Драйзер Теодор. Гений

Саммерфилд.
- Нисколько в этом не сомневаюсь, - весело ответил Юджин. - И,
наконец, если бы меня хорошенько попросили, я снизошел бы до того, чтобы
немного поработать.
Эта манера разговаривать и раздражала и забавляла Саммерфилда. Он
любил людей с характером. С человеком, который не трусит, даже в том
случае, когда не знает по-настоящему, как взяться за дело, можно будет
сговориться. А у Юджина был, очевидно, изрядный запас знаний. К тому же его
манера говорить и вести себя была сродни саркастическому и полушутливому
тону самого Саммерфилда. В устах Юджина насмешка звучала значительно мягче,
чем в его собственных, но это был тот же веселый, подтрунивающий тон. Он
решил, что Юджин ему подходит. Во всяком случае испытать его нужно, и
немедленно.
- Вот что я вам скажу, Витла, - сказал он наконец. - Я не знаю,
справитесь вы с этим делом или нет, - весьма вероятно, что не справитесь, -
но у вас есть, по-видимому, кое-какие идеи или они могут возникнуть под
моим руководством, и я, пожалуй, дам вам возможность показать себя.
Заметьте, однако, что большой уверенности в успехе у меня нет. Личные
симпатии обычно роковым образом подводят меня. Но как бы там ни было, вы
здесь, вы мне нравитесь, никого другого у меня нет на примете, так что...
- Благодарю, - сказал Юджин.
- Не благодарите. Вам предстоит тяжелая работа, если я решусь вас
взять. Это не детская забава. Однако не мешает вам, пожалуй, пойти со мной
и взглянуть на нашу контору. - И он повел Юджина в огромный главный зал,
где в это время находилась лишь часть служащих (перерыв на завтрак еще не
кончился), но по всему видно было, какое это внушительное предприятие.
- Здесь работает семьдесят два человека - стенографистки, счетоводы,
агенты по сбору объявлений, составители реклам и коммерческие консультанты,
- заметил он, сопровождая свои слова небрежным жестом, и двинулся дальше по
направлению к художественному отделу, расположенному в другом корпусе, окна
которого выходили на север и восток. - А вот это интересующий вас отдел, -
сказал он, распахивая дверь в комнату, в которой стояло тридцать два
рабочих стола и столько же мольбертов. Большинство художников ушло
завтракать. Юджин был изумлен.
- Неужели вы столько народу держите? - спросил он, чрезвычайно
заинтересованный.
- От двадцати до двадцати пяти человек постоянно, а иногда и больше, -
ответил Саммерфилд. - Часть работы мы отдаем на сторону. Все зависит от
степени загруженности.
- И сколько вы, как правило, платите?
- Это, видите ли, смотря кому. Вам я думаю положить для начала
семьдесят пять долларов в неделю, если мы договоримся. Если вы оправдаете
мои надежды, я через три месяца повышу ваш оклад до ста долларов в неделю.
А дальше видно будет. Другие столько не получают. Это вам подтвердит
управляющий конторой.
Юджин понял, что Саммерфилд увиливает от прямого ответа, и слегка
сощурил глаза. Все же здесь перед ним открывались большие возможности.
Семьдесят пять долларов много лучше, чем пятьдесят, тем более что в
дальнейшем эта сумма может увеличиться. Он будет сам себе хозяин, человек с
весом. Он не мог не испытать горделивого трепета при виде комнаты, которую
показал ему Саммерфилд, заметив, что здесь, если они договорятся, будет его
кабинет. В ней стоял огромный письменный стол полированного дуба и
несколько обитых кожей стульев. На стенах были развешаны эскизы, на полу
лежал прекрасный ковер.
- Вот где вы будете работать, если поступите к нам, - повторил
Саммерфилд.
Юджин огляделся по сторонам. Действительно, в его жизни наступил
просвет. Как ему получить это место? От чего это зависело? Мысли его
забежали далеко вперед, и он уже представлял себе, какие это внесет
изменения в их домашний быт: у Анджелы будет хорошая квартира, она сможет
лучше одеваться, расширится круг их знакомств и развлечений, они избавятся
от вечных забот о будущем. Ясно, что такое место скоро повлечет за собой и
текущий счет в банке.
- Большой у вас оборот? - полюбопытствовал Юджин.
- Как сказать, - миллионов около двух в год.
- И вы делаете эскизы к каждой рекламе?
