Драйзер Теодор. Гений

не удовлетворяет современным требованиям - во всяком случае из ближайших к
Нью-Йорку. А возможности изумительные. То, что создано до сих пор, ужасно.
Никакого плана, ни одной красивой детали!
- Это и мое мнение, - сказал Уинфилд. - Я уже много лет об этом думаю.
Такой курорт вполне можно построить, и, при правильной постановке дела,
успех был бы грандиозный. Хотя тем, кто взялся бы за эту затею, пришлось бы
долго ждать своих денег.
- Зато именно тут можно создать нечто подлинно значительное! -
подхватил Юджин. - Никто, по-видимому, не отдает себе отчета в том, какой
красоты можно достигнуть.
Уинфилд ничего больше не сказал, но мысль эта крепко засела у него в
голове. Он мечтал о таком приморском курорте, который был бы в своем роде
совершенством и прославил бы имя своего основателя. Если у Юджина есть это
представление об истинно прекрасном, его советы могут пригодиться. Во
всяком случае, когда придет время, с ним можно будет посоветоваться.
Вероятно, он даже захочет вложить в дело немного денег. Подобный проект
потребует миллионов, но и каждый доллар пригодится. К тому же у Юджина
могут возникнуть и другие идеи, которые принесут прибыль и ему самому и
Уинфилду. Об этом стоило подумать. Так они расстались, и, хотя до новой
встречи прошли недели и месяцы, они не забыли друг друга.

КНИГА ТРЕТЬЯ

БУНТ

ГЛАВА I

С миссис Эмили Дэйл Юджин познакомился в то время, когда успех его
достиг наивысшей точки.
Миссис Дэйл - необычайно умная и красивая женщина, на редкость
сохранившаяся для своих тридцати восьми лет, родом из богатой и довольно
известной нью-йоркской семьи голландского происхождения - была вдовой
крупного банкира, погибшего во время автомобильной катастрофы в
окрестностях Парижа задолго до описываемых событий. У нее было четверо
детей - Сюзанна, восемнадцати лет, Кинрой - пятнадцати, Адель - двенадцати
и Нинет - девяти. Такая большая семья нисколько не мешала ей играть видную
роль в обществе, - она сохранила все свое женское обаяние и утонченную
светскость. Высокая, изящная, с гибкой фигурой и копной темных волос,
причесанных так, чтобы возможно лучше подчеркнуть красоту ее лица, она
казалась безмятежно спокойной, хотя и не утратила способности к глубоким
переживаниям. В ее обращении чувствовалась изысканная любезность и хорошее
воспитание, а в тоне - снисходительное превосходство, которое так
свойственно людям, выросшим в обеспеченной, привилегированной среде.
Миссис Дэйл отнюдь не считала себя страстной натурой, хотя и не
отрицала, что хочет нравиться и блистать. Живая и наблюдательная, она
искренне любила искусство и литературу и сама немного писала, но на первое
место ставила свое положение в обществе. Юджина познакомил с нею Колфакс.
От Колфакса же он узнал, что она была несчастлива в замужестве, - если не
считать материальной стороны этого брака, - и что смерть мужа не была для
нее непоправимой утратой. Тот же Колфакс рассказал ему, что она прекрасная
мать и прилагает все усилия к тому, чтобы воспитать своих детей в полном
соответствии с их положением и возможностями. Муж ее не мог похвалиться
происхождением, зато она происходит из самого избранного круга. Она
блистает в обществе, ее повсюду приглашают, и она часто принимает у себя,
отдавая предпочтение молодым людям не только перед стариками, но и перед
людьми своего возраста. Вокруг нее всегда увиваются искатели богатых
невест, видящие в ее красоте, богатстве и связях ключ к успеху в обществе.
