Федоров Александр. Оракул

очевидно, что гром грянул довольно рано. Как бы предвидя будущее, дядя на
семейных фотографиях выглядел персоной, утопившей в своем взгляде тьму
переживаний беспокойно-грустного смысла. Опять взгляд таксы! Вещее в вещем!
Но стоит ли говорить только о женщинах и им подобным? Папа
благополучного отрока на фотографиях тоже напоминает таксу - решительным
взглядом, лицом скуластым, да и всей фигурой - фигурой человека,
занимающегося посильным и приятно-эффектным спортом, скажем, фехтованием,
легким боксом, прогулками, азартными речами и прочим житейским и супружеским
усердием, но никогда не знавшего по-настоящему тяжелого физического труда.
Примечательна последняя фотография отца от 17 февраля 1913 года, всего за
месяц до трагической кончины: печаль, отрешенность, усталость, разочарование
- скорее, тоска - выплывают изнутри, из сознания человека успевшего - нет
слов! - многое из содеянного переосмыслить.
По папиной линии тоже открываются генетико-поведенческие каверзы (ясно,
что первично, а что вторично!): один из его родных братьев был
гомосексуалистом. Стены лондонской квартиры знатного дипломаты были украшены
фотографиями стройных британских офицеров. Кто знает, не пользовалась ли
опытная разведка великой державы услугами дипломата, награждая его похоть
изысканными яствами. Большевистский посол Литвинов отвесит царскому
экс-дипломату пинок под зад (не в прямом, конечно, а в переносном смысле) и
пусть то будет первым завоеванием пролетарской диктатуры.
Обидно, что собственно папа папы был важным царским сановником,
сумевшим при Императоре Александре ((( дослужиться даже до участи министра
иностранных дел Российской громады. Он тащил эту тяжелую ношу с успехом и
блеском, оставив известный след в жизни многострадальной отчизны, которую
все же на одном из крутых поворотов истории кучка проходимцев, спрятавшихся
под красными полотнищами, развернутыми бушующей толпой, сумела поиметь и в
хвост и в гриву самым вульгарным образом.
Папа же БВП в финале гражданской агонии тоже утвердился в должности
министра, но маленькой, загибающейся, но Свободной Крымской республики.
Министерские оргии длились недолго: в скорости, семья министра-однодневки
под напором дьяволищ в буденовках, с некоторыми приключениями, практически,
"гол, как сокол" бежала за кордон. Вот вам еще один маркер Божьей, а не
человечьей воли; глумливой кары, а не здравого смысла. И не стоит сетовать
по поводу случившегося: "Ибо всякий возвышающий сам себя унижен будет, а
унижающий себя возвысится".
В свое время папа с кучкой подобных эстетов-демократов (возможно, из
лучших побуждений) раскачивал лодку монархического государства с такой
силой, что внес в его развал заметный вклад. Тогда в нем бурлила азартная
жажда самоутверждения, политического эпатажа, поиска приложения только своей
воли, мнения, взгляда, позиции. Но существует и другая мудрость, которую
называют Божьей: "Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет
власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены".
Примечательно, что именитый дед БВП на семейных фотографиях и в фас и
профиль - вылитый татаро-монгол. Азиатский генезис подтверждает особая
сексуальная прыть императорского службиста: ему удавалось, уже будучи
немолодым, успешно отрабатывать свой искус в постели двух немок - матери и
ее дочери. Может быть, кто-то и сомневался в эффективности
квадратно-гнездового метода возделывания любовных кущ. Иначе зачем внуку в
одном из своих произведений замечать: "Но, но, полегче шуты. Я зарубок не
делаю". Те слова произнес раздосадованный палач. Дед же нашего
подследственного палачом никогда не был, даже наоборот, - отличался крайними
демократическими взглядами. Но в его умную татаро-славянскую голову никогда
не приходила дурь сокрушать монархию. Причем, ему удавалось сочетать
демократическую приверженность с верным служением нескольким поколениям
российских монархов. Безусловно, остается загадкой то мастерство, с которым
дед умел сочетать сексуальную всеядность с демократической лояльностью и
неукоснительным служением Закону, Монархии: Что ж, пей эту бурду надежды,
мутную, сладкую жижу, надежды мои не сбылись, я ведь думал, что хоть теперь,
хоть тут, где одиночество в таком почете, оно распадется лишь на двое, на
тебя и меня, а не размножится, как оно размножилось - шумно, мелко,
нелепо"...
