Страница:
свидетельствовавшие об артистической натуре. Ее глаза горели каким-то
особенным блеском, а свободно сидевшее платье говорило о большом вкусе. У
них завязался разговор о его работе, с которой она была знакома и которой
восхищалась, а затем она пригласила его к себе в гости. Он смотрел на Норму
бессознательно-оценивающим взглядом.
Кристины еще не было в городе, но даже воспоминание о ней мешало
Юджину писать Анджеле с прежней страстностью. Все же Анджела по-прежнему
представлялась ему очаровательной. Он говорил себе, что надо писать ей
регулярно и что в скором времени придется поехать в Блэквуд и жениться на
ней. Уже близилось время, когда он в состоянии будет содержать ее и
обзавестить собственной студией, если они будут жить скромно. Но в сущности
ему вовсе не хотелось жениться.
Вот уже три года, как он был знаком с Анджелой. Около полутора лет он
не видел ее. За последний год в его письмах все меньше и меньше говорилось
об их отношениях и все больше - о чем угодно другом. Ему трудно становилось
писать обычные любовные письма. Но он не позволял себе доискиваться причин
этого, он остерегался трезво разбираться в своих чувствах - это привело бы
его к мучительному заключению, что он не может жениться на Анджеле, и
заставило бы так или иначе освободиться от данного ей слова. Этого он не
хотел делать. Он тянул, удерживаемый жалостью к ее уходящей молодости,
удерживаемый ее любовью к нему, сознанием своей несправедливости - тем, что
он отнял у нее столько лет и помешал ей иначе устроить свою судьбу, и,
наконец, мыслью о том, как незавидна будет ее участь, если ей придется
сообщить родным, что он ее бросил. Юджин страшно не любил обижать людей.
Ему тяжело было сознавать, что он кому-то причинил горе, а причинять горе,
не сознавая этого, он тоже не мог. Он был слишком мягкосердечен. Он дал
Анджеле обещание жениться на ней. Он был связан словом, он подарил ей
кольцо и просил ждать его, он грубо обманывал ее, изливаясь в нежности и
страсти. И теперь, после трех лет, опозорить ее перед всей ее милой семьей
- старым Джотемом, матерью, сестрами и братьями - казалось такой
жестокостью, что он не осмеливался и думать об этом.
Анджела с ее болезненно-мнительной, страстной и робкой натурой не
могла, конечно, не чувствовать надвигающейся катастрофы. Она горячо любила
Юджина, и долго сдерживаемое пламя ее страсти в течение стольких лет ждало
возможности разгореться, - а такой возможностью мог быть только брак.
Однако Юджин своими чарующими манерами и обаянием, силою своей
чувственности, вспыхивавшей в нем в известные минуты, и неотразимостью
доводов, когда разговор заходил о вопросах пола, внушил ей надежды на столь
полное осуществление ее грез, что она уже готова была пожертвовать своей
девственностью, забыть о добродетели. Воспоминание о том единственном
знаменательном вечере мучило ее. Она говорила себе, что если его любовь
сменится полным равнодушием, то лучше было бы тогда уступить ему. Зачем она
старалась спасти себя? Возможно, у нее родился бы ребенок, и Юджин остался
бы верен ей из сострадания и чувства долга. Она испытала бы это величайшее
для женщины блаженство - слияние с любимым. В худшем случае она могла бы
умереть.
Мысли Анджелы невольно обращались к тихому маленькому озеру неподалеку
от их усадьбы, на стеклянной поверхности которого отражалось небо, и она
представляла себе, как лежит на его песчаном дне: светлые волосы
разметались, и вода шевелит их пряди, глаза закрылись навеки, руки скрещены
на груди. Но ее воображение далеко опережало отвагу. Она не способна была
бы это сделать, а могла лишь думать об этом, и такие мысли еще усиливали ее
горе.
По мере того как время шло, а пыл Юджина не оживал, Анджела все больше
мучилась неразрешенными сомнениями любви и все серьезнее задумывалась над
тем, что предпринять, чтобы вернуть его привязанность. В свое последнее
посещение он так стремился обладать ею, что она и сейчас верила в его
любовь, пусть даже разлука и бурная столичная жизнь временно затмили
воспоминание о ней. Анджеле пришло на ум выражение из той оперетты, которую
она смотрела вместе с Юджином. "Разлука - это темная комната, в которой не
видно даже любви" - оно очень подходило к данному случаю. Если бы вернуть
его, если бы только он снова очутился подле нее, прежний огонь разгорелся
бы в нем, и тогда она, может быть, пошла бы на то, чтобы отдаться ему.
Смутная мысль о самопожертвовании уже мелькала у нее и тревожила ее
сознание.
Этому в немалой степени способствовали те испытания, которым она
подвергалась у себя дома. Ее сестра Мариетта была окружена поклонниками,
которые тянулись к ней, как пчелы к медвяной росе цветка, и Анджела
понимала, что на нее они смотрят как на нечто вроде гувернантки,
приставленной к младшей сестре. Мать и отец с сожалением поглядывали на
Анджелу, огорчаясь при мысли, что такая хорошая девушка страдает, потому
что ее не ценят и не понимают. Ей не удавалось скрыть свои чувства;
родители видели, что она несчастна, и ей было ясно, что они это видят.
Тяжело было говорить сестрам и братьям, которые иногда справлялись о
Юджине, что у него все благополучно, - а как бы ей хотелось сказать, что он
в самом скором времени приедет за ней.
Мариетта сначала завидовала сестре. Ей приходило в голову, что неплохо
было бы отбить у нее Юджина, и только мысль о годах Анджелы и о том, что
сестра не пользуется большим успехом у мужчин, удерживала ее. Теперь же,
когда стало ясно, что Юджин пренебрег Анджелой или, во всяком случае,
непозволительно медлит с женитьбой, Мариетта прониклась к ней глубокой
жалостью. Однажды - еще задолго до того возраста, когда за девушкой
начинают ухаживать, - она заметила Анджеле: "Я буду ласкова с мужчинами. Ты
слишком холодна. Ты никогда не выйдешь замуж". Анджела поняла тогда, что
дело не в излишней холодности, а в ее инстинктивном предубеждении против
типа мужчин, с которыми ей преимущественно приходилось встречаться. Кстати,
заурядные мужчины и не увлекались ею. Она не могла заставить себя находить
удовольствие в их обществе. Только Юджину удалось зажечь в ней пламя любви,
и, однажды познав это чувство, она не могла уже думать ни о ком другом.
