Страница:
- << Первая
- « Предыдущая
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- 9
- 10
- 11
- 12
- 13
- 14
- 15
- 16
- 17
- 18
- 19
- 20
- 21
- 22
- 23
- 24
- 25
- 26
- 27
- 28
- 29
- 30
- 31
- 32
- 33
- 34
- 35
- 36
- 37
- 38
- 39
- 40
- 41
- 42
- 43
- 44
- 45
- 46
- 47
- 48
- 49
- 50
- 51
- 52
- 53
- 54
- 55
- 56
- 57
- 58
- 59
- 60
- 61
- 62
- 63
- 64
- 65
- 66
- 67
- 68
- 69
- 70
- 71
- 72
- 73
- 74
- 75
- 76
- 77
- 78
- 79
- 80
- 81
- 82
- 83
- 84
- 85
- 86
- 87
- 88
- 89
- 90
- 91
- 92
- 93
- 94
- 95
- Следующая »
- Последняя >>
возобновления ее реакции на меня более получаса. Затем, как будто не прошло
и минуты, Муза, не обрывая нити предыдущих замечаний, возобновила разговор:
- Саша, присмотрись к этим картинкам в книге: Черная коата - забавное
существо, а муравьед тамандуа. Викунья - забавная козочка, а лягушка пипа,
черепаха матамата - названия-то какие экзотические, а про внешний вид я уже
и не говорю! Вот еще интересно: птицы нанду, тукан, гоацин, рогатая
паламедия - все отменные красавицы. Но занятны и эти экземпляры: капибара -
хомячок или поросеночек, не разберешь, тут же выглядывает забавная мышка -
вискаша, а вот тебе - ошейниковый пекарий, занятный кабанчик! С голода,
наверняка в таких местах не умрешь.
Мне было нетрудно понять куда Муза клонит - она резервирует Володе
победу в его трудной жизни. Но это же явная фантазия: Володя погиб и об этом
окончательно и самым категорическим образом заявлено его командованием! В
такую реальность может не верить только больной человек, с основательно
поврежденной психикой. О чем же тогда она толковала с профессором психиатрии
В.К.Мягер - может они обе тронутые, но мастерски маскируются. Однако, кто
мне дал право отнимать последнюю надежду у Музы! И я продолжал слушать
больную женщину внимательно
- Да, да, Саша, - "нельзя отнимать надежду". - повторила слово в слово
мою мысль Муза. А, самое главное, никто не сможет у меня ее отнять, пусть
даже не пытается!. Все, о чем я говорю, мне известно лучше, чем кому либо.
На этом и закончим твои сомнения относительно благополучия моего ума.
- Музочка, - перебил я ее, - не в том заключаются мои сомнения, что все
это похоже на сказку. Но хотелось бы прочувствовать стройную логику. Твой
метод проекций мне интересен, но не понятен. Так не обижайся же на меня.
Если ты объяснишь все хорошо, то, может быть, и я уверую в справедливости
твоих гипотез.
Но Муза решительным жестом остановила меня:
- Саша, милый, ты никогда не сможешь освоить мой метод, ибо это дано не
каждому. Ты уж извини меня старуху, и не обижайся, ладно? Давай лучше
продолжим наши размышления о природе Южной Америки.
Муза вновь вперила глаза в книгу, задумалась, потом принялась
озвучивать свои представления, ее безусловно волновали некоторые реальные
вещи, и она как бы искала моего совета:
- Саша, посмотри сюда: грозный ягуар, анаконда, громила ревун, в воде
болтаются стаями пираньи, моментально сжирающие любую живность. Видишь, не
все так просто, здесь много и опасности! Читаем дальше: "Из паукообразных в
тропиках Латинской Америки скрываются пауки-птицееды. Укусы, например,
"черной вдовы", родственной каракурту, болезненны и опасны для человека".
Муза насторожилась, как маленькая девочка, увидевшая буку:
- Саша, из удавов встречаются огромные анаконды, способные задушить
крупное животное, а значит и человека. Ядовитые животные имеют яркую
отпугивающую окраску. Кожные выделения многих лягушек-древолазов ядовиты.
Так слабое животное защищает свою жизнь.
- Черте что?! - воскликнула перепуганная Муза и решительно захлопнула
книгу. - На сегодня хватит экзотики и страха. Пошли, Саша, пить чай.
Интересные переходы настроения наблюдались у Музы - от искреннего
страха, от пламенных идей-фикс она быстро перескакивала на заурядное и не
опасное для воспаленного сознания. Конечно, я пошел пить с нею чай, но
сомнения в благополучности ее ума только росли.
