Иванова Юлия. Дремучие двери

меня, Господи...
И вот однажды...
Нет, она не врезалась в столб, просто помяла крыло, "поцеловавшись" с
такси. Конфликт разрешили полюбовно, таксист взялся отремонтировать машину и
сделал все в лучшем виде, но Яне пришлось с недельку поездить на такси, а то
и городским транспортом. Однажды она в спешке вскочила наугад в битком
набитый автобус, который почему-то промчал сразу несколько остановок, в том
числе и нужную ей, где надо было забрать из ремонта "Эрику" до конца
рабочего дня. Возмущаясь и колотя в кабину шофера /"Да не остановит он,
теперь только за мостом"/ - она вдруг осознала, что колотит по репродукции,
приклеенной к стеклу, отделяющему кабину от салона. Это была ганина
"Иоанна", видимо, вырванная из большого художественного календаря. Цветная,
прекрасно напечатанная где-нибудь за бугром, большого формата.
У нее были ганины альбомы, - драгоценные подарки вездесущей Регины, -
покровительницы муз, но небольшого формата - /"Сама понимаешь, там это
дорого, а дают нам только, чтоб не подохли"/. - На одном была и "Иоанна", но
выгоревшая, тускловатая. А тут...
- Женщина, вы что же?.. Вы что, не выходите? Что ж ты, дура, орала,
стучала? Да пусти же, люди выходят!... Дурдом!
Намертво вцепившись в ручку кабины, получив несколько тычков и оборвав
на плаще пуговицы, Яна чудом устояла в извергнувшемся из автобуса
пассажирском вулкане.
Она стояла, не отпуская ручки, словно боясь, что чудо исчезнет, на
самом проходе, - ее толкали то входящие, то выходящие, поругивали,
возмущались, и так невероятно близко темнела едва обозначенная спина Гани,
глядящего на неизвестно откуда взявшийся таинственно-прекрасный лик за
окном, с летящими в синие сумерки неправдоподобно длинными волосами,
перехваченными старинным витым шнуром. С удивленно приоткрытым детским ртом
и огромными глазами, смотрящими как бы из самой вечности в трогательно -
безнадежном порыве догнать, обрести плоть, воссоединиться с летящим в ином
измерении миром. Обреченную на разлуку с ним, по ту сторону бытия.
Что делать, как завладеть "Иоанной"? Сердце успокоилось понемногу. Яна
заставила себя оторваться наконец от ручки, села на переднее освободившееся
место и стала ждать конечной остановки, чтобы наедине поговорить с шофером.
Но это был, разумеется, автобус волшебный. Он ехал и ехал себе, все
реже останавливаясь, потянулись новостройки, миновали кольцевую, а он,
ссаживая последних пассажиров, летел уже по какому-то странно узкому шоссе в
оправе младенчески-зеленых майских берез, летел будто туда, в саму вечность,
где покачивался перед Яной в лучах заходящего солнца таинственно-прекрасный
девичий лик.
И когда она осталась в салоне одна и поняла, что автобус не остановится
никогда, они приехали.
- Все, конечная. Или назад к "Универсаму" поедем? Вы же там хотели
сойти, хулиганили... И без билета.
- Я же взяла, вот.
- До Ильичевки десять копеек, а не пять. Вот возьму штраф... Вам куда
надо-то?
- Никуда, - сказала Яна, - Продай мне это, шеф!
- Что продать? Картину? Это не моя, напарника. А тебе зачем?
- Продай, это же так, репродукция. Он пьет?
- Кто?
- Да этот твой напарник, - Яна извлекла из сумки бутылку виски,
предназначенную для расплаты за "Эрику". Вместе разопьете, а шеф? Это же
так, бумажка, это мне интересно, больше никому. Художник знакомый...
Гурченко повесьте. Или Пугачеву. А, шеф?..
Она почувствовала, что краснеет. Шофер смотрел на нее в упор. Потом на
"Иоанну". Снова на нее. Она была уверена, что узнать ее уже невозможно, и
все же впала в панику. С отчаянной решимостью сунула ему за пазуху куртки
бутылку, отодрала скотч от стекла и скатала репродукцию в Рулон.
