Федоров Александр. Оракул

которой относились с симпатией, скорее, с потаенной грустью: аккуратный
старичок с респектабельной сединой и тройным подбородком. Он был душка,
просто "Прима" - хоть и старикан, но зато "каков"! Говорили, что родился он
в Грузии (Муза несколько путала ГРУ с Грузией). Когда человек возникает от
слияния сперматозоида или яйцеклетки еврейского качества с пусть даже сильно
подпорченным аналогичным материалом из другого этноса, то довольно часто
наступают парадоксальные явления. На стадиях работы разведчиком-резидентом,
главным шпионом страны, министром всех отечественных дипломатов,
председателем всех министров он последовательно боролся с абсолютными
носителями еврейского генофонда, принадлежавшего ему только частично.
Видимо, он не мог простить им то, что они остались на "той стороне" и
успешно там развивались. Дело доходило до неприличного возбуждения отпетых
врагов многострадального Израиля, которых хоть пруд пруди в Арабском мире.
Но Сабрина и Муза все же прощали старикану его неприличные шалости. Все
окупали внешние данные, острый язык и то, что в пору уже не полета, а только
сидения на нашесте, он женился на женщине-враче очень приличного вида.
Логика двух сердобольных женщин двигалась просто: если бы старикана выбрали
президентом всей страны, то, как пить дать, медицина возродилась бы в нашем
отечестве!
Муза и Сабрина на выборах голосовали именно за него, но победил более
молодой и шустрый (тоже, кстати, разведчик), к тому же вредивший иному врагу
- расположившемуся ближе к центру, здесь в Европе. Молодой, нет спора, -
тоже достойный человек. Но прогрессу часто мешают женщины (в США это
особенно заметно). Молодой президент, видимо, памятуя о том, что его жена
была когда-то стюардессой, споткнулся на Аэрофлот, предлагая искать там
коррупцию. Нельзя отказаться от версии, что задурил ему голову
респектабельный старикан! Но ведь давно известно, что для пассажиров,
летящих в самолет, главный смысл полета заключается в том, чтобы аэроплан
удачно взлетел и мягко приземлился. Как делятся уплаченные за билет деньги,
его не интересует. О страховых сборах вспоминают только родственники, когда
самолет разбился и надо опознавать и хоронить останки пассажиров.
Однако то были второстепенные (сопутствующие) переживания. Музу до
нервного срыва бесили разглагольствования о "бевериджской" или "бисмаркской"
моделях здравоохранения. У нее был только один подход-оценка: приносит
пользу или не приносит человеку определенная организационная акция. Богатые
государства, с цивилизованным и культурным населением, могли позволить себе
игрушки выбора. Но страна, в которой еще действуют старухи-шептуньи,
заговаривающие онкологические опухоли, или шаманы-плясуны, проводящие роды у
ритуальных костров, должна опекаться разумными руководителями, способными
отличать черное от белого, адаптивное от совершенно неподходящего в данный
момент и в конкретном месте. Если народ приучили к интеллектуальному и
поведенческому иждивенчеству, то и система здравоохранения должна
действовать в автоматическом режиме. Иначе говоря, дурака необходимо брать
за шиворот и лечить в приказном порядке, особенно, когда он может стать
источником страшных бед для окружающих.
Какой же смысл сравнивать поведенческие реальности наших кретинов с
жителями Германии, Голландии, Франции, Англии и прочих цивилизованных
государств. Там действуют иные дистанции и уровни цивилизованности: они ушли
минимум на пятьсот лет вперед. Попробуй наверстай, догони буржуев!
Непонимание этого - явление, подобное совещанию с народом о государственной
символике и гимне. Совещаться-то надо с авторитетными профессионалами, а не
с пропившим мозги сбродом. Музыку должны обсуждать композиторы, слова -
поэты, морды орлов - специалисты в геральдике и художники-эстеты. Во главе
такого вече разумно поставить ответственного историка, а не заурядного
функционера, прославившегося разрушением коммунального хозяйства в огромном
городе. Другое дело, что обсуждение даже в таких компаниях может перейти в
обычный российский базар. Вот и приходится самому главному администратору
страны топать ногой и стучать кулаком по столу: хорошо, если делает он это
элегантно и с положительным результатом.
