Иванова Юлия. Дремучие двери

/Св.Аллилуева/


СПУСТЯ ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ ЛЕТ. ДАЧА СТАЛИНА:

"Дом ходил ходуном. Из-за невесть откуда появившейся стойки прямо у входа
давали в бумажных стаканчиках виски и шампанское. На пиршественном и
одновременно политбюровском столе в гостиной валялись пустые бутылки из-под
пива; под немыслимые в этих стенах рок-н-рольные ритмы отплясывала
развеселая молодежь; кто-то нежно целовался в углу, кто-то лежал поперек
коридора; кто-то развалился на Его диване, где издал он последний хрип; а с
балкона кабинета на втором этаже кто-то затаскивал заначенные бутылки и
упаковывал их для завтрашнего похмелья. И невозмутимый стоял Роберт Дювалл,
исполнитель роли Сталина, уже разгримированный, в красном пуловере с
натуральным орденом Ленина на груди. Потом давали гамбургеры, воздушные
куски торта, вкатили огромный торт из мороженого, по-моему, с надписью
"Сталин" и, кажется, с его головой, не хватало только 112 свечей, а заодно
и помела, рогов и копыт, приличествующих этому случаю". /Свидетельствует
А.Авдеенко о работе съемочной группы Ивана Пассера с амер.компанией Эйч-би-
оу/

Шел он от дома к дому,
В двери чужие стучал.
Под старый дубовый пандури
Нехитрый мотив звучал.
В напеве его и в песне,
Как солнечный луч, чиста,
Жила великая Правда,
Божественная мечта.
Сердца, превращенные в камень,
Будил одинокий напев,
Дремавший в потемках пламень
Взметался выше дерев.
Но люди, забывшие Бога,
Хранящие в сердце тьму,
Вместо вина отраву
Налили в чашу ему.
Сказали ему: "Будь проклят!
Чашу испей до дна!
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!"
/Иосиф Джугашвили (Сталин)/


* * *


Она оказалась в одном из мучительных, суетно-хлопотных дней, когда,
набрав кучу дел, вынуждена была ехать в Москву и разом все прокручивать. Их
последняя серия затянулась, душа к ней не лежала, и опять надо было
выхлопотать хоть несколько дней пролонгации и избежать скандала. Но сначала
Иоанна позвонила "на квартиру". "Домом" она теперь называла Лужино. Там все
принадлежало ей, только ей, там все вещи терпеливо ждали ее в том порядке
или беспорядке, как она их оставила, там восторженным визгом встречал
Анчар. Там можно было запереться на все замки, выдернуть из розеток все
теле- и радиовилки, даже вообще вырубить электричество и погрузиться во
вневременную тишину. Или зажечь камин и послушать, как потрескивают
дрова...
А на квартире с тех пор как свекровь парализовало и родился Темка, был
дурдом. Лиза разрывалась на части. Филипп "керосинил", надо было туда
заехать, купить продукты, взять белье из прачечной, сделать нужные звонки и
еще, еще - огромный список дел на машинописную страницу через один
интервал. Надо было жить. И Иоанна, стоя в очереди в гастрономе, в
булочной, торгуясь на рынке из-за гранатов для Темки и даже проверяя сдачу
с четвертака, - с любопытством наблюдала за собой будто со стороны -
надолго ли хватит? Денис уехал в загранку, теперь все на ней, никуда не
денешься.
Из первой попавшейся будки позвонила на квартиру, подошла Лиза. Лиза в
панике - Филипп не ночевал дома и ей мерещатся всякие ужасы. Будто в первый
раз! В такой ситуации с ней разговаривать бесполезно. Иоанна, как может,
успокаивает ее, но в трубке уже сплошной рев.
И она поехала на студию.
Там, использовав все дозволенные и недозволенные приемы, ей удалось
вырвать у близкой к обмороку редакторши /"натура уходит", "у Петрова скоро
новая роль, у Сидорова - в театре скандал" и т.д./ неделю пролонгации.
