Страница:
нашей прежней квартире. "С моей стороны было бы низко, - продолжал он, -
радоваться затруднению, благодаря которому мне посчастливилось свести
знакомство с самыми приятными на свете людьми, однако именно это затруднение
поставило под угрозу ваше благополучие. Обстоятельство, которое я имею в
виду, - это ваш долг в Оксфорде; скажите, пожалуйста, в каком положении
находится сейчас это дело? Я решил принять меры, чтобы оно никогда впредь не
омрачало вашего спокойствия..." При этих словах мой бедный муж не мог
сдержать слез и в порыве благодарности воскликнул: "Милорд, я покорен вашим
великодушием. Если вы и дальше будете продолжать в том же духе, то наша с
женой благодарность станет вскоре несостоятельным должником". Муж откровенно
описал милорду все подробности и получил в ответ заверения, что ему больше
незачем тревожиться. И вновь мистер Беннет не в силах был сдержать излияния
сердечной признательности, однако милорд тут же прервал его словами: "Если
вы кому-нибудь и обязаны, то вашему маленькому Чарли, ибо удовольствие,
доставляемое мне его невинными улыбками, неизмеримо дороже ничтожной суммы
вашего долга". Да, я совсем забыла вам сказать, что, когда после обеда я,
извинившись, попыталась уйти к ребенку, милорд решительно этому
воспротивился и распорядился принести Чарли к нам. Он тотчас взял его к себе
на колени и принялся угощать фруктами, принесенными на десерт. Одним словом,
труднее выслушать, нежели пересказать бессчетные проявления любви, которые
милорд выказывал моему ребенку. Он дарил ему всевозможные игрушки и в том
числе коралл {8}, стоимостью по меньшей мере в три фунта, когда же мистер
Беннет вследствие простуды почти три недели не выходил из комнаты, милорд
навещал малютку каждый день (во всяком случае поводом для визитов служил
ребенок), и редкое из посещений не сопровождалось каким-нибудь подарком
малышу.
Здесь, миссис Бут, я не могу не поделиться с вами теми сомнениями,
которые нередко возникали у меня в душе с тех пор, как я вновь обрела
самообладание в такой мере, что оказалась в состоянии задуматься над
отвратительными ловушками, расставленными с целью погубить мою честь. Что и
говорить, все уловки милорда были, вне всякого сомнения, крайне постыдными и
бесчеловечными, однако я так и не могу решить, чего в них было больше -
искусного коварства или глупости; если его коварство было, надобно признать,
необычайно осмотрительным и изощренным, то и его глупость, мне кажется, если
хорошенько вдуматься, выглядит не менее удивительной; ведь если отвлечься от
размышлений о жестокости и преступности всей этой затеи, какую невыгодную
для себя сделку совершает человек, домогающийся столь ничтожного
удовольствия столь дорогой ценой!
Едва ли не месяц наши отношения с милордом были настолько
непринужденными, как если бы мы состояли с ним в родстве; как-то раз милорд
предложил мужу самому поехать в свой приход и добиться там осуществления
своих законных прав, поскольку епископ, по его словам, получил от тамошнего
священника неудовлетворительный ответ; было написано второе, более
настойчивое письмо, доводы которого милорд обещал нам подкрепить своим
собственным, с тем чтобы мой муж взял его с собой. Мистер Беннет с большой
благодарностью принял это предложение, и было решено, что он выедет на
следующий же день. Ему предстояло проделать около семидесяти миль.
Едва только мы распрощались, как ко мне в комнату явилась миссис
Элли-сон и стала меня утешать, хотя мне предстояло провести одной лишь
несколько дней и целью поездки мистера Беннета было заложить прочную основу
семейного благополучия до конца наших дней, однако же я с трудом нашла в
себе силы снести эту первую с ним разлуку. Намерения миссис Эллисон я сочла
тогда в высшей степени добрыми и дружескими, но средства, к которым она при
этом прибегла, совершенно не достигли своей цели и даже, напротив,
показались мне крайне неуместными. Вместо того, чтобы успокоить мою тревогу,
- а это всегда в таких случаях служит самым верным лекарством, - она подняла
меня на смех и начала в непривычно развязном тоне крайне насмешливо
рассуждать о супружеской любви.
Я дала ей понять, что мне неприятно слушать такого рода рассуждения,
однако она тут же сумела так повернуть разговор, что все ею сказанное
приобрело вполне пристойный смысл. Когда миссис Эллисон удалось привести
меня в хорошее расположение духа, она обратилась ко мне с предложением,
которое я поначалу отвергла, но в конце концов к моему несчастью, к ужасному
для меня несчастью, все же дала себя переубедить. Меня приглашали на
маскарад в Рэнла, о билетах милорд уже позаботился.
При этих словах Амелия сделалась бледна, как смерть, и поспешно
попросила свою приятельницу дать ей воды или хотя бы глоток воздуха, потому
что ей стало немного не по себе. Миссис Беннет тотчас бросилась открывать
окно и принесла гостье стакан воды, чем уберегла ее от обморока; взглянув
затем на нее с выражением живейшего сочувствия, она воскликнула:
- Дорогая сударыня, я не удивляюсь тому, что упоминание об этом роковом
маскараде так взволновало вас, ведь и вам, я твердо в том убеждена, была
уготована такая же гибель и в том же самом месте; опасаясь этого, я и
отправила вам сегодня утром мое письмо и по той же причине я так долго
испытываю сейчас ваше терпение.
В ответ Амелия со словами горячей благодарности нежно обняла
собеседницу и, уверяя, что уже вполне восстановила свои силы, попросила ее
продолжить рассказ. Поскольку наши читатели тоже, возможно, непрочь
восстановить свои силы, мы, пожалуй, здесь и закончим эту главу.
Дальнейшее продолжение истории
- Миссис Эллисон в конце концов все же удалось уговорить меня пойти
вместе с ней в маскарад, - продолжила миссис Беннет. - Привлекательность
зала, разнообразие нарядов и новизна зрелища привели меня, должна вам
признаться, в немалый восторг, и воображение мое было возбуждено до
крайности. Поскольку мне и в голову не приходило заподозрить что-нибудь
дурное, то я забыла всякую осторожность и всей душой отдалась веселью.
Правда, сердце мое было совершенно невинно, но и беззащитно, опьянено
неразумными желаниями и податливо для любого искушения. О разного рода
пустяках, приключившихся с нами в первые два часа, не стоит и упоминать. А
потом к нам присоединился милорд, который весь остальной вечер от меня не
отходил, и мы не один раз с ним танцевали.
