Степанов А.. Число и культура

   Вариант четвертый ассоциирован с предыдущим и заключается в "директивном" утверждении в России биполярной политической системы ( m= 2, n= 3, две партии или два блока партий: "правые-левые"). Такая система, как известно, в стране ныне отсутствует, однако если есть мощные инструменты и политическая воля властей, ее, допустим, можно установить. В таком случае отпадает потребность в смене ведущей классовой идеологемы ( r= 3), она остается "как в развитых странах". Определенным преимуществом по сравнению с третьим вариантом тут кажется "однократность" вмешательства в партийно-политическую систему: "один раз установили, потом все будет работать само", – исчезает необходимость в постоянном кураторстве над масс-медиа, партиями. Такое преимущество, однако, существует лишь на бумаге.
   Во-первых, на нынешней ступени развития экономики у системы трех классов в России нет реальных возможностей стать действительно полноценной (см. выше, в частности, о немногочисленности среднего класса). Во-вторых, бросим взгляд на конкретную политическую констелляцию. Какие именно две партии вправе претендовать на роль костяка российской биполярной системы? Если исходить из существующего состояния, то первую двойку составляют "Единая Россия" и КПРФ. Последняя пока не выражала намерений перекраситься в социал-демократов ("как в Европе"), в этом смысле скорее напоминая итальянских коммунистов после войны. Попыткам же создать серьезную социал-демократическую организацию, миссией которой стало бы значительное сокращение коммунистического электората, до сей поры не удавалось продемонстрировать выдающихся достижений. Порой раздаются голоса за запрещение КПРФ. Но освободившееся место мгновенно займет та же самая, просто переименованная, или новая радикальная сила, ибо массовый запрос на радикализм в наличных экономических и социальных условиях не может быть элиминирован. Читатель, впрочем, в состоянии самостоятельно справиться с оценкой степени реалистичности и качества любой из российских политических двоек.
   Поэтому на деле попытка внедрения биполярной модели неизбежно выливается в перспективу еще более жесткого и не менее перманентного прессинга со стороны неподконтрольных властей. Поэтому сторонникам позиции, чтобы в России все до деталей было "как на Западе" остается только надеяться, что со временем политическая биполярность установится и у нас. Такая позиция отчасти даже и лицемерна, ибо в жертву будущей демократии здесь волей-неволей приносится демократия нынешняя, однако давление на сегодняшнюю демократию – дело властей, а стремление к будущей – "прогрессивной общественности", остающейся в белых перчатках.
   Наконец, последний вариант – все же вносятся изменения в действующую классовую идеологему, и взамен схемы трех классов ( r= 3) принимается пятеричная ( r= 5).
   В пользу трансформации свидетельствуют, кажется, все структурные аргументы: отпадает нужда в системных ограничениях демократии, снимается настоятельная потребность во всемогущей "мафии", снижается социальная напряженность, классовое ядро общества составляет репрезентативное большинство, уменьшается зависимость внутренней социально-политической обстановки от неблагоприятных внешних воздействий. Пятеричная идеологема ориентирована на движение в сторону социального мира, на утверждение климата классового, а вместе с ним и межнационального сотрудничества (а значит, и на рост социальной мобильности, внутреннего динамизма).
   Поскольку пятеричной идеологеме, в отличие от троичной, присуще наличие не одномерной, а двумерной престижной шкалы (см. разд.6), постольку возрастает социальная мотивация на получение образования, повышение квалификации, на инновации. Вслед за утверждением идеологической престижности "интеллигентных" занятий оправданно ожидать и интенсификации процессов перераспределения национального дохода. И не по примитивному деструктивному сценарию "отнять и поделить" (нигилизм в отношении к собственности и без того порождает много проблем), а посредством перемен в межклассовых отношениях. Ведь величина вознаграждения за труд определяется, как известно, не только количеством и качеством этого труда, но и социально-психологическими факторами: "уважаемым людям" платят больше. (В частности, подобному фактору обязана своим успехом историческая борьба западных профсоюзов за повышение прав и заработной платы работников: последние "заставили себя уважать".)