У миссис Дэйл было несколько домов в разных местах - один в
Морристауне, штат Нью-Джерси, другой - на Стейтен-Айленде, в самом его
фешенебельном районе Граймс-Хилл, третий - в Нью-Йорке, на Шестьдесят
седьмой улице близ Пятой авеню (ко времени ее знакомства с Юджином он был
сдан в долгосрочную аренду), и, наконец, дача в Леноксе в штате
Массачусетс, которая обычно тоже сдавалась в аренду. Вскоре после того, как
состоялось их знакомство, дом в Морристауне был закрыт, и лето семья
проводила в Леноксе.
Зимой миссис Дэйл предпочитала жить на Стейтен-Айленде, в своем
фамильном особняке на холмах Граймс-Хилл, откуда открывался великолепный
вид на залив и нью-йоркскую гавань. На севере гуманной грядой тянулись
менее высокие здания Манхэттена. На востоке зыбилось море, то голубое, то
серое, то свинцовое. На западе виднелся Килл-ван-Кал с многочисленными
судами и склоны Орендж-Хиллс. В яхт-клубе Томкинсвилла у миссис Дэйл была
своя моторная лодка, которой пользовался Кинрой, а в ее городском гараже
стояло несколько автомобилей. Она держала верховых лошадей, в доме у нее
было четверо постоянных слуг - словом, в ее распоряжении были все те
преимущества и удобства, из которых состоит жизнь беспечных богачей.
Две ее младшие дочки учились в фешенебельном пансионе в Территауне, а
сын Кинрой готовился в Гарвардский университет. Старшая дочь Сюзанна жила
теперь дома с матерью; она только что вышла из пансиона и уже начала
выезжать.
Было что-то свое, особенное в этой цветущей девушке, то порывистой, то
мечтательно безразличной, с улыбкой, подобной дыханию ветерка, оживляющего
поверхность вод. Большие голубовато-серые глаза Сюзанны, румяные, красиво
очерченные губы и еще по-детски округлое розовое личико в ореоле пышных
русых волос были полны неизъяснимого очарования, а ее девичий стан дышал и
невинностью и сладострастием. Смех ее напоминал журчанье ручья, - а она
часто и заразительно смеялась, потому что радовалась каждой шутке. Это была
одна из тех от природы мудрых, но еще не вполне сложившихся поэтических
натур, которые в невинности своей сердцем угадывают глубочайшие тайны
жизни; они вырываются на простор жизни, такие же прекрасные и - увы! -
такие же хрупкие, как легкокрылая бабочка, выпорхнувшая из куколки на
утренней заре. Юджин впервые увидел Сюзанну много времени спустя после
знакомства с ее матерью, но, увидев, был поражен ее красотой.
Жизнь подчас лепит свои загадки из грубой глины, одним взглядом
двенадцатилетней девочки вдохновляя великого Данте. Она может быка сделать
богом, и обожествить ибиса или жука, и воздвигнуть алтарь золотому идолу,
которому толпа будет поклоняться. Парадокс? Да, парадокс. В Сюзанне за
незрелой, но уже близкой к совершенству красотой скрывалось детски
поэтическое, туманное представление о мире. Это было существо столь юное, с
душою столь ищущей, что невольно возникал вопрос - неужели в такой оболочке
таится трагедия?
Вы скажете - безрассудное дитя?
Нет, не совсем так, но такая мечтательность, такая аморфность
представлений при первом опрометчивом шаге грозили серьезной бедой.
Ведь щедро одаренная природой и судьбой, она несла в себе опасность,
соблазн, хотя и совершенно бессознательный. Если бы настоящий художник
задумал написать портрет Сюзанны, воплотив в нем гармонию ее души и тела,
он изобразил бы ее стоящей на вершине горы в развевающихся по ветру
прозрачных, облепивших ее одеждах, со взглядом, устремленным к далеким
холмам или на падающую звезду. Жизнь была полна для Сюзанны неразгаданных
тайн. Ее сознание было подобно облачной дымке, сквозь которую пробивается
утреннее солнце, окрашивая все вокруг в розовые и золотистые тона, подобно
раковинам-жемчужницам тропических морей, чуждым творческого замысла, но
таящим в себе совершенство и красоту. Мечты! Мечты об облаках, о вечерней
заре, о ярких красках, о звуках, - мечты, которые прозаический мир
постарается потом осквернить. То, что Данте видел в Беатриче, Абеляр - в
Элоизе, Ромео - в Джульетте, то же мечтательный юноша мог увидеть и в ней
и, подобно им, пасть жертвой рока.