- Едва ли, я думаю, есть надобность говорить вам, сударыня, насколько
занимателен его разговор. Как бы мне хотелось с чистой совестью уверить вас,
что его речи не доставили мне удовольствия или что у меня было право слушать
их с удовольствием. Однако я не стану ничего от вас скрывать. Именно тогда я
начала понимать, что он ко мне явно неравнодушен, но к тому времени он уже
внушал мне слишком прочное уважение к себе, чтобы это открытие могло меня
неприятно поразить. Что ж, так и быть, откроюсь вам чистосердечно: я была в
восторге оттого, что догадалась о его чувстве, и была непрочь считать, что
он пылал ко мне любовью с самого начала, а старания милорда так долго
утаивать свое чувство от меня были, как мне казалось, вызваны благоговением
перед моей добродетелью и уважением к моей рассудительности. И в то же
время, поверьте, сударыня, в своих желаниях я никогда не переступала границ
дозволенного. Я была очарована деликатностью его чувства и при тогдашнем
своем безрассудном легкомыслии вообразила, будто могла бы даже позволить
себе чуть-чуть поощрить такого человека, ничем при этом не рискуя, что я
могла бы в одно и то же время потворствовать своему тщеславию и интересам,
не совершая ничего недостойного.
Я знаю, что миссис Бут осудит подобные мысли, я и сама осуждаю их не
меньше, ибо твердо убеждена теперь: стоит только женщине сдать пусть самый
незначительный форпост своей добродетели, как в ту же минуту она обрекает на
гибель всю крепость.
Когда мы почти в два часа ночи возвратились домой, то увидели, что стол
изящно накрыт и подан легкий ужин. Меня пригласили поужинать, и я не
отказалась, не смогла отказаться. Однако кое-какие подозрения меня все же
тревожили, и я дала себе множество зароков, один из которых был не пить ни
капли сверх моей обычной нормы, что составляло никак не более полупинты
слабого пунша.
Я строго отмерила выпитое, однако напиток, без сомнения, обманным
образом подменили: еще до того, как я встала из-за стола, голова у меня
пошла кругом. Чем этот негодяй напоил меня, я так и не знаю, но помимо
явного опьянения, напиток оказал на меня действие, которое я не берусь
описать.
И здесь, сударыня, я должна опустить занавес над дальнейшими событиями
этой роковой ночи. Достаточно сказать, что меня постигло ужасное
бесчестье... и, поверьте, оно было нанесено мне против моей воли; я едва ли
сознавала, что со мной происходит, и только наутро этот негодяй открыто
признался мне в содеянном.
Вот я и довела свою историю до самого ужасного момента и могла бы
счесть себя счастливицей, если бы это был лишь момент в моей жизни, однако
мне суждены были еще худшие бедствия; прежде чем рассказать о них, я должна
упомянуть об одном весьма примечательном обстоятельстве, которое сделалось
мне тогда известным и свидетельствовало о том, что во всем случившемся со
мной не было ничего случайного и что я пала жертвой долго вынашиваемого и
тщательно продуманного умысла.
Вы, возможно, помните, сударыня, что мы поселились у миссис Эллисон по
рекомендации одной особы, у которой до этого снимали квартиру. Так вот, эта
женщина была, судя по всему, сводней милорда и еще раньше обратила на меня
его внимание.
И это еще не все: знайте же, сударыня, что этот негодяй, этот лорд
признался мне в то утро, что впервые увидел меня на галерее во время
исполнения оратории; билет предложила бывшая моя хозяйка, сама получившая
его, вне всякого сомнения, от милорда. Там-то я и увидела впервые этого
гнусного притворщика, который изменил свое обличье, надев на себя кафтан из
грубой шерсти и прицепив к щеке пластырь.
При этих словах Амелия воскликнула: "Боже, смилуйся надо мной!" - и
откинулась на спинку кресла. Миссис Беннет тотчас приняла необходимые меры,
чтобы привести ее в чувство, и Амелия рассказала ей, что и она впервые
встретила того же самого человека в том же самом месте и точно так же
изменившего свою внешность.
- О, миссис Беннет, - воскликнула она, - сколь многим я вам обязана!
Какими словами, какой благодарностью, какими поступками могу я выразить свою
признательность вам! Я считаю вас и всегда буду считать своей
спасительницей, удержавшей меня на краю пропасти, где меня ожидало бы точно
такое же бесчестье, о котором вы так великодушно, так отзывчиво, так
благородно не устыдились рассказать, дабы уберечь меня от опасности.
Сопоставив впечатления от первой встречи с незнакомцем, обе женщины
убедились, что милорд вел себя с ними совершенно одинаково: беседуя с
Амелией, он прибегал к словам и жестам, уже испробованным прежде на
несчастной миссис Беннет. Может показаться странным, что ни та, ни другая не
узнали его впоследствии, - и, тем не менее, это было так. Однако если мы
примем в соображение, что милорд, изменив свою внешность, пробыл с ними
совсем недолго и что ни миссис Беннет, ни Амелия, как следовало
предположить, не испытывали особого интереса к новому знакомству, будучи
увлечены концертом, то ничего Удивительного, я полагаю, усмотреть здесь
нельзя. Амелия, впрочем, заметила, что отчетливо припоминает теперь и голос
незнакомца и его наружность и нисколько не сомневается, что это был не кто
иной, как милорд. Только тут ее осенило, почему он не явился с визитом на
следующий день, как обещал, - ведь она: решительно объявила тогда миссис
Эллисон, что не намерена с ним встречаться. И уж тут Амелия никак не могла
удержаться от крайне язвительных замечаний по адресу названной дамы,
хитрости и порочности которой сам сатана мог бы позавидовать.
Теперь, когда дело разъяснилось, миссис Беннет стала поздравлять
Амелию, а та, в свой черед, с необычайной сердечностью - выражать ей свою
признательность. Мы, однако же, не будем заполнять страницу взаимными
излияниями обеих дам, а возвратимся вместо этого к истории миссис Беннет,
продолжение которое читатель найдет в следующей главе.
Продолжение истории
- Едва милорд удалился, - возобновила свой рассказ миссис Беннет, - ко
мне пришла миссис Эллисон. Узнав о случившемся, она повела себя так, что без
труда поколебала мою уверенность в ее виновности и очень скоро совершенно
обелила себя в моих глазах. Она исступленно бранила милорда, клялась, что не
потерпит более ни минуты его присутствия в своем доме и отныне никогда с ним
не заговорит. Одним словом, ни одна даже самая добродетельная женщина на
свете не могла бы выказать большего презрения и негодования к совратителю.