Мариетта понимала чувства сестры. А теперь, после этих трех лет, Анджела
окончательно оттолкнула от себя всех поклонников, в том числе и того, кто
оказался всех больше ей предан, - верного Виктора Дина. Единственное, что
могло еще спасти ее от опасности полного пренебрежения, была романтическая
мечтательность, благодаря которой она сохранила моложавый вид и свежесть
чувств.
Страшась быть покинутой, Анджела начала намекать Юджину в письмах, что
ему следовало бы приехать навестить ее, и выражала надежду, что он не
захочет оттягивать и дальше их брак из-за трудностей, связанных с их
будущим устройством. Она снова и снова повторяла, что будет счастлива с ним
и в бедности, что тоскует по нем. Юджин поневоле задумался над тем, как же
ему поступить.
Преимуществом Анджелы при создавшихся обстоятельствах было то, что она
больше, чем какая-либо другая женщина, привлекала его физически. Что-то в
ней сулило ему более сильное, более глубокое, более яркое наслаждение, чем
он знавал до сих пор. Ему вспоминались дивные дни, проведенные с нею, и
особенно тот памятный вечер, когда она молила его спасти ее от нее самой.
Красота благодатного лета, обаяние этой приветливой, дружной семьи, аромат
цветов и благостная сень деревьев - все способствовало тому, что ее
пленительный образ сохранил в его воображении всю свою свежесть. Мог ли он
грубо оборвать этот незавершенный роман, отбросить в сторону этот
прелестный цветок?
В то время у Юджина не было никакой любовной связи. Мириэм Финч была
чересчур консервативна и интеллектуальна. Норма Уитмор не привлекала его с
этой стороны. Что же касается других прелестных женщин, с которыми Юджин
встречался в том или ином кругу, то ни он не чувствовал к ним влечения, ни
они к нему. Он переживал душевное одиночество - состояние, которое всегда
обостряло его впечатлительность. И он не мог заставить себя прийти к
выводу, что с Анджелой все кончено.
Наконец Мариетта, долго наблюдавшая за развитием романа своей старшей
сестры, пришла к заключению, что нужно попытаться помочь ей. Анджела,
очевидно, затаила в душе горе, которое лишало ее покоя и душевного
равновесия. Она была глубоко несчастна, и это очень огорчало ее сестру.
Мариетта любила ее всей душой, несмотря на то, что Юджин мог бы стать между
ними яблоком раздора, - и однажды ей пришло в голову написать ему
по-дружески и рассказать, как обстоит дело. Она считала, что у него доброе
и нежное сердце, что он любит Анджелу, что, возможно, Анджела права, и он
медлит лишь из желания обзавестить средствами для их совместной жизни. Быть
может, если по-настоящему поговорить с ним, он бросит охотиться за
призрачным богатством и поймет, что лучше соединиться с Анджелой сейчас,
пока они еще молоды, чем ждать, когда оба настолько состарятся, что вся
прелесть брака будет утрачена навсегда. Она долго носилась с этой мыслью,
твердила себе, что Анджела вполне заслуживает такого счастья, и наконец
набравшись смелости, написала письмо, которое и отправила Юджину.
"Дорогой Юджин!
Вы будете удивлены, получив мое письмо. Только никому про это ни
слова, а тем более Анджеле. Юджин, я давно слежу за нею и знаю, что она
несчастна. Она без памяти любит Вас. Когда от Вас долго нет писем, Анджела
просто места себе не находит, и у нее одна мечта - быть с Вами. Юджин,
почему Вы не женитесь на ней? Она такая душечка, такая красавица, и
характер у нее чудный. Она не хочет дожидаться хорошо обставленной квартиры
и роскоши, - ни одной девушке это не нужно, если она любит так, как, я
знаю, Анджела любит Вас. Она хочет быть с Вами сейчас, пока вы оба молоды и
можете дать друг другу счастье, а не ждать нарядной квартиры и хороших
вещей, которые Вы когда-нибудь сможете ей дать. Юджин, имейте в виду, я
ничего не говорила ей, ни полслова, и я знаю, что она ужасно рассердится,
если догадается, что я написала Вам. Она никогда не простит мне этого. Но я
не могу удержаться, чтобы не написать Вам. Мне тяжело видеть, как она
грустит и тоскует, и я уверена, что, узнав об этом, Вы приедете и заберете
ее с собой. Только, пожалуйста, ни одним намеком не выдайте меня и не
отвечайте на это письмо, разве только уж очень захочется. Но лучше не надо.
И разорвите мое письмо. Но только приезжайте за ней поскорее, Юджин,
пожалуйста, приезжайте. Анджела так ждет Вас, и она будет Вам прекрасной
женой, потому что это чудесная девушка. Мы все ее так любим - и папа, и
мама, и все. Надеюсь, Вы простите меня. Я не могла не сделать этого.
Любящая Вас Мариетта".
Письмо не только удивило, но и больно поразило Юджина, - он огорчился
и за себя, и за Анджелу, и за Мариетту. В самом деле, какое прискорбное
положение! Оно занимало его не только потому, что касалось его самого, но и
потому, что в нем вообще было нечто трагическое. Бедная Анджела, с
золотистыми волосами и ангельским личиком! Какой стыд, что они до сих пор
еще не вместе, когда ей этого хочется, как, до известной степени, хочется и
ему. Она прекрасна, в этом нет сомнения! Она нисколько не хуже любой другой
хорошенькой женщины, не считая, правда, тех, которые выделяются своим умом
и развитием. Зато чувством она богаче и Мириэм Финч, и Кристины Чэннинг.
Она только не умеет говорить об этом, вот и вся разница. Она умеет лишь
страдать. Юджин представлял себе все многообразие ее душевных мук -
отношение родных, с недоумением поглядывающих на нее, смятение, в которое
повергают ее эти взгляды, ее собственные терзания, холодное участие
знакомых, пытающихся разгадать эту загадку. Бедняжка, в какое мучительное
положение он ее поставил. Не лучше ли ему поехать к ней? Она может дать ему
счастье. Они будут жить в студии, и со временем все устроится. Или лучше
остаться жестоким и не ехать? Ему было трудно примириться с этой мыслью.
Так или иначе, но Мариетте он не ответил и, как она просила, разорвал
ее письмо на мелкие клочки. "Если бы Анджела знала, - подумал он, - это,
конечно, глубоко оскорбило бы ее".
