Федоров Александр. Оракул

он был врачом-диетологом. В подвальном синклите сами собой вырисовывались
его приватные функции. Не трудно догадаться - молодости вменялось в
обязанности расстараться закусоном, когда из-под стола анатом доставал
большую бутыль с казенным спиртом.
"Эликсир жизни" всегда готовился быстро и мастерски: все решала
пропорция ректификата, воды и вкусовых оттяжек. Важно было не только
нейтрализовать остатние сивушные масла, их запахи и привкусы, но и внести
гармонию внутреннего осязания. От нее зависел эффект опьянения, качество
рождаемой мысли, полет воображения, пафос и историческая значимость
очередной повести. Наши мастера импровизации, вообще, считали, что первичным
во всем том действе была мысль и слово, а не банальная пьянка.
Не надо думать, что возлияния была ежедневными и тотальными - под
завязку, до изумления. Для такой светской жизни никакого больничного спирта,
конечно, не хватит. Государство как раз формирует бюджет свой, во многом
ориентируясь на индивидуальное потребление горячительных напитков. Во всяком
случае, в царской России так и заведено было со времен графа Сергея Юльевича
Витте: сколько выручили от продажи питьевого зелья, столько и направили на
поддержание воинской доблести. Современные государевы умы тоже не забыли о
проверенной методе, - бюджет оборонного ведомства соответствовал выручке от
продажи спиртных напитков населению.
Сегодняшний разговор собратьев по оружию велся на трезвую голову. А
потому был он конкретен, поучителен и точен. Анатом, любивший неспешное
общение с информацией, ушел в некоторую задумчивость, видимо, разворачивая
внутри себя представления, только что почерпнутые из рассказа Сергеева.
Очевидно, что он смаковал художественные стороны только что нарисованного
пейзажа и повести в целом.
Диетолог затих, обескураженный полетом мысли инфекционно-заразной души.
Вадик еще не привык к встряскам интеллекта и на некоторое время потерял дар
речи, забыл некоторые весьма распространенные слова. Когда ему неожиданно
предоставляли слово, он долга путался в сорняках из междометий, пытаясь
выбраться из лабиринта аллегорий, гипербол, постоянно сталкиваясь с потоком
шальных мыслей. Его подавляла "чуждая" эрудиция рассказчика, сильно
отличавшаяся от прежних передовиц партийных газет. Все время приходится
ждать от этого полиглота какой-то трансцендентной отсебятины. Не ведаешь,
где здесь мистика, где реальность, а где розыгрыш, хохма, цель которой
проверить досужего слушателя на вшивость. Честно говоря, Вадик так и не
понял к чему плелись сии вирши, в чем корень зла? Какую генеральную идею
Сергеев намерено вплетал в прозу жизни?
Молчание было нарушено через довольно длительное время. Необычно, но
прорвал заслон очарования диетолог:
- Складывается впечатление, - заявил он, почесывая переносицу, - что
существуют на земле особые места, куда нет нам дороги. А как интересно было
бы отправиться в Грецию в гости к Дельфийскому оракулу, пошептаться с ним о
"тайном", узнать свои жизненные перспективы, хотя бы прогноз погоды на
завтра.
- Ну почему же нельзя отправиться в путешествие? - возразил патолог (в
хорошем настроение Чистяков чаще величал себя "патологом", в плохом -
"анатомом"). Покупай туристическую путевку и двигай в Грецию, - скатертью
дорога. Оставь только нам ключи от продуктовых кладовых, - мы помянем твой
светлый образ не единожды.
- Ключи оставить не могу. Нечего и губу раскатывать. Но добраться до
Дельфийского оракула - мысль заманчивая; однако, трудно выполнимая по
теперешним временам - советский гражданин страдает от хронического
безденежья.
Инфекционист наслаждался эффектом, произведенным только что сооруженной
повести. Ухмыляясь, Сергеев наблюдал исподтишка за реакцией сотоварищей. Он
молчал до поры до времени, понимая, что в данной ситуации ему пристало до
конца играть роль носителя вещего слова - почти что ставленника оракула.
Всегда нужно дать дозреть впечатлению, чтобы покорить публику окончательно -
сделать ее "рабой искусства".