- Обязательно. И не один, а иногда шесть, а то и восемь. Все зависит
от заведующего художественным отделом. Если он работает как следует, он
сберегает мне немало денег.
Юджин понял, что это намек.
- Что сталось с моим предшественником? - спросил он, заметив, что на
двери еще значится имя Олдера Фримена.
- Он сам уволился, - сказал Саммерфилд, - вернее, он понял, что его
ждет, и предпочел уйти подобру-поздорову. Он никуда не годился. Слюнтяй,
каких мало. Такую работу мне подсовывал, что просто смешно, - некоторые
вещи приходилось переделывать по восемь, по девять раз!
Так вот какие трудности, какие обиды и нарекания ждут его здесь!
Саммерфилд - черствый человек, это ясно. Пусть он сейчас смеется и шутит,
но рука его будет давить на всякого, кто займет у него пост заведующего. На
мгновенье у Юджина шевельнулась мысль, что ему не справиться, что лучше
даже не пытаться, но затем он подумал: "А почему бы и нет? Ведь я же ничем
не рискую. В случае неудачи у меня всегда останется мое искусство".
- Итак, все ясно, - сказал он. - Если я провалюсь, меня, надо
полагать, ждет дверь?
- О нет, далеко не так просто - мусорный ящик, - усмехнулся
Саммерфилд.
Юджин обратил внимание, как он лязгнул при этом зубами, словно
норовистая лошадь; этот человек, казалось, излучал энергию. Ответ
Саммерфилда заставил его вздрогнуть. Он вступал в атмосферу беспощадной
борьбы. Здесь ему придется драться за жизнь, это ясно.
- Ну вот, - продолжал Саммерфилд, когда они, не торопясь, возвращались
в его кабинет. - Мы могли бы с вами сделать следующее. У меня есть на руках
два предложения - одно от парфюмерной компании "Сэнд", другое от
Американской сахарной компании. Обе фирмы согласны заключить со мной
крупные контракты, если мне удастся представить им подходящие идеи для
реклам. Компания "Сэнд" ждет от меня образцов этикеток для флаконов,
газетных объявлений, афиш, трамвайных плакатов и тому подобного. А
сахарозаводчики хотят распространять свой товар небольшими пакетами, -
сахарный песок, пудру, кубики, шестигранники. Им нужны эскизы пакетов и
этикеток, плакатов и прочего. Вся суть в том, чтобы при минимальных
размерах реклам дать максимум оригинальности, простоты и эффекта. В таких
вещах, надо вам сказать, я завишу от того, что скажет мой заведующий
художественным отделом. Я вовсе не требую, чтобы он все делал сам.
Напротив, я во всякое время здесь и рад помочь ему. У меня в отделе
коммерческой консультации сидят ребята, каждый просто кладезь новых идей,
но заведующий художественным отделом должен нам помогать. Он-то и должен
обладать вкусом и облекать в окончательную форму поданные ему мысли. Я
предложил бы вам разработать эти две темы, - посмотрим, что у вас
получится. Принесите мне эскизы. Если они придутся мне по вкусу и я увижу,
что вы подошли к делу правильно, место за вами. Если же нет, вы этого места
не получите и ничем не пострадаете. Идет?
- Идет, - отозвался Юджин.
- Можете посмотреть вот это, - сказал Саммерфилд, подавая ему кипу
каталогов, проспектов и брошюрок. - Возьмите с собой, а потом вернете.
Юджин встал.
- Мне понадобится на это дня два-три, - сказал он. - Задача для меня
новая. Я не уверен, конечно, но думаю, что дам вам несколько хороших идей.
Так или иначе, я попробую.
- Валяйте несите, - сказал Саммерфилд. - И чем больше, тем лучше.
Принесете, тогда поговорим. Пока у меня тут есть человек - помощник
Фримена, временно заведующий отделом. Желаю успеха! - и он небрежно помахал
ему на прощанье.
Юджин ушел. Впервые в жизни встречал он такого человека - черствого,
холодного, практичного! Для Юджина это было в новинку. Он был поражен -
главным образом вследствие неопытности. Ему не приходилось еще вступать в
поединок с деловым миром, в который вынужден вступать всякий, кто пускается
в крупную игру. Этот человек уже разбередил ему душу, внушил ему сознание
величия его нового дела, заставил поверить, что мирное царство искусства -
глухое захолустье, где люди осуждены на прозябание. Все, кто вершит большие
дела, кто находится в первых рядах, это бойцы, как Саммерфилд, - простые
дети земли, беспощадные, надменные, хладнокровные. Если бы он, Юджин, мог
стать таким! Если бы он умел быть сильным, властным, дерзким! Не
колебаться, не отступать, а стоять, не дрогнув перед целым миром, и
подчинять себе людей. О, какие горизонты открывались перед ним!

