Узбекистан, Казахстан, Таджикистан, Киргизиюи Туркмению? Не станем судить, как в других отношениях, но в плане количества составных элементов здесь была продемонстрирована адекватность, – так же, как в применении к государственно-территориальному устройству Средней Азии критериев, отличных от принятых в других группах (напомним, каждая из славянской, закавказской, прибалтийской групп была представлена тремя союзными республиками).
   Вполне допустимо, что на многих среднеазиатских жителей 1930-х годов их государственное строительство могло производить впечатление чего-то далекого, порождения игр могущественного Кремля и местных коммунистических ханов. Но это не помешало впоследствии сформироваться новому для них национальному сознанию, и структура оказалась жизнеспособной. В процессе политического строительства исключительно важен фактор "естественности", т.е. того, что "все", по крайней мере репрезентативное большинство, готовы признать таковым, готовы в пандан прочувствовать соответствующую "семему", ощутить ее внутреннюю оправданность ("законность") и даже по-своему вдохновиться ею (имагинативный момент).
   Вообще, нам, вероятно, помогут в понимании происходящего – не только в мире, но и дома у нас – следующие соображения о соотношении структурных схем и человека. На мой взгляд, дело не только и даже не столько в том, чтобы "справедливо", "законно" разделить территории или зоны влияния. Дело не столько в том, чтобы удовлетворить противоречивые и часто маловразумительные пожелания максимально многих, а в том, чтобы функционирование, взаимоотношения существующих или вновь созданных территориальных субъектов оказались понятны, интересны большинству, чтобы порождаемые межсубъектными отношениями схемы отвечали строгой логике, продуктивной в соответствующих исторических условиях, чтобы олицетворение этих схем в конкретных живых субъектах ("персонажах") обладало архетипической глубиной, увлекало, затрагивало сердца миллионов, заставляло их в унисон трепетать. "Чтобы жизнь стала романом", от которого не оторваться.
   Так, в середине ХIХ в. в урбанизированной, индустриализированной Франции появляется книга А.Дюма с необычным, "ненормативным" четвертым героем, д'Артаньяном, и этот образ сразу захватывает сердца других народов, пребывающих на сходной стадии развития и, значит, обладающих гомоморфным типом сознания, затем появляется множество подражаний (пусть и с разным аксиологическим знаком). Сознание традиционалистских обществ отлично, но и ему присущи собственные психические, логические матрицы. Каждой стране свойственно одушевлять ("гилозоизировать"), антропоморфизировать свой народ и другие, представлять их в виде "живых" субъектов. Если относительно компактная группа укладывается в одну из упомянутых матриц, в ней "сходятся концы с концами", и группа имеет серьезные шансы оказаться устойчивой.
   Группы, подобные перечисленным компактным совокупностям советских республик: славянской, закавказской, прибалтийской, среднеазиатской, – носят в политологии наименование региональных ансамблей или топосов. Таким образом, СССР, несмотря на то, что отказался от первоначальной версии своего государственного устройства (РСФСР, УССР, БССР и ЗСФСР) в процессе дальнейшего государственного строительства все же сохранил и даже укрепил каркас кватерниорности – на сей раз по региональным ансамблям. Это соответствовало уже достигнутой ступени индустриализации СССР и задачам дальнейшего развития. Это перекликалось и с характером государственной идеологии, поскольку ленинизм, как мы помним, исторически первым в партийно-политической сфере продуцировал тетрарную схему и впоследствии, по крайней мере в сталинскую эпоху, не сдавал достигнутых концептуальных рубежей. (Экстенсионал четырехсоставности, в том числе в политике, как мы уже знаем, существенно шире, чем большевизм; последний – лишь один из ее вариантов.) Как часто в кватерниорных моделях, четвертый элемент обладал "девиантным" характером: Средняя Азия действительно воспринималась как "экзотика" – по климатическим, этнокультурным, конфессиональным параметрам, образу жизни, ступени модернизации. Поэтому в сознании советского большинства допускалось отличие ее внутреннего строения от строения остальных региональных ансамблей. Саму же Среднюю Азию удовлетворяла ее пятисоставность, поскольку последней отвечала одна из фундаментальных архаических схем. Вскоре в регионе развернулась бурная модернизация: строительство железных дорог, каналов, заводов, приведение кочевых народов к оседлому образу жизни, стало обязательным школьное образование, интенсивно готовились местные специалисты, регион охвачен масс-медиа и современными формами социальной организации (тогда, разумеется, коммунистической). Это не могло не привести к переменам и в общественном сознании и, значит, в политике, но об этом чуть позже. В качестве резюме воспользуемся, как и прежде, символическим изображением:
 
    славянский ансамбль
 
    – -
 
    Закавказье
 
    – -
 
    Прибалтика
 
    |
 
    Средняя Азия +
 
    + "остальные"
 
Рис. 1-16
 
   Теперь обратимся к вопросу о будущем бывшего СССР – к структуре СНГ, или Евразии, какой она представляется согласно наличным тенденциям.
