Степанов А.. Число и культура

   Случайно ли президент де Голль, оказавшийся современником и даже соавтором крушения французской колониальной системы (именно он вбил решающий гвоздь в ее гроб, выведя войска из Алжира), выдвинул лозунг единой Европы (от Атлантики до Урала), приложил массу усилий для его воплощения в жизнь, заразил этой идеей не только прямых политических наследников, голлистов, но и нацию в целом? С тех пор Франция – один из главных моторов европейской интеграции, борец за "суверенитет" Европы практически во всех областях. Эту волю, направленную на строительство новой, европейской "империи",(34) полностью разделяют с Францией Италия, Испания, Португалия – в отличие от правительств и партий ряда северных стран, еще недавно испытывавших серьезные колебания по поводу целесообразности "слишком быстрого" и "слишком глубокого" сближения.
   Ироничный читатель, возможно, заметит, что в рядах "евроскептиков" чаще всего были замечены наиболее богатые страны (Британия, Дания, нейтральные Швеция, Австрия и Швейцария), чей удел – быть донорами, а не акцепторами в общих финансах Союза, и перспектива "кормить евробюрократов", "южных и восточных лентяев" их не вдохновляла. Но ведь Францию и Италию такое соображение не останавливало. Тем более оно не могло остановить Испанию с Португалией, чей кошелек при общем бюджете пополняется. Но сейчас нас занимают не проблемы европейского объединения как такового – тем более, что позиции евроскептиков в новых условиях резко ослабли и локомотив интеграции выходит на проектный режим, – а конкретно романский ансамбль, факторы, ответственные за его консолидацию. Четверка упомянутых стран оказалась энтузиастом Союза и никак не может быть обвинена в евроскепсисе.
   Какие еще признаки объединяют этот ансамбль? – Прежде всего, однотипность и тесная переплетенность историй. Как сказано, каждое из четырех государств обладает как минимум "дважды имперским" прошлым: первая империя – Рим, которому регион в целом обязан "романизацией", вторые империи – колониальные (у Франции в промежутке еще и империя Карла Великого). Вплоть до ХVI в. Средиземноморье оставалось центром Старого Света, – напоминает Ф.Бродель ^{[62, с. 93]}. Регион отличается и перекрестными связями. У Испании и Португалии за спиной "мавританский" период и последующая Реконкиста. В 1580 – 1640 гг. Португалия принадлежит испанской короне. Основным клиентом итальянской Генуи, которой, подобно Флоренции, принадлежало банкирское лидерство, был король Испанский, хозяин драгоценных металлов. Общие события пронизывают века, включая войну за Испанское наследство, когда французские войска сражались в Италии, итальянскую и испанскую кампании Наполеона, участие итальянских бригад в испанской Гражданской войне на стороне Франко.
   Все четыре участника ансамбля отличались сильным феодализмом, в конфессиональной плоскости – они не только католики, но и бастион Контрреформации. Последняя – не только религиозное, но и значимое политическое, социальное, экономическое движение, по крайней мере если доверять знаменитому утверждению М.Вебера, что противник Контрреформации, протестантизм, послужил мощной предпосылкой возникновения капиталистической экономики. Италия же (бывшая с IХ-Х по ХVI вв. в лице Венеции торгово-финансовым центром Европы) и богатейшая Испания постепенно перемещаются в разряд аутсайдеров. Франция, несмотря на то, что ее – наряду с Нидерландами, Англией, США – относят к "первому эшелону" модернизации, занимает его последний вагон, до сих пор испытывая проблемы с развитием наиболее динамичных, технологически продвинутых отраслей. Бродель говорит о "промышленном отставании Франции, очевидном с ХIХ в.", о том, что "процветавшая в ХIII в. Франция, вознесенная на высоту сухопутными связями , утратила это преимущество в начале ХIV в. из-за установления морской связи, через Гибралтар, между Италией и Нидерландами. Тогда же она оказалась за пределами важнейшего "капиталистического" кругооборота Европы" ^{[62, с. 43-44]}. Не обязательно пунктуально следовать сложным концептам историков – определенное технологическое отставание на романском юге Европы можно объяснять более простыми и естественными причинами: климатические условия благоприятствовали здесь сельскому хозяйству, и нормы прибыли в нем вплоть до недавнего времени хватало, чтобы не особенно интенсивно выталкивать производителей в направлении к промышленному производству. Как бы там ни было, для нас важны не причины, а следствия, сам status quo. Испания, Португалия, юг Италии и Франции до сих пор – относительно отстающие регионы, перед которыми поставлены задачи скорейшей модернизации, повышения уровня жизни, преодоления традиционности местных укладов и изменения стереотипов общественного поведения.
