Иванова Юлия. Дремучие двери

Ей нравилось быть в послушании. Может, это отчасти и было игрой, но
спрашивать на все благословение, расслабиться и, закрыв глаза, довериться
высшей воле на утомительно-суетном зыбком земном пути оказалось удивительно
приятным. Хотя, надо сказать, воля отца Тихона ни разу не шла вразрез с ее
собственной, как случалось у духовных чад отца Киприана, которые порой
рыдали от его крутых: "Или слушайся, или ищи другого духовника".
Рекомендации отца Тихона скорее изумляли, озадачивали. Торговать
цветами... На студии узнают - в обморок попадают... Ну и пусть падают!..
Смысл послушания, насколько она понимала, означал, что наша дарованная
Творцом свобода заключается в ежедневном, ежечасном выборе между добром и
злом, Божьим Законом и собственной волей, которая согласно мнению церкви,
является волей дьявольской, результатом грехопадения прародителей. И "Кто не
с нами, тот против нас". Мы не вольны в жизненных обстоятельствах, они сами
по себе ни хороши и ни плохи, нельзя судить по месту действия, будь то
тюрьма или поле боя, что это плохо, а прекрасный день на пляже или парадная
зала дворца, или даже крестный ход на пасху - хорошо. Все зависит от того,
как ведут, проявляют себя люди в той или иной ситуации. Для человека
верующего каждая жизненная страница - испытание, то есть искушение.
"Существую я и мои искушения" - можно сказать, перефразируя классика.
Но иногда мы не можем определить волю Божию, колеблемся, особенно когда
предстоит выбирать из двух зол меньшее, как обычно бывает в "лежащем во зле
мире". Суетные и грешные, мы часто не видим указующего перста Божьего, не
слышим Его Голоса, а иногда и сознательно предпочитаем не видеть и не
слышать, действуя, как легче и привычнее, что почти всегда является выбором
ошибочным. Легче катиться с горы, чем на нее взбираться. А мы даже не знаем,
что будет через несколько часов, даже минут, как беседующий с Воландом
Берлиоз на Патриарших. И Господь, как гениальный шахматист, или, вернее,
автор сценария Мироздания, предвидит всю партию, всю историю, знает, чем все
закончится. Знает изначально, одновременно предоставляя нам свободу
действовать во времени и вершить свою собственную судьбу. Он написал для нас
роль, предназначение, замысел, ведущий к нашему спасению в вечности. А мы
самовольно играем иные роли, сплошь и рядом недостойные, отступающие от
Замысла. Поэтому тут единственно верный путь - добровольный отказ от своей
воли. И это не рабство, нет. Почти по классикам: Свобода - это осознанная
необходимость подчиниться Воле Творца.
Бог бесконечно благ и свободен. Вручая Ему свободно свою волю, я,
маленькая капля, становлюсь частью свободного Всего, то есть свободной.
Падший ангел, в своем бунте против Бога утверждая свободу непослушания
Творцу, попал в рабство у тьмы, зла, хаоса и смерти. Видимо, мироздание,
задуманное как единение всех со всеми, не терпит любого разделения за
исключением отделения света от тьмы. Тьма - это не месть Бога миру, это
отсутствие Бога в мире, отсутствие Света, результат нашей злой воли.
Выдернули вилку из штепселя, и свет погас, мир погрузился во тьму, зло, хаос
и смерть, ибо единственным источником вечной жизни был Свет.
Подчиняясь церкви, священнику, я отдаю свою волю в руки Божии. В случае
равнодушия, неправоты, отступления священника от Истины, он полностью несет
ответственость за свою паству. В связи с этим на плечи церкви ложится
неизмеримая вина за любой шаг с сторону. Грозные слова Божии звучат в
"Откровении" Иоанна:
"Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих.
Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды"; а не
знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ, и слеп и наг."/От. 3,16/
Эти слова опровергали мнение о непогрешимости церкви, но не о пользе
послушания. Ибо если ты плывешь на корабле простым матросом - драишь палубы,
чистишь в трюме картошку - ты в послушании, а за курс корабля отвечает
стоящий у руля капитан.
Но все же Иоанна думала, что послушание касается скорее вопросов веры,
символики, церковного устава, предания и дел житейских. Через десять лет
придет время, когда даже в церковных кругах не будет единства взглядов на те
или иные события и придется руководствоваться лишь компасом записанного в
сердце Закона. Компаса совести.
Итак, цветы. У нее были две гряды прекрасных гладиолусов - луковицы
презентовала Филиппу одна из его работающих на ВДНХ подружек. И с десяток
кустов сортовых георгинов. К торговле Иоанна подготовилась основательно.
Съездила на вокзал, где крутились цветочницы с ведрами, понаблюдала, какие
емкости удобнее, раздобыла три кило целлофана, посмотрела, как бабки
зазывают покупателей, как переругиваются и бегают от милиции. Выяснила спрос
и предложение, в какое время больше всего покупателей и т. д. Вот где ей
пригодились журналистская и киношная практика! В застиранном дачном платье и
босоножках, в надвинутой на лоб косынке она подъехала к вокзалу, выгрузила
цветы и, развернув складной столик, принялась за дело. Машину оставила
неподалеку, одела для конспирации темные очки. Нельзя сказать, чтобы она не
волновалась, да и не все сошло гладко.
- Шеф, я знаю, здесь торговать не положено, но позарез нужны деньги,
стройка у меня, понимаешь? - и совала кому букет, кому заграничный сувенир,
кому смятую бумажку в карман. Хуже было с бабками-конкурентками, здесь с
каждой приходилось работать индивидуально, вплоть до крепких выражений и
обещаний поделиться дефицитными сортовыми луковицами. А торговля тем
временем продвигалась бойко. Иоанна вошла во вкус, освоилась моментально,
будто всю жизнь торговала на вокзале цветами. Может, сказывались материнские
гены, но она оказалась первоклассной торговкой - бойкой, хитрой, на лету
схватывающей положительный опыт конкуренток, а главное, получающей
удовольствие от этой новой игры, более всего похожей на рыбную ловлю, хотя
саму рыбалку Иоанна терпеть не могла - было скучно и жалко рыб.
К середине того дня, порядком уставшая с непривычки, но зато с набитой
трешками и пятерками сумкой, Иоанна села в машину и, жуя ватрушку,
пересчитала выручку. Ого! Месячная редакторская зарплата. Вот тебе и
несчастные бабульки с васильками-ромашками...
Цветочница... Еще месяц назад она сочла бы это хохмой, но вот поди ж ты
- она уже своя среди торговок, более того, она ас. Она прекрасно подбирает
букеты, лихо, одним движением рук, закручивает целлофан, умеет безошибочно
определить покупателя, назначить нужную цену, чтоб "не сорвался" и чтоб
самой не прогадать. Она знает всех и все знают ее. И никто не знает, кто
она. Она уже прекрасно говорит на их языке, и редко-редко что-то случайно
сорвется с губ, она начнет, забывшись, говорить "не то", но первый же
удивленный взгляд возвращает ее в роль. А главное - роль ей ужасно нравится,
редко что она делала в жизни с таким удовольствием. Даже нравилось спасаться
от милиции /это было задолго до перестройки, когда торговлю на улице
объявили легальной/.
Долг отцу Тихону она вернула очень быстро. Кончились свои цветы,
подружилась с девчатами из Киева и Адлера, брала у них оптом розы. Были
первое время разборки с монополистами-перекупщиками так называемой
"кавказской национальности", но и те ее зауважали, когда она нескольких
человек вызволила из районного отдаления милиции за торговлю в неположенном
месте, предъявив втайне свое киношное удостоверение.