Размышления Анджелы тем временем привели ее к выводу, что, пожалуй,
разумнее отдаться возлюбленному, если он когда-либо к ней вернется, - он
тогда сочтет себя обязанным жениться на ней. Она и вообще-то плохо знала
жизнь, а в то время в ее суждениях царила полная путаница. Она не отдавала
себе отчета в том, как неразумны подобные уловки. Она любила Юджина, она
чувствовала, что он должен принадлежать ей, что лучше умереть, чем лишиться
его, и мысль о таком недостойном шаге пришла ей в голову как последнее
средство. Если он откажется жениться, ей остается только броситься в озеро
- это она твердо решила. Она покинет этот ужасный мир, где лучшие надежды
любви осуждены на гибель. Она забудет все свои муки. Если там ее ждут покой
и тишина, больше ей ничего не надо.
Месяцы шли, близилась весна, и так как Юджин догадывался о настроениях
Анджелы по тем патетическим фразам, которые часто повторялись в ее письмах,
он постепенно пришел к решению, что должен поехать к ней. Письмо Мариетты
не выходило у него из головы. В нем родилось предчувствие неминуемой
катастрофы. Он не мог хладнокровно сесть и написать ей, что они никогда
больше не увидятся. Слишком свежи были в его памяти впечатления от поездки
в Блэквуд - благоухание лета и свежая красота того мира, в котором она
жила. В апреле он написал, что приедет в июне, и Анджела была вне себя от
радости.
Решению Юджина способствовало и то обстоятельство, что Кристина
Чэннинг не предполагала в этом году вернуться из Европы. Она несколько раз
писала ему в течение зимы, но в чрезвычайно сдержанном тоне. Посторонний
человек, прочитав ее письмо, никогда бы не подумал, что между нею и Юджином
что-то было. Его письма звучали, конечно, более пылко, но Кристина
предпочитала игнорировать его страстные намеки и постепенно внушила Юджину,
что ему нечего ждать от нее в будущем. Они останутся добрыми друзьями, но
вряд ли будут когда-либо любовниками и, во всяком случае, никогда не будут
мужем и женой. Его бесила мысль, что она с таким спокойствием относится к
вещам, казавшимся ему чрезвычайно важными. Гордость его была уязвлена тем,
что она так равнодушно вычеркнула его из своей жизни. В конце концов он
обозлился, и верность Анджелы начала представляться ему в новом свете. Вот
девушка, которая не стала бы с ним так обращаться. Она по-настоящему любит
его. Это верная, преданная душа. Теперь поездка в Блэквуд стала казаться
ему более привлекательной, а к началу июня он уже горел желанием увидеть
Анджелу.
Наступили прекрасные июньские дни, и Юджин во второй раз отправился в
Блэквуд. Странное чувство овладело им - он и хотел увидеть Анджелу, и
вместе с тем мучился сознанием, что, возможно, совершает ошибку. Мысль о
какой-то роковой неизбежности томила его. Или так уж ему суждено жениться
на Анджеле? Но это глупо - ведь решение зависит только от него. Он сам
решил ехать за нею, - а впрочем, может быть, и нет?.. Юджин готов был
допустить, что следует голосу страсти, но, говоря по правде, он и не видел
в любви ничего, кроме страсти. Разве не влечение толкает мужчину и женщину
в объятия друг друга? Правда, бывает еще и обаяние личности, но основой
все-таки остается страсть. Если физическое тяготение достаточно сильно, то
разве не довольно этого для союза двух людей? И что, собственно, еще
требуется? Это была логика пылкой и неопытной молодости, но на время она
устраивала Юджина и успокаивала его. В Анджеле не было того, что влекло его
к Мириэм Финч и к Норме Уитмор, не было у нее также чудесного таланта
Кристины Чэннинг. И все же он ехал в Блэквуд.
За истекшую зиму его интерес к Норме Уитмор усилился. Юджина восхищала
широта ее взглядов и утонченность ума. Он мало встречал людей с таким
независимым вкусом, который делал бы для них доступным все новое и
оригинальное в искусстве. Ее влекло к выразительному реализму в литературе
и тому свежему, непосредственному искусству, представителем которого он
считал себя. Необычайная чуткость и восприимчивость, которая позволяла ей
по достоинству ценить то новое и свежее, что он пытался сделать, служила
для него огромным поощрением, не говоря уже о популярности, которую она
создавала ему и его исканиям среди своих друзей. Не ограничиваясь этим,
Норма пыталась заинтересовать работами Юджина двух знакомых владельцев
художественных салонов. Как-то, встретившись с ними, она выразила
удивление, что они до сих пор проходят мимо такого крупного и значительного
явления, как молодой Витла.
- Поймите же, - говорила она Эбергарту Зангу, владельцу крупнейшего
художественного салона на Пятой авеню, который давал ей картины для
репродукций, - поймите же, это нечто совершенно новое.
- Витла, Витла? - отозвался тот со свойственной ему немецкой
сдержанностью, потирая подбородок. - Что-то я не встречал его картин.
- Конечно, не встречали, - так же настойчиво продолжала Норма. - Я вам
и говорю, что это новое явление. Он только недавно приехал. Просмотрите
номера журнала "Труф" за последний месяц и в одном из них - не помню, в
каком именно, - разыщите этюд "Грили-сквер". Тогда вы поймете, что я хочу
сказать.
- Витла, Витла? - повторил Занг, стараясь запомнить имя. - Пришлите
его ко мне. Я не прочь посмотреть что-нибудь из его вещей.
- Пришлю, - обрадованно ответила Норма.
Ей очень хотелось направить к нему Юджина, но тот не склонен был
выставлять свои вещи, пока их не наберется побольше. Он считал, что может
рискнуть вынести на суд публики только значительное количество работ. Между
тем его серия нью-йоркских видов еще не была закончена. К тому же он
надеялся выставить свои картины в еще более крупном художественном салоне.
Отношения между Юджином и Нормой приняли к тому времени такой
характер, что их можно было бы назвать отношениями между братом и сестрой,
вернее, между двумя приятелями. Бывая у нее, он иногда обнимал ее за талию,
без всякого стеснения брал ее руки в свои и ласково похлопывал ее по плечу.
С его стороны это было не более, как изъявление дружеской привязанности, в
ней же легко могли вспыхнуть чувства совершенно другого порядка, если бы
его добродушное, чисто братское поведение не расхолаживало ее. Он никогда
не рассказывал ей о других своих приятельницах. И сейчас, направляясь на
Запад, Юджин спрашивал себя, как отнесутся к его браку Норма и Мириэм Финч,
если предположить, что он действительно женится на Анджеле. Что касается
Кристины Чэннинг, то он не хотел, вернее, боялся слишком много о ней
думать. От романа с нею у него осталось какое-то ощущение утраченной
красоты, чувство, причинявшее боль.
Чикаго в июне показался ему малоприятным и по царившей в городе
сутолоке и по воспоминаниям, которые невольно нахлынули на него здесь.
