Иванова Юлия. Дремучие двери

Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, в полках, в
дивизиях, в танковых частях, авиаэскадрильях. Мы должны установить в нашей
армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти
положение и отстоять нашу Родину".
Предписывалось также снимать командующих армиями, командиров корпусов и
дивизий, допустивших самовольный отход войск. Те же меры предполагалось
применять и к командирам и комиссарам полков и батальонов за оставление
воинами без приказа боевых позиций. Этим приказом вводились штрафные
батальоны.
"Я, как и многие другие генералы, видел некоторую резкость и
категоричность оценок приказа, но их оправдывало очень суровое и тревожное
время. В приказе нас прежде всего привлекло его социальное и нравственное
содержание. Он обращал на себя внимание суровостью правды, нелицеприятностью
разговора наркома и Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина с
советскими воинами, начиная от рядового бойца и кончая командиром. Читая
его, каждый из нас задумывался над тем, все ли силы мы отдаем борьбе. Мы
сознавали, что, жестокость и категоричность требований приказа шла от имени
Родины, народа, и важно было не то, какие будут введены меры наказания, хотя
и это имело значение, а то, что он повышал сознание ответственности у воинов
за судьбы своего социалистического Отечества.
А те дисциплинарные меры, которые вводились приказом, уже перестали
быть непременной, настоятельной необходимостью еще до перехода советских
войск в контрнаступление под Сталинградом и окружения немецко-фашистской
группировки на берегу Волги. /Маршал Василевский/
"...По моему глубокому убеждению, И.В.Сталин, особенно со второй
половины Великой Отечественной войны является самой сильной и колоритной
фигурой стратегического командования. Он успешно осуществлял руководство
фронтами, всеми военными усилиями страны на основе линии партии и был
способен оказывать значительное влияние на руководящих политических и
военных деятелей союзных стран по войне. Работать с ним было интересно и
вместе с тем неимоверно трудно, особенно в первый период войны. Он остался в
моей памяти суровым, волевым военным руководителем, вместе с тем не лишенным
и личного обаяния.
И.В.Сталин обладал не только огромным природным умом, но и
удивительно большими познаниями. Его способность аналитически мыслить
приходилось наблюдать во время заседаний Политбюро ЦК партии,
Государственного Комитета Обороны и при постоянной работе в Ставке. Он
неторопливо, чуть сутулясь, прохаживается, внимательно слушает выступающих,
иногда задает вопросы, подает реплики. А когда кончится обсуждение, четко
сформулирует выводы, подведет итог. Его заключения являлись немногословными,
но глубокими по содержанию и, как правило, ложились в основу постановлений
ЦК партии или ГКО, а также директив или приказов Верховного Главнокомандующе
го". /Василевский/
"Думаю, Сталин в период стратегического наступления Советских
Вооруженных Сил проявил все основные качества советского полководца. Он
умело руководил действиями фронтов, и все советское военное искусство за
годы войны доказало силу, творческий характер, было значительно выше, чем
военное искусство хваленой на Западе немецко-фашистской военной школы.
Большое влияние Сталин оказал на создание делового стиля работы Ставки.
Если рассматривать этот стиль начиная с осени 1942 года, то его
характеризовали: опора на коллективный опыт при разработке оперативно-
стратегических планов, высокая требовательность, оперативность, постоянная
связь с войсками, точное знание обстановки на фронтах.
Составной частью стиля работы И. В. Сталина как Верховного
Главнокомандующего являлась его высокая требовательность. Причем она была не
только суровой, что, собственно, оправданно, особенно в условиях войны. Он
никогда не прощал нечеткость в работе, неумение довести дело до конца, пусть
это допустит и очень нужный и не имевший до того ни одного замечания
товарищ".
"... Сталин ответил:
- Если это так, то и не надо наступать сразу всюду. Поставьте Толбухина
в оборону, ограбьте его и отдайте все, что можно, Малиновскому, пусть он
наступает. Потом, когда основные задачи, стоявшие перед Малиновским, будут
решены, поставьте его в оборону, ограбьте его, отдайте максимум возможного
Толбухину и толкайте его в наступление. Вот это и будет правильная
координация сил двух фронтов.
