Страница:
пары_ (история любви героев, всего что предшествовало их браку, тоже дана во
вставном рассказе Бута), т.е. _сюжет "Амелии" начинает развиваться после_
того события, которым _обычно завершались тогдашние романы_, и на это сразу
же обратили внимание читатели и критики. Автор и сам объявляет об этом в
посвящении романа; он и здесь сознательно отступает от традиции, хотя жизнь
в браке, согласно господствовавшим тогда эстетическим представлениям,
почиталась неинтересной, художественно непривлекательной.
Отметим еще несколько весьма существенных моментов, отличающих
художественную структуру и содержание романа.
Исследователи обратили внимание на примечательные особенности,
касающиеся временных и пространственных координат, в которых "располагаются"
его события. Воспроизведем коротко наблюдения Боуэрса над временными
границами повествования (эти наблюдения, в свою очередь, тоже большей частью
предварены предшествующими исследователями) {Bowers F. Appendix I //
Fielding H. Amelia / Ed. by M.C. Battestin. P. 535-539.}.
Хотя в начале своего рассказа Филдинг, явно подтрунивая над читателями,
указывает, что описываемая им история начинается 1 апреля (т.е. в день
розыгрышей, одурачивания), а вместо года ставит многоточие, он все же
оставил в тексте, хотя и слегка закамуфлированные, указания, позволяющие
дотошному читателю определить, к какому году относятся события. Коль скоро
Бут участвовал в боях во время осады Гибралтара (а осада длилась с февраля
по июнь 1727 г.), а далее автор словно между делом замечает, что старшему
сынишке Бутов, родившемуся как раз во время осады, исполнилось к началу
основных событий 6 лет (и точно так же Филдинг в другом месте, тоже как
будто походя, уведомляет нас, что сержант Аткинсон служит к этому времени в
армии уже 6 лет, а завербовался он в солдаты незадолго перед тем, как
отправиться вместе с Бутом в Гибралтар); следовательно, основные события
романа начинаются 1 апреля 1733 г.
Какие причины побудили Филдинга перенести события романа на десятилетия
назад (ведь в предыдущих романах он этого не делал)? Исследователи полагают,
что это было в первую очередь обусловлено политическими соображениями: здесь
сурово критикуются социальные нравы и уголовное законодательство, которые
Филдингу как судье и, следовательно, должностному лицу скорее надлежало
защищать, а посему он предпочел сделать вид, что критикует порядки периода
правления кабинета Роберта Уолпола, нежели несправедливости и беззакония,
чинимые при нынешнем кабинете Пелэма. И все-таки Филдинг явно разыгрывает
читателя, он словно говорит ему: если дашь себе труд хорошенько поразмыслить
над прочитанным, то поймешь, что здесь изображены отнюдь не только картины
ушедших нравов.
Отметим также, что Филдинг чрезвычайно скрупулезно фиксирует в романе
время каждого происходящего в нем события: он точно указывает, через
несколько дней, считая с обозначенного 1 апреля, Бут встретил в тюрьме мисс
Мэтьюз (через два дня) и сколько дней провел в ее обществе (неделю) и т.д. и
т.п., указывая даже, в какой день недели это произошло (особенно отмечая
воскресенья, ибо именно в эти дни Бут мог покидать квартиру, не опасаясь
быть арестованным за долги, посещать знакомых, гулять и прочее) и даже в
какое время дня. У исследователей возникло поэтому подозрение, что, стремясь
к наивозможной точности, Филдинг всякий раз заглядывал в календари и
альманахи 1733 г. для достижения полного временн_о_го соответствия его
сюжета с реальным календарем. Однако сопоставления показали, что романист
отнюдь не заботился о полном временном соответствии, но зато здесь отчетливо
просматривается иное - _стремление к максимальной концентрации событий во
времени_.
Подсчет показал, что события романа длятся примерно с 1 апреля по 24
июня, т.е. меньше трех месяцев. От себя добавим, что если из этого и без
того недолгого отрезка времени вычесть те дни, в которые ничего не
происходит, тогда получится, что все основные события совершаются буквально
в считанные дни. Причем насыщенность каждого дня событиями все возрастает: с
середины романа они уже следуют день за днем, их описание, как правило,
начинается словами "на следующее утро", и все, что происходит в романе с 9-й
главы VI книги и до его финала (т.е. больше половины текста), занимает по
времени 11 дней почти без перерыва. В этом смысле "Амелию" можно
рассматривать как отдаленное и, разумеется значительно более простое
предвестие того эксперимента со временем, который положен в основу романного
времени в прославленном "Улиссе" Джойса, а вслед за ним во множестве других
романов XX в. - "Лотте в Веймаре" Томаса Манна, повестях Генриха Белля и пр.
Такое же отдаленное предвестье эксперимента Джойса критики
небезосновательно находят и в пространственных координатах "Амелии": события
романа происходят в Лондоне; по ним мы, пожалуй, впервые, можем себе
представить повседневные сцены лондонской жизни (как их запечатлел на своих
гравюрах Хогарт, а несколько позднее в своей серии очерков "Гражданин мира"
(1760-1761) - Оливер Голдсмит). "Амелия" - это _городской роман_ и _город_
едва ли не впервые в английской литературе представлен как _источник
соблазнов и средоточие пороков_; это место гибельное для натур нравственно
неустойчивых; неспроста Амелия так стремится уехать из Лондона и увезти
оттуда своего мужа; их дальнейшее счастье будет связано с сельской идиллией
(автор недаром подчеркивает в финале, что с тех пор Бут лишь однажды
ненадолго посетил Лондон, да и то лишь, чтобы расплатиться с долгами).
Но хотя Лондон представлен здесь самыми разнообразными сценическими
площадками: события происходят и на его улицах, где правит^ бал и вершит суд
на свой лад непокорный, своевольный и подчас буйный простой люд, и на
излюбленном месте встречи дуэлянтов в Гайд-Парке, в кофейнях и в придворной
Сент-Джеймской церкви, в дешевых меблированных комнатах и домах знати, в
театре во время исполнения оратории Генделя и на аллеях популярных
увеселительных садов Воксхолла, в камере Ньюгейта и арестных домах, в лавке
ростовщика и на маскараде в Хеймаркете - это далеко не весь Лондон, а лишь
очень небольшая его часть, соседствующая с королевским дворцом, то
пространство, на которое распространяется юрисдикция двора или, как тогда
говорили, в пределах вольностей королевской конторы, ибо, напомним, именно
там Бут может передвигаться, не рискуя быть схваченным и арестованным за
долги. Даже не находясь в тюрьме или арестном доме, Бут все равно скован в
своих действиях и передвижениях по Лондону, не может подчас высунуть нос за
порог своего дома, да и в нем чувствует себя словно под домашним арестом.
