Страница:
прекрасный работник, и я охотно буду вам столько платить.
Вам остается решить, какое предложение надежнее и больше вам по вкусу
- мое или Колфакса. У него вы сейчас же начнете получать восемнадцать
тысяч, у меня - шестнадцать, и то не раньше чем через год. У него перед
вами откроются блестящие перспективы, на какие вы никогда не сможете
рассчитывать здесь. Но, с другой стороны, вы должны помнить, что и
трудности вам предстоят там несравненно большие. Меня вы теперь немного
знаете. Что же касается мистера Колфакса (не подумайте, что я хочу сказать
про него что-либо дурное, у меня и в мыслях этого нет), то вам еще нужно
его узнать. Мой вам совет - хорошенько подумайте, прежде чем действовать.
Разузнайте получше, как там обстоят дела, до того как принять предложение.
"Юнайтед мэгэзинс" - крупное предприятие. Я нисколько не сомневаюсь, что
под руководством мистера Колфакса его ждет блестящее будущее. Он способный
человек. Если надумаете уйти, зайдите ко мне и сообщите, и могу вас
уверить, что мы расстанемся друзьями. Если же вы решите остаться, мое
предложение насчет вашего нового оклада немедленно вступит в силу.
Собственно говоря, я согласен даже дать указание мистеру Фредериксу
перевести вас на новый оклад задним числом, и вы сможете тогда сказать, что
получали здесь столько-то. Вам это не повредит. И все у нас останется, как
было. Я знаю, что неразумно пытаться удержать человека, которому обещают
более выгодные условия, - именно поэтому я и предлагаю вам на этот год
только четырнадцать тысяч. Мне нужна уверенность в том, что вы и сами
тверды в своем желании остаться. Понятно?
Он улыбнулся Юджину.
Юджин встал.
- Понятно, - сказал он, - и вы, мистер Кэлвин, лучший человек, какого
я когда-либо встречал. На такое отношение, как ваше, я нигде не могу
рассчитывать. Для меня было огромным удовольствием и большой честью
работать у вас. Если я решу остаться, то лишь потому, что действительно
захочу остаться, и потому, что я дорожу вашей дружбой.
- Ну что ж, это приятно слышать, - спокойно сказал Кэлвин, - и я очень
ценю ваши слова. Но пусть ваши дружеские чувства или благодарность не
удерживают вас от шага, который вы, по вашему мнению, должны сделать.
Примите предложение мистера Колфакса, если оно вам по душе. Я нисколько не
буду на вас в претензии. Мне будет очень жаль, но это к делу не относится.
Жизнь требует, чтобы мы постоянно приспосабливались к новым
обстоятельствам, каждый опытный делец это знает.
Он пожал протянутую ему Юджином руку.
- Желаю вам успехов, - сказал он.
Это было его любимое выражение.
После длительных колебаний Юджин принял предложение "Юнайтед мэгэзинс"
и расстался с мистером Кэлвином. Произошло это так: однажды он получил от
Колфакса письмо, в котором тот спрашивал, к какому решению он пришел. Чем
больше Юджин обдумывал сделанное ему предложение, тем более соблазнительным
оно ему представлялось. Колфакс строил в самом сердце делового района
Нью-Йорка, близ Юнион-сквер, огромное здание в восемнадцать этажей, в
котором должны были разместиться все отделы. Когда Юджин обедал у Колфакса,
тот сказал ему, что шестнадцатый, семнадцатый и восемнадцатый этажи будут
отведены целиком под книгоиздательство, редакции журналов, отдел
распространения, а также художественный и рекламный. Он попросил Юджина
посоветовать, как лучше расположить отделы, и тот с обычной легкостью
набросал на клочке бумаги примерный план. Редакции и художественный отдел
он поместил на самом верху, предназначив для директора издательства, кто бы
он ни был, одну из центральных комнат, с окнами на запад, откуда открывался
великолепный вид на Нью-Йорк от Юнион-сквер до Гудзона. Для отдела рекламы
и части редакционных помещений он отвел семнадцатый этаж, а отдел
распространения с примыкающей к нему регистратурой, экспедицией и
картотеками поместил на шестнадцатом. Кабинеты президента и его заместителя
он предложил отделать в старофламандской гамме цветов, которая давно его
привлекала, - ее зеленые, темно-синие, густокрасные и матово-черные тона
должны были резко контрастировать с белым снопом дневного света.
- Делать, так уж делать как следует, - сказал он Колфаксу. - Почти все
издательские кабинеты, какие мне приходилось видеть, напоминают бараки.
Роскошь в помещениях редакций, а также художественного и рекламного отделов
будет способствовать успеху вашей компании. Это в сущности та же реклама.
Рассуждая таким образом, Юджин вспомнил теорию Саммерфилда, что чуть
ли не самое важное для предприятия - это его внешний вид, говорящий о
процветании.
Колфакс согласился и сказал, что Юджин окажет ему большую любезность,
если заедет взглянуть на строительство, когда придет время.
- У меня работают два хороших архитектора, - пояснил он, - но в
вопросе убранства кабинетов я больше доверяю вашему вкусу.
И когда Юджин наедине с собою обсуждал этот последний категорический
запрос о его решении, он не переставал думать о том, как будут выглядеть
эти этажи, как богато они будут отделаны. Со временем, если все пойдет
хорошо, он сделает свой кабинет самым роскошным во всем здании. И он, Юджин
Витла, будет, не считая Колфакса, самой видной фигурой в этом колоссальном
предприятии.
Мотивы подобного рода должны занимать последнее место в расчетах
делового человека, но для Юджина они имели первостепенное значение. Это
объяснялось тем, что он был не дельцом, а художником и оставался художником
в душе, хотя и долго вращался в коммерческом мире. Мысли об ожидающей его
должности и высоком общественном положении заставляли его забывать о
связанной с этим огромной ответственности. Он понимал, что Колфакс -
жесткий человек, более жесткий, чем даже Саммерфилд, так как он меньше
говорил и больше делал. Но это не очень его тревожило. Он слишком верил в
свои силы, в то, что сумеет постоять за себя при любых условиях.
Анджела, собственно говоря, не противилась этой перемене, хотя по
свойственной ей нерешительности все чего-то опасалась и не торопилась
одобрить решение Юджина. Если он добьется успеха, это будет огромная
победа, но что, если он просчитается!