Я нарочно оставляю без изменений выражения, примененные Верховным,
чтобы передать читателю обычный колорит его речи. Он говорил, как правило,
точно, скупо и прямо". /Маршал Василевский/


* * *


В начале лета следующего года, когда она опять блаженствовала, бегая
трусцой по ильичевским холмам и лесам, Денис с Антоном снимали натуру в
Прибалтике, свекровь лежала в больнице, а Филипп, вместо того, чтобы пойти
вразнос в пустой квартире, неожиданно увлекся радиотехникой и стал прилично
зарабатывать, превратив свою комнату в мастерскую.
Наступил день, когда Яна привезла свекровь домой из больницы, и та,
вручив ей запечатанный конверт с надписью: "Передать в "Правду" или
"Известия", cказала, что это одна старая большевичка из соседней палаты,
узнав, что свекровь имеет родственные связи со знаменитым детективным
дуэтом, сунула ей конверт в коридоре, чтобы Яна или Денис передали конверт
по назначению.
Что за бред - я ей что, курьер? Что там такое?
Свекровь не знала "0на сказала, что лишь исполнила просьбу больной
женщины, а теперь уж пусть Яна поступает, как хочет".
Какая-нибудь шиза, а мне потом расхлебывать, - Яна решительно вскрыла
конверт. Авторша жаловалась в самую что ни на есть центральную прессу, что в
такой-то больнице персонал в лице медсестры Варвары Степановны Златовой
вместо того, чтобы лечить больных передовыми научными методами, сбивает их с
толку всякой святой водой, маслами, молитвами и прочим колдовством, чем
наносит непоправимый вред их здоровью. А на днях и вовсе сообщила, что к
желающим под видом родственника может прийти священник. И вообще ведет
религиозную пропаганду в том смысле, что Бог есть.
Больная - коммунистка и ветеранка, просила вышестоящие инстанции
навести в больнице порядок, оградив пациентов от темных невежественных сил и
сектантов.
Яна хотела сразу же порвать письмо, но тут ей пришло в голову, что ведь
стервозная бабка напишет снова, - в больнице делать нечего, пиши да пиши
себе, - и какое-нибудь очередное письмецо найдет своего дурака. И тогда
Варваре Степановне не поздоровится.
Узнав по телефону, когда дежурит Златова, Яна поехала в больницу.
Варвара Степановна показалась поначалу типичной "Марией". Была у Дениса
такая классификация женских типов, загадочная для непосвященных, но в
которой все работающие с Денисом прекрасно ориентировались. По возрасту,
степени интеллектуальности, комплекции, сексуальности, социальной среде и
характеру женщины у него делились на 12 категорий: Марья, Мария Петровна,
Мария, Мэри, Маня, Маша, Машенька, Маруся, Муся и Мурка. Если он говорил,
что для съемок нужны две Марьи, Маня и пять Маш, это означало двух бабок,
простую женщину /Манья - из деревни, Маня - из города/, а пять Мань -
девушки-студентки. "Мария" означало суховато-замкнутую тургеневскую
молодую женщину, распростившуюся с иллюзиями, ну и так далее.
Стройная, закованная в снежно-белый халат и шапочку, без тени
косметики, тугая коса скручена на затылке, молниеносно-цепкий, как бросок
лассо, взгляд, не оставляющий никаких сомнений, что эта "коня на скаку
остановит".
Варвара Степановна мгновенно пробежала глазами "телегу".
- Так вы из газеты?
- Что вы, не бойтесь, - Яна вкратце рассказала, как к ней попала
"телега", - А пишу я, в основном, для телевидения. Телесериал "По черному
следу"... Смотрели?
- Мы его выкинули, телевизор. Ничего такого, просто сгорел, и выкинули.
Спаси вас Господь, не знаю, как вас...
- Иоанна.
- Тогда я Варя. Присядьте вон там, я скоро освобожусь, чайку попьем.