- Опять хулиганишь?.. Ладно, выпьем за твое здоровье. Только я назад
через полчаса поеду, пойду в пруд окунусь. Тут пруд хороший.
- "Ильичевка" это что, от "Ильича"?
- Кто его знает... Тогда уж скорее от Леонида Ильича, а не Владимира.
Вон там на холме, говорят, его дача, отсюда не видно. А еще говорят -
помещик тут был, Ильичев. Место - будь здоров. И пруд хороший...
- Так ведь холодно еще купаться!
- Ничего, я морж. Ты пока погуляй.
Несколько пассажиров на остановке покорно смотрели, как он бежит к
пруду, размахивая полотенцем.
Зажав под мышкой "Иоанну", Яна взобралась на холм и остолбенела, так
прекрасна была раскинувшаяся перед ней Ильичевка в белорозовой пене цветущих
садов, в серебристой зелени ивняка над невесть откуда взявшейся речушкой в
рамке поросших лесом холмов, за которыми вдали лениво плыли хлопья облаков,
прочь от города. Прошло стадо коров с розовыми от закатного солнца боками.
Нещадно матерящийся пастух размахивал почему-то не кнутом, а транзистором,
откуда неслись "Опавшие листья" в исполнении Ива Монтана.
И тогда Яна поняла, что останется в Ильичевке навсегда.
Ей сигналил на стоянке автобус, еще, еще... Яна махнула рукой, чтоб
уезжали. Автобус уехал.
Не сидеть же тут, в самом деле, раскармливая комаров! Надо попытаться
хотя бы снять дачу.
Была уже середина мая, сданы не только приличные дома, но и сараи. Но
Яна знала, что не может ей не повезти в этот волшебный день, и уже на краю
деревни набрела, наконец, на тетю Любу, которая посреди улицы ругалась с
соседкой из-за комбикорма:
- А я тебе сразу сказала: бутылка - мешок, иначе не отдаст.
- Что им, опиться? Нет у меня больше! Деньгами давай, раз нету. Гони
еще три червонца.
- Нету у меня, говорят тебе, вчера песок свалила. На вот пятерку.
- На кой мне твоя пятерка, мой мене из дому наладит. Ну ты аферистка,
мать твою...
- Хватит ругаться, девочки. У вас дача не сдается?
- Вон сдай ей времянку и расплотишься.
- Не сдаю я, - буркнула тетя Люба, - Насдавалась. Я в калитку, а они
малину да крыжовник жрать.
- Неужели дачники?
- Пацаны ихние, ворье.
- Нет у меня пацанов, я одна.
Все так клянутся, а потом понаедет цельный табор.
Яна поклялась, что сын уже взрослый, на дачу его не загонишь, а у нее
на малину с детства аллергия.
Что же я с тебя одной сто тридцать возьму? У меня времянка сдается,
Хорошая, с печкой. А задаток захватила?
Яна протянула три хрустящих червонца.
- Как раз тридцатник, за комбикорм расплатитесь...
- Вот и денежки Бог послал, - поддержала соседка.
Погоди ты, может, дамочке не понравится. Пошли покажу, ладно уж...
Крохотная терраска и комната с печкой. Пружинный матрац на ножках, шкаф
без ножек, стол и две самодельных табуретки.
- Замечательно, - вполне искренне сказала Яна.
- Мы здесь с хозяином жили, пока не построились. Еще свекровь и
старшенький, вчетвером.
- И зимой?!
- А кто нас табором на квартиру пустит? И денег не было. Печку натопим,
и ничего. Хозяин мастер был печки класть, зверь-печка. Ты когда переедешь-
то?
- На днях, - сказала Яна, садясь на матрац, - На днях можно?
- А мне что, живи. Тебя как звать?
- Яна.
- Ладно, Яна, ты только паспорт не забудь, у нас милиция проверяет.
Если что - моя племянница.
- Хорошо, тетя Люба. Можно я еще посижу?