Безусловно, вся братия собиралась в вонючем (имеется ввиду запах
формалина и трупных остатков) подвальчике на своеобразный сеанс групповой
психотерапии по методике досточтимого профессора Балента. Все присутствующие
ощущали потребность через общение восстановить равновесие. Жизнь тяжела, а в
России - особенно.
Отечественная медицина всегда была в загоне, на последнем месте - с ней
расплачивались остатними крохами. В бюджете страны купались лишь военные и
высокие чиновники. Но наиболее кривым боком такие происки выходили
пациентам. Старый анекдот подходил к такому случаю наилучшим образом. Врач
на приеме в поликлинике допрашивает пациентов и ставит один и тот же
диагноз. Но одному он рекомендует для лечения диету с зернистой икрой и
осетриной, Черноморский курорт (то был директор завода). Другому страдальцу
(скажем, рядовому инженеру) эскулап советует чаще наслаждаться чистым
воздухом. Пролетарию рекомендовалась скромная пьянка.
Радостным свойством жизни и труда отечественных эскулапов всегда было
право жить впроголодь, набираясь при этом выше крыши микробами и болью,
оттягивая их от пациентов на себя. Потому и заболеваемость среди медиков на
уровне заболеваемости лесорубов северных волчьих углов. При том при всем,
еще требовалось излучать милосердие, внимание, сострадание, заботу.
Легкая и своевременная релаксация исправляет положение. Она -
спасительница умов, невеста страдальцев от медицины. Будучи желанной, но еще
не трахнутой, та невеста никогда не станет законной супругой, ибо не дано
жениху окончательное спасение. Великая пошлость есть известный символ:
"светя другим - сгораю". Никто и никогда не должен сгорать, особенно на
работе. Исподволь, неосознанно, врачи и сестры милосердия приходили к
необходимости самозащиты. Вот почему медики первыми приняли на вооружение
методику Балента, прячась под шаткой крышей групповой терапии. Но чаще
подключали традиционное, народное средство, утвержденное бесстрашным и
добрым божеством - Бахусом. Кто-то не устоял, поскользнулся и превратился в
алкоголика, а кто-то пошел дальше - скатился до страшной муки - наркомании.
Однако разговор, затеянный постояльцами подвала, неспешно продолжался.
Вадик, видимо, уже оправлялся от эстетических впечатлений и начал
постепенно раскапывать логику событий, затронутых в повести.
- Александр Георгиевич, - обратился он к Сергееву. - Если я правильно
вас понял, то "матрица воздействий", смещаясь, тянет за собой некоторые
земные эффекты: оракулы действуют, но в иных местах? Какой же смысл ехать в
Грецию, сперва нужно уточнить географию особых мест, не так ли? - почти на
английский манер уточнил диетолог.
- Скорее всего, все так и происходит. - раздумчиво пояснил Сергеев. -
Но наша, еще только ползающая на четвереньках, наука не разобралась в таких
вопросах. Мой рассказ - это концепция и только. Каждый волен принимать ее на
веру или отвергать сразу же, без рассуждений. Богу и Вселенной от этого - ни
холодно и ни жарко! Одно ясно, что одни города умирают, другие живут долго,
третьи - только нарождаются. Наделенные Божьим промыслом редкие личности
(посланцы) отгадывают места перспективных закладок поселений, возведения
храмов. Но важнее всего отгадывать события и, всем сообща, не гневить Бога.
- Вадик, откройте Откровение Иоанна Богослова, главу 6: 12-17, и
вдумайтесь в его предупреждения: "И когда Он снял шестую печать, я взглянул,
и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница,
и луна сделалась как кровь; и звезды небесные пали на землю, как смоковница,
потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои; и небо скрылось,
свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих; и цари
земные и вельможи, и богатые и тысяченачальники и сильные, и всякий раб и
всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, и говорят горам и камням:
падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца;
ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?"
Вадик все внимательно выслушал и еще шире разинул рот. Остальные
собеседники тоже зарядились новыми впечатлениями.
- Разбередили, коллега, вы старые душевные раны. Бог вам судья, -
прояснил свою позицию патолог и постарался несколько снизить накал патетики.
- Но именно Господь с нас спросит сурово, если мы сейчас же, не сходя с
места, не санируем душевные раны известным "компонентом".
- Михаил Романович, - обратился к маститому патологу ушлый диетолог, -
сдается мне, что пора подумать о пище мирской - о закуске. Идут ли мои
предположения в ногу со временем, с грешными мужскими желаниями?