Институт искусств, здание газеты, где он когда-то работал, улица и дом, где
жила Руби. Он задумался о ней, как и в прошлый раз, едва поезд стал
приближаться к городу. У него было сильное желание разыскать Руби и
повидаться с нею. Он побывал в редакции "Глоб", но Мэтьюза там уже не было.
Благодушный веселый Джерри незадолго до этого уехал в Филадельфию по
приглашению журнала "Норс-Америкен"; остался один Хау, такой же мелочный и
ничтожный, как раньше. Голдфарба, конечно, тоже не было, и Юджин
почувствовал себя в этом городе совсем чужим. Он был рад, когда пришло
время сесть в поезд, отправлявшийся в Блэквуд, и покинул Чикаго с щемящим
сердцем, скорбя о бесследно канувших годах своей юности и размышляя о
бессмысленности, загадочности и тщете жизни.
"Как грустно, что мы стареем, - думал он. - Все то, что было для меня
самой сутью жизни, теперь живет только в моем воспоминании".
Дни, предшествовавшие приезду Юджина в Блэквуд, были полны для Анджелы
самых бурных переживаний. Теперь ей предстояло узнать, любит ли он ее, как
любил когда-то. Она вновь изведает радость его близости, его обаяния и
убедится, удастся ли ей удержать его подле себя. Мариетта, узнав, что он
приезжает, очень возгордилась ролью, которую сыграло в этом ее письмо, но
ее беспокоило, что сестра не сумеет должным образом воспользоваться
возможностями, которые открывает ей этот приезд. Ей хотелось, чтоб Анджела
выглядела как можно лучше, и она давала ей советы, что надеть, в какие игры
играть (со времени последнего приезда Юджина в число развлечений семьи
вошли теннис и крокет) и какие совершать с ним прогулки. Она боялась, что у
Анджелы не хватит хитрости, чтобы с должным искусством пустить в ход все
свои чары: Юджину не миновать ее сетей, пусть только она оденется как
следует и покажет себя в наиболее выгодном свете. Сама же Мариетта решила
пореже попадаться Юджину на глаза, да и вообще по мере сил стушевываться
перед сестрой. Дело в том, что она превратилась в настоящую красавицу и
помимо своей воли разбивала сердца мужчин.
- Ты помнишь, Ангелочек, мою нитку кораллов, - сказала она Анджеле
однажды утром, дней за десять до приезда Юджина, - надень ее с моим суровым
полотняным платьем и твоими коричневыми туфельками. Ты будешь прелесть как
хороша и понравишься Юджину. Почему бы тебе не взять новую двуколку и не
встретить его в Блэквуде? Ты непременно должна встретить его.
- Нет, знаешь, Бэбиетт, мне, право, не хочется, - ответила Анджела,
боясь первого впечатления, которое она произведет на Юджина. Пусть не
думает, что она гоняется за ним.
"Бэбиетт" было прозвище, данное Мариетте в детстве и так и
сохранившееся за ней.
- Какие глупости, Ангелочек, не будь такой отсталой. Я в жизни не
видела более застенчивой девушки. Ведь это же сущие предрассудки. Поверь
мне, он тебя еще крепче полюбит, если ты проявишь больше смелости. Ну, как,
поедешь его встречать?
- Нет, нет, - ответила Анджела. - Это не для меня. Пусть сперва
приедет, и тогда я как-нибудь вечерком покатаюсь с ним.
- Ах, какая ты, Ангелочек! Ну, надень хотя бы к его приезду розовое
платье в цветочках, а в волосы вплети зеленые листья.
- Полно, Бэбиетт. Ничего подобного я не стану делать.
- Нет, станешь! - заявила сестра. - Ну хоть раз меня послушайся.
Розовое тебе удивительно к лицу, а с зелеными листьями будет просто чудно.
- Я не про платье говорю. Я знаю, что оно очень миленькое. Я говорю
про листья.
Это новое проявление неуместной скромности окончательно рассердило
Мариетту.
- Не будь ты дурочкой, Анджела! - воскликнула она. - Ты старше меня,
но я знаю мужчин куда лучше, чем ты когда-либо будешь знать. Разве ты не
хочешь понравиться ему? Надо быть более решительной. Бог ты мой! Сколько на
свете девушек, которые не то еще сделали бы на твоем месте!
Она обняла сестру за талию и посмотрела ей в глаза.
- Ты сделаешь так, как я говорю, - заявила она, и Анджела поняла, чего
Мариетта от нее требует: она должна всеми средствами завлечь Юджина,
заставить его окончательно объясниться и назначить точный день свадьбы или
же взять ее с собой в Нью-Йорк.
У Анджелы с младшей сестрой еще не раз заходил разговор на эту тему,
причем в программу развлечений было включено катание по озеру, несколько
партий в теннис, на которые Анджела должна была надеть белый костюм и
туфли, и танцы (по слухам, знакомый фермер милях в семи от них затевал в
своем новом амбаре вечеринку с танцами). Мариетта решила, что Анджела
должна показать себя молодой, веселой, предприимчивой, то есть сделать все,
чтобы очаровать Юджина.
Наконец Юджин приехал. Поезд его прибыл в Блэквуд в полдень. Несмотря
на все свои возражения, Анджела все же встретила его, хорошо одетая,
держась с большим достоинством, как советовала ей Мариетта. Она надеялась
произвести на него впечатление своим независимым видом, но, когда он вышел
из вагона и она увидела его дорожный костюм с поясом, серое английское
дорожное кепи и модный зеленый кожаный чемодан, сердце ее упало. Перед нею
был многоопытный, светский человек. Видно было, что Блэквуд для него глухая
провинция, которую он ни во что не ставит. Он знал другой, большой мир.
Анджела ждала в своей двуколке в самом конце станционной платформы и,
завидев Юджина, замахала ему рукой. Он быстро направился к ней.
- Здравствуй, дорогая! - воскликнул он. - Ну, вот мы наконец и
увиделись. Как ты чудесно выглядишь!
Он вскочил в двуколку и сел рядом, критически оглядывая ее, и она всем
своим существом почувствовала этот испытующий взгляд. После первого
радостного впечатления от встречи Юджин слегка растерялся: эта девушка была
так далека от того нового мира, в котором он теперь жил. К тому же она
постарела, в этом не могло быть сомнения. Нельзя было рассчитывать, что три
года надежд, ожидания и тревог не оставят по себе следа. И все же это было
нежное, преданное и милое создание. Юджин почувствовал это, и ему стало
чуть больно и за нее и за себя.
- Ну, как ты тут жила? - спросил он.
Они еще не выехали из поселка, и нельзя было давать воли своим
чувствам. Пока они не достигли безлюдной проселочной дороги, надо было
держаться официально.
