Степанов А.. Число и культура

^{разделе 1.4.2}.
   Институт трипартизма: бизнес – профсоюзы – правительство, – соответствующие комиссии призваны разрешать конфликты между собственниками и наемными работниками. Трехсторонние соглашения "сыграли роль стабилизирующего фактора в периоды чрезвычайных экономических ситуаций, совпавших с пребыванием у власти ориентированных на общественный диалог социал-демократических сил" ^{[291, с. 126]}. В ведущих европейских странах такие соглашения сегодня не заключаются, зато в России в 1992 г. создана Трехсторонняя комиссия по регулированию социально-трудовых отношений ^{[там же]}. Своей стабилизирующей силой данный механизм обязан его характерной "полноте" и "логичности".
   Если трипартистский принцип в области социального партнерства, как сказано, факультативен, то совершенно иначе обстоит дело с судом: уголовным, гражданским, арбитражным. В нем две соревнующиеся стороны, представленные обвинением и защитой (прокурором и адвокатом) или двумя тяжущимися субъектами, n = 2, но данный орган венчает третья сторона – судья с заседателями или присяжными, итого М = 3. Культурологи, в частности Й.Хейзинга ^[361], А.И.Зайцев ^[128], отмечают, что суд как феномен воспроизводит древнюю структуру агона, призванного выявлять волю богов и судьбы. Следовательно, и агон воплощает в себе ту же общую схему n = 2, М = 3, которая, в свою очередь, обогащается артикулированными соревновательными, игровыми мотивами. То веяние, которое древние идентифицировали как волю богов, их окончательный приговор, на наш взгляд, исходит от качества "завершенности", присущего подобным тринитарным конструкциям.
   К характерной тройке принято сводить и перечень основных образов правления: автократия, олигархия, демократия. Еще Платон создает теорию закономерного чередования государственных устройств: вслед за приходящей в упадок аристократией появляется тимократия (правление корыстной клики), ее сменяет олигархия, уступающая место демократии, которая в конце концов вырождается в тиранию ^{[296, с. 154]}. Аристотель в "Политике" различает три основных типа "правильных" конструкций: монархия, аристократия, полития, – и три "ошибочных": тирания, олигархия, демократия. Полития, т.е. смешение демократии и олигархии, – правление лучших и наилучшая, по мнению Аристотеля, форма устройства. Н.Макиавелли в "Государе" идет по той же стезе, называя три положительных типа государственного устройства: монархию, правление знати, народную власть, – и три отрицательных: тирания, олигархия, анархия, – но при этом склоняется к иным, по сравнению с Аристотелем, предпочтениям.
   Здесь нет нужды апеллировать к развернутым оценкам упомянутых образов правления – они зависят от политических взглядов и меняются от эпохи к эпохе, от партии к партии, от автора к автору. Сам ХХ век превозносил то отеческий и вдохновенный вождизм, то справедливую демократию,(18) то компетентное управление элитой (меритократия). Мы же стараемся держаться подальше от зыбкой почвы идеологий, занимаясь самыми простыми, но обязательными вещами, оголяя все и вся до логического каркаса, т.е. числа. В буквальном смысле автократия – власть одного, олигархия – нескольких, демократия – многих (репрезентативного большинства), для наших целей вполне достаточно подобных редуцированных понятий. Критерий "один – несколько – много" очевидно ответственен за все членение.
   Отношение "больше/меньше" нам прекрасно знакомо, являясь бинарным ( n = 2 ), поэтому не вызывает недоумений итоговая трехчастность системы ( М = 3 ). На то, что список изначально нацелен на исчерпывающую полноту, вряд ли стоит тратить слова.
   Читатель, несомненно, заметит, что современные демократические системы используют и олигархические, и автократические элементы. В крупных странах власть большинства не может быть прямой – не считая редко пускаемого в ход института плебисцита, – поэтому она оказывается представительной ("олигархичность" парламентов). Единоначалие используется как в исполнительной власти, так и в армии. Поэтому – по образцу разделения и баланса властных ветвей – можно говорить о равновесии упомянутых форм, общедемократический характер которых все же выдерживается благодаря институту выборов и климату гражданского общества. Но эти детали не имеют прямого касательства к рассматриваемой модели.
