Степанов А.. Число и культура

   Коммунисты в двух названных странах подвергались согласованной изоляции со стороны других политических сил. Будучи "несистемными”, т.е. действительно "выступающими” из наличной системы, они в основном выталкивались из процедур построения государственной власти и последующего государственного управления (6). При этом процесс формирования выборных государственных органов, механизм разделения власти оказывался как бы "двухэтажным”. На первом этапе, или "этаже", все некоммунистические партии объединялись единым фронтом во имя победы над коммунистами. На втором – эти партии делили правительственные портфели между собой в соответствии с различием собственных весов и позиций. Благодаря этому и удавалось практически полностью вытеснять сами по себе мощные коммунистические силы, лишая их пропорционально причитавшейся им доли государственной власти.
   Французская и итальянская политические системы оказывались в результате как бы "дважды биполярными". Первый уровень биполярности, повторим, воплощался в заведомой оппозиции коммунистов и антикоммунистического блока, второй – в практическом противостоянии сил внутри антикоммунистического блока (например, "левых" и "правых" во Франции). Вышеуказанное значение m = 4 в данном случае может быть представлено как m = 2 х 2, отражая "расщепленность" партийно-политической системы на два относительно самостоятельных уровня. Биполярность (m = 2) на каждом из этих уровней, или "ярусов", все-таки позволяет устранить очевидное противоречие с установками "общества потребления" (r = 3), но "расщепленность", в свою очередь, становится источником многих принципиальных и практических проблем в государственном управлении, общественной психологии. Следы "однородной", "нерасщепленной* четырехчастности (m = 4) при этом никогда полностью не исчезают, не позволяя забывать о себе, оказывая очевидное влияние на ход политической жизни.
   Факты крайней политической нестабильности Франции времен IV республики, а также Италии, достаточно известны. Правительства нередко существовали лишь месяцами, неделями, угрожая самому существованию государств. Возможно, это и отражало глубокое противоречие в самом типе социально-политической системы, конечное несоответствие политической и социальной структур: неравенство n и r (напомним, n = 5, но r = 3). Тем не менее программа вытеснения коммунистов из системы власти удалась в обеих названных странах, хотя и с помощью существенно разных методов. Но прежде, чем назвать природу этих методов, необходимо предварительное отступление.
   К семейству решений, относящихся к четырехполюсной политической системе (т.е. m = 4), принадлежат еще два решения: m = 0 и m = -1 (7). Решение m = 0 при этом сопровождает все формально возможные структурные ситуации (т.е. соседствует не только с решением m = 4, но и со всеми остальными). Решение же m = -1 появляется лишь вместе с четными т.е. вместе с m = 4, m = 6 и т.д. По-видимому, стоит сказать несколько слов об указанных "дополнительных" решениях.
   Ситуация m = 0 отвечает отсутствию активистских политических групп на политической арене. Например, в допартийных социумах, в частности с абсолютными монархиями, величина m и была равной нулю. Прибегая к геометрической интерпретации величины m как размерности политического пространства, следует заметить, что случай m = 0 соответствует пространству нульмерному, т.е. точке или дискретному множеству точек. Партии здесь пребывают, так сказать, как бы в зародыше, политическое пространство является лишь потенциальным, неразвернутым. Что при этом можно сказать о ситуации m = -1?
   Отрицательное число активистских политических групп – партий или блоков партий – на первый взгляд это нонсенс. В математике, однако, размерность минус единица обладает вполне определенным смыслом и описывает так называемое пустое множество. Если структура m = 0 отвечает отсутствию партий, но в то же время предполагает наличие неких "протопартийных'' образований, т.е. "точек", то структура m = -1 выражает отсутствие не только партий, но и названных протопартийных образований. По сравнению с ситуацией m = 0 структура m = -1 накладывает более сильный запрет на партийность. С ее помощью можно описать не только отсутствие партий, но и отрицание как их самих, так и того, из чего они возникают, их исходных предпосылок.
   В связи с данной прикладной задачей стоило бы, возможно, обсудить существенно разный смысл категории небытия, а именно как простом отсутствии чего-то и как запрете на присутствие, радикальном отрицании присутствия. Многие авторы не очень четко разделяют два подобных существенно разных смысла: более слабый и более сильный, в процессе рассуждений подменяя один смысл другим и приходя, таким образом, к не вполне достоверным результатам. Между тем указанные значения отличаются друг от друга столь же остро, как ноль и минус единица. Недостаток места, однако, заставляет отложить данное обсуждение, тем более, что разговор на эту тему получится более конструктивным в ином контексте: при специальном изложении формальных оснований различных числовых структур, описывающих социумы и при более полном обсуждении реального смысла, стоящего за названными числовыми структурами.