Угрозу отказать милорду от дома миссис Эллисон побожилась осуществить
без малейшего промедления, однако немного погодя, словно опамятовавшись, она
сказала: "Впрочем, решайте сами, дитя мое, ведь я забочусь о ваших же
интересах: не вызовет ли подобная мера подозрения у вашего мужа?" Я
ответила, что это меня нисколько не заботит, что я сама намерена рассказать
ему обо всем, как только его увижу, что я ненавижу себя и не дорожу теперь
больше ни своей жизнью, ни чем бы то ни было на свете.
Но миссис Эллисон сумела успокоить меня и убедить в полном отсутствии
вины с моей стороны, а против такого довода устоять трудно, Короче говоря,
ей удалось переложить в моих глазах всю ответственность на милорда и
склонить к тому, чтобы скрыть происшедшее от мистера Беннета.
Целый день я не выходила из своей комнаты и никого, кроме миссис
Эллисон, не видела, стыдясь взглянуть кому-нибудь в лицо. На мое счастье,
милорд уехал в деревню, не попытавшись встретиться со мной, иначе при его
появлении, я, наверное бы, сошла с ума.
На следующий день я сообщила миссис Эллисон, что съеду от нее в ту же
минуту, как только милорд возвратится в Лондон, но не из-за нее (я и в самом
деле не считала ее соучастницей), а из-за милорда, с которым твердо намерена
никогда больше, насколько это будет в моей власти, не сталкиваться. Она
ответила, что если причина только в этом, то мне нет никакой надобности
переезжать, поскольку милорд сам съехал от нее нынче утром, видимо,
рассерженный обвинениями, с которыми она обрушилась на него накануне.
Это еще более укрепило мое мнение о ее непричастности, и с того дня
вплоть до нашего с вами знакомства, сударыня, она не совершила ничего
такого, что заставило бы меня в этом усомниться. Напротив, миссис Эллисон
оказала мне немало услуг, и, в частности, благодаря ее ходатайству я получаю
от милорда сто пятьдесят фунтов в год; ей нельзя отказать в великодушии и
добросердечии, хотя недавние события и убедили меня в том, что она была
причиной моей гибели и пыталась и вас заманить в ту же самую ловушку.
Возвратимся, однако, к моей печальной истории. Мистер Беннет вернулся
точно в обещанный день, и я не в силах описать, в каком душевном смятении я
его встретила. Очевидно, только усталость с дороги и досада, вызванная
напрасной поездкой, помешали ему заметить мое состояние, слишком, как я
опасалась, бросавшееся в глаза.
Все его надежды оказались тщетными: никакого письма от епископа
приходский священник не получал, а о послании милорда он отозвался с самой
презрительной усмешкой. Впрочем, несмотря на усталость, мистер Беннет, даже
не присев с дороги, осведомился, дома ли милорд, желая немедля
засвидетельствовать ему свое почтение. Несчастному и в голову не могло
прийти, что милорд, как я потом узнала, морочил его своими росказнями насчет
епископа, и еще менее того он мог заподозрить, что ему нанесли тяжкое
оскорбление. Но милорда - этого негодяя - не было тогда в Лондоне, и потому
с изъявлениями благодарности мужу пришлось повременить.
Мистер Беннет возвратился в Лондон поздно вечером в субботу; это не
помешало ему на следующий же день приступить к своим церковным обязанностям,
однако я под разными предлогами осталась дома. Это был первый отказ, который
я себе позволила за всю нашу совместную жизнь, но я чувствовала себя
настолько недостойной, что присутствие мужа, прежде приносившее мне столько
радости, стало теперь моей мукой. Я не хочу сказать, что сам вид его был мне
ненавистен, но должна сознаться: мне было стыдно, да, стыдно, и страшно
смотреть ему в лицо. Меня преследовало, сама не знаю, какое чувство, -
хотелось бы надеяться, что его нельзя назвать чувством вины.
- Нет-нет, это не так! - воскликнула Амелия.
- Мой муж, - продолжала миссис Беннет, - заметил мое недовольство и
приписал его своей неудачной поездке. Я радовалась такому самообольщению, и
все же стоит мне только вспомнить, какие муки причиняли мне его попытки меня
утешить, и становится ясно, сколь жестоко я за свое падение расплачиваюсь.
О, Дорогая миссис Бут, из двух преданно любящих счастлив как раз обманутый,
а УЖ кто поистине жалок, так это обманувший!
Целую неделю я провела в этом мучительном состоянии, ужаснее которого,
кажется, не испытывала за всю свою жизнь, стараясь поддержать заблуждение
мужа и не обнаружить своих страданий, однако у меня были основания
опасаться, что это продлится недолго: уже в субботу вечером я заметила
перемену в его отношении ко мне. Ложась спать, мистер Беннет был явно не в
духе и в постели молча отвернулся от меня; на мои попытки добиться от него
хотя бы одного ласкового слова он отвечал мне с нескрываемым раздражением.
Мы провели тревожную ночь без сна, а утром в воскресенье мистер Беннет
очень рано встал и спустился вниз. Я ждала его к завтраку, но вскоре узнала
от служанки, что он ушел из дома, когда еще не было и семи часов. Все это,
как вы сами понимаете, сударыня, очень меня встревожило. Я поняла, что он
узнал ужасную тайну, но только не могла догадаться как. Еще немного и я бы
сошла с ума. Я то собиралась бежать от оскорбленного супруга, то готова была
наложить на себя руки.
Весь день я не находила себе места. Мистер Беннет возвратился вечером.
О, Господи, достанет ли мне сил описать то, что потом произошло? Нет, это
невозможно! Рассказ надорвет мне сердце. Мистер Беннет вошел в комнату
бледный, как полотно, губы у него дрожали, а налитые кровью глаза были
похожи на раскаленные угли и, казалось, вот-вот вылезут из орбит. "Молли, -
вскричал он, бросившись в кресло, - как вы себя чувствуете?" "Боже
милосердный, что случилось? - поспешно отозвалась я. - Должна сознаться, что
я не совсем здорова". "Ага, должны сознаться, - воскликнул он, вскочив с
кресла. - Лживое чудовище, вы меня предали, уничтожили, вы погубили своего
мужа!" И тут совершенно обезумев, он схватил лежавшую на столе увесистую
книгу и, не помня себя от бешенства, метнул ее мне в голову с такой силой,
что я тут же упала навзничь. Он бросился ко мне, заключил в объятья,
поцеловал с исступленной нежностью и стал испытующе вглядываться мне в лицо,
проливая при этом потоки слез, а потом в крайней ярости снова швырнул меня
на пол и стал пинать и топтать ногами. Наверно, он хотел меня убить и,
по-видимому, счел меня мертвой.