- Колфакс безгранично верит в меня, - сказал ей Юджин. - Он убежден,
что я справлюсь, а такая вера сама по себе - большая поддержка. Так или
иначе, мне хочется попробовать. Попытка не пытка. Если я увижу, что
руководить издательством мне не по силам, ограничусь рекламой.
- Ну что ж, - отвечала Анджела. - Я, право, не знаю, что тебе
посоветовать. Здесь, у Кэлвина, к тебе так хорошо относились...
- Попробую, - решительно сказал Юджин. - Риск - благородное дело. - И
он в тот же день сообщил о своем решении Кэлвину.
Тот серьезно посмотрел на него, и взгляд его проницательных серых глаз
говорил, что он всесторонне взвешивает этот вопрос.
- Ну что ж, Юджин, вы берете на себя большую ответственность. Дело это
трудное. Тщательно обдумывайте каждый свой шаг. Мне жаль, что вы покидаете
нас. Прощайте.
Он чувствовал, что Юджин делает ошибку, что в его интересах было бы
остаться еще некоторое время на старом месте, но убеждать его было
бесполезно. Это только заставило бы молодого человека возомнить о себе и
осложнило бы их дальнейшие отношения.
Кэлвин довольно много слышал в последнее время о Колфаксе и полагал,
что Юджину будет трудно сработаться с ним. Говорили, что его симпатии и
антипатии носят случайный характер и не выдерживают испытания временем. По
общему мнению, Колфаксу для успешного руководства таким крупным
предприятием не хватало человечности.
И надо сказать, что это мнение было правильным. Колфакс был тверд, как
кремень, но те, кому он благоволил, видели перед собою улыбающегося,
любезного человека. Его главной чертой было честолюбие, а его тщеславие не
знало границ. Он надеялся добиться огромного успеха в жизни, желал, чтобы
на него смотрели, как на выдающегося финансиста, и старался окружить себя
сильными людьми. Именно таким сильным человеком и показался Колфаксу Юджин,
и, когда от последнего пришло письмо, в котором он сообщал, что согласен,
но хотел бы предварительно кое о чем переговорить, Колфакс подбросил в
воздух котелок, хлопнул по плечу своего подручного Уайта и воскликнул:
- Ура, Флорри! Вот когда я залучил работничка для нашей корпорации!
Или я ничего не понимаю в людях, или этот человек для нас находка. Он еще
молод, но это ничего не значит. Красотой он нас с вами, конечно, забьет, но
мы это как-нибудь стерпим. Верно?
Уайт изобразил на лице радость, которой отнюдь не испытывал. Он видел
на своем веку много редакторов и специалистов по рекламе и считал, что это
легковесные люди: их тщеславие удовлетворяется пустой игрушкой, которой их
забавляют или которой они сами себя тешат. Витла, по-видимому, принадлежит
именно к такой категории людей. Однако, если бы в корпорации появился
настоящий знаток издательского дела, это невыгодно отразилось бы на нем,
Уайте. Такой человек попытался бы, пожалуй, ущемить его авторитет или по
меньшей мере разделить его с ним. Это ни в коем случае не устраивало
честолюбивого Уайта, ибо значило бы, что кто-то захочет стать ему поперек
дороги, а ведь он надеялся когда-нибудь править здесь единолично. Почему
Колфакс так настаивает, чтобы власть в корпорации была поделена? Уж не
потому ли, что немного его боится? Очевидно, так, решил Уайт. И надо
признать, что он был недалек от истины.
"Флорри - прекрасный помощник, - рассуждал Колфакс, - но ему
необходимо противопоставить человека большой культуры и умственного
превосходства, человека с качествами, перед которыми преклоняется мир".
Он хотел, чтобы эта культура и это умственное превосходство привлекли
читателей к его журналам и книгам и, следовательно, способствовали
увеличению их тиражей. Эти два человека будут дополнять друг друга и
сдерживать. Таким образом, одна сторона дела не будет перевешивать другую.
А управлять этой упряжкой должен он, Колфакс, тот, кто их обоих выбрал, чьи
идеи они проводят в жизнь, с чьим мнением обязаны считаться. Весь торговый
и финансовый мир должен знать, что без него они ничто. Что же касается
Юджина и Уайта, то каждый из них считал, что другой будет играть
второстепенную роль, а сам, он, подчиненный одному только Колфаксу, станет
столпом и украшением фирмы. Юджин был убежден, что в предприятие Колфакса
только тогда можно будет вдохнуть новую жизнь, когда на первое место в нем
будут поставлены художественно-интеллектуальные задачи. Уайт же был
убежден, что без здравого коммерческого руководства предприятию грозит крах
и что на это и должен быть сделан упор. За деньги можно купить лучшие умы.
Колфакс представил Уайту своего нового помощника в то утро, когда
последний явился, чтобы приступить к работе, так как во время предыдущих
его посещений Уайт отсутствовал. Они внимательно посмотрели друг на друга,
но ни тот, ни другой не торопились с окончательными выводами, так как оба
были люди не глупые. Уайт показался Юджину занятным типом - долговязый,
жилистый, держится вызывающе; в нем угадывался бывший уличный заправила,
приобретший с годами внешнее подобие джентльмена, Юджин же произвел на
Уайта впечатление нервного, утонченного человека, типичного представителя
литературной и художественной богемы, обладающего, однако, необычайно
гибким умом и энергией, редко встречающейся у людей этой категории. В нем
чувствовалась немалая сила, но и некоторая неуравновешенность. Уайт не
сомневался, что сможет в крайнем случае выжить его из концерна, - если не
удастся сделать из него послушное орудие своей воли. Однако это будет
нелегко - Витла пользуется поддержкой Колфакса, у него установившаяся
репутация. Присутствие этого человека беспокоило Уайта. Он смотрел на него
и думал: действительно ли Колфакс передаст в его руки управление
литературным, художественным и рекламным отделами, или же он останется
попросту заведующим отделом рекламы, в качестве какового явился сюда?
Колфакс пригласил его пока только на эту должность.
- Вот рекомендую, Флорри, - сказал Колфакс, представляя Юджина. - Тот
самый, о ком я вам говорил. Витла - мистер Уайт. Уайт - мистер Витла. Вам
предстоит теперь работать вместе на благо нашего издательства. Ну, что вы
скажете друг о друге?
Юджин уже раньше отметил грубоватую фамильярность, которой Колфакс
явно бравировал. Этот человек, казалось, не имел ни малейшего понятия о
необходимости придерживаться известных рамок в житейском обиходе.
