Иванова Юлия. Дремучие двери

революции, репрессированного в конце двадцатых, потом ссылка, долгожданное
разрешение на сельский приход, оккупация... После войны - возвращение в
Москву и даже орден - за то, что в церковном подвале скрывались в течение
нескольких месяцев коммунисты, раненые, евреи - все, кому грозила опасность.
Двух сыновей /Глебова отца и дядю Женю/ он воспитал в лояльности к советской
власти и искренне исповедывал свой особый "христианский коммунизм" как
земное устроение бытия.
Отец Глеба, иконописец и реставратор, умер рано, благословив сына
продолжить свое дело, а дядя Женя, которого образованная матушка обучила
нескольким языкам, пошел по сугубо мирской стезе - преподавал в школе, давал
частные уроки, делал переводы в научном издательстве. Скопив деньги,
осуществил давнюю мечту - купил дом в Подмосковье, чтобы дружно, всей семьей
трудиться на земле... Но дружно не получилось - семья у дяди Жени, хоть и
многочисленная /дети с мужьями, женами и внуками/ была, по выражению Вари,
"бесноватая". И в городе у них старику не было покоя, а на даче и вовсе
непрерывные склоки - из-за комнат, грядок, кто где вскопал и кто сколько
сорвал... Еще пока была жива хозяйка, держалось кое-как, а после - чуть не
драки. Тут племянник и предложил - будем жить, ухаживать за участком и
домом, платить сколько надо за аренду, а деньги эти чтоб дядя Женя поделил
между своими переругавшимися домочадцами, - пусть они на них снимают себе
дачи кто на Юге, кто в Подмосковье, кто в Прибалтике - кому где угодно.
Подробности Яна узнает потом, а пока, с ксероксом под мышкой, который
сунул ей Ганя, чтоб почитала перед сном /Соловьев, "Духовные основы жизни"/
Яна заявилась к старику, который не просто ждал ее, а за накрытым столом.
- Садитесь, Яночка, вы, наверное, не приучены к постам, а меня по
немощи благословили молочное - сыр вот, масло мажьте, не стесняйтесь. Вино
вот свое, домашнее - видели, у меня виноград растет? Мелкий, правда, но
настоящий, никаких морозов не боится. Ну, со знакомством.
Он размашисто перекрестился, перекрестилась и Иоанна. Какой славный
дед! Отхлебнула из рюмки. Вино было сказочное, совсем как в сказочной стране
Абхазии. Даже слабый запах "Изабеллы".
Она вдруг ощутит зверский голод и начнет молотить бутерброды - старик
едва успевал намазывать. Было очень стыдно, но она ничего не могла с собой
поделать. У нее всегда от волнений просыпался волчий аппетит.
Выпили по второй.
- А я вас совсем иначе представлял. Эдакой бандершей в три обхвата,
Сонькой Золотой ручкой. Вам-то этот мир откуда знаком? Жаргон их, нравы, вся
эта братва - откуда это пошло?
Яна рассказала о своих поездках в колонии, про поразивший ее урок
чтения в колонии строгого режима, когда совершенно жуткие с виду громилы по-
детски подсказывали друг другу, шалили, прилежно выводили по складам: "мама
мыла раму", "баба ела кашу", а потом один потянулся, хохотнул сипло, обнажив
один-единственный зуб: "Щас бы бабу!.."
Дядя Женя засмеялся.
Ну и в судах сидела на процессах, с делами знакомилась, с заключенными.
Они, как правило, охотно идут на контакт...
Да, у вас здорово закручено, и глубоко... На самом высоком уровне, я
вам скажу. Я ведь люблю детективы, на языке читаю, избалован, можно сказать.
А вас всегда смотрю с удовольствием.
- Ну спасибо, - Яна схватила еще бутерброд.
- Нет, я серьезно. Ешьте, ешьте... А главное... Как вы прекрасно знаете
дно... Дно человеческой души. Этих демонов в каждом...
- Ну, демоны в каждом - это от режиссера. Моего супруга и соавтора, -
сказала Яна, - Это он их разводит. Кто кур, кто демонов.
- Думаю, вы их тоже чувствуете, - настаивал дед, - И вы их жалеете.
- Демонов?
- Нет, людей, которые им поддаются. И правильно. Мир у вас такой
страшный, жестокий - это я вам объективно, как зритель говорю. Повсюду их
власть бесовская губит людей... А этот ваш мальчик, Павка... Муровец это,
от... Я так понимаю, - продолжатель Корчагина... - тот ведь тоже трагическая
фигура, мученик... И этот - один против зла. Жалко его, в жизни такие
погибают... Но Господь - с ними. Это вы очень убедительно показываете...