Правда перепродажу, то есть спекуляцию, отец Тихон не одобрял /"Ну
ладно, батюшка, к следующему лету, Бог даст, свои цветы выращу"/. К тому же
каялась Иоанна, что подсовывает иногда покупателям не очень-то качественные
цветы, да и вообще - мало ли в торговом деле греховных соблазнов! Итак, с
утра до двух торговля, потом она приезжала, кормила строителей обедом
/разумеется, не без рюмочки/, давала руководящие указания, убирала мусор,
копалась в огороде, ездила за гвоздями, цементом, трубами, сгонами...
"Да, купила ты, мать, концлагерь"... Вели газ, канализацию, заливали
фундамент, клали кирпич, к осени успели возвести дом под крышу. Зимой
предстояли внутренние и отделочные работы. Знающие люди сказали, что дело
это самое дорогое и хлопотное, а Иоанна-то надеялась, что основные расходы
позади! И цветочный сезон кончился...
Отец Тихон опять пришел на помощь. И понеслось. Полы /двойные,
разумеется/, утепление потолков, штукатурка, сварка отопления, плитка, окна,
двери, окраска, обои... Новые незнакомые игры... Смогу ли? - думала Иоанна.
Это казалось выше человеческих возможностей. И она копала вместе с рабочими,
укладывала арматуру, заливала жидкий бетон, красила полы, окна, клеила,
поддерживала, подвинчивала, подстукивала, приобретая понемногу навыки всех
строительных профессий, о которых когда-то писала в юности. Как, кстати,
помогла ей та журналистская практика, коммуникабельность в контактах с
людьми!
- С ума сошла! Да ты не сможешь, не справишься! - говорили ей. "Неужели
смогу?" - удивленно и восхищенно спрашивала она себя. Она смогла. Она была
подручной, поварихой, официанткой, посудомойкой /иногда за стол садилось до
двадцати человек/. Рабочие пили водку, буянили, падали с лесов, приставали с
гнусными предложениями, матерились, халтурили одновременно у соседей,
приворовывая у нее стройматериалы, и партачили, где только можно.
Она выдержала. Прогоняла одних, нанимала других. Однажды двое студентов
стройотряда долго раздумывали вместе с ней, как поставить на лоджию слишком
высокую стеклянную дверь, которая, по всем признакам, укорачиванию не
подлежала /какие-то филенки, замки, болты кругом/... "А может, поднять
потолок или опустить пол?" - предложила Иоанна.
- Ладно, что-нибудь придумаем.
Ребята уехали, а Иоанна в полном отчаянии отправилась к деду-фронтовику
на соседней улице, по профессии кузнецу, в армии - конюху, а вообще, по
слухам, могущему все, но уже давно не при деле из-за болезни ног. Старика и
впрямь с виду ветром качало. - "Дедуль, ты хоть дойди, посмотри, посоветуй
насчет двери", - умоляла Иоанна. Уговорила-таки. Боялась - по дороге
рассыплется.
- Вот, дедуль, высока... То ли пол прорубать, то ли потолок. Не
влезает.
- Ладно, щас прорубим. Струмент какой есть?
- Да вот, в ящике.
- Ладно, иди пока погуляй часок-другой...
Когда Иоанна вернулась из магазина, дед курил беломорину, а дверь
стояла на месте. Пол и потолок - тоже. Иоанна протерла глаза - дверь ничуть
не изменилась, лишь укоротилась, будто по волшебству. Где, как? Никаких
следов.
- Дед, как ты это сделал?
- А чего там делать-то?
Посидели, выпили.
- Дед, иди ко мне работать. Тебе ничего тяжелого делать не придется, ты
только этими чайниками руководи. А, дед?
- На кой они мне нужны - руководить - вон они понашлепали чего! Один
хрен, что горшками командовать. Коли надумаю - один возьмусь. Пособишь, коли
что?
- Дедуля, миленький, конечно пособлю!
И чмокнула его в небритую седую щеку.
