Драйзер Теодор. Гений

сложиться его жизнь.
- Нет, Анджела, вовсе этим не кончится, - говорил он ей в таких
случаях. - Ну, полно плакать. Мы будем с тобой счастливы. Я всегда буду
любить тебя нисколько не меньше, чем сейчас. И ты будешь любить меня. Разве
этого недостаточно? Ну, перестань, развеселись! Не будь такой пессимисткой.
Перестань, Анджела! Пожалуйста, прошу тебя!
Анджела снова оживлялась. И опять на нее нападали тоска и страх. Это
стало обычным явлением, и такой припадок мог разразиться совершенно
неожиданно, подобно летней грозе.
Анджела пыталась обмануть себя, поверить, что в Юджине говорит не
только жалость, а и более сильное чувство. Но теперь когда она обнаружила
эти письма, иллюзии ее рассеялись. Письма подтвердили ее подозрение, что
Юджина привязывает к ней только жалость, и снова на нее нахлынуло то
ощущение трагического разочарования и отчаяния, которое так часто
овладевало ею. И надо же, чтобы это случилось как раз в такое время, когда
Юджин особенно нуждался в ее внимании, заботливости, нежности, когда он
находился в таком удрученном состоянии. Начать с ним ссору сейчас, выйти из
себя, впасть в ярость и заставить его утешать ее - было опасно. Не такое у
него было душевное состояние. Подобная сцена не пройдет ему даром.
Юджина тянуло к жизнерадостным, беззаботным людям, общение с которыми
позволило бы ему забыться, исцелило бы его. Он нередко заходил к Норме
Уитмор, к Айседоре Крейн, с успехом выступавшей на сцене, к Гедде Андерсон,
которая, хоть и была натурщицей, но обладала обаятельным умом и неистощимой
веселостью, а порой и к Мириэм Финч. Мириэм была довольна, что Юджин
приходит один. Это давало ей оружие против Анджелы, и она отнюдь не склонна
была скрывать, что Юджин у нее бывает. Другие его приятельницы предполагали
(хотя Юджин ничего им не говорил), что раз он приходит без жены, значит, не
хочет, чтобы об этом было известно, и молчали. Они считали, что, женившись
на Анджеле, он совершил ошибку и теперь одинок духовно и интеллектуально.
Все они были очень огорчены и встревожены его болезнью. Как обидно, думали
они, что здоровье подводит его именно в такой момент. Юджин пребывал в
вечном страхе, как бы Анджела не проведала, что он навещает своих
приятельниц. Он не хотел рассказывать ей об этом, так как она обиделась бы,
что он не берет ее с собой, а вздумай он ее позвать, стала бы противиться,
или попросила бы отложить посещение до другого раза, или начала бы задавать
нелепые вопросы. Юджину приятно было чувствовать себя свободным и ходить
куда вздумается, никому не докладываясь и не спрашиваясь. Он тосковал по
своей прежней свободе, а теперь, томясь от вынужденного безделья,
чувствовал себя особенно несчастным и ощущал потребность в развлечениях и
непринужденной товарищеской беседе. Жизнь стала казаться ему мрачной и
унылой.
В тот день, возвращаясь домой и по обыкновению терзаясь страхами из-за
своего здоровья, Юджин думал найти какое-то утешение в обществе Анджелы. Он
пришел в час дня - время, установленное для второго завтрака, - и, увидев,
что Анджела продолжает укладывать вещи, воскликнул:
- Все еще возишься! Я вижу, ты любишь доводить дело до конца, когда за
что-нибудь берешься. Настоящая маленькая труженица. Что, досталось тебе?
- Н-нет, - протянула она.
От Юджина не укрылся ее тон. Она не очень вынослива, подумал он, и эта
укладка, по всей вероятности, сказалась на ее нервах. Хорошо еще, что вещей
не так много, посуда, например, вся принадлежит владельцу студии. Все же
Анджела, по-видимому, утомилась.
- Ты устала? - спросил он.
- Н-нет, - ответила она.