Муза опять порылась в архиве и с радостной ухмылкой выволокла из его
недр очередную бумажку, позволившую ей провозгласить еще один продукт
свободного творчества Сергеева. Трудно сказать, какие события подвигнули
стихоплета к аллегориям мирового и, вместе с тем, сугубо бытового,
масштабов. Однако слово из песни, как говорится, не выбросишь. Сейчас это
был стих под названием "Удача":

Нас тягловая сила
по миру проносила,
нежданно и негаданно
в помойку опустила:
выбирались, кто как мог,
помогал и бугорок,
и подводный камень,
ласковый, как пламень.
Кто смекалкой обладал -
увеличил капитал.
Бабы скоро извернулись:
задом к члену повернулись.
Чуб-бойцы без долгой спячки
всех взметнули на корячки.
Вывод прост: лови удачу,
действуй быстро и без плача!

Муза продолжала давать пояснения, но они все тяготели к мрачным тонам.
Выходило так, что опасно сегодня отдавать свое здоровье в руки отечественной
медицины. Но не потому, что у нее не было достойных традиций. Здесь как раз
все было в порядке: вспомнили крупнейших российских акушеров, да педиатров -
Нестора .Максимовича, Антона Красовского, Кронида Славянского, Алексея
Лебедева, Дмитрия Оскаровича Отта, Викторина Груздева, Владимира Снегирева,
Ивана Лазаревича, Николая Феноменова, Василия Строганова, Александра
Рахманова и таких, более современных эскулапов, как Гентер, Окинчиц,
Скробанский, Лурье, Жорданиа, Бутома. Да, всех достойных и не перечислишь,
не упомнишь. Главная беда, тем не менее, состояла в том, что дерьма плавало
на поверхности отечественной медицины все равно больше!
Муза вновь принялась склонять Сабрину к поездке за границу. Напомнила,
что первые акушерские клиники возникли в Париже еще в семнадцатом веке.
Здесь же создавалась выдающаяся школа акушеров. Ф.Морисо написал капитальный
труд - руководство по акушерству. Не отставала от успехов Франции и наука
Германии. В акушерской практике она, наверное, лидировала. В затылок им
дышала Англия, Голландия. Транспортировали в Россию передовые знания
зарубежные ученые благодаря личной заинтересованности монархов, знати.
Сиволапый же народ оставался на попечении "народной мудрости" - в лучшем
случае, повивальных бабок, да знахарок. Из кладовых бесплатного опыта
выволокли некоторые универсальные приемы, способствующие ведению родов:
беременную на сносях тащили в баню, обеспечивая тем самым и относительную
асептику, и релаксацию, и охранительный режим. Роженицу заставляли много
ходить: излюбленный прием - хождение вокруг стола с глубокими поклонами у
каждого угла. Бабки-повитухи использовали поглаживания живота, поясницы и
боков роженицы, сочетая простую технику массажа с заговорами (суггестия). В
доме отпирались все запоры - дверей, шкафов, сундуков; развязывали все узлы.
Отхождение последа ускоряли простыми приемами: роженица дула в бутылку или
вызывала у себя рвоту, для чего пила теплое масло, мыльную воду, вкладывала
в рот собственные косы.
Светская медицина в России развивалась в основном стараниями
иностранных лекарей, но самым ранним Руководством по медицине считают
эпистолярное творение царицы Зои - внучки Владимира Мономаха, в жилах
которой текла, безусловно, не абсолютно чистая славянская кровь. Все
властители Киевской Руси тогда были носителями доминирующих генов
Рюриковичей, скандинавов.
Муза, сообщая эти сведения, прямо за шиворот тащила Сабрину за кордон,
в зарубежную акушерскую клинику. Но новоявленная россиянка совершенно
неожиданно оказалась "упертой" больше, чем стопроцентная хохлуха.
Музе пришлось на ходу перестраиваться: решили срочно вставать на учет в
женской консультации по месту жительства. Оказалось, что таковым медицинским
пристанищем является женская консультация Снегиревского родильного дома, что
на улице Маяковского. Ох, уж эти российские логические абракадабры: Музе
страшно не нравилось сочетание имени пролетарского поэта-бунтаря, "горлана,
главаря" с клиникой родовспоможения. Несколько успокоило то, что в соседнем
доме, оказывается до 1927 года проживал известный юрист А.Ф.Кони. Всплывала
надежда на то, что бунтарские астральные матрицы, снующие вихрем туда-сюда
по улице Маяковского, обуздает законопослушание известного юриста. Хотя,
если правду сказать, Муза не доверяла полностью юристу-новатору, защищавшему
революционеров экстремистского толка.
