Иванова Юлия. Дремучие двери

становился в ее глазах просто Кравченко, она охладевала и уже радовалась,
что тело вновь обретает свободу. Антон был очень одинок в Москве, несмотря
на фантастическую свою популярность, в ее к нему отношении появилось нечто
материнское, тем более что свекровь окончательно узурпировала Филиппа,
нещадно его баловала. Раздражение против свекрови распространялось и на
сына, его место все более занимал Антон, которого хотелось воспитывать и
опекать.
Он читал ей свои басни про разных зверюшек - она слушала с
удовольствием и советовала начать всерьез писать для детей. Но странно - чем
теплее она относилась к Антону-человеку, тем холоднее отзывалось тело на его
прикосновения. Яна ликовала, предвкушая свободу, но разбуженная
чувственность давала о себе знать, - однажды Кравченко, приревновав ее без
основания, едва не отлупил. Обретая душевную близость с Яной, он терял ее
тело. Антон инстинктивно понял это и выбрал второе. Эпоха искренности
кончилась, Кравченко перестал быть Кравченко, перестал быть Кольчугиным, но
и Денисом он уже не был. Он затеял новую любовную игру с переодеваниями,
перевоплощениями, со сменами декораций, проявляя не только незаурядное
актерское, но и режиссерское, литературное и живописное дарование, он будил
ее воображение, заставляя участвовать в этих экзотически-эротических
спектаклях в своей малогабаритной квартире. Яна поначалу отбивалась, но
постепенно втянулась, увлеклась, слишком поздно заметив новую искусную
кравченковскую ловушку. Чтобы опять поработить ее, вернуть утраченную было
власть.
- Павка! Павлик, - посмеивался с любовью зал. Великий актер Кравченко
мстил ей за этого придуманного Павку, погубившего его дар, карьеру.
Обреченный навеки оставаться Кольчугиным в глазах публики, он гениально
менял маски, преображался в любовных играх с нею и ликовал, когда и она,
переставая быть собой, чувствуя, что теряет рассудок, испытывала наиболее
острое наслаждение. Их роман мог бы, наверное, послужить темой для
докторской диссертации какого-либо фрейдиста, психиатра и сексолога. Денис-
Яна-Антон. Она увязала все глубже в этом бермудском треугольнике.
Чем прекраснее и благополучнее становилась ее тогдашняя жизнь -
популярность, достаток, благополучная по нынешним меркам семья, бомонд,
любовник, премьеры, просмотры, вечеринки, семинары в Репине и Болшево - все
это было у нее, как и у многих других в годы застоя, - советская власть
досаждала разве что очередями да цензурой. Но чем благополучнее становилась
жизнь, тем тошнее ей становилось. Полноценная творческая, деловая,
материальная и чувственная жизнь - как скажут в начале девяностых -
вожделенный набор состоявшейся судьбы, успеха - все это у нее было в
семидесятых, и именно тогда она это уже люто ненавидела.
У кого она тогда была в рабстве? У Дениса? У Антона? У себя самой? Она
не умела жить иначе, не могла да и, наверное, не хотела, она добросовестно
пыталась жить "на полную катушку", но ничего не получалось. И когда она
мчалась куда-то на тогда еще новеньком "жигуленке" - в Останкино, на
Мосфильм, к Антону или домой, разыскивала по дружкам пропавшего Филиппа, все
чаще возникало у нее жгучее желание врезаться на скорости в какой-либо столб
и разом избавиться ото всех этих рабств - машинка, всевозможное начальство,
дом, быт, муж, сын, любовник, свекровь. И более всего она сама, загнавшая
себя во все эти рабства... Пожирающие ее разум, талант, плоть, время, душу,
всю ее жизнь... Сам процесс бытия представлялся ей невидимым монстром с
десятками щупальцев-присосков - слова, прикосновения, клавиши машинки,
телефонные звонки - она физически ощущала, как утекают в эти присоски ее
силы, энергия, время, жизнь. Будто машинка печатает кровью, кровью пахнут
поцелуи Антона, рукопожатия в Доме Кино, заключения худсовета и мучительное
ожидание возвращения неизвестно где шляющегося Филиппа - пытка вроде
средневековой дыбы.
