Федоров Александр. Оракул

даже если она на добрую память выворачивает вместе с метлахской плиткой
голубой унитаз или итальянскую ванну, выдирает из стены удобную газовую
установку. Про импортный телевизор или холодильник уж и говорить не
приходится. Безусловно, близкие нежному женскому сердцу предметы должны
следовать за источником былых наслаждений. Но в данном случае расставание
проходило в более щадящей форме. Сергееву даже казалось временами, что
именно он "виноватее всех виновных".
И когда страдающая подруга, обливаясь слезами и мучаясь угрызениями
совести "о былом и памятном на всю оставшуюся жизнь", вновь явится к
мужчине, чтобы накоротке выпить с ним чашечку кофе с пирожными и посетовать
на неудачи нового брака, нельзя расслабляться, замыкаться в себе, проявлять
эгоизм, - необходимо щедрой рукой вновь одарить страдалицу "памятными
предметами".
Пусть не смущает вас то, что вы их купили совсем недавно, во всяком
случае, после отъезда бывшей благоверной. Ей, ей - стоит хорошо заплатить за
то, чтобы иметь право гордо заявить: "Баба с возу - кобыле легче"! Нужно
помнить о трудной бабьей доле: "Женщина легко уходит из семьи только в
новую, уже хорошо устроенную, утрамбованную собственным телом постель".
Стоит ли сожалеть о былом, - живите, наши прошлые жены, счастливо и богато.
Но разговор сейчас не о примитивных человеческих тварях, а о святых
серых существах: Катя через несколько дней напряженного ожидания возвращения
бесшабашной старухи незаметно выскользнула из квартиры и пустилась на
совершенно бесперспективные в многомиллионном городе поиски. Ее вела
искренняя привязанность, желание защитить от невзгод старую, выжившую из ума
клячу.
Как здорово могут отличаться мотивы поступков Адама и Евы, человека и
кошки. Катя, конечно, погибла потому, что утратила в комфортных условиях
навыки странника, бродяги, голодранца. Но она пожертвовала благополучием,
самой жизнью, ради избранного человека, а не сытного стола и
комфортабельного жилища. Вот уж воистину: "Браки и привязанности
заканчиваются на небесах"!
Сергеев вспомни другой случай: он прикармливал Клеопатру - истинную
распутницу, страстную гуляку исключительно дворовой масти. То была крупная
кошечка, приваженная женой Сергеева к дому. Не даром замечено: "Рыбак рыбака
видит из далека". Своих замечательных котят она рожала в квартире Сергеева,
прямо у него на тахте.
Клеопатра была по началу заботливой матерью, но через пару месяцев
героического материнства вновь встала на путь порока. Гуляя по двору, она
приставала к детям, взрослым, как бы предлагая себя в дом. Пожалуй она
смогла бы стать домоседкой, подвали ей удача попасть в семью, где у нее не
было бы конкурентов. Но ничего такого не произошло, и ей, неприкаянной
отщепенке, пришлось мыкаться без постоянной прописки.
Сергеев, однажды, хворая, задержался на несколько дней дома, не посещал
работу. Случайно, выглянув в окно, он заметил, что Клеопатру "добрые люди"
берут за шиворот и сажают в мешок. Подлая, крашенная в желтый цвет, баба -
соседка по лестничному маршу, отправляется с мешком на улицу. Ее вислоухие
собутыльники, - муж-автослесарь, подруга с мужем-крестьянской косточкой и
выводок сопливых детей замешкались у ворот. Сергеев, как мог скоро оделся и
трясущийся от высокой температуры, рванул за паразитами.
Крашенная, к тому же основательно лысеющая, стерва с мешком уже
потерялась из виду, но остальные лиходеи замешкались. Суровая отповедь
привела их в замешательство. Первым очнулся крестьянин, - в нем взыграла
тяга к пролетарской диктатуре и гордыня хозяина жизни. Геройски схватив
Сергеева за грудки, человек из народа пытался диктовать свою волю дохлому
интеллигенту.
Сергеева с четырнадцати лет воспитывался в закрытых военных учебных
заведениях и был основательно натаскан в премудростях разностороннего
рукопашного боя. Даже не поведя глазом в сторону крестьянина, он легким
кистевым движением освободился от захвата и оттолкнул от себя простака.
