Степанов А.. Число и культура

   У подобного варианта классовой идеологемы существуют, разумеется, и недостатки. Один из них – возможно негативная реакция в "прогрессивных кругах", а не то и подозрения в коммунистическом реванше. Впоследствии будут рассмотрены и другие кандидаты на искомую классовую идеологему, но данный пример удобен для демонстрации особенностей пятеричных социальных схем вообще, поэтому пока мы будем пользоваться им как рабочим. Касательно же указанного недостатка, вероятно, нелишне напомнить, что когда затрагиваются идеологемы, т.е. объекты рационально-бессознательной области, всегда есть шанс столкнуться с реакцией далекой от собственно рациональной. Вспомнив же о ранее упоминавшемся статусе мифологемы среднего класса как "священной коровы", при его рассечении действительно присутствует риск оказаться на какое-то время зачисленным в святотатцы. По нашему мнению, такую опасность, впрочем, не стоит преувеличивать, ведь речь в конечном счете идет не о внесении в сословные списки и предписаниях, а всего лишь о государственной пропаганде, и если каким-то группам приятнее продолжать идентифицировать себя в качестве "просто среднего класса" (нерасчлененного), да хоть императоров, то препятствий им в этом в демократическом обществе никто не станет чинить.
   Чтобы лучше разобраться с мотивом коммунистического реванша, по-видимому, нельзя не заметить, что на деле обстоит ровно наоборот. Значительная часть ныне незаслуженно классово оскорбленных миллионов займет в рамках рассматриваемой идеологемы психологически приемлемое место представителей "нормального большинства". Переосмысленный в новом ключе средний класс составит действительно репрезентативную общественную середину, по краям которой, как и положено, располагаются полюса богатых и бедных. А вот база бедного класса, напротив, стремительно идеологически сузится, ибо в него отныне будут попадать не все бедные, а только принципиально не работающие бедные, т.е. люмпены. При этом временно безработным и пенсионерам, как в советские времена, окажутся отведенными ниши согласно роду занятий ("коль был интеллигентом, им останется и на пенсии или пока ищет работу"). Тогда как сейчас, к примеру, бюджетников, которым государство платит оскорбительно низкое жалование, оно же затем дополнительно помещает под морально-психологический пресс, идеологически относя этих людей к социальному низу. Отчуждение значительных масс населения от государства в таких случаях становится неизбежным, в ответ государство награждается ярлыками "режим", "оккупанты" и проч.
   В рамках настоящей работы, однако, едва ли уместно вступать в основанные на вкусах и политических убеждениях идеологические дискуссии, которые редко имеют на выходе конструктивный продукт. Более целесообразно – продолжить наше исследование, поскольку предстоит обнаружить еще множество логических черт пятичастной социальной идеологемы, которые позволят определить, способствует ли она решению, а если да, то каких, действительных проблем, присущих наличной социально-политической системе. Однако перед тем, как перейти к такой конструктивной части, обратим внимание на несколько немаловажных нюансов.
   Прежде всего, как, вероятно, заметил читатель, в трансформированной классовой схеме имплицитная шкала престижа, соответствующая делению "среднего класса" на интеллигенцию, рабочих и служащих, ставит на первое аксиологическое место интеллигенцию, второе – рабочих, третье – крестьян. В этом явное отличие от советской идеологии, ибо в последней, в соответствии с марксистскими постулатами, идеологический приоритет отдавался "самому передовому классу", пролетариату. Кроме того, как мы помним, в первые десятилетия СССР интеллигенция объявлялась вообще не классом, а лишь прослойкой, а позднее, хотя и был признан ее более полноценный статус, официальная доктрина отказывала ей в наличии самостоятельных классовых интересов. Совершенно иная ситуация в рассматриваемой, т.е. деверсифицированной, идеологической конструкции.