- Он уже взрослый и нравится девочкам, - отметала ее ночные страхи
свекровь, переворачиваясь на другой бок. "Куда он денется? - сонно
отмахивался и Денис, - Спи, не валяй дурака". А ей казалось, что стрелка
старинных часов в спальне пульсирует не на циферблате, а у нее в грудной
клетке, среди нервов, аорты, сосудов. И когда, наконец, Филипп появлялся под
утро как ни в чем не бывало и она влепляла ему традиционную оплеуху, а он
был непробиваемый, как отец, и румяный, как она в его годы, - она забывалась
в полном изнеможении и молилась обо всех своих монстрах. Филипп еще что-то
жевал из холодильника, плескался в ванной, мурлыкал, и она была счастлива,
что этот людоед, пожирающий ее вместе с котлетами, не погиб от рук шпаны,
как ей мерещилось, или под машиной, а будет еще долго вместе со всей
компанией терзать ее, пока не сожрет окончательно.
Самым ужасным была полная невозможность что-либо изменить в этом
многоликом рабстве, называемом полноценной благополучной жизнью. Весь мир
играл в эти игры, привычно-скучные, или азартные, рискованные, находил в них
смысл, выигрывал или проигрывал и, похоже, ухитрялся ими наслаждаться. Ей
пожаловаться было некому, разве что "лишним людям", которых они проходили в
школе. Эти бы, может, и поняли. Окружающие - вряд ли. А может, они тоже
притворяются? - думалось иногда Иоанне, - Скучают и мучаются у игральных
автоматов просто потому, что нельзя встать и уйти? Все вокруг были в рабстве
- карьеристы, работоголики, чиновники, партийцы, вынужденные часами слушать
какого-либо полуживого старца. Сам этот несчастный старик, в муках
перемалывающий искусственной челюстью груды мертвых слов вместо того, чтобы
играть где-нибудь на лужайке с внуками. Рабы-бабники, алкоголики, меломаны,
гурманы, наркоманы, картежники, коллекционеры, модницы, спортсмены и
энтузиасты подледного лова, часами коченеющие над прорубью, чтобы поймать
какую-нибудь несчастную рыбешку.
Господи, кто безумен - она или они, не желающие замечать своего
безумия? - Это жизнь, - думала она, - все так живут, жизнь есть рабство у
своих амбиций, желаний и обязанностей и, наверное, мое открытие банально.
Люди просят у Бога спасения от болезни, опасности... У меня все хорошо, но
хочется кричать! Господи, спаси меня! От чего?
Ответа не было. Всякие там прекрасные слова о служении ближним навевали
еще большую тоску и скуку. Ближние - те же монстры. Она вспоминала жуткий
фильм о прекрасной чистой девушке, которая пустила в свой дом калек и нищих,
которые напились и надругались над ней. Так что же? Неужели только на
скорости в столб, когда станет совсем невмоготу? "Спаси меня, Господи!" -
по-детски молилась она, - Почему так тошно? Если получаешь удовольствие,
почему бы не продаться в рабство? - так думают многие. Рабство у идолов,
рабство у желаний. Но почему это рабство, это право выбора своего игрального
автомата, к которому присохнешь и будешь служить, как последняя рабыня -
почему мир называет это свободой?
Потом, спустя годы, одни из них будут бороться за возможность
удесятерить число автоматов и вкалывать по-черному, зарабатывая на жетоны,
другие - разделят комнату, растащат по углам автоматы и все разрушат,
продолжая играть на пепелище. Но это потом, а пока что терзаемая многоруким
монстром Яна мечтала о выходе из игры. Но выхода, похоже, не было. Выйти
означало "не быть". Мысль о спасительном бетонном столбе постепенно
переставала пугать.
Душа кричит о помощи, когда больна и в опасности. У меня все хорошо, но
душа кричит о помощи... значит, я больна и в опасности, - молилась она, -
Спаси меня, Господи...

ПРЕДДВЕРИЕ 41

"Завершив освобождение родной земли от гитлеровской нечисти, Красная
Армия помогает теперь народам Польши, Югославии, Чехословакии разорвать цепи
фашистского рабства и восстановить их свободу и независимость". /И.Сталин/
"Теперь, когда Отечественная война идет к победоносному концу, во всем
величии встает историческая роль советского народа. Ныне все признают, что
советский народ своей самоотверженной борьбой спас цивилизацию Европы от
фашистских погромщиков. В этом великая заслуга Советского народа перед
историей человечества". /И.Сталин/
"Народы СССР уважают права и независимость народов зарубежных стран и
всегда проявляли готовность жить в мире и дружбе с соседними государствами.
В этом надо видеть основу растущих и крепнущих связей нашего государства со
свободолюбивыми народами". /И.Сталин/
"Голос Америки передал, что умер убийца Троцкого. Отсидел двадцать лет,
получил Героя Советского Союза, пожил у нас недолго, а умер на Кубе. Это
было по вашему указанию?
