Аргументация может быть и конкретнее. «США должны оставаться европейской державой в самом широком смысле, в политическом, военном и экономическом отношениях», – сказал президент Буш» (цит. по: [5, c. 22]). Британии же Ла Манш зачастую кажется шире, чем Атлантический океан.
   Опираясь на сказанное, займемся подсчетом «околобританских» элементов в упомянутой расширенной системе. В ОБСЕ входят два члена ЕС Британия и Ирландия, а также два представителя североамериканского континента: США и Канада. Всем им знаком опыт пребывания под британской короной, ныне все они – члены НАТО. Вновь четыре элемента! Конечно, трудно говорить в этом случае о региональном ансамбле в строгом смысле, но тенденцию нельзя не заметить. Несмотря на географическую, политическую «полуизолированность» Британских островов, не позволяющую сформироваться такому же ансамблю, как на континенте везде, на западных рубежах Европы формируется «квазиансамбль», по-своему связывающий ЕС и Америку. Возможно, к нему следует отнести и одного из членов Британского Содружества Мальту (в ней, кстати, два государственных языка: мальтийский, английский), но, имея в виду незначительность ее размеров – 318 тыс. чел. – только в функции «остальных».
 
   Теперь накоплено достаточно информации, чтобы подойти к вопросу об общей ансамблевой архитектуре Европы, о контурах будущего ЕС. Возвратимся к реестру ансамблей. На западе: германский, романский, Скандинавия, Бенилюкс, а также британский «квазиансамбль», лишь наполовину (по списочному составу) принадлежащий Европе и обеспечивающий своеобразную «полуоткрытость» ЕС на Западе. На востоке: Балтия, Вышеградский ансамбль, юго-восточный, югославский и лишь отчасти европейский по характеру исламский. Несмотря на то, что в каждой из половин Европы формально по пять элементов, один из них обладает отчетливой спецификой «полу», принимая на себя роль, так сказать, посредника в контактах с Северной Америкой, НАФТА, с одной стороны, и еще неустоявшимся исламским миром, с другой. Я не хочу сказать, что по отношению к обоим географически крайним полюсам-ансамблям уместна категория «остальных» (ведь Британия, не будем забывать, – одна из вершин «большой европейской четверки»), но изобрести сходный термин, вероятно, уместно.
   В следующем пассаже обсуждаются различные термины, которые помогли бы понять роль британского и исламского ансамблей.
   В нашем случае, возможно, целесообразнее применить распространенное и нейтральное понятие «лимитроф», учитывая, что два интересующих нас ансамбля представляют собой воплощенную функцию пограничности. Тогда два региональных ансамбля: британский и исламский, – в дальнейшем будут выступать под именем ансамблей-лимитрофов.
   Соберем урожай. Европа делится на две части: Западную и Восточную. Первая – преимущественный ареал германских и романских народов, бастион геополитического Запада и, если пользоваться категориями мир-системного анализа, принадлежит ядру капиталистической мир-системы, КМС. Вторая – зона славян, греков, угров, румын, в последние века находившихся в колониальной зависимости от соседствующих великих империй; эта зона более удалена от мировых финансовых центров и ныне стоит на более низкой ступени модернизации, относится к полупериферии КМС. Каждая из двух частей включает в свой состав четыре легитимных региональных ансамбля и один лимитрофный, т.е. может быть описана формулой «4 плюс лимитроф». Формула Европы в целом тогда:
 

лимитроф
 
+
 
четыре
 
|
 
четыре
 
+
 
лимитроф

 
   Структура Европы оказывается в логико-числовом отношении зеркально-симметричной (хотя в экономическом плане есть градиент: от более высокого уровня жизни на Западе к более скромному на Востоке; о полной симметрии речь, разумеется, не идет).
   Обратим внимание на один частный момент. В той мере, в какой мы рассматриваем европейскую систему, ее западную и восточную половины в качестве «самодовлеющих», относительно замкнутых единиц, их ансамблевое строение строго кватерниорно. Однако в действительности современная Европа – не замкнутая, а открытаясистема, и это находит выражение в ее архитектуре: функция открытости реализуется в дополнительных, лимитрофных звеньях, чья роль – быть преимущественным носителем связи ЕС со смежными блоками. Складывающаяся Европа включает в свои рамки не только собственное «ядро», но и «оболочку». Физик в сходной ситуации мог бы вспомнить о феномене «присоединенной массы», лингвист – о приращении тезаврического значения слова благодаря контексту.
   О причинах, по которым Европа структурируется именно таким свозным – сверху донизу – образом, см. в книге.
 