- Разговор о грехе будем вести в правильном, выверенном ключе, Вадя! -
попробовал перевести разговор в русло легкой скабрезности инфекционист, еще
не остывший от ощущения триумфа.
- Но прежде позвольте наводящий вопрос: Вы, собственно, кто по
сексуальной ориентации?
- Оставьте грязные намеки! - подхватил игру диетолог, отвечая с
деланным возмущение. - Знаем мы ваши бяки-каки.
- Пошлость, между прочим, даже в малой дозе, никогда не украшала
ученого, дорогой Александр Георгиевич! Это ваше вечное мнимое кокетство
стоит у всех поперек горла. - продолжил Вадим. - Злые языки давно
свидетельствует о вашем чрезмерном усердие по части применения психотерапии.
Игра в раскованного человека тоже заводит вас слишком далеко.
- Говорят, что там, где необходимы решительные ударные дозы
антибиотиков, вы используете ласковые слова. Вам удается даже дизентерию
успешно лечить словом, а не левомицетином. Вы отказываетесь от зовиракса и
заставляете страдальцев покрываться папулами и пустулами - следами страшной
герпес-инфекции. При этом лопочите ласково словесные формулы, как старый
добрый колдун.
- Вадик, что вы знаете о жизни ученых, о переживаниях загадочных людей,
купающихся в фантазии, как в парном молоке. Они же все - не от миро сего.
Оставьте их души в покое!
- Лучше блесните интеллектом, усильте впечатление - постарайтесь
запомнить международные названия двух упомянутых лекарств - Chloramphenicol
и Acyclovir. Ну, а что до ваши намеков и подозрений, дорогой коллега, то
должен дать вам отчаянную отповедь: наши методы правые и мы победим! -
ударил теперь уже в свой набат инфекционист.
- Вадик, господин ученый патолог не даст мне соврать, - природа все еще
состоит из загадок, конечно, для человека, наделенного пытливым умом. Судите
сами: вы вспомнили вирусы, но забыли, что они состоят в самой интимной связи
с нашим генофондом; забравшись в клетку, вирусы поедают что-то остающееся от
хромосом, от их белковых фрагментов, либо сами подпитывают их своей плотью.
Бактерии прячутся между клеток, в тканях, в органах, в полостях, - они тоже
ведут неустанную работу, то ли по защите, то ли по обновлению организма.
Посему, Вадик, не всех микробов нужно прихлопывать антибиотиками. А что
касается вирусов, то такое усердие - вообще, бесполезно, ибо нет для этого
никаких средств. Вот и остается у врача одно лишь вещее слово, - им и лечим.
Так, что твои подозрения о моем психотерапевтическом усердии справедливы. Но
я хотел бы обратить тебя в свою веру.
- Однако, Вадик, сдается мне, что вами руководят иные помыслы, -
политические, идеологические. Кому вы служите, сын мой? Колитесь!
- Вы, господин, случайно не Владимир Ульянов-Ленин? Такая прыть
трибуна! Я стал подозревать вас, Вадик, в серьезных идеологических связях с
большевиками. Ответьте достойному собранию честно и принципиально на сей
счет. Видимо, вы запрятали в подполье больничную парторганизацию, манкируете
идеологией перестройки. Хотя процесс давно пошел и возврата к большевистским
утопиям никогда не будет.
Дело в том, что врач-диетолог Вадим Генрихович Глущенков до
перестроечного переворота с любовью и тщанием исполнял должность секретаря
партийной организации больницы. На том поприще он попортил много честной, но
блудливой крови, разбираясь в интимных связях своих коллег.
Кто в медицине без плотского греха? Давно социологическими и
психологическими исследованиями прояснена ситуация в этой части: в
медицинские вузы и училища стремятся поступить юноши и девушки с повышенной
сексуальностью. Непреодолимый интерес к противоположному полу ведет их в
дебри медицинской науки и клинической практики.