   Так или иначе, вновь отметим, что четырехполюсную политическую систему (m = 4), описывающую плюралистическое общество с весомым коммунистическим элементом, сопровождают два дополнительных решения: m = 0 и m = -1. Общество, в котором наряду с движениями традиционного типа присутствуют и значительные коммунистические силы, предполагает и самоотрицание партийно-политической системы как таковой. Подобное самоотрицание, так сказать, имплицитно названной политической системе, активно продуцируется ею самой. Какими могут быть формы указанного самоотрицания, рассмотрим на примерах Франции и Италии.
   Радикальная реформа политической системы во Франции, связанная с именем де Голля и обозначившая переход от IV к V республике, предполагала трансформацию парламентского правления в президентское, отказ от пропорциональной избирательной системы в пользу теоретически менее демократичной мажоритарной, а также введение процентных барьеров, ограничивших самостоятельность мелких партий. Генеральной задачей реформы при этом было известное отключение так называемого "режима партий" от процесса государственного управления. Массовое общество не способно существовать без партий. Многопартийность по-прежнему играла важную роль, обеспечивая стабильность и управляемость общественной системы. Ключевым, так сказать, теоретическим достижением реформы де Голля можно считать разделение категорий управляемостии управления. Функционирование многопартийной системы способствовало надлежащей политической дифференциации социума, его стабильности и управляемости. Сама же функция управления принадлежала уже не партиям, а через их голову непосредственно государственным органам. Если прибегнуть к сравнению, партии в данном случае играют роль автомеханика, обеспечивающего работоспособность и исправность социально-политической машины; водитель же, выбирающий курс и осуществляющий конкретное управление, – другое лицо. Сам де Голль опирался да созданное им движение “непартийного” (тогда), государственнического типа ("Объединение в поддержку республики") и манифестировал себя в качестве "президента всех французов", независимо от их политических взглядов. И впоследствии созданная им модель функционировала, в общем, согласно заданному образцу (см.: [2], [6], [14], [15], [24]).
   Самоотрицание "режима партий" здесь заключается, таким образом, в заведомом ограничении партийного влияния на деятельность государственных органов. Переход к данной модели произошел после длительного кризиса при единодушном согласии почти всех политических сил (исключая коммунистов и немногих социалистов) и был утвержден посредством убедительной победы на референдуме.
   Напомним, однако, что новая французская республика сложилась и существовала на фоне согласованной изоляции коммунистов, и впоследствии государственная власть проводила в целом последовательный курс, добившись разделения французского общества на три основных класса: богатый, средний и бедный (r = 3), а также, как и было задумано, вплотную приблизившись к биполярной политической модели (m = 2, n = 3).
   В Италии социально-политическая обстановка относительно стабилизировалась и без перехода от парламентской республики к президентской, вполне при сохранении "режима партий", пропорциональной избирательной системы и без введения процентных барьеров. Частичное самоотрицание партийно-политической системы здесь осуществилось в принципиально иных формах: стихийных, а не сознательных по своему характеру и достаточно, если можно так выразиться, "экзотических". Попробуем пояснить этот механизм. Но прежде потребуется еще одно отступление.
   В данном случае нам придется обобщить "правило Гиббса", внеся в него определенные дополнения. Зададимся вопросом: как, по сравнению с классической, изменится ситуация, если в общественной структуре существенно присутствуют некие хотя и значительные в политическом, социальном (и, следовательно, экономическом) отношении элементы, но в то же время не входящие в официальную систему социальных классов и политических партий или, может быть, даже запрещенные ею? Речь здесь идет о того рода элементах, которые могут быть представлены определенныеми неофициальными, герметическими, если угодно, тайными образованиями, например, организациями мафии и/или нелегальных масонов. Подобного рода элементы не входят в систему партий и классов, но в то же время способны играть весьма существенную организующую, конструктивную роль, демонстрируя собой значимое – так сказать, "зияющее" – отсутствие в открытой системе партий и классов, выступая в качестве своего рода "дыры" (или "дыр") в социально-политическом континууме.
   Обратим внимание на двупараметричность ситуации, описываемой формулой Гиббса. Число степеней свободы N должно быть равно двум. Общественная система может быть разбита с помощью сетки по двум критериям: социальному (или классовому) и политическому (или партийно-идеологическому). Зависимость от двух параметров в геометрическом плане означает, что здесь мы имеем дело с двумерным пространством, т.е. с поверхностью.
   Для замкнутой, выпуклой, ориентируемой поверхности, разбитой линиями на ячейки, известна классическая формула Декарта-Эйлера (см., напр., [12, с.394]):
 