- Конечно. Троцкий перед смертью сказал о Сталине: "Он и здесь меня
нашел". /Молотов - Чуеву/
Сталин спросил у метеорологов, какой у них процент точности прогнозов.
"Сорок процентов, товарищ Сталин". - А вы говорите наоборот, и тогда у вас
будет шестьдесят процентов".
В.Бережков, личный переводчик И.Сталин:
"Надо признать, что при всех своих отвратительных качествах Сталин
обладал способностью очаровывать собеседников. Он, несомненно, был большой
актер и мог создать образ обаятельного, скромного, даже простенького
человека.
В первые недели войны, когда казалось, что Советский Союз вот-вот
рухнет, все высокопоставленные иностранные посетители, начиная с Гарри
Гопкинса, были настроены весьма пессимистически. А уезжали из Москвы в
полной уверенности, что Россия будет сражаться и в конечном итоге победит. А
ведь положение у нас было действительно катастрофическое. Враг неотвратимо
двигался на Восток. Чуть ли не каждую ночь приходилось прятаться в
бомбоубежищах. Что же побуждало Гопкинса, Гарримана, Бивербрука и других
опытных и скептически настроенных политиканов менять свою точку зрения?
Только беседы со Сталиным.
Несмотря на казавшуюся безнадежной ситуацию, он умел создать атмосферу
непринужденности, спокойствия. В кабинет, где царила тишина, едва доносился
перезвон кремлевских курантов. Сам "хозяин" излучал благожелательность,
неторопливую обстоятельность, уверенность. Казалось, ничего драматического
не происходит за стенами этой комнаты, ничто его не тревожит. У него масса
времени, он готов вести беседу хоть всю ночь. И это подкупало.
Его собеседники не подозревали, что уже принимаются меры к эвакуации
Москвы, минируются мосты и правительственные здания, что создан подпольный
обком столицы, а его будущим работникам выданы паспорта на вымышленные
имена, что казавшийся им таким беззаботным хозяин кремлевского кабинета
прикидывает различные варианты на случай спешного выезда правительства в
надежное место.
После войны он в минуту откровения сам признался, что положение было
отчаянным. Но сейчас умело скрывает это за любезной улыбкой и внешней
невозмутимостью.
Говоря о нуждах Красной Армии и промышленности, Сталин называет не
только конкретную военную продукцию, оружие, но и запрашивает оборудование
для предприятий, целые заводы.
Поначалу собеседники недоумевают: их военные эксперты утверждают, что
советское сопротивление рухнет в ближайшие четыре-пять недель. О каком же
строительстве новых заводов может идти речь? Даже оружие посылать русским
рискованно - как бы оно не попало в руки немцев.
Но если Сталин просит заводы, значит, он что-то знает, о чем не ведают
ни эксперты, ни сами политики. И как понимать олимпийское спокойствие
Сталина и его заявление Гопкинсу, что если американцы пришлют алюминий, СССР
будет воевать хоть четыре года? Несомненно, Сталину виднее, как обстоят тут
дела! И вот Гопкинс, Бивербрук, Гарриман заверяют Рузвельта и Черчилля, что
Советский Союз выстоит и что есть смысл приступить к организации военных
поставок стойкому союзнику. Сталин блефовал, но по счастью, оказался прав.
Так же как и тогда, когда после посещения британским министром иностранных
дел Энтони Иденом подмосковного фронта во второй половине декабря 1941 года,
заявил:
- Русские были два раза в Берлине, будут в третий раз...
"... Сталин на протяжении нескольких военных лет время от времени
донимал маршала вопросом: почему его не арестовали в 1937 году? Не успевал
тот раскрыть рот, как Сталин строго приказывал: "Можете идти!" И так
повторялось до конца войны. Жена маршала после каждого подобного случая
готовила ему узелок с теплыми вещами и сухарями, ожидая, что ее супруг вот-
вот угодит в Сибирь. Настал день Победы. Сталин, окруженный военачальниками,
произносит речь...
- Были у нас и тяжелые времена, и радостные победы, но мы всегда умели
пошутить. Неправда ли, маршал...
И он обращается к злополучному объекту своих "шуток". /В.Бережков/
"... внутри его виделось что-то черное..."
Кто же они, шутники всех времен и народов, что дерзнут "раздавить на
троих" великую тысячелетнюю страну, собранную самоотверженным трудом и
кровью многих поколений, благословенную Небом?... "Не страну, а
вселенную"...
