Филдинг Г. Амелия

бедная служанка с перепугу и не заметила, когда он улизнул.
И только теперь выяснилось обстоятельство, до крайности изумившее Бута
и Амелию; полагаю, что и на читателя оно произведет точно такое же
впечатление: дело в том, что вор ничего с собой не унес. Он, правда, перерыл
весь гардероб Бута и Амелии, однако же ничем не соблазнился.
Амелия больше удивилась, чем обрадовалась этому открытию; она еще раз
допросила девочку, обещая ей полное прощение за честное признание и в то же
время строго пригрозив наказать ее, если та хоть чуточку покривит душой.
- Вся эта история с грабителем, дитя мое, - сказала Амелия, - не иначе,
как твоя выдумка; сюда приходил какой-то человек и ты ему показывала вещи,
так что ответь мне чистосердечно, кто это был?
Служанка стояла на своем и клялась, что понятия не имеет, кто приходил;
однако теперь ее рассказ несколько отличался от первоначального: например,
Бут долго добивался у нее, действительно ли она видела пистолеты, и девочка
в конце концов воскликнула:
- А как же иначе, сударь, он непременно должен был иметь при себе
пистолеты!
Теперь она уже не утверждала, что грабитель ворвался в дом, а
призналась, что тот осведомился у входа, дома ли хозяин с хозяйкой, и
попросил провести его к ним в комнату. Там он сначала сказал, что намерен
дождаться их возвращения; "откуда мне было знать, - причитала она, - что от
этого будет такой вред, ведь у него был вид настоящего джентльмена! И я,
конечно, сначала так про него и думала, пока он сидел и держался очень
вежливо, но потом, когда он открыл комод и увидел вещи хозяина и хозяйки, он
закричал: "Ишь ты! Это что такое?" - и сразу стал там рыться и все
переворачивать верх дном, точно сумасшедший. Тогда я подумала, - про себя,
конечно, подумала, - что он не иначе как разбойник, это уж точно, и потому
побоялась и словечко вымолвить: ведь я знала, что миссис Эллисон и ее
служанки нет дома, а где уж такой слабой девочке, как я, сладить с таким
большим сильным мужчиной? И кроме того, подумала я, у него непременно должны
быть при себе пистолеты, это уж точно, хотя я не могу, конечно (этого я не
сделаю ни за что на свете), поклясться на Библии, будто видела их у него; но
уж, ясное дело, он бы тотчас вытащил их и убил бы меня насмерть, стоило
только мне отважиться сказать ему что-нибудь обидное, это уж точно.
- Понятия не имею, что все это означает, - воскликнул Бут. - Бедняжка,
вне сомнения, рассказала нам все, что ей известно. Во всяком случае это уж
никак не вор, ведь он решительно ничего не взял, хотя совершенно очевидно,
что он держал в руках часы нашей дочурки. Будь это судебный пристав, он бы
наверняка дождался нашего возвращения. Судя по рассказу девочки, это был не
иначе как какой-то сумасшедший.
- Ваша правда, сударь, - подтвердила служанка. - Все так, как вы сейчас
рассудили: уж если он не вор, то значит какой-то полоумный, это уж точно,
потому что и видом своим и повадками очень уж он смахивал на полоумного:
ведь он, я теперь вспомнила, разговаривал сам с собой и слова говорил
какие-то чудные, каких я и понять не могла. Да и вид у него был ну
точь-в-точь как у сумасшедших, каких я видела в Бедламе {10}; и кроме того,
если бы он не был сумасшедший, то чего ради он стал бы ни с того, ни с сего
раскидывать вещи куда попало? Да, и еще он что-то говорил про моего хозяина
перед тем, как поднялся наверх. Я до того перепугалась, что слов его теперь
не припомню, но только что-то очень плохое, это уж точно; он все повторял -
дескать, я с ним еще разделаюсь - уж это он точно сказал и еще всякие
нехорошие слова... да только мне их не припомнить.