особенным блеском, а свободно сидевшее платье говорило о большом вкусе. У
них завязался разговор о его работе, с которой она была знакома и которой
восхищалась, а затем она пригласила его к себе в гости. Он смотрел на Норму
бессознательно-оценивающим взглядом.
Кристины еще не было в городе, но даже воспоминание о ней мешало
Юджину писать Анджеле с прежней страстностью. Все же Анджела по-прежнему
представлялась ему очаровательной. Он говорил себе, что надо писать ей
регулярно и что в скором времени придется поехать в Блэквуд и жениться на
ней. Уже близилось время, когда он в состоянии будет содержать ее и
обзавестить собственной студией, если они будут жить скромно. Но в сущности
ему вовсе не хотелось жениться.
Вот уже три года, как он был знаком с Анджелой. Около полутора лет он
не видел ее. За последний год в его письмах все меньше и меньше говорилось
об их отношениях и все больше - о чем угодно другом. Ему трудно становилось
писать обычные любовные письма. Но он не позволял себе доискиваться причин
этого, он остерегался трезво разбираться в своих чувствах - это привело бы
его к мучительному заключению, что он не может жениться на Анджеле, и
заставило бы так или иначе освободиться от данного ей слова. Этого он не
хотел делать. Он тянул, удерживаемый жалостью к ее уходящей молодости,
удерживаемый ее любовью к нему, сознанием своей несправедливости - тем, что
он отнял у нее столько лет и помешал ей иначе устроить свою судьбу, и,
наконец, мыслью о том, как незавидна будет ее участь, если ей придется
сообщить родным, что он ее бросил. Юджин страшно не любил обижать людей.
Ему тяжело было сознавать, что он кому-то причинил горе, а причинять горе,
не сознавая этого, он тоже не мог. Он был слишком мягкосердечен. Он дал
Анджеле обещание жениться на ней. Он был связан словом, он подарил ей
кольцо и просил ждать его, он грубо обманывал ее, изливаясь в нежности и
страсти. И теперь, после трех лет, опозорить ее перед всей ее милой семьей
- старым Джотемом, матерью, сестрами и братьями - казалось такой
жестокостью, что он не осмеливался и думать об этом.
Анджела с ее болезненно-мнительной, страстной и робкой натурой не
могла, конечно, не чувствовать надвигающейся катастрофы. Она горячо любила
Юджина, и долго сдерживаемое пламя ее страсти в течение стольких лет ждало
возможности разгореться, - а такой возможностью мог быть только брак.
Однако Юджин своими чарующими манерами и обаянием, силою своей
чувственности, вспыхивавшей в нем в известные минуты, и неотразимостью
доводов, когда разговор заходил о вопросах пола, внушил ей надежды на столь
полное осуществление ее грез, что она уже готова была пожертвовать своей
девственностью, забыть о добродетели. Воспоминание о том единственном
знаменательном вечере мучило ее. Она говорила себе, что если его любовь
сменится полным равнодушием, то лучше было бы тогда уступить ему. Зачем она
старалась спасти себя? Возможно, у нее родился бы ребенок, и Юджин остался
бы верен ей из сострадания и чувства долга. Она испытала бы это величайшее
для женщины блаженство - слияние с любимым. В худшем случае она могла бы
умереть.
Мысли Анджелы невольно обращались к тихому маленькому озеру неподалеку
от их усадьбы, на стеклянной поверхности которого отражалось небо, и она
представляла себе, как лежит на его песчаном дне: светлые волосы
разметались, и вода шевелит их пряди, глаза закрылись навеки, руки скрещены
на груди. Но ее воображение далеко опережало отвагу. Она не способна была
бы это сделать, а могла лишь думать об этом, и такие мысли еще усиливали ее
горе.
По мере того как время шло, а пыл Юджина не оживал, Анджела все больше
мучилась неразрешенными сомнениями любви и все серьезнее задумывалась над
тем, что предпринять, чтобы вернуть его привязанность. В свое последнее
посещение он так стремился обладать ею, что она и сейчас верила в его
любовь, пусть даже разлука и бурная столичная жизнь временно затмили
воспоминание о ней. Анджеле пришло на ум выражение из той оперетты, которую
она смотрела вместе с Юджином. "Разлука - это темная комната, в которой не
видно даже любви" - оно очень подходило к данному случаю. Если бы вернуть
его, если бы только он снова очутился подле нее, прежний огонь разгорелся
бы в нем, и тогда она, может быть, пошла бы на то, чтобы отдаться ему.
Смутная мысль о самопожертвовании уже мелькала у нее и тревожила ее
сознание.
Этому в немалой степени способствовали те испытания, которым она
подвергалась у себя дома. Ее сестра Мариетта была окружена поклонниками,
которые тянулись к ней, как пчелы к медвяной росе цветка, и Анджела
понимала, что на нее они смотрят как на нечто вроде гувернантки,
приставленной к младшей сестре. Мать и отец с сожалением поглядывали на
Анджелу, огорчаясь при мысли, что такая хорошая девушка страдает, потому
что ее не ценят и не понимают. Ей не удавалось скрыть свои чувства;
родители видели, что она несчастна, и ей было ясно, что они это видят.
Тяжело было говорить сестрам и братьям, которые иногда справлялись о
Юджине, что у него все благополучно, - а как бы ей хотелось сказать, что он
в самом скором времени приедет за ней.
Мариетта сначала завидовала сестре. Ей приходило в голову, что неплохо
было бы отбить у нее Юджина, и только мысль о годах Анджелы и о том, что
сестра не пользуется большим успехом у мужчин, удерживала ее. Теперь же,
когда стало ясно, что Юджин пренебрег Анджелой или, во всяком случае,
непозволительно медлит с женитьбой, Мариетта прониклась к ней глубокой
жалостью. Однажды - еще задолго до того возраста, когда за девушкой
начинают ухаживать, - она заметила Анджеле: "Я буду ласкова с мужчинами. Ты
слишком холодна. Ты никогда не выйдешь замуж". Анджела поняла тогда, что
дело не в излишней холодности, а в ее инстинктивном предубеждении против
типа мужчин, с которыми ей преимущественно приходилось встречаться. Кстати,
заурядные мужчины и не увлекались ею. Она не могла заставить себя находить
удовольствие в их обществе. Только Юджину удалось зажечь в ней пламя любви,
и, однажды познав это чувство, она не могла уже думать ни о ком другом.
