Драйзер Теодор. Гений

конечно, любит его. Я, правду сказать, никогда не думал, что Юджин женится
на женщине такого типа. Но ему, разумеется, виднее. В свое время, вероятно,
никто не предполагал, что я женюсь на такой женщине, как ты, - шутя добавил
он.
- Да, это была действительно ошибка с твоей стороны, - в том же тоне
ответила миссис Витла. - Но, между прочим, ты приложил немало усилий, чтобы
совершить ее.
- Я был молод! Молод! Не забывай этого. Я мало что понимал в то время.
- Я бы сказала, что ты не многим больше понимаешь и сейчас, а?
Он улыбнулся и ласково похлопал ее по плечу.
- Ну что ж, остается покориться судьбе. Дела не поправишь, поздно.
- Да, поздновато, - сказала жена.
Юджину с Анджелой отвели его прежнюю комнату на втором этаже, откуда
открывался красивый вид на двор и на тихую улицу, и они начали
устраиваться, чтобы провести в этом доме, как надеялись старики Витла,
немало мирных дней. Юджину было странно опять очутиться в Александрии,
вновь увидеть этот мирный уголок, где он вырос, увидеть деревья, лужайку,
гамак, уже несколько раз сменявшийся со времени его отъезда, но висевший
все на том же месте. С удовольствием вспоминал он о маленьких озерах и
речке, опоясывавшей город. Он мог удить рыбу, кататься на лодке, совершать
приятные прогулки. Чтобы развлечься, он на первой же неделе отправился с
удочкой к озеру, но было еще холодновато, и он решил пока что ограничиться
прогулками.
Однообразное времяпрепровождение, как правило, скоро приедается. Для
человека с таким складом ума, как у Юджина, в Александрии было мало
интересного. После Лондона и Парижа, после Чикаго и Нью-Йорка, тихие улицы
родного города вызывали у него улыбку. Он отправился в редакцию "Морнинг
Эппил", но и Джонас Лайл и Калеб Уильямс уехали - первый в Сент-Луис, а
второй в Блюмингтон. Старый Бенджамин Берджес, свекор его сестры, был все
тот же, разве только постарел. Он сообщил Юджину, что собирается на
ближайших выборах выставить свою кандидатуру в конгресс - республиканская
партия достаточно ему обязана и поддержит его. Его сын Генри, муж Сильвии,
занимал теперь в местном банке должность казначея, работал все так же
терпеливо и усердно, по воскресеньям ходил в церковь, время от времени
ездил по делам в Чикаго и давал советы по вопросам мелкого кредита фермерам
и торговцам. Он внимательно прочитывал те несколько журналов, посвященных
банковскому делу, которые издавались в Америке, и, по-видимому, материально
преуспевал. От Сильвии нельзя было много узнать о его делах. Прожив с мужем
одиннадцать лет, она заразилась его необщительностью; Юджин невольно
улыбался, глядя на этого человека, который, несмотря на свою молодость, был
так расчетлив и себе на уме. Он был очень тихий, очень ограниченный и очень
ревностно добивался всяких мелочей, из которых составляется то, что принято
называть успехом. Подобно искусному краснодеревщику, он хлопотал над
отдельными мелкими деталями, из которых в конечном итоге должно получиться
прекрасное целое.
