Федоров Александр. Оракул

- Ты, деточка, ротозейка! Зри в корень и ищи корень: обрати внимание на
графику, на контуры стиха. Что они тебе напоминают?
- Вазу, что ли? - неуверенно залепетала Сабрина.
- Вот, вот! Эти два мудозвона, оказывается изобрели психологический
тест. Почти, как у Германа Роршаха. Извини за педантизм, Сабринок, но внесем
ясность. Мне кажется, что здесь необходимы дополнительные пояснения: речь
идет о шведском психиатре, жившем в период 1884-1984 годы, он изобрел
специальный тест, широко используемый в медицинской практике для расшифровки
неосознаваемой мотивации личностных реакций. В современной психодиагностике
такие тесты называют проективными, то есть дающими возможность оценивать
личность целостно, а не растаскивать ее по отдельным реакциям, которые потом
не знаешь как свести воедино. Главное преимущества таких методов состоит в
том, что опрос пациента не выглядит прямым ударом в лоб. Нет нужды требовать
конкретности в формулировках, наоборот, в них всегда остается некий тайный
подтекст: вроде бы говорим о пустяках, об отвлеченных материях... Ан, нет!
Потихонечку, да полегонечку, как говорится, тихой сапой, но выводим
мотивацию на чистую воду. В стихе заложен специальный ключ.
Бог изобрел Слово, раскрутил Землю, Воду.
Он сотворил Адама, Еву - будущую королеву;
вывел животных массу (добрых или опасных);
насадил растенья, разбросал микробов всюду.
Но ушлый Бес заявил давно: Жизнь - говно!
Чувства - первичны, а мысль - вторична:
утреннее ожиданье - нервное состоянье.
Сомненье гложет - мутит, тревожит.
Милую ждешь - нейроны жжешь.
Гормоны бурлят - бьют в зад.
Строится четный ряд:
вопросы - глушь,
ответы - чушь,
в ушах - отит,
в скротуме -
эпидидимит.
Она придет -
грусть уйдет,
а не дождался:
день не задался.
настроение - дрянь,
времени рвется ткань,
досуг и дела кувырком,
свиные рыла кругом!
Но раздается - звонок:
прыгнул под потолок.
Святая, мук не зная,
вошла секс-бомба,
вздыхает томно -
мечта огромна!
Глаза - бирюза.
Манит грудь -
зовет отдохнуть.
Проходим в спальню:
похоти накал - затем провал,
постель открыта, она подмыта.
Наш инструмент всегда с собой -
возьми рукой, поцелуй, успокой.
Муза оргий - стонет в восторге!
Вот так альков лепит дураков.
Надейся на благость Господа,
до Святаго конца мужайся,
попусту не раздражайся,
для курв не обнажайся.
Святая Дева Мария!
Прости, если не так,
любовь, как море,
а я - мудак!
***
Муза оценила эффект пояснений: очевидно, что Сабрина слушала
внимательно, все еще ни черта не понимая. Колдунья-психолог задала наводящий
вопрос:
- Присмотрись, Сабринок, к внешнему контуру рисунка стиха. Ну же,
повнимательнее. Здесь представлен, как теперь говорят, растр, то есть
графический образ, хранящийся в диагностическом файле. Представь его себе в
виде описания мысли по точкам (пикселям).
Все доходило медленно, но настойчиво с прибавлением уверенности, как до
жирафа. Наконец! - лицо Сабрины залилось краской смущения. Муза радостно
воскликнула:
- Чувствуется эффект. Вазомоторы действуют! Ты, милочка, реагируешь,
как девушка, впервые встретившаяся с мужским половым членом, как говорится,
глаза в глаза! Точно на такой эффект и рассчитывали эти два обормота,
изобретатели-циники. Теперь даю квалифицированные пояснения: ты обращала
внимание прежде всего на мысль, а не на форму. Между тем, форма-то как раз и
является "профилем сексуальной солидарности", - так назвали этот феномен
наши лоботрясы. Тебя интересовало содержание стиха потому, что ты натура
глубокая, поэтическая, филологически сориентированная, не склонная к
разврату. Так?!
- Скорее всего так. Правда, с Сергеевым я очень любила заниматься
любовью. - отвечала Сабрина. - Но, может быть, то был не разврат?
- Да успокойся, Сабринок, какой там разврат, - просто техника высокой
пробы. В разнополой любви и не может быть разврата, - это я тебе гарантирую.
