Федоров Александр. Оракул

ее идет лицом вперед, а нижние конечности - наоборот. Супруга спешила,
словно, только для того, чтобы успеть убедить ученую публику: "нет в эросе
ничего невозможного". Бодрый пудель коричневатого цвета увязался за своими
человеческими родителями. Он тоже с особой миссией, которую тут же и
разрешил: поднял ножку и обмочил больничную койку, демонстрируя свое
понимание "эроса возможного".
Саша когда-то учился с Музой на факультете психологии
Санкт-Петербургского университета: уже тогда он увлекался пакетами
диагностических методик, подаренных миру зарубежными специалистами. Именно
за эрудицию и всезнайство его и подвергали маститые коллеги ученому
остракизму, ели поедом, превращая жизнь в отменную тягомотину.
Сотрясая планету давящей поступью, явился "каменный гость" - профессор
Ташлыков в окружении посредственных и непосредственных учеников: его планида
- гипноз, гипноз и еще раз гипноз! Но Муза сразу решила не отдаваться в его
надежные руки. Потом в помещение вкатился Сашка Захаров - важный, надутый -
и мыслями, и телом - приземистый и страшно гордый. Гордыня из него выпирала,
словно огромное пузо у беременной женщины в момент опускания головки плода
поближе к выходу из утробы. Тут же, затягиваясь на ходу окурком сигареты,
медленно въехал в панораму еще один профессор - Витя Каган: на носу тяжелые
роговые очки, под глазами увесистые мешки от чрезмерной борьбы с алкоголем,
в глазах любопытство к рисункам детей (особенно девочек). Правда, быстро
оценив возраст Музы, Витя притушил любопытство.
Консилиум медленно собирался, образовывался и надувался, как мыльный
пузырь. А вот приковыляла из потусторонности и сама Блаватская на коротких,
кривоватых ножках (видимо позаимствованных по случаю и на время у кого-то из
сакральных адептов): она щурила подслеповатые глаза на яркий свет земного
дня и все время чертыхалась - к месту и не к месту. Ясно: здесь, безусловно,
готовилось колдовство!
Муза животным нутром почувствовала, что необходимо самым решительным
образом вырываться из объятий медицинского шабаша. Не было у нее никакого
невроза, тем более стойкого психоза, а было всего лишь транзиторное
реактивное состояние, которое обязательно должно пройти самостоятельно.
Просто необходимо самой, без постороннего влияния, поставить мозги на место!
И слезы в таких случаях - лучшее лекарство. Следует подключить самозащиту,
тогда удастся избежать и отчаяния.
Муза окончательно стряхнула с себя наваждение, оглядела своих
спутников: присутствовали только двое, самых любимых и доверенных - Володя и
Феликс. Чувствуется, что они страшно переживают за свою единственную и
неповторимую, только что вернувшуюся из каких-то неведомых краев. Врачи -
ученые и неучи к тому времени пропали, растаяли, как кошмар в лунную ночь,
ближе к рассвету. Всем было, о чем подумать, о чем поплакать! Остающимся на
земле было завещано оставаться жить, добывая хлеб в поте лица. И прекрасная
планета к тому времени все еще продолжала кружиться и кружиться по привычной
орбите вокруг могучего светила - Солнца. Вещее посылается многим - особое
завещание адресуется во время очередной смены поколений представителей
конкретных генетических линий. Так было всегда и так будет продолжаться еще
(хотелось бы надеяться!) очень долго. "Ибо, где завещание, там необходимо,
чтобы последовала смерть завещателя, потому что завещание действительно
после умерших; оно не имеет силы, когда завещатель жив" (К Евреям 9: 16-17).
Post scriptum: Кто знает, как распорядился Господь Бог душами
новопреставленных рабов Божьих Сабрины и Аркадия?! В какие новые
народившиеся тела он их вселит: будут то люди, или звери, или растительные
организмы, а может быть направят их вовсе в неживую природу - горы, одинокие
скалы, холмы, озера, мосты или здания. Возможно Бог отдаст распоряжение
покрутиться этим душам в галактическом Чистилище или Раю - недолгое или
очень долгое время, дабы отдохнуть от земной жизни, стряхнуть с ног пыль
путешественников. Ясно, что у Бога ничего не пропадет даром! И эти души
пойдут по следующему кругу подъема еще на одну стадию, прибавляющую
совершенство. В чем-то ведь они согрешили, отклонились от Божьих заповедей,
которые простым языком, без всяких излишеств и накруток были переданы людям
через Святых Апостолов, через Евангелистов, через Старый и Новый Заветы.
Да, безусловно, желательно чтобы вселились родные души в своих
новорожденных родственников, продолжающих накопление и совершенствование
генетического материала, трансформированного в представителей новых
поколений. Но у Бога свой суд и свое разумение, не понятное уму
человеческому. Землянам в этом сложном процессе преобразований необходимо
довольствоваться малым, но праведным. Сказано же в Псалме (36: 16-18):
"Малое у праведника лучше богатства многих нечестивых, ибо мышцы нечестивых
сокрушатся, а праведников подкрепляет Господь. Господь знает дни непорочных,
и достояние их пребудет вовек". И ничего нет страшного, если судить по
меркам Божьим, а не по разумению землян, в том, что рано были призваны на
Небеса Сабрина и Аркадий: "Бог дал - Бог и взял"! Куда хуже, если кара будет
перенесена и на потомков, вплоть до восьмого поколения. А здесь, в историях
прожитых жизней, каждый заплатил самостоятельно лишь за свой грех.
