Страница:
- << Первая
- « Предыдущая
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- 9
- 10
- 11
- 12
- 13
- 14
- 15
- 16
- 17
- 18
- 19
- 20
- 21
- 22
- 23
- 24
- 25
- 26
- 27
- 28
- 29
- 30
- 31
- 32
- 33
- 34
- 35
- 36
- 37
- 38
- 39
- 40
- 41
- 42
- 43
- 44
- 45
- 46
- 47
- 48
- 49
- 50
- 51
- 52
- 53
- 54
- 55
- 56
- 57
- 58
- 59
- 60
- 61
- 62
- 63
- 64
- 65
- 66
- 67
- 68
- 69
- 70
- 71
- 72
- 73
- 74
- 75
- 76
- 77
- 78
- 79
- 80
- 81
- 82
- 83
- 84
- 85
- 86
- 87
- 88
- 89
- 90
- 91
- 92
- 93
- 94
- 95
- Следующая »
- Последняя >>
инволюцию, то интрига вырастает до размеров планеты Марс. Интрига и
фибромиома матки - вот удел женщины, впадающей в климакс. Тогда существо,
казавшееся тебе недавно божеством, превращается во "всадницу без головы".
Это означает, что интеллект гибнет, а интрига - глупая и бездарная - растет
и тужится, оставляя за собой "духовную память", как содержимое напольной
чаши Генуя в общественном туалете!
Распахнулась дверь реанимационного зала: на пороге застыл консилиум и
сопровождающие лица. Первым заговорил профессор Рахманов Игорь Тихонович -
довольно крупный, лысый, суетливый мужик, не так давно демобилизовавшийся и
пришедший к нам из Военно-медицинской академии, где он был вторым
профессором на кафедре военно-полевой хирургии. Отбросы и выбросы этого
авторитетного учреждения уже давно заполонили гражданские вузы теми, кто
успел дослужиться до полковника и достигнуть пятидесятилетнего возрастного
рубежа. Среди них попадаются и отменные специалисты, но чаще это люди, мало
разбирающиеся в специфике гражданского здравоохранения. Но это им не мешает
переполняться должностными амбициями, потугами на звание доморощенного
гусара (по принципу, из грязи в князи), со склонностью к примитивному
конфликту. Наш случай был вопиющим, как говорится, квинтэссенция порока:
Коля Слизовский, хоть и годами младше и не имеет еще докторской степени, но
может дать основательную фору отставному полковнику. Однако за полковником
стоит должностной регламент - субординация существует и в гражданских
лечебных учреждениях. Рахманов отвалил нижнюю челюсть и промычал:
- Я не перепутал, Николай Владимирович, здесь больница для людей или
ветеринарная лечебница для кошек?
Вурдалак оглядел всех военно-демоническим взглядом, но Коля даже ухом
не повел. Он быстрыми шагами приближался к моей кровати, кот выгнул спину и
повернул морду ему навстречу. Радость у животного и человека была взаимной,
Коля выглаживал спину коту, а Борька выгибал ее - оба были счастливы, оба
балдели, тащились, как теперь говорят студенты.
- Обратите внимание, господа, мы широко используем нетрадиционные
методы психологического воздействия на тяжелобольных, - в частности, общение
с лечебными животными, - и посмотрите какие эффектные положительные
результаты: перед вами больной, которого только вчера мы достали с того
света, а сегодня, благодаря воздействию этого замечательного животного, мы
можем уже перевести больного в обычную палату.
Коля по-хозяйски оглядел профессорскую свиту - заведующим
реанимационным отделением был все же он, а не громила-питекантроп из
запасников академии. Коля и не собирался потакать чванливой глупости, только
делал он это, как всегда, элегантно и без суеты. Кот чувствовал, что обрел
прочную защиту в лице своего друга - Николая.
Я тоже решил подать голос в защиту животных и святая святых -
демократии:
- Николай Владимирович, - пролаял я бодро (голосовые связки еще не
залечились после усердной интубации), - мне бы хотелось выписаться на
домашнее лечение, после общение с котом, я чувствую в себе гигантские силы!
Коля посмотрел на меня нежным взглядом, как на сумасшедшего, который
просит открыть ему окно, чтобы выброситься на свободу. Он, не переставая
разглаживать спину Борису, промолвил елейным голоском:
- Зачем же так далеко ходить, больной, чтобы выписаться. Клавочка,
подайте страдальцу утку, - пусть выписается прямо сейчас, у нас на глазах, -
за одно проверим качество выпускаемой им мочи. Посчитаем, сколько в общей
сложности жидкости мы ввели ему за сутки, и сколько он вывел самостоятельно?
Клавочка, практически, не смущаясь, - ну может быть только излишне
кокетливо и с затяжкой поправляя прядочку волос, невзначай выбившуюся из-под
колпака, - обратила лик свой к монитору. Поднятые женские руки всегда чуть
больше, чем необходимо для работника государственного учреждения,
подтягивают халатик (странно, но она уже переодела зеленую униформу), оголяя
стройные ноги все выше и выше... Такой маневр есть выверенный прием
сексуального воздействия. Но мне показалось, что рассчитан прием был на
меня, а не на остальных зрителей. Я тут же поправил себя: скорее всего,
самомнение у меня поправляется быстрее, чем трезвеет рассудок.
Однако мне-то уже было хорошо известно, что под халатом трусиков у нее
нет, - они лишняя помеха на такой сложной работе. "Сексотерапия с
включением" требует оперативности и вальяжности, иначе акт возбуждения может
застрять, рассыпаться в прах на стадии банального петтинга. Стройные,
длиннущие ноги медицинской сестры приковали взоры мужчин, даже хрипевшие
ханурики на ближайших койках открыли и скосили в нужном направлении
помутненные очи. Интубационные трубки не давали им излить пламя восторга,
иначе они, как змеи Горынычи извергли бы из глоток огненные фонтаны любви.
Игорь Тихонович, резко подтянув живот, тоже фильтровал бойцовским взглядом
душещипательную картину. Мой Борька и тот приосанился.
Дальше у Клавочки с заведующим пошли специальные разговоры,
вслушиваться в которые принялась и вся остальная компания. Мы же с Борькой
мысленно послали их в катманду и вовсю наслаждались покоем только что
начавших биться ровно сердец - человечьего и кашачьего.
Процессия последовательно и аккуратно обошла всех страдальцев -
заключение было одно: "держать тяжелых на управляемом дыхании, а меня,
удачно выкорабковшегося с того света, срочно переправлять в отдельный бокс и
продолжать интенсивное лечение основной инфекции".