   Выше упоминалось: разные проекты Евразийского союза (Солженицына, Назарбаева, Лукашенко) предполагают тесное взаимодействие прежде всего России, Украины, Беларуси и Казахстана. (У данного варианта – серьезные и экономические предпосылки: почти 90% товарооборота России со странами Содружества приходится на долю Украины, Беларуси, Казахстана [234].) В отличие от СССР, каждое из трех славянских государств выступает здесь в самостоятельной роли, а не в группе, "такой же", как прибалтийская, закавказская, среднеазиатская. За возросшую семантическую самостоятельность каждого из элементов тройки ответственны различные факторы. Это и возрастание центробежных тенденций по сравнению с СССР, рост национального самосознания украинцев, русских и белорусов. Не должен игнорироваться и акцент на противопоставлении славян, их относительно вестернизированных государств представителям народов Кавказа и Средней Азии. Казахстан, 30% населения которого составляют "русскоязычные", исходя из понятных, по-видимому, соображений (что выгоднее: быть в альянсе с более развитыми славянскими государствами или с головой погрузиться в центральноазиатский ареал, во-первых, значительно менее вестернизированный и, во-вторых, находящийся под влиянием нестабильного исламского мира?), неоднократно декларирует интеграционную позицию. Его президент, Н.А.Назарбаев, последовательно – значительно более последовательно, чем сама Россия во главе с Б.Н.Ельциным, – выступает за сближение в экономической, политической, гуманитарной областях (см., напр., [221]), инициирует проект Евразийского союза, переносит столицу из Алма-Аты в Астану, т.е. в русскоязычный регион, прилегающий к границам с Россией. Схема 3 + 1 на глазах кристаллизуется и в "периферийных" районах бывшего СССР, отделяющих славянские территории от большого мусульманского мира, т.е. на Кавказе и в Средней Азии в целом.
   Традиционный состав трех закавказских государств: Азербайджана, Армении, Грузии, – энергично стремится пополниться новой государственной единицей. Вначале названная тенденция находит выражение в появлении такого квазигосударственного образования как Конфедерация народов Кавказа(3 + 1). Союз малых народов данной зоны, с одной стороны, был призван защищать своих членов от всевластия "больших хозяев", т.е. традиционных с советских времен республик, с другой же – все эти члены придерживались четкой позиции: большому союзу (в какой бы форме он ни выступал: реставрированного СССР, нынешнего СНГ или некоей новой) – да; своим государственно-национальным хозяевам – нет, тем самым объективно выступая в роли скреп будущего блокового единства. Упомянутые "скрепы" сильны пока более отрицательными, протестующими, даже брутальными проявлениями, но это едва ли удивит читателя, знакомого со спецификой типологически четвертых звеньев вообще. Устранить же Конфедерацию народов Кавказа и тяготеющие к ней автономии "почему-то" никак не удается: ни в Южной Осетии, ни в Абхазии, ни в наиболее твердом костяке Конфедерации – Ичкерии, или Чечне.