Мимо по улице летели рычащие стаи автомобилей и, по законам жанра,
следовало выбить ударом ноги этого дуралея на проезжую часть. В несколько
секунд он будет размолочен капотами и превращен в кашу. Что-то удержало
Сергеева от слишком решительных действий. К тому же, обескураженный
легкостью контратаки, крестьянин поник и только невнятно что-то бурчал.
Теперь в единоборство решил вступить автослесарь. Нужно быть полным
идиотом и простофилей, чтобы, вылупив глаза через страшные диоптрии очков
(легким ударом по которым можно лишить его зрения), повторять приемы
крестьянина, - хватать за грудки.
Рефлексы, подхлестнутые интоксикацией, температурой, у Сергеева
восстановились моментально. По спортивному опыту, он оценил важный
показатель готовности к жестокому бою: его собственное сознание намного
обгоняло события, а потому панорама как бы раскручивалась в медленном темпе.
Перед ним открывался выбор средств, прочно вбитый долгими тренировками по
программе рукопашного боя, принятого в разведке морской пехоты и
воздушно-десантных войск.
Можно было легко переломать руку этому болвану сразу в трех сочленениях
- лучезапястном, локтевом и плечевом. Для этого надо только несколько
развернуть корпус вправо, прочно накрыть его руку своей левой подмышкой и
резко обронить все свои девяносто килограмм живого веса на его вытянутую,
ослабленную тыльным разворотом руку.
Возможен и другой ход: поднырнув под правую руку противника, провести
"мельницу" и воткнуть слесаря башкой в асфальт, но тогда его ждет перелом
основания черепа, шейных позвонков, мощное внутричерепное кровоизлияние,
тяжелейшее сотрясение головного мозга. Чего-то одного, на выбор, было
достаточно, чтобы отправить лиходея на тот свет.
Можно решить вопрос еще проще: снести правым локтевым ударом непрочную
реберную дугу над его печенью. Тогда грядет и разрыв печени острыми
обломками ребер. Смерть в таких случая наступает от внутриполостного
кровотечения.
Можно, наконец, заехать страдальцу ногой в пах или по кости голени, -
от страшной боли наступит шок.
Но внимание Сергеева почему-то приковало совершенно открытое горло
лиходея. Видимо, вспомнилась беззащитность и готовность на муки Клеопатры,
когда ее, схваченную за шиворот, погружали в мешок. Правая кисть Сергеева
уже сложилась в "лапу леопарда". Ею, как пилой, перерубаются хрящи горла и
наступает скорая смерть от мучительного удушья.
Еще мгновение, - некоторый подготовительный отворот корпуса для
усиления размаха, - и "лапа леопарда" готова выстрелить смертельным ударом.
Привычный на татами, жестоко-азартный "киай" уже выдавливался из жаждущей
крови и мести глотки. Вспомнилось: "Бей первым Фреди"!
С возрастом мы, безусловно, становимся мудрее: именно это спасло
слесаря от смерти, а Сергеева от явно приближающихся суда и тюрьмы. На
другой стороне узкой улицы суету у ворот пожирали взглядами уже готовые к
снятию показаний свидетели. Обыватели, стоящие на остановке троллейбуса,
десятком пар любопытных глаз пожирали гладиаторский экспромт.
Насладить их любопытство профессиональным убийством, пусть плохого, но
все же человека, и при том не спасти Клеопатру, - было пижонством, а не
разумной боевой операцией. Этого придурка, если уж есть такое желание, можно
оглушить ударом в парадной, на лестнице, и сбросить вниз головой в зияющий
проем. Эффект будет не менее основательный, чем при выполнении "мельницы".
Хуже всего то, что Клеопатру уже не вернешь. Здесь, на шумной улице, на
Сергеева широко раскрытыми, испуганными глазами смотрели дети этих двух
рабоче-крестьянских дебилов. Вспомнилось из Библии: "Гневаясь не
согрешайте"! А затем уже вовсе успокоительное: "Итак смотрите, поступайте
осторожно, не как неразумные, но как мудрые" (К Ефесянам 5: 15)...
Сергеев на всю жизнь запомнил одну из своих кошачьих подруг - Фаину.