- Сиди, мне-то что?
Матрац был сырой и бугристый, из-под пола тянуло могильным холодом,
обои кое-где отошли. Единственное подслеповатое окошко смотрело на сараи.
Обрывками прежнего скотча она приклеила "Иоанну" к стене напротив окна,
снова села, слыша, как бьется в стекло в неправдоподобной тишине муха. И
разревелась, как тогда в Питерском клубе.
На днях, много лет назад, как только выправят крыло, она действительно
сбежит из Москвы, приедет с постельным бельем, посудой и "Эврикой", быстро
приберется, повесит на окно занавеску, оранжевый пластмассовый абажур за 4
рэ., протопит печку, ощущая, как с каждой минутой становится легче, как
душащая паутина беспричинного внутреннего страха ослабевает, рвется, и
можно просто лечь на этот сырой продавленный матрац, послушать первозданную
тишину, не боясь ни дверных, ни телефонных звонков, без телевизора и
магнитофона, без гудения лифта, без голоса свекрови с ее бриджистками,
Филиппа с его переходным возрастом, Дениса с его договорами, без очередей,
комков и премьер, без именин, похорон, свадеб, без званых и незваных
гостей... Она испытывала почти физическое наслаждение от ощущения своей
недосягаемости.
Господи, как мало оказывается, надо. Взять и сбежать.
Бегство ее прошло как-то незаметно. Денис снимал в Коломне, Кравченко в
перерывах между съемками и спектаклями занимался изданием своей первой
"звериной" книжки. Филипп - битлами, экзаменами и девочками, свекровь -
беготней по врачам. Так уж совпало, или это тоже было чудом? Просто она
сообщит, что сняла домик, где можно спокойно работать. И сойдет. Потом,
через пару недель, когда они спохватятся, будет уже поздно. Она окажется вне
зоны досягаемости, в другом измерении. Будет звонить с почты, иногда
появляться по неотложным делам и снова удирать в Ильичевку.
Стопка Денисовых замыслов, набросков, заявок пылилась на шкафу. Все, в
основном, про одно и то же. Энное количество персонажей, из которых один -
состоявшийся преступник, остальные - потенциальные. Кольчугину или каким-то
будущим ловцам и душителям крыс "черного подполья" предстоит этого
"состоявшегося" вычислить, а Яне - доказать, что каждый белый лебедь -
потенциально черный, и каждый добропорядочный законопослушный семьянин -
потенциальный Ионесян по кличке "Мосгаз", серийный маньяк и убийца,
терроризировавший когда-то Москву . Сегодня ты, а завтра - я. Мир
потенциальных преступников - Денисов конек, ее же постоянная задача - катать
на этом коньке зрителей. Ради этого она ездила в колонии, изучала тамошний
быт, язык, моталась по судам, листала дела. У нее создавалось обратное
впечатление, что каждый преступник - случаен. Впрочем, это было, наверное,
диалектическое противоречие. Обе стороны медали. Всякое преступление
одновременно случайно и закономерно.
Чем омерзительнее удавалось ей слепить персонажей, тем довольнее был
Денис и зритель, начальство пугалось "очернительства", а Денис доказывал,
что крысы должны быть крысами, а бегать по подполью с сачком и ловить
бабочек смешно.
Она лепила Денису этот уродливый падший мир, как на ранних Ганиных
картинах. Наверное, он такой и был, этот мир, вместе с нею, в нем живущей и
его творящей.
Вот и пусть катится в тартарары!
Патологоанатом -профессионал, потрошитель душ в поисках неизбежной
патологии - ей это осточертело, обрыдло. Она нырнула в первую попавшуюся
щель и теперь мечтала просто отдышаться.
Яна охотно помогала тете Любе полоть огород, клеить обои, решать с ее
внуком Васей задачки к осенней переэкзаменовке, читала "Жизнь животных"
Брема, чудом оказавшуюся в скудной сельской библиотеке, гоняла на васькином
велосипеде, загорала у пруда или речушки, просто ничего не делала. Что
угодно, только не возвращаться в прежнюю жизнь.