Примерно, через двадцать минут, пока готовился кипяток, заваривался чай
и сервировался стол, Муза, прямо без перехода и объяснений по поводу
вынужденной экспозиции, заметила:
- Ты прав, Сашок, я легко перехожу от неприятного к приятному в моих
теперешних мыслях. Но это только от того, что я нахожу быстрое и правильное
объяснение и отвержение своим опасениям. Согласись, что того, кого посылают
в тропические заросли, сперва тщательно и основательно готовят. Ну, а если
готовят, то не будет такой человек подставлять свою кожу ядовитым жабам, а
шею страшной анаконде, да и с ягуаром он, надеюсь, справится. Как думаешь?
И этот пассаж я воспринял, как попытку Музы себя защитить, увести
подальше от реальностей - от страшных переживаний. Кто же будет
сопротивляться такому способу защиты душевного равновесия. Но с Музой теперь
было очень трудно говорить, если пытаться таиться от нее или вести, как
говорится, двойную игру, то Муза, быстро расшифровав чужое сомнение,
замыкалась, глядела на собеседника с некоторым презрением.
- Да, ты прав, Саша, играть со мной не стоит, меня надо просто оставить
в покое, если уж не желаешь помогать.
Я усовестился своих "темных мыслей", и решил раз и навсегда быть
искренним с Музой.
- Музочка, я вижу, что ты вербуешь меня в соучастники, и делаешь ты это
не престижа ради, а от нужды великой. Муза я готов к такой роли, располагай
мной по своему усмотрению. Только не обижайся, если моя логика будет давать
сбои - ты не сомневайся в моей верности твоему делу. Просто, согласись, мне
трудно все принимать на веру, пока я не вошел полностью в круг посвященных.
Муза посмотрела на меня внимательно. Может быть в ее глазах впервые
появилось доверие к моим словам. Она, видимо, оценивала качество моей
искренности и готовности стать верным адептом ее виртуальной деятельности.
Даже психические больные очень долго приглядываются к лечащему врачу прежде,
чем распахнуть перед ним кладовые своего особого разума. Скорее всего, Муза
прочитала меня лучше, чем я сам, и она, наконец-то, смилостивилась:
- Сашенька, дружочек, ты должен наконец-то понять: мой метод можно
освоить, перенять, научиться ему только тогда, когда бросишься в эту
глубокую реку с головой. Так делают отчаянные красавицы, разуверившиеся в
любви к заурядной личности, а потому решившиеся уйти в русалки. Надо верить
в такое перевоплощение отчаянно и бесповоротно, как в Бога.
Муза разливала чай в аккуратные чашечки и продолжала о чем-то
напряженно думать - бесспорно, то были очень ответственные раздумья.
Наконец, она что-то решила для себя и молвила:
- Саша, пойми меня правильно: мне необходимо помочь ему. Не будем
произносить имен - это не принято в наших кругах: если ты веришь, то и
знаешь, о ком идет разговор, ради кого ты отстраняешься от мирской жизни и
концентрируешься на единственном объекте твоего внимания, напряжения всех
психических и физических сил, которые собираешься транспортировать в его
распоряжение. Надеюсь, ты готов к такой неимоверно трудной и напряженной
работе? Или лучше сейчас же отказаться от трудной затеи - халтурить здесь
нельзя, не получится. Помни, запуская бумеранг, что он обязательно
возвращается и бьет тебя по голове за недоверие! Ну, а если охотник верит,
то бумеранг четко приходится в хватающую его ладонь.
Муза сверлила меня глазами:
- К сожалению, Саша, - продолжала Муза, за свою непростую жизнь я
слишком много исчерпала сил, и меня сильно давят опасения, что их уже не
хватит. Да, да может не хватить ресурса, времени жизни на то, чтобы довести
это тяжелое дело до конца. Мне необходим помощник, которому я смело могу
передать свои функции.
Что еще я мог ответить Музе - она вила из меня веревку, а я хотел,
чтобы это продолжалось! Я готов был идти на любую авантюру, даже если она
уводит, так называемых, нормальных людей, за пределы разумного. И я, как
верный и последовательный ученик, ответил своему учителю кратко,..
исчерпывающе: "Да, я согласен идти до конца"! И мне стало значительно легче:
все переживания, неудобства ушли куда-то далеко и теперь не касались меня и
моих взаимоотношений с Музой. Я вспомнил Господа Бога, увидел вдалеке деда
своего - Сергеева и ощутил значение вещих слов: "Сыны рабов Твоих будут
жить, и семя их утвердится пред лицем Твоим" (Псалом 101: 29).