   В + Г – Р = 2,
 
   (6)
   где В – число вершин, Г – число граней, а Р – число ребер. Формула Гиббса, в свою очередь, может быть переписана подобным же образом:
 
   N + r – n = 2
 
   (7)
   Если опустить ряд математических подробностей, то можно констатировать сходство двух ситуаций.
   Формула Декарта-Эйлера справедлива для, так сказать, "нормальных" замкнутых поверхностей, нулевого рода, т.е. без "дыр" в них. В топологии получено и обобщение формулы Декарта-Эйлера на поверхности с "дырами".
   В качестве простейшего примера замкнутой поверхности без "дыр" можно привести сферу (рис. 1), с одной "дырой" – поверхность тора (т.е. "бублика", рис. 2), с двумя "дырами" – поверхность "кренделя" (рис. 3) и т.д.

Рис. 1
 
Рис. 2
 
Рис. 3

 
   Исходя из обобщения формулы Декарта-Эйлера [12, с. 394] и из аналогии с социально-политическими системами, обобщенное "правило Гиббса" может быть представлено в следующем виде:
 
   N + r – n = 2 (1 – p),
 
   (8)
   где p – натуральное число (или ноль), описывающее род "поверхности" и равное числу "дыр" в этой поверхности (числу "дыр" в социально-политической системе). Или, возвращаясь к привычной записи:
 
   N = 2 + n – r – 2p.
 
   (9)
   Учитывая, что в стабильном, управляемом социуме N = 2, получим условие стабильности и управляемости в следующей форме:
 
   n = r + 2p.
 
   (10)
   Обратим внимание на отличие этой формулы и этой ситуации от предшествующей (3), т.е. от n = r.
   Каноническому буржуазному случаю – “обществу потребления” – напомним, отвечает значение r = 3 (богатый, средний и бедный классы). Многопартийной системе со значительным коммунистическим элементом – величина r = 5 (выражение (4)). При наличии в социально-политической системе некоей страны "дыры", т.е. при p = 1, эта система обретает стабильность:
 
   5 = 3 + 2.
 
