с тобой на необитаемый остров! О, черт
возьми! Жизнь - это сплошное недоразумение, правда? Так давай же брать от
нее все, что она может нам дать!
Карлотта достаточно знала к этому времени о жизни Юджина, чтобы
понимать его положение. Она знала, что он болен, хотя и не видела, в чем
состоит его болезнь, но полагала, что причина ее в переутомлении. Ей было
известно, что он беден, что у него ничего нет, если не считать нескольких
картин, сданных на комиссию, но она не сомневалась, что к нему снова
вернется дарование и он займет свое место в жизни. Знала она кое-что о его
жене и очень радовалась, что ее здесь нет, ей хотелось бы, чтобы та никогда
не приезжала. Карлотта побывала в Нью-Йорке, где путем расспросов в
нескольких художественных магазинах узнала кое-что о карьере Юджина как
художника, о том, какой это был многообещающий талант, и это еще больше
подняло его в ее глазах. Она даже купила одну из его картин, выставленных у
братьев Потль, предварительно расспросив Юджина, каким порядком картины
сдаются на комиссию и как художник получает за них деньги за вычетом
комиссионных. Она прямо заявила управляющему братьев Потль, что покупает
картину для того, чтобы помочь художнику, и попросила поторопиться с
отправкой чека. Будь Юджин один, этот чек в триста долларов послужил бы ему
для того, чтобы выписать Анджелу. Теперь же он дал ему возможность весело
проводить время в обществе Карлотты. Юджин не знал, что обязан ей этими
деньгами, не знал и того, кому продана картина. Ему была сообщена
вымышленная фамилия. Продажа картины до некоторой степени восстановила его
веру в свою удачу. Если после столь долгого перерыва была продана картина -
и за хорошую цену, - то будут проданы и другие.
Последовавшие за этим дни протекали в восхитительном разнообразии.
Утром Юджин уходил в своем старом рабочем костюме, с сумкой, в которой
лежал завтрак, а Карлотта, стоя у окна, махала ему на прощанье; если же в
этот день у него было назначено где-нибудь свидание с нею, он надевал новый
костюм, рассчитывая, что рабочий комбинезон и фуфайка защитят одежду от
грязи и пыли. Он работал целый день с Джоном и Биллом, или с Малаки Демси и
Джозефом (они теперь спорили между собой из-за него), либо, уйдя из
мастерской пораньше, уезжал куда-нибудь с Карлоттой на автомобиле, а
вечером возвращался домой, где она встречала его как ни в чем не бывало.
Она терпеливо дожидалась его возвращения, как жена дожидается мужа, и, как
жена, заботливо следила за тем, не нужно ли ему чего-нибудь. В мастерской
Малаки и Джозеф или Джон и Билл, а порою и кое-кто из столяров и плотников
со второго этажа наперебой старались залучить к себе Юджина. Малаки и
Джозеф жаловались, что им скоро нельзя будет работать, - вон какие горы
навалило стружек, красивых стружек ясеня, желтой сосны и ореха, пахнущих
смолою и ладаном и напоминающих девичьи кудри. А Джон с Биллом уверяли, что
не справляются с работой и им нужна помощь - грузить вагоны. Даже механик
Джон-Бочка - и тот пытался представить дело так, будто ему нужен кочегар,
но это ему не удавалось. Главный мастер прекрасно понимал, в чем дело, но
молчал и посылал Юджина работать то с одними, то с другими, смотря по тому,
где, по его мнению, он будет полезнее. Юджин относился ко всему этому
добродушно. Ему было все равно, где работать, нравилось и грузить вагоны, и
складывать материалы, и помогать в строгальном цехе. Нравилось также
стоять, держа корзину под мышкой, и беседовать с Джоном-Бочкой или с Гарри
Форнзом - "валять с ними дурака", по его выражению. Куда бы он ни шел,
вслед неслись шутки и дружелюбные остроты, и он не чувствовал усталости.
По окончании работы он спешил домой по правому берегу речки, пока не
доходил до тропинки, которая вела к улице, где стоял дом миссис Хиббердел.
Часто он останавливался и подолгу глядел на тихую воду, по которой плыли
соломинки и щепки, сравнивая ее как будто безмятежное течение со своей
собственной тревожной жизнью. Изменчивость воды напоминала ему о коварстве
природы. Как поразителен контраст между идиллическим спокойствием этого
тихого берега и суматошной жизнью мастерской! Ну, а те, кто в ней
работает?.. Что знает Малаки Демси о красоте природы? Джон Стикс смыслит в
искусстве не больше, чем неотесанные колоды, которые он ворочает. А
Джону-Бочке разве доступны те волнующие и сложные переживания, которые
рождают в его, Юджина, душе любовь и красота! Все они живут словно на
другой планете.
