Страница:
расстроит их, привлекши оппозицию на свою сторону справедливостью своего
управления. Такой министр может, выражаясь языком юридическим, в любой
момент довериться своей стране, и он удалится на покой, снискав почет и
уважение.
- И вы в самом деле полагаете, доктор, усмехнулся, - вельможа, - что
такой министр когда-нибудь существовал или когда-нибудь появится на свет?
- А почему бы и нет, милорд, - спросил доктор. - Для этого вовсе не
требуются необычайные способности или редкостная добродетель. И такому
министру вовсе нет нужды являть собой пример крайнего самоотречения. Он
будет обладать властью, добрым именем и богатством и притом в куда большей
степени, нежели когда-нибудь мог бы приобрести, придерживайся он
противоположных взглядов. Он будет обладать всем этим в куда большей мере и
с куда большей надежностью.
- Прошу вас, доктор, - позвольте задать вам еще один простой вопрос. Вы
в самом деле верите, будто хоть один человек на свете стал когда-либо
мошенником по своему выбору?
- Признаться, милорд, мне неловко ответить на этот вопрос
утвердительно, но, боюсь, что жизненный опыт наверняка бы подтвердил такой
ответ. Общественное мнение способно подчас склонить людей к ошибочному
суждению о необходимости мер, в которых на самом деле нет надобности. Или же
человек с хорошими наклонностями обнаруживает, как в его ведомстве все
безнадежно развращено беззаконными действиями его предшественников, и,
отчаявшись в своей способности исправить положение, смиряется с ним, как
Авгий {8} мирился с нечистотами в своих конюшнях, не потому что считал,
будто так лучше или будто конюшни без грязи вообще не бывает, а потому что
отчаялся, достанет ли у него сил очистить их.
- Ну, в таком случае я задам вам еще один, последний вопрос. Полагаете
ли вы, что если бы нашелся министр, который бы отвечал вашим требованиям, то
люди поверили бы, что он и в самом деле таков?
- Что ж, сказать по правде, милорд, - согласился доктор, - я думаю, что
их можно было бы понять, если бы они не сразу этому поверили. Но позвольте,
ваша милость, в свою очередь ответить на это другим вопросом. Как по-вашему,
милорд, жители Гренландии, увидя свет солнца и ощущая его тепло после долгих
месяцев холода и ночного мрака, поверят тому, что оно и в самом деле светит
им?
Милорд ответил на такое предположение улыбкой и, воспользовавшись этим
благоприятным моментом, доктор возобновил свое ходатайство, однако милорд
сказал, что ничего не обещает и не может поручиться за успешный исход.
"Впрочем, не сомневайтесь, - заключил вельможа с непроницаемым выражением
лица, - я сделаю для вашего протеже все, что в моих силах". Смысл этих слов
был достаточно ясен доктору, а посему он не замедлил вежливо, но без особых
церемоний откланяться.
История мистера Трента
А теперь возвратимся к Буту и его жене. С той минуты как капитан узнал,
что представляет собой его кредитор, он почувствовал сильнейшее
беспокойство. Дабы освежить его память, мистер Трент счел необходимым
напомнить ему о себе письмом, которое Бут получил на другое утро после того,
как отказался принять приглашение Трента:
"СУДАРЬ, я весьма огорчен тем, что обстоятельства вынуждают меня
напомнить Вам о небольшой сумме, которую я имел честь ссудить Вам на днях за
картами; буду чрезвычайно Вам обязан, если Вы возвратите ее мне сегодня или
завтра.
Остаюсь сударь, Ваш покорнейший и почтительнейший слуга
Джордж Трент".
Письмо это несколько удивило Бута, помнившего недавнюю обходительность
и даже щедрость Трента. Однако, дабы письмо это не вызвало недоумения и у
читателя, мы позволим себе дать к нему необходимые пояснения, а заодно и к
некоторым другим странностям этой истории; мы надеемся снискать извинение за
то, что не коснулись их более подробно прежде.
Так вот, не исключено, что мистер Трент происходил из весьма почтенного
рода, ибо сказать что-либо определенное относительно его происхождения по
отцовской линии не представляется возможным. Что же касается его матери (из
своих родителей он только ее одну и знал, или, по крайней мере, был о ней
наслышан), то это была незамужняя дама, одно время торговавшая щепетильными
товарами в Ковент-Гардене {9}. Когда ее сыну исполнилось восемь, она
определила его в благотворительную школу {10}, где он и пробыл до
четырнадцати лет, почти ничему там за это время не выучившись. Впрочем,
трудно было и ожидать чего-нибудь другого, поскольку тамошний наставник,
которого стараниями одной из партий предпочли весьма образованному и
подходящему для такой должности человеку и назначили на это место,
приносившее более ста фунтов в год, и сам-то, так и не сумев одолеть
латинской грамматики, был, в сущности, совершеннейшим болваном.
С пятнадцати лет мистер Трент выполнял обязанности письмоводителя при
стряпчем, однако пробыл у него недолго и вскоре расстался со своим
господином; вернее будет сказать, что он отбыл, не попрощавшись с ним и,
вдобавок, взломав секретер своей матушки, прихватил с собой все, что нашел в
нем ценного, на сумму примерно в пятьдесят фунтов; свой путь юноша направил
к морю, где сел на торговое судно, а уж оттуда его принудили перейти на
военный корабль {11}.
Трент прослужил на этом корабле более трех лет, в течение которых
проявил столь дурные нравственные наклонности, что будучи пойман с поличным,
дважды был подвергнут тяжкому наказанию за воровство; однако при схватке с
пиратами выказал недюжинную храбрость, чем искупил все свои прежние
провинности и зарекомендовал себя перед капитаном с самой лучшей стороны.
По возвращении домой лет двадцати от роду, Трент обнаружил, что
стряпчий во время его отсутствия успел жениться на его матери и уже успел ее
похоронить, завладев всем ее имуществом на сумму (так ему сообщили) около
полутора тысяч фунтов. Трент попытался было обратиться к своему отчиму, но
безуспешно: стряпчий наотрез отказался его признать и сказал, что больше не
пустит его и на порог своего дома.