   Л и т е р а т у р а
   Б р о д е л ь Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм ХV – ХVIII вв. М., 1992. Т.3: Время мира.
   Б е р е з о в с к а я Ю. Бельгийское государство трещит по швам // Известия. 1999. 6 марта.
   Я к о б с о н Р. Работы по поэтике. М., 1987.
   [ О г и А. ]. Хорошие отношения с большим потенциалом: Президент Швейцарской Конфедерации Адольф Оги отвечает на вопросы «Известий» // Известия. 2000. 13 мая.
   Ф р а н к А. Г. Экономические парадоксы в мировой политике. Пер. с англ. // Восток. 1992. №6.
 
   ПРИМЕЧАНИЯ
   Журнальный вариант части книги «Число и культура. Рациональное бессознательное в языке, литературе, науке, современной политике, философии, истории».
   Региональными ансамблями называют группы родственных стран (в культурно-историческом, политическом, экономическом отношениях), например: Скандинавия, Кавказ, Средняя Азия, Прибалтика.
   О православных государствах бывшей Югославии, географически более западных, речь пойдет ниже, поскольку там, на наш взгляд, существует самостоятельный региональный ансамбль. В современных условиях не только (и не столько) общая конфессиональная принадлежность ответственна за интеграцию в государства и ансамбли.
   Здесь и далее термином « остальные» описываются относительно второстепенные члены соответствующих групп. Например, общим местом является выражение « большая четверка» применительно к ФРГ, Франции, Великобритании, Италии в ЕС (наиболее населенные и богатые страны, резко выделяющиеся на фоне других). В таком случае для описания Европы в целом в этом аспекте может быть использована формула «4 и остальные». Аналогично, в широкой Антигитлеровской коалиции основной вклад – у великих держав: США, Великобритании, Франции, СССР, – они же после победы делят Германию на четыре зоны. Значит, та же формула уместна и здесь: «остальные» – собирательное название для более скромных по значению игроков.
   Слова «тетрарность» и «кватерниорность», пришедшие из специальной литературы, – синонимы «четырехсоставности», т.е. выражают факт М = 4.
   Подобное не выглядящее политкорректным выражение употребляется безо всякого пренебрежительного оттенка. Все государства – члены ЕС равноправны, в том числе в рамках ансамблей. Другой вопрос, что на фоне формального равноправия разные страны обладают различным фактическим весом, в разной степени влияя на реальное положение дел. Только такая тривиальная градация и имеется в виду.
   В Швейцарии, хотя и проживают четыре этнолингвистические общины, но по-немецки говорит 65% населения.
   Для сравнения, другая республика бывшей Югославии, – также исповедующая католичество и побывавшая под австрийским крылом, – Хорватия, в отличие от Словении, пребывает с конца ХVI по начало ХVIII в. под османским игом, несколько лет назад ведет кровопролитную войну с соседями, на протяжении почти десятилетия поддерживает сомнительный, с точки зрения европейских стандартов, политический режим (националистический авторитаризм Ф.Туджмана).
   Не говоря о старых аргументах геополитиков: коренной интерес Германии в выходе к Средиземному морю, обретении независимого пути к ближневосточной нефти.
   В рамках такой трактовки Косово отличается двойственной принадлежностью: не только к только что названному исламскому ансамблю, но и – в качестве края Сербии – к Югославии (см. выше тамошний кватернион). О прецедентах двойственной принадлежности ранее упоминалось; ср. также современное Соединенное королевство Великобритании и Северной Ирландии, состоящее из Англии, Шотландии, Уэльса и Северной Ирландии, М = 4, при этом в управлении Северной Ирландией с 1998 г. принимает участие Ирландская республика.
"ПРЕКРАСНАЯ ПОЛИТИКА" / 1 /
 
