Иванова Юлия. Дремучие двери

своей независимости, на серьезный хозяйственный и культурный рост, если она
не сумела освободиться от феодальной раздробленности и от княжеских
неурядиц. Только страна, объединенная в единое централизованное государство,
может рассчитывать на возможность серьезного культурно-хозяйственного роста,
на возможность утверждения своей независимости. Историческая заслуга Москвы
состоит в том, что она была и остается основой и инициатором создания
централизованного государства на Руси.
Но этим не исчерпываются заслуги Москвы перед Родиной. После того, как
по воле великого Ленина Москва вновь
была объявлена столицей нашей Родины, она стала знаменосцем новой
советской эпохи.
Москва является теперь не только вдохновителем строительства новых
советских социально-экономических порядков, заменивших господство капитала
господством труда и отвергающих эксплуатацию человека человеком. Москва
является вместе с тем глашатаем освободительного движения трудового
человечества от капиталистического рабства.
Москва является теперь не только вдохновителем строительства новой
советской демократии, отвергающей всякое, прямое или косвенное, неравенство
граждан, пола, рас, наций и обеспечивающей право на труд и право на равную
заработную плату за равный труд. Москва является вместе с тем знаменем
борьбы всех трудовых людей в мире, всех угнетенных рас и наций за их
освобождение от господства плутократии и империализма. Нет сомнения, что без
такой политики Москва не могла бы стать центром организации дружбы народов и
братского сотрудничества в нашем многонациональном государстве". /И.Сталин/
"Отец полюбил Россию очень сильно и глубоко, на всю жизнь. Я не знаю ни
одного грузина, который бы настолько забыл свои национальные черты, и
настолько сильно полюбил бы все русское. Еще в Сибири отец полюбил Россию
по-настоящему: и людей, и язык, и природу. Он вспоминал всегда о годах
ссылки, как будто это были сплошь рыбная ловля, охота, прогулки по тайге. У
него навсегда сохранилась эта любовь". /Св. Аллилуева/
"А уж когда отца "убеждали факты", что ранее хорошо известный ему
человек, оказывается, дурной, тут с ним происходила какая-то психологическая
метаморфоза. Быть может, в глубине души он и сомневался в этом, и страдал, и
думал... Но он был подвластен железной, догматической логике: сказав А, надо
сказать Б, В и все остальное. Согласившись однажды, что Н - враг, уже дальше
необходимо было признать, что так это и есть; дальше уже все "факты"
складывались сами собой только в подтверждение этого... Вернуться назад и
снова поверить, что Н не враг, а честный человек, было для него
психологически невозможно. Прошлое исчезало для него - в этом и была вся
неумолимость и вся жестокость его натуры. Прошлого - совместного, общего,
совместной борьбы за одинаковое дело, многолетней дружбы, - всего этого как
не бывало, оно им и зачеркивалось каким-то внутренним, непонятным жестом, -
и человек был обречен. "А-а, ты меня предал, - что-то говорило в его душе,
какой-то страшный дьявол брал его в руки, - ну и я тебя больше не знаю!"
Старые товарищи по работе, старые друзья и соратники могли взывать к нему,
помня о прежнем его отношении к ним, - бесполезно! Он был уже глух к ним. Он
не мог сделать шаг обратно, назад, к ним. Памяти уже не было. Был только
злобный интерес - а как же ведет себя теперь Н? Признает ли он свои ошибки?"