Случилось так, что у стряпчего была от первого брака единственная дочь,
в которой он души не чаял; ей было приблизительно столько же лет, сколько и
Тренту, и этот молодой человек (а Трент был статен и хорош собой)
приглянулся ей еще тогда, когда служил у ее отца. Это чувство не угасло за
годы его отсутствия и вспыхнуло вновь, едва они увиделись. О своих чувствах
она постаралась соответствующим образом намекнуть мистеру Тренту, так как
отнюдь не относилась к тем застенчивым и деликатным особам, которые
предпочтут скорее умереть, нежели первой сделать авансы.
Трент пришел в восторг - и не без основания: девица, очень недурная
собой, была единственной наследницей богатого отца, но более всего молодого
человека привлекала возможность сполна расквитаться со стряпчим. Скажем
коротко, не теряя времени, как не теряли времени обе стороны: парочка не
замедлила вступить в брак. Стряпчий сначала и слышать об этом не желал и был
вне себя от ярости, но любовь к дочери в конце концов одержала верх над его
негодованием - и он даже ссудил зятя (ибо признал его таковым) деньгами,
дабы тот купил себе должность прапорщика в строевом полку, которому
предстояло вскоре отправиться в Гибралтар; стряпчий всем сердцем уповал на
то, что Тренту там не сносить головы, а при таком повороте дел он надеялся
подыскать дочери партию, более отвечающую его честолюбию и ее достоинствам.
В том же самом полку, куда получил назначение Трент, служил тогда и
Бут; первый состоял в должности прапорщика, а второй - лейтенанта в одной из
приданных этому полку рот.
Свои воинские обязанности Трент выполнял безупречно. Хотя он не мог
похвастать особой образованностью, он был наделен умом и обходительностью, и
к тому же Природа, как мы уже отмечали, снабдила его весьма привлекательной
наружностью. При этом он был довольно храбрый малый, и поскольку во время
своего пребывания в Гибралтаре вел себя вполне пристойно, то между ним и
Бутом установились там довольно дружеские отношения.
После окончания осады приданные полку роты была расформированы, и Трент
возвратился к жене, встретившей его с большой радостью и любовью. Вслед за
тем произошло событие, повлекшее за собой полное разорение тестя Трента, а
затем разбившее его сердце. Он совершил ошибку, довольно распространенную в
те дни, - поставил под документом вместо своего имени - чужое. На самом деле
подобная рассеянность именуется на языке закона не больше, не меньше как
подлогом {12}, который согласно принятому как раз тогда парламентскому акту
должен караться смертной казнью. По этому обвинению стряпчий был оправдан,
не признав доказательств потерпевшей стороны, которая не могла выступать
свидетелем в собственном деле, и в итоге не осталось никаких свидетелей, что
и предусмотрено прекрасными установлениями, именуемыми законом о свидетелях
{13}; закон этот превосходно рассчитан на то, чтобы сохранить жизнь
мошенникам из числа подданных его величества, и отлично используется с этой
целью.
Однако хотя стряпчий и был торжественно признан невиновным в суде
общего права {14}, но все же для любого здравомыслящего человека его вина
была очевидной, а посему стряпчий утратил свою репутацию, а вместе с ней
возможность заниматься своей профессией, и досада свела его вскоре в могилу.
Возбуждение против стряпчего судебного дела потребовало от него
непомерных расходов, потому что помимо обычных судебных издержек,
позволивших ему избежать виселицы при содействии закона, была еще одна
немалая статья расходов, поглотившая не менее тысячи фунтов; эту сумму ему
пришлось выложить, чтобы избавиться от свидетеля, которого никак нельзя было
отвести на законном основании. Кроме того, незадачливый джентльмен понес еще
кое-какие убытки в делах, так что, к удивлению многих его знакомых, после
уплаты всех числившихся за ним долгов осталось лишь весьма скромное
состояние в восемьдесят фунтов годового дохода; доход этот был завещан
дочери и для супруга ее недосягаем; а сверх того осталось еще около двухсот
фунтов наличными.
Вскоре после кончины старого джентльмена Тренту пришлось серьезно
задуматься над своим положением. Теперь и жена не казалась ему столь
привлекательной и желанной, как прежде: он принадлежал к тем, кто быстро
пресыщается избытком. В подобных размышлениях Трент зашел- так далеко, что,
хотя его жена была одной из самых хорошеньких женщин в Лондоне, он, я думаю,
в самую последнюю очередь избрал бы ее предметом своих любовных
домогательств.
Однако нашлось немало и таких, кто придерживался на сей счет совсем
иного мнения. В их числе был и небезызвестный милорд, памятный читателю
своей влюбчивостью. Сей благородный вельможа, приметив в один прекрасный
день миссис Трент на улице, сумел при помощи находившегося при нем тогда
эмиссара разузнать, где находится ее жилище, которое тотчас же подверг осаде
по всем правилам военного искусства; он занял позицию в квартире,
находившейся как раз напротив ее окон, откуда на следующее же утро начал
обстреливать ее влюбленными взглядами.
Понадобилось совсем немного времени, чтобы комендант осажденного
гарнизона проведал о предпринимаемых противником действиях и, проведя
успешную рекогносцировку, выяснил, кто он такой, хотя тот и принял чужое имя
и слегка изменил свою наружность. Тогда комендант созвал в своей душе
военный совет. На самом же деле, если отбросить всякие аллегории, Трент стал
размышлять о том, не является ли его жена куда более ценным достоянием,
нежели он еще совсем недавно думал. Одним словом, поскольку он обманулся в
своих расчетах относительно ее состояния, то возымел теперь некоторые
надежды обратить в звонкую монету ее красоту {15}.
Не посвящая супругу в свои намерения, Трент вскоре свел знакомство со
своим новым соседом, не подав и вида, что ему известны его настоящее имя и
титул. Трент тоже прибегнул к обману, притворясь совершеннейшим простачком,
что при его природной ловкости не стоило ему особого труда.
Милорд быстро угодил в эту ловушку и, когда благодаря мнимому
простодушию мужа познакомился с его женой, был настолько ею очарован, что
решил, не страшась ни расходов, ни последствий, овладеть ею.