Процессия, прощаясь, раскланялась со мной, высказала слова приободрения
и растворилась за входным шлюзом. Остались в палате один на один - красота и
слабость, женственность и тихо восстанавливающаяся мужественность, соблазн и
творческая выжидательность, настоящее и будущее.
Ласковый взгляд Клавочки был адресован мне и коту - других достойных
объектов, способных хоть как-то адекватно реагировать на соблазнительную
прелестницу, сейчас в реанимации и не было. Странно, но Борька явно
симпатизировал Клавочке, да и, вообще, вел себя так, словно тысячу лет был
знаком с ней накоротке. Она тоже не проявляла ни малейшей антипатии к
пушистой муфте. Кстати, обратное явление распространено среди очень
недалеких и черствых женщин - это почти что глубокий прогностический
признак, диагностирующий дефектность души и интеллекта безошибочно. Клавочка
же, мне так показалось, состояла даже в каком-то тайном заговоре с котом,
причем, явно чувствовала себя виноватой перед ним - уж слишком обильны были
ее ласки, часть которых уходила от меня. Появилась здоровая ревность, а
любое напоминание о здоровье было свидетельством продвижения моего состояния
в правильном направлении.
Тут что-то не то - все это требует тщательного анализа. Но не с
теперешними же моими умственными способностями, когда большая половина
памяти заполнена ватой, заниматься такой сложной исследовательской работой.
Я, честно говоря, имя-то своего четвероногого друга с трудом вспомнил. Но
может быть, в том и нет алогизма - я же долго был в состоянии гипоксии и
гипертермии мозга - все нейроны, мозговые центры находились во власти
горячки и задыхались от нехватки кислорода. Как белковые его структуры при
таких условиях не разрушились полностью - вот в чем вопрос? Однако, остается
еще более сложный вопрос - как появился Борька в палате реанимации, да еще
инфекционной больницы, находящейся на другом конце города, в такой отдалении
от моего дома? Интересно, каким внутренним компасом пользовался кот,
совершая длительное и опасное путешествие, - ясное дело, что в адресный стол
он обратиться не мог, да и общественным транспортом пользоваться ему
запрещалось. Вот так всегда: только очнешься, а жизнь уже приготовила тебе
новые загадки!
7.5
Уже пришла смена Клавочке, и она спешно занялась моей эвакуацией -
переводом из кузницы кадров покойников в палату для выздоравливающих. Три
хрупких женщины, не позволив мне подняться, своими нежными ручками
переложили бренное тело на каталку, и началась транспортировка по коридору к
новому месту службы.
Мельцеровский бокс - мое новое пристанище - был в конце анфилады таких
же палат. В нем была ванна, туалет и спальное место на одну персону, но если
подвинуться, прижаться по плотнее, то можно уместиться и вдвоем. Клавочка
как-то уж слишком бодро и по-хозяйски сдернула с меня нехитрую одежонку -
зеленую простынку, оглядела внимательным взглядом усыпленные мужские
прелести и кожную поверхность тела, сплошь покрытую мурашками, резко
возникшими под ее волевым, любопытным взглядом, проверила заштопанную
шелковой лигатурой ранку от веносекции на ноге. Что-то, видимо ей
понравилось, но что-то и нет. Можно лишь догадываться о поворотах непростой
женской мысли. Теперь, поддерживая меня левой рукой за спину, словно
ребенка, и позволив всей тяжестью облокотиться на ее плечо, она поволокла
меня за стеклянную перегородку к воде, которая с шумом и брызгами заполняла
идеально вымытую и продезинфицированную ванную лохань. Она терла меня
мочалкой, мыла с аппетитом и даже с некоторым развратным подтекстом
(почему-то формулы именно художественной прозы роились сейчас в моей
голове!) столь основательно, что я стал подозревать во всем том только одно
- мы с ней либо связаны супружеством, либо давние любовники. Но такие
сведения кутались в вату беспамятства как раз той части головы, которая пока
еще у меня не включилась в работу.
Еще одна загадка включилась в копилку всего того, что еще не разгадано
мной, - сколько же будет таких неожиданных вопросов у меня к самому себе? От
обилия горячей воды, мочалочного массажа, близости опрятного женского тела
меня сильно разморило, и я стал засыпать прямо в ванной. Как она в одиночку
перетащила меня в кровать - покрыто мраком. Это уже достояния только ее
памяти, да Божьей воли. Я спал крепко, практически, без сновидений долго и
упорно, как могут спать только люди, вырвавшиеся из ада, если им теперь
гарантирована свобода и неприкосновенность. Когда я открыл глаза, то увидел,
что рядом с постелью на стуле притулился Коля Слизовский, а за его спиной, у
окна, на табуреточке, положив прекрасную головку на не менее прекрасные
ручки, облокотившись на подоконник, дремлет Клавочка. В ногах спал кот
Борька. Идиллия, фиксировать которую необходимо срочно и с участием кисти
великого художника!
Коля встрепенулся первым и задал традиционный для врача вопрос:
- Как чувствуешь себя, Дима?
Мой ответ был однозначен:
- Отлично, Николай!
Клавочка приподняла головку и улыбнулась навстречу моему взгляду, кот
приоткрыл только левый глаз, видимо, для того, чтобы проконтролировать
ситуацию, но не вмешиваться в ход событий. Клавочка встала, потянулась и
заявила, что сейчас метнется к холодильнику - и будет кормить больного
домашними яствами. Она, тщательно вымыв руки, прополоскав рот и оросив
мордашку (эта женщина нравилась мне все больше и больше!), выскользнула
зеленой змейкой из бокса. Кстати, зеленый цвет успокаивает и, вместе с тем,
бодрит, порождая липкие мысли, смелые ассоциации и далеко идущие планы.
Я тут же задал решительный вопрос:
- Коля, ты прости мою забывчивость, но я никак не могу взять в толк,
кем приходится мне Клавочка. Не скрою, я все время испытываю при ее
появлении ощущение чего-то родного и близкого!
По взгляду Николая можно было понять, что в другое время он, конечно,
плюнул бы мне в харю, но сейчас, снизойдя до болезненных откровений
пациента, он готов последовательно и настойчиво восстанавливать мою память.
- Дима, кем приходилась Ивану Бунину Вера Николаевна Муромцева?