/Св.Аллилуева/
"...отца я увидела снова лишь в августе, - когда он возвратился с
Потсдамской конференции. Я помню, что в тот день когда я была у него, -
пришли обычные его посетители и сказали, что американцы сбросили в Японии
первую атомную бомбу... Все были заняты этим сообщением, и отец не особенно
внимательно разговаривал со мной. А у меня были такие важные - для меня -
новости. Родился сын! Ему уже три месяца и назвали его Иосиф... Какое
значение могли иметь подобные мелочи в ряду мировых событий, - это было
просто никому не интересно..." /Св. Аллилуева/
"Сталин вызвал к себе Наркома боеприпасов - одного из будущих
руководителей атомной промышленности СССР. Вспоминая об этом разговоре,
Ванников отметил: "Сталин вкратце остановился на атомной политике США и
затем повел разговор об организации работ по использованию атомной энергии и
созданию атомной бомбы у нас в СССР: "Такое предложение заслуживает
внимания. В НКВД имеются крупные строительные и монтажные организации,
которые располагают значительной армией строительных рабочих, хорошими
квалифицированными специалистами, руководителями. НКВД также располагает
разветвленной сетью местных органов, а также сетью организаций на железной
дороге и на водном транспорте".
Однако затем... Сталин посчитал, что надо создать специальный комитет,
который должен находиться под контролем ЦК и работа его должна быть строго
засекречена... Комитет должен быть наделен особыми полномочиями. Во взглядах
на будущее развитие работ т. Сталин сказал, что не стоит заниматься мелкими
работами, а необходимо вести их широко, с русским размахом, что в этом
отношении будет оказана самая широкая всемерная помощь". /Ю. Н. Смирнов/
По отношению к ученым т. Сталин был озабочен мыслью, как бы облегчить и
помочь им в материально-бытовом положении. И в премиях за большие дела,
например, за решение нашей проблемы. Он сказал, что наши ученые очень
скромны, и они никогда не замечают, что живут плохо - это уже плохо, и хотя,
он говорит, наше государство и сильно пострадало, но всегда можно
обеспечить, чтобы несколько тысяч человек жило на славу, имело свои дачи,
чтоб человек мог отдохнуть, чтобы была машина". /И. В. Курчатов. 1946 г./
"Огромная процессия потянулась по плохим тогда еще дорогам...
Останавливались в городах, ночевали у секретарей обкомов, райкомов. Отцу
хотелось посмотреть своими глазами, как живут люди, - а кругом была
послевоенная разруха... Он нервничал, видя, что люди живут еще в землянках,
что кругом еще одни развалины". /Св. Аллилуева/
"...Даже Сталин, даже Ворошилов и Молотов трое пели! Мы все трое были
певчими в церкви. И Сталин, и Ворошилов, и я. В разных местах, конечно.
Сталин - в Тбилиси, Ворошилов - в Луганске, я - в своем Нолинске. Это было
не тогда, когда мы были в Политбюро, а гораздо раньше. /Смех/. Сталин
неплохо пел.
- В Политбюро тоже петь надо, когда Жданов на пианино играл, а вы за
столом...
- Пианино, когда немного выпьем. Ворошилов пел. У него хороший слух.
Вот мы трое пели. "Да исполнится молитва моя..." и так далее. Очень хорошая
музыка, пение церковное..." /Молотов-Чуев/
"Денежная реформа 1947 года призвана ликвидировать последствия второй
мировой войны в области денежного обращения, восстановить полноценный
советский рубль и облегчить переход к торговле по единым ценам без карточек.
Денежная реформа усилит значение денег в народном хозяйстве, повысит
реальную заработную плату рабочих и служащих и повысит ценность денежных
доходов сельского населения. Проведение денежной реформы будет содействовать
повышению уровня материального благосостояния трудящихся, восстановлению и
развитию народного хозяйства и дальнейшему укреплению могущества Советского
государства." /Предс. Совета Министров СССР И.Сталин.1947г/
"Поздравляю строителей, монтажников и эксплуатационников газопровода
Саратов-Москва с производственной победой - завершением строительства и
освоением первой в стране дальней газовой магистрали". И.Сталин.
"Приветствую и поздравляю строителей и монтажников "Запоржстроя" и
металлургов "Запорожстали" с большой производственной победой - возрождением
первой очереди разрушенного немецко-фашистскими захватчиками завода
"Запорожсталь" и выпуском холоднокатаного стального листа". И.Сталин.