Ты даже профиль и фас пениса приняла за вазу. Этим ответом ты напомнила мне
старый анекдот, он к месту, и я рискну его тебе рассказать: встречаются две
проститутки; одна портовая, нищая; другая, обслуживающая обеспеченных
интеллигентов (благополучная). В школе дамочки были подругами, затем их пути
разошлись. Благополучная - вся из себя: шикарный прикид, отменный макияж,
холеная. Она "играет на флейте" - ублажая пенис. Портовая (нищая)
проститутка просит уточнить, что такое пенис? Подруга объясняет, используя
привычный сленг: "это тот же хер, только намного мягче". "Счастливая ты! -
замечает портовая проститутка - А у меня сплошная непруха. Снимет тебя
пьяный докер, всю ночь елозит, как сучку, а утром вместо оплаты просит рупь
на трамвай".
В глазах Сабрины застыл ряд новых вопросов, но Муза не дала ей их
озвучить:
- Если ты собираешься в Россию, а я чувствую, что эта загадочная страна
уже вызывает у тебя огромное любопытство. Тебе, Сабринок, нужно постигнуть
некоторую специфическую лексику, но эти ответственные занятия мы перенесем
на другое время.
- Теперь вернемся к нашим баранам, - продолжало Муза величаво (учитель,
дремавший в ней проснулся, и основательно взялся за работу). - Я рассказала
тебе анекдот лишь для того, чтобы отсветить специфику восприятия,
свойственную разным людям. Теперь продолжим основную тему: аспирант приколол
тот стих-тест к стене над головой секретарши главного врача больницы. Первая
почему-то вошла в приемную Записухина (работала у нас такая курва
заместителем главного врача по медицинской части). Она сразу вычленила
корень, потому что не способна была вникать в суть, улавливать мысль, а
фиксировала только контур. Она потому и отнеслась к стихам благосклонно.
Главный врач - Эрбек (был у нас такой пидор!), увидев, стихи заерзал
задницей и больше, чем необходимо для прочтения, задержался у стены.
Секретарша - Ирочка (всегда находящаяся в поиске) тут же попросила автограф
автора и попыталась завладеть ватманом единолично, порывалась откнопить его
и унести домой. Аспирант сидел в кресле напротив стихотворного портрета,
делал вид, что читает какие-то документы, но в действительности внимательно
наблюдал за реакцией публики и фиксировал наблюдения на специальном бланке.
Вечером состоялся клинический разбор данных: во-первых, оказывается, что в
тот день перед ватманом побывала вся больница, даже слесаря-сантехники и
вечно пьяные дворники явились, не запылились! Во-вторых, удельный вес лиц,
напрочь исключающий из своего восприятия мысль, превысил 95%. Это уже была
катастрофа! Где же прячется наша национальная идея?
- Понятно, - продолжало увлеченно рассказывать Муза, - что в конце
концов до персонала и администрации дошли истинные причины "обследования" и
началась выволочка на административном и общественно-политическом уровнях.
Аспиранта чуть не отчислили из аспирантуры на третьем году обучения. Он
толковал судьям, что дополнял диссертацию живым материалом. Сергеев с Мишей
делали вид, что, вообще, ничего не понимают - не ведают из-за чего весь
сыр-бор. Истинная наука не терпит административных и общественных мер
воздействия. Сердце, мозг и душа исследователя чисты перед Истиной!
Сабрина долго смеялась, и это радовало Музу. Значит психотерапия идет
по правильному пути, пациентку уже удалось оттащить подальше от реактивного
психоза или заурядной истерии.
Вечер усердно клонил голову к плечу густой, липкой южной ночи. Обе
подруги, - а именно сейчас они почувствовали прелесть взаимного общения,
возможного только между искренними подругами, - были захвачены новым
чувством. То была пронзительная грусть, свойственная уже не трагедии, а хотя
бы драме. Слезы улеглись на дно сознания, но подруги еще были близки к краю
переживаний. Слезы, истерика могли выплеснуться в любой момент. Но
воспоминания о Сергееве постепенно выстраивались в более спокойную линию.
Обе женщины, испытавшие, может быть, самые тяжелые потрясения, вдруг почти
одновременно вырвали еще один стих из тайников тетради Сергеева ("Женская
логика"):

Женскую логику можно понять,
только обняв все, что нужно обнять,
только приняв и вернув без остатка
сладких восторгов телесную взятку.