А ниже по реке его ждала Карлотта, изящная, уверенная в себе, на все
готовая, эта равнодушная к требованиям морали сибаритка, в известной
степени представлявшая собою мир, который живет эксплуатацией чужого труда,
и нисколько этим не смущенная. Когда он рассказывал ей про Джозефа Мьюза,
который по вечерам относил сестре охапку щепок или досок, чтобы сэкономить
на топливе, она только улыбалась. Если он говорил ей о нищете, в которой
живут массы, она отвечала: "Расскажи что-нибудь повеселее, Юджин". Ей
хотелось говорить и думать об искусстве, о роскоши, о любви, она упивалась
красотой природы. В окрестностях Спионка были загородные рестораны, куда
они отправлялись на машине, и, сидя там, потягивали крюшон или вино, а
Карлотта вслух мечтала о том, что бы они стали делать, если бы оба были
свободны. Карлотте часто приходили в голову мысли об Анджеле, а Юджина они
не покидали ни на минуту, так как он не мог не чувствовать своей вины перед
нею.
Анджела была так терпелива и ласкова с ним все эти годы, она, как
мать, ходила за ним, прислуживала ему, как раба. Совсем еще недавно он
писал ей нежные письма, уверяя, что тоскует о ней. А теперь это снова
умерло. Писать стало трудно. Что он ни скажет, все будет ложью, а лгать ему
не хотелось. Ему ненавистна была мысль, что он лицемерит. Но если он
перестанет писать, размышлял Юджин, Анджела будет ужасно мучиться и, того и
гляди, приедет разыскивать его. Только с помощью писем, любовных клятв и
объяснений, почему ей пока не стоит приезжать, ему удавалось удерживать ее
в Блэквуде. Тем более это было необходимо теперь, когда он был так влюблен
в Карлотту. Он отнюдь не обманывал себя надеждой, что когда-нибудь они
смогут пожениться. Он знал, что не получит развода, так как для этого не
было законных оснований. Да и совесть его, твердившая, что он несправедлив,
помешала бы этому. Будущее Карлотты было тоже в высшей степени туманно.
Норман Уилсон хотя и пренебрегал ею, однако не хотел окончательно ее
терять. Он писал ей и грозил, что приедет в Нью-Йорк, если она не приедет к
нему, хотя его несколько успокаивало то, что она находится у матери, где он
считал ее в безопасности. Анджела просила Юджина разрешить ей приехать. Они
как-нибудь проживут. Сколько бы он ни зарабатывал, с ней ему будет лучше,
чем одному. Она представляла себе, что он живет в каком-нибудь неуютном
пансионе, заброшенный и одинокий.
Приезд Анджелы вынудил бы Юджина покинуть дом миссис Хиббердел, так
как последняя дала ему понять, что их соглашение остается в силе только до
приезда его жены, и таким образом наступил бы конец его роману с Карлоттой.
Конец поездкам в рестораны и восхитительным обедам вдвоем на укромных
террасах. Конец прогулкам в ее машине, которой она так ловко правила,
прекрасно обходясь без шофера. Конец свиданиям под деревьями и у живописных
ручейков, где он целовал и ласкал ее и где она нежилась в его объятиях.
- Если бы мама нас видела! - шутила она.
Или:
- Как ты думаешь, узнали бы тебя Билл и Джон, если б увидели сейчас?
А однажды она заметила:
- Здесь лучше, чем в машинном отделении, не правда ли?
- Ты ужасно испорченная женщина, - говорил он; и тогда она улыбалась
своей загадочной улыбкой Моны Лизы.
- Но ты ведь любишь испорченных женщин? Отбившиеся голубки -
великолепная дичь.
Согласно своей философии, она брала от жизни все, что жизнь могла дать
ей.
Такие отношения не могли длиться бесконечно. В самом зародыше их сидел
червь. Юджин грустил. Иногда ему не удавалось скрыть свое уныние, и если
Карлотта спрашивала, что с ним, он говорил:
- Долго это не может тянуться. Скоро наступит конец.
- Ты пессимист, Джини, - говорила она с укоризной, так как надеялась,
что ей удастся оттянуть развязку на долгий срок. Юджин же был убежден, что
никакое, даже самое тонкое притворство не обманет Анджелу. Очень уж хорошо
она разгадывала его невысказанные чувства и настроения. Скоро она приедет,
хочет он того или нет, и тогда всему конец. Однако непредвиденное стечение
обстоятельств приблизило развязку и разлучило любовников еще до приезда
Анджелы.