- Клянусь честью, - заявил Бут, - это самое правдоподобное
предположение, но только я все же не могу представить, кто бы это мог быть;
среди моих знакомых вроде бы нет ни одного сумасшедшего, а между тем девочка
говорит, будто он обо мне спрашивал.
Тут он опять стал допытываться у служанки, точно ли она это помнит.
Поколебавшись немного, бедняжка пробормотала:
- Сказать по правде, ваша милость, я в точности ни в чем не уверена,
ведь он меня до того перепугал, что у меня почти все сразу же вылетело из
головы.
- Что ж, кто бы он ни был, - воскликнула Амелия, - я довольна хотя бы
тем, что не случилось чего-нибудь похуже; однако пусть это послужит тебе
уроком и научит тебя быть в будущем более осмотрительной. Если тебе снова
придется остаться в доме одной, ни в коем случае никого больше не впускай, а
сначала взгляни в окно, кто там стучится. Я обещала тебя не бранить и сдержу
слово, однако же совершенно уверена, что ты сама предложила этому человеку
подняться наверх в нашу комнату, а вот этого в наше отсутствие делать никак
не следовало.
Бетти собиралась было что-то возразить, но Амелия прервала ее:
- И не пытайся больше оправдываться, я ненавижу обман и готова простить
любой проступок, но только не ложь.
Сказать бедняжке было нечего и она принялась помогать Амелии приводить
комнату в порядок, в то время как маленькая Эмили, нежно прижимая к себе
часы, пролепетала, что никогда больше с ними не расстанется.
Тем собственно и окончилось это странное приключение, оставившее у Бута
неприятное чувство, ибо неутоленное любопытство всегда доставляет нам
немалое беспокойство; как и у любого другого на его месте, в душе у него
возникли какие-то смутные опасения; чего же именно опасаться, он и сам не
знал. И впрямь, страх особенно мучителен именно в тех случаях, когда нам
неясно, чем он вызван: ведь разум тогда только тем и занят, что придумывает
тысячу призраков и химер, куда более ужасных, нежели любая действительность,
и подобно ребенку, рассказывающему всякие истории про домовых, словно бы
старается сам себя запугать.

ГЛАВА 5,

содержащая материи не столь уж неправдоподобные

Не успели еще навести в доме прежний порядок, как у входа раздался
оглушительный стук, и человек непривычный непременно бы вообразил, будто
побывавший здесь недавно умалишенный посетитель явился вновь в приступе
крайнего бешенства.
Однако вместо столь нежелательного гостя в дверях показалась
чрезвычайно нарядная дама; это была миссис Джеймс собственной персоной.
Незамедлительным нанесением ответного визита она вознамерилась показать
Амелии, как несправедливы были ее упреки в небрежении обязанностями дружбы;
помимо того ускорить свой визит ее побуждало и желание поздравить свою
приятельницу с благополучным исходом дуэли между полковником Батом и
мистером Бутом.
Упреки миссис Бут благотворно повлияли на даму - и на этот раз в ее
поведении незаметно было и следа той чопорности и церемонности, которую она
напускала на себя в свой предшествующий визит. Напротив, она казалась теперь
воплощением самой любезности и непринужденности и так старалась расположить
к себе, что ее общество доставило Амелии живейшее удовольствие.
Во время этого визита произошел эпизод, который сам по себе, возможно,
покажется кое-кому слишком уж незначительным, чтобы о нем стоило
рассказывать, и все же, поскольку он произвел очень сильное впечатление на
Бута, мы не считаем возможным обойти его вниманием.
Случилось так, что как раз тогда в комнате находилась и маленькая
Эмили, которая, стоя неподалеку от миссис Джеймс, забавлялась своими часами;
девочка все не могла нарадоваться тому, что они остались целы и невредимы
после неожиданного вторжения безумца. Миссис Джеймс была очень ласкова с
девочкой, попросила ее показать свои часы и призналась, что прелестнее ей
еще не приходилось видеть.