Нежное сердце содержит привычку -
ключик к душе и гонадам отмычку.
Но и проникнув в туманную сказку,
ты не найдешь лабиринтов развязку,
не разберешься в законах желаний,
даже отброшенных на расстоянье.
Что же особого в женском подходе:
жажда свободы и рабства - в исходе!

Исход дня, любви, рождения и воспитания ребенка, новой любовной
страницы - все это звенья одной цепи, подчиненной особой женской логике,
логике чувств, построенной на мистике и особом разговоре не только с Богом,
но порой и с Дьяволом! Обе подруги снова, практически одновременно, выловили
в глубинах души, - как в темном, сказочном пруду, - еще один вольный перевод
Сергеева, но теперь уже из Эдгара По:
В тебе обрел все то я,
к чему стремиться мог:
двухолмие с сосцами,
с кудряшками лужок.
Здесь для меня отныне -
таинственный порог:
свободен вход в пещеру -
в манящий уголок!

Сабрина и Муза молчали, напряженно всматриваясь в надвигающуюся ночь;
Булька и Граф - верные псы - сидели у ног, тоже о чем-то своем, по-собачьи
важном, думали. Жаль, что здесь же не было любимых кошек (они бы
зафиксировали и астральные тела убиенных, явившихся поприсутствовать на
тайней вечере. Сами собой всплыли в памяти слова еще одного перевода
Сергеева из Рильке:

Ночью глубокой обыкновенно
ветер-дитя проснется мгновенно:
в темноту аллей один уйдет,
к селеньям спящим путь найдет.
Берег пруда обогнув, любопытный,
хмель одиночества пьет аппетитный,
образы зыбкие воспринимает,
шорох дубов на ходу постигает.

Сабрина обратилась к своей новой подруге:
- Муза, я никак не возьму в толк, где здесь мистика, а где реальность:
суди сама, это стихотворение почти полностью и абсолютно точно передает наше
с тобой настроение, - как же он мог предвидеть все это. Это ли не
колдовство?
Муза в свою очередь призадумалась, но начала развивать несколько иное
виденье происходящего. Она тоже оставалась под влиянием ушедшего из жизни
человека и вела с ним свои беседы:
- Понимаешь, Собринок, все, видимо, несколько иначе происходит в земной
жизни. Сергеев исповедовал забавную теорию: он считал, что нейроны мозга
человека не могут производить на свет Божий никаких мыслей, они способны
лишь трансформировать их из универсального информационного поля, постоянно
насыщаемого "словом" живыми существами и неживой материей. Это как бы общая
копилка информации, мыслей, программного обеспечения. Нейроны - простые
антенны. Наша жизнь (социализация) включает в себя постоянную работу (за
счет образования, накопления жизненного опыта, особенно - занятия наукой),
подвигающую интеллект человека к способности проникать в определенные локусы
информационного поля. Согласно этой теории, мы с тобой являемся адептами
Сергеева, хотя бы потому, что пользуемся общими информационными локусами. А
в таком поле ведь нет зависимости от времени: любой, кто туда входит
пользуется информацией, живущей вечно. Понятно, что существуют универсальные
логические, информационные построения, которые и нет смысла менять. Такие
откровения накапливались веками, их пополняют и по сей день, но откровений
уже поступает мало, идет все больше словоблудие, интерпретации, с позволения
сказать. Компиляции, воровство мысли из копилки корифеев прошлых веков, иных
планет идут откровенные и бессовестные. Сергеев считал, вообще-то, что Бог
заранее создал полный тезаурус слов и понятий, а современные люди, общаясь с
ним, лишь поддерживают его рабочее состояние. Так что современные научные
открытия - это всего лишь хорошо забытое старое. Они есть здание, собранное
из старых кирпичиков, а, так называемое, "развернутое понятие" - это вновь
оштукатуренный фасад. Поэтому, когда какой-нибудь академик Алферов гордится
присуждением Нобелевской премии за открытие в области современной физики, то
он должен знать, что его оценили только, как удачливого штукатура-маляра, но
никак истинного созидателя, строителя нового здания. Информационный тезаурус
- это, скорее всего, общегалактическая структура. Но к недосягаемым
откровениям нас, землян, не допускают - кишка у нас тонка. Наши с тобой
переживания не являются избирательными, строго индивидуальными, они типичны
для многих. Вот Сергеев, почерпал из информационного поля универсальные
логические построения несколько лет тому назад и отразил их в стихотворении,
а мы их прочувствовали, увидели сегодня. Сергеев указал нам этим стихом
дорогу в нужный локус (это простой путь). Мы и сами могли бы методом проб и
ошибок добраться до нужного нам сервера, настроенного на поэтический лад. Но
то был бы сложный путь. Сергеев проделал эту работу за нас, обеспечив нам
иной уровень потребления информации. В любом случае информация существует
помимо нашей воли, нашего ума, способа восприятия. Сергеев предлагал свою
модель общения людей: она действует, как спутниковая связь. Я тебя увидела:
определила с помощью зрительного анализатора твой образ, передала запрос
спутнику (локусу информационного поля), приняла его ответ и отреагировала с
помощью своих эмоциональных и, например, речевых возможностей.