Она понемногу выздоравливала. Больше всего она полюбила бегать по
ильичевским холмам и лесам, до изнеможения, по пять-шесть километров. Утром,
днем, вечером - в любую погоду. Дыхание постепенно выравнивалось, и сердце
отсчитывало метры, и пропадало ощущение тела, ею овладевало какое-то
блаженное отупение, сродни наркотическому, она сливалась с землей,
деревьями, дождем и ветром, она была их пульсом, выстукивающим на лесных
тропах кардиограмму их слитно-таинственного, животворящего бытия.
Потом она плескалась в ледяной речушке, растиралась докрасна холщевым
полотенцем и то ли плыла, то ли летела в десятиметровую свою обитель,
воздушно-невесомая, едва касаясь земли старыми кедами, которые она откопала
в старом своем барахле - еще теми, школьными, в которых она брала призы на
районных спартакиадах. Или горящими босыми пятками шлепала по щербатому
асфальту, как когда-то в детстве. Ей вообще казалось, что она туда если не
вернулась, то впала, в какое-то приближенное к той розовой поре
мироощущение. Больше всего ей нравилось общаться с Васькой, который тоже
называл ее Яной и пояснял, почему за высоченным бетонным забором Леонида
Ильича растет малина, которой нигде в окрестностях больше нет.
- А то он выйдет за калитку - ничего нет. За забором все - а тут -
сразу ничего. Пусть хоть малина... Вот они ему и посадили.
Она выздоравливала. Взнузданное тело тоже окрепло, смирилось и
перестало бунтовать. В Ильичевке мир принадлежал ей, а она не принадлежала
никому и ничему. С ужасом ждала она осени и, когда та действительно пришла,
не пожелала смириться - заплатила тете Любе еще полторы сотни /с учетом
стоимости дров/, положила на пол толстый ковер, хозяин вставил вторую раму,
накидал на чердак дубовой листвы. Она привезла пуховый спальный мешок и лыжи
и в не очень морозные дни опять исчезала из Москвы при первой возможности.
Только вместо бега были лыжи, вместо купания - обтирание снегом, и шушуканье
баб, что, мол, у Любки дачница "с припятью" и дома, похоже, были с ними
согласны, и знакомые, и "бомонд", где она перестала появляться. Конечно,
дела делались, сценарии писались, выполнялись заявки и договора, варились
супы, стиралось белье, да и за Филиппом приходилось следить в оба глаза,
особенно когда свекровь была в больнице, и даже с Кравченко пришлось пару
раз встретиться, но все это было уже как старое платье, из которого она
давно выросла, но приходилось его натягивать снова и снова и терпеть, хотя
теснило и жало. Она прорастала в каком-то новом качестве, сама еще не очень
понимая, что с ней. И дело было даже не в Ильичевке. Какая-то неведомая сила
властно уводила ее от всего составляющего прежнюю жизнь, и невозможно ей
было противостоять . Яна срывалась и удирала в Ильичевку просто потому, что
больше было некуда. Сворачивала от кольцевой на пустынное скользкое шоссе,
темнело рано, слепили встречные машины, скрипели о стекло "дворники",
отшвыривая мокрый снег. Влево-вправо - будто секунды в вечность.
Восторженным лаем встречал хозяйский Джек - в Ильичевке всех собак звали
Джеками. Любкин Джек, Маруськин Джек... Хозяева обычно уже спали, они
ложились сразу же, после программы "Время", послушав погоду.
Яна отпирала заледеневший домик, затапливала первым делом печь
сложенными на терраске дровами, и "плакало" окно, отсыревали, нагреваясь,
обои, кипел на плите чайник. Яна бросала в него разные заготовленные летом
травки и пила чай - обжигающе-горячий, колдовски пахнущий летом и
пионерскими кострами из детства. Потом гасила свет и забиралась в мешок с
грелкой-бутылкой. Постепенно мешок согревался, огненные сполохи метались по
стенам, по ганиной "Иоанне", выхватывая из тьмы то летящий в вечность лик,
то лошадку с льняной гривой, то сутулую спину Гани, непостижимым образом
оказавшегося там, где его никогда не было - в вагоне электрички, умчавшей ее
в ту ночь от предначертанной Небом половинки, если верить древнему преданию.