Она появилась у него на даче неожиданно, во время кормления стаи соседних
подруг, которые собирались по вечерам на скромный ужин и холостяцкие
посиделки. В проеме входной двери показалось максимально вежливое,
деликатное существо, страшно исхудавшее и взъерошенное. Кошку просто качало
от усталости и истощения, - она, видимо, проделала огромный и трудный путь,
пока каким-то шестым чувством установила, что именно в том доме ее
обязательно приютят и накормят. Она одарила вежливым носовым поцелуем каждую
из собравшихся на посиделки кошку. Деликатно, но с аппетитом уплела
предложенные лакомства.
Сергеев внимательно рассмотрел примечательное создание, - это была
носительница элитной сибирской породы с некоторым подмесом замечательного
норвежского генофонда, о чем свидетельствовали выраженные и характерные
кисточки на кончиках ушей. Сергеев, приласкав Фаину (она всем своим видом
подсказывала именно это имя), уложил ее на диван. Наступила пора сна, -
кошка спала, как убитая, но поднявшись довольно рано, принялась методично и
тщательно вылизывать себя. Через пару часов - это было уже совершенно
преображенное создание. Приведя себя в порядок, Фаина отправилась обозревать
территорию усадьбы, фиксируя границы известным способом. Дела
экскрементальные она отправляла на грядках других усадеб.
Кошка быстро определилась с хозяином и соседями, с территорией и домом.
Она отъедалась, лечилась травками, отдыхала. Но когда вечером, как обычно
дачные подруги попытались собраться в гостиной и отведать лакомств на
халяву, Фаина разметала конкурентов в несколько секунд. Так же свирепо
впредь она расправлялась с любой собакой, пробегавшей мимо сада. Ее страсть
к зубасто-когтистым боям не могли охладить даже крупные немецкие овчарки.
Через несколько дней, ночью, Фаина родила трех замечательных котят
прямо у Сергеева под одеялом. Все они были разной масти, причем, не
соответствующей окрасу матери. Ясно, что голодная жизнь кошки-скиталицы
потребовала от Фаины соития с несколькими разными котами.
В таких связях не мог доминировать генофонд ослабленной матери,
остались жизнеспособными лишь зиготы с преобладанием генетической информации
сытых самцов. Но по-настоящему доверила Фаина драгоценное достояние только
одному существу - человеку по фамилии Сергеев. Она позволила ему принять
трудные роды.
Фаина сама выбрала место для семейного гнезда: в секцию шкафа с бельем
мамочка аккуратно, за шкварник, перетаскала потомство. Фаина была заботливая
мать ровно до двухмесячного возраста питомцев, затем она полностью
переложила труд по уходу и воспитанию на Сергеева. Таким шагом она показала
ему, что в котятах таятся души сергеевских грешков молодости, а по счетам
необходимо обязательно платить. Коты же совокупители к серьезным, душевным
делам, не относятся, - то всего лишь зов природы и притяжение тела.
Фаина учила котят охотиться за живностью, показывала лечебные травы,
помогала осваивать приемы борьбы в стойке и партере, но кормить грудью
малышей отказывалась. У нее появилось более ответственное занятие, - она
сплела супружеские узы только с одним котом - великолепным крупным
британцем, проживающим в соседнем доме. Так был дан старт большой семейной
любви, закончившейся к осени рождением шести одномастных котят, которых
пришлось признать, прежде всего, британцу. Сергеев неоднократно замечал, что
британец тоже участвовал в тренировке охотничьих инстинктов у котят, но он,
паршивец, многократно изменял Фаине, причем, с нестоящими деревенскими
простушками.
К сожалению, Фаина не пожелала переехать с Сергеевым в Санкт-Петербург,
- ее манили охотничьи просторы, сказки о которых вечерами и ночью ей шептал
на ушко сытый и легкомысленный, серо-полосатый британец. Какой женщине не
хочется завести прочную, благополучную семью. Многие из них действительно
верят в легкомысленную легенду о том, что "с милым рай в шалаше". Вернувшись
к лету из дальнего плаванья, Сергеев не нашел Фаину в живых, погиб и
рыцарь-британец, видимо, подбивший азартную подругу на порочный и опасный
поступок, - воровство кур у постоянно живущих в поселке "дачников". Их,
скорее всего, загрызли дворовые собаки, стоящие на страже имущества хозяев.
Но то было лишь предположение. Сергеев молил Бога, чтобы, отбирая жизнь, он
дал Фаине и британцу легкую смерть, если уж не пожелал дать жизнь долгую и
беззаботную.