Когда умирал Сергеев, то он обратился к Богу с мольбой о вселении его
души в сына: может быть его обращение и было услышано. Однако уже в том был
грех маленького человека, проявляющего недоверие к справедливости решений
Всевышнего! Подобные просьбы - лишняя мирская суета, действия, выходящие за
рамки разрешаемого для простых, грешных людей. Бог и без той мольбы все уже
решил сам: может быть, и направил Он душу Сергеева в сына Владимира, но,
возможно, приберег ее для сына Дмитрия или внука Александра. Кто способен
ответить точно: почему вдруг юный Саша воспылал страстью стихосложения,
подобно Сергееву? К бабкам-гадалкам не надо ходить, чтобы почувствовать
почти полное сходство манеры стихосложения, направление душевных откровений
у деда и внука.
Надо помнить, что от самого первого брака (тогда первую жену Сергеева
Бог рано забрал на Небеса!) тоже оставалось на земле потомство: самый
старший сын Сергеева, по некоторым данным, уже давно эмигрировал в Канаду и
преподавал там какие-то универсальные, нудные знания, а дочь волею Божьей
оказалась в Австралии, где зажила припеваючи и, скорее всего, не столь часто
вспоминала своего бродягу-отца. У этой ветви Сергеевых тоже появилось
потомство, потребляющее чей-то душевный материал.
Кто и за кого будет просить Бога о снисхождении, о переселении души по
"заявкам трудящихся"? Если уж пролетарскому правительству было недосуг
прислушиваться к отчаянным воплям народа, то у Бога разве есть на то время и
потребность. Сам Всевышний, а не мы, планирует эксперимент и определяет его
условия. Вот и получается, как не вертись, что простому смертному должно
принимать от Бога решения, как само собой разумеющееся, - не спорить, не
суетиться, а только благодарить Всевышнего.
Именно об этом размышляла сейчас Муза, и она не ошибалась в своих
выводах, ибо была она представительницей Богом избранного народа. Муза была
уверена, что и здесь, среди оставшихся жить, все будет происходить не по
земным, а Божеским правилам. Она еще раз четко и ясно осознала, что для
землян определена (неизвестно злым или добрым роком) простая технология
поступков: всему головой была интрига, но это уже само по себе приглашение
на казнь; затем подкатывалось безумие от слишком большого увлечения интригой
(большое или маленькое - неважно!). От катастрофы могла спасти защита. Так
искал ее Лужин в ослепляющей и уводящей от жизни игре в шахматы или в
погружении в брак, любовь (вспомним роман БВП). Брак - это своеобразный
способ отстранения от жизни, иначе наступит отчаяние. Примерно те же
перипетии творились с Сергеевым, только у него были многочисленные браки,
встречи. Финал его жизни - последний спасительный рывок в любовь к Сабрине.
Далее следовал единственный исход - смерть. Муза многократно анализировала
дела Михаила, Сергеева - все опять сводилось к маршрутам по этапам подобной
схемы. Значит вывод прост: во-первых, уходить от интриги! Во-вторых, искать
прочной защиты, но верной, надежной, без очередного греха! В-третьих, не
впадать в отчаяние, ибо это само по себе грех, ведущий все равно к смерти!
Ошибок у Сергеева и Михаила было много: они постоянно вертелись в
роковом поле интриг, выстроенных, безусловно, не по их собственной воле. Но
эти два относительно умных человека позволяли втянуть себя в эпицентр таких
событий, а надо было всеми способами избегать их. Срабатывал какой-то
коварный самосадизм - они, словно, напрашивались, конечно, любопытства ради,
приглашения на казнь! Защита их была суетна, непродуктивна (а у Михаила и
вовсе ошибочна). Все это - всплески вещего заблуждения, безумия, за которым
обязательно следует смерть!
Муза просила Бога избавить от подобной заданности оставшихся на земле
близких ей людей. Бог, по видимому, не отвернулся от ее просьб. А, скорее
всего, Всевышний давно предписал особый исход событиям и без просьб
отчакявшейся женщины: Феликс возглавил и продолжил дело своего друга
Магазанника, и никто этому не смог помешать; Владимир закончил летний отпуск
в печали, но оставался живым и здоровым. Он с радостью приступил к учебе
военному делу. Володя уже понял какое направление в ратном труде ему
предопределено Богом. А самое главное, что у него в сознании и сердце,
наконец-то, родилось откровение, если угодно, святое правило - завет
слушаться только Бога!
Определилась и житейская стезя новых родственников Володи. Стало
понятным, что им необходимо быть всем вместе, поддерживать друг друга. Но,
безусловно, и молодежь, и стариков ждали новые испытания, открывались новые
страницы повести жизни. Скорее всего, новые события будут составлять целый
том повествования: сложится целая отдельная книга, в которой, не спеша,
обстоятельно, с досужим размышлением, стоит описать все от начало до конца -
абсолютно достоверно! Именно тогда и возымело действие Откровение Святого
Иоанна Богослова (14: 13) в виде гласа свыше, который способен услышать лишь
посвященный, получающий покровительство от Оракула Петербургского: "И
услышал я голос с неба, говорящий мне: напиши: отныне блаженны мертвые,
умирающие в Господе; ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела
их идут вслед за ними".
Так будем же достойно выполнять каждый свою миссию - писатель и
читатель, друг или враг!
Антракт, посвященные!
***