Анджела с рвением взялась за хозяйство, хотя миссис Витла весьма
неохотно согласилась уступить ей часть своих обязанностей. Анджела любила
работать, и, пока миссис Витла мыла посуду после завтрака, она приводила в
порядок дом. Она готовила для Юджина всевозможные печения и пирожки, если
это удавалось сделать, не обижая миссис Витла, и вообще старалась снискать
ее расположение. Хозяйство в доме велось скромное, примерно такое же, как у
ее родителей в Блэквуде, кое в чем, пожалуй, даже скромнее. Но, так или
иначе, это был родной дом Юджина, - с этим нельзя было не считаться. Надо
заметить, однако, что между Анджелой и свекровью существовало некоторое
расхождение во взглядах на жизнь и на то, как нужно жить. Миссис Витла
смотрела на вещи проще и более терпимо. Все, что случалось в жизни, она
принимала как должное, без излишних волнений, тогда как Анджела по натуре
была склонна волноваться по всякому поводу. У обеих женщин был один общий,
присущий многим людям недостаток: обе они не любили, чтобы им помогали в
работе. Каждая предпочитала делать все самостоятельно и ни с кем не делить
своих обязанностей; но так как обе всячески старались ужиться ради Юджина и
ради сохранения мира в семье, то опасность разногласий была невелика, тем
более, что каждая не лишена была такта. Все же в воздухе носилось ощущение,
что не все вполне благополучно. Миссис Витла находила Анджелу немного
черствой и эгоистичной, а та, со своей стороны, считала, что миссис Витла
немного скрытна, или, быть может, застенчива, или же просто избегает
сближения. Но на поверхности царило безоблачное спокойствие, и обе женщины
рассыпались друг перед другом в бесконечных "разрешите мне это сделать" и
"пожалуйста, прошу вас". Миссис Витла, будучи много старше Анджелы, с
большим тактом и достоинством продолжала занимать свое руководящее место в
семейном кругу.
Для того чтобы целыми днями сидеть в кресле, валяться в гамаке,
бродить по лесам и полям, предаваясь в одиночестве лени и созерцанию, и
чувствовать себя при этом вполне счастливым, требуется известное
предрасположение. Было время, когда Юджин воображал, что создан как раз для
такого образа жизни, и того же мнения были его родители. Но теперь,
заслышав зов славы, он уже не мог усидеть на месте. Именно сейчас ему нужны
были не одиночество, не праздное созерцание, а разнообразие и смена
впечатлений. Ему необходимо было иметь вокруг себя подходящее общество,
людей жизнерадостных, восприимчивых и восторженных. Кое-что из этого было в
Анджеле, когда ее не донимали никакие тревоги. Общество родителей, сестры и
старых знакомых давало ему несколько больше, но они не могли проводить все
свое время в беседах с ним и без конца уделять ему внимание. А кроме них,
никого кругом не было. Александрия ничего не могла ему дать. Юджин бродил с
Анджелой по длинным проселочным дорогам, катался на лодке, ловил рыбу, но
все это не избавляло его от чувства одиночества. Он подолгу сидел на
террасе или лежал в гамаке, перебирая в памяти все, что видел в Лондоне и в
Париже, и мысленно представлял себя за работой. Собор св. Павла, окутанный
туманной дымкой, набережная Темзы, Пикадилли, Блэкфрайерский мост, трущобы
Уайтчепела и Ист-Энда - как хотелось ему сейчас быть подальше от
Александрии и рисовать все это! Только бы иметь возможность писать. Он
приспособил под студию отцовский сеновал, источником света служила ему
дверь, выходившая на север. Там он пытался кое-что писать по памяти, но у
него получалось не то, что он хотел. В нем укрепилось убеждение, - вернее,
это была навязчивая мысль, - что ни одна его работа ему не удается. Сколько
бы ни уверяли Анджела, мать, отец, мнения которых он порою спрашивал, что
картина прекрасная, превосходна, - он не верил этому. Под влиянием все
новых и новых мыслей он начинал переделывать, переделывать и снова
переделывать, но в конце концов приходил в ярость от своего бессилия и
предавался полному отчаянию, проникаясь жалостью к самому себе.
"Нет, - говорил он, бросая кисть, - придется просто сидеть и ждать,
пока это пройдет. В таком состоянии я ничего не могу сделать".