   (11)
   Как ни парадоксально, но наличие влиятельной мафии и масонства в послевоенной Италии обеспечивало социально-политическую устойчивость, управляемость этого общества. Если бы в рассмотренной ситуации нашлась некая всеведущая и всемогущая сила, разом устранившая влиятельные тайные силы Италии и связанные с ними политические круги, то данная страна подверглась бы глубокому социально-политическому кризису и даже потрясениям (8).
   Следовало бы, конечно, детальнее раскрыть значение и статус социально-политической "дыры", ее конструктивную роль в функционировании общественного механизма. Но ограничимся здесь лишь замечанием, что в указанном случае в равной степени важны как сам факт наличия тайных организаций, так и актуальное знание общества об их существовании в качестве тайных, периодические скандальные кампании разоблачений. Населению не следовало "забывать" о данных организациях, так же как было нецелесообразно их действительное и полное устранение. Не раз, когда Италия оказывалась в сложной политической обстановке, проводились шумные кампании разоблачений, предпринималось публичное усиление борьбы с мафией. В результате достигалась консолидация общества, и кризис преодолевался. Последние события в Италии требуют отдельной оценки, здесь же обратим внимание на любопытный нюанс.
   Сочетание плюралистической политической системы с мощным коммунистическим движением (m = 4, n = 5), с одной стороны, и "общества потребления" (r = 3), с другой, предполагает – как следует из выражений (10), (11) – наличие только одной "дыры" (p = 1). В топологическом плане мы имеем здесь дело с поверхностью именно первого рода. Но в итальянском обществе, по сообщениям прессы, значительную роль играли тайные организации двух весьма разных типов: мафии и масонства. Поскольку обобщенное "правило Гиббса", условие стабильности и управляемости социума, отводит в данном случае место лишь для одной "дыры" (p = 1), постольку либо одна из этих организаций должна быть вытеснена, либо же они должны координировать свои действия, выступая в качестве своего рода "тайного блока". Насколько позволяют судить весьма ограниченные (даже скудные) эмпирические данные (пример ложи П-2), в послевоенной Италии реализовался именно второй вариант. Результат весьма неожиданный, если учесть, что по принципам организации, целям, методам и ментальности масоны и мафия разнятся примерно в той же степени, как нейрохирург и мясник. Но факт, что для влиятельных организаций подобных модификаций было отведено лишь одно структурное место (p = 1), лишь одна "лакуна", объективно вынуждал их к сотрудничеству.
   Возвращаясь в выводам из формулы (10), отметим следующее. Ситуация с двумя "дырами" (p = 2), т.е. социально-политическая система с двумя независимыми типами влиятельных тайных организаций, на фоне "общества потребления" (r = 3) предполагает стабильность и управляемость социума при значении n равном семи (n = 7). При этом количество активистских элементов должно быть равно шести: n = 6, см. выражение (2).
   Социум с шестью мощными активистскими политическими силами теоретически представлен в работе [19]. Он вероятен, например, если наряду с тремя традиционными типами политических сил (либеральных, консервативных, социал-демократических) на общественной арене зримо выступают не один, а сразу три типа сил "авангардистских": скажем, коммунистических, "неонацистских", “неофундаменталистских". Однако подобный вариант сосуществования не только не реализован до сих пор ни в одной стране, но его возможная реализация в будущем, как представляется, будет происходить в обстановке уже отнюдь не "общества потребления", т.е. при значении r не равном трем: при r большем трех. Поэтому перспектива социума с двумя "дырами" является, на наш взгляд, лишь теоретически абстрактной, но не вполне актуальной. Небезынтересно, может быть, заметить, что при тоталитарных режимах, исходя из формулы (10), категорически исключается существование мафии. Наличие лишь одной организованной и активной политической силы (m = 1) означает n = 2. Присутствие влиятельных тайных сил в общественной системе (даже всего одной "дыры": p = 1) привело бы к значению r = 0, т.е. не только к ликвидации каких бы то ни было социальных различий (эта ситуация описывается величиной r = 1 или один класс, "единый народ"), но и вообще к небытию, "аннигиляции" социума. Не оттого ли при режимах Сталина, Гитлера и Муссолини в кратчайшие сроки было одержана победа над организованной преступностью? Демократические авторы иронизируют: мафия у власти не терпит конкурентов. Но ирония обоюдоостра, и оппоненты парируют: зато демократические вожди порой вынуждены призывать себе в союзники мафию, без чего им не справиться с государственным управлением.