- Я понятно толкую, Сабрина, ты все улавливаешь?
Сабрина молча утвердительно мотнула головой. Говорить не хотелось,
что-то очень грустное и ответственное повисло в воздухе. Видимо, из своих
тайных укрытий сейчас за дамами наблюдали строгие эфирные тела - посланцы
более просветленных душ - Сергеева и Михаила. Женщины, словно почувствовав
строгие и внимательные взгляды из зазеркалья, даже поежились.
Затянувшееся молчание прервала Муза вопросом:
- Сабринок, ты не будешь возражать, если я поселюсь у тебя в доме. За
эти короткие мгновенья я, как это не звучит парадоксально, успела сильно
привязаться к тебе, словно знаю тебя десятки лет, так стоит ли нам
расставаться.
Взаимность такого желания была настоль очевидной, что Сабрина сперва
даже не поняла смысла вопроса, просто не врубилась. Потом, вникнув в
сказанное, аж заволновалась:
- Муза, но стоит ли говорить о само собой разумеющемся. Я, вообще, не
понимаю, как могла, много хорошего наслышавшись о тебе от Сергеева, до сих
пор не попробовать организовать нашу встречу.
Муза порозовела: видимо упоминание о внимании Сергеева в таком
контексте было ей очень приятно. Но она быстро справилась с пляской
вазомоторов.
Сабрина продолжала:
- Мне думается, что между нами выстраивается что-то очень похожее на
лесбийскую любовь, причем с первого взгляда.
Конечно, если бы здесь присутствовал живой Сергеев, а не его эфирное
или астральное тело (кто знает, какая сейчас следовала стадия загробного
перевоплощения), то он обратил бы внимание на необычное волнение Музы, и все
моментально бы понял. Этого как раз и боялась Муза больше всего.
Однако сказано не без участия Святого Духа: "День дню передает речь, и
ночь ночи открывает знание" (Псалом 18: 3).
Женщины вернулись в дом и занялись обычными делами, имеющими отношение
к сугубо санитарно-гигиеническим функциям: приняли душ на ночь, постелить
лежанки (какая там кровать без мужчины!), облачились в пижамы. Разошлись по
разным спальням (их было в доме две), и каждая углубилась в собственные
мысли о заурядном...
На следующее утро не было раннего, беспокойного стука в дверь.
Сбежавшие от тягот лицезрения женских слез мужчины (Магазанник и Феликс)
появятся на пороге дома только на третий день. Зато такого периода
одиночества и отрешенности было вполне достаточно для некоторого (терпимого)
успокоения мыслей, эмоций у Сабрины. Она потихоньку сумела взять себя в
руки. Безусловно, неоспоримая заслуга в том принадлежала Музе, ее
психотерапевтическим талантам. И вот, когда все же Магазанник и Феликс
явились, женщины четко и определенно сформулировали им свое окончательное
решение: срочно уезжаем все вместе в Россию, Сабрина с Музой поселятся в
квартире Сергеева в Петербурге, в том же славном городе верная жена будет
рожать ребенка, ибо дите с первого вздоха обязано насытиться аурой,
созданной властвующим оракулом, тем, который питает и родителей, в данном
случае питал отца - Сергеева.
Мужчинами такие решения были оценены, как "весьма разумные". Впрочем,
было заметно, что в их головах произошли какие-то особые метаморфозы: Феликс
явно побаивался взгляда Музы, а Магазанник исподтишка с искренним
восхищением посматривал на Сабрину.