Мариетта понимала чувства сестры. А теперь, после этих трех лет, Анджела
окончательно оттолкнула от себя всех поклонников, в том числе и того, кто
оказался всех больше ей предан, - верного Виктора Дина. Единственное, что
могло еще спасти ее от опасности полного пренебрежения, была романтическая
мечтательность, благодаря которой она сохранила моложавый вид и свежесть
чувств.
Страшась быть покинутой, Анджела начала намекать Юджину в письмах, что
ему следовало бы приехать навестить ее, и выражала надежду, что он не
захочет оттягивать и дальше их брак из-за трудностей, связанных с их
будущим устройством. Она снова и снова повторяла, что будет счастлива с ним
и в бедности, что тоскует по нем. Юджин поневоле задумался над тем, как же
ему поступить.
Преимуществом Анджелы при создавшихся обстоятельствах было то, что она
больше, чем какая-либо другая женщина, привлекала его физически. Что-то в
ней сулило ему более сильное, более глубокое, более яркое наслаждение, чем
он знавал до сих пор. Ему вспоминались дивные дни, проведенные с нею, и
особенно тот памятный вечер, когда она молила его спасти ее от нее самой.
Красота благодатного лета, обаяние этой приветливой, дружной семьи, аромат
цветов и благостная сень деревьев - все способствовало тому, что ее
пленительный образ сохранил в его воображении всю свою свежесть. Мог ли он
грубо оборвать этот незавершенный роман, отбросить в сторону этот
прелестный цветок?
В то время у Юджина не было никакой любовной связи. Мириэм Финч была
чересчур консервативна и интеллектуальна. Норма Уитмор не привлекала его с
этой стороны. Что же касается других прелестных женщин, с которыми Юджин
встречался в том или ином кругу, то ни он не чувствовал к ним влечения, ни
они к нему. Он переживал душевное одиночество - состояние, которое всегда
обостряло его впечатлительность. И он не мог заставить себя прийти к
выводу, что с Анджелой все кончено.
Наконец Мариетта, долго наблюдавшая за развитием романа своей старшей
сестры, пришла к заключению, что нужно попытаться помочь ей. Анджела,
очевидно, затаила в душе горе, которое лишало ее покоя и душевного
равновесия. Она была глубоко несчастна, и это очень огорчало ее сестру.
Мариетта любила ее всей душой, несмотря на то, что Юджин мог бы стать между
ними яблоком раздора, - и однажды ей пришло в голову написать ему
по-дружески и рассказать, как обстоит дело. Она считала, что у него доброе
и нежное сердце, что он любит Анджелу, что, возможно, Анджела права, и он
медлит лишь из желания обзавестить средствами для их совместной жизни. Быть
может, если по-настоящему поговорить с ним, он бросит охотиться за
призрачным богатством и поймет, что лучше соединиться с Анджелой сейчас,
пока они еще молоды, чем ждать, когда оба настолько состарятся, что вся
прелесть брака будет утрачена навсегда. Она долго носилась с этой мыслью,
твердила себе, что Анджела вполне заслуживает такого счастья, и наконец
набравшись смелости, написала письмо, которое и отправила Юджину.
"Дорогой Юджин!
Вы будете удивлены, получив мое письмо. Только никому про это ни
слова, а тем более Анджеле. Юджин, я давно слежу за нею и знаю, что она
несчастна. Она без памяти любит Вас. Когда от Вас долго нет писем, Анджела
просто места себе не находит, и у нее одна мечта - быть с Вами. Юджин,
почему Вы не женитесь на ней? Она такая душечка, такая красавица, и
характер у нее чудный. Она не хочет дожидаться хорошо обставленной квартиры
и роскоши, - ни одной девушке это не нужно, если она любит так, как, я
знаю, Анджела любит Вас. Она хочет быть с Вами сейчас, пока вы оба молоды и
можете дать друг другу счастье, а не ждать нарядной квартиры и хороших
вещей, которые Вы когда-нибудь сможете ей дать. Юджин, имейте в виду, я
ничего не говорила ей, ни полслова, и я знаю, что она ужасно рассердится,
если догадается, что я написала Вам. Она никогда не простит мне этого. Но я
не могу удержаться, чтобы не написать Вам. Мне тяжело видеть, как она
грустит и тоскует, и я уверена, что, узнав об этом, Вы приедете и заберете
ее с собой. Только, пожалуйста, ни одним намеком не выдайте меня и не
отвечайте на это письмо, разве только уж очень захочется. Но лучше не надо.
И разорвите мое письмо. Но только приезжайте за ней поскорее, Юджин,
пожалуйста, приезжайте. Анджела так ждет Вас, и она будет Вам прекрасной
женой, потому что это чудесная девушка. Мы все ее так любим - и папа, и
мама, и все. Надеюсь, Вы простите меня. Я не могла не сделать этого.
Любящая Вас Мариетта".
Письмо не только удивило, но и больно поразило Юджина, - он огорчился
и за себя, и за Анджелу, и за Мариетту. В самом деле, какое прискорбное
положение! Оно занимало его не только потому, что касалось его самого, но и
потому, что в нем вообще было нечто трагическое. Бедная Анджела, с
золотистыми волосами и ангельским личиком! Какой стыд, что они до сих пор
еще не вместе, когда ей этого хочется, как, до известной степени, хочется и
ему. Она прекрасна, в этом нет сомнения! Она нисколько не хуже любой другой
хорошенькой женщины, не считая, правда, тех, которые выделяются своим умом
и развитием. Зато чувством она богаче и Мириэм Финч, и Кристины Чэннинг.
Она только не умеет говорить об этом, вот и вся разница. Она умеет лишь
страдать. Юджин представлял себе все многообразие ее душевных мук -
отношение родных, с недоумением поглядывающих на нее, смятение, в которое
повергают ее эти взгляды, ее собственные терзания, холодное участие
знакомых, пытающихся разгадать эту загадку. Бедняжка, в какое мучительное
положение он ее поставил. Не лучше ли ему поехать к ней? Она может дать ему
счастье. Они будут жить в студии, и со временем все устроится. Или лучше
остаться жестоким и не ехать? Ему было трудно примириться с этой мыслью.
Так или иначе, но Мариетте он не ответил и, как она просила, разорвал
ее письмо на мелкие клочки. "Если бы Анджела знала, - подумал он, - это,
конечно, глубоко оскорбило бы ее".
Размышления Анджелы тем временем привели ее к выводу, что, пожалуй,
разумнее отдаться возлюбленному, если он когда-либо к ней вернется, - он
тогда сочтет себя обязанным жениться на ней. Она и вообще-то плохо знала
жизнь, а в то время в ее суждениях царила полная путаница. Она не отдавала
себе отчета в том, как неразумны подобные уловки. Она любила Юджина, она
чувствовала, что он должен принадлежать ей, что лучше умереть, чем лишиться
его, и мысль о таком недостойном шаге пришла ей в голову как последнее
средство. Если он откажется жениться, ей остается только броситься в озеро
- это она твердо решила. Она покинет этот ужасный мир, где лучшие надежды
любви осуждены на гибель. Она забудет все свои муки. Если там ее ждут покой
и тишина, больше ей ничего не надо.