- А вид у тебя утомленный, - сказал он, обнимая ее одной рукой за
талию, а другой приподнимая ей подбородок. Лицо у нее было бледное,
напряженное.
- Усталость тут ни при чем, - ответила она трагическим тоном,
отворачиваясь от него. - Только сердце болит. Вот здесь! - и она прижала
руку к груди.
- Ну, что опять случилось? - спросил Юджин, подозревая что-то
неладное, хотя он при всем желании не мог бы догадаться, в чем дело. - У
тебя что-то с сердцем?
- Нет, не с сердцем, - ответила она. - У меня душа болит... Впрочем,
какое это имеет для тебя значение.
- Что-нибудь случилось, дорогая? - настаивал он, так как ему было жаль
ее. Повышенная чувствительность Анджелы всегда волновала его. Может быть,
это игра, а может, и нет. Может быть, у нее настоящее горе, а может быть,
она сама его выдумала. Но так или иначе ей от этого не легче.
- Ну, так как же, Анджела? - повторил он. - Видно, дело не только в
усталости. А не лучше ли бросить работу и пойти куда-нибудь поесть? Ты
немного встряхнешься.
- Нет, я не в состоянии есть, - ответила она. - Работу я пока оставлю
и приготовлю тебе завтрак, но сама есть не стану.
- Но в чем же дело, дорогая? - не переставал допрашивать Юджин. - Я
вижу, что-то случилось. Но что именно? Либо ты устала и больна, либо что-то
стряслось. Может быть, я в чем-либо виноват? Посмотри на меня. Я, да?
Анджела отворачивалась от него и не поднимала глаз. Она не знала, с
чего начать, но ей хотелось заставить его мучиться - так же, как мучилась
она сама. Он должен почувствовать свою вину, думала она; если в нем
осталась хоть капля стыда, хоть капля жалости, он поймет, как он перед нею
виноват. Сейчас, когда она узнала о его позорном прошлом, ее положение
просто ужасно. Некому ее любить, и не к кому ей обратиться, - так круто
изменилась вся ее жизнь. Ведь она теперь не та, что была раньше, она
человек другого мира, особа с положением. Для своей семьи она уже чужая.
Дни, проведенные с Юджином - в Нью-Йорке, Париже и Лондоне, да и до
замужества - в Чикаго и Блэквуде, совершенно изменили ее взгляды на жизнь.
От прежних ее воззрений, как ей представлялось, не осталось и следа, теперь
оказаться совсем покинутой, открыть, что тебя не любят по-настоящему и
никогда в сущности не любили, что с тобой только играли, что ты была лишь
куклой, забавой, - это было ужасно!
- О боже! - вырвалось у нее каким-то криком. - Я не знаю, что мне
делать! Я не знаю, что сказать! Я не знаю, что думать! Если б только я
знала, как отнестись к этому!
- Но в чем же дело? - взмолился, наконец, Юджин, отпуская ее. Теперь
он думал не только о ней, но и о себе. Под действием этой пытки нервы у
него напряглись до последней степени, голову как будто тисками сдавило.
Руки дрожали. Раньше, когда он был здоров и нервы были в порядке, он
обращал на такие сцены мало внимания. Но теперь, при его болезненном
состоянии, когда его собственное сердце, как ему казалось, шалило, а нервы
расстраивались из-за малейшего пустяка, это было выше его сил.
- Почему ты молчишь? - настаивал он. - Ты знаешь, что я этого не
выношу. А тем более в моем состоянии. Что случилось? Зачем эта сцена?
Скажешь ты мне или нет?
- Вот! - сказала Анджела, указывая пальцем на коробку с письмами,
которую она поставила на подоконник. Она знала, что, увидев их, он сейчас
же вспомнит и все поймет.
Юджин посмотрел в указанном направлении. Он сразу узнал коробку.