При всем том он не пренебрегал в своих действиях и некоторыми мерами
предосторожности; пожалуй, большими, чем требовалось. Что касается мужа, то
в этом не было решительно никакой надобности, поскольку тому и так все было
известно, что же касается жены, то, поскольку она с некоторых пор заметила,
что муж стал к ней охладевать (ведь очень немногих женщин, мне думается,
можно на сей счет обмануть), ей было приятно убедиться в том, что другой
привлекательный мужчина бросает на нее томные взгляды и выказывает ту
почтительность и нежность, которые прежде ей выказывал Трент и на которые,
как она понимала, ей больше не приходилось рассчитывать с его стороны.
Милорд, которому Трент предоставил сколько угодно удобных случаев и
которого жена Трента поощряла даже больше, нежели он мог надеяться, стал
готовить все необходимое для решительного штурма; и вот тут, когда мистер
Трент объявил ему, что должен на два дня уехать из Лондона, милорд решил,
что в первый же день после его отъезда приведет свой замысел в исполнение.
После некоторых колебаний относительно того, в каком облике ему следует
предстать перед предметом своей страсти, милорд решил, наконец, что сделает
это под своим настоящим именем; он рассудил, и вероятно, справедливо, что
его дама, подобно Семеле {16}, не лишена честолюбия и предпочтет Юпитера,
явившегося во всем своем величии, тому же божеству, переодевшемуся в платье
скромного пастуха. Он нарядился поэтому как можно более пышно, будучи
великим знатоком этого искусства, и явился перед возлюбленной во всем
блеске, подобающем его высокому титулу; это было зрелище, перед чарами
которого дама не в силах была устоять, и последствия можно легко вообразить.
Короче, та же самая сцена, которая разыгралась некогда между Юпитером и
вышеупомянутой возлюбленной, зашла довольно далеко, когда спрятавшийся в
чулане Трент выскочил из своего убежища и самым неделикатным образом прервал
ход действия.
Милорд тотчас схватился за шпагу, но Трент с полным самообладанием
заметил, что хотя он, как всем прекрасно известно, не робкого десятка,
однако не станет обнажать свою шпагу по такому случаю; "ведь с моей стороны
было бы верхом неблагоразумия, - продолжал он, - убить человека, который
теперь в таком неоплатном передо мной долгу". С этими словами он вывел из
чулана какого-то малого, прятавшегося там вместе с ним, сказал ему, что тот
выполнил все требуемые условия и вправе теперь, если пожелает, удалиться.
Было бы слишком скучно забавлять читателя описанием последовавшей затем
сцены: ярости и замешательства жены или затруднительного положения, в
котором очутился милорд. Мы опустим поэтому все сии материи и перейдем прямо
к делу, подобно тому, как поступили, не откладывая дела в долгий ящик, Трент
и милорд. В конце концов порешили на том, что милорд обещал уплатить
кругленькую сумму и при первой же возможности обеспечить Трента хорошей
должностью.
Мистер Трент, со своей стороны, обещал предать совершенному забвению
все происшедшее и проявлять полную терпимость в будущем.
Вскоре Трент снял дом в модной части Лондона, с большим изяществом
обставил его и завел собственный выезд, обновил гардероб - и свой, и жены,
купив чрезвычайно нарядную одежду; он стал появляться в обществе, везде,
куда мог проникнуть, и завел нужные знакомства, а его жена стала устраивать
званые вечера: на светском языке сие означало, что один день в неделю она
бывала дома, и в этот день, благодаря содействию милорда, ей наносили визиты
многие знатные вельможи, а также все те светские дамы, которые не, слишком
разборчивы в выборе знакомств.
Любовь милорда к новой пассии длилась недолго, потому что, как мы уже
имели возможность убедиться, это был самый непостоянный представитель
человеческого рода. Однако страсть, которую питала к нему миссис Трент, была
не такого свойства, чтобы подобная переменчивость вызвала у нее глубокое
негодование. Ее страсть основывалась главным образом на корысти, так что сей
Фундамент послужил опорой для иного сооружения: точно так же, как и ее мужа,
ее оказалось совсем нетрудно уговорить быть полезной милорду совсем в другом
качестве; хотя такого рода услуги оказываются в приличном обществе довольно
часто, однако, к большому моему удивлению, им все еще не подыскали
приличного названия или во всяком случае такого, которое было бы приемлемым
для нашего повествования.
После этого предисловия, которое мы сочли необходимым для того, чтобы
объяснить характер человека, в существовании которого кое-кто из числа моих
отечественных и ученых читателей, возможно, усомнится, я перейду к тому, что
имеет более непосредственное касательство к миссис Бут. Если читателю угодно
будет припомнить, мистер Трент присутствовал на том званом вечере, на
который Бута и его жену привезла миссис Джеймс и где Амелии довелось
встретиться с благородным вельможей.
Убедившись, что Бут и Трент давние знакомые, милорд не преминул,
выражаясь языком охотников, навести Трента на след Амелии. С этой целью сей
джентльмен на следующий день посетил Бута и с тех пор ни на миг не упускал
его из вида. С его помощью милорд и узнал, что Амелия приедет на маскарад,
куда за ней по пятам направился нарядившийся матросом Трент, который,
встретив, как было уговорено, милорда у входа в маскарадную залу, сделал,
подобно четвероногому джентльмену {17}, предназначенному для той же роли,
стойку при виде дичи.
Милорд остался настолько доволен и восхищен беседой на маскараде с
предполагаемой Амелией и полученным поощрением, что, встретив на следующий
день Трента, заключил его в объятья, вручил банковый билет на сто фунтов и
посулил обе Индии в случае успеха, в котором теперь уже почти не сомневался.
Происшедшее за карточным столом тоже было делом рук Трента, которому
милорд намекнул, что было бы неплохо поставить Бута в затруднительное
положение или довести до беды; при этом милорд обещал оплатить Тренту любые
расходы, на которые придется ради этого пойти. За его счет Трент и ссудил
Бута деньгами. Этим и объяснялась мнимая щедрость Трента и его равнодушие
относительно срока уплаты долга; он был чрезвычайно доволен тем, что Бут ему
теперь так обязан, и строил на этом все свои расчеты.
Но как раз в это время события приняли совершенно иной оборот: на
следующее же утро после ссоры с Амелией миссис Аткинсон впервые серьезно
задумалась над тем, что действительно зашла слишком далеко и могла повредить
репутации Амелии; она с таким жаром добивалась своего, что в ослеплении на
время совсем упустила из вида интересы приятельницы; теперь, когда ей
удалось осуществить свое заветное желание, миссис Аткинсон решила навестить
милорда и все ему разъяснить; она считала, что ей уже нечего опасаться, если
он все узнает. Свое решение она тотчас же выполнила.
