Драйзер Теодор. Гений

так как квартирка не была полностью обставлена, но Анджела порыскала по
лавкам старьевщиков в Нью-Йорке, обошла все универсальные магазины,
побывала на аукционах, и ей удалось дешево купить несколько вещей,
подходящих к предоставленной им мебели - кровати, туалету и столам в
гостиной и столовой. Занавески для окон в ванной и в кухне она сама
накроила, вышила и повесила. Отправившись на склад, где хранились
непроданные картины Юджина, которые он не сдал на комиссию, она привезла
оттуда семь полотен и развесила их в гостиной и в столовой. Затем она
занялась гардеробом Юджина, особенно его бельем и носками, и скоро привела
в порядок весь его скудный запас платья и белья. Она покупала на местном
рынке хорошие овощи и немного мяса и готовила превосходные жаркое, рагу и
вкусные омлеты с мясным соусом, на французский лад. Все ее искусство
хозяйки было пущено в ход, чтобы квартира имела красивый и опрятный вид,
чтобы стол (при очень небольших расходах) был обилен и разнообразен, чтобы
не только можно было жить на девять долларов в неделю, но еще откладывать
доллар на текущий счет в банке. У нее была маленькая коричневая копилка в
форме кувшинчика, рассчитанная на пятнадцать долларов мелочью и
открывавшаяся лишь тогда, когда кувшинчик наполнялся до краев, и Анджела
добросовестно старалась опустить туда возможно больше монет. Она задалась
целью восстановить положение мужа в обществе, - на этот раз прочно, - и
твердо решила, что добьется своего.
С другой стороны, хорошенько поразмыслив, а также посоветовавшись кое
с кем, Анджела пришла к заключению, что как для нее самой, так и для Юджина
вредны половые излишества. Какая-то женщина - еще в Блэквуде - указала ей
на случай прогрессивного паралича, явившийся результатом невоздержанности;
Анджела узнала также, что это влечет за собой и другие нервные заболевания.
Возможно, что такая же история произошла и с Юджином. Она твердо решила
спасти его от него самого. За себя она не беспокоилась, но у Юджина такая
хрупкая и чувствительная натура.
Между тем Юджин горевал о потерянной свободе и болезненно переживал
эту столь резкую перемену в своем образе жизни. Он видел, что Анджела всем
довольна - главным образом потому, что, как ей казалось, он проводит все
дни благонравно, в тяжелом труде. Она и не подозревала о существовании
Карлотты. В ее представлении они начинали новую трудовую жизнь, простую и
идиллическую, стремясь к одной цели - к его, а следовательно, и ее, успеху.
Юджин был преисполнен всяческого уважения к такой программе, но лишь в
теории, применительно к другим. Сам же он - художник, а жизнь художника не
укладывается в обычные рамки человеческого поведения: он должен
пользоваться интеллектуальной свободой, правом бывать где угодно и общаться
с кем угодно. Для Юджина брачный договор был ненавистным ярмом, исключавшим
всякую возможность наслаждаться жизнью, и вот теперь, после короткой
передышки, когда он пользовался свободой, это ярмо снова тяжело ложится ему
на шею. Растаяли, как дым, прекрасные мечты о счастье, недавно еще такие
реальные, - надежда жить с Карлоттой, легко и свободно встречаться с нею в
том мире, где она вращалась. Неколебимое убеждение Анджелы, что он будет
работать каждый день и еженедельно приносить домой девять долларов (вернее,
месячное жалованье из этого расчета), заставили его припрятать небольшую
сумму, оставшуюся от трехсот долларов, с тем чтобы пополнять дефицит в
заработке, который могли вызвать его отлучки из мастерской. У него уже не
было возможности видеться с Карлоттой по вечерам, и для встреч с нею
приходилось по нескольку раз в неделю отлучаться днем или утром. Он уходил
из дому по обыкновению без четверти семь утра, в своем обычном городском
костюме (во избежание расспросов он сказал Анджеле, что надевает рабочий
костюм в мастерской), и потом либо шел, либо не шел в мастерскую.
Неподалеку от нее он садился на трамвай, быстро доставлявший его в город, и
там катался или гулял с Карлоттой. Оба они не переставали думать о том, что
это сопряжено с риском, но тем не менее продолжали встречаться. Как назло -
а может быть, и к счастью - Норман Уилсон вернулся из Чикаго, и Карлотта
должна была рассчитывать каждый свой шаг. Но ее это мало беспокоило. Больше
всего она доверяла автомобилю - она всегда могла нанять где-нибудь машину,
которая увозила их из тех мест, где их могли увидеть.