Ждать мой ответ можно было очень долго: я, честно говоря, не помнил,
кем мне приходился Бунин, тем более, еще и Иван, не знающий, как правило,
родства. Коля все понял сразу и потому отвечал вместо меня сам:
- Иван Бунин великий русский писатель - лауреат Нобелевской премии, а
Муромцева - его гражданская жена, с которой он прожил долгие годы и которая
стоически выдерживала его залеты, отлеты и недолеты. Финал жизни великого
писателя она встретила, обогревая собственным телом его холодеющие ноги.
Клавочка - нечто подобное той героини, но не книжного романа, а твоей
жизненной повести!
Меня всегда покоряла общая эрудиция моего собрата по скучной
медицинской науке: "Почему Коля не пошел в поэты? Цены бы ему не было на
этом поприще! Но только строг он слишком ко мне". Есть у Николая явный
недостаток - уж слишком туманные он выстраивает ассоциации - они не для
такой больной головы, как моя в настоящее время.
- Ну, прости, Коля, я то ведь по простоте мужской решил, что еще
способен даже в беспамятстве в одно касание покорить четырехкамерное женское
сердце. Ан, нет - ошибочка вышла. Оказывается я пытался, не ведая того,
соблазнить свою собственную жену, втянуть ее в скоротечный адюльтер. Ты хоть
скажи, а сколько лет я состою с Клавдией в столь интересных отношениях и
есть ли у нас совместные дети?
Коля многозначительно хмыкнул, но стерпел, дал мне выговориться, затем
заявил:
- Роман с Клавдией у тебя тянется уже шесть лет. Все началось у вас в
скорости после того, как мы с тобой явились работать в эту больницу. Она в
то время - молодая выпускница медицинского училища - тоже пришла сюда на
работу. Против детей ты всегда протестовал, как все очевидные мудаки и
эгоисты, однако ты сам разбирайся на этот счет со своей совестью. Полагаю,
что настанет время, когда ты будешь очень жалеть об этом.
Коля что-то загрустил, потупился, словно какая-то далекая обида камнем
лежала у него на сердце. Я ничего уточнять не стал, но добавил:
- Ошибочка приключилась! А как все удачно начиналось - романтично,
неожиданно и, самое главное, искренне. Ты бы, Коля, не томил меня, поведал
еще о некоторых тайнах забывчивого мозга. Вот, например, что случилось с
моим котом Борькой?
Я решительно и бесповоротно почувствовал, что попал в самую главную,
болезненную мишень греховности моего друга - здесь оно, это огромное
кладбище угрызений его совести! Николай, явно, не хотел колоться. Но вот,
наконец, справедливость восторжествовала - вещун открыл рот и заговорил,
спотыкаясь, практически, на каждом слове:
- Понимаешь, Дима, тут, бесспорно, виноват я. Когда ты загремел к нам в
отделение, Клавочка была в отъезде (к родственникам на несколько дней в
Новгород ездила), и я взял на себя обязанность приглядеть за твоим домом. Но
посетил квартиру только через сутки. Кота уже в это время в доме не было: он
разодрал сетку на форточке (она синтетическая, непрочная) и через дыру
вылез, видимо на карниз, а затем выпрыгнул со второго этажа на крышу
стоявшего на вечном приколе легкового автомобиля.
Коля следил за моей мимикой, понимая, что за кота он может от меня
схлопотать по роже. Борис был для меня той "тенью", под которой в
психоанализе понимают довольно сложное явление. Это что-то аналогичное
"персоне", расположенной между "эго" и внешним миром, но только
представляющееся еще более ценной структурой. Она разделяет "эго" и
внутренний мир - мир бессознательного. Вот почему, когда я валялся в
отключке и все мои функции регулировались только первой сигнальной системой,
кот волновался, лютовал и стремился прийти мне на помощь.
В то время я общался со своею "тенью" на бессознательном уровне с
помощью особых сигналов, понятных только нам обоим. Кот шел ко мне,
ориентируясь именно на такие сигналы. Но путь был не близким и верная "тень"
отсутствовала неделю. Этого времени ему хватило, чтобы неведомыми тропами, с
риском для жизни, разыскать больницу и внедриться к нам в реанимацию.
Остается подтвердить правильность выводов специалистов о том, что кошки
великолепные штурманы, ориентирующиеся на особую систему географических вех.
Их, скорее всего, по пути к хозяину, любимому человеку, ведет Бог.
Кошки чувствуют за версту, когда они нужны своему визави - тому, чьей
"тенью" они являются, ибо образ и "тень" - неразделимы. Все несчастья как
раз тогда и происходят, когда их пытаются разобщить физически. Кот всеми
фибрами своей верной души чувствовал, что я находился в тяжелейшем
состоянии. Его не покидала томящая тревожность, как мать, у которой похитили
ребенка. Кот готов был раздирать когтями все преграды, встречающиеся ему на
пути. Как хорошо, что Бог склонен помогать в добрых делах всем, в том числе,
и животным.
На моей физиономии, видимо, было написано безразмерное удивление и
осуждение. Коля оправдывался, а затем принялся засыпать меня уточнениями по
поводу моих собственных злоключений:
- Дима, полагаю, что ты еще не вспомнил драматические события,
связанные с твоей болезнью. Давай-ка проясним ситуацию: все сходится на том,
что ты заболел легионеллезом, возникшим у тебя на фоне недавно перенесенного
довольно тяжелого гриппа. Новая инфекция легла на уже удобно застеленную
постель. Вопрос заключается лишь в том, где ты подобрал этот легионгеллез -
ведь это довольно редкая инфекция в наших краях. Не Соединенные же это штаты
Америки, а Россия - легионеллы здесь вытеснены, загнаны в самый дальний угол
более варварскими инфектами.
Коля ел меня глазами, делая вид, что недоумевает, а сам всего лишь
отводил удар от себя - за Борьку-то я его еще не простил. Да и сам Борис,
полагаю, держал когти острыми наготове. Коля продолжал давить меня
экспрессией слов, звуков:
- Надо очень постараться, чтобы добыть этих избалованных в лабораторных
пробирках, в системах идеального водоснабжения и вентиляции микроскопических
пижонов, в обычной жизни стройных, как макаронина, но легко меняющих
морфологию на искусственных средах. Может быть, ты якшался с иностранками из
США? Колись, предатель Родины!
Последняя ремарка словно бы меня протрезвила, прочистила мозги!