* 4.3 *

Сабрина с Музой прожили вместе немногим более двух недель. За это время
они так спаялись душой и мыслями, что принялись говорить практически одними
словами, переживая одни и те же эмоции. Что ни говори, но счастье и горе
могут не только разъединять, но и объединять. Безусловно, в том, что
трагедию последних дней Сабрина перенесла, хоть и глубоко переживая, но
относительно благополучно, является неоценимой заслугой Музы, сутью ее
таланта лекаря-психотерапевта. Как говорят клиницисты, случай был
действительно тяжелый. Горе утраты любимого человека, потеря счастья,
которое лишь пригубила, сделала первые глотки этого туманящего сознание
напитка из бокала любви - трудное испытание. К тому же Сабрина была на той
стадии беременности, когда любые стрессовые потрясения чреваты серьезными
осложнениями для психики не только матери, но и ребенка. Правда,
окончательные выводы об успехах психотерапии делать еще было рано.
Магазанник по-деловому подходил даже к оценке эмоциональных переливов.
Он восхищался достоинствами Сабрины и талантами Музы, но воспринимал их, как
реалист и материалист. Феликс же почему-то основательно зациклился на
дарованиях Музы, воспринимая их исключительно как мистические начала. Он
побаивался колдовских чар "опасной женщины", причислял ее к тем колдуньям,
которые способны не только вылечивать, но и напустить порчу, сглаз. Было в
том что-то особое, скорее всего, исходящее из сексуальной сферы. Очевидно,
что роли здесь распределялись просто: женщина представлялась авторитаром
(садисткой, вампиршей), мужчина - мазохистом (подкаблучником, эмоциональным
донором). Все выражалось, безусловно, в легкой, щадящей форме,
завуалированной вполне адекватным ролевым репертуаром. Но, как выразился сам
Феликс, - "хрен редьки не слаще"!
Собирательные психологические свойства Магазанника и Сабрины в том же
контексте (тут и гадать нечего!) выражались иной зависимостью: мужчина
выполнял роль отца, а женщина - дочери. Тот и другой парный вариант
психологических взаимосвязей мог развиваться на очень скользком подиуме, на
котором, демонстрируя себя, можно только аккуратно ползать, дабы избежать
падения, но порхать или двигаться, четко печатая шаг, с гордо и высоко
поднятой головой было опасно.
Аэропланом (огромным Боингом) летели через Нью-Йорк на Лондон, затем
метнулись в Хельсинки, где пересели на родной, российский, ТУ-134, на
котором через каких-нибудь 40-50 минут добрались до Санкт-Петербурга. Путь
протяженный по времени, но не утомительный. Муза и Сабрина, как две
кумушки-подружки не расставались ни на минуту, обсудили массу тем, но из
каждой они незаметно заползали в одну центральную - о Сергееве. Мужчины
больше спали, читали какие-то деловые бумаги, иногда неспешно, шепотом
обсуждали "секретные" темы.
Было заметно, что Сабрина расставалась с Венесуэлой легко и просто -
без всяких комплексов, рефлексии и слезливых сцен не было. Видимо, в ней
проснулись и зашевелились основательные корни иной культуры и биологии -
славянской. А испанское присутствие в ее генетике на время задремало. Мать
Сабрины была метиской: испано-французского и очень отдаленного славянского
генетического замеса. Отец же - стопроцентный русак из уральских казаков,
предки которого служили императорам, охраняя Зимний дворец. Ее прадед
однажды, будучи в карауле во внутренних царских покоях, позволил себе
погреть руки у императорского камина. Поступок был замечен дежурным
офицером. На следующий день грешника отправили в Уральск (на Яик). Там он и
его потомство уже охраняло внешние границы монархии, а замерзшие руки грели
у караульных костров, либо у печек в деревенских избах. Теперь Сабрину
тянуло в этот замечательный город - в северную столицу загадочной далекой
страны, расползшейся по огромной территории противоположного Южной Америке
материка.
Разговор в самолете иногда возвращался и к Венесуэле, но делалось это
по инициативе Музы. Она удовлетворяла свое нестойкое женское любопытство к
экономической географии. Либо Магазанник и Феликс приставали с кое-какими
уточнениями. Их чаще интересовали исторические и сугубо коммерческие
вопросы.