Это была сложная жизнь, напряженная и опасная. В ней не было покоя,
ибо нет покоя и счастья в обмане. Жгучая радость неизменно сменялась
мучительным раскаянием. Все было против них - мать Карлотты, Норман Уилсон
и Анджела, не говоря уже о собственной совести.
Известно, однако, что такое положение не может длиться долго. Оно
порочно в самом своем существе. Нам кажется, что если мы скрываем свои
поступки, то они скрыты и от людских глаз и тем самым как бы не существуют,
- но это неверно. Они неотъемлемая часть нас самих и, вопреки всем нашим
уловкам, рано или поздно выступают наружу. Как тут не согласиться с учением
браминов о психическом теле, которое все видит и само видимо даже тогда,
когда, как нам кажется, все окутано густым мраком. Нет никакой другой
гипотезы, которой можно было бы объяснить явление интуиции. А между тем
интуиция свойственна очень многим людям, и они часто ссылаются на свою
уверенность в чем-либо, хотя сами не могут сказать, откуда она у них.
Анджела обладала такой интуицией во всем, что касалось Юджина. Под
влиянием своей любви к нему она терзалась смутными страхами задолго до
того, как что-нибудь случалось. Все время разлуки с ним ее неотступно
преследовала мысль, что ей надо было бы находиться подле него. А теперь,
когда они были вместе, когда прошло первое возбуждение, вызванное встречей
и устройством новой жизни, она почуяла что-то недоброе. Юджина как будто
подменили. Он был совсем не тот, каким она помнила его последнее время
перед разлукой. Все его отношение к ней, несмотря на внешние проявления
любви, говорило об отчужденности и озабоченности. Юджин ничего не умел
скрывать. Временами, особенно когда они оставались вдвоем, он погружался в
свои мысли. Ему было скучно, его томила любовная тоска, ибо Карлотта,
занятая теперь семейными делами, уже не могла так часто видеться с ним. К
тому же с приближением осени ему все больше и больше надоедала мастерская.
Из-за сырой погоды и легких заморозков приходилось закрывать все окна, и
это существенно меняло картину: пропадала та атмосфера романтичности,
которая так очаровала Юджина, когда он впервые пришел сюда. Он не мог уже
отправляться по вечерам на прогулку вдоль берега ручья, чтобы очутиться в
объятиях Карлотты. Утратило для него всю прелесть новизны и общение с
Джоном-Бочкой, Джозефом Мьюзом, Малаки Демси и коротышкой Садзом. Юджин
начинал понимать, что эти люди - в сущности самые обыкновенные рабочие,
которых возмущает, что им платят не более пятнадцати или семнадцати с
половиной центов в час, которые завидуют друг другу и тем, кто занимает
более высокое положение, - короче говоря, что они наделены всеми присущими
человеку слабостями.
Появление Юджина в мастерской вначале послужило для них некоторым
развлечением, но теперь в его странностях не было уже ничего нового. Они
тоже начинали видеть в нем самого обыкновенного человека. Правда, он был
художник, но его поступки и стремления не так уж отличались от поступков и
стремлений простых смертных.
Работа в такой мастерской, как и во всяком другом предприятии, где
люди в силу обстоятельств вынуждены трудиться бок о бок и в хорошую и в
плохую погоду, когда им весело и когда грустно, легко может стать - и
действительно часто становится - сущим адом. Человеческая натура - это
тонкий механизм, реагирующий на малейшее раздражение и редко действующий
сообразно с разумом. Она не столько подчинена правилам этики и законам
логики, сколько настроениям и темпераменту. Юджину, с его
наблюдательностью, нетрудно было заметить, что рабочие приходили в
мастерскую, волоча за собой груз домашних неприятностей, скрытых
недомоганий и всяческих невзгод, но они считали, что причиной всех их
горестей является не их собственное состояние, а то, что творится вокруг.
Сердитый взгляд вызывал сердитый взгляд, на грубый вопрос следовал грубый
ответ. Иногда между отдельными рабочими устанавливались неприязненные
отношения только из-за того, что кто-то давным-давно сделал какое-то резкое
замечание. Юджину казалось, что, создавая атмосферу веселости и неизменного
- хотя бы и притворного - благодушия, он как бы способствовал смягчению и
умиротворению их нравов. Но это было лишь относительно верно. Его веселость
порой так же раздражала тех, кто не был весело настроен, как его выводила
из себя их грубость. Поэтому у него возникло сильное желание скорее
поправиться и уйти из мастерской или по крайней мере переменить работу, так
как здесь он уже не ожидал для себя ничего хорошего. Его присутствие всем
приелось. Его способность развлекать людей, его обаяние точно исчезли.