Действительно - "постараться", "якшаться", "предатель"! Я вдруг ясно
вспомнил, что за неделю перед болезнью (теперь я мог сопоставить даты) мне
пришлось работать в НИИ детских инфекций - там я ковырялся с объектами
(эталонами) постоянного хранения. Последний раз, когда я залезал в опасный
сейф, размещенный в боксе-хранилище, мне очень не понравилась упаковка и
укупорка пробирки с микробной культурой легионелл. Я еще тогда подумал - так
и не долго заразиться. Видимо, мои предположения сбылись: именно тогда я
подвергся нападению банды особо вирулентных легионелл. Мы обсудили этот
вариант с Николаем, но решили шума не поднимать, а приватно, созвонившись с
профессором Ивановой - директором института, обаятельной женщиной, попросить
осторожно ревизовать хранилище.
Вот теперь все вроде бы сходилось в эпидемиологической цепочке -
хорошо, что Клавочка была в отъезде, а я без нее никому не навязывался и
потому цепочка заражений не могла потянуться от меня к другим людям.
Вскоре явилась Клавочка с кульком пищи домашней. Теперь я уже признавал
ее, как законную супругу, а потому мог позволить себе проявление некоторого
"барства". Черте, что происходит с нашим братом-хамом: вроде бы еще
пятнадцать минут тому назад был галантным кавалером, а теперь все внутри
перевернулось, и поведение мое претерпело заметные изменения. Подозреваю,
что Клавочка раньше мне не открывала глаза на формальную сторону наших
отношений только потому, что тащилась от моего неожиданного гусарства. Ей,
родимой, хотелось оттянуть время моего прозрения.
Сейчас же она была искренне рада тому, что поимела возможность
продемонстрировать свое кулинарное искусство. Эта очаровательная женщина
действительно была мастерицей не только в сексуальных усладах, но и в
кулинарии! Но какой мужик, особенно, если он хоть капельку болен, не
использует приятную возможность покуражиться над своей верной рабыней.
Развернулся и я по полной программе: ложка не та, подали не так, запить
нечем и тому подобное. Коля, наблюдая сцену кормления патриция, ухохатывался
от души. Я же выдерживал роль до конца. Сердце женщины склонно к всепрощению
мужчиной наглости, естественно, до определенных границ. Клавочка была
спокойна и холодна, как мрамор, - она приняла облик абсолютно уравновешенной
нянечки из детского сада, способной обуздать своим терпением любые происки
расшалившихся детей.
Подкидывая ей некоторые колкости, я как бы заново впитывал мою женщину
- глазами, ушами и кожей. Все в ней было безупречно. Странное состояние
восторга обуревало меня неотвратимо: может быть мужиков и надо периодически
отправлять в беспамятство, чтобы они затем, вернувшись с того света, ощущали
богатство подарка Божьего в виде любимой женщины. Видимо, что-то
сергеевское, то есть отцовское, выпирало из меня: я вдруг вспомнил, что
Клавдия по Житиям Святых - это "хромоногая". Забавно: таким ногам, как у
моей Клавки, может позавидовать любая фотомодель или манекенщица. Про
балерин с изможденными неустанной работой мышцами ног я уже и не говорю:
Ксешинская - так просто уродина коротконогая по сравнению с моей
несравненной Клавдией!
Но память подбросила новое волнение: Клавдия ведь мученица. В Житиях
Святых от 20 марта сказано, что Клавдия в компании семи святых дев
пострадала при императоре Максимилиане в 310 году. Сволочь какая этот
недорезанный император! Правда тогда вообще творилось что-то невероятное. По
тому же двадцатому марта прописано: "В седьмом веке сарацины, арабские
племена, не раз нападали на палестинские обители, селения и города, грабили
и избивали жителей. Такому нападению подверглась обитель Святого Саввы, близ
Иерусалима. Однажды в Великий четверг сарацины напали на эту обитель: одних
из иноков убили стрелами, других камнями, а иным отрубили ноги и руки.
Иоанну, управлявшему странноприимным домом, перерезали жилы на руках и
ногах; Сергию, хранителю сосудов, отрубили голову". Это происходило в 796
году. Вычитал я об этом в записках отца - Сергеева Александра Георгиевича.
Он был страстным исследователем религиозной старины и охоч до философских
обобщений. Из тех же записок узнал, что другая Клавдия пострадала в третьем
веке при императоре Галлиене. Были и другие страдалицы с тем же именем.
Страшная жалость и нежность вдруг проснулись во мне к моей Клавочке. Но
как выкажешь свою симпатию женщине? - скорее всего погладишь ее по попе с
особым восторгом и почитанием. А это уже ее дело, как оценивать нехитрый
мужской восторг: бывает - получаешь по морде, а порой одариваешься
развернутыми плотскими страстями.
Присутствующий здесь Николай притормозил нашу с Клавой возможную
близость - помешал излиться чувствам в полном объеме. Бог ему судья, однако,
сдается мне, что он специально пас нас, чтобы оградить меня от лишних затрат
энергии. Мой измотанный болезнью организм все еще требовал отдыха, щадящего
режима. Однако в коре левого полушария головного мозга, в районе именно тех
думающих центров, которые постоянно уводят мужчину "налево", у меня
неожиданно созрела версия, подобная энантиодромии, то есть психологическому
закону, предложенному еще греческим философом Гераклитом (откуда что берется
- вспомнил старика Гераклита! А говорят память потеряна?!), суть которого
составляет предрасположенность любых поляризованных феноменов или явлений
переходить в собственную противоположность. "Красиво сформулировал" -
отметил я тускнеющим от напряжения сознанием.
Навстречу попыткам Николая "защитить" мой ослабленный организм неслась
"противоположность" - желание дать пинка моему другу и быстро слиться в
бешеном экстазе со своей почти законной супругой Клавочкой. Я уже было
нацелился ногой в изможденную ягодицу Слизовского, но тут всплыл в памяти
образ юнговского Филемона, которым ученый - почти что фантаст - обозначал
"высший взгляд внутрь себя". Я понял, что у меня начинаются явления
циркумамбуляции. Иначе говоря, я пытаюсь рассмотреть свою Клавочку с
различных точек зрения, то есть уйти напрочь от свободных ассоциаций, решив,
что ее тело и душа полностью принадлежат мне, и я имею право творить с ними
все, что угодно моему "эго". Нет слов, под действием болезни и длительного
воздержания, а также из-за осознания собственной вины перед Клавочкой я
мысленно превратил ее невольно в "центральный образ", воспринимаемый мной,
как примитивный центр круга, в который должен обязательно и безотлагательно
внедриться мой мужской указующий перст, воспрянувший непомерным духом после
освобождения от интоксикации. Но нуминозность, то есть не осознанный волевой
акт, должно контролироваться, если еще не согласился угодить в
психиатрическую лечебницу. И я отогнал от себя бесовское наваждение!