   В последней главе "Основных социологических понятий" ^[72]Макс Вебер различает три типа легитимной власти: традиционную(вера в святость издавна сложившихся традиций), рациональную(вера в легальность существующих порядков и тех, кто в них призван осуществлять власть) и харизматическую(вера в святость, героизм, недосягаемое совершенство лидера или вождя). Перечень безусловно претендует на целостность. Будучи основан на широко известном противопоставлении республик монархиям в Европе Нового времени, он дополняется таким злободневным феноменом как тоталитарное государство, в результате чего обретает "исчерпывающую полноту". В качестве ремарки: И.Валлерстайн считает "ужасным наследием" ХIХ в. разделение общества на экономику, политику, культуру, называя их "святой троицей" основных социальных дисциплин (см. ^{[353, с. 26]}).
   Без преувеличений, политология усеяна тройственными структурами и классификациями. С ХIХ в. стало классическим деление политических течений, идеологий на либеральные, консервативные, радикальные. На первый взгляд, эти понятия суть результат обыкновенного обобщения наблюдаемых явлений.
   Рождение приведенной совокупности типов произошло едва ли не на наших глазах, начавшись с либеральных проектов общественного переустройства в Англии,(19) ее заокеанских колониях и во Франции времен Великой революции. Традиционалистская, консервативная реакция на критический и деятельно-преобразующий напор либералов не заставила себя долго ждать: в трудах Э.Берка, Ж. де Местра, других апологетов самодержавия формулируются ее принципиальные положения, параллельно формируются реальные политические движения. Сам термин "консерватизм" утвердился в 1830-е гг. и со временем стал пониматься шире, чем монархический легитимизм. Как бы там ни было, историческое столкновение либералов и консерваторов, их борьба за умы и сердца людей, концептуальная и политическая конфронтация между ними являются, очевидно, бинарным отношением, n = 2.
   Дальнейшее, собственно, было предопределено. После череды кровавых конфликтов либералы и консерваторы умерили претензии друг к другу, научившись договариваться, но вскоре на арену выступило третье крупное политическое течение – социалисты, чей проект общественного переустройства отличался гораздо большей радикальностью, чем либеральный. Строго говоря, о радикалах было известно и раньше (скажем, "бешеные" времен Великой французской революции), но их не воспринимали всерьез, решительно отрицая за подобной позицией какие бы то ни было резоны. Однако в 1830-е и особенно 1840-е гг. новое течение заявило о себе в полный голос, обзавелось собственной – по-своему убедительной – доктриной. Движение стремительно расширяло свою социальную базу, сколачивало региональные, национальные и общеевропейские организации. Контрастная пара "либералы-консерваторы" несколько померкла перед лицом нового грозного – и общего – соперника. Независимо от того, кто именно: либералы или консерваторы, – стояли у власти в той или иной стране, социалисты не только находились в оппозиции к правительству, но и явно намеревались перехватить пальму первенства. Отношения n = 2, будучи заданными исходным противостоянием либералов и консерваторов, распространились и на систему с новым политическим актором.
   Теоретическое разделение течений на либеральные, консервативные, радикальные(20) подразумевает репрезентативность, полноту классификации, т.е. то, что в его рамках может быть описан любой серьезный политический феномен. С учетом факта n = 2, наличие трех ингредиентов ( М = 3 ) недоуменных вопросов не вызывает. ХХ век немного подпортил картину, но он ломал устоявшиеся представления не только в политике, и это предмет разговора в ^{разделе 1.4.}
   Стоит заметить, что канонически-трехчастное политическое членение коррелирует со стандартным хронологическим паттерном. Если программа консерваторов зовет "назад" (как минимум, "оставаться на месте"), высоко ставя заветы и традиции прошлого, зрелые либералы предпочитают говорить об относительно осторожных (нереволюционных) реформах, ценя прежде всего настоящееили непосредственно близкое будущее, то радикалы обращаются к общественным слоям, остро не удовлетворенным status quo, и выдвигают лозунги решительных перемен во имя светлого, пусть и не совсем близкого, будущего.