   Аксиологический градиент в пятичастной классовой идеологеме, если взглянуть на рис.1, направлен по диагонали из нижнего правого угла в левый верхний (от бедного класса и крестьян к богатому классу и интеллигенции). Ввиду того, что деньги по-прежнему во многом служат мерилом человеческих отношений, то не только престиж идет вслед за ними, но и они за престижем. Снижение неравномерности распределения национального дохода, в свою очередь, оказывает благоприятное влияние на развитие национальной экономики, поскольку корзина потребления богатых состоит в значительной части из эксклюзивной зарубежной продукции, тогда как корзина менее обеспеченных слоев включает б ольшую долю продукции массовой и отечественной.
   Движение денег вслед за престижем поддерживается и другими механизмами. Вместе с повышением социального авторитета "интеллигентных" занятий возрастает цена интеллектуального капитала, растет доверие богатых к соответствующему источнику инноваций, а значит, интенсифицируются инвестиции в новые технологии. Повышается и самооценка дополнительного идеологически "высшего" класса (интеллигенции), а вместе с ней и апелляция к собственным силам (установка создать что-то свое, "как Билли Гейтс", тем самым образовав совсем новую нишу). Если идеологема трех классов, как было сказано, запускает в России механизм порочного круга, работающего на общее понижение, то в данном случае обратная связь также присутствует, но меняет знак на противоположный ^/12/.
 
   Наконец, у рассматриваемого варианта пятеричной классовой идеологемы есть еще одно, пока не упоминавшееся, достоинство. Речь пойдет о зрительном ряде, или визуальной суггестии. Специалисты по рекламе, разработчики фирменной символики, идеологи прежних времен всегда понимали важность данного фактора. Поскольку целевой аудиторией всякой классовой идеологемы является общество в целом, постольку здесь изначально следует ориентироваться на особенности массового восприятия. "Креатив" в данном случае – не салонный изыск, а подчиняется критериям простоты, яркой наглядности и доходчивости для практически любого из членов социума.
   ХХ век, включая отечественную историю, предоставляет нам незабвенные образцы социально-визуальной продукции. У всех в памяти "иконографические" изображения самодовольного пузатого богача-капиталиста во фраке, цилиндре и с сигарой в зубах, а рядом с ним небритого, сутулого, изможденного бедняка в лохмотьях. Идеологический союз двух главных классов сталинского СССР нашел гениальное выражение в монументе Мухиной "Рабочий и колхозница", производившем яркое впечатление не только на миллионы соотечественников, но и левых европейских интеллектуалов той эпохи ^/13/.
   В позднесоветский период, вместе с распространением образования и официальным признанием роли НТР, коммунистические идеологи отказываются от пренебрежительного ярлыка для интеллигенции как прослойки и вводят в оборот более комплиментарный штамп "советская интеллигенция". Общим местом плакатов тех лет становится тройка смотрящих в одну сторону (возможно, в ту, где маячил коммунизм) мужественного рабочего в синей спецовке, с гаечным ключом или штангенциркулем ^/14/, смахивающей то ли на Любовь Орлову, то ли на Мерилин Монро колхозницы с серпом и в красной косынке, а также облаченного в костюм и галстук сосредоточенного интеллигента в очках. Можно сколько угодно иронизировать над незамысловатостью подобных средств воздействия на массовое сознание, однако с той поры едва ли что изменилось по сути (достаточно взглянуть на мир "пиара" и "попсы").
   Тривиально просты, если угодно примитивны, любые стереотипы, включая и классовые, и исключительно в этом качестве они достигают цели. Если ноуменальному массовому восприятию пятиклассовой идеологемы способствуют прецеденты из языка (система лиц местоимений), фольклора (сказочные семьи) и проч., то эффект "схватывания" лишь усиливается, будучи подкреплен в визуальной проекции.