"Поздравляю строителей, монтажников Военморстроя ?10 и коллектив завода
"Ростсельмаш" с большой производственной победой - окончанием восстановления
первой очереди разрушенного немецко-фашистскими захватчиками крупнейшего в
стране завода сельскохозяйственного машиностроения "Ростсельмаша" и
освоением производства нового типа комбайнов "Сталинец-6".
"Поздравляю коллектив строителей и монтажников "Днепростроя" с
достигнутой победой - вводом в работу четвертого мощного агрегата
Днепровской гидроэлектростанции, изготовленного советскими заводами".
...Не я и не другой - ему народ родной -
Народ-Гомер хвалу утроит.
Художник, береги и охраняй бойца:
Лес человечества за ним поет, густея,
Само грядущее - дружина мудреца
И слушает его все чаще, все смелее.
Он свесился с трибуны, как с горы,
В бугры голов. Должник сильнее иска.
Могучие глаза решительно добры,
Густая бровь кому-то светит близко...
Глазами Сталина раздвинута гора
И вдаль прищурилась равнина
Как море без морщин, как завтра из вчера
До солнца борозды от плуга исполина.
/Осип Мандельштам/

СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:
Великое древо БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВА с уходящими в вечность корнями питается
от божественного животворящего источника. Виноградник, виноградная лоза -
Евангельский образ. Многие корни засохли или обрублены, дерево тяжко
больно. Каждую осень на нем умирают старые листья, чтобы оплодотворить
почву и дать жизнь новым, молодым листьям - но все, "сеющее в жизнь" -
бессмертно. Такова воля и милость Садовника-Виноградаря, ибо лишь в
Царствии древо вечно, а листья всегда молоды и зелены.
Но здесь, на земле, многие листья убеждены, что древо существует для
них - и ветви, и другие листья. Так по Замыслу и есть, но при условии, что
каждый лист будет идеально и послушно воле Творца исполнять свою функцию,
получая от дерева ровно столько питания, сколько требуется для служения, а
не оттягивать на себя лишние соки от других листьев и Целого. Награда
безмерна и бесценна - Жизнь.
Забыв об обрубленных засыхающих корнях, о связи с Небесным Отечеством и
Творцом своим, погибающее дерево отвергло и Сына Господина, поливающего его
и животворящего по великой милости Своей. Распятый, замученный, Он победил
смерть своей Любовью и снова стал ухаживать и спасать, не помня зла.
Но силы тьмы подговаривали дерево гнать Его, внушая, что выросло древо
само по себе, что не нуждается оно ни в корнях, ни в садовнике, ни в уходе
любящего Сына. Что оно свободно и растет как хочет. Более того, каждая ветвь
/нации/, каждый лист /отдельный человек/ тоже свободны и от самого дерева, и
друг от друга, а главное в том, чтобы суметь и от других ветвей-листьев, и
от самого Целого урвать как можно больше жизненных соков...
Дурную эту свободу, ведущую в конечном итоге к гибели, силы тьмы
объявили "Богом данной", назвали "демократией". И по сути провозгласили
основой современной цивилизации право пожирать все, что не может защититься.
Пить кровь у ближних и дальних, у самого Целого, губя тем самым других,
дерево и себя.
Да, каждому листу, каждой ветке дана свобода самоутвердиться вне
дерева, то есть засохнуть и быть сожженными за ненадобностью, ибо вне Целого
нет Жизни. Когда же человеки это поймут? Ведь повсюду разместил Творец
учебные пособия, свидетельствующие, что даже на биологическом уровне вне
Целого - смерть. Таков Замысел, идущий от Троицы Единосущной и Нераздельной,
таково растущее к Небу древо Богочеловечества, где у каждого листа, у каждой
ветки - свое предназначение. Послужить, получив в награду жизнь. Личное
время преобразовать в вечность. Жизнь временную - в вечную.