Дочь всеядной немки стала женой царского министра. Она приняла традиции
высшего света: успешно наставляла мужу рога, напоминая, что у него
отвратительно-холодные ноги ("как у лягушки"), вызывающие в тонкой женской
душе отвращение к супружескому ложу. Да и то сказать: попробуй босиком да по
льду пройтись. Основательным оправданием для полигамности страдалицы-немки
служила версия о том, что Петр Великий был зачат Натальей Нарышкиной вовсе
не от царя Алексея Михайловича (законного супруга), а от царедворца
Стрешнева (недаром, многие считают, что Петр больше татарин и ирландец, чем
татарин и славянин).
Но не о Петре Великом речь - о писателе великом идет разговор. А он
ведь набрался где-то наблюдений, которые потом в творческом порыве переносил
в свои произведения: "Она взглянула на койку, потом на дверь. - Я не знаю,
какие тут правила, - сказала она вполголоса, - но если тебе нужно,
Цинциннат, пожалуйста, только скоро". Ее житейскую философию писатель
определял почти афористически: "Я же, ты знаешь, добренькая: это такая
маленькая вещь, а мужчине такое облегчение". Судя по семейным фотографиям от
бабушки пришли в произведения и другие сочные символы: "Круглые карие глаза
и редкие брови были материнские, но нижняя часть лица, бульдожьи брыльца -
это было, конечно, чужое". Так это или не так - вот в чем вопрос!? Одно с
уверенностью можно утверждать: будущий великий писатель с раннего детства
имел память цепкую, ум наблюдательный и язвительный. Возможно, облик любимой
бабушки и семейные сплетни отпечатались в его голове достаточно прочно.
Все сходится на том, что в сердцевине клеток, дарованных Божьей волей,
во плоти будущего писателя, клокотали генетические страсти, являвшиеся
биологическим эхом татаро-монгольского, немецкого, немного еврейского, а
потом уж славянского и еще черт его знает каких этносов. Не стоит мучиться
подозрениями - отвержением или доказательством их. Куда проще и вернее
обратиться к результатам единственно верного экзамена на зрелость и
добропорядочность - к Божьему суду! А вот здесь ясно слышится звучный шмяк
оплеухи: парочка дядьев писателя по материнской и отцовской линиям была
подпорчена гомосексуализмом. К счастью, судьба сия миновала нашего
подследственного, но накрыла всей мощью странного порока его родного брата.
Другие родственники мужского пола, как становится очевидно по большинству
источников тянули лямку завзятых бабников. Но может быть прав писатель,
заявляя устами героев своих произведений: "Когда волчонок ближе познакомится
с моими взглядами, он перестанет меня дичиться". Или вот еще весьма
примечательное: "Но так как нет в мире ни одного человека, говорящего на
моем языке; или короче: ни одного человека, говорящего; или еще короче: ни
одного человека, то заботиться мне приходится только о себе, о той силе,
которая нудит высказаться".
Пролетарская революция (самая справедливая в мире?!) превратила
отпрысков некогда знатного и богатого рода в нищих изгнанников. И приложили
к тому руку сами пострадавшие - действуя где активно, а где пассивно. Финал
для многих был трагическим: дед умирал в фешенебельной психушке со страшным
развалом мозгов, отец - ни за что ни про что застрелен монархистом. Причем,
тот человек, кого он закрыл собственным телом от пуль убийц, даже рукой не
шевельнул, чтобы в свою очередь отвести револьвер, направленный в спину
катающегося по полу благородного человека, силящегося вырвать оружие у
одного из нападавших. Потом все оптом (всей политической партией) и по
одиночке будут вздыхать и лить крокодиловы слезы, забыв возместить
материально потерю кормильца семье, влачащей нищенское существование.
Трагические события, естественно, потрясли сына (писателя), скорее, он вовсе
никогда не оправился от рокового удара: "Я обнаружил дырочку в жизни, - там,
где она отломилась, где была спаяна некогда с чем-то другим, по-настоящему
живым, значительным и огромным, - как мне нужны объемистые эпитеты, чтобы их
налить хрустальным смыслом... - лучше не договаривать, а то опять спутаюсь".