- Знаете, а я об этом как-то даже не думала...
- Вот видите, не думали, а вышло так. Павке все время вроде как чудо
помогает. А Господь чудо и есть.
Такая неожиданная трактовка Иоанне нравится.
- Я вот что не пойму, Янечка, - как у вас все это проскакивает? - Я
цензуру имею в виду.
- Это тоже у нас товарищ Градов. Убеждает, пробивает, - это все он.
- Пробить - самое главное. У вас ведь и сборник издан "По черному
следу", так? Дефицит, не достать.
- Хотите я вам подарю? - у Иоанны вдруг мелькнула безумная идея, - с
автографом? И у Кравченко возьму, передам ваши комплименты, ему будет
приятно.
- В самом деле? Это для меня большая честь, - старик был в восторге.
- В следующий раз привезу. И детективов для вас захвачу, у нас много на
языке. Муж английский знает, немного польский.
- Польский я тоже знаю. На французском можно.
На днях привезу.
- Ну зачем вам беспокоиться, можно через Варю.
- Ничего, очень будет приятно еще с вами повидаться, мне у вас так
нравится. Вот приеду и погощу, если не прогоните.
- Помилуй Бог, - охотно вступил в игру дядя Женя. Кожа на его щеках
дрябло алела от вина, как у чуть спущенного первомайского шарика. - Такую
гостью, прогнать.
- Мансарда у вас свободна? - продолжала "играть" Иоанна. Только бы не
спугнуть!
- Для вас? Всегда!. .
- Вот и чудесно. Значит, я ее снимаю до конца лета, вместе будем
сочинять следующую серию. По рукам?
И, не давая старику опомниться, шлепнула на стол пачку денег. Все, что
было в сумочке. Старик оторопело уставился на них, потом на Яну, которая
продолжала лучезарно улыбаться.
"Господи, помоги мне... Ведь каникулы скоро кончатся..."
Дед даже обиделся.
- Уберите презренный металл, мадам. С вас - только детективы.
- И детективы будут, привезу полный примус. На французском, польском,
австралийском...
- Такого нет.
Для вас все есть. Напишем.
"Откажется - падаю на колени", - подумала Яна, примериваясь, куда
падать.
- Но... вы даже не видели комнату, там днем очень жарко, вам не
понравится.
- Понравится! - кричит Яна, чмокая его в щеку-шарик, - За нашу дружбу!
А Варе с Глебом так и объясните - решили вместе писать детектив.
Они выпивают еще по глотку. Старик встает, вынимает из комода комплект
постельного белья.
Сама подниметесь, Яночка? Только осторожно, за перила держитесь. И окно
при свете не открывайте - комары налетят.
Крутая узкая лестница, комната просторная - железная койка, шкафчик,
стол и табуретка. Стены обиты вагонкой, по стенам развешаны пучки трав -
мяты, ромашки и еще каких-то неведомых, отчего густой, настоенный на
июльской жаре воздух можно, кажется, пить, как чай. На столе - оставленная
кем-то косынка в горошек и "Новый завет". Зарубежное издание, такие только
начали появляться в Москве. Яна раскрывает наугад - так она иногда гадает.
"И он встал, взял постель свою и пошел в дом свой". /Мф.9,7/
"Постель"... Что-то связанное с бельем, которое она держит под мышкой?
"И он встал, взял свою постель и пошел в дом свой"...
Что это означало, она поймет через несколько лет. И вспомнит эту фразу,
уже будучи хозяйкой лужинского дома,
и изумится до слез, как всегда при встрече с чудом Господним. А тогда,
улыбнувшись, совпадению "постелей", она застелила койку и, погасив от
комаров свет, как велел дядя Женя, открыла стеклянную дверь на небольшой
балкон.
Все уже спали - ни шороха, ни огонька. Июльская ночь была теплой и
светлой, луна только всходила. Деревья, грядки, клумбы, дорожки, ганин домик
в глубине сада, весь сад казались таинственно-хрупкой декорацией.