Христос добровольно предался в руки палачей, чтобы, искупив человека
божественной своей Кровью, спасти, обожить, искупить грехи "лежащего во зле
мира". И победить смерть.
Побеждают ли смерть те, кто подставляет свою шею и шею ближних и
дальних вампирам? Не плодят ли зло - губя и пьющих кровь, и жертвы, ибо
вампиризм заразен? "Не противься ЗЛОМУ", - сказал Господь, но не ЗЛУ. То
есть личному твоему обидчику прости, а не обидчикам других... Невозможно
представить себе христианина, не вступившегося за слабого, не защитившего,
но можно - прощающего личную обиду, не дающего сдачи в ответ на удар, не
мстящего. Вся система Вампирии основана на ПРАВЕ СИЛЬНОГО обижать ДРУГИХ,
более слабых, вся система капиталистической конкуренции, которую отверг
Иосиф.

* * *


Отец Киприан со своей хипповой косичкой, спрятанной под джинсовую
кепку, в потертой студенческой курточке и с таким же потертым портфелем на
коленях, который он ни на секунду не выпускал из рук, потому что именно там
были волшебные предметы, превращающие неприметного студента в таинственно-
всесильного посредника между землей и Небом... Иоанне, столько раз возившей
в своем жигуленке актеров, бросилась в глаза ощутимая разница - отец Киприан
и в облачении "студентика" оставался "отцом Киприаном", он все время держал
дистанцию. Как она ни пыталась разговорить его на светскую тематику и
наконец-то ощутить себя в безопасности, он, хоть и был в курсе последних
фильмов, спектаклей и даже закулисной возни, в чем с изумлением убедилась
Иоанна, разговор поддерживал с такой вежливо-отчужденной усмешкой, что
Иоанна сама ощутила вдруг скуку смертную от так называемой "совбогемы" и
сдалась. После чего отец Киприан перехватил мгновенно инициативу, и ей
пришлось рассказывать свою биографию, особенно о связях с так называемыми
"силовыми министерствами", где, как честно призналась Иоанна, ей
предоставляли материалы для фильмов, консультировали и визировали. Но
диссиденткой она никогда не была, потому что советская родная власть, хоть и
является симбиозом детсада с дурдомом, ее, Иоанну, в общем-то устраивает.
Это условная игра, где надо просто играть по правилам, и тогда будешь иметь
свой необходимый жизненный минимум и, как ни странно, свободу.
- Да-да, - кивнет согласно отец Киприан, - Эта власть дает хлеб
насущный и оберегает человека от самого себя и собственных дурных страстей.
Нашу церковь часто упрекают в лояльности к безбожной власти, но... Богу -
Богово, а кесарю - кесарево. Власть не требует от нас отречения от Символа
Веры и церковных канонов, что же касается прочего... Жизнь наша, по апостолу
Павлу, похоть плоти, похоть очей и гордость житейская. Тело ищет
удовольствий, глаза - обладания, гордость - возвышения над всеми. Там, на
Западе, - отец Киприан махнет рукой на проносившиеся за окном машины
подмосковные березки, - там - культ самости. Культ страстей человеческих,
полная их свобода. Разгул всего, что уводит от Бога, от заповедей. Наша
власть худо-бедно помогает удерживать человека в рамках. Тесным путем
духовного восхождения идут единицы. Большинству нужен кнут, чтобы не
заблудиться в дебрях греховных. Это печально, но факт. "Битие" определяет
сознание.
- И все же власть исповедует атеизм, а вы вот ее признаете, но
опасаетесь. И меня опасаетесь, у вас жесткая конспирация...
