Драйзер Теодор. Гений

прискорбию, что у него на этот счет самые превратные понятия. В обращении с
нею и с другими он был высокомерен и покровительственно-снисходителен. Его
напыщенная речь временами приводила ее в бешенство, временами забавляла. И
когда страсть прошла, Карлотта за всем его позерством разгадала низкие
мотивы и поступки, и на смену влюбленности пришло равнодушие, а затем и
отвращение. Она стояла достаточно высоко по своему умственному уровню,
чтобы не вступать с ним в частые пререкания, и была настолько равнодушна к
жизни в целом, что ничто не могло огорчить ее по-настоящему. Единственной
ее мечтой был идеальный возлюбленный, а так как она горько разочаровалась в
муже, то и стала осматриваться в поисках такого идеального мужчины.
В доме у них бывали всякие люди - игроки, светские хлыщи, специалисты
горного дела, биржевики. Иногда они приходили с женами, иногда без них. От
этих людей, а также от мужа и благодаря собственным наблюдениям Карлотта
узнала о всякого рода мошеннических проделках, неравных браках, любопытных
случаях несходства характеров и половых извращений. Она была хороша,
изящна, проста в обхождении, а потому открытым предложениям и намекам -
прямым и косвенным - не было конца. Она давно уже к этому привыкла.
Поскольку муж изменял ей с другими женщинами и не стеснялся это
афишировать, она не видела оснований избегать других мужчин. Любовников она
выбирала осторожно, с большим вкусом, начав после долгих колебаний с
человека, который ей очень нравился. Она искала в мужчине чуткости и
утонченности чувств в сочетании с некоторой одаренностью, которая возвышала
бы его над другими, а таких людей найти было нелегко. Подробный перечень ее
связей был бы здесь неуместен, но надо сказать, что они наложили на нее
известный отпечаток.
Внешне Карлотта почти ко всем и всему проявляла полное безразличие,
хотя хороший анекдот или шутка всегда вызывали у нее искренний смех. Книги
ее не интересовали, за исключением немногих романов реалистической школы,
произведений совершенно особого порядка, о которых она говорила, что их
следует издавать только для ограниченного круга читателей. Искусство -
настоящее, высокое искусство - обладало для нее необычайно притягательной
силой. Она восхищалась картинами Рембрандта, Франса Гальса, Корреджио и
Тициана и - с меньшим разбором, скорее с точки зрения чувственности -
любовалась нагими женщинами Кабанеля, Бугро и Жерома. В произведениях этих
художников она видела действительность, украшенную богатым воображением.
Люди вообще интересовали ее: странности их ума, их извращенные наклонности,
лживость, увертки, притворство и страхи. Карлотта знала, что она женщина
опасная, и двигалась тихо, по-кошачьи, с полуулыбкой на лице, несколько
напоминавшей улыбку Моны Лизы, но меньше всего думала о себе - в ней было
слишком много смелости. Вместе с тем она была снисходительна к чужим
слабостям, великодушна до крайности и очень щедра. Когда ей говорили, что
она чересчур далеко заходит в своей неразборчивости, она отвечала:
- А почему бы и нет? Мне ли судить других?
Ее теперешний приезд домой объяснялся тем, что между нею и мужем
произошел разрыв. Он по каким-то соображениям должен был уехать в Чикаго, -
главным образом потому, как подозревала Карлотта, что дальнейшее пребывание
в Нью-Йорке было для него небезопасно. Но так как Карлотта и слышать не
желала об этом городе, да и общество мужа ей претило, она отказалась
сопровождать его. Он приходил в ярость, подозревая ее в неверности, но
ничего не мог сделать. Карлотте он был совершенно безразличен. К тому же
она располагала другими источниками материальных благ помимо него или же
могла в любое время ими обзавестись.