Юджин познакомился с миссис Дэйл в субботу вечером в одном доме на
Лонг-Айленде, и они сразу подружились. Их представил друг другу Колфакс;
его резкая прямолинейная шутка с первых же слов рассеяла все иллюзии, какие
могли возникнуть у миссис Дэйл насчет семейного положения Юджина.
- Не советую вам на него заглядываться! - смеясь сказал он. - Мистер
Витла женат.
- Что ж, тем приятнее, - с легким смехом ответила она, протягивая
Юджину руку.
- Я рад, что и бедного женатого человека еще где-то ценят, - подхватил
шутку Юджин.
- Вы должны радоваться, - ответила миссис Дэйл. - Ведь в этом ваша
свобода и защита. Подумайте, в какой вы безопасности!
- Понимаю, понимаю, - сказал Юджин. - Иными словами, все стрелы
госпожи судьбы минуют меня?
- Да, и вам ничто не угрожает!
Он предложил ей руку, и они вместе вышли на террасу.
В этот день миссис Дэйл немного скучала. Гости надолго засели за карты
- и пожилые дамы, и молодые девушки играли с одинаковым увлечением. Юджин
не был особенно силен в бридже да и вообще мало соображал в картах, а
миссис Дэйл и вовсе была к ним равнодушна.
- Я пыталась подбить публику на автомобильную прогулку, но ничего не
вышло, - пожаловалась она. - Сегодня все одержимы лихорадкой стяжательства.
Может быть, и вы такой алчный?
- Такой же, смею вас уверить, но я плохой игрок. Моя алчность в том и
выражается, что я держусь подальше от ломберного стола. Это у меня своего
рода способ копить деньги. На днях, представьте, этот негодяй Фарадэй
обчистил меня и еще двоих партнеров на четыреста долларов! Удивительно,
право, как некоторым людям везет! Стоит им только взглянуть на колоду или
осенить ее какими-то таинственными знаками, и эти проклятые карты сами
складываются в выгодные для них комбинации. Право же, это преступление,
которое следовало бы карать по всей строгости уголовного кодекса, -
особенно, когда обыгрывают меня. Меня, безобиднейшего представителя
семейства двуногих, не играющих в бридж!
- Бедненький, как вас напугали. Ну, и не надо вам играть. Давайте
сядем. Здесь никто не станет на вас покушаться.
Они уселись в зеленые камышовые кресла, и слуга предложил им кофе.
Миссис Дэйл взяла чашку. Разговор после бриджа перешел на светских знакомых
- был обсужден некто Бристоу, преуспевающий фабрикант чемоданов, с него
перескочили на путешествия, а с путешествий - на искателей богатых невест,
с которыми миссис Дэйл случалось иметь дело. Автомобильная прогулка все же
состоялась по требованию других гостей. Но Юджина вполне удовлетворяло
общество этой женщины, и он остался с ней. Они говорили о книгах, об
искусстве, о журналах, о том, как делаются состояния и создаются репутации.
Миссис Дэйл была особенно любезна с Юджином, потому что он мог оказать ей
некоторые услуги на литературном поприще. Прощаясь, она спросила его:
- Где вы живете в Нью-Йорке?
- В данное время на Риверсайд-Драйв, - ответил он.
- Приезжайте как-нибудь ко мне вместе с миссис Витла на воскресенье. У
нас обычно собирается несколько человек, - места в доме достаточно. Если
хотите, я назначу вам день.
- Благодарю вас. Мы будем очень рады. Я уверен, что моей жене это
доставит большое удовольствие.