А.Г.Федоров



ОРАКУЛ
петербургский





- 3 -
(РЕЛИГИЯ - ФИЛОСОФИЯ - БЫТИЕ)










Первое Послание к Коринфянам Святого Апостола Павла (1: 20):
Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог
мудрость мира сего в безумие?
















Санкт-Петербург
2001 г








ББК 84 (2Рос = Рус) 6
Ф(33)


Федоров А.Г.
Оракул петербургский: Книга 3 (Религия - Философия - Бытие). СПб.,
2001. - 320 с.
ISBN 5-87401-085-8
В третьей книге "Оракула" продолжается повествование о трудностях и
радостях жизни в современной России, но главные герои уже умеют выходить за
пределы привычек и привязанности к "суровой отчизне". Жанр произведения
позволяет вплотную приближаться к тому, что свойственно роману-назиданию,
роману-проповеди, но только не роману-исповеди. Но и здесь в полной мере
сохраняются принципы уважительного отношения к читателю, обеспечивающие ему
возможность включаться в творческий процесс, додумывая вместе с автором
варианты "душевных терзаний" героев романа. Интрига приключения присутствует
везде, в нее поневоле втягиваются участники событий, однако, по главной
сути, даже у молодых действующих лиц жизнь развивается по спирали, очень
похожей на повороты судеб представителей предыдущих поколений.




















ISBN 5-87401-085-8 ( Издательство "Акционер и К^[0]", 2001
( А.Г.Федоров, 2001








Оглавление:

стр.