Комната наполнялась блаженным теплом, дрова потрескивали все тише, и
спальный мешок плыл вместе с бугристой койкой, среди уже голубоватых
слабеющих сполохов туда, где ждало чудо. Она уже не сомневалась, что оно
непременно наступит, что таинственная сила, исцеляющая ее от прежней жизни,
где-то совсем близко, и если это смерть, то она желала ее.
Ирония судьбы - именно теперь сбитый с толку Денис стал думать Бог
знает что. Ей пришлось привезти его однажды в Ильичевку. Он вышел из машины,
поглядел на занесенную снегом покосившуюся времянку, на зашедшегося в
радостном визге Джека, выпил под домашний огурчик стопку самогонки с тетей
Любой, смущенной появлением важного гостя - Денис всегда производил
впечатление эдакого барина - и снова полез в машину, не пожелав даже
откопать от снега аппартаменты Яны и зайти, чему она была весьма рада.
Ей не хотелось, чтобы он видел "Иоанну".
На обратном пути он положил на ее лежащую на руле свою, пожал виновато.
Это было так непохоже на Дениса! За что он просил прощения - за ее бегство
или свой визит? Уточнять она не стала.

ПРЕДДВЕРИЕ 42

"Ушли в прошлое и не вернутся больше тяжелые времена, когда Красная
Армия отбивалась от вражеских войск под Москвой и Ленинградом, под Грозным и
Сталинградом, ныне наши победоносные войска громят вооруженные силы
противника в центре Германии, далеко за Берлином, на реке Эльба.
За короткий срок освобождены Польша, Венгрия, большая часть
Чехословакии, значительная часть Австрии, столица Австрии - Вена.
Красная Армия овладела при этом Восточной Пруссией - гнездом немецкого
империализма, Померанией, большей частью Бранденбурга и главными районами
столицы Германии - Берлина, водрузив над Берлином Знамя Победы...
Блестящие победы, одержанные советскими войсками в Великой
Отечественной войне, показали богатырскую мощь Красной Армии и ее высокое
воинское мастерство. Наша Родина в ходе войны получила первоклассную
кадровую армию, способную отстоять великие социалистические завоевания
нашего народа и обеспечить государственные интересы Советского Союза".
/И.Сталин. Приказ Верховного Главнокомандующего I мая 1945 года/
Надписи бойцов Советской Армии на стенах германского рейхстага:
"Мы пришли с мечом в Берлин, чтобы навсегда отучить немцев от меча".
"Пусть эти развалины долгие годы напоминают немецким разбойникам о
богатырской силе Красной Армии". /Ткарлий, С.Еравреба, С.Голуюн/
"Мечтали добить зверя в его берлоге и добили".
"9 мая - за кровь отца". Ивченко.
"Мы защищали Одессу, Сталинград, пришли в Берлин!" Летчики 2-й
воздушной.
"Слава Русскому народу. Здесь были Ивошкин, Бобрышев, Григори, Шалаев,
Леденев, Козмина, Сергеев, Волков, Моршенко, Жиголи и др".
"Здесь были из Ленинграда: майор Андреев, Охрименко, Михайлин. Мы
пришли сюда за тем, чтобы Германия к нам не ходила".
"Были и мы. Из Якутии, из Донской обл., из Чувашии. Коннов Ф.Ф."
"Слава советским богатырям! Конст. Исаев Новосибирская обл. Сибирь-
Берлин". "Великому Сталину, водрузившему Знамя Победы над Рейхстагом УРА!
Саранск -Берлин, л-т Горохов Н.Н."
"Наступил великий день победы над Германией. Фашистская Германия,
поставленная на колени Красной Армией и войсками наших союзников, признала
себя побежденной и объявила безоговорочную капитуляцию...