Варенье есть домашнее... Только халат наденьте, как следует, у нас тут
строго.
Яна видела из-за ширмы, как она ловко орудует шприцем, бинтами-
тампонами, колдуя над распростертыми на кушетке желто-восковыми телами -
шли, в основном, старики, видимо, заслуженные. И препротивные - скандалили,
хныкали, ворчали, требовали кто отменить уколы, кто назначить, кто
снотворное, кто свежие журналы.
- Ну и терпение у вас!
- Погодите, вот будете в их возрасте... Знаете, когда все болит? Вот и
капризничают. Больные - что дети. Больно, плохо, страшно, непонятно почему и
за что... Вот и надо чью-то руку подержать. Вы ведь болели наверное,
помните?
Нет, новая ее знакомая была не совсем "Марией", скорее, "Машей", а
может, даже "Машенькой". Сколько ей? Тридцать? Тридцать пять, двадцать
восемь? Яна все больше чувствовала с ней какую-то странную связь. Ей бы
давно встать и ехать по делам, которых, как всегда, пропасть, а она сидит,
как приклеенная в этой богадельне.
Потом они пили чай в подсобке, среди сеток с больничным бельем, склада
уток и клистиров.
- Не бойтесь, никакая я не сектантка, упаси Боже, я православная, с
сектантами нас даже чай не благословляют пить.
- Со мной можно, - улыбнулась Яна, протягивая пустую чашку, - я тоже не
сектантка. Какое изумительное варенье!
- С вишневым листом. Вы... да, вы православная. Крестили в детстве -
старорежимная бабуля или тетя, скорее, суеверная, чем верующая, но и то
слава Богу. С тех пор в храме вы, скорее всего, ни разу не были. Может, не
хотите неприятностей, если в партии, или считаете, что это место для темных
фанатичных старух, а вера должна быть в душе...
Яна улыбалась и согласно кивала. Ей было интересно, куда Варя клонит. -
И душа ваша знает, что Бог есть. Вы Его вспоминаете, когда что-то случается,
кричите: "Помоги!". . А потом даже забываете поблагодарить. И опять не
верите в Его к вам любовь, а Евангелие у вас если и есть, то пылится на
полке. Так ведь? Абсолютная идея, Высший разум, бесстрастный компьютер,
который глотает наши жизни, как этот... на картине... Ну, который пожирает
своих детей. Тут мне один говорит: "Проглатывает Бог нас с нашим жизненным
опытом и совершенствуется". Из академии наук больной. А зачем, говорю,
вашему богу совершенствоваться, если он - абсолютная идея? Если к нему не
прибавить, не убавить? Молчит. Лучше б Евангелие прочел... Вот вы тоже не
читали. В лучшем случае пролистали разок, и в сторону. А его надо каждый
день читать. Вы не обижайтесь, вокруг все такие, не вы одна. Мы все
смертельно больны, но никто об этом не желает слышать. Вы уж простите...
- Да нет, все правильно.
- Опять накинулась, а это нельзя. Батюшка говорит, это от гордости. Ты,
говорит, Варвара, самого Господа хочешь обойти. У каждого к Нему своя
дорога, не гони лошадей... Записанные в Книгу Жизни обязательно придут,
услышат, не гони... Вот не слушаюсь, дура я...
Она достала из кармана старухино письмо, разгладила на столе и вдруг
расплакалась.
- Варенька, да вы что, из-за какой-то поганой старухи, - начала было
Яна, но Маша-Машенька-Мария неожиданно принялась убеждать, что старуха эта
чуть ли не святая, что в войну она вытащила из боя сотни раненых, у нее
самой несколько тяжелых ранений, живого места нет, и двоих сирот воспитала,
которые в ней души не чают, приходили почти каждый день, "Мамочка да
мамочка". И от квартиры она отказалась в чью-то пользу...
Мария. Мария Петровна?. . С именами зашкалило. Яне становилось все
интереснее.