- Нет, черт меня побери! - продолжал Колфакс, ударяя кулаком правой
руки по ладони левой. - Если только я не ошибаюсь, наше дело теперь на
мази. Давайте, Уайт, пройдемся по этажам и представим его.
Уайт важной поступью направился к двери.
- С удовольствием, - сказал он.
"С этим трудно будет иметь дело", - решил он про себя.
Колфакс чувствовал себя на седьмом небе, - ему были свойственны такие
порывы; ведь, ухаживая за Юджином, он только упивался собственным величием.
Он шел впереди, крупными шагами (несмотря на свой маленький рост), и это
тоже свидетельствовало о хорошем расположении духа. Говорил он громко,
давая всем понять, что он, Хайрем Колфакс, здесь и преисполнен сил, как и
подобает хозяину такого огромного предприятия. В припадке раздражения или
когда кто-нибудь ему перечил, он способен был впадать в безудержную ярость
и визжать, как женщина, но Юджин еще не знал этого.
- Это только один из этажей, занятых типографией, - сказал Колфакс,
распахивая дверь в помещение, наполненное оглушительным грохотом гигантских
печатных машин. - Мальчик, где Додсон? Позови-ка Додсона! Скажи, чтоб шел
сюда! Додсон - старший мастер нашей типографии, - добавил он, поворачиваясь
к Юджину, когда работавший у машины ученик помчался искать своего
начальника. - Я вам говорил, кажется, что у нас тридцать таких машин.
Типография занимает еще четыре этажа.
- Да, говорили, - отозвался Юджин. - Действительно огромное
предприятие. Я только теперь начинаю понимать, как безграничны возможности
такого дела.
- Вот именно - безграничны! Все зависит от того, как у вас работает
вот это, - и Колфакс постучал пальцем по лбу Юджина. - Если вы как следует
справитесь со своим делом, а он со своим, - он повернулся к Уайту, - тогда
возможностям этого издательства и в самом деле не будет границ. Поживем -
увидим!
К ним торопливым шагом подошел Додсон, хитрый и проницательный
приспешник Уайта, и с любопытством оглядел Юджина.
- Додсон, это - мистер Витла, новый заведующий отделом рекламы. Он
должен помочь нам покрывать те непроизводительные расходы, в которые вы
меня тут вводите. Витла, это - мистер Додсон, заведующий типографией.
Юджин и Додсон пожали друг другу руки. Юджин решил, что разговаривает
с какой-то мелкой сошкой, и не уделил этому человечку никакого внимания.
Додсон обиделся в душе, но не подал и виду. Он был всецело предан Уайту и
чувствовал себя под его крылышком в полной безопасности.
Затем они прошли в наборный цех, где целая армия наборщиков возилась у
касс и линотипов. Здесь их подобострастно приветствовал маленький
толстенький мастер в зеленом полосатом фартуке, сшитом точно из матрацного
тика. Присутствие начальства явно нервировало его, и когда Юджин протянул
ему руку, он спрятал свою за спину.
- Она у меня слишком грязная, - сказал он. - Разрешите считать, что вы
ее пожали.
Снова объяснения и снова восторженные восклицания по поводу
колоссальных масштабов дела.
Затем последовал отдел распространения, начальник которого, высокий
смуглый мужчина, исподлобья оглядел Юджина, гадая про себя, какое место
этот человек займет в деле и какую позицию надо будет занять по отношению к
нему. Дома он говорил жене, что Уайт "повсюду тычет нос", и неизвестно, чем
это кончится. До него доходили слухи, будто скоро явится новый человек,
который возглавит сразу несколько отделов. Так уж не этот ли?
Наконец начался обход редакторов, с презрением наблюдавших за
триумфальным шествием администрации, так как Колфакс и Уайт в их глазах
были грубыми, неотесанными выскочками, всячески афишировавшими свое
превосходство. Колфакс любил покричать и разговаривал со всеми свысока.
Уайт был черств, злобен и недоступен никаким доводам. Редакторы в душе
ненавидели их обоих, но из повиновения не выходили. Страх потерять место
держал их в рабской покорности.
- Это мистер Марчвуд, - заметил Колфакс пренебрежительно, - редактор
"Интернейшнл Ревью". Он считает, что издает замечательный журнал, но мы в
этом далеко не уверены.
Юджину стало неприятно за Марчвуда. Тот производил впечатление
спокойного, серьезного человека, знающего свое дело.
- Очевидно, качество журнала определяется у вас только числом
подписчиков, - просто отозвался тот, угадывая в улыбке Юджина сочувствие.
- И только, и только!
- Возможно, что и так, - вставил Юджин. - Но было бы неплохо приучить
публику читать хорошие вещи так же охотно, как она читает всякую дрянь.
Попытаться во всяком случае стоило бы.
Мистер Марчвуд улыбнулся. В этой атмосфере злобной придирчивости слова
Юджина прозвучали дружеским участием.
- Да, предприятие у вас большое, - сказал Юджин, когда они наконец
вернулись в кабинет президента. - Так разрешите мне приступить к работе, и
посмотрим, что удастся сделать.
- Желаю удачи, дорогой! Всяческих успехов! - провозгласил Колфакс. - Я
возлагаю на вас большие надежды, вы это знаете.
- Только не слишком большие, - возразил Юджин. - Не забывайте, что я
один, а дело огромное.
- Знаю, знаю! Но именно этот один мне и нужен - один, поняли?
- Понял, понял, - рассмеялся Юджин. - Не унывайте! Я уверен, что мы
кое-чего добьемся.
- Замечательный парень! - сказал Колфакс Уайту, когда Юджин ушел. - Он
сделан из настоящего теста - запомните мои слова, на него можно положиться.
У него голова на месте. Ну, Флорри, если только я не ошибаюсь, теперь у нас
пойдет работа.
Уайт улыбнулся угрюмо, чуть цинично. Он далеко не был в этом уверен.
Новичок, возможно, и дельный малый, но что-то уж чересчур независим, в нем
слишком сильно сказывается художник. Такой не может быть надежным,
преданным работником. Он, конечно, не побежит к нему, Уайту, за советом и,
надо ожидать, наделает ошибок. Зарвется. Что же ему пока предпринять, чтобы
отразить это покушение на его власть? Развенчать молодца? Разумеется!
Впрочем, нечего беспокоиться. Он непременно наделает ошибок. Уайт был
уверен в этом.