   Представляется беспредметной дискуссия, является ли данная трехсоставная классификация изобретением ("измышлением") теоретиков или же основных типов политических течений действительно три и политологам лишь оставалось запротоколировать сей позитивно-реальный факт. Верно и то, и другое и ни то, ни другое в отдельности; в возрождении спора рационалистов и эмпириков нет ни малейшей потребности. Человеческий рассудок изначально не оторван от реальности, а эмпирические факты – это не реальность как таковая, т.к. прошли обработку сознанием, и распределение политических течений по типам – несомненно, результат обобщения. Мало того, сами реальные течения суть продукт целенаправленной общественной деятельности, в которой рассудку отведено отнюдь не последнее место. В настоящем контексте уместно вспомнить о понятии коллективного по природе рационального бессознательного из Предисловия. Рациональное начало – посредством как явных, так и скрытых каналов – буквально растворено в политической стихии, пронизывая ее насквозь от рядового партийца до съездов и авторов знаменитых программных доктрин. Трудно не согласиться, что политика – это не только разум, но и чувства, воля масс, т.е. она еще и иррациональна, но из этого вовсе не следует, что она должна противоречить элементарной логике. А именно о ней и речь: n = 2, М = 3. Подобные трехчастные схемы во многом тавтологическисправедливы. Нелишне заметить, что деление на либералов, консерваторов, радикалов (социалистов) осуществлялось примерно в том же контексте, что и разделение властей: эпоха Просвещения миновала, но ее проект осуществляется до сих пор.
   Возможно, самым существенным в механизме связи таких рациональных схем с реальной действительностью является то, что они превращаются в элемент идеологии, реальная идентификация и самоидентификация политических акторов осуществляется с опорой на них. Виртуальная схема, овладевая массами, превращается в политический факт. Тем не менее, споры о степени реальности деления на либералов, консерваторов, радикалов, на Запад, Восток, "третий мир" и т.п., см. ^{[354, с. 34]}, – не отнести ли их к наваждениям или иллюзиям, призванным прикрыть какие-то иные противоречия, – не прекращаются до сих пор. Однако поскольку некое представление разделяется множеством людей, оно превращается в действительное, по крайней мере в качестве феномена общественного сознания.
   Другой распространенной разновидностью тринитарного членения ведущих политических идеологий, призванного охватить и опыт ХХ в., служит деление на либерализм, марксизми национализм.У И.Валлерстайна задействована тройка консерватизм – либерализм – марксизми приведена несколько отличная версия последовательности их появления на исторической сцене, см. ^{[там же, с. 35-36]}. При этом И.Валлерстайн отмечает: "В политической практике каждая идеологическая партия старалась свести политическую сцену к дуальной форме, провозглашая фундаментальное сходство противостоящих ей идеологий" ^{[447, p. 5]}. "В основе этого лежала реальная взаимосвязь всех трех идеологий, как углов треугольника, каждые два из которых были в чем-то сходны друг с другом при противопоставлении с третьим" ^[446], ^{[354, с. 36]}. Читатель самостоятельно справится с анализом таких таксономий, ибо в принципе они ничем не отличаются от уже рассмотренных.
   Навряд ли также покажется трудным разложить по полкам стандартное представление о политическом спектре как совокупности правых, левыхи центре(21) . Данными понятиями непрестанно жонглирует журналистская и предвыборная риторика, по крайней мере в Европе и России. В США, где прочное место в общественном сознании принадлежит республиканцами демократам, третью разновидность предпочитают называть независимыми. В качестве независимых идентифицируется небольшая часть конгрессменов, но картина изменится, если брать политическую структуру не власти, а общества. В этом случае, наряду со сторонниками республиканской и демократической партий, следует указать на самую многочисленную группу, не голосующую ни за тех, ни за других. Последняя оказывается калейдоскопически пестрой и включает в себя как сторонников мелких партий, так и воздерживающихся от активного выбора политической позиции вообще (абсентеизм).
   Аналогичной структурой отличалось и послевоенное мировое сообщество в целом, делившееся на капиталистический Запад, коммунистический Востоки "третий, неприсоединившийся мир". В "третьем мире" проживает подавляющее большинство человечества, и несмотря на то, что с начала 1960-х гг. он был организационно представлен единым Движением неприсоединения, его члены придерживались самых разных политических и экономических взглядов. За трехчастность во всех этих случаях ответственны как априорная полнота, целостность составляемого списка, так и бинарный принцип сравнения, заложенный в основание классификаций, а с неоднородностью третьих звеньев нам уже приходилось встречаться: будь то третье лицо местоимений, второстепенные члены предложения или третье сословие в идеальном государстве Платона и абсолютистской Франции.
