Федоров Александр. Оракул

малюсенькие железки Краузе и Вольфринга, заложенные в конъюнктиве век,
отреагировали выбросом жидкости с размешенным в ней лизоцимом, а saccus
lacrimalis (слезный мешок) напрягся и сократился, туго перепоясавшись мыслью
о грядущих мужских заботах.
Неожиданно в голову спикировала освежающая сознание идея о том, что
глагол ссать происходит, по всей вероятности, от латинского saccus (саккус).
Зацепившись за хвостик сомнительной аллегории, раскрылся и весь парашют
бестактного словообразования: подумалось, так стоит ли стесняться
распространенного глагола, бояться объединять его с матерными выражениями.
Любой из тех, кто в дореволюционное время окончил гимназию, а значит
закрепил образование латинским языком, дал бы исчерпывающие толкование
генезиса многих заимствованных из других языков слов. Интеллигентный
человек, знающий латынь, при возникновении желания помочиться в глазницу или
унитаз вполне может спокойно, во всеуслышанье заявлять - "хочу ссать"!
Все же изумительная у меня профессия - врач. Она одарила мою голову и
лексикон массой тех терминов, которые для непосвященного выглядят
тарабарщиной, но для знатока звучат, как музыка. Они поднимают тебя над
толпой над плотной массой профессионалов любой масти - к тебе все идут с
горем и поклоном, а ты встречаешь их своеобразным латинским "матерком", ибо
в душе мы всегда несколько принижаем достоинства своего собеседника. Но у
врача имеется возможность не обращаться к "татарской словесной стихии", а
преобразовывать свои мысли и эмоции в музыку латинских слов. Чего стоит,
например, название маленькой дырочки в височной кости, которую глазом-то
невооруженным трудно рассмотреть: Apertura superior canaliculi tympanici или
еще того не легче - Prominencia canalis semicircularis posterior. А таких
дырочек, бугорков, канавок по всему телу разбросано тысячи. Врач может без
труда напевать латинские рулады, а все окружающие запутаются, полагая, что
лекарь свихнулся напрочь.
Слышал, что недавно Юзу Алешковскому вручили парижскую премию -
естественно, позавидовал - кусок-то отломился, наверное, солидный, а нам
теперь всем деньжат на пропитание не хватает. Премию якобы дали за вклад в
"русскую литературу": было высоко оценено использование им в своих детских
рассказах, романах, и тюремных песнях "отражающих правду жизни", матерных
выражений. Ничего нет удивительного, - к слову сказать, такая премия и могла
быть дана только в Париже, причем, судя по составу жюри, либо по
национальному признаку, либо по уголовному родству. Большой писатель никогда
и не скрывал своего еврейско-белорусского происхождения, честно гордился им
и не отказывался от родителей. Но вот, что касается "вклада", то здесь жюри
явно наложило в штаны: литература интернациональна и представляется такой
громадой, что из нее можно только "брать", а наши "вклады" для нее - это
струя против ветра! Если чем и потешил Алешковский закордонную "беглую
публику" - так это только уголовным, несколько причесанным матом - меньше
всего русским, а больше татарским. Короче говоря, его "вклад" - это шаг
вспять, прыжок к азиатскому прошлому, а не к прогрессу. Но известно, что
русская истинная культура всегда тянулась к Западу, а не к хазарам и прочим
степным скитальцам. Поэтому у современного российского врача, помнящего
латынь, имеется огромное преимущество по сравнению с "великими русскими
писателями", рассеявшимися по заграничной провинции. Оно заключается в том,
что "советский врач", теперь, наверное, единственный, может привносить в
народные массы латинский классицизм изящного матерного разворота. Доктор не
станет тем оскорблять тонкий музыкальный слух весьма поэтической русской
души, красота которой особенно четко выступает в состоянии алкогольного
опьянения.
Кстати, для примера и выяснения правильной векторной ориентации, можно
вспомнить историю другого "великого русского литератора", которому тоже за
"вклад" пытались вручить Нобелевскую премию. При здравом и холодном
рассмотрении оказывается, что во внимание необходимо принимать заслуги его,
скорее всего, как идеального переводчика зарубежной классической поэзии, а
не как автора заурядных поделок - романа-исповеди и вычурных, далеко не
русских стихов. Таким образом, вектор и его предпочтений направлялся не в
сторону "диких степей Забайкалья", а к Западу. Спору нет: любой литературный
труд достоин уважения, хотя бы потому, что он всегда откровение и по плечу
не каждому, но не надо же спешить рядить в академические тоги собратьев по
крови, только ради генетического содержания самой этой крови. Для избежания
конфуза необходимо вообще устранить эту классификацию - русская, норвежская,
английская, еврейская... литература - литература не считается с
государственными границами и генетическим кодом авторов!