Но паршивец Глущенков основательно цеплял в былые застойные времена за
жабры Александра Георгиевича Сергеева, когда тот возглавлял одно из самых
больших отделений больницы - инфекционное. Сергеев был, по правде сказать,
бабником, но дисциплинированным, не более и не менее того. При наличие массы
свободных мельцеровских боксов со всеми удобствами, красавицами медсестрами
и молодыми женщинами-врачами можно было подозревать заведующего отделением
во всех грехах. Тем и занимались неумные головы и злые языки. Но абсолютная
стерильность, тщательно контролируемая микробиологически и серологическими,
была святою святых на отделении. Она создавала устойчивость к плотским
соблазнам, хотя исключить симпатии виртуального качества было практически
невозможно.
Воспитательный мордобой, который ему временами устраивали на партийном
бюро чаще носил незаслуженный характер. Но он оставил неизгладимый след в
его душе и памяти: его разрывал на части внутренний смех, с усилием
сдерживаемый. Как бы в пику общественному мнению, Сергеев приобрел привычку
подыгрывать под девианта. Нет-нет, да и прихватит, обнимет какого-нибудь
мужичка за талию, многозначительно вперится взглядом в глаза молодого
специалиста. Но это были лишь отвлекающие маневры - мистификации, которые,
кстати, очень разжигали женский пол. Именно на последнее Сергеев всегда и
расчитывал.
Вялые пассии в целях контр-компенсации начинали проявлять решительную
активность к своему былому соблазнителю. Таким образом, как бы убивались два
зайца: дразнился партком и воодушевлялся женский пол. Верхи не соглашались,
а низы не хотели терпеть. Однако от серьезных занятий "женским вопросом" его
всегда отвлекала наука. Конечно только она была его настоящей невестой,
женой, любовницей, радостью и утехой.
Капитала на этом он не сделал ни политического, ни материального, но
забавлял себя и отвлекал от "прозы жизни", видимо, основательно. После
смерти первой жены в довольно молодом возрасте (30 лет) он тянул лямку
воспитателя и кормильца двух детей и наука для него, бесспорно, была
своеобразной отдушиной, а свальный грех - предметом здорового любопытства и
сброса физической энергии.
В разговор решительно вмешался Михаил Романович Чистяков, его
патанатомическое нутро уже настроилось на иное восприятие мира и
взорвавшееся само собой словоблудие коллег никак не сочеталось с его особым
творческим настроением.
- Есть предложение, - многозначительно заявил анатом, - заняться делом.
В "процессе" мы успеем вернуться к обсуждению затронутых тем. Главное, чтобы
тот "процесс пошел", чтобы в нем не было проволочек, сбоев и перерывов. А
качество обсуждения моральных позиций будет зависеть, глубокоуважаемый Вадим
Генрихович, от вкусовых достоинств раздобытой вами пищи. Качество же
"компонента" нам всем гарантирую даже не я, а госстандарт. "За работу,
товарищи"! Поднимем Священные Граали, наполненные Христовой кровью. Пусть
они заменят нам рог изобилия, дарующий достойным пищу и питье. Духовная сила
Священного сосуда откроет в нас способность разделять чистое и нечистое,
отыскивать любовь и милосердие.
- Старый мистик заговорил стихами, - молвил до того молчавший физик. -
Сдается мне, что наши истории пошли по второму кругу.
Длительное и серьезное занятие восточными единоборствами заставили его,
волей-неволей, приобщиться к буддизму и восточному мистицизму. Наблюдая
подвальные посиделки, в которых и он принимал самое активное участие, Олег
приходил к убеждению, что здесь творится мистический Зикр.
Неустанное повторение определенных логических шифров и формул приводило
маленький коллектив к состоянию экстатического транса. Даже добавление кофе,
чая, алкоголя было поставлено на службу тому же эффекту. Трудно было только
понять какого уровня мастерства в Закри достигли члены новоявленного
суфийского братства.
По всей вероятности, речь могла идти только о "первой ступени" - о
забвении себя, своих проблем. Конечно, было немыслимо предположение, что эта
компания достигнет когда-нибудь последней ступени - растворения в акте
служения Богу. Трудно поверить, что врачебная публика, вообще, может кому-то
служить. Исключение составляют пациенты, да светлые идей медицины. Все они
подчинялись правилам, прописанным в особой "Книге сияния". У медиков было
свое, отличное от остального люда, главное каббалистическое сочинение, не
написанное, а передаваемое тысячными сменами предыдущих поколений
последователей Асклепия.