   На сей раз интеллигенция превращается не только в полноценную классовую единицу, но даже в известном смысле идеологически приоритетную. Во-первых, это, с нашей точки зрения, более соответствует сложившейся фактической ситуации, ибо уже не одно десятилетие стремление к "умной и чистой" работе составляет одну из заметных общественных мотиваций. Во-вторых, такое положение благоприятствует развитию России в направлении постиндустриального (высокотехнологичного, информационного) общества.
   Прав также тот, кто заметит, что расположение классов по роду занятий повторяет последовательность основных историко-технологических стадий: стадия аграрного общества, индустриального, постиндустриального. Каждая последующая стадия не отвергает предшествующие ведущие занятия (индустриальная эпоха сохраняет и сельскохозяйственный труд, постиндустриальная – и заводской, и сельский), однако переставляет логические акценты. На нынешней исторической ступени значение промышленного труда снижается за счет интеллектуального.
   Обратим внимание и на следующий нюанс. В приведенной классовой схеме наблюдается некоторое терминологическое "мерцание": высший класс по роду занятий выступает под именами то "интеллигенции", то "служащих", – и это намеренно. "Служащие" – обычно более значительное по объему понятие, включающее представителей не только интеллектуальных профессий. Однако в культурной традиции термин "интеллигенция" окружен более комплиментарными ассоциациями. Поэтому в процессе функционирования идеологемы, по-видимому, целесообразно сохранять оба термина, а выбор осуществлять всякий раз в зависимости от конкретной задачи, от аудитории ^/5/. Одновременно не стоит сбрасывать со счетов, что в постиндустриальную эру на первый план выходят не только наукоемкие сектора, но и сектора управления и обслуживания. Известная путаница, когда, к примеру, бармен окажется идентифицированным в форме "интеллигенции", в таком контексте даже уместна, ибо это бармену лишь польстит, а одна из главных задач конструируемой идеологемы – повышение оценки и самооценки различных слоев.
   И, наконец, последнее в этом блоке. Вскоре мы вернемся к более строгим предпосылкам значения трансформации классовой идеологемы для стабильности и демократичности социума, пока же поделимся одним предварительным соображением. Некоторым читателям, возможно, по-прежнему кажется странным тезис, что изменение идеологемы, на деле выливающееся не более чем в словесную манипуляцию (вместо "среднего класса" – интеллигенция, рабочие и крестьяне), в состоянии оказать серьезное влияние на социально-политическую обстановку.
   Воспользуемся небольшой бытовой аналогией. Допустим, кто-то заплатил вам за сделанную работу заметно меньше, чем вы считаете справедливым. Такое и само по себе, конечно, вызывает досаду, но мало того, названный "кто-то" после выдачи денег вас еще и оскорбил, и как раз по поводу мизерности вашего заработка. Это несущественный фактор для вас ("подумаешь, всего-то слова" ^/6/)? А если подобное происходит годами, какие чувства возникнут в ответ? Однако по сути именно это происходит в России, поскольку государственные чиновники, масс-медиа, употребляя идеологему трех классов, исподволь указывает миллионам достойных людей место в самом низу, там, где "отбросы". Государство совершает это без умысла? Но разве неумышленность оскорбления уменьшает обиду? При этом верх наивности полагать, что последствия массового психологического унижения касаются только самих униженных. Ответная реакция – недоверие, раздражение, даже ненависть – обращается на богатых, на само государство, на нацменьшинства, все замыкается в порочный круг, растет как снежный ком, затрагивая всех и каждого. Общий климат в обществе становится далеким от социального и политического мира. Так что классовая идеология, которая "не более чем слова", по-видимому, все же в состоянии претендовать на роль немаловажного социально-политического фактора.
   После сделанных замечаний пора возвратиться к структурной части анализа.