* 2.9 *

Сергеев всмотрелся в мордахи своих теперешних подружек (их теперь было
только две), - они были сытыми, довольными, в них не читался даже намек на
подозрение о готовящейся "подлянке". Сергееву стало стыдно за легкомысленное
согласие на командировку. Правда, он еще не высказал свое окончательное
решение главному врачу. Но в душе уже согласился потому, что хотел отдохнуть
от больничной суеты и дешевых интрижек, которые постоянно закручиваются в
женском коллективе. Размышления пошли по нескольким направлениям. Первое -
можно забрать подружек с собой, но такой переезд для них станет огромной
психической травмой. Ясно, что кошкам необходимо постоянно ощущать свою
причастность к защите дома от вурдалаков. Второе - можно пригласить бывшую
жену пожить в доме, ее хорошо знали кошки. Но тогда остается загадкой, как
она будет осуществлять эту самую жизнь на "чужом берегу"; захочет ли
освобождать потом "утоптанное" ложе. Она была тоже врачом, но вдруг,
неожиданно для Сергеева, так основательно влезла в бизнес, что забыла не
только семейные обязанности, но стала подторговывать своими принципами,
свободой действий, добропорядочными отношениями с людьми. Возобновление
союза с коммерсантом азиатского качества не входило в круг желательных
отношений.
Наверное, самым реальным и разумным был третий вариант: временное
переселение семьи дочери под отеческий кров. Но при любом решении кошек
ожидало потрясение и возникновение сомнений в верности лидера стаи. Рука
потянулась к телефону, - к нему Сергеев последние годы относился с
предубеждением. Чаще он выключал его напрочь и пользовался связью с внешним
миром только в одностороннем порядке, то есть звонил сам и не принимал
звонков ни от кого. Такое прочное ощущение покоя соответствовало его
интровертированной натуре, склонной к щадящему здоровье аутизму.
Все друзья и деловые люди поставили на нем крест, отучились общаться по
телефону, некоторые прокляли, но он твердо продолжал свою линию, замечая,
что продуктивность профессиональной деятельности при этом резко возросла.
Это особенно плодотворно сказалось на литературной деятельности Сергеева, к
которой он привык уже давно, как к своеобразному интеллектуальному
наркотику.
В молодости профессиональное занятие журналистикой спасало его от
безденежья, теперь это было скорее занятие для души. Но самое главное, навык
наблюдения жизни, склонность переживать, пропускать через себя все события,
насыщаясь при этом богатым материалом литературного характера, стало неким
смыслом его жизни.
Он научился жертвовать ради такой схемы жизнедеятельности многим из
сферы личного. Но, может быть, это и стало его самой главной личностной
сущностью. Он часто использовал метод здоровой провокации, возбуждая им
откровение у "объекта наблюдения". При этом приходилось превращать себя в
психотерапевтическую мишень. Такая смелость приносила глубокое проникновение
в сущность наблюдаемых событий, но оставляла незащищенным собственное тело и
душу, на которох тут же появлялась масса болезненных синяков, шрамов,
кровоточащих ран.
Набрав номер дочери и дождавшись ответа, он наслаждался некоторое время
лопотанием внучки - замечательного пятилетнего существа. Но, честно говоря,
болтая с ней о пустяках, Сергеев чувствовал, что ему пока еще ближе кошки,
чем человеческий ребенок. Скорее всего - то был результат собственной
отстраненности от жизни, и фотография явной шизотимности, свойственной
любому ученому. Дочь, как только узнала от внучки, кто звонит, обрушилась на
него с упреками:
- Папа, где ты болтаешься? - выкрикнула она раздраженно. - Мне все
провода оборвали звонки от твоего дальнего родственника - Германа. Ты,
видимо, забыл, что у тебя есть обязательства перед твоей женой и ее сыном от
первого брака?
Сложность логических построений, свойственных женщинам, вообще, и
собственной дочери, в частности, позабавили Сергеева. Он, было, хотел
выстроить схему душевных связей дочери и своей бывшей жены, крепость которых
всегда его поражала, - порой ему казалось, что дочь вовсе не его, а ее
отпрыск, - но Ольга огорошила его новой инвективой:
- Ты удивительно черствый человек, папа! Я бы с тобой не могла прожить
ни месяца, а она истощала себя в борьбе с твоим душевным холодом целых пять
лет.
Все это в просторечии называется "окатить ушатом холодной воды" или "с
больной головы на здоровую". Сергеева, явно, теснили с Олимпа, на который
тихо, но последовательно он давно возвел себя. Выстроил там удобную хижину и
расположился, согласно собственным планам, на долгие времена. "Кто виноват?