Первые дни после их вторичного возвращения в Нью-Йорк были для Анджелы
исполнены радостных надежд. Как это непохоже на ее возвращение сюда к
больному мужу, к жизни без всяких перспектив, после семи месяцев тоскливого
одиночества! Забыв о прежних сомнениях, она рисовала себе блестящее
будущее, видное положение в обществе, достаток. Юджин стал теперь важной
персоной. Карьера его совершенно ясно определилась и почти не вызывала
опасений. У них были изрядные сбережения в банке. Общая сумма их ценных
бумах, дававших в среднем около семи процентов дохода, составляла капитал в
тридцать тысяч долларов. Были у них и два земельных участка в Монтклере
размером двести футов на двести, стоимость которых, по слухам, все
возрастала. Юджин оценивал их приблизительно в шесть тысяч долларов. Он
поговаривал о том, чтобы в дальнейшем вкладывать сбережения в бумаги,
приносящие более высокий процент, или поместить их в какое-нибудь надежное
коммерческое предприятие. А когда - немного погодя - наступит подходящий
момент, он, вероятно, бросит издательское дело и вернется к своему
искусству. Возможность эта с каждым днем становилась все реальнее.
Квартира-студия, которую они выбрали себе в Нью-Йорке, находилась в
новом, роскошно отделанном доме на Риверсайд-Драйв близ Семьдесят девятой
улицы, где Юджин давно мечтал поселиться, - дом этот был специально
приспособлен под студии. Риверсайд-Драйв - район всевозможных выставок (и
всеете с тем одна из главных артерий города), с его атмосферой
аристократического парка, с великолепной панорамой величавого Гудзона и
изумительными закатами - всегда манил к себе Юджина. Когда он впервые
приехал в Нью-Йорк, для него было наслаждением бродить здесь, наблюдая
поток элегантных экипажей, кативших по направлению к могиле Гранта. Сколько
раз, бывало, сидел он днем на этой самой скамье - или чуть подальше - и
смотрел, как беззаботные всадники и амазонки веселыми кавалькадами
проносились мимо, раскланивались со знакомыми, снисходительно и свысока
разговаривали со сторожами и метельщиками парка и лениво любовались рекой.
Каким недоступным представлялся ему этот мир! Только миллионеры могут жить
в нем, думал Юджин, - так мало понимал он тогда, к каким неожиданностям
приводят финансовые махинации. Эти элегантные мужчины в рединготах и
бриджах, эти грациозные женщины в черных шляпках, в длинных черных
амазонках и желтых перчатках, с изящными короткими хлыстиками, больше
похожими на тросточки, - восхищали его. В те времена ему представлялось,
что прогулки в парке верхом - привилегия высшей знати.
Много воды утекло с тех пор и многое успел Юджин узнать, но эта улица
по-прежнему казалась ему средоточием элегантности и роскоши столичной
жизни, и именно здесь ему хотелось жить. После долгих обсуждений Анджела
была уполномочена приступить к поискам квартиры в девять - одиннадцать
комнат, с двумя или более ванными, стоимостью от трех до трех с половиной
тысяч в год. И действительно ей попалась превосходная квартира из девяти
комнат с двумя ванными, с прекрасной студией - сорок футов на двадцать два
и восемнадцать футов в высоту - за три тысячи двести долларов, - плата не
слишком высокая при тех средствах, которыми они теперь располагали. Комнаты
были прекрасно отделаны старым английским дубом с резьбой в стиле XV века.
Что же касается обивки стен, то это оставлялось на усмотрение съемщика, к
его услугам было все, что он пожелает, - гобелены, шелк и прочее.
Юджин выбрал для своей студии зеленовато-коричневые гобелены, на
которых были изображены старинные рейнские замки, а для остальных комнат -
голубые или коричневые шелка. Он осуществил также свою давнишнюю мечту,
приобретя большое распятие темного дуба с фигурой истекающего кровью
Христа, которое поставил в углу, между двух гигантских восковых свечей в
высоких массивных канделябрах. Когда зажигали свечи, погасив все другие
огни, их колеблющийся свет придавал веселому сборищу гостей своеобразное
очарование. Один угол занимал огромный рояль старого английского дуба, а
рядом с ним стоял великолепный нотный шкафчик французской работы. В студии
были стулья с высокими резными спинками, резной мольберт, на котором стояла
одна из лучших картин Юджина, а на черном мраморном пьедестале красовался
желтый бюст Нерона, похотливое лицо которого, с явными признаками
вырождения, злобно улыбалось миру. Комнату освещали два золоченых
канделябра на северной стене в одиннадцать рожков каждый.
Из широких двойных окон во всю вышину стен открывался вид на запад -
на Гудзон. Одно из них выходило на каменный балкончик, где помещались
четыре стула и откуда, с высоты девяти этажей, можно было любоваться
набережной. Летом над балкончиком натягивался тент. По ту сторону спокойных
вод реки торчали трубы и высилась громада какого-то завода, на рейде всегда
стояли суда - военные корабли, грузовые пароходы и парусники, а вверх и
вниз по течению сновали взад и вперед бесчисленные мелкие суденышки, за
которыми так приятно было следить взглядом и в ясную и в пасмурную погоду.
Это была прелестная, хорошо отделанная квартира, и мебель, которую они
привезли с собой из Филадельфии, почти вся отлично с ней гармонировала. В
эту тихую гавань и причалили они, чтобы насладиться плодами долгой борьбы и
относительной победы, приближавшей их наконец к желанной цели - к прочному
и нерушимому достатку, которого не могли бы поколебать самые тяжелые удары
судьбы.
Юджин был счастлив, что добился для себя и для Анджелы той роскоши,
комфорта и видного положения, о которых он так долго мечтал. Многие из нас
отчетливо представляют себе в мечтах убранство замка, который они
когда-нибудь построят, но редко кому выпадает счастье увидеть эти мечты
осуществленными. Мы с большим вкусом и знанием дела выбираем картины, и
занавеси, и слуг. И вот для Юджина это стало реальностью.