Дней десять спустя миссис Дэйл послала Анджеле приглашение, и таким
образом завязалось светское знакомство.
Миссис Дэйл нашла Анджелу безусловно приятной женщиной, какую бы роль
она ни играла в свете. Во время своего первого посещения Юджин и Анджела не
видели ни Сюзанны, ни кого другого из детей миссис Дэйл, так как их не было
дома. Юджин восхищался открывавшимся из окон видом, и было ясно, что он
рассчитывает на вторичное приглашение. Миссис Дэйл ничего лучшего и не
желала. Юджин нравился ей и сам по себе, хотя прежде всего ее привлекало
то, что он занимает крупный издательский пост. Ей очень хотелось
печататься, а она слышала от многих, что Юджин - восходящее светило в этом
мире. Дружеские отношения с ним могли оказаться ей на руку, если бы
пришлось иметь дело с кем-нибудь из его редакторов, и она всячески
подчеркивала свое расположение к нему. Он был приглашен еще и еще раз -
вместе в Анджелой, - и между ними, казалось, стало завязываться, или во
всяком случае могло завязаться, нечто более содержательное, чем простое
знакомство встречающихся в обществе людей.
Спустя полгода после первой встречи Юджина с миссис Дэйл Анджела
устраивала прием, и Юджин, помогая ей составить список приглашенных,
предложил, чтобы конфеты и печенье разносили две очень хорошенькие девушки,
часто бывавшие у них, - Флоренс Рил, дочь известного писателя, и Марджори
Мак-Теннен, дочь видного издателя. Барышни были и красивы и талантливы -
одна пела, другая рисовала. Анджела кстати вспомнила, что видела на
городской квартире у миссис Дэйл фотографию Сюзанны, - красота девушки и
очарование ее юности произвели на нее большое впечатление.
- Как ты думаешь, - сказала она Юджину, - не разрешит ли нам миссис
Дэйл пригласить на помощь Сюзанну? Мы, правда, ни разу не видели ее, но это
не важно, - так она легче со всеми познакомится. Я уверена, что это
доставит ей удовольствие, - ведь у нас будет много интересных людей.
- Что ж, мысль неплохая, - одобрительно отозвался Юджин.
Он видел портрет Сюзанны, и девушка понравилась ему, но не более. Он
всегда считал фотографии самым бездарным жульничеством и всегда принимал их
с поправкой. Анджела написала миссис Дэйл, и та дала согласие, она и сама
выразила готовность приехать. Она и раньше бывала у Витла и находила, что
это очень приятный дом. В день приема Анджела попросила Юджина вернуться
пораньше.
- Я знаю, тебе не слишком улыбается роль гостеприимного хозяина, но
будут мистер Гудрич и Фредерик Эллан (один из немногих друзей, питавших
искренне расположение к Юджину). Артуро Скальчеро споет нам, а Бонавита
сыграет.
Скальчеро, иначе Артур Скалджер, был уроженец Порт-Джервиса в штате
Нью-Джерси; после кратковременного пребывания в Италии он изменил свою
фамилию на итальянский лад, считая, что это повысит его шансы на успех.
Бонавита же был настоящий испанец, пианист, пользовавшийся некоторой
известностью. Он всегда охотно отзывался на приглашения Юджина.
- По правде говоря, меня это не очень прельщает, но я приеду, - сказал
Юджин.
Эти званые чаи и приемы в сущности тяготили его, и он предпочел бы
провести вечер на службе, где у него было достаточно дела. Тем не менее он
рано ушел из издательства и в половине шестого уже входил в гостиную. Здесь
царило большое оживление: Флоренс Рил только что кончила петь. Как многие
молодые девушки, честолюбивые мечтательницы, наделенные темпераментом и
воображением, она чувствовала интерес к Юджину, угадывая в его улыбке
что-то близкое и родственное.
- О, мистер Витла! - воскликнула она. - Вы пришли, когда я уже спела!
А мне так хотелось, чтобы вы меня послушали!