   Нетрудно заметить, что рассматриваемая разновидность пятисоставной классовой идеологемы позволяет не изобретать ничего принципиально нового – образы богатых, бедных, интеллигенции, рабочих, крестьян уже давным-давно заготовлены, разве что художники внесут без труда подобающие поправки на время (так, по эксклюзивному социальному заказу богатых, толстяка с сигарой можно заменить, например, по-спортивному стройной фигурой с теннисной ракеткой и нефтяной вышкой подмышкой, а крестьянин может предстать не в виде колхозницы в комсомольской косынке, а в виде фермера, по-рыцарски горделиво оседлавшего трактор).
   Разумеется, совершенно ошибочно полагать, что классово-визуальные средства – из арсенала лишь коммунистической пропаганды. Самое позднее, со Средневековья "простой народ" опознавал социальную структуру, разглядывая картинки в календарях. В XVIII-XIX вв. в России становятся традиционными изображения фигур крестьянина в перепоясанной веревкой холщевой рубахе, онучах и лаптях, купца с лопатообразной бородой, в сапогах и кафтане, мещанина в мешковатом сюртуке, хлыщеватого бритого дворянина в мундире и тучного попа в рясе и с крестом на брюхе. Меняются времена, меняются и клише, однако сам принцип плакатности пережил все эпохи. Таким фактором, по-видимому, не стоит пренебрегать при оценке любых кандидатов на классовую идеологему.
   Теперь прислушаемся к голосам потенциальных критиков классовой идеологемы, состоящей из богатых, интеллигенции, рабочих, крестьян и бедных.
   Первая группа контраргументов исходит из того, что вообще отсутствует необходимость отказываться от добившейся высокой репутации на Западе трехчастной классовой идеологемы. Численность среднего класса в последние годы растет и в России, поэтому требуется лишь "потерпеть", пока удастся приблизиться к европейским экономическим и социальным стандартам, а тем временем сосредоточить усилия на повышении темпов роста ВВП. Уже сейчас в стране все обстоит не так уж и плохо, и, согласно данным некоторых опросов, к среднему классу в 2003 г. относило себя до половины российского населения [13].
   С точки зрения нашей модели, такая позиция представляется недостаточно продуманной, если не лукавой. Начнем с того, что продемонстровано весьма избирательное отношение к цифрам опросов: например, ряд берется исключительно за самые последние годы и игнорируется, что нынешняя численность среднего класса только вернулась к состоянию перед кризисом 1998 г. Застрахована ли страна от повторения экономических и финансовых спадов? Или российская классовая система так и будет дышать, в том числе коллапсировать, в унисон экономической, следуя за волнами мировой конъюнктуры?
   Август 1998 г. резко дестабилизировал и политическую систему, подтолкнув общественные настроения к "наведению порядка" в стране. Если и прежде российские выборы не всегда удавалось назвать действительно честными, то процесс преодоления кризиса актуализировал, согласно распространенному мнению, вариант "всегда нечестных". Подобные сдвиги принято персонифицировать посредством указания на отдельных "недемократических" политических деятелей и их окружение, а с точки зрения теории, тут просматриваются следы давно известных объективных закономерностей. В период острого кризиса – одновременно экономического, социального и политического – не остается иного серьезного варианта, кроме усиления авторитарных начал. Альтернативой этого является хаос.
   Перспектива потерпеть, пока Россия экономически подтянется к странам Европы volens nolens предполагает, что ей не стоит торопиться и с процессами демократизации (см. выше о последствиях трехчастной классовой идеологемы). Параллельно упорно не уменьшаются влияние и размеры административного аппарата (а может ли быть иначе в авторитарной среде?), сопутствующее взяточничество, с чем тоже придется мириться как с "неизбежным злом". Проблема лишь в том, что такой ход событий, как заверяют политологи, нередко заканчивается массовыми протестами, сменой элит, причем как раз не в нижней точке экономической кривой, а в начале подъема.