Дела издательства во всем, что касалось рекламы, производства и сбыта,
вовсе не находились в таком печальном положении, чтобы с помощью такта,
деловой сметки и усердной работы нельзя было надеяться их поправить. С
приходом Флоренса Уайта в коммерческой и финансовой стороне дела наметился
поворот к лучшему. Правда, Уайт не имел представления о том, что такое
злободневная статья, интересная книга или ходкое художественное издание, но
он обнаруживал исключительную сметливость, когда речь шла о производстве,
снабжении, сбыте и умелом руководстве рабочей силой с точки зрения ее
стоимости и эффективности; это и сделало его влиятельным человеком и
Вам остается решить, какое предложение надежнее и больше вам по вкусу
- мое или Колфакса. У него вы сейчас же начнете получать восемнадцать
тысяч, у меня - шестнадцать, и то не раньше чем через год. У него перед
вами откроются блестящие перспективы, на какие вы никогда не сможете
рассчитывать здесь. Но, с другой стороны, вы должны помнить, что и
трудности вам предстоят там несравненно большие. Меня вы теперь немного
знаете. Что же касается мистера Колфакса (не подумайте, что я хочу сказать
про него что-либо дурное, у меня и в мыслях этого нет), то вам еще нужно
его узнать. Мой вам совет - хорошенько подумайте, прежде чем действовать.
Разузнайте получше, как там обстоят дела, до того как принять предложение.
"Юнайтед мэгэзинс" - крупное предприятие. Я нисколько не сомневаюсь, что
под руководством мистера Колфакса его ждет блестящее будущее. Он способный
человек. Если надумаете уйти, зайдите ко мне и сообщите, и могу вас
уверить, что мы расстанемся друзьями. Если же вы решите остаться, мое
предложение насчет вашего нового оклада немедленно вступит в силу.
Собственно говоря, я согласен даже дать указание мистеру Фредериксу
перевести вас на новый оклад задним числом, и вы сможете тогда сказать, что
получали здесь столько-то. Вам это не повредит. И все у нас останется, как
было. Я знаю, что неразумно пытаться удержать человека, которому обещают
более выгодные условия, - именно поэтому я и предлагаю вам на этот год
только четырнадцать тысяч. Мне нужна уверенность в том, что вы и сами
тверды в своем желании остаться. Понятно?
Он улыбнулся Юджину.
Юджин встал.
- Понятно, - сказал он, - и вы, мистер Кэлвин, лучший человек, какого
я когда-либо встречал. На такое отношение, как ваше, я нигде не могу
рассчитывать. Для меня было огромным удовольствием и большой честью
работать у вас. Если я решу остаться, то лишь потому, что действительно
захочу остаться, и потому, что я дорожу вашей дружбой.
- Ну что ж, это приятно слышать, - спокойно сказал Кэлвин, - и я очень
ценю ваши слова. Но пусть ваши дружеские чувства или благодарность не
удерживают вас от шага, который вы, по вашему мнению, должны сделать.
Примите предложение мистера Колфакса, если оно вам по душе. Я нисколько не
буду на вас в претензии. Мне будет очень жаль, но это к делу не относится.
Жизнь требует, чтобы мы постоянно приспосабливались к новым
обстоятельствам, каждый опытный делец это знает.
Он пожал протянутую ему Юджином руку.
- Желаю вам успехов, - сказал он.
Это было его любимое выражение.
После длительных колебаний Юджин принял предложение "Юнайтед мэгэзинс"
и расстался с мистером Кэлвином. Произошло это так: однажды он получил от
Колфакса письмо, в котором тот спрашивал, к какому решению он пришел. Чем
больше Юджин обдумывал сделанное ему предложение, тем более соблазнительным
оно ему представлялось. Колфакс строил в самом сердце делового района
Нью-Йорка, близ Юнион-сквер, огромное здание в восемнадцать этажей, в
котором должны были разместиться все отделы. Когда Юджин обедал у Колфакса,
тот сказал ему, что шестнадцатый, семнадцатый и восемнадцатый этажи будут
отведены целиком под книгоиздательство, редакции журналов, отдел
распространения, а также художественный и рекламный. Он попросил Юджина
посоветовать, как лучше расположить отделы, и тот с обычной легкостью
набросал на клочке бумаги примерный план. Редакции и художественный отдел
он поместил на самом верху, предназначив для директора издательства, кто бы
он ни был, одну из центральных комнат, с окнами на запад, откуда открывался
великолепный вид на Нью-Йорк от Юнион-сквер до Гудзона. Для отдела рекламы
и части редакционных помещений он отвел семнадцатый этаж, а отдел
распространения с примыкающей к нему регистратурой, экспедицией и
картотеками поместил на шестнадцатом. Кабинеты президента и его заместителя
он предложил отделать в старофламандской гамме цветов, которая давно его
привлекала, - ее зеленые, темно-синие, густокрасные и матово-черные тона
должны были резко контрастировать с белым снопом дневного света.
- Делать, так уж делать как следует, - сказал он Колфаксу. - Почти все
издательские кабинеты, какие мне приходилось видеть, напоминают бараки.
Роскошь в помещениях редакций, а также художественного и рекламного отделов
будет способствовать успеху вашей компании. Это в сущности та же реклама.
Рассуждая таким образом, Юджин вспомнил теорию Саммерфилда, что чуть
ли не самое важное для предприятия - это его внешний вид, говорящий о
процветании.
Колфакс согласился и сказал, что Юджин окажет ему большую любезность,
если заедет взглянуть на строительство, когда придет время.
- У меня работают два хороших архитектора, - пояснил он, - но в
вопросе убранства кабинетов я больше доверяю вашему вкусу.
И когда Юджин наедине с собою обсуждал этот последний категорический
запрос о его решении, он не переставал думать о том, как будут выглядеть
эти этажи, как богато они будут отделаны. Со временем, если все пойдет
хорошо, он сделает свой кабинет самым роскошным во всем здании. И он, Юджин
Витла, будет, не считая Колфакса, самой видной фигурой в этом колоссальном
предприятии.
Мотивы подобного рода должны занимать последнее место в расчетах
делового человека, но для Юджина они имели первостепенное значение. Это
объяснялось тем, что он был не дельцом, а художником и оставался художником
в душе, хотя и долго вращался в коммерческом мире. Мысли об ожидающей его
должности и высоком общественном положении заставляли его забывать о
связанной с этим огромной ответственности. Он понимал, что Колфакс -
жесткий человек, более жесткий, чем даже Саммерфилд, так как он меньше
говорил и больше делал. Но это не очень его тревожило. Он слишком верил в
свои силы, в то, что сумеет постоять за себя при любых условиях.
Анджела, собственно говоря, не противилась этой перемене, хотя по
свойственной ей нерешительности все чего-то опасалась и не торопилась
одобрить решение Юджина. Если он добьется успеха, это будет огромная
победа, но что, если он просчитается!
- Колфакс безгранично верит в меня, - сказал ей Юджин. - Он убежден,
что я справлюсь, а такая вера сама по себе - большая поддержка. Так или
иначе, мне хочется попробовать. Попытка не пытка. Если я увижу, что
руководить издательством мне не по силам, ограничусь рекламой.