Амелия не преминула воспользоваться возможностью распространить эти
похвалы и на своего благодетеля. Она тотчас же сообщила миссис Джеймс имя их
дарителя и произнесла целый панегирик по поводу доброты милорда и особенно
его щедрости. Миссис Джеймс откликнулась:
- О, что и говорить, сударыня, милорд повсюду слывет человеком
чрезвычайно щедрым... когда ему того хочется.
Эти последние слова были произнесены ею не только с особенно
подчеркнутым выражением, но сопровождались также весьма загадочным взглядом,
многозначительной усмешкой и усиленными взмахами веера.
Величайший поэт {11} из всех когда-либо рождавшихся на свет заметил в
одной из самых совершенных своих пьес, что

Ревнивца убеждает всякий вздор,
Как доводы Священного писанья.

Вряд ли можно усомниться в том, что мистер Бут явно подпал под власть этого
злейшего чудища, ибо, заслышав слова миссис Джеймс, мгновенно побледнел;
оживленность его точно рукой сняло; он, казалось, внезапно лишился дара речи
и не произнес больше ни единого слова вплоть до ухода миссис Джеймс.
Не успела она удалиться, как к ним поднялась миссис Эллисон. Она вошла,
смеясь, и принялась на все лады подшучивать над супругами по случаю
таинственного вторжения безумца, полный отчет о котором она только что
получила от служанки. Осведомившись у Амелии, нет ли у нее каких-либо
предположений на этот счет, и не дожидаясь ответа, она продолжала
тараторить:
- Я сама склонна думать, что это был скорей всего какой-нибудь ваш
поклонник; кто-то вас увидел и от любви лишился рассудка. Впрочем, я бы
ничуть не удивилась, если бы та же самая участь постигла всех мужчин. Ба!
Мистер Бут, с чего это вы так насупились? Стряслось что-нибудь? У вас такой
скорбный вид, будто вас и в самом деле ограбили. Однако же, говоря серьезно,
клянусь, это история довольно странная и, если судить по рассказу служанки,
поневоле встанешь в тупик. Наверное, это был какой-то бродяга,
намеревавшийся ограбить дом, вот только духу ему не хватило, но даже если и
так, случай все равно из ряда вон выходящий. И что же, сударыня, неужто у
вас так-таки ничего не пропало?
- Решительно ничего, - ответила Амелия. - Он даже не взял часы нашей
малышки.
- Что ж, капитан, - обратилась к Буту миссис Эллисон. - Надеюсь, завтра
вы лучше позаботитесь о безопасности нашего дома: мы с вашей супругой уйдем
и оставим его полностью на вашем попечении. Взгляните-ка, сударыня, -
прибавила она, - какой подарок сделал нам с вами милорд: это два билета на
маскарад в Рэнла {12}. Вы получите такое удовольствие! Право же, в Лондоне
нет лучшего развлечения!
- Разрази меня гром, сударыня, - вскричал Бут, - если моя жена сделает
хоть один шаг!
При этих словах миссис Эллисон удивленно уставилась на Бута, да и
Амелия не могла сдержать своего изумления, поскольку сказаны они были с
необычайной горячностью. Наконец владелица дома, сделав большие глаза,
воскликнула:
- То есть как это не пустите свою жену в Рэнла, сударь?
- Именно так, сударыня, - отрезал Бут, - я не позволю моей жене идти в
Рэнла.
- Я не нахожу слов от удивления! - воскликнула миссис Эллисон. - Вы,
конечно же, шутите?
- Нисколько, сударыня, - возразил Бут, - я говорю это самым
серьезнейшим разом. И даже более того, я убежден, что Амелия и сама не
захочет туда идти.
- Ну что ж, сударыня, - сказала миссис Эллисон, - вам слово, а я скажу
за вашего мужа, что перечить вам он не станет.