- Что ж эта святая стукачка вас-то решила погубить? Глаза у Вари
мгновенно высохли. Она сказала, что все, ей некогда, к сожалению, и вообще
дальнейший разговор не имеет смысла, потому что дальше Яна все равно не
поймет, потому что дальше этот самый невидимый барьер, когда глаза не видят,
а уши не слышат. Потому что дальше надо особое восприятие мира, а Яна, если
даже и верит в Бога, то силы тьмы для нее так, пустой звук.
- Может, вы и правы, но я очень хочу понять. Я попытаюсь, объясните...
- Ну хорошо. Вы знаете, что такое духовная брань? Брань - это "война",
Вся наша жизнь - непрерывная духовная война. За души. С Богом ты или с
дьяволом. Не знаю, верил ли Достоевский в дьявола, он тоже пишет, что сердца
- поле битвы. А у нас здесь, в больнице - последняя черта, передовая,
понимаете? Жизнь или смерть. Здесь все силы ада восстают, только б не
пустить душу к Богу. Тут великая осторожность нужна. Бесконечно пожалеть и
помочь. С любовью, смирением... Это я виновата - поспешила со священником. А
силы у меня слабые, и молитва слабая... Вот тьма и взяла верх, и погибло
все...
Опять слезы.
Бросьте, Варенька, хотите, я сама с ней поговорю? Я тоже знаю, как с
ними надо, журналисткой работала. Спасибо, мол, за сигнал, примем меры...
Удивленный взгляд.
- Так ведь умерла она. Сегодня ночью. Я думала, вы знаете... Яна опять
села.
- О, Господи! Значит, вы хотели ей позвать перед смертью священника...
Игорь Львович сказал: ждите, скоро конец. И сама она знала. Она попросила
сказать ей правду.
- Постойте, значит, она перед смертью пишет на вас жалобу и умирает без
покаяния? Бред какой-то. Жалобу, что вы хотели ей помочь спасти Душу? Ну
пусть она в это не верит - жаловаться-то на что? Ну пусть придет священник
на всякий случай, а вдруг что-то там есть? Ну пусть один шанс из миллиона -
хуже-то не будет! Дальше-то все, шлюсс. Так она эту свою яму с червями
защищает, пишет жалобу. На смертном одре! Это уже никакой не атеизм, это
антивера какая-то... Безумие!
- Ну вот вы и поняли, что такое духовная брань. Это когда вопят: "Нет
вечной жизни, нет Бога, нет Царства Небесного, есть только вечная смерть,
гроб и черви, и ради того, чтоб они нас сожрали вместе с душой нашей, мы
отвергаем и Царствие, и бессмертие, и замысел Бога о человеке, и пишем
жалобы. Ведь не просто не верим, а отвергаем!"
- Ну и хрен с ней, земля ей пухом!
- Эх вы, а говорили "пойму"... "Бред, мол, безумие",.. Что же вы ее не
жалеете, если она в их власти, если не в себе она? Не в себе, а с ними! Ведь
если вы верите в Свет, надо признать и тьму, ведь не может Бог творить все
эти ужасы, Думать, что Бог виноват в зле - хула на Бога! 0ни есть, и мы
добровольно пляшем под их дудку. Нам вместе надо быть, добрыми, жалеть друг
друга. А мы даже мертвых пинаем...
- Ладно, Варенька, письмо-то никуда не попало, все хорошо...
- Чего хорошего, если оно ей теперь в осуждение? Я ее спровоцировала ,
ввела в грех богоборчества... Моя вина, Господи... Эй, Хохлова, что у тебя в
палате под койками творится, а? 3адницу отъела, лень нагнуться. Что
"вытирала" - ты нагнись, нос-то сунь!
Последние слова относились к заглянувшей в подсобку нянечке. Яне
пришлось себе признаться, что образ Вари с постоянно меняющимся имиджем то
восторженно-романтической немолодой девы, то смиренной богомолки, то по-
бабьи жалостливой сиделки, то грубовато-деловой медички становился все более
расплывчатым и все менее соответствующим ее и без того смутному
представлению о верующих. И все более интригующим.
- Но, Варя... Если она, как вы сказали, такая уж хорошая, а Господь
милостив - разве Он не простит?