Все это делало положение Юджина, не говоря уже о неусыпном надзоре
Анджелы, достаточно неприятным. Но судьбе было угодно, чтобы оно стало еще
хуже. Наблюдая за Юджином и стараясь разгадать его настроение, Анджела
стала что-то подозревать, что именно, она сама не знала. Он уже не любил
ее, как раньше. В его ласках ощущался какой-то холодок, которого не было,
когда он расставался с нею. Что случилось? - спрашивала она себя.
Объясняется ли это разлукой или, может быть, чем-то другим? Однажды, когда
он вернулся, проведя день в обществе Карлотты, и, здороваясь с Анджелой,
обнял ее, она серьезно спросила:
- Ты действительно любишь меня, котик?
- Ты ведь знаешь, что люблю, - сказал он, но это прозвучало
неубедительно, так как он не испытывал к ней никакого чувства. От прежнего
пыла и следа не осталось; было лишь сочувствие к Анджеле, жалость и
какая-то обида за нее, - вот что она получает за все свои жертвы!
- Нет, не любишь, - ответила она, уловив в его тоне неискренность.
Голос ее прозвучал печально, а в глазах выразилось безысходное отчаяние, в
которое она так легко впадала.
- Да ты что, Ангелочек, конечно, люблю! - настаивал он. - Почему ты
вдруг спрашиваешь? Что случилось?
Он испугался: уж не прослышала ли она о чем-нибудь, не видела ли чего,
не это ли скрывается за ее вопросом?
- Ничего не случилось, - ответила она. - Только ты меня не любишь. Я
не знаю, в чем дело. Я ничего не могу объяснить. Но я это чувствую - вот
здесь, - добавила она, приложив руку к сердцу.
Жест был искренний, естественный, какой-то совсем детский. Юджину
стало больно.
- Полно, полно! Не говори так, - взмолился он. - Ты знаешь, что я тебя
люблю. Зачем эти мрачные мысли! Я тебя люблю, - разве ты не чувствуешь? - И
он поцеловал ее.
- Нет, нет, - твердила Анджела. - Ты меня не любишь. О боже мой! Если
б ты только знал, до чего мне больно!
Юджин опасался, как бы за этим не последовала обычная истерика, но
этого не случилось. Анджела поборола себя, так как у нее не было серьезных
оснований подозревать его, и принялась хлопотать об обеде. Настроение ее,
однако, продолжало оставаться угнетенным, и Юджин тревожился. Что, если она
когда-нибудь узнает?
Проходили дни. Карлотта изредка звонила Юджину в мастерскую, так как
там, где он жил, не было телефона, а если бы даже и был, она не рискнула бы
звонить домой. Она посылала ему заказные письма "до востребования" на имя
Генри Кингсленда в Спионке. Никто не знал там Юджина, и он без труда
получал эти послания, обычно составленные в очень осторожных выражениях и
говорившие о ближайшем свидании. В них давались самые туманные и
таинственные указания места встречи, понятные только ему. Так, например,
Карлотта писала: "Если я не приеду в четверг в два часа, тогда в пятницу в
то же время, а если не в пятницу, то в субботу. В случае невозможности
выехать дам знать срочным заказным письмом". Так оно и шло.
Однажды около полудня Юджин пошел в Спионк на почту узнать, нет ли ему
письма, так как накануне Карлотта не могла с ним встретиться и передала по
телефону, что напишет. Он получил письмо и, пробежав глазами заключавшиеся
в нем несколько слов, хотел было по обыкновению разорвать его и выбросить.
Однако обращение: "О, Джини!" и подпись "Испепеленная роза" так живо
напомнили ему его любовницу, что ему жалко было расстаться с письмом. Он
решил оставить его у себя еще на некоторое время - хотя бы на несколько
часов. Ведь даже попадись оно кому-нибудь на глаза, все равно никто ничего
не поймет. "Мост. В среду. Два". Речь шла о мосте через реку Гарлем близ
Морис-Хайтс. Юджин пришел на свидание, как было указано, но по роковой
случайности забыл о письме и вспомнил только, когда уже входил к себе в
дом. Вынув письмо из кармана, он быстро разорвал его на несколько частей и,
сунув обрывки в жилетный карман, пошел наверх, намереваясь выбросить их при
первой возможности.