Растерянно он взял ее с окна, - это был удар прямо в лицо, и он встретил
его безоружным. В памяти воскресли его отношения с Руби и с Кристиной, но
уже не в том свете, в каком он их видел в свое время, а в том, в каком они
могли представиться Анджеле. Что она о нем думает? Ведь он не переставал
уверять ее в своей любви, не переставал говорить, что вполне счастлив и
доволен жизнью с ней, что его нисколько не интересуют другие женщины,
которые, как было известно Анджеле, весьма им интересовались и вызывали в
ней безумную ревность, что он всегда любил только ее и никого, кроме нее. И
вдруг откуда-то выплывают на свет эти письма, выдавая всю ложь его уверений
и клятв, выставляя его тем трусом, подлецом и нравственным вором, каким он
сам себя сознавал. Теперь, когда вышел наружу так долго спасавший его
обман, когда нельзя было больше играть на неведении Анджелы, когда перед
лицом неопровержимых доказательств с полной ясностью выступило его
поведение, он беспомощно оглядывался, весь охваченный нервной дрожью,
голова у него разламывалась от боли, - ему действительно не под силу были
сейчас такие объяснения.
И вот Анджела плачет. Она отошла от него и, прислонившись к камину,
разрыдалась так, что, казалось, сердце ее должно разорваться. В этих
рыданиях слышалось неподдельное горе, это были звуки, говорившие о чувстве
невозвратимой утраты, безнадежности, отчаянии. Юджин не сводил глаз с
коробки, спрашивая себя, как он мог быть таким ослом, чтобы оставить письма
в сундуке, и зачем он вообще хранил их.
- Мне, конечно, нечего сказать, - проговорил он наконец, медленно
подходя к Анджеле.
Сказать ему, правда, было нечего. Но ему было мучительно жаль ее - и
жаль себя.
- Ты все прочла? - с любопытством спросил он.
Она утвердительно кивнула головой.
- Собственно говоря, Кристину Чэннинг я не так уж и любил, - небрежным
тоном заметил он.
Он чувствовал, что надо что-то сказать, безразлично что, лишь бы
облегчить горе Анджелы, и понимал, что в его распоряжении очень мало
средств для этого. Хорошо, если ему удастся убедить ее хотя бы в том, что
ничего серьезного в этих романах не было, что это были лишь простые
увлечения. Но письмо Руби Кенни выдавало ее беззаветную любовь. О Руби
говорить в таком тоне он не мог.
Анджела ясно уловила имя Кристины Чэннинг, с тем чтобы уже никогда его
не забыть. Она вспомнила теперь, что именно об этой женщине время от
времени слышала из уст Юджина лестные отзывы. Он рассказывал знакомым,
какой у нее прекрасный голос, как она эффектна на сцене, с каким чувством
поет, какой глубиной отличаются ее взгляды на жизнь, как она хороша, и,
наконец, что она когда-нибудь вернется на американскую сцену. И,
оказывается, он был с нею в горах, он ухаживал за нею в то время, когда
она, Анджела, терпеливо ждала его в Блэквуде. В мгновение вспыхнула вся
накопившаяся в ней бешеная ревность, та самая ревность, которая уже
заставила ее однажды принять твердое решение удержать Юджина наперекор
всем, как ей казалось, лукавым замыслам, всем заговорам, которыми ее
окружили. Нет, он не достанется им, этим отвратительным зазнайкам из
студий, ни кому-либо из них в отдельности, ни всем вместе, - пусть только
попробуют вырвать его у нее. Они обращались с нею самым бесстыдным образом
с первого дня ее приезда в Нью-Йорк. Все они делают вид, что не замечают
ее. Разумеется, они заходят к Юджину, а теперь, когда он стал знаменит, так
и вертятся вокруг него, но что касается ее - о, до нее им нет никакого
дела. Разве она этого не видит! Разве она не замечает, какими глазами они
смотрят на нее, как они ее критикуют, осуждают! Она для них недостаточно
умна! Она недостаточно сведуща в литературе и в искусстве. Но она столько
же знает о жизни, сколько и они, а может быть, и больше, в тысячу раз
больше! И только потому, что она не умеет ломаться, позировать и говорить
напыщенно, они считают себя выше ее! И Юджин, несчастный, с ними заодно!