Можно было, конечно, сказать правду, что ей все это обрыдло, и заморозить
"Черный след" на веки вечные... Но нет, она по-прежнему была рабой, и
изворачивалась, врала, хитрила. И все это напоминало бег петуха с
отрубленной головой.
Прачечная, сберкасса, квартира...
Едва Иоанна выходит из лифта, Лиза выскакивает навстречу - дежурила у
двери. Филиппа все еще нет. Лиза даже не пытается скрыть разочарование при
виде свекрови, если можно назвать разочарованием печать вселенской
катастрофы на ее классически правильном беломраморном личике. Ни дать, ни
взять - ожившая Галатея. Едва ожила, и тут же конец света. С такой
внешностью прилично восседать где-нибудь под стеклом в бюро эталонов рядом
с метром, килограммом и статуей Венеры Милосской. Венера без рук, а Лиза -
с руками. Руки ее прекрасны, хоть и в муке. Лизе совсем не пристало сходить
с ума из-за какого-то алкаша и балбеса, заночевавшего, видимо, у очередной
владелицы теле- и видеоаппаратуры. Не может позвонить, кретин... Лиза ждет
второго ребенка, и Артема еще не отняла от груди не в пример этим
современным мамашам. За такие "концы света" Филиппу надо голову оторвать.
Иоанна начисто лишена родовых инстинктов - в конфликтах сына со
школьными приятелями, девушками, теперь вот с Лизой, Иоанна всегда
проявляла третейскую объективность, в отличие от денисовой матери, которая
делила мир на Градовых, Окуньковых /ее девичья фамилия/ и на прочую шушеру.
Иоанна была шушерой. Обитая с супругом преимущественно за границей, мадам
Градова-Окунькова вначале не имела физической возможности вмешиваться в их
с Денисом семейную жизнь, но после скоропостижной смерти свекра целиком
отыгралась на воспитании Филиппа. Она портила его и баловала с такой
дьявольской последовательностью, будто задалась целью увенчать
генеалогическое древо Градовых-Окуньковых величайшим монстром всех времен и
народов. Ожесточенные стычки Иоанны со свекровью из-за Филиппа вели только
ко взаимной ненависти, Филипп хужел день ото дня, ловко играя на баталиях
взрослых. Денису же все было до фонаря, кроме ДЕЛА. В конце концов, Иоанна
отступила. Семья Градовых-Окуньковых с ее неразрешимыми проблемами
постепенно отодвигалась на второй план, а потом и вовсе перекочевала куда-то
за кадр ее бытия. "Филипп перебивается с двойки на тройку", "Филипп
прогуливает уроки", "Филипп грубит учителям", "Филипп хулиганит", - эти
сигналы из школы, а позднее из милиции Иоанна со злорадным спокойствием
переадресовывала свекрови: "Балуй дитя, и оно устрашит тебя"... "Детей надо
баловать, тогда из них вырастают настоящие разбойники".
И та бегала по родительским собраниям, отделениям милиции, просто по
обиженным гражданам. "Что вы хотите, мальчик растет без матери. Вы ее
когда-либо здесь в школе видели? Нет? Ей плевать на сына. А отец что, отец
очень занят. Режиссер Градов, слыхали?.. "В ход шли также слезы, заграничные
сувениры. Иоанна на свекровь не обижалась, в глубине души зная, что та
права. Сына она бросила, самоустранилась. Свекровь дала ей эту возможность.
И желанная свобода, и совесть не грызет, и вот уже чужой парень равнодушно
прикладывается при встрече к ее щеке, колясь усами:
- Привет, ма.
- Филипп и так помешался на своих дисках, а бабка ему японскую систему
покупает. В доме невозможно работать...
- Твоя мать, вот и скажи.
- Этот деятель школу собирается бросать, а она, видите ли
приветствует. Пусть, мол, идет в техникум, у мальчика талант. Спидолы
соседям за бабки чинит, Эйнштейн. На днях в "Узбекистане" видели, девчонок
мантами кормил. А у меня на радиодетали клянчит. Больше не дам ни
копейки... - ворчал Денис.
- Мать даст, - усмехалась Иоанна.