- Надеюсь, сударыня, - заговорила Амелия самым серьезным тоном, - у
меня никогда не возникнет желание идти куда бы то ни было вопреки воле
мистера Бута.
- Слыхали вы такое? - возопила миссис Эллисон. - Таким речами можно
испортить и лучшего из мужей! Вопреки желанию! По вашему выходит, жена
должна зависеть от прихотей супруга, даже самых безрассудных?
- Простите, сударыня, - ответила Амелия, - но я не допускаю и мысли о
том, что у мистера Бута могут когда-либо возникнуть безрассудные прихоти. Я
весьма вам обязана за ваше предложение, но прошу вас больше о нем не
упоминать: после всего сказанного мистером Бутом, если бы даже Рэнла был
раем на земле я и тогда бы отказалась туда пойти.
- Благодарю вас, моя дорогая, - воскликнул Бут. - У меня нет слов,
чтобы выразить свою признательность, но я приложу все силы и постараюсь
убедить вас, насколько понимаю и ценю вашу доброту ко мне.
- И все же, сударь, - запротестовала миссис Эллисон, - позвольте
узнать, что за причины побуждают вас запрещать жене посещение места,
которое, осмелюсь заметить, пользуется такой же почтенной репутацией, как и
любое другое место увеселения в Лондоне, и посещается самым избранным
обществом?
- Вы уж извините меня, добрейшая миссис Эллисон, - отозвался Бут, - но
коль скоро моя жена сочла возможным уступить моему желанию, не допытываясь о
моих соображениях, то мне кажется, я не обязан объяснять их никому из
посторонних.
- Ну, знаете! - развела руками миссис Эллисон, - если бы мне кто-нибудь
такое рассказал, сроду бы не поверила. Помилуйте, отказать жене в самом
невинном развлечении и вдобавок ко всему, когда у вас даже нет предлога
сослаться на то, что вам это будет стоить хотя бы фартинг?
- Любезная сударыня, - воскликнула Амелия, - довольно об этом
говориться Я так равнодушна ко всякого рода развлечениям, что достаточно
одного словца человека, который мне дорог, чтобы сразу же отказаться от
любого зрелища. А после всего того, что сказал мистер Бут...
- Дорогая моя, - поспешно прервал ее Бут, - прошу вас от чистого
сердца: простите меня; я говорил не подумавши и сгоряча. У меня никогда и в
мыслях не было подозревать вас и не будет впредь. У меня просто вырвалось,
что вы никуда не пойдете, но, клянусь честью, я ничего другого не имел в
виду.
- Дорогой мой, - сказала Амелия, - вам вовсе незачем извиняться. Я
нисколько на вас не обижена и убеждена, что если у меня возникнет
какое-нибудь желание, вы никогда мне не откажете.
- Вот и испытайте его, испытайте его, сударыня, - вмешалась миссис
Эллисон, - и пусть нас рассудят все женщины Лондона, возможно ли, чтобы жена
обращалась к мужу с более скромной просьбой. Вы и представить себе не
можете, какое это поистине очаровательное, изысканное, восхитительное место.
Сущий рай, да и только.
- И все же я прошу вас извинить меня, сударыня, - повторила Амелия, -
более того, умоляю вас, не уговаривайте меня дольше, я не должна туда идти и
не пойду. Позвольте мне также попросить вас отдать этот билет бедной миссис
Беннет. Я уверена, что вы бы ее этим очень одолжили.
- Прошу прощения, сударыня, - ответила миссис Эллисон, - но если вы
отказываетесь идти со мной, это еще не значит, что мне придется за
отсутствием другой компании появиться в приличном обществе с кем попало. Я
всегда рада видеть миссис Беннет у себя дома и считаю ее очень славной
женщиной, но вовсе не вижу необходимости появляться на людях с особами
подобного разбора.