   В скобках констатируем наличие соответствующих коллизий и на политической сцене. ХХ век во всех четырех государствах – эпоха влиятельных тоталитарных движений. С 1922 по 1944 гг. в Италии установлен фашистский режим, в послевоенный период до рубежа 1980 – 90-х гг. коммунисты – вторая по величине политическая сила. В Испании 1939 – 1975 гг. – период правления Франко, его "фалангистов". В 1926 г. в Португалии установлена военная диктатура, в 1932 г. власть захватывает Салазар, лишь в 1974 г. происходит демократическая революция ("революция гвоздик"). Франции удалось сберечь демократию, но в 1936 г. для противостояния местным фашистам потребовалось создание специального Народного фронта, а после войны компартия Франции – одна из сильнейших в Европе. Т.е. и ей пришлось не понаслышке познакомиться с тоталитарной угрозой.
   Пора подвести итог. Каковы конституирующие особенности стран региона? Общее географическое положение и сходные климатические условия. Лингвистическое родство (романская группа языков). Доминирующее католичество. Все четыре страны – ареал Римской империи; это, несомненно, Западная, а не Восточная, Европа (имеется в виду не тривиальная географическая, а историко-культурная принадлежность). Контрреформация. Благоприятные условия для сельского хозяйства и туризма. Общие проблемы преодоления слаборазвитости (для Испании, Португалии – целиком, для Италии, Франции – на юге). Великое историческое наследие (все – империи, и все – в прошлом), надежды обращены на единую Европу. Членство в ЕС, НАТО. Возникают ли сомнения, что это – региональный ансамбль?
   К нему следует также отнести еще три страны: Андорру, Монако и Сан-Марино. Численность населения Андорры составляет 40 тыс. чел. (данные 1982 г.), денежные единицы – испанские песеты и французские франки, верующие – католики. В Новое и Новейшее время Андорра – под протекторатом Франции и Испании. В Монако проживает 27 тыс. чел. (1982), из них около 5 тыс. подданных Монако, монегасков, остальные – французы, итальянцы. В 1524 – 1641 гг. княжество Монако – под испанским господством, затем в основном под французским протекторатом (1793 – 1814 гг. – в составе Франции); современная денежная единица – французский франк. Сан-Марино – 20 тыс. населения (1983), религия – католичество, официальный язык – итальянский, денежная единица – итальянская лира, территория со всех сторон окружена Италией. Столь небольшие и не вполне независимые государства, на наш взгляд, не способны нарушить конституирующую кватерниорность романского ансамбля и входят в него на правах "остальных".
   Теперь поднимемся на север западного края европейского континента. Бенилюкс, экономический союз Бельгии, Нидерландов и Люксембурга, образованный в 1958 г. (начал действовать в 1960), – один из классических региональных ансамблей.
   Значение ансамблей не сводится к их географическим размерам, чему данный пример – яркая иллюстрация. С IХ – Х вв. здесь располагался один из двух полюсов (наряду с Северной Италией) европейской экономической жизни; с 1500 г. Антверпен, с 1600 г. Амстердам – последовательно центры европейской мир-экономики ^[62].(35) В настоящее время Брюссель – место пребывания Еврокомиссии, Гаага – Международного суда, в Брюсселе же базируется штаб-квартира НАТО.