   Здесь и в самом деле проблемы. Прежде всего, логически четвертые политические элементы, если начинают свой рост, нередко демонстрируют удивительную стойкость. Уже приводился пример российских большевиков, одержавших победу в Гражданской войне над коалицией всех прочих партий (хотя на выборах в Учредительное собрание за большевиков было подано всего 24% голосов) и экспедиционными корпусами иностранных держав. В Северной Ирландии, четвертой единице Соединенного королевства, 25 лет вооруженной борьбы не позволили одержать верх над республиканцами-католиками, хотя их и меньше, чем протестантов-юнионистов. Аналогично и здесь: большая нация, грузины, терпит поражение в Абхазии, несмотря на то, что первоначально в самой Абхазии грузинское население значительно превосходит по численности абхазское. Еще раньше войска З.Гамсахурдиа не добиваются успеха в Южной Осетии. И, на первый взгляд, совсем уж странное впечатление производит провал военной акции огромной России в крошечной Чечне в 1994 – 96 гг. Впоследствии список примеров будет дополнен, и мы обсудим источник столь "неожиданных" сил.
   С другой стороны, возможно ли было Грузии (применительно к Южной Осетии, Абхазии), России (по отношению к Ичкерии) и потенциально Азербайджану (Нагорный Карабах) с легкостью признать действие двойной юрисдикции над частью собственной территории? Что это за Конфедерация, чья земля – территория уже существующих государств? К сожалению, здесь не место, чтобы подобающе обосновать теоретическую допустимость такого варианта в условиях четырехзвенных конструкций, в этом плане они весьма нетрадиционны. Придется обойтись аналогиями.
   Уже СССР (воплотивший в своем территориально-государственном устройстве четырехсоставную схему) был в значительной мере "неканоническим" образованием, не сводившимся к обычным унитарным, федеративным или конфедеративным формам.(8) Статус единого государства и одновременно союза государств был по существу признан и со стороны мирового сообщества, выделившего для него в ООН квоту целых трех мест: наряду с СССР, ее членами были Украина и Белоруссия (РСФСР, как ни странно, в этом списке не значилась, что, очевидно, свидетельствовало, что извне СССР квалифицировался как "большая Россия"). Какое положение возникло в результате? – Есть СССР, и в качестве суверенной страны он является членом всемирной организации независимых государств (даже постоянным членом ее Совета безопасности). Территория СССР определена. Но почему-то на той же территории оказались еще два государства, с позиций международного права также признанные независимыми. Ситуация лишь кажется парадоксальной – с во многом устаревшей, далеко не во всех случаях пригодной точки зрения. Объяснения, почему это оказалось возможным – и внутри собственной парадигмы вполне логичным, – потребовали бы слишком обширной печатной площади и введения новых, здесь не используемых категорий, в том числе математических. Поэтому ограничимся сказанным: к подобному парадоксу "привыкли", даже прочувствовали его своеобразную внутреннюю правоту.
   Сходным образом ныне обсуждается вопрос о членстве в ООН Евросоюза, при сохранении мест за всеми его отдельными членами. В свою очередь, два года назад кабинет лейбористов Великобритании заключает четырехстороннее соглашение по поводу Северной Ирландии (четыре стороны: правительства Великобритании и Ирландии, представители протестантской и католической общин в самой Северной Ирландии), согласно которому в управлении Ольстером принимают участие оба государства, и это позволяет остановить застарелый кровопролитный конфликт (не принимая в расчет немногочисленную маргинальную группу крайних экстремистов).
   Таким образом, и перед Конфедерацией народов Кавказа не было абсолютного тупика, однако и Тбилиси, и Москва избрали тактику насилия, не только не добившись некорректно поставленных целей, но еще более усугубив проблему. Упомянутой же Конфедерации, ее возможному преемнику (т.е. некоему аналогичному территориально-политическому образованию) или ее наиболее деятельному представителю, добивающейся полной независимости Чечне,(9) принадлежит в регионе место "четвертого", и это место неистребимо. В данном случае опять-таки идет речь о региональном ансамбле – кавказском, перестраивающемся, подчиняясь новейшим веяниям (за предыдущие десятилетия он пережил существенную модернизацию, по крайней мере усвоил арсенал индустриалистского образа мысли и методов), согласно кватерниорной матрице.