   Известны революции XX века в различных областях культуры и общественной жизни: в науке (физике, математике, биологии, психологии, филологии и др.), технике, философии, искусстве (возникновение модернизма и авангарда), а также социальные и национально-освободительные революции. Не менее важно понять, что произошло в другой специальной области: собственно в политике.
   В июле-августе 1903 г. на втором съезде РСДРП возникла принципиально новая по концептуальным основам и методам, менталитету и морали партия. Благодаря найденным и реализованным этой партией эвристическим принципам (организационно-эстетическим, структурно-идеологическим), ей удалось не просто прийти к власти, опрокинув и уничтожив многочисленных соперников, но и создать первый в мире тоталитарный политический режим. Что же, собственно, произошло?
   В традиционных демократических обществах, с открытой сферой социально-политической жизни, практически неизменно складываются три основные группы политических сил, называемые соответственно консервативными, радикальными и либеральными. Они могут выступать в своей чистой, генетической форме (что, впрочем, бывает не столь часто), могут заимствовать друг у друга те или иные признаки (тем не менее сохраняя свой господствующий центр в одном из секторов указанного размежевания), представляясь обществу в конкретном фенотипическом разнообразии (в свою очередь поддающемся классификации). Так, среди консерваторов различают этно- (или националистическую), социо- (или государственную), этно-социальную, конфессиональную, идеологическую модификации; известны и другие, более дифференцированные подразделения. В абсолютных монархиях, где открытая политическая жизнь практически отсутствует, три указанных основных типа существуют в виде более или менее скрытых тенденций, в виде противостоящих друг другу сил и мнений в придворно-правительственном окружении.
   В 1905 г., после дарования Манифеста, в нашей стране впервые началась легальная общественно-политическая жизнь. Размежевание по трем основным политическим группам произошло практически мгновенно, При этом скамью консерваторов заняли монархисты (в этно-социальной модификации «Союз русского народа», «Союз Михаила Архангела») и умеренные, но проникнутые охранительными чаяниями октябристы (которых в общем устраивал достигнутый постманифестационный уровень); скамью радикалов – эсеры и социал-демократы (меньшевики), а скамья либералов принадлежала кадетам. Большевики имели своих представителей во второй – четвертой государственных думах, но о них речь впереди.
   Социально-исторические теории различают рассматриваемые политические группы по признаку репрезентации, т. е. по тому, интересы каких конкретных общественных сил они представляют и защищают. Отнюдь не отказываясь от результатов подобного анализа, обратим также внимание на особенности аксиологических структур и предлагаемых социальных проектов, носителями которых они оказываются. Консерватор придает статус высшей – идеальной, а то и сакральной – ценности существующему или даже минувшему. Источником основных социальных бед ему представляются перемены, измена священным традициям, а наиболее важными общественными задачами – соответственно противостояние переменам, консолидация общества под флагом добрых старых традиций, защита их от разного рода коварных или безответственных лиц. Радикалу, напротив, свойственно считать, что социальные несчастья обязаны недостаточной решительности в утверждаемых переменах. Идеал он видит не в прошлом, но крайней мере не столько в прошлом, сколько в будущем. Рассудок, энергия, оптимизм (или героический пессимизм), нетерпеливость и нетерпимость (последнее, впрочем, присуще и консерваторам), братство с товарищами по борьбе, готовность жертвовать собой и другими ради заветных идеалов будущего, новая и строгая корпоративная этика – вот те карты, которые разыгрывают радикалы.
   На либерала настороженно, а то и снисходительно взирают как консерваторы, так и радикалы (характерная метафора: «деревянный меч фальшивого либерализма»). Обладая определенными социально-аксиологическими предпочтениями, либерал, однако, с определенного исторического момента лишен так называемых «твердых» общественных идеалов, склонен к пространным обсуждениям, широким компромиссам, не считает возможным приносить в жертву глобальным планам не только человеческие жизни, но и ряд обыденных интересов людей. Либеральная позиция, в отличие от консервативной и радикальной, лишена, так сказать, внутренней, политической чистоты, обладает заведомой раздвоенностью: между политикой и здравым смыслом, между политикой и «не идущим к делу» гуманизмом, между политикой и другими, «посторонними», интересами. Этой платформе свойственна терпимость к чужим («чуждым») взглядам, поэтому она плохо терпима в обществе последовательных консерваторов и радикалов. Принципиальная двойственность либерала заставляет подозревать его в определенном лукавстве и робости, что, впрочем, иногда не столь уж не соответствует истине. От открытого противостояния консерваторов и радикалов либерал стоит в стороне, то подвизаясь в роли посредника между ними, то соглашаясь в чем-то с одной из сторон, а в целом имея какие-то «побочные» интересы.
   По мере изменения конкретных условий симпатии общества попеременно обращаются то к консерваторам, то к радикалам, то к либералам. Сами данные группы не остаются глухими к изменению своих личных и общественных обстоятельств и, соответственно, трансформируются, заимствуют друг у друга те или иные признаки / 2 /.
 