Уже несколько лет один богатый еврей не давал ей покоя, убеждая
добиться развода и выйти за него замуж. Его автомобиль и состояние были к
ее услугам. Но она удостаивала его лишь самых ничтожных милостей. Сплошь и
рядом он вдруг звонил ей и спрашивал, нельзя ли приехать за ней на машине.
У него их было три. Большинство его предложений она отклоняла с равнодушным
видом. "К чему?" - был ее излюбленный ответ. Случалось, что и у ее мужа
бывал собственный автомобиль. Она имела возможность пользоваться машиной,
когда ей было угодно, одеваться, как ей нравилось, ее приглашали на
интересные загородные прогулки. Миссис Хиббердел были прекрасно известны и
не совсем обычные взгляды Карлотты, и ее семейные нелады, и ссоры, и
склонность к флирту. Она всеми силами старалась сдержать дочь, заботясь о
том, чтобы та сохранила за собой право добиться развода, а затем снова
вышла замуж, на этот раз удачно. Норман Уилсон не хотел, однако, расстаться
с ней по доброй воле, хотя было очевидно, что в их супружеском разладе он
виноват больше, чем она. И если бы Карлотта скомпрометировала себя, пропала
бы всякая надежда принудить его к разводу. Миссис Хиббердел подозревала,
что дочь уже скомпрометировала себя, но трудно было сказать что-либо с
уверенностью. Карлотта была слишком изворотлива. Во время семейных сцен муж
не раз обвинял ее в измене, но эти обвинения объяснялись его ревнивым
характером. На самом деле он ничего не знал.
Карлотта слыхала про Юджина. Как художник он был ей неизвестен, но
сдержанные упоминания матери о его присутствии в доме, то, что он был
художником, а теперь работал простым рабочим для восстановления здоровья, -
все это пробудило в ней интерес. Она предполагала на время отсутствия мужа
отправиться в Нарагансет с компанией знакомых, но решила заехать сперва на
несколько дней домой, чтобы составить себе мнение о Юджине. Узнав об этом
решении, миссис Хиббердел почувствовала, что любопытство дочери задето, и,
надеясь расхолодить ее, заметила как бы вскользь, что ее жилец, вероятно,
скоро уедет, - к нему возвращается жена. Карлотта расслышала в этих словах
желание воспротивиться ее планам и помешать ее знакомству с интересным
человеком. Тем более решила она настоять на своем и поехать к матери.
- У меня нет никакого желания ехать в Нарагансет, - заявила она. - Я
устала. Норман меня совсем издергал. Я, пожалуй, приеду домой на недельку.
- Хорошо, - сказала миссис Хиббердел. - Только, пожалуйста, веди себя
осторожно. Этот мистер Витла, по-видимому, очень порядочный человек, и он
любит свою жену. Так что не вздумай с ним кокетничать, а то я немедленно
предложу ему съехать.
- Ах, к чему эти разговоры! - раздраженно отозвалась Карлотта. - Будь
хоть сколько-нибудь справедлива ко мне. Я вовсе не для того еду, чтобы
знакомиться с ним. Я тебе говорю, я устала. Но если ты против, я не приеду.
- Дело не в этом. Я, разумеется, буду тебе рада. Но ты ведь немножко
знаешь себя. Как можешь ты добиться свободы, если не будешь осмотрительна?
Ведь ты...
- О боже мой, опять эти проповеди! - рассердилась Карлотта. - Что
толку начинать все сначала? Мы уже тысячу раз обо всем переговорили, но что
бы я ни сделала, куда бы ни поехала, ты непременно поднимаешь шум. Я тебе
говорю, что еду домой только для того, чтобы отдохнуть и ничего больше.
Почему ты всегда стараешься испортить мне настроение?
- Но послушай, Карлотта, ведь ты сама прекрасно знаешь...
- Ах, оставь, пожалуйста. Я не поеду! Ко всем чертям Ривервуд! Поеду в
Нарагансет. Как мне надоели твои нравоучения!
Миссис Хиббердел посмотрела на свою высокую, изящную, красивую дочь и,
вопреки владевшему ею раздражению, залюбовалась этой прелестной женщиной.