А сама все-таки трусила, боясь катастрофы. Однако ни суперзлодея, ни
гангстера из Фили не вышло, а губительная страсть к радиотехнике
действительно обернулась положительной стороной. Свекровь оказалась права.
Филипп стал работать в телеателье, очень быстро освоился, переходя от
чернобелых телевизоров к цветным, потом к зарубежным, потом к видео.
Клиентура росла и солиднела. Филипп уже не клянчил у "предков" десятку, а
сам мог при случае снабдить сотней-другой, обзавелся "Ладой" в экспортном
исполнении. И, наконец, семьей. Лизу Денис пригласил на эпизодическую роль
английской леди в одной из серий "Черного следа". Он всегда относился
скрупулезно к такого рода эпизодам, панически боясь обвинения в "клюкве", и
хотел, чтобы леди выглядела самой что ни на есть настоящей. Две настоящих
леди с родословными, которых ему удалось раздобыть то ли в посольстве, то
ли среди иностранных студенток, выглядели на ее фоне дворняжками. Критерий
у Дениса был своеобразный: когда она входит, у меня даже мысли не должно
возникнуть шлепнуть ее по заднице.
Видимо, в отношении леди с дипломами, претендующих на
аристократическую внешность, это желание у Дениса возникало - он всех
отмел. Напрасно Иоанна говорила, что и у аристократов бывает потомство и
что критерий Дениса весьма спорный - поиски продолжались, пока один из
друзей-режиссеров не сообщил ему, что во ВГИКе есть такая "потрясающе
породистая" девчонка. Что ее и приняли туда за "породу" и она уже снялась
успешно в двух-трех эпизодах.
Когда на пробах в кадре появилась Лиза, эдакое роскошное мраморное
изваяние с холодным эталонным блеском на обнаженных плечах, в поддельных
бриллиантах на лебединой шее, с таким же ледяным блеском равнодушно
устремленных куда-то за линию горизонта прекрасных очей, Денис протер
глаза. Оставь надежду навсегда... Галатея, притом еще не ожившая. Порода!
Какие уж тут шлепки по заду! Иоанна была вынуждена признать, что он прав -
Лиза производила именно такое впечатление. Откуда у провинциальной курской
девчонки такая стать? Об этом могла поведать лишь покойная мать Лизы, на
которую она была совсем не похожа, как, впрочем, и на отца - фото висит у
Лизы в комнате. Правда, лизина тетка, приезжавшая иногда в Москву за
покупками, делала туманные намеки на семью каких-то ссыльных голубых кровей
с мудреной фамилией. Лиза почему-то сердилась.
Лиза была молчаливой, держалась особняком - то ли характер, то ли
совершенная ее красота отпугивала поклонников и подруг... Находиться рядом
с ней было рискованно - сразу бросались в глаза малейшие недостатки
собственной внешности, одежды, поведения. Это было все равно что гулять
нагишом по Царскосельскому дворцу.
И тут всех удивил Филипп. Лиза по просьбе редактора завезла Денису
какие-то бумаги. Безвкусная иракская дубленка, стоптанные сапожки и
потертая лисья ушанка выглядели на ней как на княжне Волконской, когда та
собиралась к мужу-декабристу в Сибирь. Лиза казалась прекрасной и
недосягаемой как никогда, на ее расцвеченное морозом лицо боязно было
смотреть.
- Что за девочка? - и прежде чем Иоанна с Денисом успели ответить,
Филипп схватил пальто и с криком: "Стойте, куда же вы?.." - кинулся следом,
опережая лифт. Лизу внизу ждала машина.
- Ой! - сказала Иоанна.
- Сейчас будет вынос тела, - сказал Денис. Но выноса не последовало.
Тело Филиппа уехало в машине с Лизой и к полуночи позвонило: - Передай
бабушке, что я заночую у ребят, а то она будет психовать /он был уверен,
что родители психовать не будут/ - А завтра прямо на вызов.
- Но ты же без шапки! - заорал Денис в параллельный телефон, но сын
уже повесил трубку.
- Ничего, наденет ее лисью, - сказала Иоанна.