   Рассматриваемые территории издавна связаны тесными историческими, политическими и экономическими узами. Наряду с современной Голландией, Бельгия и Люксембург – части исторических Нидерландов, в ХV в. оказавшихся под сенью Испании. Революция 1566 – 1609 гг. приводит к независимости только северные провинции, т.е. нынешние Нидерланды, тогда как земли Бельгии и Люксембурга остались под владычеством испанских Габсбургов (с 1714 г. – австрийских Габсбургов). По решению Венского конгресса, с 1815 г. Голландия с Бельгией – вновь в составе единого Нидерландского королевства. Но двести лет раздельного существования оставили отпечаток, и в 1830 г. вспыхивает Бельгийская революция, приведшая к созданию независимой Бельгии. Великое герцогство Люксембург – в современных границах с 1839 г., до 1980 г. – в личной унии с Нидерландами. Итак, перед нами прежде единое государство, разные части которого волею судеб разведены, но поддерживают и в обозримый период будут поддерживать особо доверительные союзнические отношения.
   Все три высокоразвитые конституционные монархии – члены НАТО, ЕС. Кто-то, возможно, обрадуется: наконец-то мы встретились не с надоевшей четверкой, а с тройкой. Но радость, увы, преждевременна.
   Население Бельгии делится практически пополам: 56% фламандцев и 42% валлонов, которых разделяет языковой барьер – соответственно, нидерландский и французский языки, оба со статусом государственных. Компактное проживание каждой из групп – почва для сепаратистских тенденций. В Бельгии уже три десятилетия не прекращается процесс конституционного переустройства, и унитарное государство на настоящий момент превратилось в федерацию трех регионов: Фландрии, Валлонии плюс столицы Брюсселя ^[52]. "Следующий этап конституционной реформы стартует в 1999 г., после июльских выборов в парламенты федерации и регионов. В преддверии этого исторического события фламандцы выдвинули условия, заведомо неприемлемые для валлонов. По сути Фландрия требует налоговой самостоятельности, а также передачи регионам полномочий в области здравоохранения, социального страхования, занятости, внешней торговли, сельского хозяйства и даже железнодорожного сообщения. В этом случае, по мнению экспертов, Бельгия фактически становится конфедерацией" ^{[там же]}. Существует целый пакет других свидетельств нарастающего обострения противоречий между общинами, т.е. потенциально данный ансамбль кватерниорен: Нидерланды, Люксембург, Фландрия и Валлония.
   Если разделение Бельгии на два государства состоится, это позволит констатировать срабатывание тетрарного принципа; если нет, я, честно говоря, не увижу существенного ущерба изучаемой схеме. По другому конкретному поводу, – анализируя одну из разновидностей рациональных структур в поэзии, так называемые параллелизмы, – Р.Якобсон замечал: "Любые формы параллелизма есть некоторое соотношение инвариантов и переменных. Чем строже распределение инвариантов, тем более заметны и эффективны вариации" ^{[402, c. 121-122]}. Переводя в политологическую плоскость: если инвариантом служит кватерниорность структур, то его оправданная вариация способна лишь увеличить экспрессивность общей картины. И коль начато сравнение реального политического феномена, Европы, с художественным произведением – стихотворным текстом или картиной, – возможно, уместно вспомнить призыв Сальвадора Дали вносить "ошибки" в изображение(36) или сетование русского поэта 1960-х гг. Леонида Аронзона в его дневнике: "Не хватает ошибки" [рукоп.]. Подобный мотив не стоит упускать из внимания при анализе и других примеров: догматизм, скрупулезная рациональность во всякой детали не всегда уместны даже в теориях. С такой поправкой мы с чистой совестью квалифицируем Бенилюкс в качестве четверки, а не тройки. Если Бельгия не разделится, тем самым внеся вариацию, или "ошибку", в транзитивно тетрарную схему, для нашей концепции не будет особого вреда, достаточно и выявленной тенденции. На этой ноте оставим региональный ансамбль Бенилюкс и обратимся к следующему – Скандинавии.
   Под скандинавской шапкой выступают Дания, Швеция, Норвегия, Исландия и Финляндия, т.е. пять государств, а не четыре, поэтому требуется особая осторожность. Какова диспозиция в этом северном регионе? Вначале сравним участников по демографическому критерию.