Как и в "Клариссе" Ричардсона, здесь (правда, у соперника Филдинга
действие вообще ограничено почти исключительно пределами домашнего
интерьера) видна _тенденция к более скромному, экономному использованию
пространства_ (как выше мы отмечали возросшую концентрацию во времени). И
то, и другое обусловлено тем, что и в "Клариссе" и в "Амелии" (хотя и в
меньшей степени) центр тяжести сместился от интереса к внешнему событийному
ряду (приключениям, сменяющим друг друга в большом мире, на дорогах и т.д.)
к событиям, ограниченным рамками семейного круга; герои уже не колесят по
стране - из провинции в Лондон, а из Лондона в поместье, их путь пролегает в
соседнюю лавчонку да в ближайшую харчевню. Можно утверждать, что одним из
героев "Амелии", быть может, впервые становится Лондон, как впоследствии
неотъемлемой частью "Улисса" станет Дублин. Неслучайно к некоторым изданиям
"Амелии" прилагается карта Лондона, а на ней выделен район, в пределах
которого развертывается драма семьи Бутов, точно так же, как карта Дублина
непременно прилагается к любому изданию романа Джойса.
Но есть еще одно обстоятельство, заставляющее вспомнить Джойса. В уже
упоминавшемся нами судебном разбирательстве по поводу романа "Амелия" в 7-м
и 8-м очерках "Ковент-Гарденского журнала" {См.: Fielding Н. The
Covent-Garden Journal by sir Alexander Drawcansir...} Филдинг подчеркивал,
что он придерживался в нем правил эпоса более неукоснительно, чем даже Гомер
и Вергилий, и что именно последний служил для него благородным образцом.
Казалось бы, что общего между "Энеидой" и "Амелией" и что тут имел в виду
Филдинг? Исследователи убедились, что это не пустые слова и что для них есть
немалые основания. Как мы уже отмечали, в первых же строках первой главы
романа Филдинг объявляет его тему: предметом нижеследующей истории будут
всякого рода испытания, которые пришлось претерпеть весьма достойной паре
после того как она уже соединилась брачными узами. Но ведь именно так - с
объявления темы - начинается по традиции, восходящей к Гомеру, каждая
эпическая поэма; такой зачин стал после "Илиады" и "Одиссеи" нерушимым
правилом, которому следовал и создатель "Энеиды". А далее в строении сюжета
"Амелии" легко обнаруживаются явные параллели с сюжетом поэмы Вергилия,
спроецированные в куда более прозаические обстоятельства жизни рядовых
англичан XVIII в. Если Эней в начале поэмы бежит из горящей Трои,
захваченной греками, и оказывается у берегов Африки, в строящемся Карфагене,
то Бут (тоже, между прочим, воевавший, находившийся некогда в осажденном
испанцами Гибралтаре, а теперь офицер в отставке и неудачливый фермер) бежит
из английской провинции, спасаясь от кредиторов, в Лондон. Далее Эней
встречается в Карфагене с царицей Дидоной, а Бут встречается в Ньюгейтской
тюрьме с мисс Мэтьюз; Дидона бежала от убийцы своего мужа - Сихея,
преследовавшего ее своими домогательствами, а мисс Мэтьюз пыталась убить
обманувшего ее любовника; в "Энеиде" следует затем пространный, занимающий
целых две песни из двенадцати, составляющих поэму, вставной рассказ Энея о
гибели Трои и последующих своих странствиях - и мы опять-таки находим в
"Амелии" явную аналогию с композицией сюжета в "Энеиде" (вставной рассказ
Бута о своих злоключениях), только трагическая ситуация у Вергилия
перенесена Филдингом в бытовую вульгарность Ньюгейта; в то время как
горестная Дидона со стыдом и отчаянием, сопротивляясь себе самой, чувствует,
что, испытывая страсть к Энею, она нарушает обет верности погибшему мужу, у
Филдинга мисс Мэтьюз, напротив, выступает в роли сознательной и опытной
обольстительницы, а стыд терзает Бута, нарушившего супружескую верность.
Любовная сцена Энея и Дидоны происходит в романтической обстановке: пещера у
берега моря, гроза и молнии, а у Филдинга - тюремная камера и циничный,
корыстный смотритель тюрьмы, готовый за деньги содействовать ухищрениям мисс
Мэтьюз, В поэме сам Юпитер напоминает Энею, что он должен расстаться с
Дидоной, ибо ему предстоит основать Рим; в романе же, уплатив залог за Бута,
мисс Мэтьюз уже готова увезти его с собой, но тут появляется Амелия, которая
вызволяет мужа из лап обольстительницы. На этом собственно и кончается
близость композиций этих столь разных по жанру, материалу и манере изложения
произведений, и единственное так же заслуживающее упоминания сходство
заключается в том, что роман Филдинга тоже состоит из двенадцати книг.
Сопоставление этих эпизодов из эпоса Вергилия и романа Филдинга может
навести читателя на мысль, что Филдинг лишь преследовал цель дать
травестийный вариант героического эпоса, переводя героев в низменные,
жалчайшие бытовые обстоятельства (как это сделал, например, украинский
писатель И. Котляревский (1769-1838) в своей комической перелицовке "Энеиды"
(1798). Только так, например, воспринял эту параллель украинский
исследователь {См.: Соколянский М.Г. Указ. соч. С. 78.}. Между тем такое
предположение едва ли справедливо. Достаточно только вспомнить приведенную
нами выше защитительную речь автора в цензорском суде на страницах
"Ковент-Гарденского журнала", в которой Филдинг всерьез считает достоинством
своего романа следование композиции "Энеиды". Не забудем, что при нем еще
живы традиции и вкусы недавнего "августовского века" в английской
литературе, когда заветы греков и римлян были чрезвычайно почитаемы и
авторитетны. Филдинг в значительной мере на них воспитан, и неслучайно он
так часто цитирует древних на страницах "Амелии". На наш взгляд, обращение к
композиции "Энеиды" - это для него прежде всего средство эстетически
приподнять своих героев, показать, что и они достойны столь же серьезного
внимания и изображения; наконец, это композиция должна была, по его замыслу,
придать стройность пестрому житейскому материалу, структурно скрепить его. С
такой же целью, по мнению ряда исследователей, Джойс совместил будни и
странствия своих героев по Дублину с композиционной сеткой странствий
Одиссея, или, вернее сказать, такова одна из эстетических функций, которую
эта композиция объективно выполняет в "Улиссе" - "Амелия" Филдинга - первый
роман, в котором была предпринята пусть робкая, не доведенная до конца
попытка дать на втором плане - хотя бы лишь в ситуациях и композиции -
эпическую, мифологическую параллель - прием, которым после "Улисса" нередко
пользовались и многие другие писатели XX в.