- Многое нам, конечно, неведомо, предстоит еще Суд. Но зачем нам дана
жизнь, если не для выбора между Богом и дьяволом? Если ты добровольно не
хочешь служить в армии Света, или, еще хуже, служишь тьме и так, во тьме,
твое время кончилось - как может Господь насильно забрать тебя в Свет? Это
было бы против твоей воли, разве не так? А нам дарована свобода. Бог не
может отнять у нас свободу.
- Вот что, давай сожжем это проклятое письмо, - предложила Яна, -
Вместе с конвертом. Нет его и никогда не было, а? Это рукописи не горят.
А жалобам - туда и дорога.
Мысль эта неожиданно Варе понравилась. Чиркнув спичкой, она
перекрестилась.
- Господи, сотри мой грех и невольный грех чада Твоей новопреставленной
перед Тобой. Моя вина, Господи, вычеркни эти слова из Книги Твоей. Ты ведь
все можешь, Господи. Измени время, чтоб ничего не было, никакого письма... И
ты проси! - приказала она Яне, - Креститься-то хоть умеешь?
Яна перекрестилась. На блюде с кроваво-красными остатками варенья,
корчась, погибало скомканное письмо покойницы. По ставшему вдруг иконописным
Вариному лицу метались отблески пламени, и Яна вдруг явственно ощутила, что
сейчас, в этой полутемной подсобке, среди бельевых тюков и больничных
"уток", действительно происходит нечто таинственно-непостижимое, связавшее
вдруг ее, Варю и чокнутую эту большевичку, брезгливая неприязнь к которой
сменилась забытой щемяще-блаженной болью. Болью где-то на самом дне души,
где хранилась лишь память о Гане, о детстве, первом крике Филиппа, да еще
двух-трех прекрасных мгновениях, когда останавливалось время...
Уж не колдунья ли она, эта Варя? "Маша-Машенька -Мария"... Все в Яне
замерло, задрожало от детски-явственного предвкушения чуда. Близкого, "при
дверях".
- Я вас задержала, наверное? Хотите, домой отвезу?
- Спасибо, Яна, я на дачу.
И мне на дачу. У вас где? Жаль, совсем в другую сторону. Тогда до
вокзала, ладно? Так хорошо, что мы познакомились...
Варя сдалась.
- Ладно, тогда подождите в коридоре, я из холодильника черешню возьму,
ребятам купила. У меня их как-никак трое.
- Ого! Сколько же вам?
- Тридцать четыре, - ответила она без всякого кокетства, - Халат
давайте.
В углублении, делящим коридор на два крыла, так что получался небольшой
холл, стоял цветной телевизор, столик со стопкой газет и журналов. Двое
больных в пижамах играли в шахматы.
Чудо висело на стене между традиционными репродукциями Васнецовской
"Аленушки" и Левитановской "Золотой Осени". Небольшой этюд, почему-то сразу
приковавший взгляд Яны, хотя лишь подойдя вплотную, она разглядела в правом
углу знакомое Ганино "ДИ".
Сердце кувыркнулось. "Ди-и, Ди-и", - серебряно зазвенел в ушах
колокольчик чуда. Картина Гани?! Даже не картина - фрагмент. Мертвое бледно-
восковое лицо в таком же бледном ореоле подушки и чья-то коснувшаяся лица
рука - удивительно передано ее движение - рука едва коснулась, она протянута
откуда-то из светлой глубины картины, она будто выткана из этой
разгорающейся светлости, и вместе с тем это обычная рука, видны жилки, вены,
но от того места, между сомкнутым глазом и сомкнутым ртом, где пальцы
коснулись лица, начинается жизнь, движение жизни. Едва уловимая наливающаяся
розовость щеки, жизнь бежит от кончиков пальцев к уголку мертвого глаза,
ресницы вот-вот дрогнут, мертвого рта - уголок еще неживой, но уже и не
мертвый, а дальше - мертвая белизна другой щеки, лба, подушки, переходящая в
густеющую тьму вечной смерти.