Выше ее! Эти жалкие, завистливые бабы, скверные эгоистки, выскочки! Да ведь
они нищие, большинство из них! Ведь их платья, если хорошенько
присмотреться, - сплошное тряпье, кое-как скроенное из скверного материала,
на живую нитку сметанное! А с каким важным видом они их носят! Но она им
покажет! Она и сама в скором времени разоденется, как только у Юджина будут
средства. Уже и сейчас она одета гораздо лучше, чем вначале, когда только
приехала, а дай срок - она всех их заткнет за пояс. Эти противные злюки,
мерзкие интриганки, лживые твари! Она им еще покажет! О-о! Как она их
ненавидит!
И она плакала, думая о том, как мог Юджин писать любовные письма этой
отвратительной Кристине Чэннинг. Это тоже одна из таких, сразу видно по
письмам.
О-о! Как она ее ненавидит! Добраться бы до нее и отравить! Рыданья
Анджелы больше говорили о жалости к себе, чем о гневе. Она в некотором
смысле была беспомощна и сознавала это. Она не осмеливалась полностью
открыть Юджину свои переживания. Она боялась его. Он мог ее бросить. Не так
уж сильно он ее любит, чтобы стерпеть что угодно, - а может быть, любит?
Вот это сомнение и было самым страшным, самым отчаянным, самым
убийственным. Если бы она только знала, любит ли он ее!
- Напрасно ты плачешь, Анджела, - с мольбою в голосе снова начал Юджин
после тягостного молчания. - Ты, видно, бог весть что себе рисуешь. Я
понимаю, что все это должно казаться очень некрасивым, но ведь я тогда еще
не был женат. И не так уж я любил этих женщин, далеко не так, как ты
воображаешь. Право, не любил. Ты можешь думать что угодно, но я правду
говорю.
- Не любил! - воскликнула Анджела, снова выходя из себя. - Не любил!
Действительно, можно поверить, что ты их не любил, когда одна называет тебя
своим дорогим мальчиком и Адонисом, а другая говорит, что хотела бы
умереть! Попробуй после этого убедить кого-нибудь, что ты их не любил! А я
сидела в Блэквуде и тосковала и ждала твоего приезда, а ты был в это время
где-то в горах с другой женщиной. О, теперь я знаю, как ты меня любил!
Какая же это любовь, раз ты мог бросить меня в Блэквуде, заставив ждать
тебя и изнывать от тоски, в то время как сам блаженствовал в горах с этой
женщиной! "Дорогой Ю."! "Мой милый, дорогой мальчик", "Адонис"! Вот как ты
меня любил, правда?
Юджин беспомощно озирался вокруг. Горечь и ярость Анджелы изумляли и
бесили его. Он не поверил бы, что она способна на такую страшную злобу, но
в то же время прекрасно сознавал, что ей есть на что жаловаться. Только
зачем так резко, чуть ли не грубо! Ведь он болен. Неужели она совершенно не
считается с этим?
- Уверяю тебя, что все это гораздо невиннее, чем ты воображаешь, -
упрямо повторял он, и в голосе его впервые прозвучали нотки протеста и
озлобления. - Мы с тобой не были тогда женаты. Кристина Чэннинг мне
нравилась и Руби Кенни тоже. Но что из этого? Прошлого не воротишь. Чего ты
хочешь от меня? Что, по-твоему, я должен сказать тебе? Что я должен
сделать?
- О! - захныкала Анджела, сразу меняя тон и от бессильной ярости
обличительницы переходя к жалобной мольбе и жертвенному отчаянию. - И ты
еще можешь спокойно стоять тут и спрашивать меня, что из этого? Что из
этого? А я-то верила, что ты порядочный, честный человек! О, если бы я
знала! Если бы только я знала раньше! Лучше бы мне было сто раз утопиться,
чем вдруг очнуться и обнаружить, что ты меня никогда не любил! О боже! Что
со мной будет! Что мне делать?