Нельзя не отметить еще одну характерную для романа Филдинга
особенность. Участие Бута в защите гибралтарской крепости действительно
позволяет установить хронологическую точку отсчета событий. Но и в "Истории
Тома Джонса, найденыша", например, тоже нетрудно определить время действия:
в 11-й главе VII книги рассказывается о том, как во время дорожных
странствий главного героя судьба свела его на постоялом дворе с ротой
солдат; от их сержанта Джонс узнает, что они "идут против мятежников и
надеются поступить под командование славного герцога Кемберлендского. Из
этого, - продолжает Филдинг, - читатель может умозаключить (обстоятельство,
о котором мы не сочли нужным упомянуть ранее), что описываемые нами события
происходили в самый разгар последнего мятежа..." {Здесь и далее перевод А.
Франковского.} Читатель и в самом деле может из этого умозаключить, что
события романа относятся к середине 40-х годов, ибо последняя попытка
молодого претендента (см. примеч. I, 49) высадиться в Англии и взять Лондон
приходится на период с августа 1745 г. по апрель 1746 г. Но мы узнаем об
этом лишь в середине повествования, да и то автор говорит, что не находил
нужным это упомянуть. Оно и неудивительно: встреча с солдатами - случайный
эпизод в дорожных приключениях Тома Джонса, его могло и не быть, и, если
исключить его из сюжета, в судьбе героя ничего бы не изменилось. Том Джонс,
правда, загорелся было желанием принять участие в этой кампании на стороне
защитников престола и англиканской церкви, но на беду поссорился с
прапорщиком, защищая честь своей возлюбленной - Софьи, за что получил такой
удар бутылкой по голове, что о воинских подвигах не могло быть и речи. А
вскоре Джонс и думать забыл о претенденте и защите правой веры. Немного
погодя Софью, бежавшую из родительского дома, хозяин трактира, в котором она
остановилась на ночлег, принял за любовницу молодого Стюарта - Дженни
Камерон, скрывающуюся под чужим именем, но трактирщик был вскоре выведен из
заблуждения; сама же Софья, хотя и способна "живее всякого сочувствовать
бедствиям своей родины", так рада была ускользнуть от отца, что "высадка
французов не произвела на нее почти никакого впечатления" (XI. 6).
Одним словом, исторические события не интересуют героев прежних романов
Филдинга, да и всех прочих просветительских романов того времени; ни сами
герои, ни авторы романов еще не сознают никакой связи между этими событиями
и своей судьбой, их беды и счастье обусловлены иными причинами: они
преимущественно жертвы человеческих нравов, частных недостатков и пороков
людей, от которых зависят; они живут в сущности вне исторического процесса.
В этом отношении последний роман Филдинга составляет заметное
исключение: если бы Бут не отправился на войну, по окончании которой его,
как и многих других солдат, уволили в запас с жалким вспомоществованием, его
семья не очутилась бы в таком плачевном материальном положении; кроме того,
его ранение побудило Амелию оставить родительский дом и поехать ухаживать за
ним, а в их отсутствие как раз и произошли события, вследствие которых Буты
утратили всю причитавшуюся им долю наследства; таким образом, не начнись
тогда война, судьба Бутов, возможно, сложилась бы иначе. В романе со всей
очевидностью, задолго до романов Вальтера Скотта и реалистических романов
XIX в., пусть робко, но все же проступает намерение автора обусловить
перемены в жизни героев их _причастностью к историческим событиям_,
известной зависимостью от них, хотя романистам еще лишь предстояло научиться
понимать и изображать эту связь.
* * *
Как явствует из первых же строк посвящения романа, его цель -
"искреннее содействие добродетели и разоблачение наиболее вопиющих зол, как
общественных, так и частных, поразивших нашу страну". Как это осуществлено в
романе? Внимание автора сосредоточено прежде всего на изъянах тогдашнего
английского уголовного законодательства и вопиющих злоупотреблениях в
повседневной судебной практике, а также на существующей пенитенциарной
системе. Это и неудивительно - сказался безрадостный жизненный опыт
последних лет Филдинга в должности мирового судьи.
Сюжет романа построен таким образом, что десятки эпизодов имеют целью
представить читателю положение дел в этой области: мы присутствуем при
отправлении правосудия корыстным, пристрастным и невежественным мировым
судьей Трэшером; герой романа попадает в печально знаменитую лондонскую
тюрьму Ньюгейт и дважды находится в арестном доме, благодаря чему мы
знакомимся с царившими там нравами, с системой всевозможных вымогательств,
полного бесправия заключенных, среди которых ни в чем не повинные люди, чаще
всего бедняки, содержатся вместе с отпетыми негодяями и преступниками,
творящими нередко собственные суд и расправу. Даже будучи оправданы по суду,
узники Ньюгейта не могут вырваться из паутины правосудия, не имея средств
оплатить судебные издержки, и продолжают томиться в условиях чудовищной
антисанитарии и скученности. Для мирового судьи, смотрителя тюрьмы и
судебного пристава, содержащего арестный дом, их должности, оплачиваемые
мизерным жалованьем и чаще всего в узаконенном порядке приобретенные за
деньги, неизбежно и естественно превращаются в средство дохода и обогащения.
Эту картину дополняет свора мошенников - ходатаев, стряпчих, клерков,
готовых на любой подлог, на любое ложное истолкование или обход закона,
подкуп свидетелей или подделку документов.