Теперь мы можем с полным основанием заявить, что наступил окончательный
день окончательного разгрома Германии, день великой победы нашего народа над
германским империализмом.
Великие жертвы, принесенные нами во имя свободы и независимости нашей
Родины, неисчислимые лишения и страдания, пережитые нашим народом в ходе
войны, напряженный труд в тылу и на фронте, отданный на алтарь отечества, -
не прошли даром и увенчались полной победой над врагом. Вековая борьба
славянских народов за свое существование и свою независимость окончилась
победой над немецкими захватчиками и немецкой тиранией.
Отныне над Европой будет развиваться великое знамя свободы народов и
мира между народами.
Три года назад Гитлер всенародно заявил, что в его задачи входит
расчленение Советского Союза и отрыв от него Кавказа, Украины, Белоруссии,
Прибалтики и других областей. Он прямо заявил: "Мы уничтожим Россию, чтобы
она больше никогда не смогла подняться". Это было три года назад.
Но сумасбродным идеям Гитлера не суждено было сбыться, - ход войны
развеял их в прах. На деле получилось нечто прямо противоположное тому, о
чем бредили гитлеровцы. Германия разбита наголову. Германские войска
капитулируют. Советский Союз торжествует победу, хотя он не собирается ни
расчленять, ни уничтожать Германию.
Товарищи! Великая Отечественная война завершилась нашей полной победой.
Период войны в Европе кончился. Начался период мирного развития.
С победой вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы!..
СЛАВА НАШЕЙ ГЕРОИЧЕСКОЙ КРАСНОЙ АРМИИ, ОТСТОЯВШЕЙ НЕЗАВИСИМОСТЬ НАШЕЙ
РОДИНЫ И ЗАВОЕВАВШЕЙ ПОБЕДУ НАД ВРАГОМ!
СЛАВА НАШЕМУ ВЕЛИКОМУ НАРОДУ, НАРОДУ - ПОБЕДИТЕЛЮ!
ВЕЧНАЯ СЛАВА ГЕРОЯМ, ПАВШИМ В БОЯХ С ВРАГОМ И ОТДАВШИМ СВОЮ ЖИЗНЬ ЗА
СВОБОДУ И СЧАСТЬЕ НАШЕГО НАРОДА! /Обращение И.Сталина к народу 9 мая 1945г/
- А это что, опять ваучерт приволок? - АХ недоуменно уставился на
экран, - Гроб какой-то в лентах, на лентах надписи... Что за дела?
- Его работа, листовка со Страницы Истории лет сорок спустя. Это по
случаю годовщины образования СНГ. Народная расшифровка аббревиатуры.
Промотать?
- Чего уж, пускай себе...
СНГ: Сбылись Надежды Гитлера - Страна На грани Гибели.
Сбылись Надежды Геббельса, Сбылись Надежды Гадов тьмы, и
Смерть На нас Грядет, и Саван Нам Готов. Стоит Нарядный Гроб!
Свободны Ненавидеть, Грабить... Свободны Немощных Гнать,
Сметать Насиженные Гнезда. Свободны Небеса Городить, Свободны Небеса
Гневить.
Сколочен Нами Гроб!
Страна Наша Гордая, Страна Наша Громадная. Страна Наша Горбатая,
Страна Наша Гениальная, Страна Наша Горемычная...
Сонм Надменных Государств, Сонм Неразумных Голов -
Скоро Нагрянет Глад. Скоро Нагрянет Горе. Скоро Нагрянет Гибель.
Скоро Нагрянет Господин - Светильник Не Горит...
Слепые, Немощные, Грешные...
Спаси Нас, Господи!. .

Гимн "демократов":
Гибни, отечество, стадо покорное!
Свалка народов сгорит и сгниет.
Знамя советское, знамя народное
Вождь наш на рынке продаст и пропьет.

- Но это потом, а покуда... Тут еще военные материалы...
Оба вытирали слезы. АХ - белые, АГ - черные. АХ - с горя, АГ - со
смеху.