Месяцы шли, близилась весна, и так как Юджин догадывался о настроениях
Анджелы по тем патетическим фразам, которые часто повторялись в ее письмах,
он постепенно пришел к решению, что должен поехать к ней. Письмо Мариетты
не выходило у него из головы. В нем родилось предчувствие неминуемой
катастрофы. Он не мог хладнокровно сесть и написать ей, что они никогда
больше не увидятся. Слишком свежи были в его памяти впечатления от поездки
в Блэквуд - благоухание лета и свежая красота того мира, в котором она
жила. В апреле он написал, что приедет в июне, и Анджела была вне себя от
радости.
Решению Юджина способствовало и то обстоятельство, что Кристина
Чэннинг не предполагала в этом году вернуться из Европы. Она несколько раз
писала ему в течение зимы, но в чрезвычайно сдержанном тоне. Посторонний
человек, прочитав ее письмо, никогда бы не подумал, что между нею и Юджином
что-то было. Его письма звучали, конечно, более пылко, но Кристина
предпочитала игнорировать его страстные намеки и постепенно внушила Юджину,
что ему нечего ждать от нее в будущем. Они останутся добрыми друзьями, но
вряд ли будут когда-либо любовниками и, во всяком случае, никогда не будут
мужем и женой. Его бесила мысль, что она с таким спокойствием относится к
вещам, казавшимся ему чрезвычайно важными. Гордость его была уязвлена тем,
что она так равнодушно вычеркнула его из своей жизни. В конце концов он
обозлился, и верность Анджелы начала представляться ему в новом свете. Вот
девушка, которая не стала бы с ним так обращаться. Она по-настоящему любит
его. Это верная, преданная душа. Теперь поездка в Блэквуд стала казаться
ему более привлекательной, а к началу июня он уже горел желанием увидеть
Анджелу.
Наступили прекрасные июньские дни, и Юджин во второй раз отправился в
Блэквуд. Странное чувство овладело им - он и хотел увидеть Анджелу, и
вместе с тем мучился сознанием, что, возможно, совершает ошибку. Мысль о
какой-то роковой неизбежности томила его. Или так уж ему суждено жениться
на Анджеле? Но это глупо - ведь решение зависит только от него. Он сам
решил ехать за нею, - а впрочем, может быть, и нет?.. Юджин готов был
допустить, что следует голосу страсти, но, говоря по правде, он и не видел
в любви ничего, кроме страсти. Разве не влечение толкает мужчину и женщину
в объятия друг друга? Правда, бывает еще и обаяние личности, но основой
все-таки остается страсть. Если физическое тяготение достаточно сильно, то
разве не довольно этого для союза двух людей? И что, собственно, еще
требуется? Это была логика пылкой и неопытной молодости, но на время она
устраивала Юджина и успокаивала его. В Анджеле не было того, что влекло его
к Мириэм Финч и к Норме Уитмор, не было у нее также чудесного таланта
Кристины Чэннинг. И все же он ехал в Блэквуд.
За истекшую зиму его интерес к Норме Уитмор усилился. Юджина восхищала
широта ее взглядов и утонченность ума. Он мало встречал людей с таким
независимым вкусом, который делал бы для них доступным все новое и
оригинальное в искусстве. Ее влекло к выразительному реализму в литературе
и тому свежему, непосредственному искусству, представителем которого он
считал себя. Необычайная чуткость и восприимчивость, которая позволяла ей
по достоинству ценить то новое и свежее, что он пытался сделать, служила
для него огромным поощрением, не говоря уже о популярности, которую она
создавала ему и его исканиям среди своих друзей. Не ограничиваясь этим,
Норма пыталась заинтересовать работами Юджина двух знакомых владельцев
художественных салонов. Как-то, встретившись с ними, она выразила
удивление, что они до сих пор проходят мимо такого крупного и значительного
явления, как молодой Витла.
- Поймите же, - говорила она Эбергарту Зангу, владельцу крупнейшего
художественного салона на Пятой авеню, который давал ей картины для
репродукций, - поймите же, это нечто совершенно новое.
- Витла, Витла? - отозвался тот со свойственной ему немецкой
сдержанностью, потирая подбородок. - Что-то я не встречал его картин.
- Конечно, не встречали, - так же настойчиво продолжала Норма. - Я вам
и говорю, что это новое явление. Он только недавно приехал. Просмотрите
номера журнала "Труф" за последний месяц и в одном из них - не помню, в
каком именно, - разыщите этюд "Грили-сквер". Тогда вы поймете, что я хочу
сказать.
- Витла, Витла? - повторил Занг, стараясь запомнить имя. - Пришлите
его ко мне. Я не прочь посмотреть что-нибудь из его вещей.
- Пришлю, - обрадованно ответила Норма.
Ей очень хотелось направить к нему Юджина, но тот не склонен был
выставлять свои вещи, пока их не наберется побольше. Он считал, что может
рискнуть вынести на суд публики только значительное количество работ. Между
тем его серия нью-йоркских видов еще не была закончена. К тому же он
надеялся выставить свои картины в еще более крупном художественном салоне.
Отношения между Юджином и Нормой приняли к тому времени такой
характер, что их можно было бы назвать отношениями между братом и сестрой,
вернее, между двумя приятелями. Бывая у нее, он иногда обнимал ее за талию,
без всякого стеснения брал ее руки в свои и ласково похлопывал ее по плечу.
С его стороны это было не более, как изъявление дружеской привязанности, в
ней же легко могли вспыхнуть чувства совершенно другого порядка, если бы
его добродушное, чисто братское поведение не расхолаживало ее. Он никогда
не рассказывал ей о других своих приятельницах. И сейчас, направляясь на
Запад, Юджин спрашивал себя, как отнесутся к его браку Норма и Мириэм Финч,
если предположить, что он действительно женится на Анджеле. Что касается
Кристины Чэннинг, то он не хотел, вернее, боялся слишком много о ней
думать. От романа с нею у него осталось какое-то ощущение утраченной
красоты, чувство, причинявшее боль.
Чикаго в июне показался ему малоприятным и по царившей в городе
сутолоке и по воспоминаниям, которые невольно нахлынули на него здесь.