6. Характеристики пятикласовой идеологемы

   Рассматриваемая социальная идеологема согласуется со сложившейся в России партийно-политической системой не только в отношении количества основных составных элементов (см. выше: n= r= 5). Не менее важен и другой аспект, а именно сопоставление структур партийно-политической системы, с одной стороны, и классово-идеологической, с другой, по отдельности.
   Выше было сказано, что активной партийно-политической, партийно-идеологической системе современной России свойственна четырехсоставность ( m= 4), тогда как для ряда западных стран (особенно морских, в частности англосаксонских) характернее биполярность ( m= 2). Такие системы принципиально отличаются друг от друга не только в плане количества составных элементов, но и по критерию так называемой размерности. Это уже отмечалось в наших предыдущих работах [1, с.627-628], но несколько тезисов полезно и повторить.
   Биполярные схемы квалифицируются в качестве одномерных, поскольку главная линия политического противостояния тут проходит всего через два политических лагеря, или полюса: например, "республиканцы-демократы", "правые-левые". Основное содержание активной политической жизни в глазах большинства сводится к борьбе двух партий, двух лагерей. Иначе в четырехпартийных политических системах ( m= 4). Здесь, как показывает анализ, подобных линий становится две. Последнее же означает двумерность.
   С точки зрения логики это тривиально: четверка раскладывается как m= 2 x 2 (каждому измерению соответствует пара партий, или блоков). Однако, наверное, стоит проиллюстрировать, как формируется второе политическое измерение на практике. Напомним несколько эпизодов.
   В период горбачевской "перестройки" на нашей политической сцене столкнулись две главных идеологических силы: "реформаторы" и "антиреформаторы" ( m= 2). В начале 1990-х гг. они трансформировались в лагеря "демократов" и "патриотов" (тоже m = 2). При этом любопытно, что в сознании масс закрепились обеоппозиции, или идеологические этикетки. На парламентских выборах 1995 г. в Думу проходят четыре политические партии (m = 4), при этом в массовых представлениях они по сути раскладывались по двум означенным признакам, или оппозициям [1, с.620], см. рис.2:
   Рис.2
   Позднее менялся конкретный состав и наименование пар конституирующих оппозиций, однако признак размерности, т.е. факт m= 2 x 2, сохранялся и продолжает сохраняться в современной России. Подробности можно найти в книге [1, гл.2,3].
   Итак, российская партийно-политическая система характеризуется двумерностью. А как в этом плане выглядит сопряженная с ней классовая система? В рамках идеологемы трех классов – богатого, среднего, бедного – классы выстроены по сути в одном направлении – по линейной шкале дохода (как области на числовой оси, на которой задано отношение "больше/меньше"). Напротив, в пятеричной классовой идеологеме основных конституирующих признаков становится не один, а два: по-прежнему размер дохода, с одной стороны, и род занятий, ассоциированный с ним престиж, с другой.
   Логической двумерностью, как нетрудно заметить, отличается и вышеупомянутая система личных местоимений (деление на собственно грамматические лица, во-первых, и по грамматическому роду, во-вторых, рис.3а). Та же двумерность присуща и исторической сословной системе в России (рис.3b), что качественно отличает ее от схемы трех сословий в Европе.
 
   он
 
   купечество
 
   я
   – -
   ты
   – -
   она
 
   дворянство
   – -
   духовенство
   – -
   мещанство
 
   оно
 
   крестьянство
 
   a)
 
   b)
 