Послание первое: Тошнота 4
7.1. Забытье 13
7.2. Пора выкарабкиваться 23
7.3. Загадки памяти 25
7.4. Явление кота народу 30
7.5. Возвращение из ада 32
7.6. Воспоминания 37
7.7. Разговор с колдуньей 40
7.8. Письмо 47
7.9. Женская непосредственность 49
7.10. Блевотина 51
7.11. Психологическая диверсия 59
7.12. Ужас 63
Послание второе: Маленький Принц 70
8.1. Нинон 76
8.2. О принцах и принцессах, да нищих душах 84
8.3. Воспоминания 89
8.4. Эскулапство 91
8.5. Переполох в доме 100
8.6. Памятная прогулка 105
8.7. Танталовы муки 109
8.8. Версии 114
8.9. Смерть, где твое жало? 119
8.10. Ад! Где твоя победа? 129
Послание третье: Так говорил Заратустра 132
9.1. Арест по-парагвайски 140
9.2. Отвлеченная философия и вещая реальность 142
9.3. Время "рвать нитку" 151
9.4. Информация для размышления 172
9.5. Скрытный поиск 176
9.6. Набег 182
9.7. Мучача - по-испански девушка 185
9.8. Заколдованный круг 187
9.9. Инсайт 192
9.10. Реальность 195
Happy end 203
Post scriptum 206