Судьба семейства Бутов - это судьба маленьких людей, угодивших в
безжалостные лапы английской пенитенциарной системы и по логике событий
обреченных на неминуемую гибель, если бы не появляющаяся всякий раз по воле
автора в самый критический момент спасительная помощь их благодетеля -
доктора Гаррисона и если бы не возвращенное им вследствие целой цепи
счастливых случайностей и совпадений наследство героини. Типичность судьбы
Бутов подчеркивается судьбами эпизодических персонажей - узников Ньюгейта.
Помимо этого, в романе то и дело встречаются ситуации, иллюстрирующие
отдельные положения английского уголовного законодательства, которые
Филдинг-судья считал противоправными. Так, в 3-й главе XI книги Филдинг
специально рассказывает о подлоге, совершенном отцом лейтенанта Трента,
стряпчим по профессии (он подписал документ чужим именем); и самое
примечательное - истцу как лицу заинтересованному (?!) не разрешалось
представить упомянутый документ в доказательство содеянного подлога. Все это
совершалось на основании "прекрасного установления, именуемого законом о
свидетелях, превосходно рассчитанного на то, чтобы сохранять жизнь
мошенникам из числа подданных его величества", - негодующе комментирует
Филдинг. Мало этого, подложный документ можно признать недействительным
аннулировать на основании показаний самого совершившего подлог стряпчего - в
результате чего уничтожается единственная улика, стряпчий выходит сухим из
воды, а закон о подлоге, требующий в таких случаях сурового наказания,
теряет на практике всякую силу.
Еще одна нелепость тогдашнего английского законодательства
проиллюстрирована в 7-й главе XII книги романа: похищение какого-либо
конкретного предмета, даже ложки, квалифицировалось законом как воровство, а
похищение, к примеру, документов о наследстве, в результате которого человек
утрачивал все свое состояние, таковым не считалось и наказанию не подлежало.
О широко распространенной практике подкупа свидетелей, специально
подобранных, и устранения свидетелей неугодных мы узнаем из беседы стряпчего
Мерфи с мисс Мэтьюз; здесь же, в тюрьме, Бут, выражая мнение самого автора,
негодует по поводу снисходительного отношения английских законов к
лжесвидетелям, которые остаются безнаказанными, в то время как жертвы их
оговора лишаются не только имущества и доброго имени, но подчас и самой
жизни. Число подобных примеров юридического недомыслия и произвола,
иллюстрируемых в романе, можно без труда умножить.
В конце романа доктор Гаррисон самолично задерживает на улице
пытавшегося сбежать стряпчего Мерфи, и, когда последний кричит, что доктор
не имеет такого права, Гаррисон, а через него и Филдинг, уведомляет
собравшуюся толпу, а следовательно, и читателя, что закон предоставляет
такое право любому частному лицу, а не одним лишь представителям власти;
т.е. Филдинг использует роман не только для обсуждения и осуждения отдельных
положений английского уголовного законодательства, но и для ознакомления
читателей с их правами и обязанностями.
Общество, в котором живут герои Филдинга, отличается жестокостью,
лицемерием, распущенностью и цинизмом. Попытку Бута заручиться с помощью
взятки поддержкой у чиновника военного ведомства, на которого он так
надеется, Филдинг уподобляет попытке вытащить счастливый билет в большой
государственной лотерее распределения должностей и замечает, что "многие
обездоленные тешат себя надеждой на выигрыш до конца своих дней, так и не
узнав, что билет, который они вытащили, - пустой" (XII, 2). Как это
напоминает трагическую безысходность упований героев "Холодного дома"
Диккенса! Впрочем, вся картина английского правосудия в романе Филдинга
несомненно в какой-то мере предваряет изображение канцлерского суда и его
жертв в романе Диккенса.
Завершить этот сюжет можно выводом, который делает в романе очень
похожий на Филдинга судья, разбиравший иск Бута против воровки служанки:
"...уж если хотите знать мое откровенное мнение, то существующие у нас на
сей счет законы и принятое судопроизводство таковы, что, пожалуй, можно
прийти к выводу, будто они предназначены скорее не для наказания мошенников,
а для их защиты" (XI, 7).
Размышления об изображенных в романе "Амелия" жертвах английского
правосудия неизбежно приводят к выводу, что это, как правило, бедняки, малые
мира сего, причем они не только жертвы неправого суда, но и всего царящего в
обществе порядка вещей, его цинизма и безнравственности. В самом деле, кто
изображен здесь на первом плане? Младший армейский офицер (Бут ведь даже и
не капитан, а лейтенант: капитанами тогда вежливости ради называли вообще
младших офицеров, как, впрочем, и главарей разбойничьих банд), уволенный в
запас и перебивающийся на нищенском половинном жалованье; доктор Беннет,
нищий деревенский викарий, его жена, совращенная богатым вельможей и живущая
на его подачки; сержант Аткинсон, из простых крестьян, волей случая ставший
впоследствии офицером; главная героиня - Амелия (в пределах романного
сюжета) - бесприданница, а благодетель Бутов - доктор Гаррисон, как потом
выясняется, уже растратил почти все, что имел, на дела милосердия.
Персонажи Филдинга - люди не самого дна, хотя временами кажется, что им
его не миновать, не безродные бродяги, не проститутки, не воры или
авантюристы, они - именно "бедные люди", которые становятся в романе
жертвами богатых и сильных, совращающих и насилующих, а затем откупающихся
от своих жертв деньгами, подачками и должностями. Для богатого, распутного,
пресыщенного милорда, для эгоистичного циника полковника Джеймса, не
привыкшего отказываться от своих прихотей (он ко всему еще и член
парламента), бедняки - это только средство для удовлетворения собственных
желаний, для каковой цели к их услугам всегда свора сведен и сводников,
добровольных прихлебателей, таких как миссис Эллисон, офицер Трент и его
жена.
"Амелия" - это роман о бедняках, борющихся за свое существование в
условиях социально несправедливого и равнодушного к их страданиям общества,
и об их совратителях, роман об униженных и оскорбленных и тех, кто их
унижает и оскорбляет, и в этом состоит этический пафос произведения. Такой
пафос присущ сентиментализму; для него, как правило, характерна ситуация,
при которой честные бедняки становятся жертвами аристократической
распущенности, начиная с героинь Ричардсона - Памелы и Клариссы (последняя,
правда, из богатой буржуазной семьи) и кончая крестьянкой, - "бедной Лизой"
вставном рассказе Бута), т.е. _сюжет "Амелии" начинает развиваться после_
того события, которым _обычно завершались тогдашние романы_, и на это сразу
же обратили внимание читатели и критики. Автор и сам объявляет об этом в
посвящении романа; он и здесь сознательно отступает от традиции, хотя жизнь
в браке, согласно господствовавшим тогда эстетическим представлениям,
почиталась неинтересной, художественно непривлекательной.