Эта неуловимая грань, таинственный порог - вечная ганина тема. Только
прежде из ганиных картин уходила жизнь. Здесь - уходила смерть.
- Вот, повесила, иконы-то не разрешают, - услыхала Яна за спиной тихий
Варин голос, - Пошли, я готова. "Воскрешение дочери Иаира", евангельский
сюжет. Вроде как картина, не икона, а мы ее освятили. И больным помогает
удивительно. Некоторые даже тайком на нее крестятся и прикладываются.
- Варенька, откуда это у вас? - спросила Яна, чувствуя, что ей лучше не
оборачиваться. Всякие обычные объяснения вроде "Я знаю Даренова" или
"Даренов - мой друг" были в отношении Гани совершенно невозможны, -
Даренов... он... Это что, у вас "оттуда"?..
Варя, как ни странно, тоже ответила, что все расскажет в машине, потому
что есть шанс успеть на электричку, а потом - большой перерыв, следующая
лишь через сорок минут.
В машине Варя сообщила, что Даренов уже почти полгода как вернулся /Яна
подумала, что Регина, конечно, знала, но она, Яна, почти не бывает теперь ни
на Мосфильме, ни в Домах этих, ни на вечеринках/, что он учится в Духовной
Академии в Загорске, но живопись не бросил, сейчас пишет серию на
Евангельские сюжеты. Квартиры у него своей пока нет, часть картин хранится у
них в доме /Даренов с ее мужем познакомились заграницей и теперь дружат/.
"Воскрешение" Ганя разрешил повесить в больнице, и ничего, сошло. Но чтоб
она, Яна, о Дареновских картинах никому ни гу-гу /Сама знаешь, религиозная
тематика, за ним и так наверняка следят/, И вообще Даренов никому специально
не сообщил о своем приезде, ведет крайне замкнутую жизнь /Варя сказала
"почти в затворе"/ что для готовящегося стать священником вполне
естественно.
Ганя, с которым она простилась навсегда - здесь... В это невозможно
было поверить. Не тот Ганя на дне души, некий символ, обозначение того
невозможного состояния, которое зовется счастьем, который был всегда с ней,
а Ганя материализовавшийся, до которого можно дотронуться, услышать голос,
изменившийся, постаревший, как и она, но от этого не переставший быть Ганей.
Священник ли, пастух, космонавт, нищий, живой или мертвый - он все равно
Ганя, он есть и будет. Пока она есть - он с ней, и это главное. И если им
лучше не видеться, значит, оно действительно лучше. Так благоразумно думала
Яна, а Варе она просто сказала, что если Даренов захочет ее увидеть, пусть
даст знать через нее, Варю.
Они подъехали к вокзалу, до электрички оставалось десять минут, а Варя
все медлила выходить. Потом сказала, что у Даренова, возможно, будут
каникулы, они с мужем пригласили его пожить и поработать у них на даче и,
если он скажет "добро" на встречу с Яной, Варя даст ей знать заказным на
Ильичевскую почту до востребования.
- Если Бог даст, ничего не случится...
- Вы уж, Варя, осторожней на своей "линии фронта". Небось, не раз
вызывали, предупреждали?
- На войне, как на войне.
- Еще хорошо, что письмо ко мне попало.
- Так оно для тебя и писалось, - неожиданно сказала Варя, - Неужели не
поняла до сих пор?..

ПРЕДДВЕРИЕ 43

"Выиграть войну с Германией значит осуществить великое историческое
дело. Но выиграть войну еще не значит обеспечить народам прочный мир и
надежную безопасность в будущем. Задача состоит не только в том, чтобы
выиграть войну, но и в том, чтобы сделать невозможным возникновение новой
агрессии и новой войны, если не навсегда, то по крайней мере в течение
длительного периода времени". И.Сталин

БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА.
1945г. Приказы в связи с освобождением войсками 1-го Белорусского
фронта столицы Польши - Варшавы; войсками 1-го Украинского фронта - городов
Пшедбуж, Радомско, Ченстохов. Участие в работе Крымской конференции США,
Великобритании и СССР. Подписание в Кремле "Договора о дружбе, взаимной
помощи и послевоенном сотрудничестве между СССР и Кольской республикой".