По-видимому, я несколько минут пролежала на полу без сознания, а, придя
в себя, увидела мужа, лежащего рядом со мной лицом вниз в луже крови. Он
решил, очевидно, что я рассталась с жизнью, и изо всех сил ударился головой
о стоящий в комнате комод, нанеся себе ужасную рану.
Могу чистосердечно признаться, что ни в малейшей мере не была возмущена
поступком мужа, я считала, что заслужила подобное обращение, хотя, конечно,
смутно представляла себе, что он из-за меня претерпел. Я стала умолять его
успокоиться и своими слабыми руками пыталась поднять его. Вырвавшись из моих
объятий, он вскочил и, бросившись в кресло, исступленно выкрикнул: "Оставьте
меня, Молли, прошу вас, оставьте меня! Я не хочу убить вас!" И тут он, не
обинуясь, открыл мне... О, миссис Бут, неужели вы сами не догадываетесь?..
Подлый развратник наградил меня скверной болезнью, а я заразила своего мужа.
О, Господи, зачем я дожила до такого ужаса? Я не хочу, я до сих пор не могу
с этим смириться! Я не могу себе этого простить. Сам Всевышний не простит
меня!
От безмерного горя речь миссис Беннет сделалась невнятной, она забилась
в припадке, так что испуганная Амелия стала громко звать на помощь. На ее
крики прибежала служанка и, увидя хозяйку, которая корчилась в судорогах,
тотчас завопила, что она умерла. Неожиданно в комнате появился представитель
сильного пола - им оказался наш честный сержант, выражение лица которого
свидетельствовало яснее ясного, что отважный воин даже более других
перепуган случившимся.
Если подобного рода сцены читателю не в новинку, то он прекрасно знает,
что в положенное время миссис Беннет сумела вновь обрести дар речи, коим
воспользовалась прежде всего для того, чтобы выразить свое удивление по
поводу присутствия сержанта, и недоуменно осведомилась, кто он такой.
Служанка, вообразив, что ее госпожа все еще находится в беспамятстве,
ответила:
- Храни вас Бог, сударыня, да ведь это же мой господин. Силы небесные,
видать рассудок совсем у моей хозяйки помутился, коли она даже вас, сударь,
не узнает!
О чем в эту минуту думал Аткинсон, сказать не берусь; замечу лишь, что
выражение его лица было в этот момент не слишком глубокомысленным. Он дважды
пытался было взять миссис Беннет за руку, но та поспешно ее вырывала и,
поднявшись с кресла, объявила, что чувствует себя уже вполне сносно, а затем
попросила Аткинсона и служанку удалиться. Те тотчас повиновались, причем у
сержанта был при этом такой вид, словно он нуждался в утешении "два ли не
более дамы, для помощи которой его призвали.
Существует прекрасное правило: либо доверять человеку всецело, либо
вовсе ему не доверять, ибо тайну может нередко без всякого злого умысла
выболтать тот, кто посвящен в нее лишь наполовину. Одно несомненно, что
слова служанки породили в душе Амелии определенного свойства подозрения,
которые отнюдь не были рассеяны поведением сержанта; проницательные читатели
могут точно так же сделать на сей счет кое-какие предположения, в противном
случае им придется повременить, пока мы сами ему в надлежащее время этого не
растолкуем. А теперь мы возвратимся к истории миссис Беннет; после
многочисленных извинений рассказчица перешла к материям, о коих речь пойдет
в следующей главе.
Окончание истории миссис Беннет
- Вполне осознав, какой позор я навлекла на своего мужа, я упала к его
ногам и, обнимая его колени, которые я омывала слезами, стала заклинать его
терпеливо меня выслушать. Я сказала, что, если мои признания его не
удовлетворят, я готова пасть жертвой его гнева. Я уверяла его и притом от
чистого сердца, что, если он вздумает тотчас же собственными руками со мной
расправиться, я страшилась бы только губительных последствий свершенной кары
для него самого.
Немного успокоившись, мистер Беннет согласился выслушать меня до конца.
И тогда я чистосердечно поведала ему обо всем случившемся. Он слушал меня с
глубоким вниманием, а потом, тяжело вздохнув, воскликнул: "О, Молли, я верю
каждому вашему слову. Вас склонили к этому обманом; вы неспособны на такую
низость, на такую жестокость и неблагодарность". Возможно ли описать
перемену, которая вдруг произошла с мужем? Он был так ласков, так нежен, так
сокрушался о своем недавнем обращении со мной... Я не в силах говорить об
этом... у меня снова начнется приступ... вы уж извините меня.
Амелия попросила собеседницу не касаться того, что вызывает у нее столь
сильное волнение, и миссис Беннет продолжала:
- Мой муж, в отличие от меня нисколько не сомневавшийся в виновности
миссис Эллисон, заявил, что ни на час не задержится в ее доме. Перед тем как
отправиться на поиски нового семейного пристанища, он вручил мне все
наличные деньги для расчета с хозяйкой, а на тот случай, если сумма окажется
недостаточной, собрал всю нашу одежду, с тем чтобы я могла оставить ее в
залог; уходя, он торжественно предупредил меня, что, если ему доведется
столкнуться с миссис Эллисон, лицом к лицу, он за себя поручиться не может.
Навряд ли можно описать словами поведение этой изворотливой особы, до
того была она со мной обходительна и великодушна. Она сказала, что гнев
моего мужа ей вполне понятен и что ничего другого нельзя было и ожидать;
конечно же, все на свете должны ее осудить... собственный дом стал ей теперь
ненавистен почти так же как и нам, а к своему кузену она, если это только
возможно, испытывает еще большее отвращение. Одежду нашу, разумеется, можно
оставить на месте, но завтра же утром она непременно нам ее пришлет; она не
допускает и мысли о том, чтобы присвоить чужое, а возврата ничтожного долга
она согласна ждать сколько угодно; все же миссис Эллисон следует отдать
должное: при всех своих пороках она не лишена и некоторой доброты.
- Да, что и говорить, не лишена некоторой доброты! - воскликнула в
негодовании Амелия.