   Азербайджан, Армения, Грузия входят в состав СНГ. При этом любопытно, что упомянутый четвертый элемент – будь то в широком значении (Конфедерация народов Кавказа) или в узком (Чечня) – занимает еще более последовательную интеграционную позицию, чем тройка ныне легитимных государств. Абхазия, чье недавнее преуспевание базировалось на курортной индустрии, на приезжих со всего Союза и на экспорте фруктов в республики СССР, отдает себе отчет в том, что одна Грузия не в состоянии обеспечить ее туристами и потребителями, и оттого заводила разговоры о присоединении к России или к союзу Россия-Беларусь. Южная Осетия стремилась воссоединиться с Северной, являющейся субъектом той же РФ. Нагорный Карабах, во времена Горбачева выступавший с инициативой непосредственного вхождения в СССР, до сих пор видит в российском факторе залог выживания. Даже Ичкерия, чьи отношения с Россией, кажется, безнадежно испорчены, демонстрирует достаточно неожиданное поведение. Во-первых, Джохар Дудаев не признавал законности роспуска СССР и даже предлагал отправленному в отставку М.С.Горбачеву убежище в Чечне как последнем бастионе Союза. Во-вторых, и нынешний президент Чечни, А.Масхадов, и столь радикально настроенный деятель как Ш.Басаев ("террорист", вторая по популярности фигура в республике), настаивая на государственной независимости, недвусмысленно высказываются за вступление в СНГ. Территория Чечни зажата между Россией и Грузией, "куда же мы денемся?" – раздаются комментарии чеченских политиков и полевых командиров. С.Радуев, командующий "Армии генерала Дудаева", даже предлагал выстроить отношения между Чечней и Россией по образцу российско-белорусского союза [159]. Подобные факты укрепляют во мнении: типологически четвертый элемент на Кавказе, борющийся за свои права против соответствующих канонических постсоветских государств в отдельности, в то же время ориентирован на достижение более широкого, блокового единства. Данный тезис пригодится впоследствии, пока же достаточно констатировать, что кавказский региональный ансамбль, пребывающий на стыке славянского и большого мусульманского миров, во-первых, представляет собой единую, сопряженную с Россией систему [90]и, во-вторых, рано или поздно добьется, по-видимому, кватерниорности собственного государственно-политического строения.
   Не лишено любопытства, что не только на Кавказе в целом, но и в его отдельных частях прослеживаются контуры четырехзвенных конструкций. Так, недавно самое крупное из государств региона, Грузия, еще с советских времен обладало упомянутым строением, поскольку, наряду с основной территорией, в ней существовали три автономии: Южная Осетия, Аджарияи Абхазия. Не составит труда провести параллель с устройством Великобритании ХХ в., в которую, кроме Англии, входят Шотландия, Уэльс и Северная Ирландия, или с этно-территориальной структурой Испании, где, помимо испанцев, фигурируют каталонцы, баски, галисийцы, обладающие собственными историческими областями. Во всех этих случаях перед нами совокупность одного большого, "главного" звена и трех относительно малых, "вспомогательных", что, возможно, побудило бы нас к инверсивной записи 1 + 3. Однако в подобном приеме нет необходимости – не только из-за нежелания вдаваться в детали, но и потому, что обе модификации – и 3 + 1, и 1 + 3 – в значительной мере эквивалентны. Именно так их оценивал и К.Юнг: "три нормальных фигуры и одна странная" или же "три странных и одна нормальная". Оттого, по крайней мере в первом приближении, здесь выполняется закон семантической коммутативности: от перемены мест слагаемых сумма не меняется.