   Согласно данным 1985 г., население Швеции составляет 8,5 млн. чел., Дании – 5,1 млн. (1985), Финляндии – 4,9 млн. (1984), Норвегии – 4,1 млн. (1984), тогда как в Исландии проживает всего 230 тыс. чел. (1982). Четыре члена ансамбля демографически соизмеримы, пятый же, Исландия, уступает самому меньшему из них почти в двадцать раз. Наряду с географически уединенным, островным расположением Исландии, это семантически отдаляет ее от остальных, ставит в не совсем равное фактическое положение. Нам уже не раз приходилось встречаться с территориально-политическими системами, состоящими из большего, чем 4, числа элементов, и в действительности они редуцировались, сводясь к схеме "четыре плюс остальные". Так, например, оказалось при изучении строения СНГ в Центральноазиатском ансамбле: Узбекистан, Казахстан, Киргизстан, Таджикистан плюс политически нейтральный во всем регионе Туркменистан. Не такова ли ситуация и на скандинавском театре? Хотя вывод напрашивается сам собой, во избежание недоразумений обсуждение стоит продолжить.
   Действительно ли с "физическими" – демографическими, территориальными, экономическими – единицами мы имеем дело в процессе текущего дискурса? Он имеет логико-семантическую направленность и оперирует со "значениями" элементов. Политические симплексы, формы выстраиваются из материала этих "значений". Поскольку речь об эпохе масс, о процессах коллективного возведения симплексов, постольку их прорабом оказывается не только элементарная логика (для определения связей между элементами), но и информация о самих элементах, в данном случае государствах. Последняя должна быть общеизвестной – как о прошлом стран (их истории), так и о настоящем, – т.е. общеизвестной для населений тех государств, которые принимают участие в создании регионального ансамбля, его сохранении, перестройке согласно современным критериям. Но самое главное даже не это: подобная информация не обходится без оценки, оценки значения той или иной страны – опять же в глазах тех, кто ответственен за формообразование, т.е. жителей рассматриваемого региона.
   Влияют ли на результат коллективной оценки упомянутые "физические" факторы: демографические, территориальные, экономические? – Несомненно. В среднем, чем больше государство, тем более значимым оно представляется. Строение ансамблей задается главным образом крупными, "заметными" странами, тогда как малым чаще достается вспомогательная, или второстепенная, роль "остальных". Но это лишь "в среднем". Поскольку строительным материалом в данном случае служат коллективные представления, "значения", последние могут иногда далеко отходить от "объективного", "физического" веса государства. Подобное может возникать по разным причинам. Например, Туркменистан по собственной инициативе избрал путь "неприсоединения", нейтралитета, добровольно отстранившись от активного участия в конструировании Центральноазиатского ансамбля в целом. В других условиях, напротив, относительно малая страна может оказаться подчеркнуто значимой для соседей и играть в общем "спектакле" заглавные роли. Она становится соизмеримой с другими главными персонажами – по крайней мере, в воображении народов, ответственных за политическое формотворчество в регионе.
   На минуту вернемся к ситуации в Бенилюксе. В Люксембурге проживает всего лишь 400 тыс. чел. (1983). Для сравнения, в Нидерландах – 14,5 млн. (1985), в Бельгии – 9,9 млн. (1984). Несмотря на столь существенное отличие, Люксембург, на наш взгляд, занимает "полноправное" место в ансамбле (что косвенно подтверждается и названием последнего, составленного из первых слогов имен стран-участников). Исторический опыт этого региона таков, что заставил ценить физически меньшего партнера не менее остальных. Не исключено, что Люксембург, подобно "дяде честных правил" у Пушкина, просто заставил себя уважать: в 1842 – 1919 гг. он состоял в таможенной унии с Германией (в Люксембурге, кстати, два государственных языка: немецкий, французский), вероятность аналогичной "потери" в будущем повышает его имагинативную ценность в глазах партнеров по нынешнему ансамблю.(37) Но область причин (которые практически никогда не оказываются однозначными и, значит, оставляют осадок гадательности) – не наша стезя, для нас существенны следствия, факты. Поэтому мы, включая Люксембург в соответствующий ансамбль на правах полноценного члена, постарались избегать лишних деталей. В Скандинавии – применительно к Исландии – ситуация явно иная.