И другие - промолчавшие, отсидевшиеся?
"Мы ответственны не только за то, что делаем, но и за то, что не
делаем"! /Мольер/
"Нам кажется чудом, что из необъятных советских степей встают все новые
массы людей и техники, как будто какой-то великий волшебник лепит из
уральской глины в любом количестве большевистских людей и технику".
/"Дас шварце копф", 1943г/
"Когда-нибудь спросят: - А что вы, собственно, можете предъявить? И
никакие связи не помогут сделать ножку маленькой, душу - большой и сердце
справедливым..". /из фильма "Золушка"/
"Кто стреляет в свое прошлое из пистолета, тот стреляет в свое будущее
из пушки". /Премудрость/.
"Выдержал наш строй, партия, народы наши и, прежде всего, русский
народ, который Сталин назвал наиболее выдающейся нацией из всех наций,
входящих в состав Советского Союза. И в этом не было проявления
великодержавного шовинизма, а была историческая правда. Кто-кто, а Сталин
разбирался в национальном вопросе. И правильно назвал русский народ той
решающей силой, которая сломала хребет фашизму. Сталин, как никто, понимал
великое историческое предназначение и тяжелую миссию русского народа. То, о
чем писал Достоевский, - что ко всемирному всечеловеческому объединению
народов сердце русское может быть более других предназначено...
- Маршал Голованов мне говорил, что не встречал человека, который бы
больше болел за русский народ, чем Сталин...
- Мне наши полководцы рассказывали, что Сталин перед сражением,
напутствуя, обычно говорил: "Ну, дай Бог!" или "Ну, помогай Господь!" А
писатель Владимир Солоухин, служивший во время войны в Кремле, рассказывал:
"Выходит на крыльцо Иосиф Виссарионович. По левую руку - патриарх Алексий,
по правую - ..." - "Наверное, Молотов?" - спросил я. "Митрополит Крутицкий и
Коломенский, - не моргнув, ответил Владимир Алексеевич, - А что ты смеешься?
0н попов уважал. Сказывалось семинарское образование..." /Молотов - Чуев/


СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

Убежав от Вампирии - отделившись, оградившись и укрепившись, Иосиф
начал расшатывать остатки ее изнутри, лишая фундамента, притягательности. О,
если бы "инженеры человеческих душ" по-настоящему помогали ему в этом
великом Божьем деле конструирования новой действительности, умножения жатвы
Господней! А не мечтали в абсолютном своем большинстве с "кукишем в кармане"
о "загнивающем Западе".
Но так или иначе, удалось освободить у народа колоссальный внутренний
резерв сил духовных и творческих, освободив его из-под власти дурной
материи, служения Мамоне. Пусть они не славили Творца напрямую, но зато на
каждом шагу ниспровергали и развенчивали Вампирию, тем самым ослабляя
царство тьмы и косвенно работая Творцу на Замысел. И сейчас весь культурный
пласт того времени продолжает работать на Дело Божие - восстановление
Богочеловечества, на сопротивление "демократической" Вампирии.
Иосиф очень быстро разочаровался в классовом подходе и понял, что раб,
пролетарий - всего лишь вывернутый наизнанку господин. И время от времени в
эпохи революций они просто меняются местами. Он внутренне вернулся к
религиозным истокам бытия, а может, и не уходил от них. Просто по разным
причинам не мог сразу об этом объявить во всеуслышание. Он просто стал
действовать, опираясь не на национальные и не на "общечеловеческие"
ценности, даже не на марксистские /хоть и умело использовал при случае любые
догмы/, на духовные. Он развивал в народе чувство ДОЛГА, предусмотренное
ЗАМЫСЛОМ. ДОЛГ - то, что взято у Отца и что должно вернуть безвозмездно
через служение Делу умножения жатвы Господней. Служение людям в высоком
смысле слова - освобождение человечества от власти дурной количественной
бесконечности Мамоны.
"Что с вами будет без меня, если война? - спрашивал он уже после войны,
- Вы не интересуетесь военным делом. Никто не интересуется, не знает
военного дела. Что с вами будет? Империалисты вас передушат". /Молотов/
"Вольский писал Сталину примерно следующее. Дорогой товарищ Сталин,
считаю своим долгом сообщить вам, что я не верю в успех предстоящего
наступления. У нас недостаточно сил и средств для него. Я убежден, что мы не
сумеем прорвать немецкую оборону и выполнить поставленную перед нами
задачу. Что вся эта операция может закончиться катастрофой, что такая
катастрофа вызовет неисчислимые последствия, принесет нам потери, вредно
отразится на всем положении страны, и немцы после этого смогут оказаться не
только на Волге, но и за Волгой...