   Теперь настала пора высказаться о последних важнейших событиях в Италии. Современные мировые процессы существенно затронули и эту страну. Удар, который перенесли советские, а вместе с ними и европейские, коммунисты, не обошел стороной и ИКП. Данная партия за последние годы не только лишилась своего специфического "авангардистского" характера, вполне присущего ей в эпоху Берлингуэра, но и вовсе была вынуждена переменить название, превратившись в Демократическую партию левых сил. И дело здесь, на наш взгляд, отнюдь не в простой смене декораций, а в преобразованиях значительно более существенных и глубоких. Трансформация ИКП в данном случае выдержана даже в более "оппортунистическом” духе, чем предполагали установки недавнего еврокоммунизма [11]. Отныне на итальянской политической арене по существу исчезла влиятельная "авангардистская" сила, превратившись хотя и в левую, но типологически "традиционную” [33]. Ценности буржуазной демократии, "общества потребления" теперь не подвергаются фундаментальному отрицанию. Бывшие коммунисты утрачивают свой прежний "несистемный" статус, инкорпорируясь в реальную обстановку (в частности, впервые с 1947 г. в кабинет Чампи входили три министра от бывшей ИКП). И это радикальным образом изменяет итальянскую ситуацию.
   Если на предыдущей стадии необходимость "дыры" в итальянском обществе диктовалась именно наличием влиятельных коммунистов, потребностью "свести концы с концами" в социально-политическом устройстве, то теперь этот фактор утрачивает прежнее влияние. Италия вступает в зону глубокой "топологической" перестройки, по существу разрывая с предшествующими послевоенными десятилетиями. Перед ней раскрываются перспективы перехода к канонической буржуазной, в целом биполярной структуре (m = 2). В связи с этим весьма симптоматично хронологическое совпадение сразу нескольких процессов.
   Во-первых, масштабы нынешнего наступления на мафию, на коррупцию в итальянской политике и бизнесе беспрецедентны и заставляют считать, что на этот раз все "всерьез", что на повестке дня действительная ликвидация так называемой "раковой опухоли". Во-вторых, перемены коснулись и официального политического устройства. В июне 1993 г. был выставлен на референдум и победил вариант замены пропорциональной избирательной системы на мажоритарно-пропорциональную (лишь 25% мандатов приходится на долю пропорциональности). А мажоритарность, как известно, способствует формированию биполярной модели.
   В-третьих, в нынешнем политическом скандале в Италии, когда разоблачения в коррупции, связях с мафией коснулись деятелей всех крупных политических партий, относительно "незапятнанной" вышла лишь бывшая ИКП (нынешняя ДПЛС). Этот факт кажется действительно странным на фоне исповедовавшейся морали. Однако можно заметить, что согласно предложенной теоретической модели, мафия приобрела свою исключительную роль в итальянской социально-политической системе хотя и не как противовес, разумеется, коммунистам, но как необходимый структурный компенсатор, позволявший существовать парламентаризму и "обществу потребления” несмотря на значительное влияние коммунистов. Статус ИКП как "несистемной" партии и названная роль мафии в подобном контексте суть явления одного семантического, структурного ряда. Поэтому мы здесь более чем далеки от того, чтобы – вслед за многими итальянцами – как "разочаровываться" в действиях традиционных партий, так и подпадать под "новое очарование” былых коммунистов. Воздерживаясь вообще от каких бы то ни было нравственных оценок, констатируем лишь, что наличие мафии, система коррупции были той ценой, которую платило итальянское общество за демократию и экономические достижения в присутствии ИКП. Обладая ответственным и реалистическим мышлением, власть имущие прежней Италии не могли сознательно или бессознательно не учитывать роль данного фактора. Поэтому указанное частное обстоятельство рассматривается нами лишь в структурном контексте.
   В-четвертых, в Италии ныне весьма настоятельно поставлены вопросы о прямых выборах главы правительства, о переходе от парламентской республики к президентской. Если пройдет один из этих вариантов, то Италия, по существу, вплотную приблизится к французскому пути, ведущему в конце концов к биполярной политической модели (а заодно, кстати, и к классической ситуации, описываемой обычным, необобщенным "правилом Гиббса"). Одновременно происходит интенсивная денационализация предприятий, снижение численности бюрократии. Значительность же доли государственной собственности, согласно Хайеку [22], является предпосылкой либо национализма, либо тоталитарности в политической сфере и сопровождалась в Италии (и Франции) влиятельностью коммунистов.
   Если характер современных итальянских перемен действительно таков, то речь в данном случае идет о принципиальном, "топологическим" преображении. Исчезновение "дыры" в итальянской социально-политической системе означает изменение ее топологического рода, означает переход к односвязности, т.е. от p = 1 к p = 0. Однако известен математический факт, что не существует непрерывного и взаимнооднозначного отображения столь разных систем друг в друга, т.е. отображения без "разрывов" и "склеек". В хронологическом плане это свидетельствует о неизбежности зоны кризиса, потрясений в процессе трансформации. А в плане синхроническом подобной "пространственной" трансформации могут сопутствовать важные "подвижки" – "разрезы" и новые "склейки” – в политико-территориальном устройстве. В связи с этим нам не представляется случайным нынешнее резкое усиление "территориальных" партий Италии (в частности, Северной лиги), других новых политических группировок, рост центробежных тенденций [9]. Все названное суть совокупность симптомов одного и того же процесса; их хронологическое совпадение не случайно, а является следствием системности осуществляющихся перемен.