Между тем Анджела, впервые за все время их пребывания в Ривервуде,
решила часов около шести пойти по направлению к мастерской, чтобы встретить
Юджина, когда он будет возвращаться. Она столько раз слышала от него о том,
как красива река и какое наслаждение утром и вечером идти по берегу. Ему
так нравилось любоваться зеркальной гладью воды и нависшими над ней
деревьями. Анджела уже несколько раз гуляла с ним там по воскресеньям. В
этот вечер она думала о том, каким это будет для него приятным сюрпризом;
прежде чем выйти из дому, она все приготовила, и Юджину не придется долго
дожидаться ужина. Неподалеку от мастерской она услышала гудок и,
притаившись за кустами, окаймлявшими дорогу со стороны реки, стала ждать, с
намерением выскочить и испугать Юджина, как только он покажется. Но Юджин
не шел.
Человек сорок или пятьдесят рабочих прошли мимо нее, подобные цепочке
черных муравьев, и так как Юджин все не показывался, Анджела направилась к
воротам, которые Джозеф Мьюз, исполнявший после гудка обязанности
привратника, уже собирался запереть.
- Скажите, мистер Витла здесь? - спросила Анджела, глядя на него через
решетку. Юджин так точно описал ей Джозефа, что она сразу узнала его.
- Нет, мэм, - отвечал Джозеф, пораженный этим видением, так как
красивые женщины не часто появлялись у ворот мастерской. - Он ушел уже часа
четыре или пять тому назад. Если я не ошибаюсь, еще в час дня. Сегодня он
не работал с нами. Он был занят на дворе.
- А вы не знаете, куда он пошел? - спросила Анджела, изумленная этой
новостью. Юджин не говорил ей, что собирается куда-то. Где же он мог быть?
- Нет, мэм, не знаю, - с готовностью ответил Джозеф. - Он нередко так
уходит, - довольно часто, мэм. Жена звонит ему по телефону... э-э... не вы
ли будете его жена?
- Да, я, - сказала Анджела, уже не думая о том, что говорит. Юджин
часто уходит? Она первый раз об этом слышит! Жена звонит ему по телефону!
Неужели опять какая-то женщина! В этот миг в Анджеле пробудились все ее
былые подозрения, ревность, страхи, и она стала спрашивать себя, как она
раньше не догадывалась. Ну, конечно, этим и объясняется равнодушие Юджина!
Этим и объясняется его рассеянный вид. Он думал не о ней, негодяй! Он думал
о ком-то другом! Все же нельзя знать, - ведь у нее нет никаких
доказательств. С помощью двух-трех дипломатично заданных вопросов она
выяснила, что никто в мастерской не видел его жены. Просто он куда-то
уходил. И какая-то женщина звонила ему по телефону...
Анджела направилась домой, теряясь в догадках. Юджина еще не было, -
он часто запаздывал, объясняя это тем, что задержался по дороге, чтобы
полюбоваться рекой. Это было вполне естественно для художника. Анджела
поднялась наверх, сняла соломенную шляпу с большими полями и повесила ее в
шкаф, а затем направилась в кухню дожидаться возвращения мужа. Опыт
совместной жизни с ним и знание своего собственного характера привели ее к
решению на этот раз схитрить. Она подождет, пока он сам не заговорит, она
сделает вид, будто не выходила из дому. Она спросит его, много ли он
работал в этот день, чтобы убедиться, скажет ли он ей о своей отлучке с
фабрики. Тогда ей станет ясно, как он проводит время, обманывает ее или
нет.
Юджин поднялся по лестнице в отличном расположении духа, но
озабоченный мыслью о том, что нужно выбросить обрывки письма. Однако случая
для этого ему не представилось, так как Анджела встретила его при входе.
- У тебя был сегодня тяжелый день? - спросила она, мысленно отметив,
что сам он ничего не говорит о своей отлучке с работы.
- Нет, не особенно. А разве у меня усталый вид?
- Нет, - ответила она с затаенной горечью. Ей хотелось убедиться,
насколько изощренно и обдуманно он будет лгать.
- Я просто боялась, что ты много работал. Ты сегодня тоже
останавливался по дороге полюбоваться рекой?
- Да, - без запинки отвечал Юджин. - Там очень хорошо. Никогда не
надоедает смотреть. Особенно теперь, когда лучи солнца падают на желтеющие
листья. Это напоминает витражи в окнах храма.