Но я, наконец-то, плюнул на литературоведческие разборки и оглянулся
вокруг - скучная панорама одинаковых, безвкусных и очень неудобных домов,
которые, кстати, проектировали в основном архитекторы евреи. Напакостив
здесь своим "вкладом", они быстро слиняли в Израиль, где стремятся жить в
отдельных коттеджах или, на крайний случай, в достойных домах-коммунах. Мне
почему-то вспомнился старинный анекдот про то, как Иисус Христос прилетел в
командировку в Одессу. Назначили сеансы лечения местных знаменитостей.
Первым, естественно, притащили на носилках Рабиновича: он уже тридцать лет
лежал парализованным, не двигался, не говорил, не обслуживал себя.
Родственники намучились с ним до ужаса. Иисус колдовал над Рабиновичем при
закрытых дверях. Через пару минут тот самостоятельно, несколько развинченной
походкой вышел из комнаты, где творилось чудо, сразу же запросил женщину, но
физиономия у него была кислая. Спросили: "В чем дело, Рабинович?" И получили
ответ истинного представителя Богом избранного народа: "Великий лекарь
называется! - даже температуру и давление не измерил, рентген не назначил".
Из черных недр души вынырнул расслабляющий волю стон: "А как хорошо
быть одиноким, перекатиполем"! Занятно чувствовать себя гордым интеллигентом
без страха и упрека, стоически несущим тяжесть своей профессии, живущим
впроголодь, но зато и имеющим возможность лечить государственных деятелей и
больших начальников так, чтобы они быстрей померли от осознания того, что
медицинским работникам нужно хорошо платить за их искусство. Ибо медицина -
это не наука, к счастью, а тонкое искусство. Я, может быть, так бы и стоял,
раззявив рот, нос и глаза, напротив того дома, в котором ждал меня больной,
но первая веточка тройничного нерва вовремя дала команду слезному
водопроводу. Началась откачка жидкости из глазной щели обратно в "мешок" и
через ductus nasolacrimalis (слезно-носовой канал) переводить излишки в
полость носа - пришлось доставать платок и начинать сморкаться. Привычный
жест, а скорее гипервентиляция, вроде бы укрепили волю и к больному я пошел
уже вполне овладевшим эмоциями человеком.
Я не знаю, как слагаются стихи - это, видимо, явление потустороннее. Я
не ведаю, какие стихи плохие, а какие надо называть хорошими - полагаю, что
все стихи имеют право на жизнь, потому что они - откровение Божье или
Дьявольское, они - белое или черное, но оба эти цвета существуют в природе.
А между двумя полюсными цветами существуют переливы радуги, дающие право на
жизнь различным тонким интонациям стиха или иной музыки. Значит поэзия
любого человека имеет право на жизнь! В моей голове сейчас, наверняка, под
действием выхлопных газов только что умчавшегося автомобиля с любимой
женщиной, которая успела задать мне ряд серьезных и неожиданных головоломок,
родились нехитрые строки:

Право, не знаю:
Лучше нырнуть
зачем мне спешить,
в постоянные сети -
горе хлебать
пусть расплодятся
и бездарно грешить?
волненья и дети!

Почти рукой, я отстранил обрывки мыслей, оставшиеся от
головокружительных перспектив, приближение которых так демонически
настойчиво затвердила Нина. Интересно бы знать: что питает такую уверенность
- женщина ведь хорошо и ловко переходит только из постели в постель. Тут я
уже стал соображать, как заурядный циник, ворующий несложные
профессиональные приемы из "кормушки" врача - сексопатолога. Значит у Нинон
не временный загул, вызванный, скажем, дальней командировкой мужа, а более
основательное явление - видимо, она решительно вступила в ту полосу жизни,
когда начинают собирать камни. Да, пожалуй, на нее это похоже, она не будет
растрачиваться по мелочам, не будет отдаваться суетному блуду - оно, если уж
рубит "дерево жизни", то только сразу под основной корень.