ГЛАВА XXXIV

Эскизы рекламы для товаров "М. Сэнд и К^o" и Американской сахарной
компании, которые Юджин представил своему будущему патрону, были очень
своеобразны. Как уже говорилось, Юджин обладал богатой, искрящейся
фантазией, и, когда он был здоров, идеи так и теснились в его голове и без
всяких усилий принимали зримую форму. Мистеру Саммерфилду требовались
трамвайные плакаты, афиши и газетные объявления всевозможных размеров, и от
Юджина он ожидал не столько текста или подбора шрифтов, сколько
художественной выдумки и яркости исполнения. В каждом отдельном случае надо
было довести до сознания покупателя одну определенную мысль - с помощью
яркого, обращающего на себя внимание рисунка или эскиза. Юджин отправился
домой и сначала взялся за рекламу для сахара. Он ничего не сказал Анджеле о
цели своей работы, чтобы потом не разочаровать ее, а сделал вид, будто
занялся набросками просто так, для собственного удовольствия, но с тем,
чтобы потом за небольшую плату предложить их какой-нибудь компании. При
свете рабочей лампы под зеленым абажуром он рисовал руки, захватившие
квадратные кусочки сахара серебряными или золотыми щипчиками или просто
пальцами; сахарницы, до краев наполненные блестящими кристалликами
сахарного песку; синюю с золотом чашку и шестигранный кусочек сахара на
белоснежной скатерти и многое другое в том же роде. Работа подвигалась
быстро и легко, и когда на одну эту тему у Юджина набралось штук тридцать
пять набросков, он переключил свое внимание на парфюмерию.
Сначала его смутило то, что он не знает флаконов, выпускаемых
компанией, но потом он сам придумал оригинальные образчики флаконов -
некоторые из них были впоследствии приняты фирмой для производства. Он
набросал для собственного развлечения несколько эскизов коробочек с
этикетками, а затем сделал ряд композиций - например: коробка, флакон,
изящный носовой платок и белая женская ручка. После этого мысли его
обратились к производству парфюмерии, к разведению и сбору цветов; он
старался представить себе типы мужчин и девушек, занятых этой работой, и на
другой день поспешил в Центральную публичную библиотеку, надеясь найти там
книгу или журнал по этому вопросу. Отыскав все, что ему было нужно, а
вдобавок несколько статей о выращивании сахарного тростника и о
сахароварении, подсказавших ему кое-какие мысли, Юджин решил поместить в
правом верхнем или левом нижнем углу каждого эскиза изящный флакон духов
или красивый пакетик сахара, а в центре изобразить какой-нибудь момент
производственного процесса. Он стал припоминать, кто из художников мог бы
осуществить его идеи; ему нужны были шрифтовики, жанристы, талантливые
колористы, которых можно было бы пригласить за небольшую плату. Он вспомнил
о Джерри Мэтьюзе, работавшем когда-то в чикагской газете "Глоб", - где-то
он сейчас? о Филиппе Шотмейере, - под его руководством из Шотмейера вышел
бы прекрасный работник, ведь он блестящий шрифтовик; о Генри Хейре, который
работал в "Уорлде", - Юджин нередко беседовал с ним на тему о рекламе и
афишах. Вспомнился Юджину и молодой Моргенбау, большой мастер по части
изображения человеческих фигур, надеявшийся к тому же, что Юджин даст ему
возможность показать себя, и еще человек восемь - десять, чью работу он
знал по журналам, - самых первоклассных специалистов своего дела. Он решил
сперва посмотреть, чего можно добиться с тем штатом, который был налицо, а
затем часть работников уволить и быстро заполнить свободные вакансии, чтобы
таким образом сколотить хорошую рабочую группу. Уже при первом
соприкосновении с Саммерфилдом он воспринял кое-что от беспощадности,
присущей этому неугомонному человеку, и был готов проявить ее по отношению
к своим подчиненным. Все то, что сулило успех, всегда увлекало Юджина, и
сейчас надежда выбиться из отчаянной нужды, от которой он так настрадался,
обострила его способности. За два дня у него набралась внушительная папка
эскизов и рисунков, которую он вполне мог показать своему будущему патрону,
и Юджин предстал перед ним, почти уверенный в успехе. Мистер Саммерфилд
углубился в просмотр его эскизов и вскоре стал обнаруживать признаки
оживления.