Но Денис не сдавался - это было бы для него в какой-то мере крушением
иллюзий. Он поверил лишь через неделю, когда Лиза переехала в филиппову
комнату, заставленную магами, телеками и видиками всевозможных цен и фирм.
В доме произошли отрадные перемены - Лиза оказалась замечательной хозяйкой
и женой. Прежде всего, стало тихо.
И добилась она этого наипростейшим и безболезнейшим способом -
заставила Филиппа пользоваться наушниками. Почему-то это красивое решение
никому в голову не приходило.
Стало не только тихо, но и чисто, уютно. Взамен бутербродов и
консервов появилась нормальная домашняя еда, не то чтобы кулинарные
симфонии, но щи, котлеты, творожники, разнообразные компоты вместо вечного
кофе - быстро, полезно и вкусно... Иоанна к тому времени уже сбежала в
Лужино, свекровь парализовало после инсульта, и присутствие в доме
настоящей женщины было как нельзя более кстати. Ни Иоанна, ни свекровь
никогда не были такими вот полноценными женами, хранительницами очага.
Восхищаясь Лизой, Иоанна перебрала в памяти всех своих родственников и
знакомых и пришла к выводу, что таких вот "хранительниц" пора заносить в
красную книгу. К тому же Лиза ухитрялась одновременно рожать детей,
продолжать учебу, сниматься пусть в небольших, но вполне пристойных ролях
и, вообще, оставаться эталоном физического и морального совершенства.
Самые пламенные и изысканные комплименты действовали на нее как
гудение бормашины в зубном кабинете. Похоже, Лиза действительно испытывала
отвращение ко всему роду мужскому за исключением их с Денисом отпрыска.
Филипп был довольно смазливым мальчиком, женщинам он нравился своей
"загадочностью", как призналась Иоанне как-то одна из его подружек. По
мнению Иоанны эта "загадочность" была просто плохим воспитанием свекрови,
распущенностью и непредсказуемостью поведения. Ибо Филипп делал, что его
левая нога хочет, и мог во время урока, собрания, юбилейной речи вдруг
молча встать и выйти вон. Объяснение у него было однотипное: "Надоело".
- Ты мне тоже надоел! - орала Иоанна, - Что же мне теперь, бросить
тебя и сбежать? В конечном счете она так и поступит.
Так же непредсказуемо и неожиданно Филипп уходил из жизни своих
подружек, чтобы потом ни с того ни с сего опять появиться или исчезнуть
навсегда. Но не хамством же своим он завоевал такое совершенное создание
как Лиза! Лиза - вот кто была для Иоанны настоящей загадкой. Она, мать, уже
ненавидела Филиппа за те мучения, которые он доставлял Лизе, а та не просто
терпела - многие бабы терпят, но со скалкой, со скандалами или молча, со
слезами, или расчетливо делая вид, что ничего не знают - Лиза все знала.
Она терпела, прощая.
Техника шла вперед. Приемники и маги Филипп, как правило, ремонтировал
дома, телевизоры прямо на квартирах, а уж о фирменных зарубежных системах и
говорить нечего - кто ж отдаст оную в телеателье или куда-то еще. А
квартира отдельная, благоустроенная, муж, естественно, на работе или в
загранке, а принимает молодого симпатичного мастера Филиппа хозяйка в
халатике, дама, как правило, импортная, по всяким там Сингапурам езженая. И
халатик, и духи, и косметика у нее "самые-самые", в домашнем баре - виски,
в холодильнике - икорка. Службой дама не особенно обременена - через год-
два опять за кордон, а там с адюльтерами строго, у мужа может карьера
полететь. Лучше уж здесь, в родном доме, где и стены помогают... И
нравственность у дам тоже импортная, нагляделись всяких порно... Приедет
мастер ведь не на пятнадцать минут, а на час-два, а то и больше, как тут не
угостить, не поболтать о том, о сем...
Эпоха видиков вообще стала стихийным бедствием. Понавезли всякого
сомнительного ширпотреба, для нас - экзотика, у каждой хозяйки найдется
что-нибудь эдакое, а это уже на несколько часов. Иногда, до утра, иногда на
бровях. И момент социального неравенства отсутствует: мастер - сынок этих
самых "черноследников"...