Будь она благоразумна и осторожна, какую блестящую роль играла бы она в
обществе! Цвет ее лица напоминал старую, чуть розоватую слоновую кость,
губы - сочную малину, в больших голубовато-серых, широко расставленных
глазах было столько ласки и доброты... Какая жалость, что она с самого
начала не вышла замуж за какого-нибудь солидного, достойного человека. Но
быть связанной с этим игроком, - хотя они и жили на довольно широкую ногу,
в роскошной квартире в западной части Сентрал-парка, - какое несчастье! И
все же это лучше, чем бедность или позор, а ведь можно ожидать и того и
другого, если Карлотта не будет осторожна. Миссис Хиббердел хотела, чтобы
дочь приехала в Ривервуд, так как ее общество было ей приятно, но она
хотела также, чтобы Карлотта прилично вела себя. Оставалось надеяться на
Юджина. Судя по его манерам и речам, он, несомненно, человек очень
тактичный. Миссис Хиббердел уехала в Ривервуд, и Карлотта, едва сгладилось
впечатление от ссоры, последовала за матерью.
Когда она приехала, Юджин был на работе, и она не видела, как он
возвратился домой. На нем было его старое сомбреро, в одной руке он нес
кожаную сумку для завтрака и весело размахивал ею. Он прошел прямо к себе,
принял ванну, а затем, в ожидании обеда, вышел на террасу. Миссис Хиббердел
находилась в своей комнате на третьем этаже, а "кузен Дэйв", как Карлотта
называла Симпсона, копался в саду. Сгущались сумерки. Юджин сидел,
погруженный в размышления о красоте окружающего мира, о своем одиночестве,
о товарищах по работе, об Анджеле и о многом другом, когда решетчатая дверь
отворилась и вошла Карлотта. На ней было домашнее платье из синего шелка в
крапинку, с короткими рукавами, отделанными, как и ворот, суровым кружевом.
Платье мягко обтягивало ее красивую фигуру, которая поражала своей
пропорциональностью. Волосы, заплетенные в толстые косы, лежали на затылке,
подхваченные коричневой сеткой с блестками. Вид у нее был задумчивый,
держала она себя просто и казалась ко всему безучастной.
Юджин встал.
- Я, наверное, мешаю вам? Садитесь, пожалуйста, сюда.
- Нет, благодарю вас. Я сяду здесь, в углу. Но разрешите мне сперва
представиться, раз никого нет, кто бы это сделал за меня. Я - миссис
Уилсон, дочь миссис Хиббердел. А вы - мистер Витла?
- Да, я мистер Витла, - с улыбкой ответил Юджин.
В первую минуту Карлотта не произвела на него особого впечатления. Она
показалась ему очень милой и, по-видимому, неглупой, правда, немного старше
того возраста, в каком женщины обычно интересовали его. Она села и стала
глядеть на реку. Юджин снова молча опустился в качалку. У него не было
желания разговаривать. Все же смотреть на эту женщину было приятно. Ее
присутствие как бы осветило все вокруг.
- Я с большим удовольствием приезжаю сюда, - решилась наконец Карлотта
прервать молчание. - В городе невыносимо душно. Я думаю, немногие еще знают
про это местечко. Оно как-то в стороне.
- Мне здесь очень нравится, - сказал Юджин. - Я так отдыхаю. Что бы я
стал делать, если б ваша матушка не приютила меня? При моем теперешнем
занятии нелегко найти квартиру.
- Я бы сказала, что вы избрали довольно утомительный способ для
восстановления здоровья, - заметила она. - Черная работа - это, наверно,
очень трудно. Вам она не в тягость?
- Нисколько. Я доволен. Работа занятная и не такая уж трудная. Все это
ново для меня и потому кажется легким. Мне нравится, что я поденщик, что я
среди рабочих. Одно меня беспокоит - здоровье, оно в таком скверном
состоянии. Ужасно неприятно болеть.