   Обсуждая предпосылки политической брутальности, Конрад Лоренц приходит к следующему выводу: "Оно ‹человечество, общество› не потому агрессивно и готово к борьбе, что разделено на партии, враждебно противостоящие друг другу, оно структурировано именно таким образом потому, что это представляет раздражающую ситуацию, необходимую для разрядки социальной агрессии" ^{[185, с. 29]}. Допустимо продолжить дискурс в том же ключе, поставив вопрос: не потому ли возможна упомянутая разрядка, что политическое структурирование – несомненно рациональныйвыход коллективным страстям, а всякая рациональность, особенно если ей сопутствует переживание целостности, умеряет первоначально неорганизованную стихию, вводит ее в нормативные рамки? Структурирование начинается с дихотомии ( n = 2 ), и К.Лоренц цитирует: "Если бы какое-то вероучение на самом деле охватило весь мир, – пишет Эрих фон Хольст, – оно бы тотчас же раскололось по крайней мере на два резко враждебных толкования (одно истинное, другое еретическое), и вражда и борьба процветали бы, как и раньше: ибо человечество, к сожалению, таково, каково оно есть" ^{[там же]}. По сходному поводу К.Юнг не раз говорил о необходимой канализации коллективной психической энергии в регламентированных формах, которые не противоречат нашему сознанию, и если в подобных каналах образуются закупорки, человек вступает в войну с самим собой (см. ^{[391, с. 210]}). Впрочем, даже такой войне не обязательно быть горячей, ибо она, в свою очередь, может вестись по писаным или, скорее, неписаным правилам. Добавим лишь, что с регуляцией бессознательной психической энергии удобнее справляться посредством бессознательных же направляющих сил, и, коль ослабла функция религии, вполне уместна помощь бессознательныхрациональных комплексов (неосознанных исходно или ставших таковыми в современных условиях).
   Как побочный эффект центральной, подчинившей себе все другие оппозиции ХХ в. – противостояния либеральной и социалистической доктрин (в таком "глобальном" виде она предстает, в частности, у Ф.Хайека ^[356]) – выступает идеологема так называемого "третьего пути". В ее орбиту оказались вовлечены различные страны от Швеции до Ливии, и теперь, на гребне очередной левой (социалистической, социал-демократической) волны в Европе, она, кажется, обретает второе дыхание. По крайней мере, мэр Москвы и один из видных федеральных политиков Ю.М.Лужков поспешил присягнуть этой идее во время визита в лейбористскую Британию ^[212]. "Третий путь" придает концептуальной системе логическую завершенность, не лишенную и эсхатологических отголосков. О последних у нас еще будет случай поговорить.
   Созданная И.Валлерстайном школа занимается исследованием самых общих закономерностей развития современной мир-системы (СМС). Отправляясь от факта неравномерности распределения богатств по разным регионам планеты, а в теории – от французской исторической школы "Анналы", прежде всего Ф.Броделя, И.Валлерстайн использует дескриптивную модель, опирающуюся на понятия о центре (ядре)мир-системы, ее перифериии полупериферии, занимающей промежуточное положение по степени индустриализации, концентрации капитала, уровню жизни населения ^{[444, 445]}, см. также ^[353]. Данная тройка, представляющая собой геометрический парафраз идеологемы о первом (Запад), втором (Восток) и "третьем" мирах, по-прежнему опирается на дистинктивную силу, присущую и числу, при этом И.Валлерстайн постоянно подчеркивает, что речь идет о принципиально целостной системе.
   Как и в случае с богатым-средним-бедным классами, каждое из звеньев, включая иерархически нижнее, периферию, неистребимо; феномен отсталости, бедности стран неустраним: если каким-то из них и удается пробиться ближе к ядру, то только за счет других ^{[353, с. 46]}. Мир-системная модель концептуально поддерживает и репродуцирует саму себя, диктуя свою волю и логику реальной действительности. И это ей удается благодаря спекулятивно-априорному характеру самой дескрипции.
   Стоит сказать несколько слов об известной русской идеологеме ХIХ – начала ХХ в.: начиная с С.С.Уварова, министра народного просвещения при Николае I, основными столпами государства признавались православие, самодержавиеи народность. Как известно, диада "Церковь – монархия" составляла главный нерв высшей политической жизни со средневековья, а в варианте жрец или шаман, с одной стороны, и царь или вождь, с другой, уходила вглубь тысячелетий. С.С.Уваров, прошедший штудии немецкой классической философии, не только дополняет былую пару в духе нового времени (напомним, народ – фигурант Великой французской революции, Отечественной войны 1812 г., учений просветителей и немецких романтиков, имя "народ" – на устах Войны за независимость Соединенных Штатов, их конституции, а также декабристских обществ в России), но и придает расширенной таким образом группе характерную логическую завершенность. Уже в ХХ в. Таиланд перенимает триадную формулу – см. государственная идеология "трех принципов": чат, сатсана, манакесат (нация, религия, монархия) ^{[10,с. 71]}, – а затем к ней присоединяется и кхмерский Сангнум: джати, сасана, махахшатр ^{[там же, с. 80]}.