Послание первое:
Тошнота

Французский уникальный писатель - для краткости и нагнетания некой
таинственности спрячем его имя за частокол роскошной аббревиатуры ФУП - мог
требовать от мыслящей публики того, чтобы к нему относились с искренним
уважением и почитанием не только при жизни, но и после смерти. Он встретил
кончину спокойно, не делая из этого истории. Но историю чаще всего
"организуют" после смерти заметного человека те, кто вовремя не сподобился
узнать по-настоящему и оценить ушедшего: отчизна всколыхнулась и всхлипнула
общепопуляционным стоном. В данной повести имеет место тот счастливый
случай, когда лучики славы успели достичь затылка виновника торжества - ему
даже успели присудить Нобелевскую премию за вклад в литературу. Как бы
подводя итог сделанному и отмеченному "благодарным человечеством", ФУП, уже
протягивая хладеющую длань старухе с косою, скромно, но многозначительно
прошептал, правда, основательно сдавленным болезнями голосом: "Сделано то,
что надо было сделать". Сограждане перемешивали сострадание с ликованием,
отдавая дань традиции наслаждения причастностью к бытию великой личности на
земле Франции.
Парижский литературный еженедельник (Les Nouvelles litteraires), как бы
обобщая всплеск общенациональной гордыни и достойно резонируя
литературно-журналистские рыдания по поводу, честно говоря, закономерного
для старого человека события, грянувшего 15 апреля 1980 года, заявил, что
общественность прекрасно понимает ценность "даже 20 неизданных страниц"
последнего из могикан. Всем должно быть ясно, что страницы те "важнее для
нашего существования, нежели все нагроможденье трактатов наших признанных
философов". Смерть любого человека - это несчастье, горе, а если речь идет о
"национальном достоянии", то следствием невосполнимой утраты, естественно,
является вселенский плач. Трудно сказать, были ли приятны эти признания
самому пострадавшему, наблюдавшему за кутерьмой признания уже из-за облаков,
- ведь он являлся человеком атеистического мировоззрения, круто замешанного
на иронии и сарказме, да еще на профессиональном занятии философией.
Этот человек, будучи физически далеко не гигантом, изуродованный
огромным числом болезней, уже несколько лет совершенно слепой, при жизни не
очень-то чикался с общественным мнением ни у себя на родине, ни в других
уголках планеты Земля. Он сочетал в себе эрудицию философа и талантище
великолепного прозаика. Вот почему в купе со склонностью к эпатажности,
раскованности все собранные качества можно отнести к разряду характеристик,
присущих уникальной личности - индивидууму, философу, писателю, драматургу.
Альберт Камю - другой нобелевский лауреат, так рано ушедший из
французской литературу по роковому стечению обстоятельств (погиб в
автомобильной катастрофе 4 января 1960 года), - когда-то сказал: "Хотите
философствовать - пишите романы". ФУП в этом смысле был последовательным
философом-литератором. Он начал свою особую философию даже раньше Камю, ибо
Бог санкционировал его появление на свет почти на восемь лет раньше, чем
Альберта Камю. Да и условия жизни, воспитания, получения образования сильно
отличались у этих писателей. Камю был интеллигентом первого поколения -
"кухаркин сын". Он рано начал работать и параллельно учиться, причем, все
происходило в далеком и неспокойном Алжире - во французской колонии. Только
благодаря огромному трудолюбию и одаренности юноша выкарабкался на
поверхность океана людских страстей. История жизни ФУПа была значительно
благополучнее, хотя и в ней собрались иные несчастья, но тоже с великим
перебором.
Двух философов-писателей связывало единое увлечение экзистенциализмом -
направлением в философии и литературе, ставившим во главу угла "человеческое
существование", а не "общественное развитие". Хотя, серьезно рассуждая, кто
может отделить первое от второго? Потом эти два титана повздорят, разойдутся
во взглядах, но только в частностях. Они останутся верными адептами основной
идеи экзистенциализма - психологический мир отдельной личности дороже всего.
И будет прослеживаться в их творчестве некая духовная перекличка по типу
неосознанных, непрограммируемых реверсивных диад: "Тошнота" - "Чума" или
"Стена"- "Посторонний", "Детство вождя" - "Взбунтовавшийся человек". Там и
сям будет тянуться лямка доказательств "абсурдности бытия человека" -
сладкая и противная, наивная и сакраментальная идея, чавкающая в философских
челюстях, как смачная жевательная резинка. И эти два великих
писателя-философа будут, как увлеченные дети, раздувать эту хорошо
разжеванную резинку до величины шара в виде трепещущей социальной проблемы и
давать ей с треском лопаться. Наверное, суть единого взгляда двух уникальных
писателей отражает эпиграф, взятый Камю из литературного багажа Даниеля Дефо
для своего эпохального романа "Чума", вышедшего в 1947 году, почти на десять
лет позже, чем роман сотоварища по перу - "Тошнота". Эпиграф гласит: "Если
позволительно изобразить тюремное заключение через другое тюремное
заключение, то позволительно также изобразить любой действительно
существующий в реальности предмет через нечто вообще несуществующее".
ФУП начал трудный поход в Неизведанное и Несуществующее довольно рано.
Сперва была сделана основная заявка на авторское право - для чего в Париже
21 июня 1905 года он соизволил родиться. Судьба выбрала для того в качестве
"зачинателя" Божественного акта морского офицера и добрую, скромную девушку
из академической семьи, главой которой являлся Шарль Швейцер - выходец из
Эльзаса, оттяпанного в одночасье вместе с Лотарингией у Франции хищной
Германией. Папа будущего литературного демона скончался поразительно скоро,
продемонстрировав тем самым не очень радужные перспективы
демографо-генетического благополучия своего чада. Мальчик очень скоро вместе
с мамашей - молодой вдовой - вернулся под крышу, "отчего дома". Здесь и
будет протекать его детство, превращенное взрослыми в некую игру, состоящую
из формирования набора педагогических ошибок - демонстрации ученых амбиций,