- Да, знаете ли, - соизволил он наконец сказать, - материал не
скучный. Если вы будете продолжать в том же духе, пять тысяч в год вам
обеспечены. Конечно, вы еще новичок в этом деле, но уже сумели уловить
самую суть.
И он уселся рядом с Юджином, чтобы показать ему, какие
усовершенствования можно внести в его идеи - с практической точки зрения.
- А теперь, профессор, - сказал он, окончательно придя к заключению,
что Юджин именно и есть нужный ему человек, - мы можем считать, что
договорились. Мне совершенно ясно: в вас есть то, что мне нужно. Некоторые
из ваших идей превосходны. Я не знаю, конечно, как вы покажете себя в
качестве начальника, но пока можете занять кресло в том кабинете, и давайте
сразу же приступим к делу. От всей души желаю вам удачи. Энергии у вас,
кажется, достаточно.
Юджин затрепетал от радости. Вот этого-то он и ждал. Не сдержанного
одобрения, а восторженной похвалы. Он заслужил ее. Он всегда был уверен,
что может ее добиться. Людей как-то, независимо от их воли, влекло к нему.
Теперь он уже стал привыкать, начал относиться к этому, как к чему-то
вполне естественному. Если бы не болезнь - проклятая неудача! - о, как
высоко бы он уже взлетел! Он потерял пять лет, в сущности он и сейчас еще
не вполне здоров, но, слава богу, с каждым днем ему становится лучше, и он
приложит все усилия к тому, чтобы держать себя в узде. Этого требует от
него жизнь.
Вместе с Саммерфилдом он вошел в комнату, где работали художники, и
был им всем представлен. Мистер Дэйвис - мистер Витла, мистер Харт - мистер
Витла, мистер Клеменс - мистер Витла, - и так далее. Вскоре каждому было
известно, кто он такой.
После этого Саммерфилд провел его в следующий зал и представил
заведующим различных отделов - управляющему конторой, устанавливавшему
гонорар художникам, бухгалтеру, выплачивавшему жалованье, заведующему
отделом составления реклам, заведующему отделом коммерческой консультации,
а также единственной женщине, возглавлявшей бюро стенографии и машинописи.
Юджина покоробила вульгарность этих людей. Ему, привыкшему вращаться среди
художников и литераторов, они показались грубыми, жадными, - точно рыбы,
готовые проглотить друг друга. В них не чувствовалось никакого воспитания.
В их внешности и манерах сквозила неумеренная алчность. Особенно раздражал
его ярко-красный галстук и желтые ботинки одного агента по сбору
объявлений. Приказчичьи замашки и костюмы бесили его.
"К дьяволу весь этот сброд!" - думал он, хотя каждого, с кем его
знакомили, дарил улыбкой и говорил, что будет счастлив с ним работать.
Наконец процедура представления была окончена, и Юджин вернулся в свой
отдел, чтобы приступить к работе, которая захлестывала здесь все бурным,
взбаламученным потоком. Художники, с которыми ему предстояло работать,
производили, правда, более приятное впечатление. Юджин подозревал, что и
они, возможно, явились жертвами расстроенного здоровья или житейских неудач
и работают здесь по необходимости. Он вызвал к себе мистера Дэйвиса,
которого Саммерфилд представил ему как его будущего помощника, и попросил
рассказать, что и как у них делается.
- У вас есть график работы? - спросил он товарищеским тоном.
- Да, сэр, - ответил его новый помощник.
- Покажите мне, будьте добры.
Дэйвис принес журнал и познакомил Юджина с системой работы. Каждый
заказ поступал под своим номером, и на карточке записывалось время его
поступления, фамилия художника, которому поручена работа, время,
потраченное на ее выполнение, и так далее. Если один художник тратил на
работу два часа, а другой, к которому она переходила, - четыре, то в
журнале делалась пометка. Если первый рисунок был забракован и приходилось
приступать к той же теме вторично, это тоже заносилось в журнал. Записи
отмечали все: и недочеты и ошибки, а также быстрое выполнение и удачи.