Услышав это, Анджела чуть не закричала: "Зачем ты лжешь, Юджин?" - так
как характер у нее был вспыльчивый и временами она совершенно теряла
самообладание. Но она сдержалась. Ей хотелось выведать побольше. Как это
сделать, она еще не знала, но время поможет - надо только выждать. Юджин
направился в ванную, поздравляя себя с тем, что так легко отделался и
избежал долгих расспросов. Но мысль о клочках письма, все еще лежавших в
жилетном кармане, вытеснила из его памяти это минутное чувство успокоения,
- впрочем, не надолго. Он повесил пиджак и жилет на крючок и направился в
спальню за чистым воротничком и галстуком. Пока он находился там, Анджела
проскользнула в ванную. Она всегда уделяла много внимания платью Юджина,
чистила, гладила, чинила, но сегодня ею руководили другие мотивы. Она
быстро обшарила все его карманы и обнаружила обрывки письма; тогда она
сняла пиджак и жилет с вешалки, будто бы для того, чтобы вычистить на них
какие-то пятна. В этот момент Юджин спохватился. Он поспешно вышел из
спальни, но письмо было уже в руках у Анджелы, и она с любопытством
рассматривала его.
- Что это такое? - спросила Анджела, вся насторожившись; она учуяла в
этих клочках новое доказательство измены мужа. Зачем было Юджину хранить в
кармане разорванное письмо? В последнее время ее не покидало предчувствие
беды. Все в муже казалось ей подозрительным. И вот теперь правда выплывала
наружу.
- Ничего, - сказал он, слегка нервничая. - Какая-то записка. Брось ее
в корзину.
От Анджелы не укрылось что-то странное в его голосе и поведении. Ее
поразил его виноватый взгляд. Что-то тут неладно! Его беспокоят эти
бумажки. Может быть, в них ответ на мучившую ее загадку? Возможно, в них
имя той женщины? У нее мелькнула мысль сложить эти клочки, но она тут же
решила, что надо проявить полное спокойствие. Так будет лучше. Нужно
потерпеть сейчас, чтобы больше разузнать потом. Она кинула бумажки в
корзину, решив позднее, на досуге, сложить их. Юджин заметил, что она
колеблется и словно что-то заподозрила. Он испугался, - ведь она может
что-то предпринять? - но что?.. Когда обрывки бумаги полетели в корзину, он
вздохнул с облегчением, но не успокоился. Если бы можно было сжечь их! Он
считал мало вероятным, что Анджела вздумает их складывать, но ему было
страшно. Он все что угодно отдал бы сейчас, лишь бы этого не случилось, и
ругал себя за глупейшую сентиментальность, которая завела его в такую
ловушку.

ГЛАВА XXVII

Анджела не стала терять ни минуты. Едва Юджин прошел в ванную, она
быстро схватила обрывки, кинула на их место другие, похожие, и начала
собирать письмо, разложив его на гладильной доске. Это не представляло
большой трудности, так как клочки были крупные. На одном, треугольном,
обрывке она прочла: "О Джини!", на другом "мост", а на третьем - "роза".
Достаточно было взгляда, чтобы убедиться, что это любовная записка, и все
ее нервы напряглись от сознания важности сделанного ею открытия. Значит, у
Юджина кто-то есть? Не этим ли объясняется его холодность, его притворная
ласковость? Не потому ли он не хотел, чтобы она приезжала? Боже мой,
неужели конца не будет ее пыткам? С белым, как мел, лицом, судорожно сжимая
в руках предательские клочки бумаги, она быстро прошла в гостиную и снова
занялась письмом, решив довести дело до конца. На это не потребовалось
много времени. В минуту письмо было сложено, и тогда Анджела прочла все.
Любовное послание! От какой-то развратной твари! Ну, конечно. За всем этим
крылась какая-то таинственная женщина. "Испепеленная роза"! Будь она
проклята, эта искусительница, эта воровка чужой любви, эта сирена,
притягивающая, завлекающая мужчин взглядом своих змеиных глаз. А Юджин!
Пес! Негодяй! Подлый трус! Изменник! Неужели же он вовсе лишен всякой
порядочности, душевной доброты и чувства благодарности? Так поступить с ней
в награду за все ее долготерпение, за все страдания и жертвы. Писать, что
он болен и одинок, что он не может предложить ей приехать, и в то же время
волочиться за другой! "Испепеленная роза"! Будь она трижды проклята! Пусть
господь поразит ее смертью за то, что она так бесстыдно, так бессовестно
похитила священную собственность другой женщины!