Отметим еще несколько весьма существенных моментов, отличающих
художественную структуру и содержание романа.
Исследователи обратили внимание на примечательные особенности,
касающиеся временных и пространственных координат, в которых "располагаются"
его события. Воспроизведем коротко наблюдения Боуэрса над временными
границами повествования (эти наблюдения, в свою очередь, тоже большей частью
предварены предшествующими исследователями) {Bowers F. Appendix I //
Fielding H. Amelia / Ed. by M.C. Battestin. P. 535-539.}.
Хотя в начале своего рассказа Филдинг, явно подтрунивая над читателями,
указывает, что описываемая им история начинается 1 апреля (т.е. в день
розыгрышей, одурачивания), а вместо года ставит многоточие, он все же
оставил в тексте, хотя и слегка закамуфлированные, указания, позволяющие
дотошному читателю определить, к какому году относятся события. Коль скоро
Бут участвовал в боях во время осады Гибралтара (а осада длилась с февраля
по июнь 1727 г.), а далее автор словно между делом замечает, что старшему
сынишке Бутов, родившемуся как раз во время осады, исполнилось к началу
основных событий 6 лет (и точно так же Филдинг в другом месте, тоже как
будто походя, уведомляет нас, что сержант Аткинсон служит к этому времени в
армии уже 6 лет, а завербовался он в солдаты незадолго перед тем, как
отправиться вместе с Бутом в Гибралтар); следовательно, основные события
романа начинаются 1 апреля 1733 г.
Какие причины побудили Филдинга перенести события романа на десятилетия
назад (ведь в предыдущих романах он этого не делал)? Исследователи полагают,
что это было в первую очередь обусловлено политическими соображениями: здесь
сурово критикуются социальные нравы и уголовное законодательство, которые
Филдингу как судье и, следовательно, должностному лицу скорее надлежало
защищать, а посему он предпочел сделать вид, что критикует порядки периода
правления кабинета Роберта Уолпола, нежели несправедливости и беззакония,
чинимые при нынешнем кабинете Пелэма. И все-таки Филдинг явно разыгрывает
читателя, он словно говорит ему: если дашь себе труд хорошенько поразмыслить
над прочитанным, то поймешь, что здесь изображены отнюдь не только картины
ушедших нравов.
Отметим также, что Филдинг чрезвычайно скрупулезно фиксирует в романе
время каждого происходящего в нем события: он точно указывает, через
несколько дней, считая с обозначенного 1 апреля, Бут встретил в тюрьме мисс
Мэтьюз (через два дня) и сколько дней провел в ее обществе (неделю) и т.д. и
т.п., указывая даже, в какой день недели это произошло (особенно отмечая
воскресенья, ибо именно в эти дни Бут мог покидать квартиру, не опасаясь
быть арестованным за долги, посещать знакомых, гулять и прочее) и даже в
какое время дня. У исследователей возникло поэтому подозрение, что, стремясь
к наивозможной точности, Филдинг всякий раз заглядывал в календари и
альманахи 1733 г. для достижения полного временн_о_го соответствия его
сюжета с реальным календарем. Однако сопоставления показали, что романист
отнюдь не заботился о полном временном соответствии, но зато здесь отчетливо
просматривается иное - _стремление к максимальной концентрации событий во
времени_.
Подсчет показал, что события романа длятся примерно с 1 апреля по 24
июня, т.е. меньше трех месяцев. От себя добавим, что если из этого и без
того недолгого отрезка времени вычесть те дни, в которые ничего не
происходит, тогда получится, что все основные события совершаются буквально
в считанные дни. Причем насыщенность каждого дня событиями все возрастает: с
середины романа они уже следуют день за днем, их описание, как правило,
начинается словами "на следующее утро", и все, что происходит в романе с 9-й
главы VI книги и до его финала (т.е. больше половины текста), занимает по
времени 11 дней почти без перерыва. В этом смысле "Амелию" можно
рассматривать как отдаленное и, разумеется значительно более простое
предвестие того эксперимента со временем, который положен в основу романного
времени в прославленном "Улиссе" Джойса, а вслед за ним во множестве других
романов XX в. - "Лотте в Веймаре" Томаса Манна, повестях Генриха Белля и пр.
Такое же отдаленное предвестье эксперимента Джойса критики
небезосновательно находят и в пространственных координатах "Амелии": события
романа происходят в Лондоне; по ним мы, пожалуй, впервые, можем себе
представить повседневные сцены лондонской жизни (как их запечатлел на своих
гравюрах Хогарт, а несколько позднее в своей серии очерков "Гражданин мира"
(1760-1761) - Оливер Голдсмит). "Амелия" - это _городской роман_ и _город_
едва ли не впервые в английской литературе представлен как _источник
соблазнов и средоточие пороков_; это место гибельное для натур нравственно
неустойчивых; неспроста Амелия так стремится уехать из Лондона и увезти
оттуда своего мужа; их дальнейшее счастье будет связано с сельской идиллией
(автор недаром подчеркивает в финале, что с тех пор Бут лишь однажды
ненадолго посетил Лондон, да и то лишь, чтобы расплатиться с долгами).
Но хотя Лондон представлен здесь самыми разнообразными сценическими
площадками: события происходят и на его улицах, где правит^ бал и вершит суд
на свой лад непокорный, своевольный и подчас буйный простой люд, и на
излюбленном месте встречи дуэлянтов в Гайд-Парке, в кофейнях и в придворной
Сент-Джеймской церкви, в дешевых меблированных комнатах и домах знати, в
театре во время исполнения оратории Генделя и на аллеях популярных
увеселительных садов Воксхолла, в камере Ньюгейта и арестных домах, в лавке
ростовщика и на маскараде в Хеймаркете - это далеко не весь Лондон, а лишь
очень небольшая его часть, соседствующая с королевским дворцом, то
пространство, на которое распространяется юрисдикция двора или, как тогда
говорили, в пределах вольностей королевской конторы, ибо, напомним, именно
там Бут может передвигаться, не рискуя быть схваченным и арестованным за
долги. Даже не находясь в тюрьме или арестном доме, Бут все равно скован в
своих действиях и передвижениях по Лондону, не может подчас высунуть нос за
порог своего дома, да и в нем чувствует себя словно под домашним арестом.