   Между обретшей независимость Грузией и Южной Осетией, а также Абхазией в годы правления Гамсахурдиа был развязан вооруженный конфликт. Аджарию (половину ее населения составляют, кстати, мусульмане, другие основные национальные группы – православные грузины, русскиеи армяне [395], итого этно-конфессиональная структура М = 4) военные действия обошли стороной, что не означает отсутствия политических столкновений с Тбилиси.(10) Попытки унификации, "преодоления коммунистического наследия", т.е. ликвидации автономий, в результате потерпели провал,(11) и разграниченность, а вместе с нею и четырехсоставность формы, только укрепились.
   Азербайджан, на первый взгляд, обладает отличным территориально-политическим строением. Его территория – также со времен СССР – состоит из двух географически разделенных частей: основной и Нахичевани, располагавшей статусом автономной республики. Наряду с ними, в пределах основной части, наличествовал и анклав Нагорно-Карабахской автономной области, отличавшейся по этническому параметру (преобладающая доля армян). Подобное строение топологически описывается как два элемента плюс "дыра". Здесь нет возможности вдаваться в подробное обсуждение, но в одной из статей [197]нам уже доводилось обращаться к математическому анализу изоморфных ему структур на партийно-политическом материале (послевоенная Италия). Вывод таков: политическая система, состоящая из двух элементов и "дыры", социально-логически эквивалентна четырехзвенной системе. С соответствующими оговорками этот вывод можно перенести на территориально-политические системы, иллюстрацией чего служит, в частности, послевоенная Германия – с одной стороны, разделенная на четыре оккупационные зоны (М = 3 + 1), с другой – состоявшая из ФРГ, ГДР, а также анклавного Западного Берлина в роли упомянутой "дыры". Одно строение соответствовало другому, они сосуществовали. Не иначе обстоит и с рассматриваемым Азербайджаном: несмотря на то, что поверхностный взгляд не позволяет сразу заметить следов кватерниорности, последняя имплицитно присутствует и находит свою дорогу к реальности. Однако для нас данный вопрос остается побочным, т.к. мы по-прежнему заняты строением Евразии в целом.
   Что происходит в постсоветском среднеазиатском регионе? – Этот обширный район в высокой степени автономен, самоорганизован, поэтому – как и Кавказ – способен к самостоятельному формообразованию. За годы советской власти он пережил значительную модернизацию и является не чисто сельскохозяйственным, а аграрно-индустриальным и даже индустриально-аграрным. Поэтому прежняя пятизвенная матрица ("центральное государство и четыре соизмеримых соседа") уже не вполне адекватна. И действительно, наблюдается характерная трансформация.
   Прежде всего, в 1992 г. государства Средней Азии и Казахстан признают нерушимость существующих между ними границ, декларируют наличие общих интересов [279]. Во-вторых, часть стран региона: Казахстан, Узбекистан, Киргизстан, – еще на старте образовали так называемую "Алма-Атинскую тройку", создали единое экономическое пространство [412], связали себя сеткой договорных отношений. В-третьих, одно из государств, а именно Туркменистан, объявило об официальном нейтралитете. Значение этого нейтралитета, очевидно, не выходит за границы Средней Азии и ее южных соседей, поскольку Туркменистан вступил в СНГ, первым признал двойное гражданство с Россией. Но в своем собственном регионе Туркменистаном, по всей видимости, избран путь "остальных" (напомним, отнюдь не бессмысленный, не деструктивный). Наконец, в-четвертых, остается Таджикистан.