Случилось так, что Трент явился к милорду как раз после визита миссис
Аткинсон. Он застал милорда в крайне скверном расположении духа и ничем не
мог ни утешить его, ни приободрить, так как только что получил от Бута
записку, в которой тот сообщал, что ни он, ни его жена, к сожалению, не
могут принять приглашение Трента приехать к нему нынче вечером. Между тем
милорд и его подручный уже заранее уговорились о том, как принять гостей, с
тем чтобы милорду как бы нечаянно зайти в комнату, где будет Амелия, а Бута
отвлечь на это время карточной игрой в другой комнате.
Теперь после долгих обсуждений и рассказа Трента о крайне тяжелом
положении, в котором очутился сейчас Бут, было решено, что Трент потребует у
него безотлагательно возвратить долг, и в случае неуплаты, в чем оба они
нисколько не сомневались, предъявить имеющуюся у Трента долговую расписку ко
взысканию по суду под благовидной уловкой, будто предъявителем расписки
является некое третье лицо {18}; такой шаг, как они оба рассчитывали, тотчас
приведет к неминуемому разорению Бута и, следовательно, к завоеванию Амелии.
Выработав этот план и преисполнясь надежд на его осуществление, милорд
и его ищейка, или (если угодно любителям охоты) легавый пес, пришли в
необычайный восторг и на следующее утро, как мы уже видели, приступили к
делу.
повествующая о произошедших вслед за этим несчастьях
Письмо Трента довело Бута почти до умоисступления. Сознание того, что
он должник такого человека, глубоко уязвляло его гордость и чрезвычайно
тревожило, однако мысль об ином ответе на это требование, кроме уплаты
денег, была для него непереносима. В то же время он ясно видел, что уплатить
он мог, лишь оставив жену не только без последнего фартинга, но и едва ли не
без последнего жалкого лоскута; это было настолько чудовищно, что душа его
цепенела от ужаса, и все-таки гордость заставляла его видеть в этом
наименьшее из двух зол.
Но оставался вопрос, как за это взяться? Бут не был уверен (по крайней
мере, он сильно сомневался) в том, что Амелия согласится пойти на такой шаг;
самая необходимость предложить ей такое была для него непереносима. В конце
концов Бут принял решение рассказать жене обо всем, как есть, и испросить у
нее согласия под видом совета, ибо был совершенно убежден, что она не сумеет
придумать иного способа вызволить его из этого затруднительного положения.
Так он и поступил, представив всю историю в возможно более мрачном свете,
хотя, сказать по правде, степень бедствия едва ли возможно было
преувеличить.
Амелия терпеливо выслушала мужа, ни разу не перебив его. Когда он
кончил, она некоторое время оставалась безмолвна: и не удивительно - все
услышанное настолько ее потрясло, что она не в силах была вымолвить и слова.
Наконец она ответила:
- Дорогой мой, вы спрашиваете совета; я, конечно же, могу сказать вам
только одно - вы должны эти деньги возвратить.
- Но как? - воскликнул он. - О Господи, ты самое кроткое создание на
свете! Как, ни слова упрека за то, что я тебя погубил?
- Упрекать вас, дорогой! - сказала она. - Дай Бог мне уберечь вас от
ваших упреков самому себе. Но не отчаивайтесь. Я постараюсь так или иначе
раздобыть вам эти деньги.
- Увы, любовь моя, - воскликнул Бут, - я знаю, что у вас есть только
один способ достать их. Но как я могу согласиться на это? Разве вы забыли,
как еще совсем недавно страшились того, что нас ожидает, если мы пустим по
ветру последние пожитки? О, моя Амелия, да у меня сердце разрывалось, когда
вы так сказали: ведь я уже тогда все проиграл. Поверьте, я с тех пор ни разу
не брал в руки карты и никогда больше не возьму.
- Только не изменяйте этому решению, дорогой мой, - проговорила Амелия,
- и я надеюсь, что мы еще возместим утраченное. - При этих словах она
взглянула на детей, глаза ее наполнились слезами, и она воскликнула:
- Господь, я надеюсь, не оставит нас.
Тут между мужем и женой произошла крайне трогательная сцена, подробное
описание которой, возможно, придется не по вкусу многим читателям.
Достаточно сказать, что эта прекрасная женщина постаралась не только по мере
сил заглушить и скрыть свою тревогу, но сделала все, что могла, дабы
успокоить мужа.
Как раз в это время Бут должен был встретиться с человеком, о котором
мы уже прежде упоминали в нашей истории. Этот джентльмен занимал должность в
военном ведомстве и изображал из себя важную и влиятельную персону,
благодаря чему ему не только удавалось внушить к себе большое почтение и
подобострастие со стороны младших офицеров, но вдобавок еще и выманивать у
них деньги за услуги, которые на самом деле были не в его власти. По правде
сказать, мне редко встречались высокопоставленные лица, вокруг которых не
увивался бы хотя один, а то и несколько таких молодчиков, через посредство
которых люди более низкого ранга только и могут добиваться чего-нибудь у
великих мира сего; вот это, мне кажется, главным образом и удерживает людей
достойных от попыток самим хлопотать за себя: ведь эти подначальные хлыщи
важностью повадок не уступают своим принципалам и ожидают, чтобы к ним
относились с не меньшей почтительностью, но склонить к этому людей, которые
во всех отношениях выше их и обладают чувством собственного достоинства, не
так-то просто. Впрочем, подобные молодчики и сами, разумеется, поглядывают
ревнивым оком на тех, кто выделяется своими незаурядными способностями, и
можно не сомневаться, что они сделают все, что в их силах, только бы не
допустить людей столь одаренных к своему патрону. Они обходятся со своими
принципалами точно так же, как плохие министры обходятся иногда со своим
государем, то есть стараются, чтобы голоса людей не достигали его ушей, и
каждодневно жертвуют его добрым именем и интересами в угоду собственной
выгоды и тщеславия.
Как только Бут ушел, чтобы встретиться с этим господином, Амелия с
чрезвычайной решительностью взялась за дело. Она уложила не только свои
скромные украшения и безделушки детей, но и большую часть своего скудного
гардероба (поскольку из одежды у нее было только самое необходимое) и
управления. Такой министр может, выражаясь языком юридическим, в любой
момент довериться своей стране, и он удалится на покой, снискав почет и
уважение.