Дед спас ее - он действительно умел все. Приходил в восемь, уходил в
пять. В час они обедали - и стопку, по окончании работы - еще стопку с
огурчиком. Брал он немного - двенадцать рублей в день, работал степенно,
добросовестно и требовал лишь одного - чтоб его не торопили. Она не уставала
удивляться, какие чудеса он выделывал на своих больных ногах. За зиму они
практически вдвоем произвели всю внутреннюю отделку дома. Иоанна не только
помогала, но и училась, восхищаясь, как легко он находит выход из, казалось
бы, самых безвыходных ситуаций. Вытянуть нужную неподъемную балку из
штабеля, забить в недоступном месте гвоздь, положить кафельную плитку на
обитую оргалитом перегородку /"чего мудреного, рабицу надо прибить и на
раствор!"/. Она ловила себя на том, что влюблена в этого деда, ему нравилось
ее восхищение, он при случае хлопал ее фамильярно по бедру или коленке, звал
"Яничкой" и за работой они пели дуэтом популярные песни - военные, народные,
романсы. И деда восхищало, что Иоанна помнила все слова.

Одержим победу,
К тебе я приеду
На горячем боевом коне.

Она пела, а дед подмурлыкивал, расплывался, таял.
- Я тебе, Яничка, перильца на лесенке вырежу. Увидишь, какие, как
сестре родной. Мужик твой шляпу обронит.
Денис никогда не носил шляп, дед видел его лишь пару раз, но резко
различал его и Иоанну. Если она была "своя", то он - чужак, "шляпа" и
"барин". "Шляп" дед дурил, заламывая цену, лебезил фальшиво, в глубине души
презирая за неумение даже вбить гвоздь. Но дерзость странным образом
сочеталась с самоуничтожением, особенно когда слышал дед от "шляп" мудреные
разговоры, которых не понимал. Сразу тушевался и превращался из кудесника в
пришибленного, как рыба об лед, тщедушного старичка с несвежими носками на
распухших ногах, с трудом влезающих в самые большие бахилы. И может быть,
только Иоанна угадывала в этом его якобы тупом молчании воистину
патрицианскую благородную ненависть к дилетантству, позерству и фальши. Дед
был убежден, что каждый должен быть на своем месте, где его "судьбина
определила", как он выражался. Что сапожник должен шить сапоги, а пирожник
пироги печь. Иоанна была, подобно ему, конем необъезженным, смело
бросающимся на любое препятствие в фанатичной жажде испытать себя,
самоутвердиться или сломать шею. "Смогу ли?" - думала она и лезла под
потолок прибивать с дедом огромный лист оргалита. Или училась резать стекла,
или оклеивала обоями неровные стены...
- Ровные-то любой дурак может, - поддразнивал дед, - А вот тут как ты
вырежешь для розетки дырку, чтоб на место стала и шов сошелся, а?
- Любимый город может спать спокойно,.. - пела Иоанна, найдя решение, и
дед радовался с ней и за нее. Они были чудной парой, их бы пропустила любая
космическая комиссия на какой-нибудь "Союз-12", как образец совместимости.
Дом оформлялся, преображался, хорошел. Каждый день приносил какую-то
новую победу, каждый день выковывался результат. Она и не подозревала, что
это так здорово - своими руками строить жилье, напевая старые песни, есть
простую пищу под рюмочку "с устатку", и вечером, читая определенное отцом
Тихоном вечернее молитвенное правило, падать замертво в одежде на дяди женин
диван и засыпать здоровым крепким сном трудяги, выполнившего честно свой
дневной долг. Литературную работу она делала из-под палки, когда гром
грянет, а московскую квартиру и вовсе забросила - благо, Филипп женился, и
Лизанька, сокровище, находка, взяла хозяйство в свои руки. Идеально
прибрано, приготовлен обед, холодильник полон, все выстирано, а ведь она еще
и училась во ВГИКе, и снималась...