Что было хуже всего - Филипп понемногу начал спиваться. А Лиза
терпела, страдала и... оправдывала. Для нее объяснить - означало оправдать.
- Это от пустоты, - говорила Лиза, - И пьет он от пустоты, и женщины
эти... И они с ним от пустоты... Плохо им, всем плохо, как вы не
понимаете...
- Вот-вот! - бушевала Иоанна, - Все преступления в мире, милая, от
пустоты... Пожалела мышка кошек. А тебя кто пожалеет?
- Вы, - сказала тогда Лиза и неожиданно ткнулась лицом в ее плечо.
Иоанна чувствовала на шее ее частое теплое дыхание, свежий младенческий
запах высветленных для очередной съемки волос /Лиза употребляла только
детское мыло/ и вдруг осознала, что кажется любит ее, любит больше своего
обормота Фильки с его загадочностью, хамством и всеобъясняющей пустотой.
И сейчас, когда Иоанна видит невестку на лестничной площадке,
несчастную и зареванную, ей действительно жаль только ее в этой истории, а
не пропавшего без вести Градова-Окунькова Среднего, хоть бы он совсем
провалился, сукин кот! Именно этого боится Лиза. Панический страх перед
всякими несчастными случаями и стихийными бедствиями, пожалуй, единственный
лизин недостаток. Повсюду ей мерещились автокатастрофы, пожары, убийцы-
маньяки, внезапные остановки сердца и роковые стечения обстоятельств. Она
белела при виде телеграммы, от визга тормозов за окном и удара грома.
Болезненное воображение сразу подсовывало ей десятки вариантов возможных
несчастий и тут уж с Лизой ничего нельзя было поделать - она металась,
плакала, все у нее валилось из рук, пока не поступала информация, что на
этот раз, слава Богу, пронесло. Все попытки внушить Лизе, что состояние ее
ненормальное и надо лечить нервы, разбивались о неопровержимый ее довод:
"Но разве так не бывает?" - Да, бывает, но очень редко, обычно люди об этом
не думают...
- Редко! - рыдала Лиза, - А в "Скорую" не дозвонишься...
И возразить ей было нечего. Роковая мистическая пропасть, куда
свалиться можно в любой момент, действительно существовала, но большинство
человечества благоразумно предпочитало ее не замечать. Предохранительный
клапан, почему-то отсутствующий у Лизы. Но зато Лиза, измотанная
перспективами глобальных катаклизмов, не реагировала на обычные
человеческие источники страданий вроде супружеских измен, неприятностей по
работе, денежных затруднений и очередей за дефицитом.
Потому и прозвали Лизу в актерских кругах "Царь-Рыбой". Поглядели б
они сейчас на эту Рыбу! Иоанна знала, что сейчас с Лизой разговаривать
бесполезно, и, поцеловав ее в мокрую щеку, стала искать свои тапки. Тапки
тоже были лизиным нововведением еще до появления Темки. Темка орал в
гостиной как резаный, в кухне что-то горело, Лиза рыдала в телефон. И в
довершение картинки периодически испускала истошные вопли свекровьина кошка
Марта, требуя кота.
Иоанна нашла тапки, выключила на кухне сгоревшие сырники, огрела кошку
веником и пошла к внуку. Темка валялся на спине в манеже - упал и не мог
подняться, ревел, дрыгая ногами, вокруг в таком же положении валялись
заводные машины, звери и луноходы. Иоанна взяла его на руки - он был сухой
и кормленый, еще теплая чашка с остатками каши стояла на столе. Темка ревел
от унижения и одиночества, на руках он сразу замолчал. Иоанна усадила его
на колени и, покачивая, принялась разглядывать. Подрос. А похож стал,
пожалуй, на Дениса.
Лиза опять кому-то звонила. Зря она - все в порядке с нашим бесценным
Филиппом, хотя бы по теории вероятности. Впрочем, у Лизы на этот счет
наверняка есть в запасе прецеденты... Она коллекционировала эти несчастья
как значки.