В консультацию двинулись не спеша. На подходе к приемному покою с
любопытством разглядывая классическое медицинское строение, обликом
напоминающие снаружи детскую больницу имени Раухфуса. Видимо, в архитектуре
дореволюционных больниц доминировала немецкая эстетика и здравый
организационный план. Мерещились иные времена Санкт-Петербурга: казалось,
что сейчас подкатит к главному крыльцу снегиревки экипаж на дутых шинах, из
которого постанывая выберется известная куртизанка с огромным животом,
страшно перепуганная предстоящими муками - расплатой за неаккуратный грешок
с именитым, богатым петербуржцем. Но ничего такого не случилось, а в
помещении женской консультации женщин ожидала встреча с бедностью,
безалаберностью и отсутствием вкуса тех, кто оформлял интерьеры учреждения,
когда-то славившегося высокой культурой.
На обветшалых стульях приткнулись, топорща свои округлые животы,
страдалицы - единичные, как лейкоциты в поле зрения у здоровой женщины,
только что сдавшей мочу на анализ. В период социальных катаклизмов народ
безмолвствует и не выражает особого желания размножаться. Голодные люди
изредка ограничиваются безопасным сексом. На фоне вторичного иммунодефицита,
приходится больше заниматься лечением банальных вульгарных инфекций. Половая
сфера, из-за неразборчивости в выборе партнера, отсутствии коммунальных
удобств, превращается в микробную помойку, где долго тлеет, теплится
неприятная зараза.
Зрелище, представившееся Музе и Сабрине, было жалкое, от чего тошнота
подкатила к горлу подруг. Намокли глаза от слез - это свидетельство
осознания скорбной женской доли в огромной, бестолковой стране,
правительство которой усердно издевалось над своим народом. Заунывные
традиции длятся уже многие десятилетия, оставляя простую женщину беззащитной
от болезней и недоедания.
Настала очередь и для Сабрины войти в чистилище - в кабинет
врача-гинеколога. Как заботливая мать, за Сабриной следовала Муза, сверля
взглядом эскулапа и помощницу - участковую акушерку. Муза искала точный
ответ на вопрос: "можно ли доверить подругу этим живодерам"? Встретила немой
вопрос несколько притушенным взглядом женщина средних лет. Ясно, что была
она врачом с достаточно большим стажем работы и, вестимо, с клиническим
опытом.
Виргилия Александровна Вайцеховская - звали врача. По внешнему виду -
что-то среднее между еврейкой и татаркой, ну, может быть, с некоторым
намеком на слабые польские корни. Муза оценила все правильно - поляком,
скорее всего, был муж Виргилии. Он и подретушировал образ супруги. Муза тут
же придумала ему имя - Петр (Кифа, камень). Поляки просто балдеют от
собственного величия, бурно распирающего их изнутри. Сила внутреннего
давления - самолюбования и величия - равняется энергии взрыва водородной
бомбы, которой у них нет и никогда не будут (кишка тонка!). Потому и льнут
гордые "лыцари" к атомному заду НАТО, шипя из под лавки на безалаберную
Россию. А шустрые янки подзуживают гордецов, грея руки над чужими угольками.
Врач-гинеколог выглядела весьма симпатичной женщиной - среднего роста,
стройная, с приятным интеллигентным лицом, точеным носиком и ртом. Большие
карие глаза, каштановые волосы приятно гармонировали с белым медицинским
халатом. Как оказалось потом, она всегда носила изящные бусы, серьги,
колечки - видимо, бижутерно-ювелирная эстетика сохранилась в семье
обрусевшего поляка. Но странное имя напомнило Музе известный термин -
"вирго!" (девственница). На девственниц ни врач, ни акушерка, находившаяся
здесь же (Наташа - ее имя), не были похожи. Увидев специфически округлый
живот Сабрины, Виргилия и Наташа сразу потеплели взглядом, а может быть, и
сердцем, переполненным до краев милосердием.