Этот странный бог врачевания, рожденный от Аполлона и нимфы Корониды,
претерпел много горя за свою многотрудную жизнь, что его роднит с
современными российскими врачевателями. Но вмешался всемогущий Зевс: он убил
кентавра Хирона, дерзнувшего обучить Асклепия воскрешать мертвых. Отсюда,
сегодняшние эскулапы-шизики, по совместительству усердствующие в
алкоголизме, не могут быть признаны его заветными учениками.
Безусловно, все современные доктора и их верные помощницы - медсестры,
санитарки не лишены традиций Гелугпа - закона добродетели, исходящего из
таинственных тибетских учений. Даже без прочтения тибетских подлинников,
общие идеи мировой медицины через информационное поле вселяются в головы
профессионалов по мимо их воли. Волю свою предначертал Бог: "Много званых,
но мало избранных"! Уже на стадии поступления в медицинский институт идет
просеивание одаренных - посвященных в избранные.
Наблюдая за жизнью своих друзей, Олег всегда поражался несоответствием
специальных знаний той линии поведения, которую современные российские врачи
выбирали для себя. Она во многом отличалась даже от зарубежного,
цивилизованного, варианта. Тем более, трудно поверить, что эти своеобразные
парни были склонны принимать практику благотворного суфизма - "воздержания",
"отречения", "аскетизма".
Его друзья советовали больным правильные вещи, но сами словно нарочно
делали то, что сокращало собственную жизнь. Если египтяне писали магические
заупокойные формулы из "Книги Мертвых" на стенах гробниц, то наблюдаемые
сейчас эскулапы расписывали такими текстами свою реальную жизнь. В их
поведении не было чистого наслаждения, а присутствовало мучительное
издевательство над собственной биографией.
Все наблюдения напоминали вначале легкое безумие, переходящее затем в
безумие ad maxymum? - практически, безграничное. Но потаенные мысли и
результаты наблюдений Олег оставлял при себе, а для сохранности здоровья в
периоды страшных разочарований незаметно впадал в медитацию.
После решительной и многообещающей отповеди демагогам диетолог пулей
вылетел из подвала и устремился на пищеблок. Инфекционист померк не на
долго. Был повод взбодриться: в глазах появилось подобие алчного блеска как
только кудесник-анатом приступил к колдовству - к разливу и соединению
компонента, превращению зелья в священную воду.
Наша многострадальная родина - это страна "советов". Известна притча о
том "Почему невозможно изнасиловать женщину в многолюдном месте"? - будет
дано слишком много советов окружающими. Насильник, безусловно, окончательно
запутается, пытаясь исполнить многочисленные рекомендации. Так и наши
алхимики - включились в ответственную процедуру измерения, дегустации,
доводки, оттяжки священного напитка. Советов при этом было высказано масса,
- каждый пытался удовлетворить свой собственный вкус. "Чем бы дитя не
тешилось - лишь бы не плакало"!
- Напрасно, Саша, ты споришь с живоглотом до еды и первой рюмки. Ведь
все можно совершать в сочетании, - посетовал Миша.
- Нам всем необходимо научиться беречь силы. - поддержал его вещий
Олег. Муза многозначительно хмыкнула из далека. Она шлепала гистологические
срезы в соседней комнате и через открытую дверь наблюдала за "клубом
самоубийц. Так называла она "своих мужиков", давно привыкнув к босяцким
выкрутасам и простив им все прегрешения заранее и оптом. Она никогда не
вмешивалась в чисто мужские дела. Ибо алкогольное творчество - бесспорно
сугубо мужское занятие. Впрочем, в кульминационный момент юркой змейкой, тут
как тут, появлялась Муза со старым граненым стаканом и приобщалась к
"пьянчугам" (тоже ее термин). У нее была своя норма - верных "две бульки".
- Никаких возражений у меня нет, Мишель, - ответствовал провинившийся,
- просто была потребность реализовать агрессию, накопившуюся за выходные.
Софка-сучка дежурила сутки и угробила двенадцатилетнего мальчишку. Жди
работу, Мишель.
- В чем там дело? Уточни события? И кто виноват? - насторожился анатом.
- История банальная. А виноват по крупному счету все же я. Хотя
непосредственный виновник - Софья Борисовна Наговская. Она дежурила в
выходные. Самое главное, что, уходя с работы, я еще раз посмотрел мальчика.