 
 
   Политические позиции консерватизма, радикализма и либерализма известным образом напоминают трех богатырей русских былин. При этом роль старшего, наиболее корневого типа, Ильи ближе всего соответствует консерватизму; среднего, великодушного и идеалистически настроенного, полного благородства и чести, Добрыни – радикализму; а младшего, не лишенного лукавства и хитрости, естественных человеческих слабостей, Алеши Поповича – либерализму. Коллективное сознание не отделяло их друг от друга, поскольку при всех различиях каждый из них не является самодостаточным и только всем вместе дано совершать наиболее трудные и опасные дела.
   Илья изначально лишен движения, будучи скован параличом и лежа на печи. Но когда приспевает критический момент, его призывает сама святая земля, исцеляют и благословляют «калики перехожие», и нет ему тогда равных по силе и твердости. Илья простодушен, прям, лишен сантиментов и двойственности. И совсем не случайно – как не без иронии отмечают исследователи – именно ему народная молва приписала победу над Соловьем, этим традиционным образом поэзии и поэта, а в данной былине представшего в виде разбойника. Илья связал злокозненную силищу и доставил ее ко двору великого князя. А когда и там она проявила свой нрав, тогда отсек ей Илья голову. «Когда говорят пушки, музам молчать!..» Аналогично и с остальными. Так, Алешу Поповича фольклор наделил двойной – и военно-богатырской, и смиренно-клерикальной – природой. По происхождению из духовного звания, он и смотрит на сторону, отнюдь не исключая для себя перспективы покинуть ратное дело. Будучи более других богатырей не лишен человеческих слабостей, он и врагов одолевает порой не столько силой, сколько лукавством и выдумкой.
   Любопытно, что в «Трех мушкетерах» Дюма представлены образы, аналогичные архетипической тройке богатырей (при этом Портос оказывается семантической параллелью Ильи, Атос – Добрыни, Арамис же – Алеши). Однако при этом в романе появляется и четвертая главная фигура. Тип Д'Артаньяна был еще неведом народной традиции, но он прочно вписался в исходную архаическую тройку.
   Рассматривая различные области мышления, мифологии и культуры, Карл Юнг сделал вывод о фундаментальности четырехчастного строения. «Кватерность» (или «кватерниорность»), согласно Юнгу, является неотъемлемой логической основой любого целостного суждения. При этом структура указанной четверки выражается формулой 3+1: ее последний член занимает особое, отличительное положение. Он делает три предшествующие члена одним, символизирует их сумму целиком, так сказать, замыкает ее и придает ей новое качество. Пример четырех канонических Евангелий, из которых первые три в заметной степени сходны между собой и потому называются «синоптическими», а последнее, четвертое, значительно отличается по своему характеру от предшествующих, – отнюдь не единственный из разобранных Юнгом / 3 /. Но здесь для нас существенней то, каким образом указанная «кватерниорность» работает в области политического мышления, в области политической реальности.
   Вспомним, что, кроме трех традиционных – консервативных, либеральных, радикальных – сил, в России к 1905 г. существовала и четвертая политическая сила – большевики, – хотя поначалу ее мало кто воспринимал всерьез и ее удельный вес был весьма незначителен. «Выскочки», «парвеню» проявляли, однако, незаурядное упорство и последовательность, уверенность и точный расчет, смелость и самообладание. Тем более, что руководила ими такая харизматическая фигура, как Ленин.