Куда приятнее врачевать добропорядочную будущую мать, чем очередную
потаскушку со страшным гонором и злющими гонококками, да дюжиной
переплетенных, как тела ядовитых змей в вонючем террариуме, венерических
заболеваний. Злые подарки порой приходят от собственных матерей-алкоголичек
еще до незапланированного рождения "цветка любви". Но, вестимо, чаще
случаются такие несчастья при плохом выборе кобелей-однодневок с бычьими
шеями и глупыми рожами. Они, как сорный дуролом, плодятся теперь по
сомнительным фирмам с мыльно-пузырными функциями. Сюда же подтягиваются
торговцы алкоголем из аляповатых киосков, мнящие себя крутыми дельцами.
Попадаются и мильтоны, не гнушающиеся "живым товаром" и во всю мочь
уклоняющиеся от обязательных медицинских осмотров. Да мало ли еще кого
заводит в тайные дебри похотливая глупость.
Врач и акушерка отнеслись с вниманием и участием к Сабрине, по
достоинству оценив настороженность ко всему российскому, просто выпирающую
из Музы. Были проведены все измерения, уточнен срок беременности, собран
полный акушерский анамнез, выписаны направления на анализы, заведена
Обменная карта. Муза, которой не посчастливилось рожать, с интересом
наблюдала почему-то именно за измерениями. Она - бывший анатом -
саркастически оценивала суету вокруг сабрининого живота, понимая, что
главное все же то, что расположено внутри. Но она тщательно фиксировала
результаты измерений: стояние дна матки оказалось под самым пупком,
distantia spinarum достигала 26 сантиметров, distantia cristarum - 28,
distantia trochanterica - 32. Общими усилиями спроецировали conjgata externa
(около 21 сантиметра), тогда conjgata vera должна быть равна 11 сантиметрам.
Ничем не отличались от нормы и размеры conjgata diagonalis (12,5 см.).
Индекс Соловьева показал, что Сабрина слишком изящная, тонкокостная особа.
Она не достигла еще стандартов "русской бабищи", отечественной красавицы.
Начались приятные хлопоты для Сабрины, которые она благосклонно делила
с Музой: медицинский контроль, психологическая подготовка к родам, диета и
гигиена беременной, закупка "приданого" для ребенка и многое другое. Жизнь
для обеих подруг приобрела особый смысл. С каждым днем благополучно
протекавшей беременности походка Сабрины приобретала все более горделивую
стать, свойственную женщине, меняющей центр тяжести из-за растущего живота.
Муза с любопытством наблюдала, как Сабрина, того не замечая, вынужденно
несколько откидывала корпус, голову назад, прогибаясь в позвоночнике. Но
менялась не только анатомия, но и характер подруги: Сабрина становилась
спокойнее и покладистее, осторожнее в движениях, в выборе положения на
кресле, стуле, тахте. Муза заочно все больше и категоричнее влюблялась в
преображающуюся мать и будущего ребенка, с нетерпением ожидая
заключительного аккорда священнодействия, таинства появления нового человека
на Свет Божий.
Весь Мир изменил психологическую окраску. Разговоры о поезде за границу
для родов прекратились, и об этом окончательно и однозначно было заявлено
Магазаннику, когда он в очередной раз попытался "наехать" на "легкомысленных
девушек". Досталось и Феликсу. Тот, не уловив "момента истины", обратился к
Музе, "разбившей его сердце окончательно". Феликс преобразился и стал в
последнее время выражаться высокопарным слогом. При очередной встрече в
Петербурге со своей "повелительницей" Феликс просил ее "подарить ему руку и
сердце навсегда и переехать в Москву". Муза, не дрогнув ни одним мускулом,
спокойным и почти ледяным тоном заявила Феликсу о том, что если он еще раз
заведет с ней неуместные разговоры, то она "разобьет ему теперь уже не
сердце, а яйца".
Сабрина давно подозревала, что между этой парочкой теплятся известные
шашни, но не ожидала такой решительной отповеди "верному оруженосцу". Потом,
оставшись наедине, подруги долго и злорадно хохотали по поводу случившейся
разборки. И поделом: умный мужчина до смерти должен помнить, что разнополые
влюбленные, даже супруги, всегда остаются "иностранными государствами" по
отношению друг к другу! Ева скорее согласиться погибнуть лютой смертью, чем
простить Адаму то, что Бог сотворил его первым, а ей выделил в качестве
биологического ростка, только адамово ребро. Она и в "тяжкие" ударилась -
сплелась со змеем-искусителем - не ради наживы или откровения оргазмом, а
исключительно мести ради!