- И вы в самом деле полагаете, доктор, усмехнулся, - вельможа, - что
такой министр когда-нибудь существовал или когда-нибудь появится на свет?
- А почему бы и нет, милорд, - спросил доктор. - Для этого вовсе не
требуются необычайные способности или редкостная добродетель. И такому
министру вовсе нет нужды являть собой пример крайнего самоотречения. Он
будет обладать властью, добрым именем и богатством и притом в куда большей
степени, нежели когда-нибудь мог бы приобрести, придерживайся он
противоположных взглядов. Он будет обладать всем этим в куда большей мере и
с куда большей надежностью.
- Прошу вас, доктор, - позвольте задать вам еще один простой вопрос. Вы
в самом деле верите, будто хоть один человек на свете стал когда-либо
мошенником по своему выбору?
- Признаться, милорд, мне неловко ответить на этот вопрос
утвердительно, но, боюсь, что жизненный опыт наверняка бы подтвердил такой
ответ. Общественное мнение способно подчас склонить людей к ошибочному
суждению о необходимости мер, в которых на самом деле нет надобности. Или же
человек с хорошими наклонностями обнаруживает, как в его ведомстве все
безнадежно развращено беззаконными действиями его предшественников, и,
отчаявшись в своей способности исправить положение, смиряется с ним, как
Авгий {8} мирился с нечистотами в своих конюшнях, не потому что считал,
будто так лучше или будто конюшни без грязи вообще не бывает, а потому что
отчаялся, достанет ли у него сил очистить их.
- Ну, в таком случае я задам вам еще один, последний вопрос. Полагаете
ли вы, что если бы нашелся министр, который бы отвечал вашим требованиям, то
люди поверили бы, что он и в самом деле таков?
- Что ж, сказать по правде, милорд, - согласился доктор, - я думаю, что
их можно было бы понять, если бы они не сразу этому поверили. Но позвольте,
ваша милость, в свою очередь ответить на это другим вопросом. Как по-вашему,
милорд, жители Гренландии, увидя свет солнца и ощущая его тепло после долгих
месяцев холода и ночного мрака, поверят тому, что оно и в самом деле светит
им?
Милорд ответил на такое предположение улыбкой и, воспользовавшись этим
благоприятным моментом, доктор возобновил свое ходатайство, однако милорд
сказал, что ничего не обещает и не может поручиться за успешный исход.
"Впрочем, не сомневайтесь, - заключил вельможа с непроницаемым выражением
лица, - я сделаю для вашего протеже все, что в моих силах". Смысл этих слов
был достаточно ясен доктору, а посему он не замедлил вежливо, но без особых
церемоний откланяться.
История мистера Трента
А теперь возвратимся к Буту и его жене. С той минуты как капитан узнал,
что представляет собой его кредитор, он почувствовал сильнейшее
беспокойство. Дабы освежить его память, мистер Трент счел необходимым
напомнить ему о себе письмом, которое Бут получил на другое утро после того,
как отказался принять приглашение Трента:
"СУДАРЬ, я весьма огорчен тем, что обстоятельства вынуждают меня
напомнить Вам о небольшой сумме, которую я имел честь ссудить Вам на днях за
картами; буду чрезвычайно Вам обязан, если Вы возвратите ее мне сегодня или
завтра.
Остаюсь сударь, Ваш покорнейший и почтительнейший слуга
Джордж Трент".
Письмо это несколько удивило Бута, помнившего недавнюю обходительность
и даже щедрость Трента. Однако, дабы письмо это не вызвало недоумения и у
читателя, мы позволим себе дать к нему необходимые пояснения, а заодно и к
некоторым другим странностям этой истории; мы надеемся снискать извинение за
то, что не коснулись их более подробно прежде.
Так вот, не исключено, что мистер Трент происходил из весьма почтенного
рода, ибо сказать что-либо определенное относительно его происхождения по
отцовской линии не представляется возможным. Что же касается его матери (из
своих родителей он только ее одну и знал, или, по крайней мере, был о ней
наслышан), то это была незамужняя дама, одно время торговавшая щепетильными
товарами в Ковент-Гардене {9}. Когда ее сыну исполнилось восемь, она
определила его в благотворительную школу {10}, где он и пробыл до
четырнадцати лет, почти ничему там за это время не выучившись. Впрочем,
трудно было и ожидать чего-нибудь другого, поскольку тамошний наставник,
которого стараниями одной из партий предпочли весьма образованному и
подходящему для такой должности человеку и назначили на это место,
приносившее более ста фунтов в год, и сам-то, так и не сумев одолеть
латинской грамматики, был, в сущности, совершеннейшим болваном.
С пятнадцати лет мистер Трент выполнял обязанности письмоводителя при
стряпчем, однако пробыл у него недолго и вскоре расстался со своим
господином; вернее будет сказать, что он отбыл, не попрощавшись с ним и,
вдобавок, взломав секретер своей матушки, прихватил с собой все, что нашел в
нем ценного, на сумму примерно в пятьдесят фунтов; свой путь юноша направил
к морю, где сел на торговое судно, а уж оттуда его принудили перейти на
военный корабль {11}.
Трент прослужил на этом корабле более трех лет, в течение которых
проявил столь дурные нравственные наклонности, что будучи пойман с поличным,
дважды был подвергнут тяжкому наказанию за воровство; однако при схватке с
пиратами выказал недюжинную храбрость, чем искупил все свои прежние
провинности и зарекомендовал себя перед капитаном с самой лучшей стороны.
По возвращении домой лет двадцати от роду, Трент обнаружил, что
стряпчий во время его отсутствия успел жениться на его матери и уже успел ее
похоронить, завладев всем ее имуществом на сумму (так ему сообщили) около
полутора тысяч фунтов. Трент попытался было обратиться к своему отчиму, но
безуспешно: стряпчий наотрез отказался его признать и сказал, что больше не
пустит его и на порог своего дома.