Миссис Хиббердел все чаще и чаще стала задумываться над тем, почему
Карлотта не только удовлетворена своим пребыванием у нее, но даже, кажется,
хочет остаться и подольше. У нее была своя квартира в городе, по всей
видимости, закрытая на лето, так как Карлотта собиралась на самые жаркие
месяцы в Нарагансет. Но после знакомства с Юджином она решила время от
времени пользоваться квартирой для свиданий с ним, хотя это было сопряжено
с риском, поскольку Норман Уилсон мог в любую минуту вернуться. Тем не
менее они с Юджином несколько раз заезжали туда, чем достигалась двойная
цель - побыть без помехи вдвоем и ввести в заблуждение ее мать. Карлотта
доказывала Юджину, что ей полезно на какое-то время уезжать из Ривервуда, -
тогда ее пребывание там становится менее подозрительным и меньшей опасности
подвергается их счастье. Поэтому она и пользовалась иногда квартирой. Но в
то же время она не могла совсем покинуть Ривервуд, так как Юджину
необходимо было находиться там утром и вечером.
И все-таки в конце августа в душе миссис Хиббердел зародилось
подозрение. Однажды Карлотта позвонила ей из города, что у нее болит голова
и она не приедет. Миссис Хиббердел как раз собиралась в город за покупками
и предупредила дочь, что вечером будет у нее. Подходя к Сентрал-парку, она
заметила машину, где, как ей показалось, сидели Юджин и ее дочь. Правда,
Юджин с утра ушел на работу, но уж очень похож был на него человек,
которого она видела. Впрочем, утверждать, что это были именно они, она не
могла бы. Когда она пришла к Карлотте, та оказалась дома, - она чувствовала
себя лучше, но никуда не выходила. Миссис Хиббердел решила, что ошиблась.
В Ривервуде ее комната помещалась на третьем этаже, и несколько раз,
когда ей случалось спускаться за чем-нибудь в кухню, столовую или
библиотеку (уже после того, как все расходились по своим комнатам), ей как
будто слышались легкие шаги. Но она каждый раз успокаивала себя тем, что
это игра воображения, так как, достигнув второго этажа, неизменно
убеждалась, что он погружен в безмолвие и мрак. Все же она нередко задавала
себе вопрос, не встречаются ли Юджин и Карлотта втихомолку. Раза два ей
почудилось, будто в промежутках между завтраком и уходом Юджина на работу
она слышит на втором этаже чей-то тихий разговор. Однако доказательств у
нее не было. Казалось странным, что Карлотта так охотно встает по утрам,
чтобы в половине седьмого завтракать вместе с Юджином, не говоря уже о том,
что она так легко променяла Нарагансет на Ривервуд. Словом, достаточно было
случая, чтобы подозрения миссис Хиббердел превратились в уверенность и
чтобы она уличила Карлотту в самом бессовестном обмане.
Этот случай не заставил себя долго ждать. Как-то в воскресенье утром
Дэвис и миссис Хиббердел решили покататься на машине. Юджин тоже был
приглашен, но отказался - Карлотта, услышав еще за несколько дней о
приготовлениях к поездке, предупредила его и стала строить планы, как
провести с ним весь день. Она посоветовала Юджину отговориться
необходимостью поехать в город, чтобы кое-кого повидать, - сама же дала
согласие, но в назначенный день притворилась, что плохо себя чувствует.
Дэвис и миссис Хиббердел отправились на Лонг-Айленд. Прогулка была
рассчитана на целый день. Но через час после отъезда что-то случилось с
машиной, и, просидев два часа в ожидании починки, - достаточно долгий срок,
чтобы расстроить всякие планы, - они на трамвае вернулись домой. Юджин,
конечно, не ездил в город. Он был даже не одет, когда парадная дверь
отворилась и миссис Хиббердел вошла в дом.
- Карлотта! - позвала она дочь, остановившись на лестнице и ожидая,
что та выглянет из своей комнаты, из гостиной или гардеробной,
расположенной в передней части второго этажа, но Карлотта сидела у Юджина,
а его дверь была видна с того места, где находилась миссис Хиббердел.
Карлотта не рискнула отозваться.
- Где ты? Карлотта! - снова позвала мать.