   Эта страна этнически отличается от соседей: ее коренное население – не тюрки, а представители индоиранской ветви индоевропейских народов. Это единственное из государств региона, широко открывшееся свежим демократическим ветрам из обновленной Москвы и попытавшееся допустить у себя многопартийность, за что заплатило кровавую цену гражданской войны. (Здесь уместно констатировать, что весь регион, по всей очевидности, не достиг состояния специфически массовых социумов, способных сравнительно благополучно для себя обзаводиться многопартийной системой. Хотя, собственно, и нигде, никогда подобный процесс не проходил вполне безболезненно. Зато – как и в советский период – в своих внешних функциях, на уровне межрегиональных, межгосударственных отношений субъекты региона ведут себя согласно современной, "индустриальной" логике.) Обе главные силы гражданской войны в Таджикистане отличались политической экзотичностью. Одной из сторон не удалось сорвать с себя ярлык коммунизма, дезавуированного самими московскими патронами (во всех остальных среднеазиатских государствах эта процедура прошла достаточно гладко, несмотря на сохранение, в основном, как руководящих персон, так и фактической однопартийности). Другая сторона таджикского конфликта представляла радикальное крыло Исламской партии Возрождения [255], вызывая ассоциации с мировым фундаменталистским течением, – хотя, как и ее противники, была всерьез заинтересована в поддержке Кремля.
   Отметив, что и в других случаях типологически четвертый элемент обычно переживает переходный процесс в наиболее трагических формах, констатируем, что постсоветская Центральная Азия структурируется согласно принципу 3 + 1, точнее, 3 + 1 и "остальные". Напомним: Узбекистан, Казахстан, Киргизстан в качестве базовой тройки, Таджикистан – в функции "четвертого" (Таджикистан, после национального примирения, также принят в Центрально-Азиатский союз(12) ), а нейтральный Туркменистан – в роли "остальных". Прежняя аграрная пятизвенность, не затрагивая списочного состава, на глазах трансформируется в соответствии с новыми – более отвечающими нынешним условиям – внутренними критериями. Заметим, все происходит как бы "само по себе", без каких бы то ни было – просто отсутствующих – стратегических планов. Относительная автономность региона, наличие общих интересов подтверждены на встрече в Ашхабаде в январе 1998 г. [16,17].
   Контуры кватерниорности прослеживаются и в странах в отдельности. Например, коренное население Кахахстана, переживающего, согласно аналитическому обзору Д.Трофимова ("Известия" от 6.06.1994), родоплеменной ренессанс, традиционно делится на три жуза: Старший, Среднийи Младший(ареал Старшего – южный Казахстан, Среднего – центральный и восточный, Младшего – западный и северный). Различно их положение и на социально-политической карте. Так, в ХIХ в. ханы Младшего и Среднего жузов служили главными претендентами на общеказахское лидерство; в советский период на первый план выдвинулся Старший (Кунаев и Назарбаев – из него), тогда как выходцы из Среднего составляли научную и культурную элиту. Воинственный Младший жуз выдвинул из своих рядов самых ярких революционеров 1920-х гг. ХХ век кардинально изменил демографический облик, поскольку ныне в Казахстане проживает 30% (недавно до 40%) неказахского, главным образом русского, населения. Современное этно-политическое строение, следовательно, описывается формулой 3 + 1. Славянская (вернее, "русскоязычная") группа отличается более высоким уровнем образованности и профессиональной квалификации, в первую очередь с ней связаны надежды на модернизацию. Но те же "русскоязычные" территории оказываются источником наиболее острого риска: наличие сепаратистских настроений. Перевод Н.А.Назарбаевым столицы Казахстана из южной Алма-Аты в северную Астану (бывший Акмолинск, Целиноград) убивает, похоже, сразу нескольких зайцев.
   Сделав шаг в сторону, за рамки СНГ, небезынтересно заметить, что след аналогичных конструкций обнаруживается и на южных границах Средней Азии – в Афганистане. Не в данном контексте обсуждать, внутренние ли, внешние факторы или их сочетание обусловили вступление этой страны в революционную полосу, но теперь основными силами в афганской гражданской войне оказались следующие. Согласно газетным сообщениям, "Северный альянс" объединяет войска президента Бархануддина Раббани (в его правительстве доминировали таджики-шииты), лидера узбеков Абдул Рашида Дустума и знаменитого полевого командира Ахмад Шаха Масуда (сменившего бывшего премьер-министра Хекматиара). Тройственный альянс противостоит четвертой силе, фундаменталистскому движению "Талибан", см.