Трудно сказать, так ли, как изложено здесь, рассуждали мудрые таксы
наблюдая жизнь примечательного семейства. Одна из такс, последняя, доживала
в бедной квартирке в Праге уже во время Второй мировой войны с матерью
писателя - с прекрасной, но печальной Еленой. Скорее всего чудесные животные
видели больше, чем сказано, ибо они тоже Божьи твари, и поскольку
практически безгрешны, то и стоят к Нему ближе, чем многогрешный человек.
Они понимали человечий язык, но не могли произносить затасканные слова,
потому надсадно лаяли и сердились, ворчали. И было от чего заводиться: "Но
для меня так темен ваш день, так напрасно разбередили мою дремоту".
Кто же эти замечательные таксы, почему их выбрали в друзья в этой
семье? Читаем у маститых специалистов: "Таксы не вымески какой-то другой
породы собак, а вполне определенный тип, сложившийся в далеком прошлом,
когда они преследовали тех же животных, что и после их доместикации
человеком". Оказывается эту небольшую собачку ничто не может испугать и
остановить, она универсальный охотник, способный работать на поверхности
земли и в тесной норе. Она превосходный сторож, бдительный, смышленый,
безошибочно распознающий, кто подходит к хозяину-другу, - добропорядочный
человек или враг, негодяй. Однако, если с таксой обращаться плохо, она
становится упрямой и непослушной, лишний раз подтверждая, что является
личностью с огромным чувством собственного достоинства, благородства и
выдающихся способностей. Таксы способны разделить участь отверженного или
больного человека, - они осуществляют его лечение, подпитку волей к жизни,
противодействием тоске и одиночеству. Одно необходимо помнить: "такса,
будучи превосходным охотником, работающим как над, так и под землей,
отличается редкостной независимостью и самостоятельностью". "Нет этих слов в
том малом размере, который ты употребляешь для своих ежедневных нужд". Такие
слова не всегда способен найти хозяин таксы, потому он чаще должен
пристально заглядывать в глаза умному животному: "Но что, если это обман,
складка материи, кажущаяся человеческим лицом"... БВП своими последующими
взрослыми действиями докажет, что он усвоил норов таксы, ее метод
утверждения в жизни. Он мог работать в любой стране, иначе говоря, травить
зверя и на земле и под землей.
Так что же такое Воля Божья в преломлении к жизни земных существ?
Сдается, что Всевышний по своим меркам решает простые задачи. Но, например,
для человека, они превращаются в загадочные ребусы. Чье влияние первично, а
чье вторично - такс, живущих на правах избранных членов семьи, или людей,
дополнявщих такое сообщество - макромир будущего писателя? Пожалуй влияния
здесь взаимные и паритетные. Однако, учитывая светскую разболтанность этой
приятной компании, трудно предположить, что такса в ней воспринимала своих
хозяев, как альфа-лидеров, команды которых необходимо выполнять
незамедлительно и старательно. Скорее все решало великое собачье достоинство
- преданность, дружелюбие и сострадание к слабому человеку. А, так
называемые альфа-лидеры, воспринимались таксами с иронией и благодушием.
Люди-гегемоны - поколение, живущее в данном временном срезе, находили
оправдание той психологической казуистике, которую в изобилии
демонстрировали деды и отцы, братья и сестры, дети и гувернеры. Они никуда
не могли уйти от нее, заражались ею. Чего стоит хотя бы припадочное
объяснение в любви к хозяйке дома одним из гувернеров. Добрая Елена от
смущения не знала куда деться. Ее смущение - эта буря в чашке молока,
безусловно, не осталась незамеченной и любопытным сыном. Это же такой
богатый материал для натуры впечатлительной, писательской. Где еще увидишь и
запечатлеешь в памяти домашнего учителя, ползающего на коленях по ковру в
гостиной шикарного особняка, топчущего неуместностью провинциального
спектакля вежливую и предупредительную совесть избранницы. Вот она яркая
ассоциация чего-то липкого, тлетворного, желто-зеленого, со специфическим
запахом! Такса, видимо, тоже наблюдала отчаянную эскападу, но только с
затаенной грустью, сочетающейся с огромным чувством юмора и сострадания
(скорее - к Елене, к хозяйке). Хорошо еще, что все обошлось: мог бы верный
пес и вцепиться крепкими зубами вахлаку в нос или в задницу, вспотевшую от
волнения. "О нет, - я не облизываюсь над своей личностью, не затеваю со
своей душой жаркой возни в темной комнате; никаких, никаких желаний, кроме
желания высказаться - всей мировой немоте назло".