Темка тоже внимательно разглядывал "бабу". Интересно, что он о ней
думает? Иоанна улыбнулась - он тоже. Эта ответная детская улыбка... Теплое
поползло по ноге - Темка пустил лужу. Иоанна сменила ему ползунки и пошла в
ванную. Ей стало чуть легче.
- Жанна! Это свекровь. Придется зайти. Мадам Градова-Окунькова
полулежала на подушках в своей до предела заставлен ной вещами комнате,
напоминающей запасник какого-то фантастического музея всех времен и
народов. Чего тут только не было! И павловский книжный шкаф красного дерева
рядом с собратом из карелки, и письменный стол покойного Градова-Старшего
со шведской шторкой, и пушкинский бюро-секретер с бронзой, и белый, будто
из кружев, французский столик с таким же кружевным стульчиком...
Современную мебель свекровь, к счастью, не любила, но зато отыгралась
на мелочах - фонариках, вазах, безделушках и масках, развешанных по стенам
между довольно приличными "голландцами" и русскими "академиками", в свое
время купленными по дешевке в Ленинграде и на Арбате.
Когда Филипп подрос, бабушка великодушно отдала ему свою вторую
комнату, но с вещами расставаться не пожелала и втиснула в девятнадцать
метров и счастливое свое закордонное прошлое с Градовым-Старшим, и беготню
по комиссионкам во время коротких визитов домой /купленная тамошняя фанера
в обмен на тутошний антиквариат, пока у нас еще не разобрались, что к
чему/. И даже закордонные свои привычки, начиная с апельсинового сока с
тостами по утрам и кончая игрой в бридж, к которому она от скуки
пристрастилась вместе с другими посольскими дамами где-то в забугорье.
Даже двух своих партнерш удалось ей сохранить с тех далеких времен, и
теперь они, все уже бабушки и вдовушки, собирались на бридж по четвергам и
воскресеньям в свекровьиной комнате, жалея о четвертой партнерше,
туземке-аптекарше русского происхождения по имени Наташа, научившей их
этой интеллектуальной игре.
Нынешней четвертой их партнерше приходилось терпеть обидные реплики
вроде: "Наташа бы тебя за такой ход...", от которых она иногда плакала и
бросала игру. Но всякий раз дамы мирились, потому что в Москве бриджистки
на дороге не валяются.
Свекровь полулежала на подушках в накидке из какого-то длинноворсового
меха, при косметике и прическе - это означало, что сегодня она ждет гостей.
Наверное, в том же наряде она выходила когда-то на веранду посольского
особняка, где ее уже ждали приятельницы, и садилась за белый кружевной
столик, и курила длинные сигареты, кутаясь в обезьянью накидку, защищавшую
от ветра со стороны Средиземного моря. И на своей сдаче думала:
"Остановись, мгновенье!... "Теперь ветер дул с шумной московской улицы,
приносил запах бензина и тушеной капусты из ближайшей столовой, но дверь
балкона приходилось держать открытой, потому что дамы нещадно курили - все
те же длинные тонкие сигареты, купленные в "Березке". И пили кофе, а то и
джин с тоником из той же "Березки".
Свекровь прекрасно выглядела, и если бы не неподвижно вытянутые ноги,
прикрытые шотландским пледом, да въевшийся запах мочи, который не могли
заглушить никакие духи, ее можно было принять за активистку районной группы
"Здоровье". Это было заслугой все той же Лизы. И вообще, если бы не Лиза,
антикварно-карточный домик свекровьиного бытия рухнул бы, когда подвернулся
необычайно выгодный размен старой квартиры. Но любимый внучек Филипп
наотрез отказался взять к себе бабушку. А с Дениса взятки гладки: дома он
почти не бывал - съемки, фестивали, дома творчества, а матери нужен
постоянный уход. Иоанна же к тому времени постоянно жила в Лужине, к тому
же она была "чужая", так что совесть ее была чиста. И она не без тайного
злорадства наблюдала, как Денис с Филиппом, два чистопородных отпрыска
генеалогического древа Градовых-Окуньковых виртуозно отфутболивали
свекровь друг другу, а потом, выдохшись, вспомнили о пансионате для
престарелых.