Сталин закончил обсуждение вопроса, которым они занимались, поднял на
меня глаза и спросил:
- Ну, что вы скажете об этом письме, товарищ Василевский?
Я сказал, что поражен этим письмом.
- А что вы думаете насчет предстоящих действий после того, как прочли
это письмо?
Я ответил, что... наступление надо начинать в установленные сроки, по
моему глубокому убеждению, оно увенчается успехом.
- А как вы объясняете это письмо?
- Я сказал, что не могу объяснить это письмо.
- Как вы оцениваете автора этого письма?
- Я ответил, что считаю Вольского отличным командиром корпуса,
способным выполнить возложенное на него задание.
- А теперь, после этого письма? - спросил Сталин, - Можно ли его
оставить на корпусе, по вашему мнению?
Я несколько секунд думал над этим, потом сказал, что я лично считаю
невозможным снимать командира корпуса накануне наступления и считаю
правильным оставить Вольского на его должности, но, конечно, с ним
необходимо говорить.
Через некоторое время Вольского нашли.
Сталин взял трубку.
- Здравствуйте, Вольский. Я прочел ваше письмо. Я никому его не
показывал, о нем никто не знает. Я думаю, что вы неправильно оцениваете наши
и свои возможности. Я уверен, что вы справитесь с возложенными на вас
задачами и сделаете все, чтобы ваш корпус выполнил все и добился успеха.
Готовы ли вы сделать все, от вас зависящее, чтобы выполнить поставленную
перед вами задачу?
Очевидно, последовал ответ, что готов.
Тогда Сталин сказал:
- Я верю в то, что вы выполните вашу задачу, товарищ Вольский. Желаю
вам успеха.
Он говорил все это абсолютно спокойно, с полной выдержкой, я бы сказал
даже, что говорил он с Вольским мягко.
Надо сказать, что я видел Сталина в разных видах и, не преувеличивая,
могу сказать, что знаю его вдоль и попе
рек. И если говорить о людях, которые натерпелись от него, то я
натерпелся от него как никто. Но надо сказать правду, что бывал и таким,
каким был в этом случае.
После того, как он кончил разговор, он сказал, что я могу отправиться
на фронт.
Вольский действовал решительно и удачно, полностью выполнил свою
задачу. Когда оба фронта соединились в районе Калача, через день или два
после соединения я впервые вновь увидел Вольского.
Я был еще на Юго-Западном фронте и докладывал Сталину о соединении
фронтов и об организации внутреннего и внешнего фронта окружения. При этом
докладе он спросил меня, как действовал Вольский и его корпус. Я сказал так,
как оно было, что корпус Вольского и его командир действовали отлично.
- Вот что, товарищ Василевский, - сказал Сталин, - раз так, то я прошу
вас найти там, на фронте, хоть что-нибудь пока, чтобы немедленно от моего
имени наградить Вольского. Передайте ему мою благодарность, наградите его от
моего имени и дайте понять, что другие награды ему и другим - впереди.
После этого звонка я подумал: чем же наградить Вольского? У меня был
трофейный немецкий "вальтер", и я приказал там же, на месте, прикрепить к
нему дощечку с соответствующей надписью, и когда мы встретились с Вольским,
я поздравил его с успехом, поблагодарил за хорошие действия, передал ему
слова Сталина и от его имени этот пистолет. Мы стояли с Вольским, смотрели
друг на друга, и с ним было такое потрясение, что этот человек в моем
присутствии зарыдал, как ребенок". /Из беседы К.Симонова с маршалом
Василевским/
"25 февраля 1943 года из Ульяновска в Кремль Сталину патриарший
местоблюститель митрополит Сергий написал: "Верующие в желании помочь
Красной Армии охотно откликнулись на мой призыв: собрать средства на
постройку танковой колонны имени Дмитрия Донского. Всего собрано около
6000000 рублей и, кроме того, большое количество золотых и серебряных вещей.
Примите эти средства как дар от духовенства и верующих русской православной
церкви в день юбилея Красной Армии. Ответ Сталина Сергию был направлен в тот
же день: "Прошу передать православному духовенству и верующим, собравшим
6000000 рублей, золотые и серебряные вещи на строительство танковой колонны
имени Дмитрия Донского, мой искренний привет и благодарность Красной Армии".