За этими мыслями и дохленькими стихами, как-то сами собой, всплыли
строки из Четвертой Книги Моисеевой (5: 31): "И будет муж чист от греха, а
жена понесет на себе грех свой". Всегда и всему находится у Бога для
мирянина ласковое слово, ободрение, мобилизующее на добрый поступок!

8.2

Я поднял глаза, перестав тупо рассматривать носки своих давно не
чищенных ботинок, - передо мной высился неуклюжей громадиной нелепый
двенадцатиэтажный дом. В одну из квартир этого дома и направлял я свои
стопы, дабы выяснить, что же стряслось там с одним из вагинострадателей (в
терминах Алешковского - "пиздострадатели"), намотавшим на жалящий конус
вульгарную инфекцию. Впрочем, что я говорю, - ведь может так статься, что
моим подопечным окажется не мужчина, а женщина, получившая удар той же
вульгарной инфекцией прямо по слизистой влагалища, матки, уретры, или по
яичникам. Лечение-то в нашем кооперативе анонимное - значит может оказаться
и целый групповичек.
Каждый раз, когда я попадаю в новые районы Санкт-Петербурга, то начинаю
понимать, что это иная планета - это, без всяких сомнений, тот самый
Ленинград, который создавали по своему образу и подобию большевики.
Однообразные, утомляющие зрение, глыбы зданий отражают заурядную безвкусицу
зодчих пролетарского толка. Но от "зодчих" дома попадают в руки того
"гегемона", который не бережет и не утверждает, а методично разрушает.
Причем, острие своего звериного когтя он целит как раз на то, что сам перед
тем и сотворил, созидал.
Провинция здесь встречает одинокого путника на каждом шагу: даже
газоны, так называемые, зеленые лужайки, похожи на выгулы для травоядного
скота - скорее всего для баранов. И когда вы встречаете движущуюся навстречу
людскую массу, то по "стильной одежде", понимаете, что по весне баранов
стригут, а по осени - позволяют кутаться в теплые одежды. Но интеллект их
остригла генетика еще до рождении, воплотившись в серую массу плоти, в серые
мозги и дикое поведение.
Один из недавних местных ленинградских вождей внедрял патологическую
идею создания здорового рабочего класса, воспитанного из числа
мигрантов-провинциалов в системе ПТУ. Это страшно коварная идея согнала в
Санкт-Петербург массу неполноценной человеческой плоти, которая в силу своей
массовости и скудоумия не может быть оцивилизована. Она-то и тянет северную
столицу вспять - в дикую провинцию, в пьянство, наркоманию, преступность, в
сотворение дебильного потомства, в многочисленные болезни. Нет слов:
глупость или ум, культура или дикость, совесть и порядочность, традиции или
хаос - явления интернациональные и только по ним необходимо осуществлять
отбор "человеческого материала", если уж пытаться применять науку евгенику
для созидания здорового общества.
Безусловно, людского мусора достаточно и в центральных районах города,
но здесь он высвечивается на фоне серой, убогой архитектуры и блеклых
природных пейзажей, а потому заметнее. Я часто пытался оправдать содеянное
большевиками - точнее сказать, пытался судить объективно - у меня ничего не
получилось. Поэтому, когда тупые, бородавчатые жабьи рожи пытаются и сейчас
с экранов телевизора вещать о коммунистическом благородстве, я готов душить
их голыми руками. Нет нужды говорить о том, что серости всегда было
предостаточно в России, и спасали ее только уникумы-одиночки. Это и те, кто
создавали перспективные производства, главным образом, в военно-промышленном
комплексе, учились в университетах и многочисленных вузах, лечили в
больницах, двигал науку вперед, а не приживались при ней. Но законы
экономики и демографии, если им не мешать, действуют таким образом, что
только взвешенное пропорции дебилов и гениев, продиктованные Богом,
обеспечивают терпимую динамику общества. Но если всю отсталую деревню
искусственно пересадить в жилищные конторы, библиотеки, торговлю и прочие
очаги цивилизации, то мы получим отсталость и хаос - мы будем утверждать
нищету не только материального плана, но, самое главное, нищету
общественного интеллекта. Соотношение "принцев" и "нищих" будет не в пользу
цивилизации!