Голубовато-белыми звездами сияли цветы, волшебно пахло земляникой
покачивающееся у балкона облако каприфоли, а в нескольких десятках метров
спал Ганя, живой, теплый, с запачканными краской пальцами. Ганя, который
вскоре, по окончании искуса, станет иеромонахом, священником, и будет
служить Богу. Она думала об этом со светлой радостью, ибо конечно, никому и
ничему другому не мог принадлежать Ганя. Лишь Богу. А ей дана величайшая
милость чудом попасть в этот дом и стоять сейчас на балкончике в нескольких
метрах от Гани, отмахиваясь от свирепых лужинских комаров, думать, что еще
полтора месяца впереди и благодарить Небо за неожиданно ниспосланное
счастье.

ПРЕДДВЕРИЕ 44

"От главных конструкторов, директоров военных заводов, многих из
которых он знал лично, И. В. Сталин, требовал производства образцов
самолетов, танков, артиллерии и другой важнейшей техники в установленные
сроки таким образом, чтобы они по качеству были не только на уровне
зарубежных, но и превосходили их.
Без одобрения И. В. Сталина, как я уже говорил, ни один образец
вооружения не принимался и не снимался. С одной стороны, это ущемляло
инициативу наркома обороны и его заместителей, ведавших вопросами вооружения
Красной Армии. Однако, с другой стороны, следует признать, что такой порядок
во многих случаях помогал быстро внедрять в производство тот или иной новый
образец боевой техники.
Меня часто спрашивают, действительно ли И. В. Сталин являлся выдающимся
военным мыслителем в области строительства вооруженных сил и знатоком
оперативно-стратегических вопросов?
Могу твердо сказать, что И.В.Сталин владел основными принципами
организации фронтовых операций и операций групп фронтов и руководил ими со
знанием дела, хорошо разбирался в больших стратегических вопросах. Эти
способности И. В. Сталина, как Верховного Главнокомандующего, особенно
раскрылись начиная со Сталинградской Битвы.
В руководстве вооруженной борьбой в целом И. В Сталину помогали его
природный ум, опыт политического руководства, богатая интуиция, широкая
осведомленность. 0н умел найти главное звено в стратегической обстановке и
ухватившись за него, оказать противодействие врагу, провести ту или иную
наступательную операцию. Несомненно, он был достойным Верховным
Главнокомандующим". /Маршал Жуков/
"Музыку Сталин любил. Концерты, которые устраивались в Кремле, особенно
с участием вокалистов, он воспринимал с большим интересом, аплодировал
артистам. Причем любил сильные голоса, мужские и женские. С увлечением он -
я был свидетелем этого - слушал классическую музыку, когда за роялем сидел
наш выдающийся пианист Эмиль Гилельс. Восторженно отзывался о некоторых
солистах Большого театра, например, об Иване Семеновиче Козловском.
Помню, как во время выступления Козловскго на одном из концертов
некоторые члены Политбюро стали громко выражать пожелание, чтобы он спел
задорную народную песню. Сталин спокойно, но во всеуслышание сказал:
- Зачем нажимать на товарища Козловского. Пусть он исполнит то, что сам
желает. А желает он исполнить арию Ленского из оперы Чайковского "Евгений
Онегин".
Все дружно засмеялись, в том числе и Козловский. Он сразу же спел арию
Ленского. Сталинский юмор все воспринимали с удовольствием". /А.Громыко/
"Сталин несколько раз прерывал нас, говорил: "Садитесь", а потом сказал
о себе в третьем лице:
- Хотите присвоить товарищу Сталину звание генералиссимуса. Зачем это
нужно товарищу Сталину? Товарищу Сталину это не нужно. Товарищ Сталин и без
этого имеет авторитет. Это вам нужны звания для авторитета. Товарищу Сталину
не нужны никакие звания для авторитета. Подумаешь, нашли звание для товарища
Сталина - генералиссимус. Чан Кай Ши - генералиссимус, Франко -
генералиссимус. Нечего сказать, хорошая компания для товарища Сталина. Вы
маршалы, и я маршал, вы что, меня хотите выставить из маршалов? В какие-то
генералиссимусы? Что это за звание? Переведите мне.
Пришлось тащить разные исторические книги и статуты и объяснять, что
это в четвертый раз в истории русской армии после Меншикова и еще кого-то и
Суворова.
В конце концов он согласился. Но во всей этой сцене была очень
характерная для поведения Сталина противоречивость: пренебрежение ко
всякому блеску, ко всякому формальному чинопочитанию и в то же время
чрезвычайное высокомерие, прятавшееся за той скромностью, которая паче
гордости".