   Рис.3
   Таким образом, пятеричный вариант современной классовой идеологемы соответствует существующей в России партийно-политической системе по признаку не только кратности ( n= r= 5), но и имплицитной размерности. Отсутствие же такого соответствия, как мы позже увидим, приводит к крайне негативным явлениям (впрочем, и последние удастся "схватить" в математической форме).
   Коль затронута тема размерности социального пространства (вернее, массовых представлений о нем), нельзя не сказать об еще одной особенности. Идеологема богатого, среднего и бедного классов выстраивает аксиологическую иерархию этих классов по размеру дохода: от низшего (бедного) через средний к высшему (богатому), и быть богатым считается, конечно, лучше всего. А в пятеричной идеологеме таких иерархий не одна, а две. Первая, очевидно, как и ранее, по признаку дохода. Вторая же – по роду занятий: на верхней ступени – интеллигенция, второй – рабочие, третьей – крестьяне. И две иерархии не совпадают, воспринимаясь населением как самостоятельные ("богатство – это одно, род занятий – нечто другое"). То же самое на чуть другом языке: в пятеричной социальной системе действует не одна, а две отдельных шкалы престижа. Точно так же можно говорить и о двух "степенях свободы".
   Собственно говоря, отмеченные особенности вполне отвечают уже сложившемуся на настоящий момент положению, и идеологии лишь остается это признать. Ведь по сути любому в России известно, что размер дохода гражданина у нас – параметр практически независимый от степени образованности и квалификации. Эти два признака и в западных странах совпадают не полностью (хотя там у богатого, например, больше шансов получить элитарное образование, а вслед за ним – высокооплачиваемую работу, т.е. корреляция между доходами и образованием, несомненно, присутствует). Однако в российских условиях два данных критерия разведены кардинально, и высококвалифицированные рабочие или ученые сплошь да рядом влачат существование на грани нищеты. Можно сколько угодно говорить о необходимости исправления ситуации, однако применение одних экономических методов потребует, возможно, десятилетий, а последние еще нужно как-то прожить. Идеологические же средства уже под рукой, и их применение требует не столько финансовых средств, сколько перемен в официальной фразеологии (желательно и в мозгах).
   Позднее мы дополнительно убедимся, хотя это, возможно, ясно и так, что позитивные сдвиги в социальном климате создают благоприятные предпосылки и для экономического развития. А сейчас уместно отметить, что корни разделения социально-престижной шкалы на две – во многом еще в советском периоде. Как известно, в те годы партия, исходя из своих идеологических соображений, искусственно ограничивала заработки представителей ряда интеллектуальных профессий – во имя того, чтобы подчеркнуть заботу о приоритетном классе, рабочем. При этом были материально ущемлены и крестьяне, т.е. картина распределения доходов между классами кардинально отличалась как от западной, так и от дореволюционной российской. Для нас же тут важен сам факт принципиального разведения двух шкал престижа, а в современной России – тем более.
 