8.10
Жизнь завертелась колесом: мы с Музой превратились в очевидных
шизофреников. Во всяком случае, так отзывались о нас за глаза Дима, Феликс и
домашние женщины. Наша жизнь постепенно превращалась в трудовой Ад.
Оставалось только во все горло воскликнуть: "Ад! Где твоя победа?" Теперь я
был вынужден перечитывать массу литературы по Латинской Америке. Муза
загружала мои кладовые памяти все большей и большей информацией о деталях,
казалось бы на первый взгляд, не имеющих никакого отношения к нашей
генеральной теме. Муза набивала мой мозг фаршем из информации, как
последовательная еврейка набивает щуку избранными и перемолотыми
компонентами. Она лишь сортировала информацию на стратегическую и
тактическую, но пока еще не сообщала мне главную свою задумку. Порой из-за
этого я не понимал поставленную моим требовательным учителем задачу. Но я
свято верил в правильность метода обучения, каким пользовалась Муза, а
потому соглашался до боли сильно биться головой об стену, которую я не знал,
как обойти стороной, но не переставал снижать усилия. Собственно, наверное,
в воспитании способности преодолевать чрезвычайные психологические
трудности, концентрировать усилия и состоял метод Музы.
Однако было очевидно и другое: Муза заметно сдавала, ибо ее организм не
выдерживал такого напряжения. Порой мне приходилось задерживаться у нее, и я
имел возможность видеть, что такое истинная самоотверженность, доходящая до
фанатизма. Когда она проводила какое-то свое, только ей понятное,
колдовство, мне тоже приходилось участвовать в таинствах - такое
священнодействие могло длиться ночь на пролет. К утру от напряжения воли,
сознания, рассудка я превращался в выжитый лимон.
Нинон косилась на меня, как на ненормального, и по возвращении домой я
встречал ее подозрительные взгляды. Она, конечно, не пыталась меня мучить
расспросами о реальном наполнении наших с Музой ночных бдений - но если это
были не подозрения в измене, то любопытство-то здесь, безусловно,
присутствовало. У Нинон успешно рос живот, ибо наши старания увенчались
успехами. Мы с нетерпением ждали ответа на вопрос - что же может родиться в
результате постельных игр двух уже немолодых эскулапов. Такие святые
ожидания, конечно, успокаивали Нинон - ведь любая женщина долго тешит себя
иллюзией, смысл которой заключается в том, что самый крепкий крючок для
мужика - это отцовство. Бред собачий! Связывают мужчину и женщину неведомые
силы, как правило, не подвластные осмыслению - просто так угодно Богу.
В самом начале наших творческих заморочек, при первых симптомах
недоверия со стороны Нинон к моей высокой нравственности, Муза имела с ней
конфиденциальную беседу, после которой моя малютка превратилась в шелковую,
внимательную к моей интеллектуальной озабоченности и нежно-доверчивую
женщину. Она не была такой даже во времена нашей юной любви, когда все
принимается в диковинку и однозначно-доверительно. Святая наивность! Мы с
Музой могли слиться в любом варианте экстаза, без ограничения времени и
творческих задач. Муза оставалась неотразимой женщиной даже в свои зрелые
годы. А я был ее рабом по духу и плоти: весь - до мозга костей. Так, что же
говорить о пустяковых пещеристых телах, - о какой-то там, с позволения
сказать, губной гармошке. Но мы, как истинные христиане, руководствовались
высшими целями, а не заурядным блудом. Проще говоря, мы давно уже находились
за гранью помешательства. Родная Земля уже нас не держала, мы, как йоги,
основательно сбросили вес и, не сильно подпрыгнув, могли зависать в
атмосфере.
Да, Муза таяла на глазах: она больше лежала на диване и в таком
облегченном положении продолжала читать нужные книги, настраиваться на
восприятие и передачу мыслей на расстояние, периодически впадая в глубокий
транс. Причем, она делала это настолько отчаянно и с полной отдачей, что мне
приходилось в буквальном смысле вытаскивать ее за руки из потусторонней
стихии. Я начинал опасаться, что однажды, дав себе команду на полное
самоотрешение, она уже не сможет возвратиться из-за зазеркалья. Но мы с ней
уже не могли отступать.