- Но ведь я же люблю тебя, - уговаривал ее Юджин, готовый что угодно
сказать или сделать, лишь бы только унять этот жестокий шторм.
Как мог он быть таким разиней и так беспечно бросить письма! Бог ты
мой! Какую кашу он теперь заварил! Почему он не спрятал письма где-нибудь
вне дома? Почему не уничтожил их? Но ему хотелось сохранить письма
Кристины, в них столько очарования.
- Да, еще бы, любишь! - снова рассвирепела Анджела. - Вижу я, что это
за любовь! Эти письма все доказывают! О боже, боже! Лучше смерть!
- Послушай, Анджела, - сказал Юджин, теряя терпение. - Я отлично
понимаю, что эти письма неприятно поразили тебя. Я не отрицаю, я ухаживал
за мисс Кенни и за Кристиной Чэннинг, но ты сама видишь, я не настолько
любил их, чтобы жениться. В противном случае я бы это сделал. Если бы я
одну из них любил по-настоящему, я женился бы на ней. Но я любил тебя.
Можешь мне верить или не верить, это как тебе угодно. Женился-то ведь я на
тебе. Почему я это сделал? Что ты мне на это ответишь? Разве я был обязан?
Почему же я так поступил? Разумеется, потому, что любил тебя. Что другое
могло меня заставить?
- То, что ты не мог добиться Кристины Чэннинг, - злобно отрезала
Анджела, наугад делая вывод из фактов, имевшихся в ее распоряжении. - Вот
что. Если бы ты мог, ты женился бы на ней. Это ясно. По ее письмам видно.
- Ничего подобного по ее письмам не видно! - рассердился Юджин. - Я не
мог добиться ее? Да я без всякого труда мог ее добиться. Но я не хотел
этого. Если бы я пожелал, она вышла бы за меня замуж. Можешь не
сомневаться!
Юджин ненавидел себя за эту ложь, но чувствовал, что у него нет
другого выхода. Ему не хотелось фигурировать в роли отвергнутого любовника.
Он даже наполовину внушил себе, что действительно мог бы жениться на
Кристине, если бы приложил все старания.
- Так или иначе, - сказал он, - я не намерен об этом спорить. Факт
тот, что я не женился ни на ней, ни на Руби Кенни. Ты можешь думать, что
хочешь, но я-то ведь знаю. Они мне обе нравились, но я не женился ни на
той, ни на другой. Я женился на тебе. Будь хоть сколько-нибудь справедлива.
Я женился на тебе - значит, надо полагать, любил тебя. Ведь это ясно, не
правда ли?
Он даже себя почти убедил, что любил ее - хотя бы немного.
- Знаю я, как ты меня любишь! - упиралась Анджела, сбитая с толку этим
доводом, на котором Юджин так настаивал и который трудно было опровергнуть
средствами логики. - Ты женился на мне потому, что не сумел отвертеться,
только поэтому. О, я знаю! Я тебе вовсе не нравилась! Это ясно. Ты хотел
жениться на другой. О боже, боже!
- Что ты заладила, - жениться на другой! - возмутился Юджин. В голосе
его слышался вызов. - На ком же, по-твоему, я хотел жениться? У меня было
достаточно возможностей жениться, стоило мне только захотеть. Но я из всех
выбрал тебя, вот и все. Хочешь верь, хочешь не верь. Я хотел жениться на
тебе, и так и сделал. Не понимаю, на каком основании ты считаешь себя
вправе оспаривать это. Все, что ты говоришь, сплошная нелепость, и ты это
прекрасно знаешь.
Анджела опять задумалась. Ведь он действительно на ней женился. Но
почему он это сделал? Возможно, что, любя Кристину и Руби, он любил и ее.
Как же она об этом не подумала? Очевидно, в том, что он говорит, есть доля
правды, а не только желание обмануть ее. И, очевидно, она не слишком
многого добьется, продолжая этот разговор. В Юджине заговорило упрямство,
он начал изобретать доводы, увлекся спором. Она никогда еще не видела его
таким.