После моего кормления Клавочку решили отпустить на отдых - она уже
вторые сутки не выходила из больницы. Один цикл психотерапевтических задач
был выполнен с лихвой - память относительно моего сексуального прошлого
через тесное общение с настоящим была восстановлена. Я уже стал ненароком
вспоминать имена тех ундин, которые прошли в моей жизни на высоте и скорости
птичьего полета или застряли в очень раннем детстве. Я вполне обоснованно
полагал, что знакомить с этой частью воспоминаний Клавочку не было смысла, а
вот потренироваться в разговорах с Николаем на сей счет имело смысл.
фибромиома матки - вот удел женщины, впадающей в климакс. Тогда существо,
казавшееся тебе недавно божеством, превращается во "всадницу без головы".
Это означает, что интеллект гибнет, а интрига - глупая и бездарная - растет
и тужится, оставляя за собой "духовную память", как содержимое напольной
чаши Генуя в общественном туалете!
Распахнулась дверь реанимационного зала: на пороге застыл консилиум и
сопровождающие лица. Первым заговорил профессор Рахманов Игорь Тихонович -
довольно крупный, лысый, суетливый мужик, не так давно демобилизовавшийся и
пришедший к нам из Военно-медицинской академии, где он был вторым
профессором на кафедре военно-полевой хирургии. Отбросы и выбросы этого
авторитетного учреждения уже давно заполонили гражданские вузы теми, кто
успел дослужиться до полковника и достигнуть пятидесятилетнего возрастного
рубежа. Среди них попадаются и отменные специалисты, но чаще это люди, мало
разбирающиеся в специфике гражданского здравоохранения. Но это им не мешает
переполняться должностными амбициями, потугами на звание доморощенного
гусара (по принципу, из грязи в князи), со склонностью к примитивному
конфликту. Наш случай был вопиющим, как говорится, квинтэссенция порока:
Коля Слизовский, хоть и годами младше и не имеет еще докторской степени, но
может дать основательную фору отставному полковнику. Однако за полковником
стоит должностной регламент - субординация существует и в гражданских
лечебных учреждениях. Рахманов отвалил нижнюю челюсть и промычал:
- Я не перепутал, Николай Владимирович, здесь больница для людей или
ветеринарная лечебница для кошек?
Вурдалак оглядел всех военно-демоническим взглядом, но Коля даже ухом
не повел. Он быстрыми шагами приближался к моей кровати, кот выгнул спину и
повернул морду ему навстречу. Радость у животного и человека была взаимной,
Коля выглаживал спину коту, а Борька выгибал ее - оба были счастливы, оба
балдели, тащились, как теперь говорят студенты.
- Обратите внимание, господа, мы широко используем нетрадиционные
методы психологического воздействия на тяжелобольных, - в частности, общение
с лечебными животными, - и посмотрите какие эффектные положительные
результаты: перед вами больной, которого только вчера мы достали с того
света, а сегодня, благодаря воздействию этого замечательного животного, мы
можем уже перевести больного в обычную палату.
Коля по-хозяйски оглядел профессорскую свиту - заведующим
реанимационным отделением был все же он, а не громила-питекантроп из
запасников академии. Коля и не собирался потакать чванливой глупости, только
делал он это, как всегда, элегантно и без суеты. Кот чувствовал, что обрел
прочную защиту в лице своего друга - Николая.
Я тоже решил подать голос в защиту животных и святая святых -
демократии:
- Николай Владимирович, - пролаял я бодро (голосовые связки еще не
залечились после усердной интубации), - мне бы хотелось выписаться на
домашнее лечение, после общение с котом, я чувствую в себе гигантские силы!
Коля посмотрел на меня нежным взглядом, как на сумасшедшего, который
просит открыть ему окно, чтобы выброситься на свободу. Он, не переставая
разглаживать спину Борису, промолвил елейным голоском:
- Зачем же так далеко ходить, больной, чтобы выписаться. Клавочка,
подайте страдальцу утку, - пусть выписается прямо сейчас, у нас на глазах, -
за одно проверим качество выпускаемой им мочи. Посчитаем, сколько в общей
сложности жидкости мы ввели ему за сутки, и сколько он вывел самостоятельно?
Клавочка, практически, не смущаясь, - ну может быть только излишне
кокетливо и с затяжкой поправляя прядочку волос, невзначай выбившуюся из-под
колпака, - обратила лик свой к монитору. Поднятые женские руки всегда чуть
больше, чем необходимо для работника государственного учреждения,
подтягивают халатик (странно, но она уже переодела зеленую униформу), оголяя
стройные ноги все выше и выше... Такой маневр есть выверенный прием
сексуального воздействия. Но мне показалось, что рассчитан прием был на
меня, а не на остальных зрителей. Я тут же поправил себя: скорее всего,
самомнение у меня поправляется быстрее, чем трезвеет рассудок.
Однако мне-то уже было хорошо известно, что под халатом трусиков у нее
нет, - они лишняя помеха на такой сложной работе. "Сексотерапия с
включением" требует оперативности и вальяжности, иначе акт возбуждения может
застрять, рассыпаться в прах на стадии банального петтинга. Стройные,
длиннущие ноги медицинской сестры приковали взоры мужчин, даже хрипевшие
ханурики на ближайших койках открыли и скосили в нужном направлении
помутненные очи. Интубационные трубки не давали им излить пламя восторга,
иначе они, как змеи Горынычи извергли бы из глоток огненные фонтаны любви.
Игорь Тихонович, резко подтянув живот, тоже фильтровал бойцовским взглядом
душещипательную картину. Мой Борька и тот приосанился.
Дальше у Клавочки с заведующим пошли специальные разговоры,
вслушиваться в которые принялась и вся остальная компания. Мы же с Борькой
мысленно послали их в катманду и вовсю наслаждались покоем только что
начавших биться ровно сердец - человечьего и кашачьего.
Процессия последовательно и аккуратно обошла всех страдальцев -
заключение было одно: "держать тяжелых на управляемом дыхании, а меня,
удачно выкорабковшегося с того света, срочно переправлять в отдельный бокс и
продолжать интенсивное лечение основной инфекции".
Процессия, прощаясь, раскланялась со мной, высказала слова приободрения
и растворилась за входным шлюзом. Остались в палате один на один - красота и
слабость, женственность и тихо восстанавливающаяся мужественность, соблазн и
творческая выжидательность, настоящее и будущее.