- вот в чем вопрос".
Такие встряски нравились Сергееву. Дочь, бесспорно, это понимала,
поэтому совершала подобные экзекуции всегда с энтузиазмом. На ее языке такая
"работа" звучала, как "промывка мозгов зазнавшемуся папочке". Но кто может
судить женщину, особенно, если это твоя дочь?
- Ближе к телу, Олечка, - в чем дело? что случилось? - начал медленно
мобилизовывать свои силы Сергеев для отражения атаки. Я знаю твои тайные и
явные симпатии, - ты готова ради женской солидарности продать отца за рупь с
мелочью.
Дочь, видимо, надула пухлые губы и заявила категорическим тоном:
- Я за справедливость, а не за семейный сепаратизм.
Ольга Александровна была по образованию философом и потому иногда
изъяснялась высокопарным и наукообразным слогом. Но то были профессиональные
штампы и ничего более. Она скоро поменяла гнев на милость и продолжала более
вкрадчиво:
- На Валентину Андреевну совершено нападение и ее в тяжелом состоянии
вчера доставили в больницу, - она в реанимации, еще не приходила в сознание.
Это уже звучало, как удар грома среди ясного дня. Сергеев поперхнулся и
с него моментально слетела напускная сердитость и желание заниматься
словесной бравадой. Дело принимало какой-то трагический оборот. Он уточнил у
дочери номер больницы, распрощался и начал розыск. Сергеев быстро отыскал
телефон начмеда больницы - своего приятеля, доктора медицинских наук,
великолепного специалиста анестезиологии и реанимации. Костя откликнулся на
телефонный звонок моментально и сам взял инициативу разговора в руки:
- Саша, я пытался до тебя дозвониться, но твоя система телефонной связи
не всегда приносит пользу. - молвил он сходу. - Положение у твоей Валентины
критическое. Ты извини за прямоту, но у меня надежд на благоприятный исход
практически нет, у нее очень тяжелые травмы головы, грудной клетки. Однако,
как ты понимаешь, делам все, что возможно.
Сергеев молчал и внимательно слушал, вопросы задавать не имело смысла,
- все и так ясно. Спасибо Косте, что он не стал тратить время на пустые
слова, не вешал лапшу на уши - не врал, не успокаивал. В конце разговора
Сергеев уточнил возможность навестить Валентину прямо там, в реанимации, -
договорились сделать это завтра, часов в одиннадцать, когда закончится обход
и вся утренняя больничная суета.
Опустив на рычаги телефонную трубку, Сергеев замер в оцепенении, -
странно, как быстро и неожиданно свалились на него трагические
неожиданности. Но он еще не собрался с мыслями и сидел сгорбившись, в
глубокой задумчивости.
Кошки, словно почувствовав его горе, запрыгнули на тахту и внимательно
наблюдали за ним печальными глазами. Какие все же это тонкие существа,
способные ощущать любые эмоциональные повороты в душе человека, - они
сопереживали, разделяли горе, готовы в меру своих сил прийти на помощь.
Сергеев неоднократно замечал, что кошки порой застывали, с осторожным
любопытством устремив взгляд мимо хозяина, в пространство. Говорят, что они
таким образом фиксируют эфирные тела, - например, прошлых жильцов этой
квартиры, давно умерших, но пожелавших навестить свой бывший дом.
Появление полтергейста кошки тормозили сразу же на пороге квартиры
решительным взглядом, излучавшим безусловное презрение и суровую
непреклонность. Они усаживались на его пути и своей волшебной аурой
возводили непреодолимое препятствие для всякой нечистой силы, явно давая
понять, что они посланники Бога на земле - суровые судьи, готовые в случае
чего и приговор привести в исполнение собственными зубами и когтями.
Нечистая сила боялась их!
Около полуночи Сергеев услышал какое-то шевеление на карнизе окна в
спальне, - он еще не сомкнул глаз, - кошки подняли головы, но вежливо
притихли, не двинулись с места. Сергеев подошел к окну, - на карнизе
топталась нежная голубка, почесывала клювом оперенье, заглядывала, но не
просилась в комнату. Сергееву показалось, что глазки у нее были блестящие и
агатовые, как у Валентины. Мистика! - стукнуло в голове у Сергеева.