- Не огорчайтесь, Флори, - фамильярным тоном отозвался Юджин, не
выпуская ее руки и ласково глядя ей в глаза. - Вы еще раз повторите -
специально для меня. Кое-что я все-таки успел услышать, поднимаясь в лифте.
А! Миссис Дэйл! - Он выпустил руку девушки. - Как я рад вас видеть! Вот
мило! Артуро Скальчеро! Здорово, Скалджер, старый морж! Где это вы
раздобыли свое итальянское имя? Бонавита! Вот чудесно! Надеюсь, вы нам
сыграете? Я опоздал? Как жаль! Марджори Мак-Теннен! Вы сегодня
очаровательны! Если бы миссис Витла не видела нас, я бы вас расцеловал! И
какая восхитительная шляпка! А, Фредерик Эллан! Вы тут на кого
заглядываетесь? Ладно, ладно, я все вижу! И миссис Шенк у нас? Очень рад!
Анджела, почему ты мне не сказала, что будет миссис Шенк? Я бы примчался
домой в три часа.
Здороваясь с гостями, он прошел в глубину просторной студии. Здесь у
сверкающего серебром чайного стола стояла молодая цветущая девушка, с
прелестным овалом лица и свежими, полураскрытыми в улыбке губами. Ее русые
волосы были стянуты вокруг лба серебряной лентой, из-под которой выбивались
легкие завитки. Юджин обратил внимание на ее полные красивые руки. Она
держалась очень прямо и вместе с тем непринужденно, в глазах ее светился
чуть насмешливый огонек. Белое с розовой каймой платье красиво облегало
девичью фигуру.
- Я, конечно, вас не знаю, - начал Юджин, - но сейчас попробую
угадать. Это... это... Сюзанна Дэйл! Правда?
- Да, вы угадали, - отвечала она смеясь. - Можно предложить вам чашку
чаю, мистер Витла? Я догадалась, что вы мистер Витла, по описанию мама и по
тому, как вы со всеми разговариваете.
- А как же я со всеми разговариваю, разрешите узнать?
- Это не так просто объяснить. Я знаю, но не нахожу нужного слова.
Фамильярно - вот, по-моему, как. Сколько вам сахару - один кусок или два?
- Лучше три. Помнится, ваша матушка говорила, что вы поете или
играете?
- Не верьте всему, что говорит про меня мама. Она вам много чего
расскажет, - ха-ха! Даже смешно - это я-то играю! Мой учитель говорит, что
ему хочется бить меня по пальцам. О боже! (Она залилась смехом.) И это я
пою! Вот потеха!
Юджин внимательно изучал хорошенькое личико девушки. Ее губы, нос и
глаза были очаровательны. Как она прелестна! Он любовался линиями ее рта,
округлостью щек и подбородка. Изящный нос правильной формы, чуть широкий и
не нервный, уши маленькие, глаза большие, широко расставленные, высокий,
наполовину закрытый завитками лоб. На лице у нее было несколько веснушек, а
на подбородке - чуть заметная ямочка.
- Кто это разрешил вам так смеяться? - сказал Юджин с притворным
негодованием. - Смотрите, как бы вам не пришлось отвечать за свой смех.
Во-первых, он противоречит уставу этой обители. Здесь никому никогда не
разрешается смеяться, а тем более девицам, разливающим чай. Чай, как
правильно выразился Эпиктет, требует самого внимательного отношения.
Разливательницы чая пользуются некоторой привилегией - им дозволено изредка
улыбаться, - но никогда ни за что и ни при каких обстоятельствах...
Губы Сюзанны уже начали складываться в восхитительную улыбку,
предвещавшую новый взрыв смеха.
- Что тут происходит, Витла? - спросил подошедший к ним Скалджер. -
Почему вы здесь застряли?
- Чай, сын мой, - ответил Юджин. - Не выпьете ли со мной чашку?
- С удовольствием.