   Что же касается самих данных приведенного социологического опроса, то он, во-первых, вызвал немалое удивление экономистов и социологов, поскольку цифры доходов тех, кто объявил себя представителями среднего класса, плохо согласуются с их анкетной самоидентификацией, во-вторых, политические взгляды подобным образом выделенного "среднего класса" оказались во многом близки к радикальным, что обычно считается признаком класса бедного, и в-третьих, данные таких опросов зависят от перемен в общем политическом настроении. Если же следовать нашей модели, то стремление "нормальных" граждан не числить себя в среде социальных аутсайдеров, маргиналов является не только естественным, но и безотлагательным, и у граждан отсутствует желание ждать, пока реальный семейный бюджет подтянется к объективным стандартам среднего класса.
 
   Претензии к идеологеме "богатый класс, интеллигенция, рабочие, крестьяне, бедный класс" могут заключаться и в другом – например, в том, что в одной из двух своих конструктивных частей она составлена из стереотипов, доставшихся от советского прошлого, пусть и деверсифицированных. Такой факт сам по себе, конечно, не служит достаточным основанием для приговора: разделение на интеллигенцию, рабочих, крестьян типологически относится к разновидностям техники, в данном случае социальной, а технику принято считать в высокой степени независимой от характера политического режима ^/15/. Кроме того, стремление сразу обновить слишком много в ряде случаев чревато провалом проекта обновления в целом (см. известные срывы модернизации). Перед лицом подобной угрозы "шаг назад" начинает означать "шаг вперед".
   Хотя, оставаясь в границах науки, неуместно руководствоваться любыми субъективными, чисто оценочными суждениями, вероятно, все же нельзя априори исключать, что использование элементов старых общественных представлений в каких-то случаях может создавать препятствия на пути к модернизации социума. При этом мы полагаем уже установленным факт, что, во-первых, условия современной России требуют структурной пятичастности классовой идеологемы и что, во-вторых, наиболее слабым звеном исходной трехчастной является средний класс. В таком случае постараемся выполнить давнее обещание, обратившись к анализу иных разновидностей пятичастных идеологем.
   Другими претендентами на роль пятисоставной идеологемы, соответственно, станут те, которые уже не оборачиваются в прошлое, а устремили взор исключительно в будущее. Допустим, в процесс идеологического проектирования закладывается забота об отношениях к собственности, вернее, об актуализации этого отношения в коллективных умах. В таком случае средний класс может быть разделен, к примеру, на собственников, менеджеров и рядовых работников – исходя из старых марксистских и по-прежнему остающихся в обращении представлений о трех основных отношениях к собственности: обладание (владение) средствами производства, управление ими, а также отчужденность от них. Отношение к собственности – критерий, который непосредственно не совпадает с критерием уровня доходов, поэтому сформулированное выше требование имплицитной двумерности классовой идеологемы удовлетворяется и в данном случае.
   В роли "собственников" в рамках настоящей разновидности, по-видимому, станут фигурировать владельцы мелкого и среднего бизнеса, ибо трудно предположить, что обладатели крупного уже не ангажированы классом богатых. Подобная специальная ориентированность на мелкий и средний бизнес (упоминание его владельцев "отдельной строкой"), на первый взгляд, должна соответствовать повышенному общественному вниманию к ним, чего в принципе нынешней экономике не хватает, и это является "плюсом". Зато у такой разновидности, на наш взгляд, есть и довольно серьезные недостатки.