Муза перешла на какую-то особую диету, помогавшую концентрировать волю,
энергию, и это наносило дополнительный ущерб ее здоровью. Она похудела за
месяц на двадцать килограмм. Сперва я подумал о туберкулезе или онкологии -
стрессовые факторы могут вытворять любые штуки с человеком, особенно, когда
он сам напрашивается на это. Я пытался выжать из нее согласие на комплексное
обследование, но в ответ она лениво махнула рукой и не стала поддерживать
острую беседу. Пришлось подключить Феликса, но она только обняла его за шею,
и он растаял, ослабел в ее руках, запросил прощенья. Муза молила только об
одном - не мешать ей выполнять свою последнюю миссию.
Потом, много позже, она расскажет мне, что очень спешила пройти ту
стадию решения своих волшебных задач, которые никто, в том числе, и я - ее
ученик и верный адепт, - не сможет выполнить. Так, она застряла на
визуальном поглощении карты Аргентины в маленькой точке - Санта-Фе. Тогда я
уже немного понимал действия Музы. Здесь, в этой точке на земле далекой
Аргентины сливались реки Парана и Рио-Саладо, превращая обширную территорию
провинции в болотистую низину, покрытую субтропической и тропической
растительностью. Это был довольно крупный по местным масштабам город с
населением, приближающимся к 300 тысячам. На правом берегу реки были
выстроены несколько портовых терминалов, обрабатывающих и крупные морские
суда. Отсюда шел вывоз главным образом зерна, но шла откачка из танкеров
нефтяных продуктов, отгружалась металлообрабатывающая продукция и другое
барахло.
Но не о том она пеклась - материальное ее не интересовало. Внимание
Музы приковали сведения о том, что город был основан еще в 1573 году, правда
потом (в 1651 году) его несколько сместили, отодвинув от реки. В городе
размещались такие национальные реликвии, как университет, музей изящных
искусств. Но особо впечатлило Музу то, что здесь располагался Монастырь
Сан-Франсиско с церковью, построенной еще в 1680 году. Эти сведения наводили
Музу на мысль о том, что здесь существовал свой Оракул, и она просила у него
помощи и покровительства для своего посланника. Что-то, по всей вероятности,
в такой беседе не ладилось, и Муза настойчиво продолжала свои уговоры
запредельных сил. Интересно, что свои вопросы, как потом оказалось, ей
удалось решить через женщину.
Однажды Муза вытащила из загашника фотографию (природа появления ее мне
до сих пор не ясна): женский портрет посвящался особе южноамериканского типа
- скорее всего девушке, ибо уж слишком чиста была изображенная натура, в
женщине всегда чувствуется печать-изъян, оставленные дефлорацией и интимному
общению с мужчиной. Девушка была в национальном костюме, характерном для
миштекского этноса, правда, эта атрибутика уже ближе к Мексике. Волосы
черные, черты лица точеные, правильные, удлиненные, глаза с волевым
прищуром, губы идеальной, влекущей формы, в ушах тяжелые серьги, скорее
всего, культового образца, шея и грудь безупречные. Ожерелье кровавого огня
и преобладание красного цвета в вышивке одежды - свидетельство яркости
натуры, причастности к каким-то особым таинствам. Муза просила запомнить
этот образ и обращаться мысленно к нему, когда я почувствую необходимость
помогать нашему адепту.
Еще какие-то трудности, по разумению Музы, должны были всплыть в точке
Корриентес и в Асунсьон - в городках, расположенных на изгибах границы
Аргентины с Парагваем. Здесь тоже должна была помочь девушка, отмеченная на
фотографии. Да, безусловно, все напоминало мистику, но я и не думал
сомневаться в справедливости высказываний моего учителя, я только старался
проникнуть своим скромным пониманием в глубину тех тайн, которыми владела
Муза. Но учитель успокоил меня:
- Саша, как только ты подхватишь у меня эстафету, все сразу же встанет
на свои места. - заявила Муза слабым голосом. - Чувство ответственности,
появляющееся тогда, когда ты один на один остаешься с проблемой, мобилизует
ресурс жизненных сил моментально!
Я, естественно, попытался возражать:
- Муза, не рано ли вы себя хороните? У нас еще так много серьезных дел.
Неужели вы хотите всех нас сразить на повал? Вспомните, пожалуйста, хотя бы
о Феликсе!
Скорее всего, Муза давно уже все для себя решила, и она даже не
захотела тратить время на пространные ответы.
- Саша, дорогой, с Феликсом мы все как-нибудь уладим - он вне
опасности, и я его еще подожду - не на этом, так на другом рубеже жизни.