Подобное послание в его жизни уже было: пять лет тому назад он плыл на
большом сухогрузе в Атлантике; вдруг, ни ведомо от куда, подлетела и присела
на передней мачте, около прожектора, небольшая птица. Это было странно, -
судно находилось практически в центре Атлантики. Обычной птице такие
перелеты не под силу. Сергеев наблюдал ее появление издалека, - он находился
вместе со старпомом в ходовой рубке, - была ночь - тихая, загадочная,
обволакивающая теплом парного молока. Наутро к нему зашел капитан с
радистом: попросил крепиться и передал радиограмму от жены с известием о
смерти матери. Бесспорно, - история повторяется!
Ночь прошла в размышлениях. Вспомнились годы, прожитые вместе, - они,
вообще-то, были счастливыми. Валентина успела до встречи с Сергеевым четыре
раза побывать замужем и была довольно заводная штучка. Однако быть женой
ученого - это профессия, тяжелая и особая, выдюжить которую дано не каждой.
Еще сложнее для Сергеева было наблюдать, как мучается рядом живущий
человек, - они расстались без скандалов и взаимных упреков. Валентина
продолжала навещать его, видимо, ощущая потребность общения, больше, чем с
другими. Но вечные творческие залеты Сергеева, само собой, не способствовали
лечению душевных ран, на которые все время жаловалась теперь уже просто
подруга.
Он пресекал все ее попытки как-то вмешаться в его быт, - например,
убрать квартиру, - предпочитал жить в окружении пыльных книг, да любимых
кошек. Если уж он и корил Валентину за что-либо, то только за пропавшую
Катьку и Клеопатру (интересно - имена обоих на одну заглавную букву; Маша и
Муза - имели иной фонетический старт). Намеки судьбы были понятны Сергееву:
"К" - от слова катастрофа; "М" - от слов милая моя.
Но с сергеевской мистикой Валентина решительно не соглашалась и
обвинения в свой адрес за пропажу кошек не принимала. И вот теперь
возмездие: эта близкая женщина безвозвратно отдаляется от него, - решительно
и бесповоротно! - для него в том уже не было сомнений.
К одиннадцати Сергеев приехал в больницу, внутренне подготовленный к
худшему. Уже по лицу Кости он понял, что не ошибся в ожиданиях. Сергеев
попросил о встрече с дежурным врачом-анестезиологом (тот еще был на месте).
Серьезный и разумный врач тихо и последовательно провел Сергеева по
короткому финальному пути жизни пациентки: она все время была без сознания и
только к полуночи, примерно за десять минут до смерти, открыла глаза,
показала рукой чтобы сняли интубационную трубку (она была на управляемом
дыхании), но говорить не могла, только внимательно оглядывала помещение,
мониторную технику, приборы, словно прощаясь со всем земным. Слез не было, -
но была грусть и отчаянье во взгляде. Она, видимо, пыталась разыскать лицо
любимого человека и, скорее всего, печалилась, что Сергеева нет рядом, что
не успела, не смогла проститься и сказать что-то самое главное, приходящее
на ум только в последние минуты.
Подвиг прощания с жизнью требует огромного волевого напряжения. Он
последнее истощающее испытание для тяжелейшего больного - огромная нагрузка,
еще больше укорачивающая жизнь. Она быстро утомилась, сорвалась на
прерывистое дыхание, неудержимо нарастал разлад сердечно-сосудистой
деятельности. Ее ввели в мягкий морфинный наркоз и теперь уже окончательно
очистившаяся от греха душа Валентины тихо отошла в мир иной.
У врачей хватило ума не мучить пустое тело (фантом, оболочку)
бесполезной истерической суетой "экстренного оживления". Конечно, в
последние минуты жизни боли она не чувствовала, но каждому смертному тяжело
и боязно расставаться с привычной землей, а душе покидать полюбившееся тело.
Конечно, душа, возносясь, наблюдала за земными существами, она пожелала
последний раз посетить и Сергеева в образе голубки. Наверное, ее последними
словами было до боли знакомое обоим: "Укрепите ослабевшия руки, и утвердите
колена дрожащия; скажите робким душою: будьте тверды, не бойтесь; вот Бог
ваш, придет отмщение, воздаяние Божие; Он придет и спасет вас" (Кн. Исаии
35: 3-4).
Сергеев считал своим долгом испить всю горькую чашу до дна: он