Амелия не могла не вознегодовать, слыша такие рассуждения, и заявила,
что решительно неспособна их уразуметь; и тогда миссис Эллисон, убедившись в
тщетности всех попыток склонить Амелию на свою сторону, откланялась, на
прощанье удостоив мистера Бута несколькими саркастическими замечаниями и еще
более саркастическим взглядом.

ГЛАВА 6

Сцена, в которой поведение Амелии, возможно, покажется иным
дамам совершенно необычным

Когда Бут и его жена остались одни, в комнате воцарилось на несколько
минут глубокое молчание. Наконец Амелия, которой, при всей ее безупречности,
ничто человеческое не было чуждо, полюбопытствовала:
- Прошу вас, дорогой мой, объясните мне, что могло вас так вывести из
себя, едва только миссис Эллисон предложила мне эти билеты на маскарад?
- Лучше не спрашивать, - ответил Бут. - Я сердечно признателен вам за
то, что вы с такой готовностью уступили моему желанию, однако вы обяжете
меня еще больше, если не станете допытываться о моих побуждениях. В одном
только вы можете не сомневаться, ваше благополучие и счастье - вот главный
предмет всех моих желаний и единственная цель всех моих поступков. Это
единственная причина, которая может побудить меня в чем-нибудь отказать вам
или что-нибудь от вас утаить.
- Но скажите мне в таком случае, - взмолилась Амелия, - не означает ли
это, что вы обращаетесь со мной словно с ребенком; как же мне не чувствовать
себя после этого задетой.
- Напрасно вы обижаетесь, - заверил ее Бут, - ведь я забочусь о вас как
самый преданный друг. Я хотел только скрыть от вас то, что вам, как мне
кажется, было бы неприятно услышать. Это не более чем так называемая святая
ложь - из дружеских побуждений.
- Мне отвратительна любая ложь, - заявила Амелия, - а эпитет "святая"
нельзя прилагать к столь низменным словам. Вы, как вам известно, нередко
прибегали к такого рода уловкам, но они заставляли меня только сильнее
терзаться. Вам, может быть, трудно это себе представить, мой милый, как
нестерпимо я жажду выяснить, что побудило вас высказаться столь странным для
меня образом. И чем упорнее вы запираетесь, тем сильнее я желаю добиться
истины. И кто назовет это праздным любопытством, если речь, судя по всему,
идет прежде всего обо мне? Если же и теперь вы не пожелаете мне открыться, я
покорюсь вашей воле и докажу этим, что хорошо понимаю, в чем состоит долг
супруги, однако не смогу утаить от вас - на свете не будет женщины
несчастнее меня.
- Это все равно, моя дорогая Эмили, - воскликнул Бут, - как если бы вы
сказали: так и быть, не стану доискиваться правды, но, тем не менее,
намерена во что бы то ни стало добраться до сути.
- Раз уж вы так заговорили, то наверняка мне все расскажете. Право же,
дорогой Билли, я хочу и должна знать все.
- Что ж, коль скоро вы настаиваете, - сказал Бут, - то так тому и быть.
И тогда вы, наверное, увидите: долг супруги вам известен хорошо, а вот я
отнюдь не всегда способен вести себя, как подобает супругу. Одним словом,
моя дорогая, вся разгадка кроется в следующем: я против того, чтобы милорд
дарил вам подарки.
- Боже правый! - воскликнула Амелия с крайне изумленным видом, - значит
виной всему билет на маскарад?
- Вот именно, душа моя, - горячо подхватил Бут, - ничего хуже и опаснее
даже вообразить нельзя. Редко какой мужчина преподносит подобный билет даме
без намерения устроить там с ней свидание. А что вы знаете о вашей спутнице?
По правде говоря, с некоторых пор ее поведение мне не очень-то нравится. Я
содрогаюсь при мысли, какие могли бы быть последствия, если бы вы
отправились с такой женщиной в такое место, чтобы встретиться там с таким
человеком. Ну вот теперь я и признался, почему с некоторой запальчивостью
отверг ее предложение, и, полагаю, мне больше нет нужды пускаться в
дальнейшие объяснения.