- Раньше было хуже. Я про двадцатые-тридцатые не говорю - при Хрущеве
вон сколько позакрывали церквей! Но... не гонений надо бояться - они
выковывали святых и лишь укрепляли веру. Бояться надо, как ни странно,
обмирщения церкви. И когда в храм насильно тащат. Господь сказал: "Мои овцы
знают Мой Голос". И если человек не слышит Голоса своего Творца, а Господь
призывает каждого, тебе ли, горшок, возомнить себя выше горшечника? Мы можем
только помочь тем, кто хочет идти, кто к нам приходит. И по возможности
оградить их от неприятностей, по работе, например, в институте... Хотя для
христианина величайшая честь - быть гонимым за веру. Христианство - прежде
всего крест, легкой жизни оно не обещает. А власти... Что власти! Наше дело
- исповедовать Истину. Без Голгофы не было бы Воскресения. Мы хоронимся -
бесы ищут.
- И здесь игра...
- Только на кону не просто жизни, а судьбы в вечности. От великого до
смешного, как известно, один шаг. Они ведь, власти, прекрасно осведомлены о
нашей общине. Они просто требуют, чтобы мы "не высовывались". Никакой работы
в массах, никакой проповеди, особенно это касается религиозной литературы.
То есть никакого миссионерства, просветительства и почему-то
благотворительности. Она, видите ли, унижает. Списки у них давно есть, мы
для них - безнадежные фанатики, чокнутые. А вот незнакомцы... Вы для них -
незнакомка. Тем более, с даром слова, с выходом в эфир, в массы...
- А если и я своя? - спросит Иоанна, - Если я тоже пришла "на голос"? -
и сама оторопеет от сказанного, вспомнив недавние мистические совпадения.
Только ли Ганя привел ее в Лужино?
- Много званых, но мало избранных. Святая Мария Египетская была
блудницей. Она села на корабль, чтобы искушать христиан-паломников, но когда
Господь позвал ее, она бросила все и до конца дней своих жила в пустыне...
- Я убежала, - подумает Иоанна, - Да, это бегство. От всего, что прежде
наполняло жизнь, составляло суть, а теперь превратилось просто в
опостылевшую роль, которую надо было неизбежно время от времени проигрывать.
Полноте, это всегда было ролью, только поначалу увлекательной, в новинку...
Но, никогда не было сутью. И только ли к Гане она бежала?
Видимо, и отец Киприан подумал о том же.
- Решать должен отец Борис, Игнатий у него в послушании, пусть решает.
Он за него отвечает перед Богом, если что-то случится...
- И вы боитесь за них, за ваших духовных детей, да? Простите, ради
Бога, наверное, так нельзя, я не умею говорить со священниками...
- Нечего, Иоанна. Да, мы слабы, а враг силен.
- Клянусь, от меня никто ничего не узнает.
- Никогда не клянитесь, Иоанна. Верю, намерения у вас наилучшие. Но
повторяю, враг силен... А власть... Ее тоже можно понять. У нас
многонациональное государство, есть мусульмане, буддисты, униаты, католики,
иудеи, сектанты всякие, даже язычники. Правомерно ли делать государственной
ту или иную религию? Материализм, кстати, тоже вера. Мы верим, что у каждого
здания, тем паче мироздания, должен быть строитель, а они, верят что кирпичи
сами себя построили.
- И все же вы, Церковь, лояльны верхам... Потому что всякая власть от
Бога?
- Да, в пределах невмешательства в основы веры. "Не отдавать Богово
кесарю". Ничто земное не в силах запретить душе верить, иначе это была бы
хула на Бога - вроде бы кесарь сильнее. Мы же не будем ругать пастуха,
который сберег для господина стадо, лишь за то, что пастух был темен или не
слишком любил господина? Народ, орущий "Распни!" - за исключением отдельных
убежденных сатанистов - просто темное стадо. Хмель кружит голову, веселит,
однако, потом неизбежно наступает похмелье. Алчные пастухи, темное стадо, а
тучи зла сгущаются... Не устоит дом, построенный на песке, - пророчески
изрек отец Киприан, - И падение будет великое. Пощади, Господи, Россию...