Или другой вариант - загадки лесбийской страсти, вдруг раскрывшейся в
одной из наставниц малолетних детей. Вот вам и преимущества индивидуального
воспитания и обучения восприимчивых баловней! А постоянные приставания
родного дяди с однозначными ласками к племяннику, отзывчивому и
небезучастному в эротике уже с малых лет. Такса наблюдала и недоумевала, а
папа ребенка волновался, пытаясь скрыть за щитом воспитательного и просто
светского такта свои растущие опасения. Много позже, в зрелые писательские
годы, герой одного романа воскликнет, заламывая руки: "Мне кажется, что я бы
предпочел веревку, оттого что достоверно и неотвратимо знаю что будет топор;
выигрыш во времени, которое сейчас настолько мне дорого, что я ценю всякую
передышку, отсрочку... я имею в виду время мысли, - отпуск, который даю
своей мысли для дарового путешествия от факта к фантазии - и обратно".
Дальнейшие судьбоносные события покажут, что легендарная семейка плохо
владела мастерством коммерческого расчета. И когда пролетарская диктатура
шарахнула по наковальне, пришло время сматывать удочки в спешном порядке.
Пришло время "собирать камни" тем, кто так активно инспирировал своим
демократическим азартом демократическую революцию. Блестящий профессор -
правовед и правдолюб, денди английского покроя, - оказался неумытым фраером
в делах житейской коммерции. У него не хватило изобретательности и
элементарной житейской ловкости для того, чтобы спасти свои капиталы и не
ввергать семью в нищенство.
Такса (в то время - красной масти) с нескрываемым удивлением наблюдала
за развитием трагических событий, пытаясь перехватить верными острыми зубами
руку голода, тянущуюся к горлу семейного благополучия. Жаль, что той же
таксы не было рядом с хозяином, когда он в эффектном борцовском стиле
катался по полу в конференц-зале кадетской партии, сцепившись с разъяренным
монархистом, решившим выстрелом из штатного офицерского оружия наказать
главу кадетской партии (краснобая Милюкова) за пособничество. Иначе и быть
не могло, зачем удивляться тому, что нашлись люди, желавшие отомстить тем,
кто своими действиями конструировал пиковую ситуацию. Она и завершилась
убийством помазанника Божьего Николая ((.
Такса не струсит и не будет вести диспут на тему - "Кто прав, а кто
виноват". Она всей мощью своих челюстей, тренированных разгрызанием костей
из дармовых обедов, вырвала бы горло обидчику хозяина. В тот день убийцы
отделались лишь арестом и последующей недолгой отсидкой в немецкой тюрьме.
Выйдя из заключения, уже во времена Великой Отечественной, они преуспели в
делах поганых для бывшей отчизны. Но ведь и правовед-демократ свою Родину
тоже так неумело любил и защищал только на словах. Наблюдая весь тот бедлам,
писатель и такса, такса и писатель, в моменты коротких передышек от
напряженных испытаний, вполне могли воскликнуть с чувством, с досадой: "Но
было так, словно проступило нечто, настоящее, несомненное (в этом мире, где
все было под сомнением), словно завернулся краешек этой ужасной жизни и
сверкнула на миг подкладка".
Не трудно себе представить, что было бы с адептами монархизма, сойдись
вместе на одной площадке все таксы, перебывавшие в семействе БВП - и
черно-подпалой и красной масти, и жесткошерстной и гладкошерстной
разновидности. Состоятельные владельцы не жалели на такс никаких денег, а
потому в этой семье перебывали наверняка представители германской,
английской школ и клубов. Среди них могли быть потомки великих генетических
ветвей даксхундов. Может быть, в том доме прибывали отпрыски даже таких
столпов породы, как пес по кличке Фельдман, впервые экспонированный в 1870
году на выставке в Англии, импортированный Джоном Фишером, а
демонстрированный принцем Эдуардом Саксен-Веймар-Эйзенахским. Или другого
покорителя сердец специалистов - таксы по имени Гундеспортс Вальдман,
прибывавшей на выставках от владельца Эрнст фон Отто-Креквиц. В той же
компании мог быть и современник Вальдмана - очаровательный
Шлюпфер-Ойскирхен.