"Мама, вы не волнуйтесь, мне это нетрудно", - у Лизы был счастливый вид
человека на своем месте, и у нее было свое восхождение день ото дня, и Филя
ходил гоголем, и свекровь признавала, что внук, кажется, нашел достойную
пару. Теперь даже Денис стал чаще бывать дома, признавшись, что впервые в
жизни наслаждается лицезрением давно занесенного в красную книгу экземпляра
- идеальной женщины. Симбиоза красавицы, неплохой актрисы и хранительницы
очага, плюс секретаря комсомольской организации.
А приехавший в Лужино Денис был ошеломлен размахом строительства
"Неясной Поляны".
- Слушай, откуда у тебя на все это деньги?
- Бог посылает, - сказала совершенную правду Иоанна. Про торговлю
цветами он, разумеется, ничего не знал, он бы наверняка схватился за голову.
А Иоанна к весне с учетом конъюнктуры запаслась парниковой пленкой, навозом,
дед соорудил ей из остатков от стройки пару теплиц и приходилось разрываться
между домом и участком. Был великий пост, она говела, часто ходила в храм,
похудела и дочерна загорела апрельским подмосковным загаром. Сменила
телогрейку и валенки на свитер и резиновые сапоги с шерстяными носками -
почва еще не просохла.
Подсобница, архитектор, штукатур, отделочница, маляр, садовод,
огородница и цветочница... "Цветочница Анюта", как она теперь себя
именовала. Эти новые игры, такие непривычные, азартные и в то же время
серьезные. Давние, умиротворяющие, как сами эти слова: дом, сад, цветы,
земля...
Она впервые творила мир - не пером, не фантазией, не словом, а из
дерева, глины, песка, земли, навоза, цемента и краски... И все это, наконец,
материализовалось во взаправдашний дом, уютный, удобный и красивый, в нежно
зазеленевший вдруг как-то в одну ночь после теплого ливня сад, в ровные
грядки под пленкой с нарциссами и тюльпанами, уже набирающими бутоны... И
надо было ко всему еще и торговать - к Пасхе, к Первому мая, на День Победы
и на Красную Горку... А возвращаясь в электричке поздним вечером, пока
хватит сил, надо было еще обдумать и набросать несколько страничек, ибо
студия и зрители требовали продолжения сериала /как им только не надоело!/.
Так называемая "светская культура" теперь ее вообще оставляла равнодушной,
горы рождали мышей.
- Ну, поехал, давай суть,.. - ворчала она, продираясь сквозь Денисовы
наброски очередного эпизода. Суть же была одна - чушь это собачья. А
наиболее точно определялась одной-единственной толстовской фразой, полной
ужаса и отвращения: "Чем занимаются!.."
Великий граф с его религиозно-нравственными исканиями, ремонтировавший
крышу бедной вдове, граф-пахарь и сапожник был ей теперь наиболее близок,
хоть отец Тихон и считал, что тот пал жертвой собственной гордыни.

ПРЕДДВЕРИЕ 52

Генерал Гальдер о Гитлере:
"За исключением момента, когда он достиг вершины своей власти, для него
не существовало Германии, не существовало германских войск, за которые он
лично отвечал. Для него - сначала подсознательно, а в последние годы вполне
сознательно - существовало только одно величие, величие, которое властвовало
над его жизнью и ради которого его злой гений пожертвовал всем - его
собственное "Я"."
"Такие существа неподотчетны; они появляются, как судьба, беспричинно,
безрассудно, бесцеремонно. Они неожиданные, как вспышка молнии, слишком
ужасные, слишком внезапные, слишком неумолимые, слишком "иные", чтобы можно
было их ненавидеть... Ими движет тот ужасный механизм художника, художника с
пронзительным взглядом, который наперед чувствует себя бесспорно оправданным
в своем "творении", как мать в своем ребенке". /Фридрих Ницше/
- Это что же за "художник с пронзительным взглядом?" - покачал АГ
черной головкой в белой панамке.
- Начальство надо знать в лицо! - покачал АХ белой головкой в такой же
панамке.