- Не успели мы как следует обосноваться на новом месте, - продолжала
миссис Беннет, - как муж стал жаловаться, что у него внутри что-то болит. Он
радоваться затруднению, благодаря которому мне посчастливилось свести
знакомство с самыми приятными на свете людьми, однако именно это затруднение
поставило под угрозу ваше благополучие. Обстоятельство, которое я имею в
виду, - это ваш долг в Оксфорде; скажите, пожалуйста, в каком положении
находится сейчас это дело? Я решил принять меры, чтобы оно никогда впредь не
омрачало вашего спокойствия..." При этих словах мой бедный муж не мог
сдержать слез и в порыве благодарности воскликнул: "Милорд, я покорен вашим
великодушием. Если вы и дальше будете продолжать в том же духе, то наша с
женой благодарность станет вскоре несостоятельным должником". Муж откровенно
описал милорду все подробности и получил в ответ заверения, что ему больше
незачем тревожиться. И вновь мистер Беннет не в силах был сдержать излияния
сердечной признательности, однако милорд тут же прервал его словами: "Если
вы кому-нибудь и обязаны, то вашему маленькому Чарли, ибо удовольствие,
доставляемое мне его невинными улыбками, неизмеримо дороже ничтожной суммы
вашего долга". Да, я совсем забыла вам сказать, что, когда после обеда я,
извинившись, попыталась уйти к ребенку, милорд решительно этому
воспротивился и распорядился принести Чарли к нам. Он тотчас взял его к себе
на колени и принялся угощать фруктами, принесенными на десерт. Одним словом,
труднее выслушать, нежели пересказать бессчетные проявления любви, которые
милорд выказывал моему ребенку. Он дарил ему всевозможные игрушки и в том
числе коралл {8}, стоимостью по меньшей мере в три фунта, когда же мистер
Беннет вследствие простуды почти три недели не выходил из комнаты, милорд
навещал малютку каждый день (во всяком случае поводом для визитов служил
ребенок), и редкое из посещений не сопровождалось каким-нибудь подарком
малышу.
Здесь, миссис Бут, я не могу не поделиться с вами теми сомнениями,
которые нередко возникали у меня в душе с тех пор, как я вновь обрела
самообладание в такой мере, что оказалась в состоянии задуматься над
отвратительными ловушками, расставленными с целью погубить мою честь. Что и
говорить, все уловки милорда были, вне всякого сомнения, крайне постыдными и
бесчеловечными, однако я так и не могу решить, чего в них было больше -
искусного коварства или глупости; если его коварство было, надобно признать,
необычайно осмотрительным и изощренным, то и его глупость, мне кажется, если
хорошенько вдуматься, выглядит не менее удивительной; ведь если отвлечься от
размышлений о жестокости и преступности всей этой затеи, какую невыгодную
для себя сделку совершает человек, домогающийся столь ничтожного
удовольствия столь дорогой ценой!
Едва ли не месяц наши отношения с милордом были настолько
непринужденными, как если бы мы состояли с ним в родстве; как-то раз милорд
предложил мужу самому поехать в свой приход и добиться там осуществления
своих законных прав, поскольку епископ, по его словам, получил от тамошнего
священника неудовлетворительный ответ; было написано второе, более
настойчивое письмо, доводы которого милорд обещал нам подкрепить своим
собственным, с тем чтобы мой муж взял его с собой. Мистер Беннет с большой
благодарностью принял это предложение, и было решено, что он выедет на
следующий же день. Ему предстояло проделать около семидесяти миль.
Едва только мы распрощались, как ко мне в комнату явилась миссис
Элли-сон и стала меня утешать, хотя мне предстояло провести одной лишь
несколько дней и целью поездки мистера Беннета было заложить прочную основу
семейного благополучия до конца наших дней, однако же я с трудом нашла в
себе силы снести эту первую с ним разлуку. Намерения миссис Эллисон я сочла
тогда в высшей степени добрыми и дружескими, но средства, к которым она при
этом прибегла, совершенно не достигли своей цели и даже, напротив,
показались мне крайне неуместными. Вместо того, чтобы успокоить мою тревогу,
- а это всегда в таких случаях служит самым верным лекарством, - она подняла
меня на смех и начала в непривычно развязном тоне крайне насмешливо
рассуждать о супружеской любви.
Я дала ей понять, что мне неприятно слушать такого рода рассуждения,
однако она тут же сумела так повернуть разговор, что все ею сказанное
приобрело вполне пристойный смысл. Когда миссис Эллисон удалось привести
меня в хорошее расположение духа, она обратилась ко мне с предложением,
которое я поначалу отвергла, но в конце концов к моему несчастью, к ужасному
для меня несчастью, все же дала себя переубедить. Меня приглашали на
маскарад в Рэнла, о билетах милорд уже позаботился.
При этих словах Амелия сделалась бледна, как смерть, и поспешно
попросила свою приятельницу дать ей воды или хотя бы глоток воздуха, потому
что ей стало немного не по себе. Миссис Беннет тотчас бросилась открывать
окно и принесла гостье стакан воды, чем уберегла ее от обморока; взглянув
затем на нее с выражением живейшего сочувствия, она воскликнула:
- Дорогая сударыня, я не удивляюсь тому, что упоминание об этом роковом
маскараде так взволновало вас, ведь и вам, я твердо в том убеждена, была
уготована такая же гибель и в том же самом месте; опасаясь этого, я и
отправила вам сегодня утром мое письмо и по той же причине я так долго
испытываю сейчас ваше терпение.
В ответ Амелия со словами горячей благодарности нежно обняла
собеседницу и, уверяя, что уже вполне восстановила свои силы, попросила ее
продолжить рассказ. Поскольку наши читатели тоже, возможно, непрочь
восстановить свои силы, мы, пожалуй, здесь и закончим эту главу.
Дальнейшее продолжение истории
- Миссис Эллисон в конце концов все же удалось уговорить меня пойти
вместе с ней в маскарад, - продолжила миссис Беннет. - Привлекательность
зала, разнообразие нарядов и новизна зрелища привели меня, должна вам
признаться, в немалый восторг, и воображение мое было возбуждено до
крайности. Поскольку мне и в голову не приходило заподозрить что-нибудь
дурное, то я забыла всякую осторожность и всей душой отдалась веселью.
Правда, сердце мое было совершенно невинно, но и беззащитно, опьянено
неразумными желаниями и податливо для любого искушения. О разного рода
пустяках, приключившихся с нами в первые два часа, не стоит и упоминать. А
потом к нам присоединился милорд, который весь остальной вечер от меня не
отходил, и мы не один раз с ним танцевали.