Но куда хуже пришлось бы монархистам-хулиганам, окажись вместе вся
свора, да еще вкупе с далекими предками такс и с современными родовыми
разновидностями. Все, даже самые молодые таксовые отпрыски помнят, конечно,
что все собачье происходит от небольшого доисторического животного
томарктуса (Tomarctus), поселенного Богом на земле пятнадцать миллионов лет
тому назад. Единственный поминальный памятник тому далекому предку
сохранился сейчас лишь в виде животного - циветты: млекопитающего, живущего
в самых теплых широтах Старого Света. Собачий раритет похож на ласку или
кошку (потому так ошибочно и называемому). Современная циветта азиатская -
из класса млекопитающих (Mammalia), отряда хищных (Carnivora), семейства
виверровых (Viverridae), группы кошкостопых (Ailuropoda). У них втяжные
когти и стать средней собаки (89 сантиметров длины и хвостом в 56
сантиметров). Дикие красавицы и снобы больше напоминают кошку или куницу.
Они от невеселой жизни раздражительны, при агрессии выгибают спину дугой,
поднимают дыбом черный ремень на темени, изысканно-кокетливо сочетающийся с
темной буровато-желтой шерстью со множеством темно-красных пятен. Загадочные
существа издают хриплый звук, напоминающий ворчание собак, распространяют
сногсшибательный мускусный запах (главный компонент - цибет, находка для
творцов благовоний). Хищники ведут ночной образ жизни, славятся гибкостью,
ловкостью, грациозностью, особой злобностью к собакам и кошкам, встречая их
уже издалека фыркают и щетинятся. Пойманная же в раннем детстве, циветта
легко приручается и одомашнивается.
Безусловно все эти сведения были известны отчаянным собаководам с
Большой Морской. Смышленый мальчик нанизал на вертел сюжетов своих будущих
произведений многократные наблюдения за домашними питомцами. Он выстелил их
характеры красочной попонкой под ленивые тела персонажей будущих
произведений. Читатель может видеть их, а может только услышать отдаленный
лай своры литературных героев и их прототипов. Но для того необходимо читать
внимательно произведения не только признанных, надоевших классиков, но и
новых авторов.
Надо помнить, что от томарктуса покатилось в современность семейство
собачьих (Canidae): род собственно собак (Canis), красных волков (Cuon),
лисиц (Vulpes), енотовидных собак (Nyctereutes). Уточним, что род собак
(Canis Linnaeus) включает в себя волков (Canis lupus Linnaeus), шакалов
(Canis aureus Linnaeus), домашних собак (Canis Familiaris), давших и
семейство охотников (Canis venaticus), среди них гончие собаки (Canis
familiaris vestigans). В последнюю группу и входит на равных правах такса -
замечательный гонец, работающий практически по любой дикой живности. Вот он
генезис писательского типажа, в котором "всякой твари по паре".
Не развлечения ради приводим подробное описание циветты и всего ее
обширного племени. Предпринят экскурс в биологию собаковых, ради обоснования
представлений о том, что жизнеописуемое семейство поглотило в себе характеры
всех перечисленных особ. Потому жизнь одних - удалась, других - привела к
погибели. Члены той знаменитой семьи и отменные породистые собаки вместе с
ними вполне могли расчувствоваться, заявить вместе с БВП с напрягом: "Ибо
замаяла меня жизнь: постоянный трепет, утайка знания, притворство, страх,
болезненное усилие всех нервов - не сдать, не прозвенеть... и до сих пор у
меня еще болит то место памяти, где запечатлелось самое начало этого усилия,
то есть первый раз, когда я понял, что вещи, казавшиеся мне естественными,
на самом деле запретны, невозможны, что всякий помысел о них преступление".