   Теперь, как ранее было обещано, дадим хотя бы краткое сравнение пятеричной классовой конструкции с веберовской теорией. При этом с самого начала следует отдавать себе ясный отчет, что речь у нас, с одной стороны, и у Вебера, с другой, идет о принципиально разных вещах. М.Вебер, в качестве ученого-социолога, исследовал организацию социальной реальности "так как она есть". Мы же, как не раз отмечалось, рассматриваем не сам социум, а доминирующие общественные представленияо нем, т.е. идеологемы. Таким образом предметы исследования относятся к областям совершенно разных наук: в случае Вебера это социология, в нашем случае – культурология. Тем не менее общая почва для сопоставлений все-таки существует.
   В отличие от Маркса, М.Вебер учитывал не только экономический аспект социальной стратификации, но и такие актуальные моменты как власть и престиж (см., напр., [10]). Собственность, власть и престиж, с его точки зрения, суть три отдельных, хотя и взаимодействующих, фактора, лежащих в основе иерархий в любом обществе. Различия в собственности порождают экономические классы; различия, имеющие отношение к власти, порождают политические партии, а престижные различия дают статусные группировки, или страты. Отсюда он сформулировал представление о "трех автономных измерениях стратификации". При этом подчеркивалось, что "классы", "статусные группы" и "партии" – явления, относящиеся к сфере распределения власти внутри сообщества.
   В таком случае нельзя не заметить, что наша культурологическая модель в значительной степени коррелирует с социологической веберовской, и в коллективных представлениях о социуме фигурируют все три "веберовских" фактора. "Партийный" аспект у нас описывается параметрами mи n; "экономический" и "престижный" – двумя шкалами, или измерениями, присущими пятеричной классовой идеологеме.
   Присутствуют, конечно, различия в терминологии (речь все же о разных науках), несколько по-разному и сгруппированы факторы (ибо реальное строение социума и массовые представления о нем не обязаны во всем совпадать). Мы, кроме того, ввели в модель определенные математические выкладки, однако это, как не раз сказано, отвечает статусу России как страны образованной. Полученное в нескольких поколениях школьное образование, несомненно, накладывает отпечаток на общественное сознание, и элементарная логичность становится его неотъемлемым атрибутом. Поскольку объектом нашей модели служат коллективные представления, постольку экономический и престижный критерии не разводятся столь же строго, как у Вебера, и пятеричная идеологема характеризуется двумя отдельными престижными шкалами: считается "лучше всего" как быть богатым, так и заниматься интеллигентным трудом.
   Исследователи наследия М.Вебера, опираясь на его методологические принципы и обобщая его исторические, экономические и социологические работы, реконструируют типологию классов при капитализме (по состоянию на конец XIX – начало ХХ вв.). Список классов оказывается следующим: 1) рабочий класс, лишенный собственности (он предлагает на рынке свои услуги и дифференцируется по уровню квалификации), 2) мелкая буржуазия (класс мелких бизнесменов и торговцев), 3) лишенные собственности "белые воротнички" (технические специалисты и интеллигенция), 4) администраторы и менеджеры, 5) собственники ^/7/.
   Описывая особенности таких социальных групп, Вебер называл собственников "позитивно привилегированным классом". На другом полюсе – "негативно привилегированный класс", в который включались те, кто не имеет ни собственности, ни квалификации, которую можно предложить на рынке. Однако здесь для нас наиболее интересны не специальные характеристики, а тот факт, что количество основных классов у Вебера составляет именно пять, т.е. ровно столько же, сколько предусматривает анализируемая классовая идеологема ( r= 5). Концептуальная параллельность подходов приводит к сходству и результатов в разных науках.
   Конкретные списки классов – в нашей модели и веберовской – разнятся, что, вероятно, неудивительно, учитывая как то, что со времен веберовских разработок прошел уже век, так и то, что классовая идеологема изначально ориентирована на массовую, а не научную аудиторию. Кроме того, наша социальная схема адаптирована к современной России и выстроена из уже наличествующих "идеологических кирпичей": из уже успевшей внедриться у нас идеологемы богатого, среднего и бедного классов, во-первых, и укорененных с еще более давних времен представлений об интеллигенции, рабочих, крестьянах, во-вторых.
   Теперь мы достаточно подготовлены для того, чтобы поднять еще одну тему, вернее, еще один аспект прежней темы, без уяснения которого останется непонятным многое из того, что происходит в социально-политической системе современной России. В ходе анализа вновь придется прибегнуть к помощи математических средств (по-прежнему элементарных).