Но эту спасительную идею им развить не удалось. Лиза, молча гладившая
в углу белье, вышла из комнаты со стопкой рубашек и вскоре вернувшись,
объявила: - Я позвонила, что мы от обмена отказываемся. Давайте чай пить.
Подвиг Лизы никто не оценил, меньше всех сама свекровь. Иоанна
слышала, как разъяренный Филипп кричал жене: - Кому нужна твоя жертва?
3наешь, что она думает? Что ты из-за ее рухляди не хочешь переезжать. Чтоб
тебе антиквариат этот хренов достался. Пусть, говорит, не надеется меня
обдурить - правнукам завещаю после достижения совершеннолетия... Пусть,
мол, меняется - так ей и передай...
- Это она от гордости, - сказала Лиза, - И от обиды. Она вас любит и
не верит, что вы могли бы ее бросить.
Последний козырь Филиппа не сработал - Лиза на бабку не обиделась, и
выгодный обмен не состоялся.
- Как же, уедет она! - ворчала Градова-Старшая. И действительно
оформила завещание неведомо на кого, пригласив нотариуса. Но Лиза как ни в
чем не бывало продолжала подавать ей судно, обмывать и делать массаж.
Похоже, обижаться Лиза вообще не умела. "Она же старая", "Она же
больная", "Она чудит..." - вот и все. Поставить диагноз и пожалеть.
Лиза была для Иоанны доказательством того, что есть категория людей,
которые беспрекословно и радостно идут на Зов, часто не зная, чей он. И
таких Господь обязательно спасет, даже если они "не воцерковлены", - просто
они от рождения "правильные". Не безгрешны, конечно, а здоровы в главном -
в шкале ценностей. И что Евангельское "Я - дверь", свидетельствующее, что
только судом и решением Иисуса Христа можно туда войти, означает, что овцы,
которые пришли на Зов к Двери, не ведая Имени Пастыря своего, могут быть
впущены в Царствие Пастырем с большей вероятностью, чем знающие, чей это
Зов, слышащие Его, но остающиеся пастись где-нибудь в злачном месте. Или
вообще бегущие в обратную сторону...
- Что он у вас без конца орет? Не можете ребенка успокоить, две бабы в
доме, - проворчала свекровь.
Иоанна жила то в Лужине, то в Доме творчества, но во всех домашних
происшествиях оказывалась в ее глазах изначально виновной.
- И что там у вас на кухне горит?
- Уже сгорело.
- Филипп звонил?
- Нет. Лиза на стенке сидит, он ее доконает, дубина.
Воспитали вот, гордитесь.
- Да от такой жизни кто угодно сбежит! Она его, вишь ты, от рук
отучает, Темку, вот и орет... А кошке кота надо, я уже договорилась. Ты-то
сбежала!..
- Вам только кота не хватает, - Иоанна шагнула к двери.
- Жанна! Свекровь плакала, размазывая по щекам черные от туши слезы.
- Жанна, надо что-то делать. Я так боюсь за Филиппа - он спивается.
Вот на днях, ночью... Я проснулась, он здесь. И пьет. Ночью, прямо из
горлышка. Тайком от нее... Жанна, вы с Денисом должны его устроить в
больницу. Я так боюсь... А вдруг малыш родится больной - сейчас про это
такие ужасы передают...
- Да, да, я все сделаю...
Поскорей скрыться в ванной. Она стоит под душем в каком-то оцепенении,
закрыв глаза и не чувствуя ни времени, ни бьющей по плечам слишком горячей
воды. Она отвыкла от проблем, у нее просто нет сил...
- Мама, вы скоро? Мы садимся обедать, - послышался за дверью веселый
голосок Лизы. Это означало, что вернулся Филипп.
Когда Иоанна вышла из ванной, квартира будто по мановению волшебной
палочки преобразилась. Вокруг все сияло уютом и чистотой, из кухни пахло
чем-то вкусным, Темка спал, рядом в кресле спала кошка. Сам "волшебник"
сидел за столом, хмуро размешивая в борще сметану. Вид у него был помятый.
- Привет, ма.
- Ты что, недоделанный, свой номер телефона забыл?