Как и в "Клариссе" Ричардсона, здесь (правда, у соперника Филдинга
действие вообще ограничено почти исключительно пределами домашнего
интерьера) видна _тенденция к более скромному, экономному использованию
пространства_ (как выше мы отмечали возросшую концентрацию во времени). И
то, и другое обусловлено тем, что и в "Клариссе" и в "Амелии" (хотя и в
меньшей степени) центр тяжести сместился от интереса к внешнему событийному
ряду (приключениям, сменяющим друг друга в большом мире, на дорогах и т.д.)
к событиям, ограниченным рамками семейного круга; герои уже не колесят по
стране - из провинции в Лондон, а из Лондона в поместье, их путь пролегает в
соседнюю лавчонку да в ближайшую харчевню. Можно утверждать, что одним из
героев "Амелии", быть может, впервые становится Лондон, как впоследствии
неотъемлемой частью "Улисса" станет Дублин. Неслучайно к некоторым изданиям
"Амелии" прилагается карта Лондона, а на ней выделен район, в пределах
которого развертывается драма семьи Бутов, точно так же, как карта Дублина
непременно прилагается к любому изданию романа Джойса.
Но есть еще одно обстоятельство, заставляющее вспомнить Джойса. В уже
упоминавшемся нами судебном разбирательстве по поводу романа "Амелия" в 7-м
и 8-м очерках "Ковент-Гарденского журнала" {См.: Fielding Н. The
Covent-Garden Journal by sir Alexander Drawcansir...} Филдинг подчеркивал,
что он придерживался в нем правил эпоса более неукоснительно, чем даже Гомер
и Вергилий, и что именно последний служил для него благородным образцом.
Казалось бы, что общего между "Энеидой" и "Амелией" и что тут имел в виду
Филдинг? Исследователи убедились, что это не пустые слова и что для них есть
немалые основания. Как мы уже отмечали, в первых же строках первой главы
романа Филдинг объявляет его тему: предметом нижеследующей истории будут
всякого рода испытания, которые пришлось претерпеть весьма достойной паре
после того как она уже соединилась брачными узами. Но ведь именно так - с
объявления темы - начинается по традиции, восходящей к Гомеру, каждая
эпическая поэма; такой зачин стал после "Илиады" и "Одиссеи" нерушимым
правилом, которому следовал и создатель "Энеиды". А далее в строении сюжета
"Амелии" легко обнаруживаются явные параллели с сюжетом поэмы Вергилия,
спроецированные в куда более прозаические обстоятельства жизни рядовых
англичан XVIII в. Если Эней в начале поэмы бежит из горящей Трои,
захваченной греками, и оказывается у берегов Африки, в строящемся Карфагене,
то Бут (тоже, между прочим, воевавший, находившийся некогда в осажденном
испанцами Гибралтаре, а теперь офицер в отставке и неудачливый фермер) бежит
из английской провинции, спасаясь от кредиторов, в Лондон. Далее Эней
встречается в Карфагене с царицей Дидоной, а Бут встречается в Ньюгейтской
тюрьме с мисс Мэтьюз; Дидона бежала от убийцы своего мужа - Сихея,
преследовавшего ее своими домогательствами, а мисс Мэтьюз пыталась убить
обманувшего ее любовника; в "Энеиде" следует затем пространный, занимающий
целых две песни из двенадцати, составляющих поэму, вставной рассказ Энея о
гибели Трои и последующих своих странствиях - и мы опять-таки находим в
"Амелии" явную аналогию с композицией сюжета в "Энеиде" (вставной рассказ
Бута о своих злоключениях), только трагическая ситуация у Вергилия
перенесена Филдингом в бытовую вульгарность Ньюгейта; в то время как
горестная Дидона со стыдом и отчаянием, сопротивляясь себе самой, чувствует,
что, испытывая страсть к Энею, она нарушает обет верности погибшему мужу, у
Филдинга мисс Мэтьюз, напротив, выступает в роли сознательной и опытной
обольстительницы, а стыд терзает Бута, нарушившего супружескую верность.
Любовная сцена Энея и Дидоны происходит в романтической обстановке: пещера у
берега моря, гроза и молнии, а у Филдинга - тюремная камера и циничный,
корыстный смотритель тюрьмы, готовый за деньги содействовать ухищрениям мисс
Мэтьюз, В поэме сам Юпитер напоминает Энею, что он должен расстаться с
Дидоной, ибо ему предстоит основать Рим; в романе же, уплатив залог за Бута,
мисс Мэтьюз уже готова увезти его с собой, но тут появляется Амелия, которая
вызволяет мужа из лап обольстительницы. На этом собственно и кончается
близость композиций этих столь разных по жанру, материалу и манере изложения
произведений, и единственное так же заслуживающее упоминания сходство
заключается в том, что роман Филдинга тоже состоит из двенадцати книг.
Сопоставление этих эпизодов из эпоса Вергилия и романа Филдинга может
навести читателя на мысль, что Филдинг лишь преследовал цель дать
травестийный вариант героического эпоса, переводя героев в низменные,
жалчайшие бытовые обстоятельства (как это сделал, например, украинский
писатель И. Котляревский (1769-1838) в своей комической перелицовке "Энеиды"
(1798). Только так, например, воспринял эту параллель украинский
исследователь {См.: Соколянский М.Г. Указ. соч. С. 78.}. Между тем такое
предположение едва ли справедливо. Достаточно только вспомнить приведенную
нами выше защитительную речь автора в цензорском суде на страницах
"Ковент-Гарденского журнала", в которой Филдинг всерьез считает достоинством
своего романа следование композиции "Энеиды". Не забудем, что при нем еще
живы традиции и вкусы недавнего "августовского века" в английской
литературе, когда заветы греков и римлян были чрезвычайно почитаемы и
авторитетны. Филдинг в значительной мере на них воспитан, и неслучайно он
так часто цитирует древних на страницах "Амелии". На наш взгляд, обращение к
композиции "Энеиды" - это для него прежде всего средство эстетически
приподнять своих героев, показать, что и они достойны столь же серьезного
внимания и изображения; наконец, это композиция должна была, по его замыслу,
придать стройность пестрому житейскому материалу, структурно скрепить его. С
такой же целью, по мнению ряда исследователей, Джойс совместил будни и
странствия своих героев по Дублину с композиционной сеткой странствий
Одиссея, или, вернее сказать, такова одна из эстетических функций, которую
эта композиция объективно выполняет в "Улиссе" - "Амелия" Филдинга - первый
роман, в котором была предпринята пусть робкая, не доведенная до конца
попытка дать на втором плане - хотя бы лишь в ситуациях и композиции -
эпическую, мифологическую параллель - прием, которым после "Улисса" нередко
пользовались и многие другие писатели XX в.