Прямо с дачи Карпов связался по телефону с митрополитом Сергием и
сообщил, что правительство СССР готово принять его вместе с митрополитами
Алексием и Николаем.
Через два часа Сталин принял их в Кремле. На беседе, кроме Карпова,
присутствовал В.М.Молотов. Сталин начал беседу с того, что высоко
отозвался о патриотической деятельности православной церкви, отметил и тот
факт, что с фронта поступает немало писем с одобрением такой позиции
духовенства и верующих. Затем поинтересовался проблемами церкви.
Митрополит Сергий отметил, что главная проблема - это вопрос о
патриархе, подчеркнув ненормальность ситуации, когда 18 лет не занимается
этот высший пост, а также длительное время отсутствует Синод. Все это,
заключил Сергий, ставит как первоочередную задачу скорейшее проведение
Поместного Собора. Сталин одобрительно отозвался о проведении Собора.
Спросил, как будет называться патриарх, когда может быть созван Собор, нужна
ли помощь правительства с транспортом, доставкой участников, размещением.
Предложил финансовую поддержку.
Сергий высказался, чтобы патриарх назывался Московский и всея Руси, а
не всей Руси, как было при Тихоне. Сталин согласился с этим. Затем Сергий
сказал, что для подготовки Собора потребуется никак не менее месяца: время
военное, а собрать необходимо всех епископов, существуют трудности в
передвижении по стране и т.д. Финансовую помощь Сергий отклонил.
Когда Сергий затронул вопрос о сроках, необходимых для подготовки
Собора, Сталин спросил: "Нельзя ли проявить большевистские темпы?"
Обратившись к Карпову, попросил помочь руководству церкви с быстрейшим
приездом епископов на Собор, привлечь для этого авиацию, другой транспорт.
Карпов заверил Сталина, что вся необходимая работа будет проведена и Собор
можно открыть через три-четыре дня. Тут же Сталин и митрополиты договорились
назначить открытие Собора на 8 сентября.
Следующий вопрос, который поднял Сергий, был о кадрах
священнослужителей. Поделившись трудностями их подготовки, когда перестали
существовать духовные школы, семинарии, академии, он сказал, что было бы
неплохо открыть несколько епархиальных библейских курсов. Сталин согласился
с этим и предложил открыть не курсы, а духовные академии и училища. На это
Сергий и митрополит Алексий ответили, что на открытие академий и училищ пока
у церкви денег нет. Выслушав, Сталин сказал: "Как хотите, но правительство
не будет возражать и против открытия семинарий и академий".
Затем Сергий обратился к Сталину по поводу необходимости издания
ежемесячного церковного журнала, а также дополнительного открытия приходов в
епархиях, отметив, что их осталось недостаточно для удовлетворения нужд
верующих. В этой связи он сказал, что желательно наделить властью по решению
этих вопросов местные Советы и епархиальные управления. Сталин заявил, что
препятствий не будет.
Патриарший местоблюститель коснулся и такой проблемы, как освобождение
архиереев, духовенства, находящихся в ссылках, лагерях, тюрьмах, а также о
возможности нести службу, свободно передвигаться по стране тем священникам,
которые отбыли наказания в местах лишения свободы. Сталин предложил Карпову
изучить этот вопрос, а Сергию подготовить список священников, находившихся в
заключении. Сергий особо остановился на важности открытия в епархиях свечных
заводов, мастерских по изготовлению церковной утвари И.Сталин не возражал.
Он заверил, что церковь вполне может рассчитывать на помощь СНК СССР.
Митрополит Сергий выразил просьбу о передаче церкви игуменского корпуса в
Новодевичьем монастыре в Москве для размещения патриархии. Была высказана и
просьба помочь с транспортом. Что же касается продуктов, то они просят не
беспокоиться: все необходимое можно купить на рынке.
Сталин ответил, что... старый игуменский корпус мало подходит под
размещение патриархии: в нем сыро, холодно, темновато. Поэтому
правительство, обдумав все это, пришло к выводу предоставить церкви другое
помещение, в которое можно въезжать хоть завтра. Это резиденция бывшего
германского посла Шулленбурга в Чистом переулке со всей мебелью. "Здание
наше, советское", - специально оговорил Сталин". /Свидетельствует М.Лобанов/


* * *


Душа кричит о помощи, когда больна и в опасности. У меня все хорошо, но
душа кричит о помощи, значит, я больна и в опасности, - молилась она - Спаси