- О! - разрыдалась она, ища убежища от неподвластной ей логики в
надежных и милых ее сердцу слезах. - Не знаю, что мне делать! Не знаю, что
думать!
Факт оставался фактом - Юджин поступил с нею дурно. Вся ее жизнь
разбита. Но сколько в нем притягательной силы даже сейчас, когда он стоит
перед ней точно школьник, растерянно озираясь по сторонам и то принимая
вызывающий тон, то моля о снисхождении. Она не могла не чувствовать, что
он, в сущности, вовсе не плохой человек. У него только одна слабость - он
неравнодушен к красивым женщинам. А те так и норовят завладеть им.
Возможно, он даже не виноват в этом. Но он обязан проявить раскаяние, и
тогда вся эта история будет предана забвению. О прощении не может быть и
речи. Она никогда не простит ему этого обмана. Идеал, который она создала
себе, был навсегда и окончательно разрушен. Но она могла бы согласиться
жить с ним и дальше, подвергнуть его испытанию.
- Анджела, - сказал Юджин, видя, что она все еще рыдает, и чувствуя,
что необходимо просить прощения, - почему ты не хочешь мне поверить?
Неужели ты не простишь меня? Мне больно видеть, как ты плачешь. Было бы
бессмысленно уверять, что я ни в чем не виноват. Вообще бессмысленно
что-либо говорить, право. Ты мне все равно не поверишь. Я и не требую,
чтобы ты мне верила. Но мне очень жаль, что так вышло. Этому, надеюсь, ты
веришь? И, может быть, ты все-таки простишь меня?
Анджела жадно слушала его, а мысли ее вертелись словно в каком-то
заколдованном кругу, - в ней говорили отчаяние, обида, жажда мести, жалость
к Юджину, страх потерять свое положение, желание завоевать и удержать его
любовь, желание наказать его, желание сделать еще сотни противоречивых
вещей. О, как было бы хорошо, если бы ничего этого не было! А тут еще его
болезнь! Ведь он нуждается в ее внимании.
- Неужели ты не простишь меня, Анджела? - тихо сказал Юджин,
прикасаясь к ее руке. - Уверяю тебя, это никогда больше не повторится.
Можешь ты мне поверить? Ну, полно, Анджела! Перестань плакать, прошу тебя.
Анджела все еще колебалась, упиваясь своим безутешным горем. Она
действительно не знала, что делать, что сказать. Быть может, он и в самом
деле никогда больше не даст ей повода для огорчения. До сих пор, насколько
ей было известно, он вел себя безукоризненно. Все же это было чудовищное
открытие. Но тут Юджин улучил удобный момент и, воспользовавшись тем, что
она и сама устала от слез и бурной ссоры и истосковалась по его жалости и
ласке, быстро привлек ее к себе. Склонив голову на его плечо, она
расплакалась еще неудержимей. Юджину было искренне жаль ее. Он чувствовал
себя виноватым. Действительно, ему должно быть стыдно. Не следовало так
поступать.
- Мне очень жаль, - продолжал он шептать ей на ухо, - право, жаль.
Может быть, ты простишь меня, Анджела?
- Ах, я не знаю, как быть, - после маленькой паузы простонала Анджела.
- Ну, прости меня, Анджела, - продолжал он уговаривать ее, заглядывая
ей в глаза.
Долго еще продолжались эти мольбы и чувствительные объяснения, пока
наконец Анджела, совершенно измученная, не сказала "да". У Юджина от этой
схватки нервы напряглись до крайности. Он побледнел, обессилел, он
чувствовал, что теряет рассудок. "Еще несколько подобных сцен, - мелькнуло
у него в голове, - и я окончательно сойду с ума". Тем не менее ему
необходимо было пройти даже сейчас через весь ритуал нежностей и любовных
ласк. Нелегко было вернуть Анджелу в ее обычное, нормальное состояние.