Юджин сразу увидел перед собой цель - позаботиться о том, чтобы люди,
работающие под его началом, делали поменьше ошибок.
Ознакомившись подробно с журналом заказов, он встал и прошел в
мастерскую, где трудились художники. Ему хотелось познакомиться с манерой и
методом каждого из них. Одни работали над рекламой для фирм готового
платья, другие делали этикетки для мясных консервов, третьи готовили серию
плакатов для железнодорожных компаний и так далее. Юджин с любезным видом
склонялся над работой каждого из них, так как ему хотелось завоевать дружбу
и доверие своих подчиненных. Ему было по опыту известно, какой
впечатлительный народ художники и как легко их пленить теплым, товарищеским
отношением. Он возлагал большие надежды на свои мягкие, приветливые манеры.
Наклоняясь то к одному, то к другому, Юджин спрашивал каждого, что он хотел
выразить, сколько времени должна занять та или иная работа, а в тех
случаях, когда художник находился в затруднении, советовал, что следовало
бы, по его мнению, сделать. Он далеко не был уверен в себе, так как это
была новая для него область, но надеялся ею овладеть. Как приятно
чувствовать себя начальником, - если только дело пойдет успешно. Он
надеялся, что с его помощью эти люди лучше проявят себя, он заставит их
хорошо работать и тем повысит и их заработок и свой собственный. Он во что
бы то ни стало должен много зарабатывать, - пять тысяч, как было сказано,
ни в коем случае не меньше.
- По-моему, это у вас хорошо задумано, - заметил он бледному,
болезненному на вид художнику, в котором угадывался большой талант.
Художника, которого звали Диллон, подкупили ласковые, дружеские
интонации в голосе Юджина и его внешность, хотя он далеко еще не решил,
нравится или не нравится ему новый начальник. Ходили слухи, - об этом
позаботился Саммерфилд, - будто перед этим человеком в свое время
открывалась блестящая карьера. Диллон посмотрел на Юджина и улыбнулся.
- Вы находите? - спросил он.
- Убежден, - ободряющим тоном сказал Юджин. - Попробуйте-ка дать синее
пятно вот здесь, рядом с желтым. Может, вам понравится.
Художник последовал его указанию и, сощурившись, стал рассматривать
эскиз.
- А правда, сейчас много лучше! - заметил он таким тоном, точно эта
мысль принадлежала ему самому.
- Много лучше, - сказал Юджин. - Очень удачная мысль.
И почему-то у Диллона осталось ощущение, будто он и вправду сам это
придумал. Не прошло и двадцати минут, как весь отдел единогласно пришел к
выводу, что новый начальник, по-видимому, очень милый человек и, пожалуй,
оправдывает свое назначение. Он казался таким уверенным в своих силах. Они
и не подозревали, как взволнован был Юджин, как ему хотелось взять скорее
дело в свои руки и добиться ощутимых результатов. Со страхом думал он о той
минуте, когда придется вступить в борьбу с чем-нибудь нежелательным.
Так, за работой, проходили дни и недели; Юджин становился все
увереннее и почти освоился со своей должностью, хотя прекрасно понимал, что
путь, на который он вступил, не усыпан розами. Он обнаружил, что атмосфера
в этом предприятии царит грозовая, - это объяснялось тем, что Саммерфилд,
по собственному его выражению, был "на месте" во всякое время, всегда
энергичный и напористый. Он приезжал в контору из верхней части города, где
он жил, без десяти девять утра и проводил в ней почти весь день - до
половины седьмого, до семи, а то и до восьми и даже десяти часов вечера. У
него была привычка, не считаясь ни с чем, задерживать до поздней ночи
служащих, работавших над интересовавшими его заказами, а иногда он
переносил совещание к себе домой, несмотря на то что люди еще не обедали, и
сам он их к обеду не приглашал. Он часами вел переговоры с заказчиками,
пока не приходило время закрывать контору, и только тогда собирал к себе
измученных сотрудников, не успевших уйти домой, и начинал с ними
какое-нибудь важное и чрезвычайное длительное совещание по поводу новых
заказов. Когда что-нибудь выходило не так, он впадал в бешенство, сыпал
проклятиями, безумствовал, и нередко дело кончалось увольнением того, кто
был вовсе ни при чем. Он без конца устраивал утомительные и
безалаберно-шумные совещания, на которых грубые окрики и колкости так и
сыпались на головы сотрудников, ибо Саммерфилд не питал ни малейшего
уважения ни к способностям, ни к достоинству своих подчиненных. Все они для
него были машинами, и притом машинами никуда не годными. Ни одно их
предложение не принималось, если только оно не было чем-то совершенно новым
или же, как в случае с Юджином, если человек не обнаруживал исключительного
таланта.