- Едва ли, я думаю, есть надобность говорить вам, сударыня, насколько
занимателен его разговор. Как бы мне хотелось с чистой совестью уверить вас,
что его речи не доставили мне удовольствия или что у меня было право слушать
их с удовольствием. Однако я не стану ничего от вас скрывать. Именно тогда я
начала понимать, что он ко мне явно неравнодушен, но к тому времени он уже
внушал мне слишком прочное уважение к себе, чтобы это открытие могло меня
неприятно поразить. Что ж, так и быть, откроюсь вам чистосердечно: я была в
восторге оттого, что догадалась о его чувстве, и была непрочь считать, что
он пылал ко мне любовью с самого начала, а старания милорда так долго
утаивать свое чувство от меня были, как мне казалось, вызваны благоговением
перед моей добродетелью и уважением к моей рассудительности. И в то же
время, поверьте, сударыня, в своих желаниях я никогда не переступала границ
дозволенного. Я была очарована деликатностью его чувства и при тогдашнем
своем безрассудном легкомыслии вообразила, будто могла бы даже позволить
себе чуть-чуть поощрить такого человека, ничем при этом не рискуя, что я
могла бы в одно и то же время потворствовать своему тщеславию и интересам,
не совершая ничего недостойного.
Я знаю, что миссис Бут осудит подобные мысли, я и сама осуждаю их не
меньше, ибо твердо убеждена теперь: стоит только женщине сдать пусть самый
незначительный форпост своей добродетели, как в ту же минуту она обрекает на
гибель всю крепость.
Когда мы почти в два часа ночи возвратились домой, то увидели, что стол
изящно накрыт и подан легкий ужин. Меня пригласили поужинать, и я не
отказалась, не смогла отказаться. Однако кое-какие подозрения меня все же
тревожили, и я дала себе множество зароков, один из которых был не пить ни
капли сверх моей обычной нормы, что составляло никак не более полупинты
слабого пунша.
Я строго отмерила выпитое, однако напиток, без сомнения, обманным
образом подменили: еще до того, как я встала из-за стола, голова у меня
пошла кругом. Чем этот негодяй напоил меня, я так и не знаю, но помимо
явного опьянения, напиток оказал на меня действие, которое я не берусь
описать.
И здесь, сударыня, я должна опустить занавес над дальнейшими событиями
этой роковой ночи. Достаточно сказать, что меня постигло ужасное
бесчестье... и, поверьте, оно было нанесено мне против моей воли; я едва ли
сознавала, что со мной происходит, и только наутро этот негодяй открыто
признался мне в содеянном.
Вот я и довела свою историю до самого ужасного момента и могла бы
счесть себя счастливицей, если бы это был лишь момент в моей жизни, однако
мне суждены были еще худшие бедствия; прежде чем рассказать о них, я должна
упомянуть об одном весьма примечательном обстоятельстве, которое сделалось
мне тогда известным и свидетельствовало о том, что во всем случившемся со
мной не было ничего случайного и что я пала жертвой долго вынашиваемого и
тщательно продуманного умысла.
Вы, возможно, помните, сударыня, что мы поселились у миссис Эллисон по
рекомендации одной особы, у которой до этого снимали квартиру. Так вот, эта
женщина была, судя по всему, сводней милорда и еще раньше обратила на меня
его внимание.
И это еще не все: знайте же, сударыня, что этот негодяй, этот лорд
признался мне в то утро, что впервые увидел меня на галерее во время
исполнения оратории; билет предложила бывшая моя хозяйка, сама получившая
его, вне всякого сомнения, от милорда. Там-то я и увидела впервые этого
гнусного притворщика, который изменил свое обличье, надев на себя кафтан из
грубой шерсти и прицепив к щеке пластырь.
При этих словах Амелия воскликнула: "Боже, смилуйся надо мной!" - и
откинулась на спинку кресла. Миссис Беннет тотчас приняла необходимые меры,
чтобы привести ее в чувство, и Амелия рассказала ей, что и она впервые
встретила того же самого человека в том же самом месте и точно так же
изменившего свою внешность.
- О, миссис Беннет, - воскликнула она, - сколь многим я вам обязана!
Какими словами, какой благодарностью, какими поступками могу я выразить свою
признательность вам! Я считаю вас и всегда буду считать своей
спасительницей, удержавшей меня на краю пропасти, где меня ожидало бы точно
такое же бесчестье, о котором вы так великодушно, так отзывчиво, так
благородно не устыдились рассказать, дабы уберечь меня от опасности.
Сопоставив впечатления от первой встречи с незнакомцем, обе женщины
убедились, что милорд вел себя с ними совершенно одинаково: беседуя с
Амелией, он прибегал к словам и жестам, уже испробованным прежде на
несчастной миссис Беннет. Может показаться странным, что ни та, ни другая не
узнали его впоследствии, - и, тем не менее, это было так. Однако если мы
примем в соображение, что милорд, изменив свою внешность, пробыл с ними
совсем недолго и что ни миссис Беннет, ни Амелия, как следовало
предположить, не испытывали особого интереса к новому знакомству, будучи
увлечены концертом, то ничего Удивительного, я полагаю, усмотреть здесь
нельзя. Амелия, впрочем, заметила, что отчетливо припоминает теперь и голос
незнакомца и его наружность и нисколько не сомневается, что это был не кто
иной, как милорд. Только тут ее осенило, почему он не явился с визитом на
следующий день, как обещал, - ведь она: решительно объявила тогда миссис
Эллисон, что не намерена с ним встречаться. И уж тут Амелия никак не могла
удержаться от крайне язвительных замечаний по адресу названной дамы,
хитрости и порочности которой сам сатана мог бы позавидовать.
Теперь, когда дело разъяснилось, миссис Беннет стала поздравлять
Амелию, а та, в свой черед, с необычайной сердечностью - выражать ей свою
признательность. Мы, однако же, не будем заполнять страницу взаимными
излияниями обеих дам, а возвратимся вместо этого к истории миссис Беннет,
продолжение которое читатель найдет в следующей главе.
Продолжение истории
- Едва милорд удалился, - возобновила свой рассказ миссис Беннет, - ко
мне пришла миссис Эллисон. Узнав о случившемся, она повела себя так, что без
труда поколебала мою уверенность в ее виновности и очень скоро совершенно
обелила себя в моих глазах. Она исступленно бранила милорда, клялась, что не
потерпит более ни минуты его присутствия в своем доме и отныне никогда с ним
не заговорит. Одним словом, ни одна даже самая добродетельная женщина на
свете не могла бы выказать большего презрения и негодования к совратителю.