Нельзя не отметить еще одну характерную для романа Филдинга
особенность. Участие Бута в защите гибралтарской крепости действительно
позволяет установить хронологическую точку отсчета событий. Но и в "Истории
Тома Джонса, найденыша", например, тоже нетрудно определить время действия:
в 11-й главе VII книги рассказывается о том, как во время дорожных
странствий главного героя судьба свела его на постоялом дворе с ротой
солдат; от их сержанта Джонс узнает, что они "идут против мятежников и
надеются поступить под командование славного герцога Кемберлендского. Из
этого, - продолжает Филдинг, - читатель может умозаключить (обстоятельство,
о котором мы не сочли нужным упомянуть ранее), что описываемые нами события
происходили в самый разгар последнего мятежа..." {Здесь и далее перевод А.
Франковского.} Читатель и в самом деле может из этого умозаключить, что
события романа относятся к середине 40-х годов, ибо последняя попытка
молодого претендента (см. примеч. I, 49) высадиться в Англии и взять Лондон
приходится на период с августа 1745 г. по апрель 1746 г. Но мы узнаем об
этом лишь в середине повествования, да и то автор говорит, что не находил
нужным это упомянуть. Оно и неудивительно: встреча с солдатами - случайный
эпизод в дорожных приключениях Тома Джонса, его могло и не быть, и, если
исключить его из сюжета, в судьбе героя ничего бы не изменилось. Том Джонс,
правда, загорелся было желанием принять участие в этой кампании на стороне
защитников престола и англиканской церкви, но на беду поссорился с
прапорщиком, защищая честь своей возлюбленной - Софьи, за что получил такой
удар бутылкой по голове, что о воинских подвигах не могло быть и речи. А
вскоре Джонс и думать забыл о претенденте и защите правой веры. Немного
погодя Софью, бежавшую из родительского дома, хозяин трактира, в котором она
остановилась на ночлег, принял за любовницу молодого Стюарта - Дженни
Камерон, скрывающуюся под чужим именем, но трактирщик был вскоре выведен из
заблуждения; сама же Софья, хотя и способна "живее всякого сочувствовать
бедствиям своей родины", так рада была ускользнуть от отца, что "высадка
французов не произвела на нее почти никакого впечатления" (XI. 6).
Одним словом, исторические события не интересуют героев прежних романов
Филдинга, да и всех прочих просветительских романов того времени; ни сами
герои, ни авторы романов еще не сознают никакой связи между этими событиями
и своей судьбой, их беды и счастье обусловлены иными причинами: они
преимущественно жертвы человеческих нравов, частных недостатков и пороков
людей, от которых зависят; они живут в сущности вне исторического процесса.
В этом отношении последний роман Филдинга составляет заметное
исключение: если бы Бут не отправился на войну, по окончании которой его,
как и многих других солдат, уволили в запас с жалким вспомоществованием, его
семья не очутилась бы в таком плачевном материальном положении; кроме того,
его ранение побудило Амелию оставить родительский дом и поехать ухаживать за
ним, а в их отсутствие как раз и произошли события, вследствие которых Буты
утратили всю причитавшуюся им долю наследства; таким образом, не начнись
тогда война, судьба Бутов, возможно, сложилась бы иначе. В романе со всей
очевидностью, задолго до романов Вальтера Скотта и реалистических романов
XIX в., пусть робко, но все же проступает намерение автора обусловить
перемены в жизни героев их _причастностью к историческим событиям_,
известной зависимостью от них, хотя романистам еще лишь предстояло научиться
понимать и изображать эту связь.
* * *
Как явствует из первых же строк посвящения романа, его цель -
"искреннее содействие добродетели и разоблачение наиболее вопиющих зол, как
общественных, так и частных, поразивших нашу страну". Как это осуществлено в
романе? Внимание автора сосредоточено прежде всего на изъянах тогдашнего
английского уголовного законодательства и вопиющих злоупотреблениях в
повседневной судебной практике, а также на существующей пенитенциарной
системе. Это и неудивительно - сказался безрадостный жизненный опыт
последних лет Филдинга в должности мирового судьи.
Сюжет романа построен таким образом, что десятки эпизодов имеют целью
представить читателю положение дел в этой области: мы присутствуем при
отправлении правосудия корыстным, пристрастным и невежественным мировым
судьей Трэшером; герой романа попадает в печально знаменитую лондонскую
тюрьму Ньюгейт и дважды находится в арестном доме, благодаря чему мы
знакомимся с царившими там нравами, с системой всевозможных вымогательств,
полного бесправия заключенных, среди которых ни в чем не повинные люди, чаще
всего бедняки, содержатся вместе с отпетыми негодяями и преступниками,
творящими нередко собственные суд и расправу. Даже будучи оправданы по суду,
узники Ньюгейта не могут вырваться из паутины правосудия, не имея средств
оплатить судебные издержки, и продолжают томиться в условиях чудовищной
антисанитарии и скученности. Для мирового судьи, смотрителя тюрьмы и
судебного пристава, содержащего арестный дом, их должности, оплачиваемые
мизерным жалованьем и чаще всего в узаконенном порядке приобретенные за
деньги, неизбежно и естественно превращаются в средство дохода и обогащения.
Эту картину дополняет свора мошенников - ходатаев, стряпчих, клерков,
готовых на любой подлог, на любое ложное истолкование или обход закона,
подкуп свидетелей или подделку документов.