И он уходил гулять, брался за книгу, катался по озеру, раскладывал
пасьянс или слушал игру Анджелы на рояле, который отец его когда-то купил
для Миртл. Но и тут он не переставал думать о своей болезни, о том, как
много он теряет из-за нее, о том, что где-то в мире бьет ключом жизнь, а он
- неизвестно когда поправится, да и поправится ли вообще. Он заводил
разговор о поездке в Чикаго, чтобы там испытать свои силы, но Анджела
каждый раз уговаривала его еще немного отдохнуть. Она обещала увезти его на
лето в Блэквуд с тем, чтобы осенью вернуться в Александрию, или же поехать
в Нью-Йорк, или пожить в Чикаго, одним словом, как ему будет угодно. Но
сейчас ему необходим отдых.
- К осени Юджин, наверно, поправится, - говорила Анджела его матери, -
и тогда он решит, куда ехать - в Чикаго или в Лондон.
Она очень гордилась возможностью говорить о том, куда они поедут и что
будут делать.

ГЛАВА XIII

Если бы у Юджина в глубине души не шевелилась смутная надежда на
какой-нибудь новый интересный роман, он окончательно затосковал бы. Но эта
мысль никогда не оставляла его, подобно тому, как страдающего запоем не
покидает мысль о вине. Только она и вливала в него бодрость и не давала
впасть в полное отчаяние; только она и отвлекала его от горестного
признания, что жизнь пошла прахом. Если бы ему встретилась девушка,
красивая, веселая, пикантная, которая влюбилась бы в него, - вот было бы
счастье! Но Анджела была вечно настороже, а кроме того, при его состоянии
всякое новое увлечение грозило неприятными последствиями для его здоровья.
И все же так сильна была эта иллюзия, этот животный магнетизм красоты, что
стоило Юджину увидеть красивую девушку, родственную ему по темпераменту и
наклонностям, как он терял над собою власть. Достаточно было призыва
манящих глаз, достаточно взгляда на нежное, тонкое личико, говорившее о
молодости и здоровье, - этом украшении всякой девушки, - и он был уже сам
не свой. Словно очертания лицам сами по себе, независимо от того, кому оно
принадлежало, гипнотически действовали на него. Арабы приписывали
магическую силу слову "абракадабра". Для Юджина таким могуществом обладали
линии женского лица и тела.
Во время своего пребывания в Александрии, где они прожили с февраля по
май, Юджин однажды познакомился у Сильвии с девушкой, которая произвела на
него чрезвычайно сильное впечатление своей красотой, - она принадлежала к
тому типу женщин, которыми он всегда восхищался, а кроме того, представляла
собою в высшей степени удобный объект для флирта. Она была дочерью
коммивояжера по имени Джордж Рот, потерявшего жену и жившего с сестрою в
старом доме, окруженном тенистыми деревьями, на самом берегу Зеленого
озера, неподалеку от того места, где Юджин когда-то пытался поцеловать свою
первую любовь - Стеллу Эплтон. Ее звали Фридой. Она была необычайно хороша,
не старше восемнадцати лет, с большими ясными голубыми глазами, густыми
каштановыми волосами, с пышной, но очень изящной фигуркой. Она только что
кончила школу в Александрии, но была уже совсем взрослой девушкой. Живая,
цветущая, жизнерадостная, она обладала ясным природным умом, который не
замедлил очаровать Юджина. Его всегда тянуло к людям бодрым и веселым от
природы, а тем более теперь, при его болезненном состоянии. И сама девушка
и ее приемная мать много слыхали про Юджина от его родителей и сестры, с
которыми были хорошо знакомы и у которых часто бывали. Джордж Рот поселился
в Александрии уже после того, как Юджин уехал в Чикаго; все свое время он
проводил в разъездах, и Юджин никогда его не видел. Что касается Фриды, то
в предыдущие его приезды в Александрию она была еще ребенком и не обращала
внимания на мужчин, тогда как теперь, когда она стала почти взрослой, мысли
ее были заняты только ими. Она не думала, что этот Витла может представлять
для нее интерес, так как было известно, что он женат, но, поскольку он
считался видным художником, ее любопытство было задето.