- Ну что ж, - отвечала Анджела. - Я, право, не знаю, что тебе
посоветовать. Здесь, у Кэлвина, к тебе так хорошо относились...
- Попробую, - решительно сказал Юджин. - Риск - благородное дело. - И
он в тот же день сообщил о своем решении Кэлвину.
Тот серьезно посмотрел на него, и взгляд его проницательных серых глаз
говорил, что он всесторонне взвешивает этот вопрос.
- Ну что ж, Юджин, вы берете на себя большую ответственность. Дело это
трудное. Тщательно обдумывайте каждый свой шаг. Мне жаль, что вы покидаете
нас. Прощайте.
Он чувствовал, что Юджин делает ошибку, что в его интересах было бы
остаться еще некоторое время на старом месте, но убеждать его было
бесполезно. Это только заставило бы молодого человека возомнить о себе и
осложнило бы их дальнейшие отношения.
Кэлвин довольно много слышал в последнее время о Колфаксе и полагал,
что Юджину будет трудно сработаться с ним. Говорили, что его симпатии и
антипатии носят случайный характер и не выдерживают испытания временем. По
общему мнению, Колфаксу для успешного руководства таким крупным
предприятием не хватало человечности.
И надо сказать, что это мнение было правильным. Колфакс был тверд, как
кремень, но те, кому он благоволил, видели перед собою улыбающегося,
любезного человека. Его главной чертой было честолюбие, а его тщеславие не
знало границ. Он надеялся добиться огромного успеха в жизни, желал, чтобы
на него смотрели, как на выдающегося финансиста, и старался окружить себя
сильными людьми. Именно таким сильным человеком и показался Колфаксу Юджин,
и, когда от последнего пришло письмо, в котором он сообщал, что согласен,
но хотел бы предварительно кое о чем переговорить, Колфакс подбросил в
воздух котелок, хлопнул по плечу своего подручного Уайта и воскликнул:
- Ура, Флорри! Вот когда я залучил работничка для нашей корпорации!
Или я ничего не понимаю в людях, или этот человек для нас находка. Он еще
молод, но это ничего не значит. Красотой он нас с вами, конечно, забьет, но
мы это как-нибудь стерпим. Верно?
Уайт изобразил на лице радость, которой отнюдь не испытывал. Он видел
на своем веку много редакторов и специалистов по рекламе и считал, что это
легковесные люди: их тщеславие удовлетворяется пустой игрушкой, которой их
забавляют или которой они сами себя тешат. Витла, по-видимому, принадлежит
именно к такой категории людей. Однако, если бы в корпорации появился
настоящий знаток издательского дела, это невыгодно отразилось бы на нем,
Уайте. Такой человек попытался бы, пожалуй, ущемить его авторитет или по
меньшей мере разделить его с ним. Это ни в коем случае не устраивало
честолюбивого Уайта, ибо значило бы, что кто-то захочет стать ему поперек
дороги, а ведь он надеялся когда-нибудь править здесь единолично. Почему
Колфакс так настаивает, чтобы власть в корпорации была поделена? Уж не
потому ли, что немного его боится? Очевидно, так, решил Уайт. И надо
признать, что он был недалек от истины.
"Флорри - прекрасный помощник, - рассуждал Колфакс, - но ему
необходимо противопоставить человека большой культуры и умственного
превосходства, человека с качествами, перед которыми преклоняется мир".
Он хотел, чтобы эта культура и это умственное превосходство привлекли
читателей к его журналам и книгам и, следовательно, способствовали
увеличению их тиражей. Эти два человека будут дополнять друг друга и
сдерживать. Таким образом, одна сторона дела не будет перевешивать другую.
А управлять этой упряжкой должен он, Колфакс, тот, кто их обоих выбрал, чьи
идеи они проводят в жизнь, с чьим мнением обязаны считаться. Весь торговый
и финансовый мир должен знать, что без него они ничто. Что же касается
Юджина и Уайта, то каждый из них считал, что другой будет играть
второстепенную роль, а сам, он, подчиненный одному только Колфаксу, станет
столпом и украшением фирмы. Юджин был убежден, что в предприятие Колфакса
только тогда можно будет вдохнуть новую жизнь, когда на первое место в нем
будут поставлены художественно-интеллектуальные задачи. Уайт же был
убежден, что без здравого коммерческого руководства предприятию грозит крах
и что на это и должен быть сделан упор. За деньги можно купить лучшие умы.
Колфакс представил Уайту своего нового помощника в то утро, когда
последний явился, чтобы приступить к работе, так как во время предыдущих
его посещений Уайт отсутствовал. Они внимательно посмотрели друг на друга,
но ни тот, ни другой не торопились с окончательными выводами, так как оба
были люди не глупые. Уайт показался Юджину занятным типом - долговязый,
жилистый, держится вызывающе; в нем угадывался бывший уличный заправила,
приобретший с годами внешнее подобие джентльмена, Юджин же произвел на
Уайта впечатление нервного, утонченного человека, типичного представителя
литературной и художественной богемы, обладающего, однако, необычайно
гибким умом и энергией, редко встречающейся у людей этой категории. В нем
чувствовалась немалая сила, но и некоторая неуравновешенность. Уайт не
сомневался, что сможет в крайнем случае выжить его из концерна, - если не
удастся сделать из него послушное орудие своей воли. Однако это будет
нелегко - Витла пользуется поддержкой Колфакса, у него установившаяся
репутация. Присутствие этого человека беспокоило Уайта. Он смотрел на него
и думал: действительно ли Колфакс передаст в его руки управление
литературным, художественным и рекламным отделами, или же он останется
попросту заведующим отделом рекламы, в качестве какового явился сюда?
Колфакс пригласил его пока только на эту должность.
- Вот рекомендую, Флорри, - сказал Колфакс, представляя Юджина. - Тот
самый, о ком я вам говорил. Витла - мистер Уайт. Уайт - мистер Витла. Вам
предстоит теперь работать вместе на благо нашего издательства. Ну, что вы
скажете друг о друге?
Юджин уже раньше отметил грубоватую фамильярность, которой Колфакс
явно бравировал. Этот человек, казалось, не имел ни малейшего понятия о
необходимости придерживаться известных рамок в житейском обиходе.