Судьба семейства Бутов - это судьба маленьких людей, угодивших в
безжалостные лапы английской пенитенциарной системы и по логике событий
обреченных на неминуемую гибель, если бы не появляющаяся всякий раз по воле
автора в самый критический момент спасительная помощь их благодетеля -
доктора Гаррисона и если бы не возвращенное им вследствие целой цепи
счастливых случайностей и совпадений наследство героини. Типичность судьбы
Бутов подчеркивается судьбами эпизодических персонажей - узников Ньюгейта.
Помимо этого, в романе то и дело встречаются ситуации, иллюстрирующие
отдельные положения английского уголовного законодательства, которые
Филдинг-судья считал противоправными. Так, в 3-й главе XI книги Филдинг
специально рассказывает о подлоге, совершенном отцом лейтенанта Трента,
стряпчим по профессии (он подписал документ чужим именем); и самое
примечательное - истцу как лицу заинтересованному (?!) не разрешалось
представить упомянутый документ в доказательство содеянного подлога. Все это
совершалось на основании "прекрасного установления, именуемого законом о
свидетелях, превосходно рассчитанного на то, чтобы сохранять жизнь
мошенникам из числа подданных его величества", - негодующе комментирует
Филдинг. Мало этого, подложный документ можно признать недействительным
аннулировать на основании показаний самого совершившего подлог стряпчего - в
результате чего уничтожается единственная улика, стряпчий выходит сухим из
воды, а закон о подлоге, требующий в таких случаях сурового наказания,
теряет на практике всякую силу.
Еще одна нелепость тогдашнего английского законодательства
проиллюстрирована в 7-й главе XII книги романа: похищение какого-либо
конкретного предмета, даже ложки, квалифицировалось законом как воровство, а
похищение, к примеру, документов о наследстве, в результате которого человек
утрачивал все свое состояние, таковым не считалось и наказанию не подлежало.
О широко распространенной практике подкупа свидетелей, специально
подобранных, и устранения свидетелей неугодных мы узнаем из беседы стряпчего
Мерфи с мисс Мэтьюз; здесь же, в тюрьме, Бут, выражая мнение самого автора,
негодует по поводу снисходительного отношения английских законов к
лжесвидетелям, которые остаются безнаказанными, в то время как жертвы их
оговора лишаются не только имущества и доброго имени, но подчас и самой
жизни. Число подобных примеров юридического недомыслия и произвола,
иллюстрируемых в романе, можно без труда умножить.
В конце романа доктор Гаррисон самолично задерживает на улице
пытавшегося сбежать стряпчего Мерфи, и, когда последний кричит, что доктор
не имеет такого права, Гаррисон, а через него и Филдинг, уведомляет
собравшуюся толпу, а следовательно, и читателя, что закон предоставляет
такое право любому частному лицу, а не одним лишь представителям власти;
т.е. Филдинг использует роман не только для обсуждения и осуждения отдельных
положений английского уголовного законодательства, но и для ознакомления
читателей с их правами и обязанностями.
Общество, в котором живут герои Филдинга, отличается жестокостью,
лицемерием, распущенностью и цинизмом. Попытку Бута заручиться с помощью
взятки поддержкой у чиновника военного ведомства, на которого он так
надеется, Филдинг уподобляет попытке вытащить счастливый билет в большой
государственной лотерее распределения должностей и замечает, что "многие
обездоленные тешат себя надеждой на выигрыш до конца своих дней, так и не
узнав, что билет, который они вытащили, - пустой" (XII, 2). Как это
напоминает трагическую безысходность упований героев "Холодного дома"
Диккенса! Впрочем, вся картина английского правосудия в романе Филдинга
несомненно в какой-то мере предваряет изображение канцлерского суда и его
жертв в романе Диккенса.
Завершить этот сюжет можно выводом, который делает в романе очень
похожий на Филдинга судья, разбиравший иск Бута против воровки служанки:
"...уж если хотите знать мое откровенное мнение, то существующие у нас на
сей счет законы и принятое судопроизводство таковы, что, пожалуй, можно
прийти к выводу, будто они предназначены скорее не для наказания мошенников,
а для их защиты" (XI, 7).
Размышления об изображенных в романе "Амелия" жертвах английского
правосудия неизбежно приводят к выводу, что это, как правило, бедняки, малые
мира сего, причем они не только жертвы неправого суда, но и всего царящего в
обществе порядка вещей, его цинизма и безнравственности. В самом деле, кто
изображен здесь на первом плане? Младший армейский офицер (Бут ведь даже и
не капитан, а лейтенант: капитанами тогда вежливости ради называли вообще
младших офицеров, как, впрочем, и главарей разбойничьих банд), уволенный в
запас и перебивающийся на нищенском половинном жалованье; доктор Беннет,
нищий деревенский викарий, его жена, совращенная богатым вельможей и живущая
на его подачки; сержант Аткинсон, из простых крестьян, волей случая ставший
впоследствии офицером; главная героиня - Амелия (в пределах романного
сюжета) - бесприданница, а благодетель Бутов - доктор Гаррисон, как потом
выясняется, уже растратил почти все, что имел, на дела милосердия.
Персонажи Филдинга - люди не самого дна, хотя временами кажется, что им
его не миновать, не безродные бродяги, не проститутки, не воры или
авантюристы, они - именно "бедные люди", которые становятся в романе
жертвами богатых и сильных, совращающих и насилующих, а затем откупающихся
от своих жертв деньгами, подачками и должностями. Для богатого, распутного,
пресыщенного милорда, для эгоистичного циника полковника Джеймса, не
привыкшего отказываться от своих прихотей (он ко всему еще и член
парламента), бедняки - это только средство для удовлетворения собственных
желаний, для каковой цели к их услугам всегда свора сведен и сводников,
добровольных прихлебателей, таких как миссис Эллисон, офицер Трент и его
жена.
"Амелия" - это роман о бедняках, борющихся за свое существование в
условиях социально несправедливого и равнодушного к их страданиям общества,
и об их совратителях, роман об униженных и оскорбленных и тех, кто их
унижает и оскорбляет, и в этом состоит этический пафос произведения. Такой
пафос присущ сентиментализму; для него, как правило, характерна ситуация,
при которой честные бедняки становятся жертвами аристократической
распущенности, начиная с героинь Ричардсона - Памелы и Клариссы (последняя,
правда, из богатой буржуазной семьи) и кончая крестьянкой, - "бедной Лизой"