   Численность населения острова Исландия, повторим, не достигает одной двадцатой средней величины по ансамблю. Исландия могла бы произвести более глубокое политическое впечатление на других участников и тем самым войти в ряды компактной четверки, если бы она, например, предъявила соизмеримый с остальными объем ВВП. Но это означало бы, что по производительности труда, производству на душу населения Исландия должна была бы превзойти высокоразвитые Швецию, Данию, Норвегию, Финляндию как минимум на порядок! Напомним, что географические, демографические, экономические аргументы интересуют нас в данном случае не столько в их собственном значении, сколько в проекции на политику, на ее рациональное и имагинативное измерения, т.е. на сознание обществ, конституирующих облик и "внутренний смысл" ансамбля. Непосредственное отношение к этому имеет и историческая память народов.
   Все пять стран в свое время побывали в рамках общих государств, что служит немаловажной предпосылкой единства всей группы. В 1397 г. заключается Кальмарская уния, объединившая под властью датских королей Швецию (с Финляндией) и Норвегию (с Исландией). Позднее уния распадается, и территории нынешних государств входят в более фрагментарные ассоциации. Швеция (с Финляндией) добивается независимости в 1523 г. По Кильскому договору 1814 г. Норвегия передана Швеции. Шведско-норвежская уния просуществовала до 1905 г. Исландия с IХ в. заселяется норвежцами, в середине ХIII в. (1262 – 64) став владением Норвегии, вместе с которой в 1397 г. переходит под власть Дании. В 1918 г. заключается датско-исландская уния, которая была расторгнута лишь в 1944 г.: согласно результатам референдума, Исландия становится суверенной республикой. Территория Финляндии занимается Швецией в ХII – ХIV вв., отторгается от нее в 1808 – 09 гг. в результате русско-шведской войны. Оставаясь на протяжении века в составе России, Финляндия занимает в ней особое, или обособленное, положение,(38) ныне в ней два государственных языка – финский и шведский. В конце 1917 г. советское правительство признает суверенитет Финляндии, и в 1919 г. в ней провозглашена республика. Столь тесная переплетенность историй скандинавских народов – залог их единства, но какое место в этой истории занимает Исландия? – Трудно удержаться от вывода: второстепенное.(39)
   Исландия никогда не была активным самостоятельным игроком (фактор силы не должен сбрасываться со счетов). Она позже всех провозгласила независимость, при этом будучи занятой американскими войсками. Все вкупе сказанное – о географии, демографии, экономике и истории – позволяет с достаточно высокой надежностью отнести Исландию к структурной позиции "остальных", а к Скандинавскому ансамблю применить схему "четыре и остальные". Концептуальная кватерниорность, таким образом, воплощена и здесь. Для полноты нелишне отметить, что во всех государствах ансамбля подавляющее большинство населения – лютеране.
   Расставляя более тонкие акценты, можно констатировать, что Финляндия занимает несколько обособленное положение в ядре ансамбля на фоне Швеции, Дании, Норвегии: по этническому признаку (финны – из финно-угорской, а не индоевропейской группы народов), историческому (столетие в составе Российской империи, затем влияние СССР) и даже политическому (на политической сцене Финляндии в ХХ в. были заметны коммунисты, что для остальных стран региона не характерно). Поэтому дескриптивную формулу Скандинавского ансамбля допустимо представить в виде 3 + 1 и "остальные". Но это детали, в настоящем контексте не столь важные, главным остается конструктивный логико-политический факт М = 4. Осталось лишь уточнить, что кватернион сложился в ХХ в.: после расторжения унии Швеция – Норвегия в 1905 г., обретения независимости Финляндией в 1917 и Исландией в 1944.