   В октябре 1917г. состоялся вооруженный переворот, движущими силами которого были, кроме большевиков, левые эсеры и анархисты, Этот переворот, первоначально обладая всеми признаками обыкновенного путча (насилие со стороны явного меньшинства, как политического, так и морального), в составе последующих событий, гражданской войны, утвердил за собой статус великой революции, какой еще не бывало (посрамив при этом однозначные и дружные прогнозы насчет быстрого падения нового режима). В 1918 г. большевики избавились от своих последних союзников и потенциальных соперников, а в 1921 г. запретили фракции и внутри собственной партии, надолго «закрыв» свободу политической жизни российского общества.
   Большевизм заимствовал у каждого члена традиционной политической тройки самые сильные моменты и вдобавок развил их. Консерваторы идеализируют прошлое? – У большевиков « вековыечаяния человечества» (в них сливается и тянущаяся через тысячелетие мечта о «царствии Божием на земле», и еще более древняя тоска об утраченном «золотом веке» / 4 /, о всеобщем братстве, об общине). Радикалы требуют активных действий для решительных перемен в общественном устройстве? – Но большевики радикальнее любых радикалов и предлагают сделать беспрецедентную череду шагов: «коммунизм – светлое будущее человечества», и оно совсем близко. Либералы настаивают на демократии? – Но кто же отрицает, напротив, даешь не просто демократию, а «демократию высшего типа». В. И. Ленин утверждал: «Советская власть в миллион раздемократичнее любой самой демократичной буржуазной республики» / 5 / (курсив мой.- А. С.).
   С точки зрения традиционно-трехмерного, классического политического мышления совместить позиции консерваторов, радикалов и либералов (да еще раскалив их до крайней точки) попросту невозможно. Но большевизм был явлением авангардным, авангардистским. Поэтому он не просто совместил традиционную тройку, придал ей психологическую, эстетическую и концептуальную завершенность, а семантически замкнул сферу политической жизни и «закрыл» ее, ибо после него, как после явления высшего типа, явления низшие «не нужны». Трехмерная политическая вселенная бесконечна, поскольку лишена исчерпывающей самопричинности: без постороннего участия ей ни возникнуть, ни исчезнуть. Другое дело, если в нее внести еще одно измерение. Теперь, если здесь еще будут и силы взаимного притяжения (а они есть: коллективизм, пролетарская солидарность / 6 /), она становится по-фридмановски конечной в пространстве и времени и обретает невиданные дотоле совершенство и самодостаточность. Нет, совсем не случайно релятивистские и большевистские принципы формировались практически одновременно; одни и те же семена, одни и те же начала давали всходы на разных полях: на научном и на политическом, на философском и эстетическом. Авангардное мышление наступало широким фронтом. В физике – Эйнштейн, в политике – Ленин.
   Синтагматическое замыкание политической вселенной, возможность ее расширения и коллапса позволили являть истинные чудеса, совершенно неведомые классическому мышлению. Общество, наконец, обрело конкретный политический инструмент для прохождения через порог собственной гибели и нового рождения. На этом пороге, в этом узле метаморфоз то, что казалось и было – в той, прежней реальности – противоположным, становится единым и неразличимым (ср. «энантиодромию» Гераклита, complexio oppositorum Николая Кузанского, диалектический принцип единства, хотя и борьбы, противоположностей). Ты хочешь свободы? – Пожалуйста, получай, и не какую-нибудь мнимую, буржуазную, а высшую и подлинную. Если для тебя она неотличима от жесточайшего гнета, значит, ты не понимаешь знаменательный смысл эпохи, значит, ты внутренне чужд партии и народу, значит, ты – враг или