Сабрина с искренним учительским удовольствием демонстрировала широкий
кругозор. Но личные впечатления и знания, почерпнутые в школе, как
оказалось, были недостаточным материалом для Магазанника и Феликса. Их
интересовали сведения, очень близкие к тому, что называется криминальной
сферой. Сабрина же была домашней девочкой. В силу национальных особенностей
родителей контакты этой семьи с аборигенами не отличались широтой размаха.
Сабрину никогда особо не привлекали испано-индейские метисы, составляющие
подавляющую часть населения. Со школы она помнила, что их примерно около
66%, остальные - белые, негры, чистокровные индейцы. Официальным языком был
испанский, религия - католическая. После второй мировой войны образовался
резкий приток иммигрантов, состоящий из весьма разношерстной публики, - это
были в основном выходцы из Европы, - но все они являлись "щупальцами" США,
тщательно и разумно отслеживавшими будни и праздники "буферного
государства". Городское население в этой стране составляло около 74% всего
населения. В сельском хозяйстве занято только 25% экономически активного
населения, в промышленности - до 17%, в сфере услуг - 25%, в торговле - 17%.
Все население страны составляет примерно 13,3 миллиона человек, из него 220
тысяч - безработные.
Местный климат Сабрине не нравился, но она к нему привыкла: лето было
жаркое и дождливое, а зима сухая. Леса здесь занимают более 50% территории,
содержат ценные породы красного, черного, кампешевого, каучуконосных
деревьев. Лесозаводчики высаживают карибскую сосну и быстрорастущие
лиственные породы. Имеются территории высокотравной саванны с пальмами. Но
Сабрине, конечно, больше всего нравились великолепные песочные пляжные
берега вокруг Венесуэльского залива с кактусовым редколесьем, мангровыми
зарослями.
С животным миром страны Сабрина в основном знакомилась по лекциям
биологии в школе и университете. Она знала, что он богат. В лесах резвились
широконосые обезьяны, которых Бог расселил повсюду специально для того,
чтобы Чарльз Дарвин с помощью Дьявола, умеющего нашептывать во сне всякие
ученые глупости доверчивым гордецам, соизволил ввергнуть человечество в
очередную мистификацию. Цель последней проста, как звук лопнувшего посреди
ночи унитаза, - проверка людей на чистоту веры. Такую проверку человечество
не выдержало. Вот теперь и получает по затылку различными малыми и большими
несчастьями. Другие представители животного мира этой страны (мелкие олени,
ленивцы, муравьеды, броненосцы, тапиры, пекари, опоссумы, ягуары, занятные
птицы, пресмыкающиеся, земноводные и насекомые) лишь дополняли фактом своего
существования финал разоблачения научных мистификаций, которые, как правило,
выливаются в "стройные" теории. Именно такие интеллектуальные конструкции
рано или поздно и являются теми звонкими пощечинами, которыми Господь Бог
под аплодисменты Дьявола награждает недоумков, верящих в версию Фридриха
Ницше (талантливого субъекта, но от рождения со слабой головой) о
возможности селекции "сверхчеловека".
Сабрина помнила, что Венесуэла имеет славную историю, но только
местного, садово-паркового, масштаба. В университете кругозор филологов
расширяли лекциями о существовании на территории современной Свободной
страны абсолютно свободных индейских племен. Она даже помнила их названия -
араваки, карибы, гуахиро, тимоте, куйска и еще какие-то разновидности с
очень сложными прозвищами. Все они с восторгом тянули лямку традиций
первобытнообщинного строя, с упоением занимаясь охотой, рыболовством,
земледелием.
Смелые испанские мореплаватели в августе 1498 года основательно
встряхнули эту нищую благодать. Виноват во всем оказался проныра и непоседа
Христофор Колумб, сильно смахивавший на сефарда (пучеглазого еврея с
Пиренейского полуострова), представителя все того же "блуждающего
суперэтноса". В последнем слове выспренного термина, конечно, проявилась
чисто национальная скромность его автора - профессора Л.Н.Гумелева, колумба
пассионарности). Сабрина тогда еще не слышала о гумелевских ученых
откровениях, но стихи его матушки - русской поэтессы Анны Ахматовой с
удовольствием читала и многие знала наизусть. Наверное, через ахматовские
по-женски мягкие рифмы она и восприняла всю историю родного края.
Колониальный период (конец 15 и начало 19 веков) прославился напряженными,