/Из бесед К.Симонова с маршалом И.С.Коневым/
Из выступления И.В.Сталина на приеме в Кремле в честь командующих
войсками Красной Армии /24 мая 1945 года/:
"Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа и, прежде
всего, русского народа. /Бурные, продолжительные аплодисменты, крики "ура"/
Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он
является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав
Советского Союза.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в
этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза среди всех
народов нашей страны.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он -
руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий
характер и терпение...
У нашего Правительства было не мало ошибок, были и моменты отчаянного
положения в 1941-1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам
села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области,
Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого
выхода. Иной народ мог бы сказать Правительству: вы не оправдали наших
ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое Правительство, которое заключит
мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо
он верил в правильность политики своего Правительства и пошел на жертвы,
чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому
правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую
победу над врагом человечества, - над фашизмом.
Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!
За здоровье русского народа! /Бурные, долго не смолкающие
аплодисменты/".


СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

"Выйди от нее, народ Мой!" "ИЗБАВИ НАС ОТ ЛУКАВОГО!"
ЖЕЛЕЗНЫЙ ЗАНАВЕС был стеной, оградой от армии тьмы. Пастырь - кесарь
невоцерковленного народа, Иосиф исполнил повеление свыше.
"В чем застану, в том и судить буду..." Смерть прежде заставала людей
на поле боя при защите православного отечества, в поле, в цехах, за
письменным и чертежным столом. Так и говорили: "0н умер на боевом посту".
- И в лагерях, - хмыкнул АГ, - И в застенках Лубянки...
- Разреши ответить на твою реплику, сын тьмы, выписками из Первого
послания Ивана Грозного Андрею Курбскому :
"... Апостол сказал: "К одним будьте милостивы, отличая их, других же
страхом спасайте, исторгая из огня". Видишь ли, что апостол повелевает
спасать страхом? Даже во времена благочестивейших царей можно встретить
много случаев жесточайших наказаний. Неужели ты, по своему безумному разуму,
полагаешь, что царь всегда должен действовать одинаково, независимо от
времени и обстоятельств?..
... Царь страшен не для дел благих, а для зла. Хочешь не бояться власти
так делай добро; а если делаешь зло - бойся, ибо царь не напрасно меч носит
- для устрашения злодеев и ободрения добродетельных...
Прервусь, чтобы точно процитировать место из послания к Римлянам, глава
13, о котором говорит Грозный:
"Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли
не бояться власти? Делай добро и получишь похвалу от нее;
Ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло -
бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание
делающему злое.
И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по
совести".
- То есть пока требования кесаря соответствуют вписанному в сердце
Закону или совести. Пока от тебя не требуют отдавать Богово.
"... Посмотри на все это и подумай, какое управление бывает при
многоначалии и многовластии, ибо там цари были послушны епархам и вельможам,
и как погибли эти страны! Это ли и нам посоветуешь, чтобы к такой же гибели
прийти?
И в том ли благочестие, чтобы не управлять царством, и злодеев не
держать в узде, и отдаться на разграбление иноплеменникам? Или скажешь мне,
что там повиновались святительским наставлениям? Хорошо это и полезно! Но
одно дело - спасать свою душу, а другое дело - заботиться о телах и душах
многих людей; одно дело - отшельничество, иное - монашество, иное -
священническая власть, иное - царское правление...
... Господь наш Иисус Христос сказал: "Если царство разделится, то оно
не может устоять", кто же может вести войну против врагов, если его царство
раздирается междоусобными распрями? Как может цвести дерево, если у него
высохли корни? Так и здесь: пока в царстве не будет должного порядка, -
откуда возьмется военная храбрость? Если предводитель не укрепляет постоянно
войско, то скорее он будет побежденным, чем победителем. Ты же, все это
презрев, одну храбрость хвалишь; а на чем храбрость основывается - это для
тебя не важно; ты, оказывается, не только не укрепляешь храбрость, но сам ее
подрываешь. И выходит, что ты - ничтожество; в доме ты - изменник, а в
военных делах ничего не понимаешь, если хочешь укрепить храбрость в
самовольстве и междоусобных бранях, а это невозможно...
... А всеми родами мы вас не истребляем, но изменников повсюду ожидает
расправа и немилость; в той стране, куда ты поехал, узнаешь об этом
подробнее. А за ту вашу службу, о которой говорилось выше, вы достойны
многих казней и опалы; но мы еще милостиво вас наказали, - если бы мы
наказали тебя так, как следовало, ты бы не смог уехать от нас к нашему
врагу, если бы мы тебе не доверяли, ты не был бы отправлен в наш окраинный
город и убежать бы не смог. Но мы, доверяя тебе, отправили в ту свою
вотчину, и ты, по собачьему обычаю, изменил нам...