- Еще бы! - ответила она. - Но, возможно, работа снова поставит вас на
ноги. Все мы склонны преувеличивать наши невзгоды - со мной по крайней мере
всегда так бывает.
- Спасибо за утешение, - сказал он.
Она не смотрела на него; он продолжал молча раскачиваться. Наконец
гонг возвестил обед, миссис Хиббердел спустилась из своей комнаты, и все
пошли в столовую.
За обедом разговор зашел о работе Юджина, и тот со всеми подробностями
стал описывать Джозефа, и Билла, и Джона-Бочку, и маленького Садза, и
кузнеца Гарри Форнза. Карлотта слушала с большим вниманием, стараясь,
однако, не показывать этого. Все в Юджине ей нравилось и казалось каким-то
особенным - его худощавая фигура и тонкие руки, его темные волосы, черные
глаза. Ей нравилось, что он утром одевается в платье рабочего, целый день
проводит в мастерской и, несмотря на это, появляется к обеду в таком
безукоризненном виде. У него были непринужденные манеры, а в движениях, как
будто бы сонных, чувствовалась какая-то стремительная сила. Его присутствие
вносило в дом живую струю.
С первого же взгляда угадывалось, что он художник и, по всей
вероятности, талантливый. Юджин ничего не говорил о своей профессии, он
старательно избегал всяких разговоров на эту тему и только внимательно
слушал. У Карлотты было ощущение, что он изучает ее и всех остальных, и от
этого она становилась еще оживленнее. "Вот мужчина, с которым приятно было
бы познакомиться поближе", - неоднократно мелькало у нее в голове.
Карлотта жила в доме матери десять дней; но, несмотря на то что Юджин
уже на третий день стал встречать ее не только за обедом (что было вполне
естественно), но и за завтраком (что несколько его удивило), он не уделял
ей большого внимания. Она была мила, бесспорно, но Юджин мечтал о женщине
совсем иного типа. Он находил ее исключительно приятной и очень любезной
собеседницей; его восхищали ее умение одеваться и ее красота, он
присматривался к ней с большим интересом и думал о том, какой жизнью она
живет. Из обрывков разговоров, которые ему приходилось слышать, он сделал
вывод, что она довольно состоятельна. Были упоминания о квартире в западной
части Сентрал-парка, где, по-видимому, велась крупная игра, об
автомобильных прогулках, о ложах в театре и о людях, - очевидно, близких
знакомых, - зарабатывавших большие деньги. Он слышал, как Карлотта
рассказывала о горном инженере докторе Рауленде; о преуспевающем биржевике,
держателе угольных акций Джералде Вудсе; о некоей миссис Хэйл, вложившей
большой капитал в медные рудники и, должно быть, очень богатой. "Как это
обидно, что Норман не может заняться чем-нибудь в этом роде", - расслышал
он однажды слова Карлотты, обращенные к матери. Юджин понял, что Норманом
зовут ее мужа и что он должен скоро вернуться. Поэтому он держался на
расстоянии, испытывая к ней интерес, скорее похожий на любопытство, чем на
что-либо другое.
Миссис Уилсон, однако, не принадлежала к числу людей, которых легко
обескуражить. Однажды вечером, сейчас же после обеда, к дому подкатил
огромный красный лимузин, и Карлотта сказала как бы невзначай:
- Мы собираемся на прогулку. Не хотите ли присоединиться к нам, мистер
Витла?
Юджину до этого еще не случалось ездить в автомобиле.
- С большим удовольствием, - ответил он, так как при виде подъехавшей
машины у него тотчас же мелькнула мысль о предстоящем ему тоскливом вечере
в опустевшем доме.
За рулем сидел шофер - представительная личность в желтом соломенном
картузе и коричневом пыльнике, но миссис Уилсон сумела выкроить место и для
Юджина.