В Александрии все знали, кто такой Юджин. Местные газеты писали о его
блестящих успехах и как-то даже поместили его портрет. Фрида предполагала,
что это мужчина лет сорока, суровый и сдержанный. А вместо этого увидела
приветливого молодого человека двадцати девяти лет, изможденного, с глубоко
запавшими глазами, но тем не менее очень привлекательного. Юджин - с
одобрения Анджелы - по-прежнему небрежно повязывал галстук-бант, носил
мягкие отложные воротнички, мягкую шляпу и коричневый вельветовый костюм с
поясом, придававшим пиджаку вид охотничьей куртки; на одном из его пальцев
красовался перстень из вороненой стали с каким-то затейливым рисунком. Руки
у него были очень белые, с тонкими пальцами, лицо бледное. Фрида, румяная,
беспечная, как бабочка, в прелестном платье из синего полотна, смеющаяся,
несколько напуганная молвой о приезжем художнике, с первого взгляда
остановила на себе его внимание. Она понравилась ему, как нравилась каждая
молодая, здоровая, веселая девушка, которая попадалась ему на пути. Как ему
хотелось снова быть свободным, чтобы без всяких опасений завести с нею
оживленную, шутливую беседу. Она с первой же минуты, как показалось Юджину,
проявила к нему расположение.
Однако Юджин должен был соблюдать осторожность и сдерживаться в
присутствии Анджелы и приемной матери Фриды. Дамы беседовали об искусстве;
Сильвия и мисс Рот внимательно слушали Анджелу, описывавшую эксцентричность
Юджина, его привычки и всякие забавные случаи из его жизни, служившие ей
неисчерпаемым источником увлекательных повествований для простых смертных.
Юджин в таких случаях обыкновенно сидел тут же в удобном кресле, с усталым,
благодушным или безразличным видом, в зависимости от того, в каком он
находился настроении. В этот вечер он особенно томился и чувствовал себя не
в своей тарелке. Никто из присутствующих не интересовал его, кроме девушки,
красивое лицо которой давало пищу его мечтам. Как хорошо было бы всегда
иметь подле себя такое юное существо! Отчего женщины не остаются вечно
молодыми?
Пока дамы смеялись и разговаривали, Юджин взял лежавшую на столе книгу
"Рыцари Круглого стола" Говарда Пайла с иллюстрациями, тепло и чуть
грубовато изображавшими героев и героинь повествований о короле Артуре, и
стал разглядывать величавые и вычурные фигуры этих персонажей.
Сильвия купила эту книгу для своего семилетнего сына Джека, спавшего
сейчас в спальне наверху. Фрида читала ее в детстве. Она бродила по
комнате, не находя себе места, чувствуя, что ее тянет к Юджину, и выжидая
удобного повода для разговора. Улыбка, с которой он иногда на нее
поглядывал, покоряла ее.
- Я когда-то читала это, - сказала она, увидев, что он рассматривает
книгу. Каким-то образом она вдруг очутилась возле окна, неподалеку от
Юджина, позади его кресла. Сперва она делала вид, будто смотрит на улицу, а
потом завела с ним разговор. - Я прямо без ума была от всяких рыцарей и дам
- сэр Ланселот, сэр Галахад, Тристрам, Гавейн, королева Гвиневера.
- А вы знаете, кто такой сэр Бред? - спросил он лукаво. - И сэр Вред?
Или сэр Вздор?
Он смотрел на нее с веселой улыбкой.
- Таких не существует! - расхохоталась Фрида, которую и удивили и
рассмешили эти имена.
- Не позволяйте ему дразнить вас, Фрида, - сказала Анджела; ей приятно
было смотреть на жизнерадостную девушку, приятно, что ее веселость
передалась и Юджину. Она не боялась простодушных девушек Запада, таких, как
Фрида или ее собственная сестра Мариетта, считая, что они откровенней,
простодушней, добрей тех женщин, которых она встречала в нью-йоркских
студиях, и, уж конечно, не воображают себя лучше других. Здесь Анджела и
сама была не прочь задать тон на правах столичной дамы.