Он сидел облокотившись на тумбочку (ему тяжело было дышать, - подключал
мышцы верхнего пояса) - худой, бледный, просто истощенный. Его ночью
привезли из провинции. Мать-дура заставляла мальчишку ходить в школу, не
лечила (врач амбулатории вела его с ОРЗ, но там, конечно, уже давно
теплилась пневмония). Матери, видите ли, показалось, что он здоров
(температура 35,4) и она погнала его в школу: там во время урока он
свалился, потеряв сознание.
- Понимаешь, Миша, - продолжал Сергеев. - Ребенок ослаблен, всю жизнь
без должного ухода - у него резервы давно были исчерпаны, явная
ареактивность. А матери-дуре загорелось исправлять тройку по математике.
- Наговская навалила на него антибиотики, - началось массовое избиение
микробов - всех сразу, вирулентных и сапрофитов. Отсюда резкая интоксикация.
Известное дело: микробные трупы своими эндотоксинами парализовали
жизнедеятельность организма. Надо было ставить капельницы и выводить
токсины. А эта толстуха завалилась спать, - за капельницей же надо следить.
Вот она и отложила активные действия до утра.
- Но это же подсудное дело! Халатность! - возопил Чистяков.
- Брось, Миша, покажи мне того прокурора, которому удалось засудить
врача по такому поводу. Можно осудить стоматолога за левое золото, но не
клинициста. Умный адвокат всегда убедит суд в том, что здесь имела место
неправильная оценка тяжести состояния, а злого умысла или халатности не было
и в помине. Будут привлечены титулованные эксперты, с известными фамилиями.
Все закончится дисциплинарным взысканием. Да,... и мальчика уже не вернешь.
- Ты не прав, Александр, - возмутился анатом, - такие действа прощать
нельзя никому.
- Никто и не говорит о поощрении... но, Мишель, у тебя на вскрытие
будет присутствовать главный врач и куча прфессоров-оправдателей, да
друзей-отравителей. Там, в верхах, уже началась интенсивная возня. И дело
вовсе не в Наговской, тем более, что она скоро уезжает за кордон. Блатная
стерва и без того больше не будет поганить работу отделения.
- Мальчика ужасно жалко, - стоит перед глазами улыбка его прощальная.
Он ведь надеялся, что помогут, - думал добрался до серьезной больницы. Ты
представляешь, как он настрадался на всех предыдущих этапах. Видимо, молчун
по природе. Болезнь его терзала, грызла изнутри. Даже самое дорогое существо
- мать не могла его понять. Это же ужас! - к кому ему несчастному было
обратиться.
- Смерть ходила с косой рядом с постелью, пугала, - он же ее видел,
наверняка видел. Мать не пришла на помощь. Да и я, мудак, пришел навестить,
проверить выполнение назначений, попрощаться. Надо было мне ночевать в
отделении, самому поставить капельницу, снизить дозу антибиотиков, гормоны
дать. Нужно каждого больного воспринимать как собственного сына, а не только
как пациента.
- Теперь понятно, почему тебя понесло к Дельфийскому оракулу, - кошки
на душе скребут. - молвил задумчиво анатом. Олег понимающе поддакнул, но не
стал вмешиваться во врачебное толковище.
- Однако наш кормилец сильно опаздывает. Душа-то ведь ноет,
успокоительного просит! Где же бродит этот сукин сын. Может страшно
обиделся. Не верится. Он из тех, "кому плюй в глаза - говорит Божья роса".
- Ты не нервничай Саша, не гони волну. У тебя эта боль на живом месте,
понятно... Вот ты и мечешься, грызешь себя. - успокаивал Михаил Романович.
- Сейчас помянем детскую невинную душу. Его, безгрешного, уже в рай
приняли. А вот некоторым персонам на век запомнится. Мне, конечно,
привычнее. Я тут их каждый день потрошу, забываю, что они были людьми - так
останки, анатомические препараты.
Известно, что у каждого совестливого врача имеется собственное
кладбище, куда он отправил толпу своих подопечных, кого он пользовал и не
сумел спасти. Ни по злобе или вине собственной, но по воле Божьей. Хотя
бывают случаи, которые называю трагической случайностью. Посещение такого
кладбища, бесспорно, занятие не из приятных. Так что ты, дорогой друг, не
терзай себя понапрасну, а с холодной головой обходи могилы подопечных и
делай прагматические выводы.