Все эти грустные мысли мотались, как дерьмо в проруби, в моей голове,
пока я пересекал сквер, вступал под арку, следовал через двор к покосившимся
бетонным лестницам, обозначающим входы в парадные. Я вступал с опаской в
раздолбанные лифтовые кабины, сплошь расписанные матерными словесами, да
порнографическими зарисовками - плодами нехитрой сексуальной фантазии
владельцев скудного ума, расселенного по многочисленным малогабаритным
клетухам кооперативных или приватизированных теперь квартирок.
Подниматься в лифте пришлось на седьмой этаж. Открыла дверь в квартиру
мне женщина средних лет, с азартными веснушками на лице и копной непослушных
рыжих волос. Была она ладно скроена и неплохо сбита: приличной формы грудь,
стройная шея (не лебединая, но все же!), приятно оформленный таз, но
несколько коротковатые ноги. Она была, пожалуй, похожа чем-то на Жанну
Прохоренко, естественно, если ту вспоминать только в ранней молодости. Я
помнил эту актрису по старым фильмам про райскую деревню времен активного
строительства коммунизма в отдельно взятой стране.
Женщина явно смущалась, ибо, по провинциальным понятиям, оставаться с
мужчиной один на один в трехкомнатной квартире и не завести в голове шальные
мысли - было почти предосудительным делом. Да и, честно говоря, не заводить
такие мысли - было невозможно, потому что огненно-рыжая страсть подпирала
даму изнутри. Это чувствовалось по всему: по пунцовому окрасу, моментально
разлившемуся по лицу, шее, даже по конопатеньким предплечьям, торчавшим из
рукавов тоненького халатика и неуклонно покрывающимся предательскими
мурашками. На похотливых мурашках начинали вздыбливаться рыжеватые волосики.
Я смотрел на смущающуюся от собственного азарта женщину и замечал, что
маршрут возбуждения у нее обычный: вдруг сделались упругими и остроконечными
соски грудных желез, активно выпирающих из-под эластичной материи, походка
стала как бы отступающей, словно дама уже хотела, но, еще окончательно не
решилась. Скорее всего, она не выбрала желаемую позу, а потому тянула время,
отступала к дивану, моделируя в уме более желаемый вариант. По сильно
затянувшемуся молчанию, можно было понять, что она еще долго будет решать,
когда же переходить в спальню, соображать, как бы элегантнее и с
максимальным вкусом оформить первую встречу. Мои наблюдения были нужны
только для того, чтобы понять "меру неосторожности", приведшую женщину к
тому заболеванию, ради которого врач был вызван на дом.
Да, следует брать лечебную инициативу в свои руки и помогать пациентке
выплывать из пикантных заблуждений: я пришел лечить ее от венерических
болезней, а не заражаться - не очень мне лично обходимы половые инфекции.
Стоп! А почему я решил, что речь будет идти об инфекциях? Может быть, меня
вызвали, как сексопатолога и теперь от необычности ожиданий сильно тушуются.
Откуда этой рыжей провинциалке знать, как ведет диагностику врач такой
интригующей специальности. И, тем более, не известно какими приемами он
лечит. Вот тебе раз! Сколько было говорено еще в институте, что врач никогда
не должен торопиться с выводами.
Я, практически без приглашения, впечатался в первое же попавшееся на
пути удобное кресло. Правда, при этом пришлось вытащить из него и передать
пациентке комбинацию, бюстгальтер и трусики. Это так на нее подействовало,
что она сильно сместила события и время, - отчаянная голова решила: вот
доктор-гигант - уже успел ее раздеть под гипнозом! Дама издала
протяжно-призывный страстный вздох, очень похожий почему-то не на весенний
зов лани, а на трубный призыв к случке, издаваемый, скорее всего хоботом и
животом, возбужденной слонихой.
Кто сказал, что женщины не имеют право на фантазии и мнимые восторги:
однако по всему видно, что она-то уже приняла душ, а я-то вошел прямо с
улицы - даже обувь не очень опрятную не снял, а о душе и речи быть не может:
на войне, как на войне. Привязалась ко мне эта расхожая фраза, выстрелянная
сегодня по утру моей дорогой Нинон.