... По суетным же замыслам мы ничего не решаем и не делаем и на зыбкое
основание не становимся ногами своими, но, насколько у нас хватает сил,
стремимся к твердым решениям, опершись ногами в прочное основание, стоим
непоколебимо..."
- Ну а если вспомнить про Страницу Истории, про разрушенную страну в
результате страшного предательства, про неисчислимые бедствия, которые
только начались, и еще неизвестно, чем все это кончится... Во всяком случае,
не нам судить Иосифа. Даже Шекспир сказал:
"Из жалости я должен быть суровым.
Несчастья начались - готовьтесь к новым..."
Теперь умирают в блудилище, за питейным или игровым столом, от пули
завистливого, менее наворовавшего конкурента, за подсчетом банковских
процентов... Кстати, деньги в рост вообще запрещено давать Творцом. Прежде
хоть люди за металл гибли, а эти - за нули и бумажки...
Я уверен - тысячи и миллионы "товарищей", не ставших хищниками,
проститутками, наркоманами и рабами Мамоны придут на Страшный Суд
свидетельствовать за Иосифа, чтоб простил ему Господь пролитую кровь ради
спасения нескольких поколений. Простил дровосеку "летящие во все стороны
щепки" во имя спасенной для Неба "страны мечтателей и ученых", пригодной для
Царствия мироощущением жертвенного служения высокой цели, целомудрием,
нестяжанием... Просто не ведающей порой, что все эти годы отчаянной схватки
с Вампирией, самоотверженного труда и героизма рядом незримо стоял Господь,
о чем свидетельствуют великие победы и плоды добрые, ибо "без Меня не можете
творить ничего". Там, где немощным человекам никогда бы не спастись,
обратимся, хотя бы, к нынешнему страшному времени вакханалии Лукавого,
психотронных войн и прочей отравы, Иосиф защитил свой народ от так
называемой "демократии", которую Нобель назвал "диктатурой подонков".
Он спасал не сынов, не рабов, даже не наемников Творца - он спасал
бесхозных, заблудших, падших, рассеянных...
Спасал гонениями, бичом, тюрьмой, кровью и слезами, но спас! Он спасал
их часто по воле Неба, как Господь когда-то безумного Савла, гонителя
христиан. Ослепив, повергнув на землю, но поставив на Путь.
А вопрос Достоевского о "невинно замученном ребенке" решается лишь
выходом в вечность, в Царствие, где Господь невинно убиенным дает полноту
жизни в Свете, где "уже не будет слез, и все забудется, как забывает
роженица о муках, ибо родился человек в мир".
"В новых условиях Красная Армия должна бдительно охранять мирный
созидательный труд советского народа, надежно обеспечивать государственные
интересы Советского Союза и сделать недоступными для врагов рубежи нашей
Родины". /И.Сталин/
"- Почему сидели Туполев, Стечкин, Королев?
- Они все сидели. Много болтали лишнего. И круг их знакомств, как и
следовало ожидать... Они ведь не поддерживали нас...
В значительной части наша русская интеллигенция была тесно связана с
зажиточным крестьянством, у которого прокулацкие настроения, страна-то
крестьянская.
Тот же Туполев мог бы стать и опасным врагом. У него большие связи с
враждебной нам интеллигенцией. И, если он помогает врагу, и еще благодаря
своему авторитету втягивает других, которые не хотят разбираться, хотя и
думает, что это полезно русскому народу... А люди попадают в фальшивое
положение. Туполевы - они были в свое время очень серьезным вопросом для
нас. Некоторое время они были противниками, и нужно было еще время, чтобы их
приблизить к Советской власти.
Иван Петрович Павлов говорил студентам: "Вот из-за кого нам плохо
живется!" - и указывал на портреты Ленина и Сталина. Этого открытого
противника легко понять. С такими, как Туполев, сложнее было. Туполев из той
категории интеллигенции, которая очень нужна Советскому государству, но в
душе они - против, и по линии личных связей они опасную и разлагающую работу
вели, а даже если и не вели, то дышали этим. Да они и не могли иначе!
Что Туполев? Из ближайших друзей Ленина ни одного около него в конце
концов не осталось, достаточно преданного Ленину и партии, кроме Сталина. И
Сталина Ленин критиковал.