- Нет, черт меня побери! - продолжал Колфакс, ударяя кулаком правой
руки по ладони левой. - Если только я не ошибаюсь, наше дело теперь на
мази. Давайте, Уайт, пройдемся по этажам и представим его.
Уайт важной поступью направился к двери.
- С удовольствием, - сказал он.
"С этим трудно будет иметь дело", - решил он про себя.
Колфакс чувствовал себя на седьмом небе, - ему были свойственны такие
порывы; ведь, ухаживая за Юджином, он только упивался собственным величием.
Он шел впереди, крупными шагами (несмотря на свой маленький рост), и это
тоже свидетельствовало о хорошем расположении духа. Говорил он громко,
давая всем понять, что он, Хайрем Колфакс, здесь и преисполнен сил, как и
подобает хозяину такого огромного предприятия. В припадке раздражения или
когда кто-нибудь ему перечил, он способен был впадать в безудержную ярость
и визжать, как женщина, но Юджин еще не знал этого.
- Это только один из этажей, занятых типографией, - сказал Колфакс,
распахивая дверь в помещение, наполненное оглушительным грохотом гигантских
печатных машин. - Мальчик, где Додсон? Позови-ка Додсона! Скажи, чтоб шел
сюда! Додсон - старший мастер нашей типографии, - добавил он, поворачиваясь
к Юджину, когда работавший у машины ученик помчался искать своего
начальника. - Я вам говорил, кажется, что у нас тридцать таких машин.
Типография занимает еще четыре этажа.
- Да, говорили, - отозвался Юджин. - Действительно огромное
предприятие. Я только теперь начинаю понимать, как безграничны возможности
такого дела.
- Вот именно - безграничны! Все зависит от того, как у вас работает
вот это, - и Колфакс постучал пальцем по лбу Юджина. - Если вы как следует
справитесь со своим делом, а он со своим, - он повернулся к Уайту, - тогда
возможностям этого издательства и в самом деле не будет границ. Поживем -
увидим!
К ним торопливым шагом подошел Додсон, хитрый и проницательный
приспешник Уайта, и с любопытством оглядел Юджина.
- Додсон, это - мистер Витла, новый заведующий отделом рекламы. Он
должен помочь нам покрывать те непроизводительные расходы, в которые вы
меня тут вводите. Витла, это - мистер Додсон, заведующий типографией.
Юджин и Додсон пожали друг другу руки. Юджин решил, что разговаривает
с какой-то мелкой сошкой, и не уделил этому человечку никакого внимания.
Додсон обиделся в душе, но не подал и виду. Он был всецело предан Уайту и
чувствовал себя под его крылышком в полной безопасности.
Затем они прошли в наборный цех, где целая армия наборщиков возилась у
касс и линотипов. Здесь их подобострастно приветствовал маленький
толстенький мастер в зеленом полосатом фартуке, сшитом точно из матрацного
тика. Присутствие начальства явно нервировало его, и когда Юджин протянул
ему руку, он спрятал свою за спину.
- Она у меня слишком грязная, - сказал он. - Разрешите считать, что вы
ее пожали.
Снова объяснения и снова восторженные восклицания по поводу
колоссальных масштабов дела.
Затем последовал отдел распространения, начальник которого, высокий
смуглый мужчина, исподлобья оглядел Юджина, гадая про себя, какое место
этот человек займет в деле и какую позицию надо будет занять по отношению к
нему. Дома он говорил жене, что Уайт "повсюду тычет нос", и неизвестно, чем
это кончится. До него доходили слухи, будто скоро явится новый человек,
который возглавит сразу несколько отделов. Так уж не этот ли?
Наконец начался обход редакторов, с презрением наблюдавших за
триумфальным шествием администрации, так как Колфакс и Уайт в их глазах
были грубыми, неотесанными выскочками, всячески афишировавшими свое
превосходство. Колфакс любил покричать и разговаривал со всеми свысока.
Уайт был черств, злобен и недоступен никаким доводам. Редакторы в душе
ненавидели их обоих, но из повиновения не выходили. Страх потерять место
держал их в рабской покорности.
- Это мистер Марчвуд, - заметил Колфакс пренебрежительно, - редактор
"Интернейшнл Ревью". Он считает, что издает замечательный журнал, но мы в
этом далеко не уверены.
Юджину стало неприятно за Марчвуда. Тот производил впечатление
спокойного, серьезного человека, знающего свое дело.
- Очевидно, качество журнала определяется у вас только числом
подписчиков, - просто отозвался тот, угадывая в улыбке Юджина сочувствие.
- И только, и только!
- Возможно, что и так, - вставил Юджин. - Но было бы неплохо приучить
публику читать хорошие вещи так же охотно, как она читает всякую дрянь.
Попытаться во всяком случае стоило бы.
Мистер Марчвуд улыбнулся. В этой атмосфере злобной придирчивости слова
Юджина прозвучали дружеским участием.
- Да, предприятие у вас большое, - сказал Юджин, когда они наконец
вернулись в кабинет президента. - Так разрешите мне приступить к работе, и
посмотрим, что удастся сделать.
- Желаю удачи, дорогой! Всяческих успехов! - провозгласил Колфакс. - Я
возлагаю на вас большие надежды, вы это знаете.
- Только не слишком большие, - возразил Юджин. - Не забывайте, что я
один, а дело огромное.
- Знаю, знаю! Но именно этот один мне и нужен - один, поняли?
- Понял, понял, - рассмеялся Юджин. - Не унывайте! Я уверен, что мы
кое-чего добьемся.
- Замечательный парень! - сказал Колфакс Уайту, когда Юджин ушел. - Он
сделан из настоящего теста - запомните мои слова, на него можно положиться.
У него голова на месте. Ну, Флорри, если только я не ошибаюсь, теперь у нас
пойдет работа.
Уайт улыбнулся угрюмо, чуть цинично. Он далеко не был в этом уверен.
Новичок, возможно, и дельный малый, но что-то уж чересчур независим, в нем
слишком сильно сказывается художник. Такой не может быть надежным,
преданным работником. Он, конечно, не побежит к нему, Уайту, за советом и,
надо ожидать, наделает ошибок. Зарвется. Что же ему пока предпринять, чтобы
отразить это покушение на его власть? Развенчать молодца? Разумеется!
Впрочем, нечего беспокоиться. Он непременно наделает ошибок. Уайт был
уверен в этом.