Миссис Хиббердел собиралась уже поискать ее в кухне, но передумала и
стала подниматься по лестнице, направляясь в гардеробную. Карлотте
показалось, что мать вошла туда, и, воспользовавшись этим, она прошмыгнула
в ванную, рядом с комнатой Юджина, но, очевидно, действовала недостаточно
быстро. Ее мать не вошла в гардеробную, а только приоткрыла дверь и
заглянула туда. Она не видела, как Карлотта выскользнула из комнаты Юджина,
но видела, как та вошла в ванную, и заметила, что туалет дочери в полном
беспорядке. А выйти она могла только из комнаты Юджина, ибо ее собственная
спальня, между комнатой Юджина и гардеробной, находилась шагах в десяти от
ванной. Было мало вероятно, чтобы Карлотта вышла оттуда - она не успела бы
дойти до ванной, а кроме того, почему она тогда не отозвалась?
Первой мыслью миссис Хиббердел было окликнуть дочь. Но потом она
решила сделать вид, будто Карлотте удалась ее хитрость. Она была убеждена,
что Юджин находится у себя, и действительно, через несколько минут
услышала, как он предостерегающе кашлянул.
- Карлотта, ты в ванной? - спокойно спросила она, заглянув сперва в
комнату дочери.
- Да, - послышался голос, в котором не чувствовалось уже никакого
волнения. - У вас что-нибудь случилось с машиной?
Они обменялись несколькими замечаниями через закрытую дверь, после
чего миссис Хиббердел отправилась к себе. Она хотела обдумать положение,
так как не на шутку разгневалась. Ведь речь шла не о проступке, совершенном
добродетельной, достойной доверия дочерью. Никто не совращал Карлотту. Она
была взрослая, замужняя и опытная женщина. Она знала жизнь так же хорошо,
как и ее мать, а во многих отношениях и лучше. Разница между ними
заключалась в том, что если мать руководилась соображениями морали и
доводами, которые подсказывали ей здравый смысл и чувство приличия и
самосохранения, то у дочери все это отсутствовало. А ведь Карлотте
следовало быть осторожной: от этого зависело все ее будущее. Она должна
была бы отнестись с уважением и к будущему Юджина, и к правам и интересам
его жены, и к дому своей матери и ее принципам. Как это недостойно, что
Карлотта все время лгала, притворяясь равнодушной, делая вид, будто уезжает
куда-то, а сама, несомненно, давно уже находилась в связи с их жильцом.
Миссис Хиббердел была возмущена не столько Юджином (правда, ее уважение к
нему сильно поколебалось, хотя у художников ведь свои нравы!), сколько
Карлоттой. Не может вести себя прилично! Как ей не стыдно, она должна была
остерегаться такого человека, а не завлекать его. Вина целиком ложилась на
Карлотту, и миссис Хиббердел твердо решила высказать ей все начистоту и
немедленно положить конец этой злосчастной связи.
На другой день утром (миссис Хиббердел решила молчать, пока Юджин и
Дэвис не уйдут из дому) разразилась бурная и ожесточенная ссора. Миссис
Хиббердел хотела объясниться с дочерью наедине, и стычка произошла вскоре
после завтрака, когда мужчины ушли. Карлотта успела предупредить Юджина,
что предстоят неприятности и что он ни в коем случае не должен ни в чем
сознаваться, разве только она сама ему разрешит. Прислуга была на кухне и
не могла ничего слышать, а миссис Хиббердел с дочерью находились в
библиотеке, когда был дан первый выстрел. Карлотта была отчасти
подготовлена к этому, предполагая, что мать замечала кое-что и раньше. Она
встретила нападение с достоинством Цирцеи, так как подобные сцены не были
для нее новостью. Ее собственный муж неоднократно изобличал ее в неверности
и даже грозил ей физической расправой. Она была бледна, но спокойна.
- Послушай, Карлотта, - решительным тоном начала ее мать, - я видела,
что происходило здесь вчера утром, когда мы вернулись домой. Ты была в
комнате мистера Витла и притом раздетая. Я видела, как ты вышла оттуда. Не
вздумай, пожалуйста, отпираться. Я это видела. Неужели тебе не стыдно? Как
ты могла так поступить после всех обещаний, что в моем доме будешь вести
себя как следует?
- Ты не видела, как я выходила из его комнаты, и меня в его комнате не
было, - бесстыдно солгала Карлотта. Вся кровь отхлынула от ее лица, но она
очень недурно разыгрывала благородное негодование. - Зачем же ты говоришь
такие вещи?