- Ты, дорогой, садись с шофером, - сказала она Симпсону и, последовав
за матерью в машину, предложила Юджину сесть рядом. - В ящике, должно быть,
есть еще кепи и плащ, - заметила она, обращаясь к шоферу. - Передайте,
пожалуйста, мистеру Витла.
Шофер достал тонкий полотняный плащ и соломенный картуз, и Юджин надел
их.
- Прекрасная вещь - автомобильная езда, правда? - приветливо
обратилась Карлотта к Юджину. - Она так освежает. Если существует на свете
отдых от земных забот, так это быстрая езда.
- Мне еще не приходилось ездить на автомобиле, - просто сказал Юджин.
Тон, каким он произнес эти слова, тронул Карлотту. Ей стало жаль его,
- таким он выглядел одиноким и грустным. Его равнодушие к ней дразнило ее
любопытство и задевало гордость. Почему он так мало обращает на нее
внимания? В то время как машина, то в гору, то под гору, мчалась по узким
дорогам, обсаженным тенистыми деревьями, Карлотта при свете звезд
разглядывала Юджина. Лицо его было бледно и выражало задумчивость и
безразличие.
- Ох, уж эти серьезные мужчины! - пожурила она его. - Какой ужас быть
философом!
Юджин только улыбнулся.
Вернувшись домой, все разошлись по своим комнатам, и Юджин решил
спуститься в библиотеку за книгой. Проходя мимо спальни Карлотты, он
увидел, что дверь раскрыта и Карлотта сидит, слегка откинувшись в глубоком
кресле, положив ноги на стул, - платье ее немного приподнялось, и красивая
ножка видна была до щиколотки. Она не шевельнулась, а только с ласковой
улыбкой подняла на него глаза.
- Разве вы еще не устали, что не ложитесь? - спросил он.
- Не совсем еще, - ответила она.
Он спустился вниз, зажег свет в библиотеке и стал просматривать
корешки книг. Вдруг он услышал чьи-то шаги - Карлотта подошла к нему и тоже
стала разглядывать книги.
- Не хотите ли пива? - предложила она. - В леднике должно быть
несколько бутылок. Я и не подумала, что вам, возможно, хочется пить.
- Нет, мне не хочется, - сказал он. - Я вообще не пью.
- Ну, вы не очень-то компанейский человек, - рассмеялась она.
- В таком случае давайте пить пиво, - сказал он.
Она принесла в столовую бутылки, швейцарский сыр и бисквиты и томно
опустилась в одно из массивных кресел.
- Если я не ошибаюсь, там в углу, на столике, должны быть папиросы.
Он дал ей огня, и она с удовольствием затянулась.
- Вам, наверно, скучно здесь, вдали от друзей и знакомых? - заговорила
она первая.
- О, я так долго болел, что не уверен, есть ли у меня еще друзья.
Он рассказал ей кое-что о своей жизни, упомянул о своих воображаемых
недугах - она внимательно слушала его. Когда в бутылке ничего не осталось,
она спросила, не хочет ли он еще, но он отказался. Немного спустя он устало
потянулся, и она вскочила.
- Ваша матушка подумает, что мы тут устроили нечто вроде ночного
кабачка, - сказал он.
- Не беспокойтесь. Ее комната на третьем этаже, к тому же она вообще
неважно слышит. А кузен Дэйв ничего не скажет. Он меня достаточно хорошо
изучил и знает, что я привыкла поступать так, как мне нравится.
Она придвинулась ближе к Юджину, но он, казалось, не замечал этого.
Когда он направился к выходу, она погасила свет и последовала за ним по
лестнице.
"Либо он самый робкий человек на свете, либо самый холодный, -
подумала Карлотта, но вслух она тихо сказала:
- Спокойной ночи. Приятных сновидений, - и пошла к себе.
Юджин отнесся к ней, как к доброму товарищу: он подумал, что ее манеры
немного чересчур свободны для замужней женщины, но она, вероятно,
достаточно осторожна. С ним она, по-видимому, просто любезна. Все это
объяснялось тем, что Карлотта не очень интересовала его.