Случилось так, что у стряпчего была от первого брака единственная дочь,
в которой он души не чаял; ей было приблизительно столько же лет, сколько и
Тренту, и этот молодой человек (а Трент был статен и хорош собой)
приглянулся ей еще тогда, когда служил у ее отца. Это чувство не угасло за
годы его отсутствия и вспыхнуло вновь, едва они увиделись. О своих чувствах
она постаралась соответствующим образом намекнуть мистеру Тренту, так как
отнюдь не относилась к тем застенчивым и деликатным особам, которые
предпочтут скорее умереть, нежели первой сделать авансы.
Трент пришел в восторг - и не без основания: девица, очень недурная
собой, была единственной наследницей богатого отца, но более всего молодого
человека привлекала возможность сполна расквитаться со стряпчим. Скажем
коротко, не теряя времени, как не теряли времени обе стороны: парочка не
замедлила вступить в брак. Стряпчий сначала и слышать об этом не желал и был
вне себя от ярости, но любовь к дочери в конце концов одержала верх над его
негодованием - и он даже ссудил зятя (ибо признал его таковым) деньгами,
дабы тот купил себе должность прапорщика в строевом полку, которому
предстояло вскоре отправиться в Гибралтар; стряпчий всем сердцем уповал на
то, что Тренту там не сносить головы, а при таком повороте дел он надеялся
подыскать дочери партию, более отвечающую его честолюбию и ее достоинствам.
В том же самом полку, куда получил назначение Трент, служил тогда и
Бут; первый состоял в должности прапорщика, а второй - лейтенанта в одной из
приданных этому полку рот.
Свои воинские обязанности Трент выполнял безупречно. Хотя он не мог
похвастать особой образованностью, он был наделен умом и обходительностью, и
к тому же Природа, как мы уже отмечали, снабдила его весьма привлекательной
наружностью. При этом он был довольно храбрый малый, и поскольку во время
своего пребывания в Гибралтаре вел себя вполне пристойно, то между ним и
Бутом установились там довольно дружеские отношения.
После окончания осады приданные полку роты была расформированы, и Трент
возвратился к жене, встретившей его с большой радостью и любовью. Вслед за
тем произошло событие, повлекшее за собой полное разорение тестя Трента, а
затем разбившее его сердце. Он совершил ошибку, довольно распространенную в
те дни, - поставил под документом вместо своего имени - чужое. На самом деле
подобная рассеянность именуется на языке закона не больше, не меньше как
подлогом {12}, который согласно принятому как раз тогда парламентскому акту
должен караться смертной казнью. По этому обвинению стряпчий был оправдан,
не признав доказательств потерпевшей стороны, которая не могла выступать
свидетелем в собственном деле, и в итоге не осталось никаких свидетелей, что
и предусмотрено прекрасными установлениями, именуемыми законом о свидетелях
{13}; закон этот превосходно рассчитан на то, чтобы сохранить жизнь
мошенникам из числа подданных его величества, и отлично используется с этой
целью.
Однако хотя стряпчий и был торжественно признан невиновным в суде
общего права {14}, но все же для любого здравомыслящего человека его вина
была очевидной, а посему стряпчий утратил свою репутацию, а вместе с ней
возможность заниматься своей профессией, и досада свела его вскоре в могилу.
Возбуждение против стряпчего судебного дела потребовало от него
непомерных расходов, потому что помимо обычных судебных издержек,
позволивших ему избежать виселицы при содействии закона, была еще одна
немалая статья расходов, поглотившая не менее тысячи фунтов; эту сумму ему
пришлось выложить, чтобы избавиться от свидетеля, которого никак нельзя было
отвести на законном основании. Кроме того, незадачливый джентльмен понес еще
кое-какие убытки в делах, так что, к удивлению многих его знакомых, после
уплаты всех числившихся за ним долгов осталось лишь весьма скромное
состояние в восемьдесят фунтов годового дохода; доход этот был завещан
дочери и для супруга ее недосягаем; а сверх того осталось еще около двухсот
фунтов наличными.
Вскоре после кончины старого джентльмена Тренту пришлось серьезно
задуматься над своим положением. Теперь и жена не казалась ему столь
привлекательной и желанной, как прежде: он принадлежал к тем, кто быстро
пресыщается избытком. В подобных размышлениях Трент зашел- так далеко, что,
хотя его жена была одной из самых хорошеньких женщин в Лондоне, он, я думаю,
в самую последнюю очередь избрал бы ее предметом своих любовных
домогательств.
Однако нашлось немало и таких, кто придерживался на сей счет совсем
иного мнения. В их числе был и небезызвестный милорд, памятный читателю
своей влюбчивостью. Сей благородный вельможа, приметив в один прекрасный
день миссис Трент на улице, сумел при помощи находившегося при нем тогда
эмиссара разузнать, где находится ее жилище, которое тотчас же подверг осаде
по всем правилам военного искусства; он занял позицию в квартире,
находившейся как раз напротив ее окон, откуда на следующее же утро начал
обстреливать ее влюбленными взглядами.
Понадобилось совсем немного времени, чтобы комендант осажденного
гарнизона проведал о предпринимаемых противником действиях и, проведя
успешную рекогносцировку, выяснил, кто он такой, хотя тот и принял чужое имя
и слегка изменил свою наружность. Тогда комендант созвал в своей душе
военный совет. На самом же деле, если отбросить всякие аллегории, Трент стал
размышлять о том, не является ли его жена куда более ценным достоянием,
нежели он еще совсем недавно думал. Одним словом, поскольку он обманулся в
своих расчетах относительно ее состояния, то возымел теперь некоторые
надежды обратить в звонкую монету ее красоту {15}.
Не посвящая супругу в свои намерения, Трент вскоре свел знакомство со
своим новым соседом, не подав и вида, что ему известны его настоящее имя и
титул. Трент тоже прибегнул к обману, притворясь совершеннейшим простачком,
что при его природной ловкости не стоило ему особого труда.
Милорд быстро угодил в эту ловушку и, когда благодаря мнимому
простодушию мужа познакомился с его женой, был настолько ею очарован, что
решил, не страшась ни расходов, ни последствий, овладеть ею.
При всем том он не пренебрегал в своих действиях и некоторыми мерами
предосторожности; пожалуй, большими, чем требовалось. Что касается мужа, то
в этом не было решительно никакой надобности, поскольку тому и так все было
известно, что же касается жены, то, поскольку она с некоторых пор заметила,
что муж стал к ней охладевать (ведь очень немногих женщин, мне думается,
можно на сей счет обмануть), ей было приятно убедиться в том, что другой
привлекательный мужчина бросает на нее томные взгляды и выказывает ту
почтительность и нежность, которые прежде ей выказывал Трент и на которые,
как она понимала, ей больше не приходилось рассчитывать с его стороны.