- Разумеется, существуют, - с серьезным видом сказал Юджин, обращаясь
к Фриде. - Это герои новой книги о рыцарях Круглого стола. Разве вы не
слыхали про нее?
- Нет, не слыхала, - весело отвечала Фрида, - такой книги и на свете
нет. Вы смеетесь надо мной.
- Смеюсь? Что вы, я никогда бы себе этого не позволил. Книга
существует. Она выпущена издательством "Харпер и братья" и называется
"Новые рыцари Круглого стола". Просто она вам не попадалась, вот и все.
Фрида, сбитая с толку, не знала, верить ему или нет. Она с детским
любопытством смотрела на него, и этим еще больше нравилась Юджину. Как
хотелось ему быть свободным, чтобы поцеловать эти прелестные румяные,
наивно раскрытые губы! Анджела тоже не была уверена, правду он говорит или
шутит.
- Сэр Бред - знаменитый рыцарь, - продолжал он. - И сэр Вред тоже. В
этой книге они неразлучные друзья. Что касается сэра Вздора и сэра Сора, а
также леди Чушь...
- Ох, перестань, Юджин! - смеясь воскликнула Анджела. - Вы только
послушайте, мисс Рот, что он рассказывает Фриде. Но вы на него не
обижайтесь, он всегда кого-нибудь дразнит. Почему вы так плохо воспитали
его, Сильвия? - обратилась она к сестре Юджина.
- Ах, и не спрашивайте! Мы никогда ничего не могли поделать с Юджином.
Но, между прочим, я и не подозревала, что он такой шутник.
- Они просто душки, - продолжал Юджин рассказывать Фриде, - все-таки
напыщенные краснощекие леди и джентльмены.
Юджин совсем очаровал Фриду. Какой он милый, приветливый. По-видимому,
он так же молод душою и так же полон жизни, как она сама. Она сидела
напротив него и смотрела в его смеющиеся глаза, а он не переставал
поддразнивать ее то тем, то другим. Кто, например, ее поклонники? Как она
кокетничает с ними? Сколько молодых людей выстраивается по воскресеньям у
церкви в ожидании ее выхода? Он уже все о ней знает!
- Держу пари, что они точь-в-точь солдаты на параде, - продолжал он. -
Все в новеньких галстуках, с накрахмаленными платочками в кармашке, башмаки
начищены до блеска...
- Ха-ха-ха! - звонко рассмеялась Фрида. Это описание чрезвычайно
понравилось ей. Она еще долго смеялась и шутила с ним, и дружба их была
окончательно закреплена. Она решила, что Юджин очень славный.

ГЛАВА XIV

Юджину не нужно было искать случая для дальнейших встреч с Фридой, -
это выходило само собой. Сарайчик на берегу озера, где хранилась
единственная лодка семьи Витла, стоял у самой воды, и туда как раз
спускалась усадьба Ротов. От дома можно было выйти к озеру либо тихим
переулком, куда редко кто заглядывал, либо - с заднего крыльца - дорожкой,
окаймленной густыми зарослями дикого винограда, скрывавшими идущего от
посторонних взоров, в конце которой стояла старая деревянная скамья у самой
воды. Когда у Юджина являлось желание покататься или половить рыбу, он
приходил сюда за лодкой. Анджела раза два-три увязывалась за ним, но она не
была большой любительницей гребли и рыбной ловли и легко отпускала его
одного.
К тому же мисс Рот, благоволившая к мистеру и миссис Витла, часто
навещала их вместе с племянницей, и Фрида нет-нет, да и забегала в
импровизированную студию Юджина посмотреть, как он работает. Обманутая ее
молодостью и невинностью, Анджела не мешала этой дружбе, а Юджину только
того и надо было. Он был очарован красотой девушки и мечтал полюбезничать с
ней, не причиняя ей зла. Его забавляла мысль, что Фрида живет совсем близко
от того места, где когда-то, зимним вечером, он объяснился в любви Стелле
Эплтон. И чем-то она напоминала Стеллу, но только Фрида была мягче по
натуре, она охотнее откликалась на его прихоти и настроения.