Угрозу отказать милорду от дома миссис Эллисон побожилась осуществить
без малейшего промедления, однако немного погодя, словно опамятовавшись, она
сказала: "Впрочем, решайте сами, дитя мое, ведь я забочусь о ваших же
интересах: не вызовет ли подобная мера подозрения у вашего мужа?" Я
ответила, что это меня нисколько не заботит, что я сама намерена рассказать
ему обо всем, как только его увижу, что я ненавижу себя и не дорожу теперь
больше ни своей жизнью, ни чем бы то ни было на свете.
Но миссис Эллисон сумела успокоить меня и убедить в полном отсутствии
вины с моей стороны, а против такого довода устоять трудно, Короче говоря,
ей удалось переложить в моих глазах всю ответственность на милорда и
склонить к тому, чтобы скрыть происшедшее от мистера Беннета.
Целый день я не выходила из своей комнаты и никого, кроме миссис
Эллисон, не видела, стыдясь взглянуть кому-нибудь в лицо. На мое счастье,
милорд уехал в деревню, не попытавшись встретиться со мной, иначе при его
появлении, я, наверное бы, сошла с ума.
На следующий день я сообщила миссис Эллисон, что съеду от нее в ту же
минуту, как только милорд возвратится в Лондон, но не из-за нее (я и в самом
деле не считала ее соучастницей), а из-за милорда, с которым твердо намерена
никогда больше, насколько это будет в моей власти, не сталкиваться. Она
ответила, что если причина только в этом, то мне нет никакой надобности
переезжать, поскольку милорд сам съехал от нее нынче утром, видимо,
рассерженный обвинениями, с которыми она обрушилась на него накануне.
Это еще более укрепило мое мнение о ее непричастности, и с того дня
вплоть до нашего с вами знакомства, сударыня, она не совершила ничего
такого, что заставило бы меня в этом усомниться. Напротив, миссис Эллисон
оказала мне немало услуг, и, в частности, благодаря ее ходатайству я получаю
от милорда сто пятьдесят фунтов в год; ей нельзя отказать в великодушии и
добросердечии, хотя недавние события и убедили меня в том, что она была
причиной моей гибели и пыталась и вас заманить в ту же самую ловушку.
Возвратимся, однако, к моей печальной истории. Мистер Беннет вернулся
точно в обещанный день, и я не в силах описать, в каком душевном смятении я
его встретила. Очевидно, только усталость с дороги и досада, вызванная
напрасной поездкой, помешали ему заметить мое состояние, слишком, как я
опасалась, бросавшееся в глаза.
Все его надежды оказались тщетными: никакого письма от епископа
приходский священник не получал, а о послании милорда он отозвался с самой
презрительной усмешкой. Впрочем, несмотря на усталость, мистер Беннет, даже
не присев с дороги, осведомился, дома ли милорд, желая немедля
засвидетельствовать ему свое почтение. Несчастному и в голову не могло
прийти, что милорд, как я потом узнала, морочил его своими росказнями насчет
епископа, и еще менее того он мог заподозрить, что ему нанесли тяжкое
оскорбление. Но милорда - этого негодяя - не было тогда в Лондоне, и потому
с изъявлениями благодарности мужу пришлось повременить.
Мистер Беннет возвратился в Лондон поздно вечером в субботу; это не
помешало ему на следующий же день приступить к своим церковным обязанностям,
однако я под разными предлогами осталась дома. Это был первый отказ, который
я себе позволила за всю нашу совместную жизнь, но я чувствовала себя
настолько недостойной, что присутствие мужа, прежде приносившее мне столько
радости, стало теперь моей мукой. Я не хочу сказать, что сам вид его был мне
ненавистен, но должна сознаться: мне было стыдно, да, стыдно, и страшно
смотреть ему в лицо. Меня преследовало, сама не знаю, какое чувство, -
хотелось бы надеяться, что его нельзя назвать чувством вины.
- Нет-нет, это не так! - воскликнула Амелия.
- Мой муж, - продолжала миссис Беннет, - заметил мое недовольство и
приписал его своей неудачной поездке. Я радовалась такому самообольщению, и
все же стоит мне только вспомнить, какие муки причиняли мне его попытки меня
утешить, и становится ясно, сколь жестоко я за свое падение расплачиваюсь.
О, Дорогая миссис Бут, из двух преданно любящих счастлив как раз обманутый,
а УЖ кто поистине жалок, так это обманувший!
Целую неделю я провела в этом мучительном состоянии, ужаснее которого,
кажется, не испытывала за всю свою жизнь, стараясь поддержать заблуждение
мужа и не обнаружить своих страданий, однако у меня были основания
опасаться, что это продлится недолго: уже в субботу вечером я заметила
перемену в его отношении ко мне. Ложась спать, мистер Беннет был явно не в
духе и в постели молча отвернулся от меня; на мои попытки добиться от него
хотя бы одного ласкового слова он отвечал мне с нескрываемым раздражением.
Мы провели тревожную ночь без сна, а утром в воскресенье мистер Беннет
очень рано встал и спустился вниз. Я ждала его к завтраку, но вскоре узнала
от служанки, что он ушел из дома, когда еще не было и семи часов. Все это,
как вы сами понимаете, сударыня, очень меня встревожило. Я поняла, что он
узнал ужасную тайну, но только не могла догадаться как. Еще немного и я бы
сошла с ума. Я то собиралась бежать от оскорбленного супруга, то готова была
наложить на себя руки.
Весь день я не находила себе места. Мистер Беннет возвратился вечером.
О, Господи, достанет ли мне сил описать то, что потом произошло? Нет, это
невозможно! Рассказ надорвет мне сердце. Мистер Беннет вошел в комнату
бледный, как полотно, губы у него дрожали, а налитые кровью глаза были
похожи на раскаленные угли и, казалось, вот-вот вылезут из орбит. "Молли, -
вскричал он, бросившись в кресло, - как вы себя чувствуете?" "Боже
милосердный, что случилось? - поспешно отозвалась я. - Должна сознаться, что
я не совсем здорова". "Ага, должны сознаться, - воскликнул он, вскочив с
кресла. - Лживое чудовище, вы меня предали, уничтожили, вы погубили своего
мужа!" И тут совершенно обезумев, он схватил лежавшую на столе увесистую
книгу и, не помня себя от бешенства, метнул ее мне в голову с такой силой,
что я тут же упала навзничь. Он бросился ко мне, заключил в объятья,
поцеловал с исступленной нежностью и стал испытующе вглядываться мне в лицо,
проливая при этом потоки слез, а потом в крайней ярости снова швырнул меня
на пол и стал пинать и топтать ногами. Наверно, он хотел меня убить и,
по-видимому, счел меня мертвой.