Милорд, которому Трент предоставил сколько угодно удобных случаев и
которого жена Трента поощряла даже больше, нежели он мог надеяться, стал
готовить все необходимое для решительного штурма; и вот тут, когда мистер
Трент объявил ему, что должен на два дня уехать из Лондона, милорд решил,
что в первый же день после его отъезда приведет свой замысел в исполнение.
После некоторых колебаний относительно того, в каком облике ему следует
предстать перед предметом своей страсти, милорд решил, наконец, что сделает
это под своим настоящим именем; он рассудил, и вероятно, справедливо, что
его дама, подобно Семеле {16}, не лишена честолюбия и предпочтет Юпитера,
явившегося во всем своем величии, тому же божеству, переодевшемуся в платье
скромного пастуха. Он нарядился поэтому как можно более пышно, будучи
великим знатоком этого искусства, и явился перед возлюбленной во всем
блеске, подобающем его высокому титулу; это было зрелище, перед чарами
которого дама не в силах была устоять, и последствия можно легко вообразить.
Короче, та же самая сцена, которая разыгралась некогда между Юпитером и
вышеупомянутой возлюбленной, зашла довольно далеко, когда спрятавшийся в
чулане Трент выскочил из своего убежища и самым неделикатным образом прервал
ход действия.
Милорд тотчас схватился за шпагу, но Трент с полным самообладанием
заметил, что хотя он, как всем прекрасно известно, не робкого десятка,
однако не станет обнажать свою шпагу по такому случаю; "ведь с моей стороны
было бы верхом неблагоразумия, - продолжал он, - убить человека, который
теперь в таком неоплатном передо мной долгу". С этими словами он вывел из
чулана какого-то малого, прятавшегося там вместе с ним, сказал ему, что тот
выполнил все требуемые условия и вправе теперь, если пожелает, удалиться.
Было бы слишком скучно забавлять читателя описанием последовавшей затем
сцены: ярости и замешательства жены или затруднительного положения, в
котором очутился милорд. Мы опустим поэтому все сии материи и перейдем прямо
к делу, подобно тому, как поступили, не откладывая дела в долгий ящик, Трент
и милорд. В конце концов порешили на том, что милорд обещал уплатить
кругленькую сумму и при первой же возможности обеспечить Трента хорошей
должностью.
Мистер Трент, со своей стороны, обещал предать совершенному забвению
все происшедшее и проявлять полную терпимость в будущем.
Вскоре Трент снял дом в модной части Лондона, с большим изяществом
обставил его и завел собственный выезд, обновил гардероб - и свой, и жены,
купив чрезвычайно нарядную одежду; он стал появляться в обществе, везде,
куда мог проникнуть, и завел нужные знакомства, а его жена стала устраивать
званые вечера: на светском языке сие означало, что один день в неделю она
бывала дома, и в этот день, благодаря содействию милорда, ей наносили визиты
многие знатные вельможи, а также все те светские дамы, которые не, слишком
разборчивы в выборе знакомств.
Любовь милорда к новой пассии длилась недолго, потому что, как мы уже
имели возможность убедиться, это был самый непостоянный представитель
человеческого рода. Однако страсть, которую питала к нему миссис Трент, была
не такого свойства, чтобы подобная переменчивость вызвала у нее глубокое
негодование. Ее страсть основывалась главным образом на корысти, так что сей
Фундамент послужил опорой для иного сооружения: точно так же, как и ее мужа,
ее оказалось совсем нетрудно уговорить быть полезной милорду совсем в другом
качестве; хотя такого рода услуги оказываются в приличном обществе довольно
часто, однако, к большому моему удивлению, им все еще не подыскали
приличного названия или во всяком случае такого, которое было бы приемлемым
для нашего повествования.
После этого предисловия, которое мы сочли необходимым для того, чтобы
объяснить характер человека, в существовании которого кое-кто из числа моих
отечественных и ученых читателей, возможно, усомнится, я перейду к тому, что
имеет более непосредственное касательство к миссис Бут. Если читателю угодно
будет припомнить, мистер Трент присутствовал на том званом вечере, на
который Бута и его жену привезла миссис Джеймс и где Амелии довелось
встретиться с благородным вельможей.
Убедившись, что Бут и Трент давние знакомые, милорд не преминул,
выражаясь языком охотников, навести Трента на след Амелии. С этой целью сей
джентльмен на следующий день посетил Бута и с тех пор ни на миг не упускал
его из вида. С его помощью милорд и узнал, что Амелия приедет на маскарад,
куда за ней по пятам направился нарядившийся матросом Трент, который,
встретив, как было уговорено, милорда у входа в маскарадную залу, сделал,
подобно четвероногому джентльмену {17}, предназначенному для той же роли,
стойку при виде дичи.
Милорд остался настолько доволен и восхищен беседой на маскараде с
предполагаемой Амелией и полученным поощрением, что, встретив на следующий
день Трента, заключил его в объятья, вручил банковый билет на сто фунтов и
посулил обе Индии в случае успеха, в котором теперь уже почти не сомневался.
Происшедшее за карточным столом тоже было делом рук Трента, которому
милорд намекнул, что было бы неплохо поставить Бута в затруднительное
положение или довести до беды; при этом милорд обещал оплатить Тренту любые
расходы, на которые придется ради этого пойти. За его счет Трент и ссудил
Бута деньгами. Этим и объяснялась мнимая щедрость Трента и его равнодушие
относительно срока уплаты долга; он был чрезвычайно доволен тем, что Бут ему
теперь так обязан, и строил на этом все свои расчеты.
Но как раз в это время события приняли совершенно иной оборот: на
следующее же утро после ссоры с Амелией миссис Аткинсон впервые серьезно
задумалась над тем, что действительно зашла слишком далеко и могла повредить
репутации Амелии; она с таким жаром добивалась своего, что в ослеплении на
время совсем упустила из вида интересы приятельницы; теперь, когда ей
удалось осуществить свое заветное желание, миссис Аткинсон решила навестить
милорда и все ему разъяснить; она считала, что ей уже нечего опасаться, если
он все узнает. Свое решение она тотчас же выполнила.