Институт искусств, здание газеты, где он когда-то работал, улица и дом, где
жила Руби. Он задумался о ней, как и в прошлый раз, едва поезд стал
приближаться к городу. У него было сильное желание разыскать Руби и
повидаться с нею. Он побывал в редакции "Глоб", но Мэтьюза там уже не было.
Благодушный веселый Джерри незадолго до этого уехал в Филадельфию по
приглашению журнала "Норс-Америкен"; остался один Хау, такой же мелочный и
ничтожный, как раньше. Голдфарба, конечно, тоже не было, и Юджин
почувствовал себя в этом городе совсем чужим. Он был рад, когда пришло
время сесть в поезд, отправлявшийся в Блэквуд, и покинул Чикаго с щемящим
сердцем, скорбя о бесследно канувших годах своей юности и размышляя о
бессмысленности, загадочности и тщете жизни.
"Как грустно, что мы стареем, - думал он. - Все то, что было для меня
самой сутью жизни, теперь живет только в моем воспоминании".
Дни, предшествовавшие приезду Юджина в Блэквуд, были полны для Анджелы
самых бурных переживаний. Теперь ей предстояло узнать, любит ли он ее, как
любил когда-то. Она вновь изведает радость его близости, его обаяния и
убедится, удастся ли ей удержать его подле себя. Мариетта, узнав, что он
приезжает, очень возгордилась ролью, которую сыграло в этом ее письмо, но
ее беспокоило, что сестра не сумеет должным образом воспользоваться
возможностями, которые открывает ей этот приезд. Ей хотелось, чтоб Анджела
выглядела как можно лучше, и она давала ей советы, что надеть, в какие игры
играть (со времени последнего приезда Юджина в число развлечений семьи
вошли теннис и крокет) и какие совершать с ним прогулки. Она боялась, что у
Анджелы не хватит хитрости, чтобы с должным искусством пустить в ход все
свои чары: Юджину не миновать ее сетей, пусть только она оденется как
следует и покажет себя в наиболее выгодном свете. Сама же Мариетта решила
пореже попадаться Юджину на глаза, да и вообще по мере сил стушевываться
перед сестрой. Дело в том, что она превратилась в настоящую красавицу и
помимо своей воли разбивала сердца мужчин.
- Ты помнишь, Ангелочек, мою нитку кораллов, - сказала она Анджеле
однажды утром, дней за десять до приезда Юджина, - надень ее с моим суровым
полотняным платьем и твоими коричневыми туфельками. Ты будешь прелесть как
хороша и понравишься Юджину. Почему бы тебе не взять новую двуколку и не
встретить его в Блэквуде? Ты непременно должна встретить его.
- Нет, знаешь, Бэбиетт, мне, право, не хочется, - ответила Анджела,
боясь первого впечатления, которое она произведет на Юджина. Пусть не
думает, что она гоняется за ним.
"Бэбиетт" было прозвище, данное Мариетте в детстве и так и
сохранившееся за ней.
- Какие глупости, Ангелочек, не будь такой отсталой. Я в жизни не
видела более застенчивой девушки. Ведь это же сущие предрассудки. Поверь
мне, он тебя еще крепче полюбит, если ты проявишь больше смелости. Ну, как,
поедешь его встречать?
- Нет, нет, - ответила Анджела. - Это не для меня. Пусть сперва
приедет, и тогда я как-нибудь вечерком покатаюсь с ним.
- Ах, какая ты, Ангелочек! Ну, надень хотя бы к его приезду розовое
платье в цветочках, а в волосы вплети зеленые листья.
- Полно, Бэбиетт. Ничего подобного я не стану делать.
- Нет, станешь! - заявила сестра. - Ну хоть раз меня послушайся.
Розовое тебе удивительно к лицу, а с зелеными листьями будет просто чудно.
- Я не про платье говорю. Я знаю, что оно очень миленькое. Я говорю
про листья.
Это новое проявление неуместной скромности окончательно рассердило
Мариетту.
- Не будь ты дурочкой, Анджела! - воскликнула она. - Ты старше меня,
но я знаю мужчин куда лучше, чем ты когда-либо будешь знать. Разве ты не
хочешь понравиться ему? Надо быть более решительной. Бог ты мой! Сколько на
свете девушек, которые не то еще сделали бы на твоем месте!
Она обняла сестру за талию и посмотрела ей в глаза.
- Ты сделаешь так, как я говорю, - заявила она, и Анджела поняла, чего
Мариетта от нее требует: она должна всеми средствами завлечь Юджина,
заставить его окончательно объясниться и назначить точный день свадьбы или
же взять ее с собой в Нью-Йорк.
У Анджелы с младшей сестрой еще не раз заходил разговор на эту тему,
причем в программу развлечений было включено катание по озеру, несколько
партий в теннис, на которые Анджела должна была надеть белый костюм и
туфли, и танцы (по слухам, знакомый фермер милях в семи от них затевал в
своем новом амбаре вечеринку с танцами). Мариетта решила, что Анджела
должна показать себя молодой, веселой, предприимчивой, то есть сделать все,
чтобы очаровать Юджина.
Наконец Юджин приехал. Поезд его прибыл в Блэквуд в полдень. Несмотря
на все свои возражения, Анджела все же встретила его, хорошо одетая,
держась с большим достоинством, как советовала ей Мариетта. Она надеялась
произвести на него впечатление своим независимым видом, но, когда он вышел
из вагона и она увидела его дорожный костюм с поясом, серое английское
дорожное кепи и модный зеленый кожаный чемодан, сердце ее упало. Перед нею
был многоопытный, светский человек. Видно было, что Блэквуд для него глухая
провинция, которую он ни во что не ставит. Он знал другой, большой мир.
Анджела ждала в своей двуколке в самом конце станционной платформы и,
завидев Юджина, замахала ему рукой. Он быстро направился к ней.
- Здравствуй, дорогая! - воскликнул он. - Ну, вот мы наконец и
увиделись. Как ты чудесно выглядишь!
Он вскочил в двуколку и сел рядом, критически оглядывая ее, и она всем
своим существом почувствовала этот испытующий взгляд. После первого
радостного впечатления от встречи Юджин слегка растерялся: эта девушка была
так далека от того нового мира, в котором он теперь жил. К тому же она
постарела, в этом не могло быть сомнения. Нельзя было рассчитывать, что три
года надежд, ожидания и тревог не оставят по себе следа. И все же это было
нежное, преданное и милое создание. Юджин почувствовал это, и ему стало
чуть больно и за нее и за себя.
- Ну, как ты тут жила? - спросил он.
Они еще не выехали из поселка, и нельзя было давать воли своим
чувствам. Пока они не достигли безлюдной проселочной дороги, надо было
держаться официально.