Что до нашего основного героя, то здесь все не так просто. Юность рано
распечатала половую зрелость будущего писателя, и в том было что-то собачье,
кобелиное, но и широко распространенное явление. Позднее, в годы
интенсивного творчества, он демонстрировал признаки плохо прирученного
(временами - хорошо прирученного) загадочного зверька: шастал к дамам сердца
или писал стихи и прозу именно по ночам; бывало, что и выгибал спину,
фыркал, шипел, выпускал когти и выделял мускус. А по началу, устремляясь в
ночь на верном коне-велосипеде, мигающем в кромешной тьме петербургских
дачных предместий огоньком несовершенной карбидной лампы, он отыскивал свою
любимую. Та томилась в ожидании романтического героя у стен огромного
пустого дома - дядиной крепости. Но там рыскали носители тайн запретной
гомосексуальной страсти, и приход новых страстей в заколоченный дом был
непривычным. Та несуразная страсть - рок, семейная проказа - обошла стороной
БВП и, естественно, его первую подругу. Но она кривила лапы столпов
российской интеллигенции, знати, таща ее тело, словно таксино брюхо по грязи
греха. Продираясь сквозь метки проказы и на теле собственной семьи, БВП
ограждал от заразы свою первую любовь. Он секретничал, конспирировался,
называл свою тайну "Тамариными Садами". Юноша очень спешил насытиться всеми
радостями до предела и захлебнулся, но не любовью, а тем дерьмом, которое
обычно плавает по поверхности индустриализированного потока: "Как страшно
было уловить тот изгиб, ту захлебывающуюся торопливость, - все то, что было
моим в тенистых тайниках Тамариных Садов, - а потом мною же утрачено".
Первая богиня БВП, ищущего (как и все в этом возрасте) любовных
приключений, тоже заметно смахивала на таксу - и посадкой головы и короткой
шеей, чуть жирноватым телом, крепким черным волосом (жесткошерстная такса) и
чертами миловидной мордашки. Она любила, даже в страшную стужу, выставлять
голую шею, которую довольно часто окольцовывала бархатным ошейничком. Но,
самое главное, она, как истая циветта, была смелой (правильнее -
бесстрашной, отчаянной) во грехе, готовой к упорной охоте на впечатления,
соблазны, услады.
Подобное тянется к подобному! БВП, снедаемый воспоминаниями, позже, в
Кембридже (11.6.20) выпустит в безмерное пространство ностальгический вздох:
"С собакою седой, которая когда-то, смеясь по-своему, глядела мне в глаза,
ты выйдешь в вечеру, и месяц, как слеза, прольется на цветы последнего
заката". Финал стихотворения будет тоже обращен к собаке, а не только к той
даме, которая в годы бурного строительства коммунизма в отдельно взятой
стране осчастливит замужеством комиссара: "И улыбнешься ты загадочно, и
сядешь на мшистую скамью в лесу на склоне дня, и светлой веткою черемухи
погладишь собаку старую, забывшую меня".
Были потом и другие, правда, немногочисленные увлечения, осилив которые
писатель-поэт успокоится и еще глубже уйдет в семейную нору, прочно и
окончательно ляжет на грунт. От тех сексуальных вольностей тоже останется
след в творчестве, но рисунок и окрас его, скорее всего, не будет радовать
осчастливленных дам. Да и время настанет для зрелости, а значит реабилитации
перед единственно верной - супругой, помощницей, другом. Тогда и будет
брошен камень в дальний огород молодости, отослана черная метка: Скажи мне,
сколько рук мяло мякость, которой обросла так щедро твоя твердая, горькая,
маленькая душа". Такой звонкой монетой заплатит БВП всем своим прошлым
проходящим любовным приключениям.
Можно пойти дальше, расковаться до безобразия, а потому заявить:
маленькие нимфетки, весть о существовании которых прогремит на весь мир
благодаря таланту БВП, тоже были следствием зрительных реминисценций. Имя
Лолита станет синонимом порочной страсти. Но то будет уже следствие фантазии
взрослого поэта, ищущего возможности наконец-то выкарабкаться из норы. Той
профессионально-литературной ниши, куда увлекла его охотничья страсть
отчаянной таксы: уже было необходимо выбираться на свет - под солнце
материального благополучия. Пора! Иначе подохнешь!
Еще в детстве таксы демонстрировали малышу сексуальный экстаз, на
который способны низкорослые существа, наделенные вполне приличным фаллосом
(родовыми путями). Не было в том большой эстетики. Но наибольшее отвращение
у БВП, безусловно, порочные люди. Им он отвесил свою хлесткую пощечину в