Саммерфилду было трудно понять Юджина, так как он никогда раньше не
встречал людей такого сорта. Он зорко присматривался к нему, как и ко всем
другим своим служащим, стараясь найти какой-нибудь изъян в его работе.
Что-то дьявольское было в сверкающем пристальном взгляде этого человека. Он
постоянно с остервенением жевал сигару, весь дергался, то и дело вскакивал
и принимался расхаживать по кабинету или перебирал вещи на столе, давая
выход своей беспокойной, неукротимой энергии.
- Ну-ка, профессор, - говорил он, когда Юджин входил к нему в кабинет
и спокойно и скромно садился где-нибудь в углу, - нам предстоит сегодня
решить очень важный вопрос. Я хочу знать ваше мнение по такому-то и
такому-то делу, - и он принимался излагать его.
Юджин напрягал свой мозг, стараясь что-то придумать, но Саммерфилд не
допускал размышлений.
- Ну-ка, профессор! Ну-ка! - восклицал он.
Юджин раздраженно пожимал плечами. Эта манера разговаривать сбивала
его с толку, и он воспринимал ее как унижение.
- Очнитесь, профессор! - не унимался Саммерфилд, давно избравший своим
постоянным орудием тычки и понукания.
Юджин вежливо высказывал свое мнение, мысленно посылая Саммерфилда ко
всем чертям, но этим дело не ограничивалось. Нисколько не стесняясь
присутствием подчиненных - составителей реклам, агентов по сбору
объявлений, коммерческих консультантов, а порой и одного или двух
художников, работающих над обсуждаемой темой, Саммерфилд восклицал: "Бог ты
мой! Что за бездарное предложение!" Или: "Неужели вы, профессор, ничего
умнее не могли придумать?" Или: "Да у меня самого наберется десяток куда
более удачных предложений". В лучшем случае он удостаивал заметить: "Ну что
ж, в этом, пожалуй, что-то есть", хотя позднее, с глазу на глаз, он,
случалось, высказывал свое полное удовлетворение. Прежние заслуги в его
глазах ничего не стоили, - это было Юджину совершенно ясно. Недостаточно
было целый день ковать для него золото и серебро, - он и на следующий день
требовал золота и серебра, да еще в большем количестве. Алчности его не
было предела, не было предела и жестокости, с какой он выжимал из своих
подчиненных последние соки. Не было предела всеотравляющему, тлетворному
действию идеи чистогана, которую он проповедовал. Он сам показывал пример,
как должно без конца донимать и выматывать людей, и этого же требовал от
своих подчиненных. В результате его контора превратилась в зверинец, в
притон головорезов, воров и грабителей, нахалов с пудовыми кулаками, где
каждый открыто и нагло преследовал только свои интересы, плюя на весь
остальной мир.

ГЛАВА XXXV

Время между тем шло, и хотя в агентстве Саммерфилда с приходом Юджина
мало что изменилось, в его личной жизни наступило заметное улучшение.
Главное, Анджела несколько успокоилась. Страдания, которые еще недавно
причинял ей Юджин своим бездушным отношением, стали постепенно утихать, так
как она видела, что он много работает и ведет себя вполне благоразумно.
Впрочем, она еще не вполне доверяла ему. Она далеко не была убеждена, что
он окончательно порвал с Карлоттой Уилсон (личность которой так и осталась
для нее тайной), но все, казалось, подтверждало это. В аптекарском магазине
под их квартирой был телефон; Анджела звонила Юджину в контору в разные
часы дня, и он всегда оказывался на месте. Он находил теперь время бывать с
ней в театре и не обнаруживал желания избегать ее общества. Однажды Юджин
откровенно сказал, что не намерен больше притворяться, будто еще любит ее,
хотя по-прежнему питает к ней добрые чувства, - и это очень испугало
Анджелу. Несмотря на все ее озлобление, на все страдания, Юджин был ей
дорог, и она не теряла надежды, что когда-нибудь его любовь вернется -
должна вернуться.
Анджела решила играть роль любящей жены, независимо от их истинных