Анджела в отчаянии ломала руки. Она была вне себя. В ее красивой
головке теснились ярость, ненависть, зависть, горе, обида и звериная жажда
мести. О, если бы она могла добраться до нее! Если бы она могла бросить
Юджину в лицо все, что она о нем думает! Если б она могла застать их вместе
и убить обоих! С каким наслаждением она закатила бы пощечину этой шлюхе!
Она вырвала бы ей все волосы, она выцарапала бы ей глаза! Что-то в Анджеле
напоминало дикую кошку, когда при мысли о той в глазах ее вспыхивало
неукротимое бешенство. Очутись она лицом к лицу с Карлоттой, она способна
была бы пытать ее каленым железом, вырвать у нее язык, исхлестать ее так,
чтобы на ней живого места не осталось. Она превратилась в тигрицу, глаза ее
горели, алые губы были влажны. Она убьет ее! Убьет! Видит бог, она убила бы
ее, если б могла найти, а заодно и Юджина и себя! Да, да, убила бы! Лучше
смерть, чем такая мука! В тысячу раз лучше умереть, лежать мертвой рядом с
трупами этой подлой женщины и обманщика-мужа, чем так страдать! Она не
заслужила этого. За что бог посылает ей такие испытания? Почему она должна
ежечасно исходить кровью из-за своей жертвенной любви? Разве не была она
преданной женой? Разве не принесла она на алтарь любви нежность,
долготерпение, забвение себя, самопожертвование и добродетель? Чего еще
может бог требовать от нее? Чего еще может желать мужчина? Разве не
заботилась она о Юджине, и о здоровом и о больном? Она отказывала себе в
платьях, она лишила себя общества, она целых семь месяцев проторчала в
Блэквуде, пока он здесь растрачивал свое здоровье и время на любовь и
разврат. Так-то она вознаграждена! И в Чикаго, и в Теннесси, и в Миссисипи
- разве не ухаживала она за ним, разве не просиживала с ним ночи, не ходила
с ним по комнате, когда он нервничал, не утешала его, когда им овладевал
страх перед нищетой и крушением его карьеры? И вот после бесконечных
месяцев терпеливого ожидания она снова страдает, снова покинута. О
непостижимая жестокость мужского сердца! Подумать только, что человек может
быть таким подлым, таким неблагодарным! Подумать только, что черноглазый
Юджин с его мягкими волосами и обаятельной улыбкой оказался изменником,
хитрецом, негодяем! Неужели он действительно такой, как это видно по
письму? Возможно ли, что он так жесток, так эгоистичен? Не сон ли это? Ах,
боже мой, нет, это не сон! Это мучительная, горькая действительность... И
виновник всех ее страданий сидит в ванной и спокойно бреется!
На мгновенье у нее мелькнула мысль пойти к Юджину и дать ему пощечину.
Ей казалось, что она могла бы вырвать его сердце, зарезать его живьем. Но
едва она представила себе Юджина, залитого кровью, мертвого, как ужаснулась
своим мыслям. Нет, нет! Этого она не сделает! О нет! Только не его... Но
все же... все же...
"Господи, добраться бы мне до этой женщины! - думала она. - Я убью ее!
Убью!"
Буря бешенства и возмущения еще клокотала в ее груди, когда в ванной
щелкнула ручка двери и Юджин вышел оттуда в брюках, ботинках и в нижней
сорочке, чтобы взять чистую рубашку. Он все еще сильно нервничал из-за
письма, обрывки которого были брошены в корзину, но, заглянув в кухню и
убедившись, что они лежат на месте, немного успокоился. Анджелы в кухне не
было. Как только он узнает, где она, он вернется и заберет эти обрывки. Он
направился в спальню, но по пути заглянул в гостиную. Анджела стояла у окна
и, по-видимому, дожидалась его. Возможно, в конце концов, что она вовсе не
так подозрительна. Всему виною его воображение. Он слишком нервничает,
слишком сильно реагирует на всякие пустяки. Ну вот, если удастся, он сейчас
соберет обрывки и выбросит их. Лучше, чтобы они не попадались Анджеле на
глаза. Он проскользнул на кухню, быстро схватил горстку бумажек, швырнул за
окно, и они разлетелись в воздухе. У него сразу отлегло от сердца. Теперь
уж он никогда не принесет домой ни одного письма, можете быть уверены!