   Во-первых, собственник мелкий и средний в данном случае искусственно отделен от крупного – не вполне понятно, на каком основании. Во-вторых, в хитросплетениях современных форм собственности разберется разве что искушенный экономист или юрист (например, если работникам принадлежит определенная доля акций предприятия, то кем их считать: собственниками или работниками?). В-третьих, подобную разновидность классовой схемы непросто визуализировать; нам, по крайней мере, не вполне ясно, как тут изображать того же собственника: то ли в виде вальяжного мужика, развалившегося за рулем джипа (собственник средний), то ли в виде нагруженной тюками как ишак женщины-челнока (индивидуал-предприниматель)? Итог – недостаточная определенность, в значительной мере смазанный образ и, значит, сомнительная работоспособность такой разновидности классовой идеологемы.
 
   В качестве еще одного кандидата на классовую идеологему можно рассмотреть деление натрое логического места среднего класса согласно позиции, занимаемой человеком на службе. Так, при заполнении анкет, рассылаемых американскими корпорациями, нередко приходится выбирать между тремя вариантами положения в собственной фирме лица, которое заполняет анкету: finalauthority level, senior, law, – в известной степени напоминающими высшее, среднее и низовое звенья советских классификаций (в более бытовой терминологии: высшее начальство, средняя ступень управления, исполнители). Не отрицая значения такого критерия для самоопределения людей в рамках отдельных предприятий и организаций, все же кажется затруднительным корректно распространить его на общество в целом. Так, в глазах большинства хозяин мелкой фирмы (final authority level) занимает более низкое социальное положение, чем средний чиновник министерства или гигантской корпорации. Хотя с возможностью визуализации в данном случае обстоит вполне благополучно: картинка багроволицего начальника, который энергично распекает стоящего перед ним сгорбившегося и смиренно скрестившего руки подчиненного, легко предстанет перед мысленным взором. Однако по совокупности факторов настоящая разновидность все же кажется не вполне перспективной.
 
   Еще один вариант – это, скажем, деление позиции "средний класс" на следующие группы: 1) работодатели (employers, имеются в виду мелкие и средние собственники), 2) работники (employees), 3) самонанятые, т.е. работодатели самим себе (в частности, представители так называемых свободных профессий). Такой вариант легко поддается "иконографической" трансляции: например, надменный и подозрительный работодатель, пришибленный изможденный работник (можно пририсовать коричневые нарукавники) и "расхристанный" представитель свободных профессий с выражением на лице "а мне все до лампочки, я сам по себе" (не исключено, с пестрым панковским гребнем на голове).
   Настоящая разновидность, возможно, когда-то окажется в состоянии всерьез претендовать на место в классовой идеологеме, но предварительно критерий социальных отношений на базе распорядительных функций должен занять то ключевое место в общественной психологии и образе жизни в общенациональном масштабе, которое способно стать конституирующим в процессе классообразования. Но при наличном состоянии экономики и общественного сознания подобное деление выглядит преждевременным, хотя партии "прогрессивной" направленности при желании имеют возможность взять такую или аналогичную схему на вооружение в своей пропаганде ("внутри Садового кольца").
 
   Подводя итог настоящей части исследования, необходимо отметить следующее. Если требование пятичастности искомой классовой идеологемы ( r= 5) и путь ее достижения посредством деления позиции "средний класс" на три крупные социальные группы представляются в целом обоснованными в рамках настоящей модели, то вопрос о конкретном составе таких трех групп остается дискуссионным. Были рассмотрены следующие варианты: "высшая, средняя, низшая часть среднего класса", "служащие (интеллигенция), рабочие и крестьяне", "собственники, менеджеры, рядовые работники", "final authority level, senior, law", "работодатели, работники, представители свободных профессий" и по совокупности обстоятельств наиболее перспективным пока выглядит второй вариант.
   Упомянутое "пока" здесь принципиально. Во-первых, преимущества данной разновидности идеологемы отнюдь не в последнюю очередь обязаны сегодняшнему состоянию социально-политической системы, наличной ступени развития экономики. Если, скажем, через 10-20 лет поступательного роста ВВП произойдут социально значимые перемены в уровне жизни, общественном сознании, и средний класс в западном понимании составит действительное большинство, то необходимость в подобной идеологеме может отпасть ^/16/.