- Представьте, мистер Скалджер, мистер Витла хочет убедить меня, что
мне нельзя смеяться, - пожаловалась Сюзанна, протягивая Скалджеру чашку
чаю. - Можно только улыбаться. - Губы ее раскрылись, и она весело
расхохоталась. Юджин невольно рассмеялся вместе с ней. - Мама (она каждый
раз произносила "мама") уверяет, что я вечно хихикаю! Меня, наверно,
прогонят отсюда, правда?
Она снова повернулась к Юджину и посмотрела на него своими большими
смеющимися глазами.
- Допускаются, конечно, исключения, - сказал он, - и я готов, пожалуй,
сделать одно, но ни в коем случае не больше!
- А зачем одно? - лукаво улыбаясь, спросила она.
- Ах, только ради того, чтобы услышать естественный смех, - протянул
он чуть жалобно. - Чтобы услышать настоящий беззаботный смех. Вы умеете
смеяться беззаботно?
Она снова расхохоталась, и он уже собирался сказать, что у нее смех
действительно беззаботный, но тут Анджела позвала его слушать Флоренс Рил,
которая опять собиралась петь, специально для него. Юджин нехотя отошел от
мисс Дэйл, мысленно сравнивая ее с яркой мейсенской статуэткой. Она
казалась ему изменчивой в своем совершенстве, как весенний вечер, нежной,
трепетной и пленительной, как отдаленная музыка, звучащая в ночи над водой.
Он подошел к роялю и, отдавшись чувству легкой грусти, стал слушать романс
"Летний ветер веет, веет" в прекрасном исполнении Флоренс Рил.
Юджин слушал и думал о Сюзанне. Его взгляд невольно обращался в ее
сторону. Он разговаривал с миссис Дэйл, с Генриеттой Тенмон, с Люком
Севирасом, с мистером и миссис Дьюла, с Паялеем Стояном (который был теперь
специальным корреспондентом какой-то газеты) и с другими, а сам ни на
минуту не забывал о ней. Как она прелестна! Как очаровательна! Если бы еще
хоть раз в жизни насладиться любовью такой девушки!
Гости начали разъезжаться, Анджела и Юджин провожали их. Поскольку
Сюзанна все еще была занята исполнением своих обязанностей, миссис Дэйл
тоже задержалась, продолжая беседовать с Артуром Скалджером. Юджин ходил из
студии в переднюю и обратно, поглядывая украдкой на Сюзанну, скромно
стоявшую у самовара и чашек. Давно не видел он такого молодого и свежего
существа. Она напоминала ему только что распустившуюся белую водяную лилию.
Она была свежа, как ветка цветущей яблони, как первая сочная весенняя
травка. Глаза ее были ясны, как прозрачный ключ, а кожа - белее слоновой
кости. Ее не коснулись еще ни усталость, ни забота, ни черные мысли, - все
в ней говорило о здоровье и счастье. "Какое лицо!" - восторгался он, издали
наблюдая за ней. - Трудно себе представить более прелестное создание. Она
сверкает, как солнечный луч.
Перед его глазами встал образ Фриды Рот, а из далекого-далекого
прошлого вынырнуло воспоминание о Стелле Эплтон.
Молодость, молодость! Что в этом мире может быть прекраснее и
желаннее? Что может сравниться с нею? После пыльных грязных улиц, после
печального зрелища старости и увядания (морщинки у глаз, складки кожи на
шее, массаж, румяна, пудра) вдруг - настоящая молодость, не только тела, но
и души, - глаза, улыбка, голос, движения - все молодое. Такое чудо
невозможно изобразить на полотне! Кто мог бы на это отважиться? Кому это
удавалось?
Юджин пожимал гостям руки, кланялся, деланно улыбался, смеялся, шутил,
но думал неотступно об одном - о чуде, каким была молодость и красота
Сюзанны Дэйл.