"Скверная штука, - подумал Юджин, - это волокитство. И самому одни
неприятности, да еще Анджела ревнует. Бог ты мой, какой она становится
злой, сварливой, бешеной, если ее вывести из себя!" Он никогда не
предполагал этого в ней. Может ли он любить ее, если она так ведет себя?
Может ли жалеть ее? Ему вспомнилось, с какой язвительной насмешкой она
утверждала, что Кристина отвергла его. Он испытывал ужасную усталость, он
был взбудоражен, ему хотелось отдохнуть и поспать, а от него требовались
ласки. Постепенно ему удалось привести Анджелу в более мирное расположение
духа. Он продолжал ласкать Анджелу, и постепенно ему удалось вывести ее из
состояния глубокой меланхолии. Но в душе она его не простила. Она только
стала лучше понимать его. Не вернулось к ней и прежнее беззаботное счастье,
- а только робкая надежда. И настороженность.

ГЛАВА XII

Весну, лето и осень Юджин и Анджела провели частью в Александрии,
частью в Блэквуде. Болезнь и необходимость покинуть Нью-Йорк помешали
Юджину пожать лучшие плоды своих успехов на поприще искусства: мосье Шарль
и многие другие лица проявляли к нему большой интерес и охотно устраивали
бы ему чествования и приемы. Он мог бы много бывать в обществе, но его
нынешнее душевное состояние не располагало к этому. Он сделался чрезвычайно
угрюм, часто заводил разговоры на самые грустные темы; жизнь представлялась
ему в высшей степени печальной, а люди - все без исключения - дурными.
Жадность, бесчестность, эгоизм, зависть, лицемерие, клевета, ненависть,
воровство, прелюбодеяние, убийство, слабоумие, помешательство, душевная
опустошенность - вот что занимало его мысли, да еще смерть и наступающее за
нею тление. Ни в чем, казалось, не было просвета - повсюду он видел
неистовство зла и смерти. Эти мысли, к которым присоединялись еще
неприятности с Анджелой, сознание, что он не в силах работать и что его
брак ошибка, страх перед смертью или сумасшествием привели к тому, что эта
зима превратилась для него в сплошную пытку.
Анджела, когда первый порыв бури улегся в ее душе, снова стала
относиться к нему внимательно, но в ее поведении все же сквозило какое-то
недоверие. Правда, она ничего не говорила, она согласилась не поминать
старое, но Юджин чувствовал, что она ничего не забыла, что в душе она
продолжает упрекать его, что она ждет новых проявлений его слабости и
остается настороже, чтобы вовремя предупредить их.
Весна, которая началась вскоре по их приезде в Александрию, принесла
Юджину некоторое облегчение. Он решил временно оставить всякие попытки
вернуться к работе, отказаться от мысли ехать в Лондон или в Чикаго и
только отдыхать. Может быть, он и в самом деле просто устал? Правда, у него
не было такого ощущения. Он не мог спать, не мог работать, но чувствовал
себя достаточно бодрым, и только то, что к нему не возвращалась
работоспособность, делало его несчастным. Все же он решил испробовать
полный отдых. Может быть, это воскресит в нем его чудесный дар. А тем
временем он не переставал думать о том, что дни уходят, - с какими бы он
мог познакомиться интересными людьми, в скольких новых местах побывать! Ах,
Лондон, Лондон! Как он мечтал его писать!
Старики Витла были бесконечно рады, что их сын снова с ними. Люди
простые и немудрящие, они никак не могли понять, почему так внезапно
пошатнулось его здоровье.
- Никогда в жизни Юджин не выглядел так скверно, - заметил жене
Витла-отец в день приезда сына. - У него совсем ввалились глаза. Как ты
думаешь, что бы это могло быть?
- Что я могу сказать? - ответила ему жена, страшно огорченная
состоянием своего мальчика. - Просто он переутомился. Немного отдохнет и
поправится. Только смотри не проговорись, что замечаешь в нем что-то
неладное. Делай вид, будто он вполне здоров. А что ты скажешь о его жене?
- Она производит приятное впечатление, - ответил Витла. - И уж,