   Так, в 1999 г. Ю.Н.Солонин и С.И.Дудник писали: "В нашей стране, лишенной в нынешнем ее виде органической социальной связи, и определяемой в значительной мере детерминантами политического происхождения, в ней имеются ли предпосылки единого среднего класса? Пока мы видим более выраженную динамику обособления, особенно по этническому признаку. Следовательно, требуется некая особая мера социального времени в пределах которого, возможно, снимется острота обособляющих тенденций и скажется унифицирующий социальный эффект. Им на смену должна придти социальная политика создания таких социальных структур, в которых основную массу должны составить люди обеспеченные в удовлетворении своих основных притязаний и потребностей, имеющих надежные гарантии стабильности своего существования и претендуемого улучшения благополучия. Их мировоззрение можно было бы определить как консервативный оптимизм" [15, с.21]. Когда такая перспектива реализуется, возможно, станет целесообразным вновь скорректировать идеологический курс. Таким образом, наш дискурс во многом следует отнести к той ветви науки, которая называется транзитологиейи занимается поиском оптимальных маршрутов развития на этапе перехода от тоталитарных обществ к современным демократическим.
 
   Приведенный список возможных разновидностей классовых идеологем не является, конечно, исчерпыващим. Эту часть мы предлагаем в качестве предмета дискуссии – как для специалистов, так и широкого круга заинтересованных лиц, поскольку при любом раскладе классовая идеологема, во-первых, должна отличаться логической простотой, и во-вторых, должна опираться на общественное согласие.
   При этом согласие, разумеется, не означает единогласия. Если исходить из нашей модели, то принципиальным по отношению к классовым идеологемам является вопрос не столько их конкретного состава, сколько структурной кратности (величина r). Поэтому если разные социальные группы будут придерживаться предметно различных представлений о классовом составе, однако при этом структурно гомологичных (одинаковые r), то по-прежнему удастся избежать тех негативных последствий, которые связаны с несоответствием партийно-идеологической и классово-идеологической систем ( nне равно r). Так, в Европе до сих пор в широком хождении не только схема богатого, среднего и бедного классов, но и традиционно марксистская: буржуазия, пролетариат и крестьянство, – обладающая той же кратностью.

Заключение

   В процессе проведения экономических, политических, социальных реформ российские власти систематически пренебрегали социально-идеологической работой. Такое положение объясняют, во-первых, реакцией на засилье пропаганды при тоталитарном режиме, во-вторых, акцентом на экономических мерах (и тон в правительствах задавали в первую очередь экономисты, а не идеологи), в-третьих же, разобщенностью российских элит, неспособных прийти к содержательным формулировкам своих интересов и целей. Сейчас отношение к идеологическим инструментам отчасти меняется, однако по-прежнему предпочтение отдается решению текущих задач, а не стратегической линии. Результат – борьба лишь с последствиями, а не причинами негативных явлений.
   При превалирующем позитивистском взгляде на социум как прежде всего "экономическую машину" происходит недооценка духовных, социально-психологических факторов. До сих пор встречается мнение, будто на Западе, в частности в США, наблюдается нечто подобное. Американские элиты в свое время приложили незаурядные усилия, чтобы добиться перемен в классовом сознании и самосознании масс. О необходимости государственной пропаганды не забывается и теперь, вплоть до скандальных проявлений (см., напр., [14] ^/17/). Даже курс в кильватере западных стран (догоняющая модернизация) предполагает обращение к аналогичным же средствам. К слову, предмет настоящей статьи безотносителен к чисто вкусовым спорам славянофилов и западников, особенно если принять во внимание аргумент, что одна из конечных целей вестернизации состоит в усвоении главного западного образца – привычки жить собственным, а не чужим умом, по крайней мере, отказа от роли троечника, заглядывающего в рот учителю и почитающего за последнюю истину всякое его слово.