Но на этом дело не кончилось. Однажды утром он проходил мимо ее двери,
- миссис Хиббердел была уже внизу. Глазам Юджина неожиданно представилась
нежная рука и обнаженное плечо - Карлотта лежала, откинувшись на подушку,
по-видимому, и не подозревая, что дверь открыта. Красота этой идеальной по
форме руки вызвала в Юджине чувственный трепет. В другой раз он увидел ее
перед обедом, в тот момент, когда она застегивала ботинки. Юбка ее была
поднята до колен, а плечи и руки обнажены - на ней был лишь корсет и
сорочка. Она, казалось, не знала, что он находится поблизости. Однажды
вечером после обеда он стал насвистывать какую-то мелодию. Карлотта подошла
к роялю и начала подбирать аккомпанемент. В другой раз, когда он сидел на
веранде и тихонько что-то напевал, она стала ему подпевать. Однажды в
библиотеке он придвинул кресло к окну, возле которого стояла кушетка
(миссис Хиббердел уже отправилась на покой), и Карлотта подошла и прилегла
на нее.
- Вы не возражаете, если я полежу здесь? - сказала она. - Я сегодня
что-то устала.
- Нисколько. Я вам очень рад. Мне скучно.
Она смотрела на него с улыбкой. Он стал тихо напевать, она вторила
ему.
- Покажите мне вашу руку, - сказала она вдруг. - Я хочу узнать
кое-что.
Он протянул ей руку. Она стала перебирать его пальцы, явно искушая
его. Но даже это его не пробудило.
Вскоре она уехала дней на пять по каким-то делам, а когда вернулась,
он очень обрадовался ей. Ему было скучно, и он понял теперь, что с
Карлоттой в доме как-то светлее и веселее. Он с необычной сердечностью
приветствовал ее.
- Как я рад, что вы вернулись! - сказал он.
- Уж будто рады? - ответила она. - Я вам не верю.
- Почему?
- Мало ли почему! У меня есть кое-какие приметы. Вы, по-моему, не
очень любите женщин.
- Я?!
- Да, я думаю, что не любите.
Она была очаровательна в зеленовато-сером шелковом платье. Юджин
невольно залюбовался нежными очертаниями ее шеи и тем, как вьются ее волосы
на затылке. Нос у нее был прямой, прекрасной формы, с тонкими чувственными
ноздрями. Юджин последовал за нею в библиотеку, и они вместе вышли на
террасу. Вскоре он вернулся в дом, - было уже десять часов, - и она вошла
за ним. Дэйвис отправился к себе в комнату, миссис Хиббердел - к себе.
- Я пожалуй, почитаю, - рассеянно сказал Юджин.
- Ну вот еще что вздумали, - шутливо отозвалась она. - Никогда не
занимайтесь чтением, когда можно заняться чем-нибудь другим.
- Чем же, например?
- Мало ли чем! Играть в карты, предсказывать судьбу, гадать по руке,
пить пиво...
Она капризно посмотрела на него. Он уселся в свое любимое кресло между
кушеткой и окном. Карлотта подошла и бросилась на кушетку.
- Поухаживайте за мной, дайте мне подушку, - приказала она.
- С удовольствием, - ответил он.
Он принес одну из подушек и приподнял ее голову, так как она не
шевелилась.
- Так хорошо? - спросил он.
- Еще одну, пожалуйста.
Он просунул руку ей под голову и приподнял ее. Она ухватилась за его
свободную руку и, не выпуская, рассмеялась странным, возбужденным смехом. И
Юджину вдруг открылся смысл всего, что она делала. Он уронил подушку и
пристально посмотрел на Карлотту. Она отпустила его руку и откинулась
назад, томная и улыбающаяся. Тогда он взял ее левую руку, потом правую, сел
рядом и вдруг, склонившись, прижался губами к ее губам. Она закинула руки
ему за шею, прильнула к нему всем телом, потом, отстраняясь, заглянула ему
в глаза и облегченно вздохнула.