7. Развитие теоретической модели

   Чтобы с самого начала не утратить связи с реальностью, воспользуемся конкретным примером, иллюстрирующим то, о чем пойдет речь. Начнем с общей экспозиции, т.е. с того, что в Европе внедрение в массовое сознание идеологемы богатого, среднего и бедного классов столкнулось с более сильным сопротивлением, чем в Америке. Причин тому много. Среди таковых, в частности, называют "пережитки феодализма", побуждающие людей в их представлениях о социальной структуре принимать в расчет не только собственно деньги, но и разного рода идеальные, включая престижные, соображения. Феодальным наследием, напомним, часто объясняют и факт, что в Европе сложились широкие социалистические течения, тогда как неведавшей феодализма Америке это не свойственно [11]. Социалистическая традиция – преимущественно марксистская по идеологии, и немало европейцев до сих пор предпочитает держаться марксистских представлений о социальных классах, не переходя к богатому, среднему, бедному. В некоторых же европейских странах при смене доминирующей классовой идеологемы не обошлось без серьезных побочных эффектов. Рассмотрим послевоенную Италию.
   Вопрос о ней уже затрагивался в одной из наших статей (совместно с В.П.Любиным) [4], но здесь придется кое-что повторить, попутно внеся изменения и дополнения (кроме того, в печатный вариант статьи вкрались досадные опечатки, так что лучше смотреть сетевую копию: ^{http://www.alestep.narod.ru/adds/euro_party.htm}).
   Италию, как и Россию, относят ко "второму эшелону модернизации". Это означает, что ее экономическое, технологическое развитие осуществлялось по сценарию догоняющей модернизации. На фоне наиболее развитых европейских стран и особенно США, Италия середины ХХ в. страдала целым букетом болезней – экономических, политических, социальных, культурных, – которые в целом идентифицировались как "отсталость".
   В пятидесятые-шестидесятые годы в Италии бросались в глаза следы недавнего кризиса: последствия войны, тоталитарного режима. На политической сцене, как ныне и в России, присутствовали пользовавшиеся широкой электоральной поддержкой коммунисты, что служило симптоматичным признаком состояния общественных умов. Почти полвека, вплоть до недавнего времени, Итальянская коммунистическая партия, ИКП, – вторая по силе в стране (после христианских демократов). Несмотря на это, альянсу прочих политических сил удавалось последовательно (с эпизодическими исключениями) отодвигать коммунистов от государственной власти, от участия в коалиционных правительствах.
   В тот же период Италия встает на путь глубоких экономических преобразований. Процесс превращения технологически и социально отсталой страны в современную развитую осуществлялся под американским политическим и идеологическим влиянием (Италия – член западного блока, включая НАТО). Поэтому итальянские элиты принялись, в частности, энергично внедрять в общественное сознание идеал "общества потребления", "американскую" идеологему богатого, среднего и бедного классов ( r= 3). Что получилось в итоге? Бросим взгляд на социально-политическую констелляцию, по-прежнему ставя акцент на ее идеологическом выражении, т.е. общественных представлениях.
   Итальянский политический спектр отличался значительной пестротой, совсем не характерной для случая США (там, напомним, господствует биполярность: "республиканцы-демократы", m= 2). При всем разнообразии тогдашних итальянских партий, их совокупность, однако, может быть описана согласно общепринятым типам: консерваторы (с ними ассоциировались, в частности, национальные и народные монархисты и в немалой степени христианские демократы), либералы (ИЛП), социалисты (ИСП, ИСДП, УСП) и уже упоминавшиеся коммунисты (в глазах сторонников ИКП социалисты смотрелись "оппортунистами"). В действительности, конечно, позиции конкретных партий отнюдь не полностью укладывалась в точные рамки классических представлений о политических типах (наблюдались своеобразные смеси), но этого и не требуется, для наших целей достаточно и значимой представленности данных типов в реально существовавшем политическом спектре. Но отсюда вытекает вывод, что партийно-идеологическое поле послевоенной Италии описывалось значением m= 4. С учетом многочисленной, как и везде, "неприсоединившейся" группы населения n= 5.
   Италия в этот период – парламентская республика, правительства формируются партиями и партийными коалициями (через депутатов), что свидетельствует о высокой степени независимости партийно-политической системы от влияния из высоких государственных кабинетов. Население, по крайней мере задающих правила игры севера и центра Италии, уже отличалось и массовой образованностью, т.е. выполнялась еще одна предпосылка нашей модели. В Италии тех лет, наконец, становятся массовыми настроения, которые выше именовались "авантюристичностью". Ведь старым политическим и экономическим элитам был нанесен серьезный урон во времена Муссолини, войны, последующей дефашизации, прежние классовые барьеры ослабли и "растворились", и многие люди почувствовали, что распахнуты двери небывалых экономических и социальных возможностей. Новые технологии, в свою очередь, способствовали образованию новых экономических и социальных ниш. Таким образом, по отношению к послевоенной Италии справедливо все то, что отвечает специфически современным социально-политическим системам и что было заложено в основание используемой теоретической модели.