Первые дни после их вторичного возвращения в Нью-Йорк были для Анджелы
исполнены радостных надежд. Как это непохоже на ее возвращение сюда к
больному мужу, к жизни без всяких перспектив, после семи месяцев тоскливого
одиночества! Забыв о прежних сомнениях, она рисовала себе блестящее
будущее, видное положение в обществе, достаток. Юджин стал теперь важной
персоной. Карьера его совершенно ясно определилась и почти не вызывала
опасений. У них были изрядные сбережения в банке. Общая сумма их ценных
бумах, дававших в среднем около семи процентов дохода, составляла капитал в
тридцать тысяч долларов. Были у них и два земельных участка в Монтклере
размером двести футов на двести, стоимость которых, по слухам, все
возрастала. Юджин оценивал их приблизительно в шесть тысяч долларов. Он
поговаривал о том, чтобы в дальнейшем вкладывать сбережения в бумаги,
приносящие более высокий процент, или поместить их в какое-нибудь надежное
коммерческое предприятие. А когда - немного погодя - наступит подходящий
момент, он, вероятно, бросит издательское дело и вернется к своему
искусству. Возможность эта с каждым днем становилась все реальнее.
Квартира-студия, которую они выбрали себе в Нью-Йорке, находилась в
новом, роскошно отделанном доме на Риверсайд-Драйв близ Семьдесят девятой
улицы, где Юджин давно мечтал поселиться, - дом этот был специально
приспособлен под студии. Риверсайд-Драйв - район всевозможных выставок (и
всеете с тем одна из главных артерий города), с его атмосферой
аристократического парка, с великолепной панорамой величавого Гудзона и
изумительными закатами - всегда манил к себе Юджина. Когда он впервые
приехал в Нью-Йорк, для него было наслаждением бродить здесь, наблюдая
поток элегантных экипажей, кативших по направлению к могиле Гранта. Сколько
раз, бывало, сидел он днем на этой самой скамье - или чуть подальше - и
смотрел, как беззаботные всадники и амазонки веселыми кавалькадами
проносились мимо, раскланивались со знакомыми, снисходительно и свысока
разговаривали со сторожами и метельщиками парка и лениво любовались рекой.
Каким недоступным представлялся ему этот мир! Только миллионеры могут жить
в нем, думал Юджин, - так мало понимал он тогда, к каким неожиданностям
приводят финансовые махинации. Эти элегантные мужчины в рединготах и
бриджах, эти грациозные женщины в черных шляпках, в длинных черных
амазонках и желтых перчатках, с изящными короткими хлыстиками, больше
похожими на тросточки, - восхищали его. В те времена ему представлялось,
что прогулки в парке верхом - привилегия высшей знати.
Много воды утекло с тех пор и многое успел Юджин узнать, но эта улица
по-прежнему казалась ему средоточием элегантности и роскоши столичной
жизни, и именно здесь ему хотелось жить. После долгих обсуждений Анджела
была уполномочена приступить к поискам квартиры в девять - одиннадцать
комнат, с двумя или более ванными, стоимостью от трех до трех с половиной
тысяч в год. И действительно ей попалась превосходная квартира из девяти
комнат с двумя ванными, с прекрасной студией - сорок футов на двадцать два
и восемнадцать футов в высоту - за три тысячи двести долларов, - плата не
слишком высокая при тех средствах, которыми они теперь располагали. Комнаты
были прекрасно отделаны старым английским дубом с резьбой в стиле XV века.
Что же касается обивки стен, то это оставлялось на усмотрение съемщика, к
его услугам было все, что он пожелает, - гобелены, шелк и прочее.
Юджин выбрал для своей студии зеленовато-коричневые гобелены, на
которых были изображены старинные рейнские замки, а для остальных комнат -
голубые или коричневые шелка. Он осуществил также свою давнишнюю мечту,
приобретя большое распятие темного дуба с фигурой истекающего кровью
Христа, которое поставил в углу, между двух гигантских восковых свечей в
высоких массивных канделябрах. Когда зажигали свечи, погасив все другие
огни, их колеблющийся свет придавал веселому сборищу гостей своеобразное
очарование. Один угол занимал огромный рояль старого английского дуба, а
рядом с ним стоял великолепный нотный шкафчик французской работы. В студии
были стулья с высокими резными спинками, резной мольберт, на котором стояла
одна из лучших картин Юджина, а на черном мраморном пьедестале красовался
желтый бюст Нерона, похотливое лицо которого, с явными признаками
вырождения, злобно улыбалось миру. Комнату освещали два золоченых
канделябра на северной стене в одиннадцать рожков каждый.
Из широких двойных окон во всю вышину стен открывался вид на запад -
на Гудзон. Одно из них выходило на каменный балкончик, где помещались
четыре стула и откуда, с высоты девяти этажей, можно было любоваться
набережной. Летом над балкончиком натягивался тент. По ту сторону спокойных
вод реки торчали трубы и высилась громада какого-то завода, на рейде всегда
стояли суда - военные корабли, грузовые пароходы и парусники, а вверх и
вниз по течению сновали взад и вперед бесчисленные мелкие суденышки, за
которыми так приятно было следить взглядом и в ясную и в пасмурную погоду.
Это была прелестная, хорошо отделанная квартира, и мебель, которую они
привезли с собой из Филадельфии, почти вся отлично с ней гармонировала. В
эту тихую гавань и причалили они, чтобы насладиться плодами долгой борьбы и
относительной победы, приближавшей их наконец к желанной цели - к прочному
и нерушимому достатку, которого не могли бы поколебать самые тяжелые удары
судьбы.
Юджин был счастлив, что добился для себя и для Анджелы той роскоши,
комфорта и видного положения, о которых он так долго мечтал. Многие из нас
отчетливо представляют себе в мечтах убранство замка, который они
когда-нибудь построят, но редко кому выпадает счастье увидеть эти мечты
осуществленными. Мы с большим вкусом и знанием дела выбираем картины, и
занавеси, и слуг. И вот для Юджина это стало реальностью.
Дела издательства во всем, что касалось рекламы, производства и сбыта,
вовсе не находились в таком печальном положении, чтобы с помощью такта,
деловой сметки и усердной работы нельзя было надеяться их поправить. С
приходом Флоренса Уайта в коммерческой и финансовой стороне дела наметился
поворот к лучшему. Правда, Уайт не имел представления о том, что такое
злободневная статья, интересная книга или ходкое художественное издание, но
он обнаруживал исключительную сметливость, когда речь шла о производстве,
снабжении, сбыте и умелом руководстве рабочей силой с точки зрения ее
стоимости и эффективности; это и сделало его влиятельным человеком и