   В начале раздела была затронута система философских и грамматических времен, теперь обратимся к иным темпоральным классификациям. В ХVIII в. эволюционизм проникает в представления о человеческом обществе, и в 1768 г. шотландский философ А.Фергюссон подразделяет историю на эпохи дикости, варварстваи цивилизации, различающиеся между собой характером хозяйства и степенью развития отношений собственности. Аналогичные взгляды развивались французскими просветителями, в частности Антуаном Кондорсе, стремившимся детально описать общественное устройство в каждую из таких эпох ^{[246, с. 6]}.
   Зачем вообще делить историю на счетное число единиц? – По-видимому, для того, чтобы лучше ее понять. Деление и последующее соединение (ср. анализ и синтез) позволяет увидеть в ней систему, причем систему рациональную.
   Почему эпох именно три? – Не объясняется ли это тем, что исследователи стремились предложить целостную классификацию? По пунктам: "полную", т.е. охватывающую все этапы реальной истории; "замкнутую", ибо история на глазах превращалась в самостоятельную дисциплину и ее методологический инструментарий был призван объяснять развитие как эндогенное (в том числе в гносеологическом смысле: все исторические феномены являются предметом исторической науки, и все объяснения должны принадлежать ей самой, а не, скажем, мифу или другим наукам, будь то теология или механика); "связную", поскольку эпохи определялись в отношении между собой и история никогда не прерывалась, etc. Далее: история становилась действительно наукой – и не только потому, что стала открыто прибегать к эмпирическим методам, в частности археологическим, документальным, собирая свидетельства с их по возможности точными датировками, уже не удовлетворяясь задами Священного Писания. Она превращалась в науку, поскольку избрала в качестве проводника рассудок, рационально-логический инструментарий, который поставила выше любых авторитетов и откровений.(22)
   Каким образом статуировались названные эпохи? – По принципу большей или, напротив, меньшей степени развитости. Такая операция сравнения бинарна, n = 2, и значит, эпох должно быть три и именно три. Бессмысленно искать подтверждений или опровержений последнего факта в рамках самой истории, например, ожидая, что какой-то исследователь эмпирически, с наглядными свидетельствами на руках докажет, что не было эпохи дикости или что эпохе цивилизации преемствует некая "сверхцивилизация". Подобные классификации самодостаточны, они априорно, тавтологически справедливы. Отказаться в таких случаях от трехчастности невозможно, не покусившись на саму исходную установку. Не потому ли они столь заразительны, и идея Фергюссона была тут же с энтузиазмом подхвачена?
   При этом возникает видимый парадокс. Прежняя категориальная и грамматическая классификация включала три области времени: прошлое, настоящее, будущее, – т.е. покрывала всю хронологическую ось. Наука история будущее не рассматривает, но конституирующих звеньев, тем не менее, у нее оказывается не одно (прошлое), не два (прошлое вместе с настоящим, своеобразный перфект), а опять-таки три! Из целостности и бинарности в любом случае вытекает трехчастность – независимо от предмета, который наделяется названными свойствами.
   В 1836 г. датчанин Кристиан Томсен рассматривает уже исключительно глубокую древность, и в его классификации появляются каменный, бронзовый, железныйвека ^{[246, с. 6]}. Нет, вероятно, необходимости объяснять, почему их снова три. Вызывает улыбку простодушное замечание специалиста: "Томсен ‹…› обосновал археологическим материаломсистему трех веков" ^{[там же; курсив мой. – А.С.]}. Подобным материалом можно разве что наполнитьрациональную схему, происхождение которой отнюдь не в археологии, которая принадлежит всем и никому в отдельности, ибо родом она из того рационального бессознательного, иллюстрациями которого мы только и заняты. Самый длинный каменный век впоследствии был разделен на древний каменный, т.е. палеолит, средний – мезолити новый каменный век, неолит, каждый из которых, в свою очередь, отличался своим типом хозяйства и применяемыми орудиями. Приведенные схемы эвристичны, феноменологичны, и по-прежнему лишен смысла вопрос, на самом ли делесистема такова. Если кто-то предложит модель с другим количеством звеньев, он должен либо отказаться от логики, либо же – а это, о чем будет сказано в своем месте, возможно – использовать принципиально иную ее разновидность.