- Конечно, сударь, вам нет в этом нужды, что и говорить, - отвечала
Амелия. - Боже милостивый, ожидала ли я когда-нибудь услышать такое? Видит
небо... впрочем, нет, вы сами тому свидетель, мистер Бут... совершила ли я
когда-нибудь поступок, заслуживающий подобного подозрения. Сердцем я чиста и
ни в чем не повинна - не только действием, но и умыслом - будь иначе, вот
тогда я могла бы смириться с вашими речами.
- Как жестоко вы заблуждаетесь на мой счет! - воскликнул Бут. - Разве я
когда-нибудь хоть в чем-то подозревал вас?
- И вы еще спрашиваете об этом? После всего того, что вы наговорили?
- Да поразит меня злейшая из пагуб, преследующих всякого смертного,
если я хоть раз осмелился заикнуться о чем-то подобном, если я хоть раз
усомнился в; том, что не подлежит сомнению. Мне ли не знать о целомудренной
непорочности вашей нежной души, о мой обожаемый ангел! Силки, расставленные
для невинности, вот единственное, что меня страшило. Бог весть, что способен
предпринять порочный и сластолюбивый человек, готовый пожертвовать всем, чем
угодно, лишь бы удовлетворить свою похоть сладостным пиршеством. И если я
когда-либо дерзнул хотя бы мысленно оскорбить подозрением незапятнанную
чистоту твоей добродетели, пусть тогда силы ада...
- Не пугайте меня такими клятвами, - перебила Амелия. - Ах, мистер Бут,
мистер Бут, да будет вам известно, что добродетель всегда служит женщине
достаточной защитой. Не найдется мужа, который, усмотрев опасность в
упомянутых вами силках, не поставил бы тем самым под сомнение и супружескую
верность; да и почему, собственно, коль скоро вы поддались подобным мыслям,
вам не заподозрить вместе со мной и любого встречного? Нет на свете большей
несправедливости, если не сказать - неблагодарности, нежели возведение на
милорда такого вот навета, какой вы себе позволили. Заверяю вас со всей
твердостью, что при наших встречах этот человек не позволил себе ни малейшей
вольности. Держался он неизменно учтиво, однако с подчеркнутой
сдержанностью. Особенно во время карточной игры. Вряд ли он тогда сказал мне
за весь вечер более двух-трех слов; а когда я была у него дома, то хотя он
необыкновенно ласково обращался с нашими детьми, на меня он почти что не
смотрел: так что женщина тщеславная наверняка бы на него обиделась. А
сколько подарков он им надарил - мне же ничего. Так что билет на маскарад -
это первое его подношение и от него-то вы столь любезным образом вынудили
меня отказаться.
- Да все это, может быть, одно только притворство, - возразил Бут. - Я
убежден, к вам он неравнодушен; да что там, у меня нет ни малейших сомнений
в том, что вы не могли ему не понравиться; а ведь мой добрый друг Джеймс,
прекрасно знающий светские нравы, говорил мне, что милорд из тех людей,
которые, если им приглянулась какая-нибудь женщина, денег не считают: неужто
вы забыли, что сказала миссис Джеймс не далее как сегодня вечером? "Милорд
слывет чрезвычайно щедрым... особенно когда ему того хочется". Я никогда не
забуду, с какой усмешкой она произнесла эти слова.
- А я усматриваю в них оскорбительный поклеп, - воскликнула Амелия. -
Миссис Джеймс всегда была склонна дурно отзываться о людях; я уже давно
считаю это главным ее недостатком. А что до полковника, то ему, полагаю,
лучше оглянуться на себя самого, прежде чем выискивать недостатки у
окружающих. Уверяю вас, никто из знакомых мне мужчин не бросает на меня
столь нескромных взглядов; скажу вам начистоту, что во время своего
последнего визита он не раз вгонял меня в краску.