Ну а конкурентная борьба в корне противоречит второй христианской
заповеди о любви к ближнему. Если ты любишь ближнего, как самого себя, как
ты можешь его разорить? Даже просто обыграть, а не отдать последнюю рубашку,
как того требует заповедь? Вот я вам расскажу притчу. Два монаха задумались
- как это люди ссорятся из-за собственности? Взяли кирпич и стали друг ко
другу тянуть. Один говорит: "Мой кирпич". А другой отвечает: "Твой, брат,
твой"...
Что же касается роли государства в нашем понимании - оно не должно, по
крайней мере, сеять сорняки. Сорняки и так вырастут.
"Пусть решает сам Игнатий", - ответит отец Борис из Лавры.
Итак, им была дарована свобода. Наскоро распрощавшись с тетей Любой и
Ильичевкой, где она поселит знакомую зубную врачиху к восторгу хозяйки,
которую вечно мучила зубная боль, Иоанна возьмет с собой лишь самое
необходимое, в том числе застрявшую где-то на восьмой странице очередную
серию "Черного следа" и скатанную трубкой "Иоанну", пролежавшую на дне
дорожной сумки до возвращения в Москву. Для всех Иоанна по-прежнему
проживала в Ильичевке, в случае чего врачиха должна была немедленно
позвонить Варе. Но судьба улыбалась Иоанне. Денис был все еще занят на
картине, дела и обязанности по дому она, в основном, выполнять успевала,
друзей у нее не было. И никто так и не хватится ее в эти сорок дней. Охладев
к Ильичевке, она легко и радостно распрощается с ней, как прощаются с
пристанью, от которой отплывает в страну обетованную твой корабль.
И дарованы ей будут Господом и либеральным отцом Борисом волшебные
сорок семь дней того лужинского лета. Она обнаружит, что к счастью можно
привыкнуть, что можно в ожидании прогулки с Ганей рука об руку перед сном /в
любую погоду, иногда просто по шоссе под огромным черным парижским зонтом/,
- что можно довольно успешно сочинять жизнь и необыкновенные приключения
советского супермена капитана Павки Кольчугина, если рассматривать его войну
с "подпольем" как дело Божие. И Павка тоже как бы поселился в Лужине, жил
своей жизнью, мужал, совершенствовался духовно, невольно впитывая в себя
благотворную лужинскую ауру.
Что можно полоть грядки и помогать на кухне, беседовать с Егоркой или
просто слушать его и не его споры и рассуждения на вечные, но совершенно для
нее новые темы, невольной слушательницей которых ей приходилось бывать
постоянно. Потому что открытая беседка, где обычно собирались лужинцы,
спасаясь от дождя, находилась как раз под ее балконом, ее пол был потолком,
душисто-лунный водопад каприфоли и винограда - общей стенкой. И когда ее
мансарда в полдень накалялась, Иоанна на балконе за круглым плетеным
столиком авторучкой вещала миру о новых Кольчугинских подвигах. Его
физически и идейно-духовно закаленное пуленепробиваемое супертело
преодолевало "пространство и простор", злую изнанку действительности. И он,
Кравченко, снова принадлежал ей, ее таланту и фантазии. И то, что обычно
возбуждало, теперь оставляло абсолютно невозмутимой. Будто не она тогда
безумствовала, будто теперь само ее тело подчинялось лишь голосу разумной
необходимости полоть, помогать на кухне, сочинять очередную серию. Оно
механически исполняло необходимые функции, продолжая, вырвавшись само из
себя, идти рука об руку с Ганей по лужинскому лесу, где полыхали на стволах
закатно-огненные блики и рыжий дух Альмы обжигал мокрые от росы ноги.