Феликс долго и тяжело переживал воспитательную встряску, даже пробовал
обсуждать с Магазанником скорбно-пошлую идею о том, что Муза и Сабрина -
лесбиянки. Но Аркадий Натанович поднял его на смех. Феликс утопал в своем
горе примерно неделю - не звонил Музе, не слал телеграммы, - но затем, как
побитая жопа, "приполз" на самолете в Санкт-Петербург с извинениями за
бестактность и дорогим золотым колье для Музы. Он апеллировал к обычным
доводам - дескать "Бес попутал! Прости бесценная"!
Феликс не подозревал, что напросился еще на одну выволочку. Муза
воспитывала Феликса теми же методами, которые применяются при дрессировке
цирковых тигров. Она не приняла колье, заявив, что не в ее правилах за
драгоценности предавать "драгоценный дуэт" истинных подруг. Феликс получил
даже не намек, а прямое указание впредь делать подарки только в двойном
комплекте - ей и Сабрине. Если уж у него возникает фантазия дарить ей
что-либо. Но, вообще-то, они с Сабриной женщины обеспеченные и без дорогих
побрякушек спокойно обойдутся. Когда он понял значение слова "принимать" ему
стало понятно, что и "давать" она ему ничего не собирается! Если бы Феликс
был моложе, то, конечно, стал бы кусать локти и катался по полу. Но
житейская мудрость сделала правильный выбор. Помогло и краткое наставление
Магазанника: "Всему свое время"! Истинное наслаждение испытывает мужчина
(конечно, если он не садист отпетый!), когда женщина ему отдается по велению
сердца, а не когда обстоятельства вынуждают ее к этому.
Последние месяцы беременности пролетели, как один день - уж слишком
много хлопот у созревающей матери. И вот настал тот знаменательный день,
когда, как вечевой колокол в ночи, вдруг рванули свою предупредительную
мелодию предвестники родов - пока еще жалобные, отдаленные схватки. Большее
всего волновалась не Сабрина, а Муза, - на ней лица не было! Решили
добираться до Снегиревки пешим ходом: медленно, обстоятельно, с остановками,
ведя душеспасительные беседы. Надо следовать советам старых акушеров! - был
вынесен вердикт обоими. Добирались без приключений. Вот и двери приемного
покоя. Его уже успели перенести в другое крыло, и роженицы, прежде, чем
взойти на эшафот, должны были тыркаться не в те двери, отыскивая вход в
пыточную комнату. Но такие задачки - в российском стиле!
Первый осмотр, несложные манипуляции на кушетке, в гинекологическом
кресле выявили раскрытие шейки матки в четыре пальца. Сабрину поволокли в
"кричалку", на второй этаж. Там было примерно 10-12 почти солдатских коек с
голыми матрасами, обтянутыми клеенками. Словно обширный сегмент
древнегреческого цирка, на сцене которого дерутся насмерть взбешенные
гладиаторы, "кричалка" кипела страстями и муками, разрывалась криками и
восторгами дикого варварства. Ее широкие окна полукругом распахивали всю
панораму боя во двор родильного дома. Нужно предлагать мужикам, состряпавшим
очередное потомство, большую плату в придачу к билету, дабы выявить желающих
понаблюдать, а самое главное, послушать рев несчастных, обманутых прежними
постельными ласками, женщин.
Самое большое варварство и скотство всегда присутствует при родах в
России! Это ее особая, незабываемая стать. Еще при старике-немце Отто, в
институте, называемым в народе его именем, все было устроено так, чтобы
максимально снять напряжение, страх и боль с души и тела женщины. Ей
помогали конструировать готовность выполнить ответственную функции, отчет за
качество которой будет отдаваться напрямую Богу. Тогда, при грозном царском
режиме, в широких коридорах института перед родильным залом разливались
успокаивающие звуки органа, курились благовония из специальных лечебных
трав. Женщины, заложив руки за спину и гордо запрокинув головы, вышагивали
по кругу, элегантно выпячивая огромные животы. Эти склады, туго набитые
генетическими откровениями, цитоплазматической мутотенью, природа собрала в
дорогу нарождающимся поколениям. Ожидая своего часа - момента акушерской
истины - женщины отрешались от мирской суеты, чему-то тайному улыбались, -
видимо, пытались ублажать своего и ребячьего ангелов-хранителей. Это было не
только грандиозное шоу, но и акт медицинского милосердия, использование
приятных и полезных медицинских технологий, приводивший к практически
полному обезболиванию и физиологическому течению родов.