- О чем это ты замечтался? - спросила Анджела, подходя к мужу, который
уселся в качалку у окна и при свете догорающей зари следил за игрой
серебристо-серых и фиолетовых бликов на поверхности воды. В воздухе
носились запоздалые чайки. Огромная фабрика на противоположном берегу
выбрасывала из высоких труб спирали черного дыма. В ее стоглазой стене
замерцали огоньки. Едва на соседней башне пробило шесть, раздался
пронзительный рев сирены. Стоял конец февраля, и день был холодный.
- Да так, смотрю в окно. Красиво, - устало ответил он.
Анджела не поверила ему. Какая-то смутная тревога закралась ей в душу,
но прошло то время, когда они могли ссориться из-за того, о чем Юджин
думал. Слишком уж богато и беспечно им жилось. И все же ее мучило
беспокойство.
Для Сюзанны Дэйл эта встреча прошла в сущности незаметно. Мистер Витла
очень милый, приятный и красивый мужчина, а миссис Витла очень мила и
моложава.
- Мама, ты смотрела из окна квартиры мистера Витлы?
- Да, детка, смотрела.
- Правда, чудный вид?
- Прекрасный!
- А тебе, мама, не хотелось бы жить на Риверсайд-Драйв?
- Возможно, мы когда-нибудь там и поселимся.
Миссис Дэйл задумалась. Да, Юджин интересный мужчина - молодой,
блестящий, талантливый. Какую ошибку совершают молодые люди, когда так рано
женятся. Вот вам преуспевающий человек, он принят в высшем обществе, у него
привлекательная внешность, весь мир, можно сказать, открыт перед ним, а он
женат на женщине, которая хоть и очень мила, но все же никак ему не пара.
"Ну что ж? - подумала она. - Такова жизнь. Стоит ли над этим
задумываться? Каждый живет, как может".
Она решила, что недурно было бы написать на эту тему рассказ и
попросить Юджина напечатать его в одном из своих журналов.

ГЛАВА II

Пока происходили эти события, дела "Юнайтед мэгэзинс" неуклонно
улучшались. Уже к концу первого года Юджин справился со многими трудностями
как в рекламе, так и в издательском деле, и теперь они больше не беспокоили
его, а к концу второго года предприятие было, можно сказать, на верном пути
к расцвету. Юджин приобрел в издательстве такое большое влияние, что в
огромном доме, где работало свыше тысячи человек, все знали его в лицо.
Перед ним лебезили и расстилались почти так же, как перед Колфаксом и
Уайтом, хотя последний, по мере того как улучшалось общее положение дел,
становился все более властной и внушительной фигурой. Этот человек,
получавший двадцать пять тысяч в год и имевший звание вице-президента,
боялся, как бы новый директор не забрал себе всю власть. Его крайне
раздражала самоуверенность Юджина, так как тому действительно недоставало
такта и, вместо того чтобы держаться скромно, он склонен был подчеркивать
свои заслуги. Он то и дело сообщал Колфаксу о своих новых успехах, не
смущаясь присутствием Уайта, которого попросту не замечал. То он заполучил
видного автора, то раздобыл новую рукопись для того или иного журнала, то
придумал остроумный способ улучшения работы отделов или же заключил новый
прибыльный контракт на изготовление реклам. Стоило ему появиться в кабинете
президента, как он становился предметом всеобщего внимания - его хвалили,
поздравляли, так как он вел дело энергично, и Колфакс это понимал. Уайт
едва переносил его.
- Ну, какой еще подвиг удалось вам совершить? - весело спросил его
однажды Колфакс в присутствии Уайта; он знал, что Юджин, как ребенок, любит
похвалу и что над ним можно слегка подшутить. Уайт скрыл свое бешенство за
притворной улыбкой.
- Подвигов особенных нет, но Хейз добился договора с консервной
компанией Хамонд. Это значит, что в будущем году издательство получит
лишних восемнадцать тысяч долларов. Пригодится, не правда ли?
- Молодчина Хейз! Черт возьми, Витла, я начинаю думать, что он,
пожалуй, больше вашего смыслит в рекламе. Конечно, откопали его вы, никто