   Теперь замкнем кольцо региональных ансамблей, опоясывающее Европу, обратившись к Прибалтике в терминологии советского периода, или к Балтии, как теперь ее принято называть. О том, что три балтийские республики – Латвия, Литва, Эстония – представляют собой отдельный ансамбль, уже шла речь при анализе СССР: в строении последнего они также играли, как мы помним, самостоятельную конструктивную роль. Названные государства, в течение долгих веков испытавшие политическое и культурное влияние германского, российского и отчасти скандинавского миров, окончательно добились суверенитета в 1991 г., вместе с распадом СССР. Теперь в них проводятся интенсивные экономические и политические реформы, взят курс на вступление в НАТО, ЕС. В предъявленном виде ансамбль представляет собой, конечно, триаду, а не тетраду. Отклонение от правил? – Опять постараемся не спешить.
   В результате распада СССР на берегах Балтийского моря образовался российский эксклав – Калининградская область, бывшая Восточная Пруссия, прилегающая к Балтии с запада. Ее население – русское, или "русскоязычное". Экономика страдает всем букетом российских болезней, что контрастирует с ситуацией как у непосредственных соседей – в Польше, Балтии, – так и тем более в неполностью потерявшей ностальгического интереса к своим прежним землям Германии. Железнодорожные и автомобильные коммуникации Калининградского эксклава с "материковой" Россией пролегают через балтийские территории. Прибалты (и немцы) пристально следят за ходом калининградских дел. Вероятно, не будет преувеличением утверждать, что балтийские политики отдают себе ясный отчет: совокупный политический вес их государств, заинтересованность в них со стороны ведущих европейских игроков резко повысятся, если они выступят "в одном пакете" с Калининградской областью. На пути всего ансамбля в Европу, в ЕС тогда дружно вспыхнут зеленые светофоры.
   Я понимаю, что столь откровенное высказывание в состоянии вызвать шквал возмущения. Подозрениями в тайных замыслах отторгнуть Калининградскую область от России была полна российская патриотическая пресса. Со своей стороны, либералы укоряли Кремль в бездействии, требуя принятия энергичных комплексных мер – политических, социальных, экономических, – призванных укрепить связи эксклава с остальной территорией. В противном случае в области назреют сепаратистские настроения. В итоге, и левые, и правые в России признают наличие соответствующей проблемы, нас же, как всегда, интересует не идеологическая упаковка, а исключительно структуры: Калининградская область есть нечто "особое". Даже если допустить наличие в каких-то кругах тайных замыслов по отделению калининградских земель, то это отвечает признакам "непроговоренности", "неэксплицированности" тех сил, которые в конечном счете ответственны за формирование и политических симплексов, т.е. сил рационального бессознательного. Если центробежные тенденции в эксклаве на настоящий момент латентны, тем же обычно отличается и бессознательное.
   Но строго говоря, я не вижу повода ломать копья по затронутому вопросу. Разрабатываемая тема – логика региональных ансамблей, а не государств. Границы государств – один политический аспект, состав региональных ансамблей – другой, и эти аспекты в значительной степени независимы. Так, ранее в Бенилюксе было констатировано наличие потенциального кватерниона – несмотря на то, что Фландрия и Валлония остаются в пределах одного государства и их разделение в обозримый период, возможно, не состоится, – что не препятствует функционированию ансамбля по правилам тетрады, а не триады. Сходная ситуация не исключена и в балтийском регионе. Например, Калининградская область продолжает оставаться в составе РФ (при этом – см. раздел 1.4.2- – ей не отведено самостоятельного формообразующего места в структурах СНГ), но разве это непреодолимое препятствие для вхождения в Балтийский ансамбль, для осознания общих интересов с соседними постсоветскими республиками, проведения скоординированной инвестиционной, социальной, культурной политики или принятия помощи по линии ЕС? Наличие общих типичных проблем, решение которых требует скоординированных усилий, оживленные экономические, культурные и гуманитарные связи, нарабатывающиеся годами повышенные взаимопонимание, уважение, неформальная доверительная обстановка ("особые отношения") – тот климат, который отличает большинство ансамблей. Если на Балтике сложится единство из Латвии, Литвы, Эстонии и Калининградской области, то структуры Европы здесь как бы наложатся на пространства Евразии, обеспечив их более тесную спайку.