Однако на сей раз Сабрина встретилась с тем, что предоставили ей
организаторы городского здравоохранения: в "кричалке" творился кошмар, ад,
несчастье, трагедия души и плоти... Сабрина видела такое впервые! И это
зрелище впечатляло так же эффектно, как показ пыточных камер или крематория
Освенцима. В ее голове возникал только один вопрос: "А для чего весь этот
садизм, откровенное скотство на рубеже двадцатого и двадцать первого веков"!
Она никогда не поверила бы заверениям мужей города о том, что все это в
целях экономии народных средств и исключительно для рационального ведения
родов. Здесь "бюджетные деньги" (как любили говорить мужи города),
отпускаемые на службу родовспоможения тратились с эффектом, близким к
патологическому буйству!
Момент был примечательным: оказывается, были закрыты несколько
родильных домов на "проветривание", косметический ремонт, и всех рожениц
свозили скопом в Снегиревку. Вообще, за такие дела администраторам-мужчинам
надо отрывать не головы, а мошонки, ну а женщин-администраторш -
стерилизовать, причем, без наркоза - под "крикаином"!
Для того, чтобы выдержать пытку родами в условиях общедоступного
отечественного здравоохранения, необходимо иметь очень крепкое здоровье и
благоприятно протекающую беременность. У Сабрины все это было: роды вторые,
срочные, предлежание плода затылочное, биомеханизмы родовой деятельности не
собирались давать сбои, общая конституция была стандартная - благоприятная
для этого вида женских истязаний. Сабрина недолго слушала вопли соседок. Она
только успела зафиксировать одну роженицу, которую ввели в акушерский сон
(видимо, та уже многие часы истязалась "помощниками смерти"). Эта женщина
была доброго среднего возраста, несколько толстоватая.
У Сабрины не возникало поводов для крика, а это, как известно, в России
главное основание для того, чтобы тебе либо поддать жару, либо отнестись
небрежно. Ни дежурная акушерка, ни пожилая врач-гинеколог, клевавшая носом
(время было позднее), ни пара практикантов-юнцов, с важным видом
расхаживавших между солдатских коек и приободрявших рожениц фамильярным -
"ну, потерпи, милая!", не обращали на Сабрину внимания. Она сама
почувствовала начало потуг и подозвала юнца. Тот снизошел до беглого
осмотра. С видом императора Калигулы, возомнившим себя почему-то Александром
Освободителем, он приподнял рубашку на ногах у Сабрины. Мальчик-студент был
глупым, но подавал надежды на исправление: его ударило словно током - из
расширившейся до предела, с напряженными краями половой щели появлялась
головка ребенка. На отчаянный крик молодого эскулапа сбежались все
"ответственные лица". Было от чего перепугаться: Сабрину в охапку,
придерживая краем рубахи прущую на выход головку ребенка, за ноги и руки
поволокли в стерильный родильный зал. Там было и свежо, и тихо, а ящеричный
цвет нарядов медицинского персонала, да матовый блеск софитов успокаивал,
при всем при том, активизируя родовую деятельность.
Роды прошли излишне быстро, что вызвало и приличную кефалогематому у
новорожденного и разрывы у роженицы. Недотеп в белых халатах (или с каким
другим окрасом), в приличном обществе штрафуют, если не хлещут по щекам. Но
Сабрина не была мстительной. Однако, кроме Сабрины, на этой земле еще была
Муза. И она по моновению ока могла превратиться в тигрицу. Муза скажет еще
свое веское слово: Феклы и Кондраты от медицины, проглотившие клятву старика
Гиппократа, как несложную закусь во время очередной пьянки, будут отвечать
по всей строгости закона. Слишком дорого далось Музе это приближение к
материнству, к святому делу - к рождению потомка незабываемого друга и
любимого человека - Сергеева!
Из "родилки", после отхождения последа, теперь уже счастливую
родильницу, увидевшую своего новорожденного мальчика Володю, отправили в
маленький закуток. Там на жестком матрасе, трясясь от холода, Сабрина