   Вплоть до последнего времени, по свидетельству аналитиков, нормы "общества потребления" (r = 3) отнюдь не полностью вытеснили из общественной реальности и общественного сознания Италии предшествующую "марксистскую" социальную картину. Самостоятельный и активный пролетариат, крестьянство, буржуазия, класс управленцев (государственных чиновников и менеджеров), интеллектуалы обеспечивали пятичастность социальной структуры (r = 5), согласуясь с влиятельностью ИКП, с политической структурой m = 4, n = 5. Количественный критерий уровня доходов отнюдь не полностью заменял собой предыдущий функциональный, качественный фактор в классообразовании. Оттого в Италии, в частности, интеллектуалы действительно представляли из себя отдельную, самостоятельную социальную группу, не только выполнявшую свою специальную – интеллектуальную, культурную – общественную функцию, но и обладавшую самостоятельным самосознанием, занимавшую свое, отдельное место на социально-политической арене. Интеллигенция в Италии была действительно классом, – повторим мы вслед за Н. Боббио [5].
   Стандарты биполярности (m = 2, n = 3), "общества потребления" (r = 3) подразумевают в конце концов "изживание" предшествующей социальной картины. Наступление качественно недифференцированного среднего класса ломает прежние социальные перегородки; и для интеллигенции как отдельной, самостоятельной социальной группы уже не остается структурного места в общественной жизни. Вслед за этим осуществляется и "растворение" специфической самоидентификации интеллигенции, ее социально-психологического самоопределения. Если действительно в целом таков смысл осуществляющихся в Италии социально-политических перемен, то нельзя не выразить сожаления по поводу утраты ментального "первородства" интеллигенции, по поводу "растворения" ее ограненных форм и твердого позвоночника в составе "амебообразного" среднего класса. Здесь небезосновательно, вероятно, и опасение за судьбу точной, пронзительной, некомплиментарной итальянской политической мысли (независимой политической мысли интеллигенции), обладавшей до сих пор таким особенным шармом и представленной такими именами, как Кроче, Гобетти, Грамши, Боббио и др. Вследствие подобного рода "американизации" (m=2, n=3, r=3) интеллектуальную самобытность подстерегают проблемы.
   Попробуем подытожить сказанное. Если послевоенные Италия и Франция в одном плане, в одном аспекте своего бытия – соответствующем биполярности каждого из ранее названных "ярусов", соответствующем представлению m = 2 x 2 – существовали как процветающие буржуазно-демократические государства американского типа (m = 2, n = 3), опиравшиеся на благополучие "общества потребления" (r = 3) и успешно строившие это благополучие, то параллельно в этих странах протекала и вполне другая, "вторая" жизнь, отвечавшая весьма отличной логике, иным онтологическим и жизненным началам. На этом "втором" (по счету, но, может, не по значению) плане выступали совсем другие реальности, обретали плоть другие "духи истории". Если структурно-политическое описание подобного "другого" плана внешне просто (m = 4), то за ним стоят принципиальные – фундаментальные, экзистенциальные – противоречия, если не сказать драмы. Здесь по необходимости призывалось и самоотрицание собственного общественного бытия (m = -1), и неотъемлемое беспокойство, сопутствующее всяким неразрешимым общественным конфликтам (n не равно r), инфернальные страхи и даже элементы некоей неосуществимой утопической мечты, согласующиеся с присутствием коммунистов – "авангардистов" на политической сцене. В отличие от простых арифметических правил, 2 x 2 не вполне здесь равно 4. Необходимость отказываться от себя, "наступать на горло собственной песне", иногда предавать дорогое и близкое и несмотря на это (а, может, благодаря) все-таки мечтать, обусловливало латентную трагичность послевоенной Европы (не только Франции и Италии). По уровню коллективной тревоги, по своей специфической ментальной окраске, по мучительной – "расщепленной" – тонкости общественного бытия и сознания континентальные европейцы никогда особо не походили на жителей Северной Америки. И к причинам того относятся не только слишком живая до поры память о двух мировых катаклизмах, в эпицентре которых побывала Европа, не только географическая "зажатость" между двумя вооруженными до зубов сверхдержавами и вероятная перспектива стать главным театром третьего, "последнего" катаклизма. Особенности социально-политической, идеологической – и шире: коллективно-человеческой, – природы послевоенных Франции и Италии позволяют заглянуть в горнило исторических коллизий и драм.