Ласковый взгляд Клавочки был адресован мне и коту - других достойных
объектов, способных хоть как-то адекватно реагировать на соблазнительную
прелестницу, сейчас в реанимации и не было. Странно, но Борька явно
симпатизировал Клавочке, да и, вообще, вел себя так, словно тысячу лет был
знаком с ней накоротке. Она тоже не проявляла ни малейшей антипатии к
пушистой муфте. Кстати, обратное явление распространено среди очень
недалеких и черствых женщин - это почти что глубокий прогностический
признак, диагностирующий дефектность души и интеллекта безошибочно. Клавочка
же, мне так показалось, состояла даже в каком-то тайном заговоре с котом,
причем, явно чувствовала себя виноватой перед ним - уж слишком обильны были
ее ласки, часть которых уходила от меня. Появилась здоровая ревность, а
любое напоминание о здоровье было свидетельством продвижения моего состояния
в правильном направлении.
Тут что-то не то - все это требует тщательного анализа. Но не с
теперешними же моими умственными способностями, когда большая половина
памяти заполнена ватой, заниматься такой сложной исследовательской работой.
Я, честно говоря, имя-то своего четвероногого друга с трудом вспомнил. Но
может быть, в том и нет алогизма - я же долго был в состоянии гипоксии и
гипертермии мозга - все нейроны, мозговые центры находились во власти
горячки и задыхались от нехватки кислорода. Как белковые его структуры при
таких условиях не разрушились полностью - вот в чем вопрос? Однако, остается
еще более сложный вопрос - как появился Борька в палате реанимации, да еще
инфекционной больницы, находящейся на другом конце города, в такой отдалении
от моего дома? Интересно, каким внутренним компасом пользовался кот,
совершая длительное и опасное путешествие, - ясное дело, что в адресный стол
он обратиться не мог, да и общественным транспортом пользоваться ему
запрещалось. Вот так всегда: только очнешься, а жизнь уже приготовила тебе
новые загадки!
7.5
Уже пришла смена Клавочке, и она спешно занялась моей эвакуацией -
переводом из кузницы кадров покойников в палату для выздоравливающих. Три
хрупких женщины, не позволив мне подняться, своими нежными ручками
переложили бренное тело на каталку, и началась транспортировка по коридору к
новому месту службы.
Мельцеровский бокс - мое новое пристанище - был в конце анфилады таких
же палат. В нем была ванна, туалет и спальное место на одну персону, но если
подвинуться, прижаться по плотнее, то можно уместиться и вдвоем. Клавочка
как-то уж слишком бодро и по-хозяйски сдернула с меня нехитрую одежонку -
зеленую простынку, оглядела внимательным взглядом усыпленные мужские
прелести и кожную поверхность тела, сплошь покрытую мурашками, резко
возникшими под ее волевым, любопытным взглядом, проверила заштопанную
шелковой лигатурой ранку от веносекции на ноге. Что-то, видимо ей
понравилось, но что-то и нет. Можно лишь догадываться о поворотах непростой
женской мысли. Теперь, поддерживая меня левой рукой за спину, словно
ребенка, и позволив всей тяжестью облокотиться на ее плечо, она поволокла
меня за стеклянную перегородку к воде, которая с шумом и брызгами заполняла
идеально вымытую и продезинфицированную ванную лохань. Она терла меня
мочалкой, мыла с аппетитом и даже с некоторым развратным подтекстом
(почему-то формулы именно художественной прозы роились сейчас в моей
голове!) столь основательно, что я стал подозревать во всем том только одно
- мы с ней либо связаны супружеством, либо давние любовники. Но такие
сведения кутались в вату беспамятства как раз той части головы, которая пока
еще у меня не включилась в работу.
Еще одна загадка включилась в копилку всего того, что еще не разгадано
мной, - сколько же будет таких неожиданных вопросов у меня к самому себе? От
обилия горячей воды, мочалочного массажа, близости опрятного женского тела
меня сильно разморило, и я стал засыпать прямо в ванной. Как она в одиночку
перетащила меня в кровать - покрыто мраком. Это уже достояния только ее
памяти, да Божьей воли. Я спал крепко, практически, без сновидений долго и
упорно, как могут спать только люди, вырвавшиеся из ада, если им теперь
гарантирована свобода и неприкосновенность. Когда я открыл глаза, то увидел,
что рядом с постелью на стуле притулился Коля Слизовский, а за его спиной, у
окна, на табуреточке, положив прекрасную головку на не менее прекрасные
ручки, облокотившись на подоконник, дремлет Клавочка. В ногах спал кот
Борька. Идиллия, фиксировать которую необходимо срочно и с участием кисти
великого художника!
Коля встрепенулся первым и задал традиционный для врача вопрос:
- Как чувствуешь себя, Дима?
Мой ответ был однозначен:
- Отлично, Николай!
Клавочка приподняла головку и улыбнулась навстречу моему взгляду, кот
приоткрыл только левый глаз, видимо, для того, чтобы проконтролировать
ситуацию, но не вмешиваться в ход событий. Клавочка встала, потянулась и
заявила, что сейчас метнется к холодильнику - и будет кормить больного
домашними яствами. Она, тщательно вымыв руки, прополоскав рот и оросив
мордашку (эта женщина нравилась мне все больше и больше!), выскользнула
зеленой змейкой из бокса. Кстати, зеленый цвет успокаивает и, вместе с тем,
бодрит, порождая липкие мысли, смелые ассоциации и далеко идущие планы.
Я тут же задал решительный вопрос:
- Коля, ты прости мою забывчивость, но я никак не могу взять в толк,
кем приходится мне Клавочка. Не скрою, я все время испытываю при ее
появлении ощущение чего-то родного и близкого!
По взгляду Николая можно было понять, что в другое время он, конечно,
плюнул бы мне в харю, но сейчас, снизойдя до болезненных откровений
пациента, он готов последовательно и настойчиво восстанавливать мою память.
- Дима, кем приходилась Ивану Бунину Вера Николаевна Муромцева?
Ждать мой ответ можно было очень долго: я, честно говоря, не помнил,
кем мне приходился Бунин, тем более, еще и Иван, не знающий, как правило,
родства. Коля все понял сразу и потому отвечал вместо меня сам:
- Иван Бунин великий русский писатель - лауреат Нобелевской премии, а
Муромцева - его гражданская жена, с которой он прожил долгие годы и которая
стоически выдерживала его залеты, отлеты и недолеты. Финал жизни великого
писателя она встретила, обогревая собственным телом его холодеющие ноги.
Клавочка - нечто подобное той героини, но не книжного романа, а твоей
жизненной повести!