Женщина, судя по всему, была близка к обмороку, могла упасть, разбить
лицо, голову. Только этого мне не хватало! Я предложил шатающейся от
нетерпения даме прилечь на диван, стоящий напротив моего кресла, а сам
оставался сидеть. Галантности в том, безусловно, было мало, но мне не
хотелось пугать или настраивать на неправильный лад пациентку своим
приближением к телу, находящемуся практически в состоянии невесомости.
Она ложилась так быстро и вместе с тем (по ее внутренним часам) так
медленно, что наверное успела вспомнить всю свою жизнь - от рождения до
самого счастливого момента - встречи с прибывшим на дом сексопатологом. Я
завидовал ее бурной фантазии и гротеску ожидания - такое со мной лично уже
давно не случалось. Требовалось, конечно, хотя бы посчитать пульс у
пациентки, но даже на расстоянии, по метаниям под кожей желвака в области
яремной вырезки, просчитывалась резкая тахикардия. Было необходимо успокоить
сердце, нервную систему во избежание наступления коллапса от перегрузки.
Я начал успокоительно-отвлекающую беседу с притихшей женщиной:
- Простите, я не ошибся адресом: вы вызывали врача нашего медицинского
кооператива "Гармония"?
Женщина нервно сглотнула и подтвердила сказанное кивком головы, у нее
не было сил даже мяукнуть утвердительно. Я продолжал:
- Давайте изберем форму обращения друг с другом: меня зовут Александр
Александрович; вы же можете назвать любое удобное для вас имя и отчество,
если желаете сохранить конфиденциальность.
Женщина встрепенулась и попробовала не очень сильно возмутиться:
- Зачем же я буду выдумывать себе имя и отчество - меня зовут Валентина
Павловна.
Первый барьер с Божьей помощью мы преодолели. Она даже не пожелала
брать псевдоним. Это уже прогресс - движение по пути установления доверия
между врачом и пациентом. Будем продвигаться дальше:
- Валентина Павловна, давайте уточним цель моего визита в свете тех
неприятностей со здоровьем, которые вы испытываете и в результате чего
решили обратиться за помощью в наше медицинское учреждение.
Ясно, что эта задача оказалась для Валентины Павловны несколько
сложнее, чем смелое оповещение врача о формальных данных. Ей было необходимо
нащупать рамки дозволенного и определиться с терминами и понятиями, оформив
их в выверенный слог. Молчание затянулось, и я опять решил прийти даме на
помощь:
- Валентина Павловна, скажите откровенно: вы испытываете какие-нибудь
трудности психологического или функционального характера?
Я внимательно следил за реакцией пациентки и понял, что негативная
эмоция была выброшена, как стрела из арбалета, на слове не столько
"функционального" сколько на последней его корневой составляющей -
"анального"! Вот, что ее беспокоило.
Что ж будем разбираться дальше, но и эти небольшие реакции очень много
значат для специалиста:
- Валентина Павловна, вы за мужем? Вы в браке или...
Она не дала мне развить мысль, закончить вопрос, почти с истерическим
откровением она выпалила скороговоркой:
- Да, я замужем, но своего супруга ненавижу и жить с ним половой жизнью
не желаю!
На последних словах в голосе у пациентки задрожали слезы. Существует
серия стандартных вопросов - это, в общем-то, рутина, но от нее не уйдешь.
Однако лучше не превращать диагностику в пытку, а больше прогнозировать
ответы, для чего необходимо хорошо понять личность твоего визави.
- Валентина Павловна, вы уж извините меня за построение догадок, но по
убранству вашей квартиры мне кажется, что вы работаете преподавателем школы:
видимо, ваш конек - история, география? Я не ошибся?
Женщина утвердительно кивнула головой, но продолжала молчать,
углубившись в какие-то воспоминания.
- По-моему, вы не очень давно переехали в Санкт-Петербург, вы, скорее
всего и педагогический вуз заканчивали в другом городе - может быть, это был
Владимир?
Валентина Павловна удивленно взглянула на меня:
- Неужели у меня чувствуется провинциальный говор, характерный для
конкретной местности? Или все это на моей физиономии написано? Вы что
колдун?
Наконец-то, лицо ее несколько прояснилось и спало напряжение во всем
теле. Я заметил по яремной вырезке над грудиной, что и ритм сердечных
сокращений несколько успокоился. Теперь женщина смотрела на меня с большим
доверием. Классно! Будем продолжать смелее - теперь уж ее не сковырнешь с
пути откровения никакими мелочными вопросами.