Однажды, увидев, что Юджин пошел за лодкой, Фрида спустилась на берег
и поздоровалась с ним.
- Сегодня, я вижу, мы сверкаем совсем как яркая бабочка, - сказал он с
улыбкой, любуясь ее свежим личиком и обращаясь к ней с той дружеской
простотой, которая так пленяет молодежь. - Бабочки, надо полагать, не
слишком утруждают себя, не правда ли?
- Вы так думаете? - возразила Фрида. - Много вы знаете!
- Разумеется, откуда мне знать, но, может быть, одна из этих бабочек
расскажет мне - вы, например?
Фрида улыбнулась. Она не знала, как отнестись к его словам, но Юджин
чрезвычайно ей нравился. Она и представления не имела о том, как глубока и
сложна его натура и сколько в нем порывистой ласковости и непостоянства.
Этот красивый, улыбающийся, далеко еще не старый человек, такой остроумный
и добродушный, стоявший у светло-зеленого озера и спускавший на воду лодку,
казался ей таким жизнерадостным, таким беззаботным. В ее представлении он
сливался со свежестью земли и яркой зеленью молодой травы, с глубокой
синевой неба, с щебетанием птиц и даже со сверкающей рябью воды.
- Одно я знаю - бабочки ничего не делают, - сказал он, показывая, что
не хочет относиться к ней серьезно. - Они только пляшут на солнышке и
веселятся. Вам никогда не приходилось говорить об этом с бабочками?
Фрида в ответ только улыбнулась.
Юджин столкнул лодку на воду, слегка придерживая ее за веревку, достал
пару весел, кинул их в лодку и вскочил в нее сам. Потом он посмотрел на
девушку и спросил:
- Давно вы живете в Александрии?
- Около восьми лет.
- Вам здесь нравится?
- Когда как. Далеко не всегда. Мне хотелось бы жить в Чикаго. О, какая
прелесть! - воскликнула она, чуть задрав кверху свой очаровательный носик и
принюхиваясь к доносившемуся из сада аромату цветов.
- Да, чудесно. Герань, не правда ли? Она сейчас в полном цвету. Такие
дни, как сегодня, сводят меня с ума.
Он сел и вложил весла в уключины.
- Ну, поеду попытаю счастья, - авось, кита поймаю. А вы не хотели бы
поехать со мной ловить рыбу?
- Очень хотела бы, - ответила Фрида. - Только тетя, наверно, меня не
пустит. Я бы с удовольствием поехала. Это так интересно, когда рыба
ловится.
- Да, когда ловится! - рассмеялся Юджин. - Так и быть, я вам привезу
небольшую симпатичную акулу, и непременно кусачую. Хотите? В Атлантическом
океане водятся акулы, которые кусаются и тявкают. По ночам они вылезают из
воды и лают по-собачьи.
- Ха-ха-ха! - заливалась Фрида. - Вот забавно!
Юджин стал медленно грести, направляя лодку на середину озера, а она
крикнула ему вслед:
- Смотрите же: не забудьте привезти мне рыбу!
- Смотрите, будьте здесь к моему возвращению, тогда и получите ее, -
ответил он.
Он смотрел на ее фигурку, выделявшуюся на кружевном фоне весенней
листвы, на старый дом, красиво расположенный на холме, на ласточек,
круживших в утреннем небе.
"Какая прелестная девушка, - думал он. - Она хороша и свежа, как
цветок. Девичья красота - вот единственная в мире стоящая вещь!"
Вскоре он вернулся, надеясь найти Фриду на берегу, но тетка услала ее
куда-то с поручением. И Юджин почувствовал острое разочарование.