"Сталин подчеркнул, что Совет по делам Русской православной церкви
будет представлять собой орган связи между правительством и патриархией. При
этом он сказал Карпову: "Подберите себе двух-трех помощников, которые будут
членами вашего Совета, создайте аппарат. Но только помните, во-первых, вы не
обер-прокурор Синода, а во-вторых, своей деятельностью БОЛЬШЕ ПОДЧЕРКИВАЙТЕ
САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ ЦЕРКВИ". Обратившись к Молотову, Сталин заметил: "Надо
довести до сведения населения о нашей встрече, а также потом сообщить в
печати об избрании патриарха".
Встреча завершилась. Митрополит Сергий и сопровождающие его иерархи еще
раз поблагодарили за прием и поддержку нужд церкви правительство СССР, лично
Сталина, заверили его в полной поддержке духовенством и верующими политики
партии и государства, ведущих борьбу с жестоким агрессором". /М.Лобанов/
"Сталин. Большую операцию в мешке не спрячешь.
Черчилль. Нужно было бы, чтобы наши штабы подумали о том, чтобы
замаскировать эти приготовления и ввести неприятеля в заблуждение.
Сталин. Мы в таких случаях обманываем противника, строя макеты танков,
самолетов, создавая ложные аэродромы. Затем мы при помощи тракторов приводим
эти макеты танков и самолетов в движение. Разведка доносит противнику об
этих передвижениях, причем немцы думают, что именно в этом месте готовится
удар. В то же время там, где действительно готовится наступление, царит
полное спокойствие. Все перевозки производятся ночью. Мы создаем в ряде мест
до 5-8 тысяч макетов танков, до 2 тысяч макетов самолетов, большое число
ложных аэродромов. Кроме того, мы обманываем противника при помощи радио. В
тех районах, где не предполагается наступление, производится перекличка
между радиостанциями. Эти станции засекаются противником и у него создается
впечатление, что здесь находятся крупные соединения войск. Самолеты
противника иногда день и ночь бомбардируют эти местности, которые в
действительности совершенно пусты.
Черчилль. Правду приходится охранять путем неправды. Во всяком случае,
будут приняты меры для того, чтобы ввести врага в заблуждение". / Материалы
Тегеранской конференции/
Рузвельт. В Соединенных Штатах может быть поднят вопрос о включении
Прибалтийских республик в Советский Союз, и я полагаю, что общественное
мнение сочтет желательным, чтобы когда-нибудь в будущем каким-то образом
было выражено мнение народов этих республик по этому вопросу. Поэтому я
надеюсь, что маршал Сталин примет во внимание это пожелание. У меня лично
нет никаких сомнений в том, что народы этих стран будут голосовать за
присоединение к Советскому Союзу так же дружно, как они сделали это в 1940
году.
Сталин. Литва, Латвия и Эстония не имели автономии до революции в
России. Царь был тогда в союзе с Соединенными Штатами и Англией, и никто не
ставил вопроса о выводе этих стран из состава России. Почему этот вопрос
ставится, теперь?

Из ПРИКАЗА N227:
"Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для
него потерями, лезет вперед, захватывает новые районы, опустошает и разоряет
наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население".
Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы
можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории много
земли, много населения и что хлеба у нас всегда будет в избытке... Такие
разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим
врагам.
Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши
средства не безграничны, территория Советского государства - это не пустыня,
а люди - рабочие, крестьяне, интеллигенция - наши отцы, матери, жены,
братья, дети. После потери Украины, Белоруссии, Донбасса и других областей у
нас стало намного меньше территории, - стало быть, стало намного меньше
людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов
населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн
металла в год. У нас уже сейчас нет преобладания над немцами ни в людских
резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше - значит загубить себя и
загубить вместе с тем нашу Родину.
Из этого следует, что пора кончать отступление. Ни шагу назад!
Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию каждый
метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и
отстаивать его до последней возможности".
"Можем ли мы выдержать удар, а потом и отбросить врага на запад? Да,
можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно, и наш
фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.
Чего же у нас не хватает?