Меня всегда покоряла общая эрудиция моего собрата по скучной
медицинской науке: "Почему Коля не пошел в поэты? Цены бы ему не было на
этом поприще! Но только строг он слишком ко мне". Есть у Николая явный
недостаток - уж слишком туманные он выстраивает ассоциации - они не для
такой больной головы, как моя в настоящее время.
- Ну, прости, Коля, я то ведь по простоте мужской решил, что еще
способен даже в беспамятстве в одно касание покорить четырехкамерное женское
сердце. Ан, нет - ошибочка вышла. Оказывается я пытался, не ведая того,
соблазнить свою собственную жену, втянуть ее в скоротечный адюльтер. Ты хоть
скажи, а сколько лет я состою с Клавдией в столь интересных отношениях и
есть ли у нас совместные дети?
Коля многозначительно хмыкнул, но стерпел, дал мне выговориться, затем
заявил:
- Роман с Клавдией у тебя тянется уже шесть лет. Все началось у вас в
скорости после того, как мы с тобой явились работать в эту больницу. Она в
то время - молодая выпускница медицинского училища - тоже пришла сюда на
работу. Против детей ты всегда протестовал, как все очевидные мудаки и
эгоисты, однако ты сам разбирайся на этот счет со своей совестью. Полагаю,
что настанет время, когда ты будешь очень жалеть об этом.
Коля что-то загрустил, потупился, словно какая-то далекая обида камнем
лежала у него на сердце. Я ничего уточнять не стал, но добавил:
- Ошибочка приключилась! А как все удачно начиналось - романтично,
неожиданно и, самое главное, искренне. Ты бы, Коля, не томил меня, поведал
еще о некоторых тайнах забывчивого мозга. Вот, например, что случилось с
моим котом Борькой?
Я решительно и бесповоротно почувствовал, что попал в самую главную,
болезненную мишень греховности моего друга - здесь оно, это огромное
кладбище угрызений его совести! Николай, явно, не хотел колоться. Но вот,
наконец, справедливость восторжествовала - вещун открыл рот и заговорил,
спотыкаясь, практически, на каждом слове:
- Понимаешь, Дима, тут, бесспорно, виноват я. Когда ты загремел к нам в
отделение, Клавочка была в отъезде (к родственникам на несколько дней в
Новгород ездила), и я взял на себя обязанность приглядеть за твоим домом. Но
посетил квартиру только через сутки. Кота уже в это время в доме не было: он
разодрал сетку на форточке (она синтетическая, непрочная) и через дыру
вылез, видимо на карниз, а затем выпрыгнул со второго этажа на крышу
стоявшего на вечном приколе легкового автомобиля.
Коля следил за моей мимикой, понимая, что за кота он может от меня
схлопотать по роже. Борис был для меня той "тенью", под которой в
психоанализе понимают довольно сложное явление. Это что-то аналогичное
"персоне", расположенной между "эго" и внешним миром, но только
представляющееся еще более ценной структурой. Она разделяет "эго" и
внутренний мир - мир бессознательного. Вот почему, когда я валялся в
отключке и все мои функции регулировались только первой сигнальной системой,
кот волновался, лютовал и стремился прийти мне на помощь.
В то время я общался со своею "тенью" на бессознательном уровне с
помощью особых сигналов, понятных только нам обоим. Кот шел ко мне,
ориентируясь именно на такие сигналы. Но путь был не близким и верная "тень"
отсутствовала неделю. Этого времени ему хватило, чтобы неведомыми тропами, с
риском для жизни, разыскать больницу и внедриться к нам в реанимацию.
Остается подтвердить правильность выводов специалистов о том, что кошки
великолепные штурманы, ориентирующиеся на особую систему географических вех.
Их, скорее всего, по пути к хозяину, любимому человеку, ведет Бог.
Кошки чувствуют за версту, когда они нужны своему визави - тому, чьей
"тенью" они являются, ибо образ и "тень" - неразделимы. Все несчастья как
раз тогда и происходят, когда их пытаются разобщить физически. Кот всеми
фибрами своей верной души чувствовал, что я находился в тяжелейшем
состоянии. Его не покидала томящая тревожность, как мать, у которой похитили
ребенка. Кот готов был раздирать когтями все преграды, встречающиеся ему на
пути. Как хорошо, что Бог склонен помогать в добрых делах всем, в том числе,
и животным.
На моей физиономии, видимо, было написано безразмерное удивление и
осуждение. Коля оправдывался, а затем принялся засыпать меня уточнениями по
поводу моих собственных злоключений:
- Дима, полагаю, что ты еще не вспомнил драматические события,
связанные с твоей болезнью. Давай-ка проясним ситуацию: все сходится на том,
что ты заболел легионеллезом, возникшим у тебя на фоне недавно перенесенного
довольно тяжелого гриппа. Новая инфекция легла на уже удобно застеленную
постель. Вопрос заключается лишь в том, где ты подобрал этот легионгеллез -
ведь это довольно редкая инфекция в наших краях. Не Соединенные же это штаты
Америки, а Россия - легионеллы здесь вытеснены, загнаны в самый дальний угол
более варварскими инфектами.
Коля ел меня глазами, делая вид, что недоумевает, а сам всего лишь
отводил удар от себя - за Борьку-то я его еще не простил. Да и сам Борис,
полагаю, держал когти острыми наготове. Коля продолжал давить меня
экспрессией слов, звуков:
- Надо очень постараться, чтобы добыть этих избалованных в лабораторных
пробирках, в системах идеального водоснабжения и вентиляции микроскопических
пижонов, в обычной жизни стройных, как макаронина, но легко меняющих
морфологию на искусственных средах. Может быть, ты якшался с иностранками из
США? Колись, предатель Родины!
Последняя ремарка словно бы меня протрезвила, прочистила мозги!
Действительно - "постараться", "якшаться", "предатель"! Я вдруг ясно
вспомнил, что за неделю перед болезнью (теперь я мог сопоставить даты) мне
пришлось работать в НИИ детских инфекций - там я ковырялся с объектами
(эталонами) постоянного хранения. Последний раз, когда я залезал в опасный
сейф, размещенный в боксе-хранилище, мне очень не понравилась упаковка и
укупорка пробирки с микробной культурой легионелл. Я еще тогда подумал - так
и не долго заразиться. Видимо, мои предположения сбылись: именно тогда я
подвергся нападению банды особо вирулентных легионелл. Мы обсудили этот
вариант с Николаем, но решили шума не поднимать, а приватно, созвонившись с
профессором Ивановой - директором института, обаятельной женщиной, попросить
осторожно ревизовать хранилище.