Приказы в связи с прорывом обороны немцев войсками 1-го Белорусского фронта,
ворвавшимися в Берлин с востока, в связи с прорывом обороны немцев на реке
Нейсе войсками 1-го Украинского фронта, ворвавшимися в Берлин с Юга, и в
связи с овладением войсками 4-го Украинского фронта городом Опава
/Чехословакия/. Приказ в связи с полным окружением Берлина войсками 1-го
Белорусского и 1-го Украинского фронта, соединившимися северо-западнее
Потсдама, и в связи с овладением войсками 3-го Белорусского фронта городом и
крепостью Пиллау. Присутствие на первомайском параде. Приказ в связи с
овладением городом Берлин, в связи с завершением ликвидации группы немецких
войск под Берлином и в связи с овладением городами Росток, Варнемюнде,
Рибнитц, Марлов, Лааге, Тетеров, Миров. Приказ в связи с освобождением
Праги. Приказ по войскам Красной Армии и Военно-Морскому флоту в связи с
победоносным завершением Великой Отечественной войны. Выступление по радио с
обращением к советскому народу. Речь на приеме в Кремле. Осмотр в Кремле
новых образцов послевоенной продукции, выпущенных Горьковским автозаводом.
Участие в работе 12 сессии верховного Совета СССР 1 созыва. Присутствие на
Параде Победы в Москве. Выступление с речью на приеме в Кремле. Присвоение
высшего воинского звания - Генералиссимус Советского Союза. Прием в Кремле
участников юбилейной сессии Академии Наук СССР. Участие в Берлинской
конференции трех держав. Обращение к Советскому народу в связи с успешным
окончанием войны с Японией. Приказ по войскам в связи с завершением войны с
Японией.
"- Однажды Берия предупредил Сталина, что дача заминирована. "Ну что ж
пойдем искать мину", - сказал Сталин. Взял с собой солдата с миноискателем и
вдвоем направились вокруг дачи. Ничего не обнаружили.

- Сталин был по природе человек не робкого десятка и очень любил людей
талантливых и храбрых. Таких, как, скажем Рокоссовский, - говорит Молотов. -
Первые годы охраны, по-моему, не было. Тогда все ходили пешком. И Сталин. А
вот когда начались новые покушения в 1928 году... На границе были пойманы с
бомбами. Эсеровского типа люди. Они, террористы, смелые...
А тогда достаточно было убить Сталина, еще двух-трех, и все могло
рухнуть.
Помню, метель, снег валит, мы идем со Сталиным вдоль Манежа. Это еще
охраны не было. Сталин в шубе, валенках, ушанке. Никто его не узнает. Вдруг
какой-то нищий к нам прицепился: "Подайте, господа хорошие!" Сталин полез в
карман, достал десятку, дал ему и пошли дальше. А нищий нам вслед: "У,
буржуи проклятые!" Сталин потом смеялся: "Вот и пойми наш народ! Мало даешь
- плохо, много - тоже плохо!" /Молотов - Чуеву/
"У Сталина была удивительно сильная память. Я не встречал людей,
которые бы так много помнили, как он. Сталин знал не только всех командующих
фронтами и армиями, а их было свыше ста, но и некоторых командиров корпусов
и дивизий, а также руководящих работников Наркомата обороны, не говоря уже о
руководящем составе центрального и областного партийного и государственного
аппарата. В течение всей войны И.В.Сталин постоянно помнил состав
стратегических резервов и мог в любое время назвать то или иное
формирование". Вспоминает Маршал Василевский: "Сталин позвал меня к
телефону. Он попросил меня напомнить, где находится Иваново-Вознесенская
ополченская дивизия. "Я что-то забыл", - добавил он.
Я не жаловался в те времена на свою память, но замешкался - дивизия
передислоцировалась, и я не смог сразу назвать точно место ее нахождения на
данный момент. Сталин немного подождал, а потом говорит: "Ладно, не надо, я