- Вы любите меня? - пробормотал он.
- Наконец-то, - со вздохом сказала она и снова привлекла его к себе.

ГЛАВА XXIII

Карлотта Уилсон была прекрасна, обладала пылким темпераментом и тонкой
изобретательностью, преодолевавшей любые преграды. Она задалась целью
покорить Юджина. Во-первых, он ей очень нравился, а во-вторых, своим
равнодушием раззадорил ее тщеславие и задел самолюбие. Впрочем, она
искренне полюбила его и восхищалась им, гордясь своей победой, как ребенок
новой игрушкой. Едва он обнял ее, по всему ее телу прошел жгучий трепет, и
когда она позднее пришла к нему, она вся горела жаждой его ласк. Она
осыпала его поцелуями, шепча ему на ухо слова страсти и любви. И Юджину,
под действием вспыхнувшей страсти, казалось, что он никогда не встречал
более прекрасной женщины. Он забыл и Фриду, и Анджелу, и свое одиночество,
и то, что он должен соблюдать благоразумие, и целиком отдался тем радостям,
которые дарил ему благосклонный случай.
Карлотта была неутомима в своем внимании к нему. Едва она убедилась,
что Юджин любит ее, - или воображает, что любит, - как вся ушла в свою
страсть. Ее мысли были всецело заняты Юджином, и она не упускала ни
малейшей возможности видеть его и быть с ним. Она неустанно сторожила его,
помогая ему использовать для любви каждый удобный случай, проявляя
необычайную находчивость. Она знала все привычки матери и кузена и могла с
точностью до одной секунды определить, где они в данный момент находятся и
через сколько времени дойдут до такой-то двери, до такого-то места. Она
передвигалась бесшумно, каждый жест ее, каждый взгляд был многозначителен и
красноречив. В течение месяца или около того она, буквально играя с огнем,
ставила Юджина в самые рискованные положения, выпуская его из своих объятий
лишь в самую последнюю минуту, целуя его беззвучно и быстро в самые
неожиданные моменты и при самых неожиданных обстоятельствах. Исчезли ее
усталая томность, ее кажущееся безразличие, она вся ожила, - но только,
когда она была наедине с ним. В присутствии других она была, как всегда,
холодна и равнодушна и даже старалась это подчеркнуть, решив держать свою
мать и кузена в полном неведении, и артистически играла свою роль, делая
вид, будто находит Юджина, правда, очень милым молодым человеком, но
скучным и недостаточно светским.
- Он, возможно, хороший художник, - говорила она матери, - но уж
совсем не кавалер. В нем нет ни капли галантности.
Миссис Хиббердел была очень рада. Прекрасно, - по крайней мере можно
не опасаться никаких неприятностей. Она боялась Карлотты, боялась Юджина,
но кажется, можно было не беспокоиться. В ее присутствии соблюдалась
подчеркнутая вежливость, а временами ей даже казалось, что ее дочь и Юджин
сторонятся друг друга. Миссис Хиббердел было бы очень неприятно уговаривать
дочь не приезжать в родной дом, пока здесь находится Юджин, или просить его
уехать. Правда, Карлотта не скрывала, что Юджин ей нравится, но это ничего
не значит. Любая замужняя женщина могла бы это сказать. А между тем почти
на глазах у миссис Хиббердел разыгрывался роман, который кого угодно мог бы
привести в смущение. Она была бы поражена, если бы знала, что происходит в
комнатах Карлотты и Юджина и даже в ванной. Они пользовались каждой
минутой, когда оказывались не под надзором.
Юджин охладел к своей работе. Было время, когда она нравилась ему. Он
смотрел на нее как на полезную гимнастику, тем более что надеялся скоро
избавиться от нее, если здоровье его быстро восстановится. Теперь же работа
тяготила его, и ему жаль было отдавать ей столько времени. Карлотта имела в