Лев Троцкий: "Когда в начале 1926 года "новая оппозиция" /3иновьев,
Каменев и др./ вступила со мной и моими друзьями в переговоры о совместных
действиях, Каменев говорил мне в первой беседе с глазу на глаз: "Блок
осуществим, разумеется, лишь в том случае, если вы намерены вести борьбу за
власть". "Как только вы появитесь на трибуне рука об руку с Зиновьевым, -
говорил мне Каменев, - партия скажет: "Вот Центральный Комитет! Вот
правительство!" Уже в течение ближайших полутора лет ход внутрипартийной
борьбы развеял иллюзии Зиновьева и Каменева насчет скорого возвращения к
власти... "Раз нет возможности вырвать власть у правящей ныне группы, -
заявил Каменев, - остается одно: вернуться в общую упряжку. К тому же
заключению... пришел и Зиновьев".
"Круг гомосексуальных связей Мейерхольда был достаточно широк... В
старой России свобода и нетривиальность сексуальной жизни не поощрялись.
Возможно, Мейерхольд связывал с большевистским переворотом выход в царство
подлинной свободы, в том числе творческой, в том числе и сексуальной. Он не
мог предположить, что этот переворот принесет еще большую несвободу,
закрепощение всех и каждого, что гомосексуализм будет преследоваться как
уголовное или даже государственное преступление... В последние годы им
владел, помимо всего прочего, и страх за гомосексуализм". /"Новый журнал"/
"Видел Я прелюбодейство твое и неистовые похотения твои, твои
непотребства и твои мерзости на холмах в поле. Горе тебе, Иерусалим! ты и
после сего не очистишься. Доколе же?" /Иер.13:27/


* * *


"Раньше буржуазия позволяла себе либеральничать, отстаивала буржуазно-
демократические свободы и тем создавала себе популярность в народе. Теперь
от либерализма не осталось и следа. Нет больше так называемой "свободы
личности", права личности признаются теперь только за теми, у которых есть
капитал, а все прочие граждане считаются сырым человеческим материалом,
пригодным лишь для эксплуатации. Растоптан принцип равноправия людей и
наций, он заменен принципом полноправия эксплуататорского меньшинства и
бесправия эксплуатируемого большинства граждан, Знамя буржуазно-
демократических свобод выброшено за борт. Я думаю, что это знамя придется
поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и
понести вперед, если хотите собрать вокруг себя большинство народа. Больше
некому его поднять." (И.Сталин)


* * *


"Я хотел бы, чтобы, вы обратили внимание на следующее обстоятельство.
Рабочие на Западе работают 8, 10 и 12 часов в день. У них семья, жены,
дети, забота о них. У них нет времени читать книги и оттуда черпать для
себя руководящие правила. Да они не очень верят книгам, так как они знают,
что буржуазные писаки часто обманывают их в своих писаниях. Поэтому они
верят только фактам, которые видят сами и могут пальцами осязать. И вот эти
самые рабочие видят, что на востоке Европы появилось новое, рабоче-
крестьянское государство, где капиталистам и помещикам нет больше места, где
царит труд и где трудящиеся люди пользуются невиданным почетом. Отсюда
рабочие заключают: значит, можно жить без эксплуататоров, значит, победа
социализма вполне возможна. Этот факт, факт существования СССР имеет
величайшее значение в деле революционизирования рабочих во всех странах
мира. Буржуа всех стран знают это и ненавидят СССР животной ненавистью.