Случилось так, что Трент явился к милорду как раз после визита миссис
Аткинсон. Он застал милорда в крайне скверном расположении духа и ничем не
мог ни утешить его, ни приободрить, так как только что получил от Бута
записку, в которой тот сообщал, что ни он, ни его жена, к сожалению, не
могут принять приглашение Трента приехать к нему нынче вечером. Между тем
милорд и его подручный уже заранее уговорились о том, как принять гостей, с
тем чтобы милорду как бы нечаянно зайти в комнату, где будет Амелия, а Бута
отвлечь на это время карточной игрой в другой комнате.
Теперь после долгих обсуждений и рассказа Трента о крайне тяжелом
положении, в котором очутился сейчас Бут, было решено, что Трент потребует у
него безотлагательно возвратить долг, и в случае неуплаты, в чем оба они
нисколько не сомневались, предъявить имеющуюся у Трента долговую расписку ко
взысканию по суду под благовидной уловкой, будто предъявителем расписки
является некое третье лицо {18}; такой шаг, как они оба рассчитывали, тотчас
приведет к неминуемому разорению Бута и, следовательно, к завоеванию Амелии.
Выработав этот план и преисполнясь надежд на его осуществление, милорд
и его ищейка, или (если угодно любителям охоты) легавый пес, пришли в
необычайный восторг и на следующее утро, как мы уже видели, приступили к
делу.
повествующая о произошедших вслед за этим несчастьях
Письмо Трента довело Бута почти до умоисступления. Сознание того, что
он должник такого человека, глубоко уязвляло его гордость и чрезвычайно
тревожило, однако мысль об ином ответе на это требование, кроме уплаты
денег, была для него непереносима. В то же время он ясно видел, что уплатить
он мог, лишь оставив жену не только без последнего фартинга, но и едва ли не
без последнего жалкого лоскута; это было настолько чудовищно, что душа его
цепенела от ужаса, и все-таки гордость заставляла его видеть в этом
наименьшее из двух зол.
Но оставался вопрос, как за это взяться? Бут не был уверен (по крайней
мере, он сильно сомневался) в том, что Амелия согласится пойти на такой шаг;
самая необходимость предложить ей такое была для него непереносима. В конце
концов Бут принял решение рассказать жене обо всем, как есть, и испросить у
нее согласия под видом совета, ибо был совершенно убежден, что она не сумеет
придумать иного способа вызволить его из этого затруднительного положения.
Так он и поступил, представив всю историю в возможно более мрачном свете,
хотя, сказать по правде, степень бедствия едва ли возможно было
преувеличить.
Амелия терпеливо выслушала мужа, ни разу не перебив его. Когда он
кончил, она некоторое время оставалась безмолвна: и не удивительно - все
услышанное настолько ее потрясло, что она не в силах была вымолвить и слова.
Наконец она ответила:
- Дорогой мой, вы спрашиваете совета; я, конечно же, могу сказать вам
только одно - вы должны эти деньги возвратить.
- Но как? - воскликнул он. - О Господи, ты самое кроткое создание на
свете! Как, ни слова упрека за то, что я тебя погубил?
- Упрекать вас, дорогой! - сказала она. - Дай Бог мне уберечь вас от
ваших упреков самому себе. Но не отчаивайтесь. Я постараюсь так или иначе
раздобыть вам эти деньги.
- Увы, любовь моя, - воскликнул Бут, - я знаю, что у вас есть только
один способ достать их. Но как я могу согласиться на это? Разве вы забыли,
как еще совсем недавно страшились того, что нас ожидает, если мы пустим по
ветру последние пожитки? О, моя Амелия, да у меня сердце разрывалось, когда
вы так сказали: ведь я уже тогда все проиграл. Поверьте, я с тех пор ни разу
не брал в руки карты и никогда больше не возьму.
- Только не изменяйте этому решению, дорогой мой, - проговорила Амелия,
- и я надеюсь, что мы еще возместим утраченное. - При этих словах она
взглянула на детей, глаза ее наполнились слезами, и она воскликнула:
- Господь, я надеюсь, не оставит нас.
Тут между мужем и женой произошла крайне трогательная сцена, подробное
описание которой, возможно, придется не по вкусу многим читателям.
Достаточно сказать, что эта прекрасная женщина постаралась не только по мере
сил заглушить и скрыть свою тревогу, но сделала все, что могла, дабы
успокоить мужа.
Как раз в это время Бут должен был встретиться с человеком, о котором
мы уже прежде упоминали в нашей истории. Этот джентльмен занимал должность в
военном ведомстве и изображал из себя важную и влиятельную персону,
благодаря чему ему не только удавалось внушить к себе большое почтение и
подобострастие со стороны младших офицеров, но вдобавок еще и выманивать у
них деньги за услуги, которые на самом деле были не в его власти. По правде
сказать, мне редко встречались высокопоставленные лица, вокруг которых не
увивался бы хотя один, а то и несколько таких молодчиков, через посредство
которых люди более низкого ранга только и могут добиваться чего-нибудь у
великих мира сего; вот это, мне кажется, главным образом и удерживает людей
достойных от попыток самим хлопотать за себя: ведь эти подначальные хлыщи
важностью повадок не уступают своим принципалам и ожидают, чтобы к ним
относились с не меньшей почтительностью, но склонить к этому людей, которые
во всех отношениях выше их и обладают чувством собственного достоинства, не
так-то просто. Впрочем, подобные молодчики и сами, разумеется, поглядывают
ревнивым оком на тех, кто выделяется своими незаурядными способностями, и
можно не сомневаться, что они сделают все, что в их силах, только бы не
допустить людей столь одаренных к своему патрону. Они обходятся со своими
принципалами точно так же, как плохие министры обходятся иногда со своим
государем, то есть стараются, чтобы голоса людей не достигали его ушей, и
каждодневно жертвуют его добрым именем и интересами в угоду собственной
выгоды и тщеславия.
Как только Бут ушел, чтобы встретиться с этим господином, Амелия с
чрезвычайной решительностью взялась за дело. Она уложила не только свои
скромные украшения и безделушки детей, но и большую часть своего скудного
гардероба (поскольку из одежды у нее было только самое необходимое) и