- Как? Ты еще смеешь отрицать, Карлотта Хиббердел? Ты еще смеешь
лгать! Ты вышла из его комнаты! Ты знаешь, что это так, что ты была там! Ты
знаешь, что я тебя видела! Я думала, ты по крайней мере постыдишься, - ведь
ты ведешь себя как уличная девка. Ты поступила позорно, нагло в доме, где
живет твоя мать. Неужели тебе не стыдно? Неужели в тебе не осталось ни
капли совести? О Карлотта, я знаю, что ты скверная женщина, но зачем тебе
понадобилось приезжать сюда и проделывать такие гадости здесь? Почему ты не
могла оставить этого человека в покое? Он жил тут хорошо и тихо. Недостает
еще, чтобы миссис Витла приехала и избила тебя до полусмерти!
- Что за разговоры! - раздраженно воскликнула Карлотта. - Ты в конце
концов действуешь мне на нервы. Это неправда, что ты видела. Вечно одна и
та же история - какие-то подозрения! Всегда ты меня в чем-нибудь уличаешь.
Ты меня не видела, и меня не было в его комнате. Напрасно ты поднимаешь
такой шум!
- Напрасно поднимаю шум? И ты смеешь это говорить, мерзкая женщина!
Напрасно поднимаю шум! Да как у тебя духу хватает говорить это? Прямо не
верится, что ты можешь так бесстыдно лгать мне в глаза! Я тебя видела, а ты
осмеливаешься отрицать это!
Миссис Хиббердел не видела, как ее дочь выходила из комнаты Юджина, но
она была убеждена в своей правоте.
Карлотта не сдавалась.
- Ты меня не видела, - настаивала она.
Миссис Хиббердел даже растерялась от такой наглости. У нее перехватило
дыхание.
- Карлотта! - воскликнула она. - Честное слово, я начинаю думать, что
ты самая дурная женщина на свете! Мне трудно поверить, что ты моя дочь, -
до того ты бесстыдна! И весь ужас в том, что ты действуешь с расчетом. Ты
знаешь, что делаешь, ты все обдумала. Ты испорчена до мозга костей! Ты
всегда добиваешься своего. Так и сейчас. Ты поставила себе целью завлечь
этого человека и ни перед чем не останавливаешься. Ты понятия не имеешь ни
о стыде, ни о гордости, ни о порядочности, ни о чести, ни об уважении ко
мне или к кому-нибудь другому. Ты этого человека не любишь. Ты прекрасно
знаешь, что не любишь. Если бы ты его любила, ты никогда не опозорила бы
так ни его, ни меня, ни себя. Ты попросту вступила в новую постыдную связь,
потому что тебе так захотелось. А теперь, когда тебя поймали чуть ли не на
месте преступления, ты надеешься взять наглостью. Ты скверная женщина,
Карлотта, ты самая низкая женщина на свете, хоть ты и моя дочь.
- Все это неправда, - ответила Карлотта. - Ты говоришь только для
того, чтобы слушать себя.
- Нет, это правда, - накинулась на нее мать, - и ты знаешь, что это
правда. Ты жалуешься на Нормана. А он в жизни не совершил бы такого низкого
поступка. Пусть он игрок, пусть он безнравственный, эгоистичный человек,
равнодушный к интересам других. Ну, а ты? Как можешь ты стоять тут и
уверять меня, что ты лучше его? Ха! Если б у тебя была хоть капля стыда,
все это было бы не так ужасно, но ты его совершенно лишена. Ты просто
мерзкая, скверная женщина, больше ничего!
- Как ты можешь так говорить, мама? - спокойно возразила Карлотта. -
Ты поднимаешь шум, а ведь у тебя нет ничего, кроме подозрений. Ты не видела
меня. Даже если я и была там, ты меня не видела, а на самом деле я там и не
была. Ты подняла бурю просто потому, что тебе так захотелось. Мистер Витла
мне нравится, я его нахожу очень милым, но он меня мало интересует, и я
ровно ничего плохого ему не сделала. Можешь выгнать его из дома, если тебе
угодно. Это совершенно меня не касается. Ты нападаешь на меня, по
обыкновению, без всяких оснований.
Карлотта в упор смотрела на мать. Она не была особенно взволнована.
История, несомненно, вышла скверная, но Карлотта думала не столько об этом,
сколько о том, как глупо было так попасться. Мать знает теперь наверняка,
хотя она, Карлотта, будет отпираться. Конец всему их летнему роману! Таких
удобств у них уже больше не будет. Юджину предстоят неприятности - придется
переезжать в другое место. Мать может наговорить ему бог знает что.
Карлотта считала себя гораздо лучше Нормана, потому что не водила компании
с такими людьми, как он. И она не груба, не тупа, не жестока, она не