Теперь, когда Туполев в славе, это одно, а тогда ведь интеллигенция
отрицательно относилась к Советской власти. Вот тут надо найти способ, как
этим делом овладеть. Туполевых посадили за решетку, чекистам приказали:
обеспечивайте их самыми лучшими условиями, кормите пирожными, всем, чем
только можно, больше, чем кому бы то ни было, но не выпускайте. Пускай
работают, конструируют нужные стране военные вещи, это нужнейшие люди. Не
пропагандой, а своим личным влиянием они опасны. И не считаться с тем, что в
трудный момент они могут стать особенно опасны, тоже нельзя. Без этого в
политике не обойдешься. Своими руками они коммунизм не смогут построить.
... выступил Сигизмунд Леваневский: "Товарищ Сталин, я хочу сделать
официальное заявление. Я считаю Туполева вредителем. Убежден, что он
сознательно делает самолеты, которые отказывают в самый ответственный
момент".
По глубине подготовки, в данном случае технической, мне кажется,
Туполев выше Ильюшина. Культура Туполева выше, я думаю. Между ними было
соревнование. Ильюшин хотел, чтобы самолеты под руководством коммуниста были
не хуже, а может, и лучше, чем у беспартийного Туполева...
А были и такие случаи, как с Капицей. Мне пришлось его задержать в
Советском Союзе. Он хотел ехать в Англию, обратно, на один из международных
конгрессов, а мы ему предложили остаться в Советском Союзе. Он без особого
энтузиазма принял это. Но никогда по этому поводу не выражал публично, по
крайней мере, неудовольствия какого-нибудь.
- Мне рассказывали, что Иван Петрович Павлов тоже высказался против
того, чтобы Капица ехал заграницу.
- Я думаю.
- Павлов ему напомнил, против кого он будет работать в Англии - против
России! Хотя Павлов не любил коммунистов...
- Не любил, -согласился Молотов.
- А был патриотом России.
- Конечно... Он мне говорит, когда мы сидели с ним: "Я хорошо знаю
деревню и слежу, что выйдет из вашего эксперимента, - он экспериментом
называл коллективизацию. - Я знаю хорошо крестьянина, знаю, что он может
стонать и молчать, а вот вдруг он к старому захочет вернуться от ваших
колхозов, что вы будете делать?" /Молотов - Чуеву/.
"На кладбище мы пробыли с полчаса и поехали в дом на улице Грановского,
где помянули Полину Семеновну.
Мне выпало большое счастье, - сказал Молотов за столом перед гостями,
что она была моей женой. И красивая, и умная, а главное - настоящий
большевик, настоящий советский человек. Для нее жизнь сложилась нескладно
из-за того, что она была моей женой. Она пострадала в трудные времена, но
все понимала и не только не ругала Сталина, а слушать не хотела, когда его
ругают, ибо тот, кто очерняет Сталина, будет со временем отброшен как чуждый
нашей партии и нашему народу элемент". /Молотов - Чуеву/.


* * *


Из-за все-таки налетевших комаров она заснет лишь под утро. И приснится
ей рыжая Альма, пропавшая в далеком детстве собака, которую повсюду
безуспешно искала и оплакивала Яна, и тогда, и потом в снах, находила на
несколько мгновений, прижимала счастливо к себе, дрожащую и повизгивающую от
восторга, и тут же просыпалась. Или приходил другой сон, оставалось лишь
ощущение теплого трепещущего тельца и тоска по этому ощущению.
Но в нынешнем сне Альма по-хозяйски, как в детстве, проскользнет в
дверь, возьмет из миски кость и ляжет у порога. А на безмолвный вопрос Яны
стукнет хвостом, не отрываясь от кости, и тоже безмолвно скажет - Да, я
здесь живу, и жила всегда, с тех пор как ты меня искала, когда была
маленькой, и потом в снах, и вот теперь ты нашла меня, и отныне мы будем
вместе.
Сон был настолько реальным, что Яна, открыв глаза, глянет первым делом
на дверь, и не увидит, разумеется, никакой Альмы. Но тоски не будет, а
спокойная уверенность, что она где-то здесь, скорее всего в саду, или возле
ганиного домика, или убежала на дорогу по собачьим своим делам. И стоит лишь
позвать - солнечным бликом мелькнет среди зелени ее лисий хвост.
Яна стояла на балконе, чувствуя на щеке и руках едва ощутимое тепло
разгорающегося где-то за придорожными тополями солнца. И сад, и дом, и
вьющаяся каприфоль, и другие цветы там, внизу, тоже повернувшиеся к солнцу в