Именно поэтому буржуа на Западе хотели бы, чтобы мы, советские лидеры,
подохли как можно скорее. Вот, где основа того, что они организуют
террористов и посылают их в СССР через Германию, Польшу, Финляндию, не щадя
на это ни денег, ни других средств." /из беседы с Ромэном Ролланом/
"Как мы знаем, Сталин был ненормально подозрительный и в то же время
здравый и разумный человек... Он был разумен, но обезличенно беспощаден,
убежден, что его режим /и, разумеется, его личное положение/ должны
оставаться неприкосновенным. И.Сталин знал об опасностях автократического
правления, в заговорах разбирался как никто: извне ему грозила отнюдь не
вероятная, а весьма определенная перспектива неизбежной войны, заговоры
были вероятны - в партии, в армии. За тридцать лет до того он возглавлял
тайные революционные организации, секретнейшие из секретных, и знал:
единственный противовес тайным организациям - тайная полиция. Сталин готов
был использовать и использовал тайную полицию, как никто прежде ее не
использовал. Ему нужно было уничтожить и он уничтожил самое возможность
альтернативного правительства: не только оппозицию, но и тень оппозиции в
самых отдаленных закоулках, откуда могла бы выйти другая администрация. С
помощью таких мер он, режим, страна выстояли в войне. После войны времени
на передышку не было вовсе. Ему приходилось приглядывать за Америкой,
вооруженной атомными бомбами. Вновь, в который раз, режим нуждался в
защите. Те же самые меры. Та же секретность. Такие же, если потребуется,
жертвы невинных. И так - до тех пор, пока не останется никого,
кто мог бы стать средоточием опасности.
Кое-что в этом аналитическом конструировании со счетов не сбросишь. Не
так уж и невероятно, что Тухачевский и другие высшие армейские чины
составили заговор с целью устранить Сталина. Фактически это априори
вероятно. При такой концентрации власти и при отсутствии какого бы то ни
было законного инструмента ее замены /тут одновременно трагедия и знамение
сталинской эры, это было предсказуемо и предсказывалось/ единственной
альтернативой становилась армия. Такого рода урок усвоен римскими
автократами задолго до наших дней, им пользовались люди, насколько мы можем
судить, сравнительно уравновешенные, такие, как императоры Септимий Север и
Константин". /Чарльз П.Стоун/
"Я должен сознаться, что для меня Сталин остается самой непостижимой,
загадочной и противоречивой личностью, которую я знал. Последнее суждение
должна вынести история, и я оставляю за нею право". /А.Гарриман/
"...Один мой знакомый писатель привез из Парижа книжку А. Авторханова
"Загадка смерти Сталина" и дал мне почитать. Я, в свою очередь, дал ее
Молотову, а через несколько дней пришел послушать его мнение.
- Она такая грязная, - говорит Молотов. - Он всех рисует в каком-то
разбойничьем виде! Доля правды, конечно, тут есть. Берия - это человек, так
сказать, не столько прошлого, сколько будущего... Из реакционных элементов
он активный, поэтому он старался проложить дорогу для частной
собственности. А вне этого он не видит. Он социализма не признает. Он
думает, что идет впереди, а на самом деле тянет назад, к худшему...
- Хрущев - он, безусловно, реакционного типа человек, он только
примазался к коммунистической партии. Он не верит ни в какой коммунизм,
конечно. Булганин действительно ничего не представляет - ни за, ни против,
куда ветер подует, туда он и идет. Берия - это, я считаю, чужой человек.
Залез в партию с плохими целями. Маленков - способный аппаратчик. Почитаешь
- немножко жутко становится...
- Могло быть, что эти четверо сплели заговор против Сталина? - как
пишет Авторханов.
- Тройка, тройка. Без Булганина, да, она могла иметь всякие планы.
Роль Берии не выяснена... По-моему, в последние годы Сталин не вполне
владел собой. Не верил кругом. Я по себе сужу. А Хрущева пододвинул. Тут он
немножко запутался.
- По этой книжке получается, что он перестал доверять Берии.
- Я думаю, да. Он знал, что Берия пойдет на любое, чтобы себя спасти.
Тот же Берия подбирал охрану фактически, а Сталин выбирал из того, что ему
давали, думал, что сам все делает. А Берия подсовывал.
- Могло быть, что они отравили Сталина, когда выпивали с ним в