матушкиной зависимости и скромности, потуг на вундекиндство, запойного
чтения классиков, первых ранних литературных проб, сплошь состоящих из
подражания.
Пользоваться "сбережениями" из кладовых памяти детства ФУП будет
многократно, насыщая свои произведения занятными художественными деталями.
Накопать оттуда первоклассных поэтических, психологических находок,
отражающих динамику личности ребенка, юноши, он сумеет уже для одного из
ранних литературных эссе под названием "Детство вождя" (1939), то есть в
следующем за выходом "Тошноты" году. Надо сказать, что раннее увлечение
"словом" трансформировалось в продукцию печатного станка довольно поздно:
"Тошнота" вышла в свет, когда ее автору было уже более 30 лет.
В "Детстве вождя" будет еще слишком много увлечений из игрушечной лавки
Зигмунда Фрейда, но появятся и намеки на просветление: "Комплексы - это,
конечно, прекрасно, но когда-то надо же от них и избавляться: как может
принять груз ответственности и командную роль мужчина, сохраняющий детскую
сексуальность?" С точки зрения экзистенциализма, ФУП находит
гениально-экстраординарное решение для демонстрации стадии "выхода из
комплексов": автор заводит отрока - главного героя повести, Люсьена - в
альков отъявленного гомосексуалиста Бержера. Урок мужской (юношеской)
проституции описан сугубо проективными методами: "Когда прошел первый миг
ужаса и выяснилось, что это не так страшно, как он думал, им овладела
мрачная, тоскливая скука. И он все надеялся, что это уже кончилось и он
теперь может уснуть, но Бержер не давал ему покоя до четырех часов утра.
"Надо все-таки закончить это задание по тригонометрии", - сказал себе Люсьен
и постарался сосредоточиться исключительно на работе". Впоследствии с
комплексами Люсьен благополучно справится и в нем заговорит истинная
самость: "Я женюсь молодым", - подумал он. Он также решил, что у него будет
много детей".
Автор подключил все тот же проективный метод, с помощью которого
произвел похороны зависимости от психоанализа у молодого, во многом
сомневающегося человека: по ходу романа была сконструирована встреча с
лицейским преподавателем философии, с которым и состоялась беседа-поддержка.
Слова преподавателя подействовали отрезвляюще: "Это мода, - сказал он, - и
она пройдет. Лучшее, что есть у Фрейда, вы найдете уже у Платона. И вообще,
- прибавил он непререкаемым тоном, - я подобной дребеденью не увлекаюсь. А
вы бы лучше Спинозу почитали". Проекция выровняла коварный психологический
перекос, и читателю представилась вполне сформированная личность. Финал
повести вполне предсказуем: "Часы на стене пробили полдень, Люсьен поднялся.
Превращение совершилось: час назад в это кафе вошел миловидный нерешительный
юноша, - сейчас из кафе выходил мужчина, вождь французов. Французское утро
облило его блистающим светом, и он пошел". Юмор, как та же всевластная
проекция, задействован во многих местах произведения - он отменный,
французский. Юмор и откровенный сарказм отрезвляли сомневающегося читателя,
вызывая улыбку и желание переосмыслить собственное поведение. Многим,
видимо, удавалось такое перевоплощение, но в атмосфере, как грозовое
напряжение, нависала негласная опасность: смеялся бы над дураком - да дурак
свой.
Однако основательный разбор динамики, социализации отдельно взятой
личности будет произведен теперь уже зрелым мастером. Сложное явление -
формирование "Я" - откроется читающей публике в автобиографическом романе
"Слово" (Les Mots). В нем в 1964 году писатель заявит: "Мое победоносное "я"
не оставляло своего насеста. Полагаю, что оно там и поныне. У каждого
человека свои природные координаты: уровень высоты не определяется ни
притязаниями, ни достоинствами - все решает детство. Моя высота - шесть
этажей парижского дома с видом на крыши". Духовным наставником и кормильцем
официально числился дед. Его обрисует вкратце благодарный потомок - внук с
потугами на вундеркинда: "Его вспыльчивость и величавость, его гордость и
вкус к возвышенному маскировали робость ума, которую он унаследовал от своей
религии, от своего века и своей среды - университета".
Ясно дело, наблюдательный мальчик был не прост: "Мое "я" мой характер,
мое имя - все было в руках взрослых; я приучился видеть себя их глазами, я
был ребенком, а ребенок - это идол, которого они творят из своих
разочарований". Технологию воспитательных преобразований ФУП будет
анализировать много позже, когда поумнеет, наберется ученой и житейской,
писательской мудрости. Он будет подмечать даже очень маленькие детали, а на
них, как известно, и строится "художественность". ФУП не утерпит и ковырнет
в зрелые годы еще один небольшой гнойничок в собственном сознании, из
которого и брызнет фонтанчик гноя: "Подобно скупости и расизму, великодушие
- это фермент, который врачует наши внутренние раны, но в конце концов
приводит к отравлению организма. Пытаясь избавиться от заброшенности -
участи творения, - я готовил себе самое безысходное буржуазное одиночество -
участь творца". На всякий случай напомним, что гноя бояться не надо, ибо это
всего лишь погибшие в борьбе с инфектом лейкоциты и сопровождающие их
жидкости.
Мальчик много читал, чем усердно хвастались "старшие товарищи", но Бог
хранил его от глупостей и пагубных духовных увлечений. В нем последовательно
утверждался сплав романтизма, атеизма и прагматизма, что позволит в
дальнейшем критиковать "непонятное" и "непризнанное", а с такого мощного
фундамента рвануть в философию. Вот одна из его сентенций: "Мистицизм создан
для тех, кто не нашел своего места в жизни, для сверхкомплектных детей.
Представь мне Шарль религию в другом свете, он толкнул бы меня на стезю
веры, и я сделался бы жертвой святости. Но дед на всю жизнь внушил мне к ней
отвращение".
Мальчик, изрядно выпотрошив достойные мысли из книг библиотеки деда,
откопал и взял на вооружение оборонительные клише против наиболее
животрепещущих, заурядных соблазнов. Порой, по частностям, он перекликался с