перерожденец и должен быть «редуцирован». И миллионы с воодушевлением пели: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». Как это совместить с архипелагом концлагерей, с грохотом кованых сапог на лестницах по ночам, со «сроками» за десятиминутные опоздания на работу, с истреблением оппозиции и разномыслия, с крепостным, беспаспортным крестьянством? Если не понимаешь, то ты – не «диалектик», товарищ. В 30-х же годах это понимал практически каждый, и до сих пор многие вспоминают о тех временах с пронзительной ностальгией и твердо (хотя и безо всяких «тонких» доказательств) настаивают: «Это и было счастьем». А разве счастье доказуемо?
   Сталин в восприятии многих современников и в нынешних их оценках выступает едва ли не как космическая сила, сделавшая дни светлее, а ночи темнее. Без ночного страха нет настоящей радости светлого дня. Общие идеалы и страх заставляли людей теснее прижаться друг к другу, позволяли живее ощутить общее, коллективное тепло (хотя и приходилось отшатываться в ужасе от политически прокаженных). Контраст света и тени создавал ощущение духовного богатства. Переносимые беды и трудности при наличии заветной цели обеспечивали многим особое жизнелюбие, которое не растрачивалось даже к преклонным годам. Довольно типичны и следующие отзывы: «У многих, правда, из простых, даже страха не было (интеллигенты те все трепетали). Если человек прост – он открыт, у него нет ни задних мыслей, ни заднего страха, ни особых желаний. Но видно такова жизнь, что на одной простоте далеко не уедешь. Или кто-то нас расколол, порушил?».
   Повторяю, классические, «эвклидовы» критерии неприменимы к политической логике большевиков, к созданной ими реальности. Новая, четырехмерная – почти по Минковскому – политическая вселенная, так же, как и физическая, не нуждалась в ньютоновском первотолчке или в некоей высшей, трансцендентной опеке, а существовала и двигалась самостоятельно, будучи в полной мере самодостаточной. В частности, у нее не было никакой потребности принимать внушенные откуда-то свыше и пестуемые «религиозными мракобесами» моральные правила; она рождала собственную мораль. Причем, в полном соответствии с диалектическими и релятивистскими началами, образ нравственности существенно зависел от системы отсчета. Раз политически главное – интересы рабочего класса, то и мораль должна быть классовой, пролетарской, а точнее – партийной. То, что традиционные политические деятели в силу своих «предрассудков» не могли переступить (или медлили переступать, теряя время), большевики переступали, не сомневаясь, едва ли не с молодечеством. Вооруженный грабеж банков, поражение Отечества, связи с Вильгельмом, сонмы трупов – да, если нужно. Главное – цель, а она ведь чиста, свята и велика.
   Нередко большевиков обвиняют в том, что они разрушили традиционную иерархию этических ценностей, поставив классовые ценности выше общечеловеческих и «божиих» (последние они как материалисты не признают). Это не совсем так. Всякие иерархии – в том числе аксиологические – прерогатива метафизиков, большевики же – «диалектики». Они никогда не отрицали общечеловеческих ценностей, но всегда утверждали, что использование этических элементов того или иного уровня зависит от конкретных задач, от хронологического этапа, от системы отсчета. «Критерием истины является практика»; следовательно, каковы потребности практики, таковы и взгляды на истину. Так, в надлежащий момент Горбачев объявил о приоритете общечеловеческих ценностей. И остальное партийное руководство это допустило, исходя из «конкретных задач» и понимая, что завтра, если надо, вновь можно нажать на классовые или национальные.