Валентина Павловна, мне кажется, что ваши телесные сосуды наполнены
достаточным количеством татарской крови? А вот муж ваш, пожалуй, спустился в
ваши объятья с Кавказских гор, скорее всего, из Азербайджана. Так ли это?
Чувствовалось, что мои вопросы и подсказки ее возможных ответов
превращаются в некое подобие игры, в которую женщина с удовольствием
втягивается. Она даже перестала взрывчато реагировать теперь на упоминание о
муже. Женщина улыбалась по-доброму, демонстрируя отменные зубы и
исключительно белоснежную эмаль, разрез губ тоже был правильный и влекущий.
Пока татарочка (такой псевдоним я ей присвоил для краткости и удобства
размышлений) соглашалась со мной во всем, и мне только оставалось мягко
форсировать допрос с пристрастием:
- Теперь, Валентина Павловна, когда мы с вами почти подружились,
давайте уточним вопросы интимного круга: я буду называть версии, а вы
поправляйте меня решительно и категорично - между нами необходимо полнейшее
доверие, иначе ничего толком и не получится. Договорились?
- Почти все годы вашего замужества вас не устраивала та сексуальная
техника, которую предлагал ваш муж? Да или нет?
Она мотнула головой утвердительно и слегка поджала губы - напряжение
возвращалось. Еще немного и она спрячется в бетонную раковину, из которой ее
не выманишь уже никакими усилиями. Требовалась срочное отвлечение внимания и
мягкая, почти незаметная релаксация. Я словно сорвался с цепи крайнего
любопытства:
- Валентина Павловна, хотел, если позволите, конечно, удовлетворить
свое любопытство: говорят во Владимире в педагогическом вузе в свое время
учился тот знаменитый писатель, который написал замечательную, откровенную
книгу про алкоголиков и нашу отечественную дурь - "Москва - Петушки" -
называется. Помните?..
Татарочка клюнула на наживку - она, видимо, тоже ценила этого писателя.
Лицо ее прояснилось, она опять ласково улыбнулась. Какая все же у нее
приятная, нежная улыбка - здесь тоже собака зарыта, это явный
диагностический признак. Она от природы нежное и доброе существо, долгое
время шла навстречу мужу, надеясь на изменения к лучшему. Но горный баран
наглел, маразм крепчал - любовь погибла скоро и безвозвратно. Валентина
Павловна принялась поправлять меня и исповедоваться:
- Писателя этого звали Венедиктом Ерофеевым. Он действительно учился во
Владимирском педагогическом - там и доску мраморную прибили в вестибюле - но
только он не дотянул даже до окончания второго курса, его исключали за
академическую неуспеваемость.
- Вот, вот! - включился я мгновенно. - Я слышал, что он даже в молодые,
студенческие, годы нещадно поддавал, но его почитали друзья и особенно
женщины, в том числе и преподаватели. Видите, некоторые грехи можно прощать
мужчине. Его же жена прощала ему беспробудное пьянство?
Валентина Павловна погрустнела, углубилась в себя. Я пришел ей на
помощь:
- Понимаете, о чем я-то говорю: каждый человек, а женщина тем более
имеет право на счастье и надо помогать ей его решительно отстаивать.
Согласны?
Она согласно мотнула головой. Я вцепился в тему зубами и стал ее
развивать дальше и больше:
- Если чей-либо муж заслужил отповеди, и не остается пути к примирению,
то, возможно, что-то в отношениях надо менять более радикально? Даже, ели
произойдет окончательный разрыв, тем быстрее и наладится новая жизнь? Как вы
считаете?
Моя задача состояла в том, чтобы лишь подводить пациента к
самостоятельному принятию решения, а не к давлению своими рецептами.
Татарочка заговорила скоро и безапелляционно:
- Именно так я и считаю, а вас, честно говоря, вызвала только для того
(просила именно доктора-мужчину прислать!), чтобы выяснить: действительно ли
все мужики такие поганцы, что сладу с ними нет - скоты, да и только.
Обязательно секс превращать в скотство, педерасты проклятые.
Моя подопечная залилась слезами и это, видимо, надолго.
Намученная жизнью женщина раскрылась полностью, а после потока слез