- Что ж, допускаю, у полковника Джеймса есть свои недостатки, - заметил
Бут. - Я отнюдь не считаю его святым, да он и сам, думаю, на безгрешность не
претендует; однако какая ему была корысть - злословить милорда передо мной?
И почему, собственно, я должен сомневаться в истинности его слов, когда он
уверял меня, что милорд в жизни никому не оказывал благодеяний, кроме
женщин, к которым он испытывал вожделение?
- В таком случае мне легко доказать его неправоту, - возразила Амелия,
- вспомните только ту помощь, которую милорд вам оказал, - впредь я
постараюсь о ней не заговаривать; вспомните доброту, проявленную им к нашим
малюткам, и сопоставьте отзыв Джеймса с отношением милорда к племяннику и
племяннице: разве их горячая любовь к дяде не лучшее свидетельство его
доброты к ним? Не стану приводить сейчас все рассказы миссис Эллисон на этот
счет - верю безоговорочно каждому ее слову: ей, правда, свойственно
некоторое легкомыслие, но она его, надо отдать ей должное, сама за собой
замечает и осуждает, однако я убеждена, это женщина в высшей степени
достойная.
- Будь по-вашему, моя дорогая, - вскричал Бут, - возможно, я
заблуждаюсь; от души желаю, чтобы это было именно так; но в делах подобного
свойства всегда лучше быть настороже, ибо, как говорит Конгрив:
Слишком ревнивы мудрые, а дураки - беспечны {13}.
Тут Амелия разразилась слезами, и Бут, поспешив заключить ее в объятия,
принялся утешать. От волнения она долго не в силах была вымолвить ни слова
и, наконец, воскликнула:
- О, мистер Бут, могу ли я слышать спокойно из ваших уст слово
"ревность"?
- Любимая моя, что же это такое? - заговорил Бут. - Зачем вы столь
превратно истолковываете мои речи? Сколько еще мне доказывать вам, что я не
вас ревную к нему, а его - к вам? Если бы вы могли заглянуть мне в душу и
прочесть самые тайные мои мысли, вы не обнаружили бы там и отдаленного
намека, оскорбительного для вашей чести.
- Дорогой мой, - отозвалась Амелия, - я не так заблуждаюсь относительно
вас, сколько боюсь, вы сами заблуждаетесь на свой счет. Чего именно вы
опасаетесь? Вы говорите не о насилии, а о силках. Не признаете ли вы тем
самым, что в какой-то мере ставите под сомнение мою способность понимать и
судить здраво? Неужто вы в самом деле считаете меня готовой по недостатку
воли поддаться соблазну? Проникнуться расположением к мужчине, прежде чем я
успею почувствовать грозящую мне опасность? Нет уж, поверьте мне, мистер
Бут, женщина, склонная всерьез оправдывать подобным образом свои поступки,
должна быть сущей дурой. Я не слишком высокого мнения о своей
проницательности, однако все же, мне думается, обладаю ею в достаточной мере
для того, чтобы ни один мужчина на свете не мог бы преследовать цели,
вызывающие ваши опасения; ведь я тотчас догадалась бы об этом и как бы в
таком случае поступила, надеюсь, достаточно ясно свидетельствует все мое
прежнее поведение.
- Так и быть, дорогая, - воскликнул Бут, - прошу вас, не упоминайте
больше об этом и, если можно, забудьте все, что я сказал. Надеюсь - нет, я
уверен в том, что был неправ; простите меня, пожалуйста.
- Я действительно готова охотно простить вас, дорогой мой, - промолвила
Амелия, - если только слово "прощение" применимо к той, кому вы внушили
вовсе не гнев, а скорее скорбь; однако умоляю вас, изгоните навсегда из
своего сердца всякие подозрения на этот счет. Надеюсь, миссис Эллисон не
догадалась о настоящей причине вашего гнева, но если и догадалась, я думаю,
она будет молчать. Боже милосердный, больше всего на свете я бы не хотела,