Вот теперь все вроде бы сходилось в эпидемиологической цепочке -
хорошо, что Клавочка была в отъезде, а я без нее никому не навязывался и
потому цепочка заражений не могла потянуться от меня к другим людям.
Вскоре явилась Клавочка с кульком пищи домашней. Теперь я уже признавал
ее, как законную супругу, а потому мог позволить себе проявление некоторого
"барства". Черте, что происходит с нашим братом-хамом: вроде бы еще
пятнадцать минут тому назад был галантным кавалером, а теперь все внутри
перевернулось, и поведение мое претерпело заметные изменения. Подозреваю,
что Клавочка раньше мне не открывала глаза на формальную сторону наших
отношений только потому, что тащилась от моего неожиданного гусарства. Ей,
родимой, хотелось оттянуть время моего прозрения.
Сейчас же она была искренне рада тому, что поимела возможность
продемонстрировать свое кулинарное искусство. Эта очаровательная женщина
действительно была мастерицей не только в сексуальных усладах, но и в
кулинарии! Но какой мужик, особенно, если он хоть капельку болен, не
использует приятную возможность покуражиться над своей верной рабыней.
Развернулся и я по полной программе: ложка не та, подали не так, запить
нечем и тому подобное. Коля, наблюдая сцену кормления патриция, ухохатывался
от души. Я же выдерживал роль до конца. Сердце женщины склонно к всепрощению
мужчиной наглости, естественно, до определенных границ. Клавочка была
спокойна и холодна, как мрамор, - она приняла облик абсолютно уравновешенной
нянечки из детского сада, способной обуздать своим терпением любые происки
расшалившихся детей.
Подкидывая ей некоторые колкости, я как бы заново впитывал мою женщину
- глазами, ушами и кожей. Все в ней было безупречно. Странное состояние
восторга обуревало меня неотвратимо: может быть мужиков и надо периодически
отправлять в беспамятство, чтобы они затем, вернувшись с того света, ощущали
богатство подарка Божьего в виде любимой женщины. Видимо, что-то
сергеевское, то есть отцовское, выпирало из меня: я вдруг вспомнил, что
Клавдия по Житиям Святых - это "хромоногая". Забавно: таким ногам, как у
моей Клавки, может позавидовать любая фотомодель или манекенщица. Про
балерин с изможденными неустанной работой мышцами ног я уже и не говорю:
Ксешинская - так просто уродина коротконогая по сравнению с моей
несравненной Клавдией!
Но память подбросила новое волнение: Клавдия ведь мученица. В Житиях
Святых от 20 марта сказано, что Клавдия в компании семи святых дев
пострадала при императоре Максимилиане в 310 году. Сволочь какая этот
недорезанный император! Правда тогда вообще творилось что-то невероятное. По
тому же двадцатому марта прописано: "В седьмом веке сарацины, арабские
племена, не раз нападали на палестинские обители, селения и города, грабили
и избивали жителей. Такому нападению подверглась обитель Святого Саввы, близ
Иерусалима. Однажды в Великий четверг сарацины напали на эту обитель: одних
из иноков убили стрелами, других камнями, а иным отрубили ноги и руки.
Иоанну, управлявшему странноприимным домом, перерезали жилы на руках и
ногах; Сергию, хранителю сосудов, отрубили голову". Это происходило в 796
году. Вычитал я об этом в записках отца - Сергеева Александра Георгиевича.
Он был страстным исследователем религиозной старины и охоч до философских
обобщений. Из тех же записок узнал, что другая Клавдия пострадала в третьем
веке при императоре Галлиене. Были и другие страдалицы с тем же именем.
Страшная жалость и нежность вдруг проснулись во мне к моей Клавочке. Но
как выкажешь свою симпатию женщине? - скорее всего погладишь ее по попе с
особым восторгом и почитанием. А это уже ее дело, как оценивать нехитрый
мужской восторг: бывает - получаешь по морде, а порой одариваешься
развернутыми плотскими страстями.
Присутствующий здесь Николай притормозил нашу с Клавой возможную
близость - помешал излиться чувствам в полном объеме. Бог ему судья, однако,
сдается мне, что он специально пас нас, чтобы оградить меня от лишних затрат
энергии. Мой измотанный болезнью организм все еще требовал отдыха, щадящего
режима. Однако в коре левого полушария головного мозга, в районе именно тех
думающих центров, которые постоянно уводят мужчину "налево", у меня
неожиданно созрела версия, подобная энантиодромии, то есть психологическому
закону, предложенному еще греческим философом Гераклитом (откуда что берется
- вспомнил старика Гераклита! А говорят память потеряна?!), суть которого
составляет предрасположенность любых поляризованных феноменов или явлений
переходить в собственную противоположность. "Красиво сформулировал" -
отметил я тускнеющим от напряжения сознанием.
Навстречу попыткам Николая "защитить" мой ослабленный организм неслась
"противоположность" - желание дать пинка моему другу и быстро слиться в
бешеном экстазе со своей почти законной супругой Клавочкой. Я уже было
нацелился ногой в изможденную ягодицу Слизовского, но тут всплыл в памяти
образ юнговского Филемона, которым ученый - почти что фантаст - обозначал
"высший взгляд внутрь себя". Я понял, что у меня начинаются явления
циркумамбуляции. Иначе говоря, я пытаюсь рассмотреть свою Клавочку с
различных точек зрения, то есть уйти напрочь от свободных ассоциаций, решив,
что ее тело и душа полностью принадлежат мне, и я имею право творить с ними
все, что угодно моему "эго". Нет слов, под действием болезни и длительного
воздержания, а также из-за осознания собственной вины перед Клавочкой я
мысленно превратил ее невольно в "центральный образ", воспринимаемый мной,
как примитивный центр круга, в который должен обязательно и безотлагательно
внедриться мой мужской указующий перст, воспрянувший непомерным духом после
освобождения от интоксикации. Но нуминозность, то есть не осознанный волевой
акт, должно контролироваться, если еще не согласился угодить в
психиатрическую лечебницу. И я отогнал от себя бесовское наваждение!
После моего кормления Клавочку решили отпустить на отдых - она уже
вторые сутки не выходила из больницы. Один цикл психотерапевтических задач
был выполнен с лихвой - память относительно моего сексуального прошлого
через тесное общение с настоящим была восстановлена. Я уже стал ненароком
вспоминать имена тех ундин, которые прошли в моей жизни на высоте и скорости
птичьего полета или застряли в очень раннем детстве. Я вполне обоснованно
полагал, что знакомить с этой частью воспоминаний Клавочку не было смысла, а
вот потренироваться в разговорах с Николаем на сей счет имело смысл.