По-видимому, я несколько минут пролежала на полу без сознания, а, придя
в себя, увидела мужа, лежащего рядом со мной лицом вниз в луже крови. Он
решил, очевидно, что я рассталась с жизнью, и изо всех сил ударился головой
о стоящий в комнате комод, нанеся себе ужасную рану.
Могу чистосердечно признаться, что ни в малейшей мере не была возмущена
поступком мужа, я считала, что заслужила подобное обращение, хотя, конечно,
смутно представляла себе, что он из-за меня претерпел. Я стала умолять его
успокоиться и своими слабыми руками пыталась поднять его. Вырвавшись из моих
объятий, он вскочил и, бросившись в кресло, исступленно выкрикнул: "Оставьте
меня, Молли, прошу вас, оставьте меня! Я не хочу убить вас!" И тут он, не
обинуясь, открыл мне... О, миссис Бут, неужели вы сами не догадываетесь?..
Подлый развратник наградил меня скверной болезнью, а я заразила своего мужа.
О, Господи, зачем я дожила до такого ужаса? Я не хочу, я до сих пор не могу
с этим смириться! Я не могу себе этого простить. Сам Всевышний не простит
меня!
От безмерного горя речь миссис Беннет сделалась невнятной, она забилась
в припадке, так что испуганная Амелия стала громко звать на помощь. На ее
крики прибежала служанка и, увидя хозяйку, которая корчилась в судорогах,
тотчас завопила, что она умерла. Неожиданно в комнате появился представитель
сильного пола - им оказался наш честный сержант, выражение лица которого
свидетельствовало яснее ясного, что отважный воин даже более других
перепуган случившимся.
Если подобного рода сцены читателю не в новинку, то он прекрасно знает,
что в положенное время миссис Беннет сумела вновь обрести дар речи, коим
воспользовалась прежде всего для того, чтобы выразить свое удивление по
поводу присутствия сержанта, и недоуменно осведомилась, кто он такой.
Служанка, вообразив, что ее госпожа все еще находится в беспамятстве,
ответила:
- Храни вас Бог, сударыня, да ведь это же мой господин. Силы небесные,
видать рассудок совсем у моей хозяйки помутился, коли она даже вас, сударь,
не узнает!
О чем в эту минуту думал Аткинсон, сказать не берусь; замечу лишь, что
выражение его лица было в этот момент не слишком глубокомысленным. Он дважды
пытался было взять миссис Беннет за руку, но та поспешно ее вырывала и,
поднявшись с кресла, объявила, что чувствует себя уже вполне сносно, а затем
попросила Аткинсона и служанку удалиться. Те тотчас повиновались, причем у
сержанта был при этом такой вид, словно он нуждался в утешении "два ли не
более дамы, для помощи которой его призвали.
Существует прекрасное правило: либо доверять человеку всецело, либо
вовсе ему не доверять, ибо тайну может нередко без всякого злого умысла
выболтать тот, кто посвящен в нее лишь наполовину. Одно несомненно, что
слова служанки породили в душе Амелии определенного свойства подозрения,
которые отнюдь не были рассеяны поведением сержанта; проницательные читатели
могут точно так же сделать на сей счет кое-какие предположения, в противном
случае им придется повременить, пока мы сами ему в надлежащее время этого не
растолкуем. А теперь мы возвратимся к истории миссис Беннет; после
многочисленных извинений рассказчица перешла к материям, о коих речь пойдет
в следующей главе.
Окончание истории миссис Беннет
- Вполне осознав, какой позор я навлекла на своего мужа, я упала к его
ногам и, обнимая его колени, которые я омывала слезами, стала заклинать его
терпеливо меня выслушать. Я сказала, что, если мои признания его не
удовлетворят, я готова пасть жертвой его гнева. Я уверяла его и притом от
чистого сердца, что, если он вздумает тотчас же собственными руками со мной
расправиться, я страшилась бы только губительных последствий свершенной кары
для него самого.
Немного успокоившись, мистер Беннет согласился выслушать меня до конца.
И тогда я чистосердечно поведала ему обо всем случившемся. Он слушал меня с
глубоким вниманием, а потом, тяжело вздохнув, воскликнул: "О, Молли, я верю
каждому вашему слову. Вас склонили к этому обманом; вы неспособны на такую
низость, на такую жестокость и неблагодарность". Возможно ли описать
перемену, которая вдруг произошла с мужем? Он был так ласков, так нежен, так
сокрушался о своем недавнем обращении со мной... Я не в силах говорить об
этом... у меня снова начнется приступ... вы уж извините меня.
Амелия попросила собеседницу не касаться того, что вызывает у нее столь
сильное волнение, и миссис Беннет продолжала:
- Мой муж, в отличие от меня нисколько не сомневавшийся в виновности
миссис Эллисон, заявил, что ни на час не задержится в ее доме. Перед тем как
отправиться на поиски нового семейного пристанища, он вручил мне все
наличные деньги для расчета с хозяйкой, а на тот случай, если сумма окажется
недостаточной, собрал всю нашу одежду, с тем чтобы я могла оставить ее в
залог; уходя, он торжественно предупредил меня, что, если ему доведется
столкнуться с миссис Эллисон, лицом к лицу, он за себя поручиться не может.
Навряд ли можно описать словами поведение этой изворотливой особы, до
того была она со мной обходительна и великодушна. Она сказала, что гнев
моего мужа ей вполне понятен и что ничего другого нельзя было и ожидать;
конечно же, все на свете должны ее осудить... собственный дом стал ей теперь
ненавистен почти так же как и нам, а к своему кузену она, если это только
возможно, испытывает еще большее отвращение. Одежду нашу, разумеется, можно
оставить на месте, но завтра же утром она непременно нам ее пришлет; она не
допускает и мысли о том, чтобы присвоить чужое, а возврата ничтожного долга
она согласна ждать сколько угодно; все же миссис Эллисон следует отдать
должное: при всех своих пороках она не лишена и некоторой доброты.
- Да, что и говорить, не лишена некоторой доброты! - воскликнула в
негодовании Амелия.
- Не успели мы как следует обосноваться на новом месте, - продолжала
миссис Беннет, - как муж стал жаловаться, что у него внутри что-то болит. Он