После этого они встретились еще раз, когда Юджин вернулся с рыбной
ловли, почти ничего не поймав, и Фрида подняла его на смех; в другой раз он
издали увидел ее, когда она, вымыв голову, сидела на заднем крыльце и
сушила волосы. Спустившись к нему, она остановилась под деревьями -
обворожительная, с мокрыми волосами, словно наяда. У него было сильное
желание обнять ее, но он не знал, как она к этому отнесется, и воздержался.
Однажды она принесла ему в студию, по поручению миссис Витла, лепешку
из остатков теста, поджаренную прямо на плите.
- Когда Юджин был мальчиком, он обожал такие лепешки, - сказала ей
миссис Витла.
- Дайте я снесу ему! - весело воскликнула Фрида, обрадовавшись случаю,
сулившему нечто интересное.
- Что ж, это идея, - сказала ничего не подозревавшая Анджела. -
Подождите, я положу ее на блюдце.
Фрида схватила блюдце и побежала. Она застала Юджина у мольберта - он
как-то странно уставился на свой холст, лицо его было мрачно. Но едва
головка Фриды показалась в двери, это выражение исчезло, и на губах у него
заиграла обычная ласковая улыбка.
- Угадайте, что я вам принесла? - сказала девушка, прикрывая блюдце
белым фартучком.
- Земляники?
- О нет!
- Персиков со сливками?
- Откуда быть сейчас персикам?
- Из гастрономического магазина!
- Попытайтесь в третий раз.
- Слоеные пирожки? - Он был большим любителем всякой сдобы, и Анджела
иногда пекла для него.
- Опять не угадали. Ничего вы не получите!
Он протянул руку, но она отступила. Он шагнул за нею, и она
расхохоталась.
- Нет, нет, теперь вы ничего не получите!
Он схватил девушку за полную мягкую руку и притянул к себе.
- Вы уверены?
Их лица почти соприкасались.
Она мгновение смотрела ему в глаза, затем опустила ресницы. У Юджина
голова закружилась от ее красоты. Это было все то же старое волшебство. Он
прижался губами к ее губам, и она с лихорадочной страстностью ответила на
поцелуй.
- А теперь нате, ешьте ваше гадкое тесто! - сказала она, со
сконфуженным видом протягивая ему блюдце, едва он отпустил ее. Она была так
взволнована, что не могла даже шутить.
- Что сказала бы миссис Витла, если б увидела нас! - добавила она.
Юджин замер и прислушался. Он боялся Анджелы.
- Я с детства люблю эти лепешки, - сказал он непринужденным тоном.
- Ваша мама как раз говорила об этом, - сказала Фрида, приходя немного
в себя. - Дайте хоть взглянуть, что вы рисуете. - Она подошла и стала
рядом, а он взял ее за руку. - Теперь мне пора идти, - добавила она тоном
благоразумия. - Меня ждут.
Юджин мысленно поразился рассудительности девушек, - по крайней мере
тех, которые ему нравились. Оказывается, они умеют при известных
обстоятельствах соблюдать осторожность. Он видел, что Фрида инстинктивно
приготовилась защищать и его и себя. Казалось, ее не особенно ошеломило то,
что с нею произошло. Пожалуй, она не прочь воспользоваться представившимся
ей случаем.
Юджин снова обнял ее.
- Вы - и пирожок, и земляника, и персики со сливками! - сказал он.
- Не надо! - сказала она. - Не надо! Мне нужно идти. - Она быстро
сбежала с лестницы, бросив ему на прощание улыбку.
Таким образом, в списке одержанных им побед прибавилось имя Фриды.
Юджин серьезно задумался. Если бы Анджела увидела эту сцену, - какая
разыгралась бы буря! Узнай она только, что тут происходит, как бы она стала
беситься! Это было бы ужасно. Даже думать об этом не хотелось после
недавней истории с письмами. Но, с другой стороны, блаженство, которое дают
ласки юного существа, - разве не стоило заплатить за него любою ценой?