Покусывая по привычке дужку очков, которые ей с недавнего времени
прописали для работы, Иоанна погружалась в странный коктейль из
захватывающих кольчугинских подвигов, его смертельной схватки с Денисовым
подпольем, где каждый - потенциальный преступник и убийца, где бегут,
стреляют и "гибнут за металл", и искусственным совковым мирком, отчаянно
пытающимся сдержать дурные человеческие страсти. И трогательно-наивный, но
и все же прекрасный герой-одиночка Павка Кольчугин, продолжатель
"безнадежного дела" того Павки двадцатых, самозабвенно защищал "совковые"
идеалы, которые на поверку оказывались христианскими ценностями, в чем
постепенно все более убеждалась Иоанна, слушая поневоле разговор на вечные
темы внизу, под водопадом винограда и каприфоли.
"Человек человеку - друг, товарищ и брат", чисто новозаветное презрение
к богатству, "депутат - слуга народа" /больший из вас да будет вам слугой/,
- где и когда исступлен но ищущие Бога потеряют Его, выплеснув с водой
ребенка? Почему именно сейчас, в начале восьмидесятых, когда мало кто
всерьез воспринимал "всемирную перманентную революцию" как актуальный
лозунг, диссиденты набросились на коммунистические идеалы? Общество "красиво
загнивало". Именно сейчас становилось все ясней, что "строители отвергли
камень, стоящий во главе угла". Что основное внимание необходимо уделить
внутреннему преображению человека, когда религиозно-нравственные поиски
Высшего Смысла бытия приобретали решающее значение.
"Мы будем петь и смеяться, как дети"... Дети выросли, постарели и
поумирали, отошли в небытие и вожди, чьи портреты помещались на обложках
букварей там, где должна была находиться рублевская икона Спаса. Общество,
формально следующее, вроде бы, по пути христианской этики, задыхалось - ему
нужен был воздух, выход в Небо. И вот маленькая православная община, как
некие матерые преступники, обмирая при виде милицейской машины, тайком
пробирается к лужинской даче, чтобы очистить душу исповедью, отдать в общую
кассу последние сбережения на добрые дела, духовную литературу, или в тени
под балконом Иоанны вполголоса поговорить на вечные темы... С каким
наслаждением Иоанна поглощала в Лужине эти почти слепые ксероксы и
машинопись!.. Хомяков, Вл. Соловьев, Сергий Булгаков, Ильин, Трубецкой,
Флоренский... Именно русское религиозное возрождение конца 19-го - начала
20-го, хотя Ганя говорил, что здесь много игры ума и просто ереси, что
читать надо святых отцов, где все о том же самом, но гораздо проще и ближе к
истине. Но Иоанна, охотно соглашаясь с фактом испорченности своего разума,
все же упивалась именно религиозными философами, сокрушаясь одновременно,
как же деградировала наша так называемая интеллектуальная элита в ее лице,
безуспешно разыскивающая перевод в конце страницы на ту или иную цитату на
греческом, латыни или французском, которые та элита вызубрила еще в
гимназии. Или с дымящимися от напряжения мозгами пыталась продраться сквозь
формулы гениального отца Павла Флоренского. Она была постыдно дремучей.
Их с Денисом положительный герой, романтичный совковый супермен и
бесстрашный борец со злом, приемник мученика времен гражданки Павки
Корчагина - у них обоих была несомненная неуловимая связь и с обрывками
разговоров на вечные темы, невольно подслушанными ею на лужинском балконе, и
с ошеломляющими страницами взахлеб прочитанных ночью книг...
Эта ее лужинская серия получилась одной из самых удачных, хотя и
вызвала у начальства некоторое замешательство. Кольчугин стал размышлять о
жизни и смерти, о добре и зле, о свободе и необходимости. Вместе с
невидимыми собеседниками под ее балконом и с ней, Иоанной, ломавшей мозги
над исканиями отца Павла. И с Ганей, с его отчаянным дерзновенным порывом
передать на холсте Свет Фаворский.
Менялся Кольчугин, менялась и Иоанна. Вначале она попробовала жить сама