Я боялся продолжать этот разговор с Музой и поспешил перейти к
уточнению деталей наших усилий. Осадок в душе оставался тяжелым и мрачным:
было очевидно, что Муза начала какой-то особый отсчет времени, а от
привычных категорий оценки жизненных привязанностей она давно отошла. Все
выглядело, как на старте космического корабля: экипаж готов к выполнению
задачи, он уже сидит в кабине, мечтает о встрече с иными галактиками, на
пульте управлением полета идет отсчет особого времени - времени до начала
совершенно иного существования. Но ясно, что качество взаимоотношений с
Землей и Богом у экипажа корабля и у людей, остающихся в прежней жизни,
совершенно иное. И Музу не пугало новое состояние - она просто не понимала,
как можно бояться того, что является продолжением ее индивидуальной миссии.
Ей не было никакого дело до переживаний остальных людей, ибо они для нее уже
являлись существами иного плана.
Во мне бурлили разные мысли и страсти: я чувствовал себя адептом
колдовской программы, но и врачом, который обязан оценивать состояние
человека с позиций медицинской науки и практики. Последнее заставляло меня
возвращаться к размышлениям о генезисе необычного состояния пациентки.
Страшная утомленность Музы могла свидетельствовать о развитие "синдрома
хронической усталости", который возникает под действием герпес-вируса
шестого типа. Бороться с такой инфекцией современная медицина не умеет. Ее
отрешенность от правил жизни, уход в какой-то особый мир, отгороженный
высоченной стеной от остальных людей, от того, что называется социумом -
тоже особое явление. Но его динамику можно подогнать под действие, скажем
вируса болезни Борна, вызывающего, по мнению ряда серьезных ученых, развитие
и прогрессирование шизофрении. Во всяком случае, имеются основательные
доказательства того, что среди больных шизофренией и
маниакально-депрессивными состояниями процент сероположительных реакций к
такому вирусу значительно выше, чем у всех остальных. Да и те "остальные"
могут просто еще не осознавать своей патологии, а потому не обращаться к
психиатрам, однако носить в себе легкое начальное тление - неизлечимую
болезнь.
Муза была таким образом, как бы приговоренная, прокаженная, отданная на
заклание - какие угодно страшные определения могут подходить к данному
случаю. Мне от таких размышлений становилось не по себе, и я сознательно
гнал их подальше. Я заметил, что и кошки стали по-особому относиться к своей
хозяйке - они лелеяли ее, пытались своей заботливой лаской скрашивать ее
жизнь, но реально помочь хозяйке-другу, с каждым днем уплывающей дальше и
дальше из реальности, они уже не могли - это было выше их сил. И преданные
животные, пожалуй, тоже уже сделали свой выбор - они готовились уходить из
жизни вместе с ней.
Мне вспоминались исследования в этой области, свидетельствующие о
близости клинической картины у моих подопечных к установленным стандартам. В
моей голове все время зудела никчемная мысль о том, что вирус Борна - это
объект с негативно-нитевидной внешностью, наблюдаемой под электронным
микроскопом, он имеет несегментированный геном, который представлен одной
молекулой РНК, состоящей в свою очередь из 8910 или 8904 нуклеотидов.
Отвратительное существо, столь простенькое по строению, но хищное и
неотступно всеядное, приносит страшные разрушения ценному человеку. Болезнь
Борна у животных характеризуется распространенным менингоэнцефалитом,
заражение которым, видимо, происходит через верхние дыхательные пути. Вирус
таким образом находит себе удобное место и вкусную пищу - он растворяет
мозговую ткань в специфическом воспалительном экссудате, вызывая либо
совместимые с жизнью неврологические поражения, либо дает старт острому,
почти молниеносному, течению. Тогда быстро возникает нарушение
чувствительности, человека или зверька сковывает неподвижность (гипокинез),
нарушается поза, осанка. Порой процесс сопровождается и гиперстезией, когда
резко повышается реакция на малейшие раздражения, возникает психомоторное
возбуждение - больной становиться неадекватен, суетлив, агрессивен - он,
проще говоря, безумствует без ограничений. Развивается картина острого
живота со страшными кишечными коликами и прочими тяжелыми неприятностями.
Где Муза могла лишиться защиты своего истинного Оракула и так подзалететь со
здоровьем? - сие только одному Богу известно!
Всегда трудно разбираться не с тем, что первично, а что вторично - это
особенно касается медицины. Музу очень трудно было поставить в один ряд с
банальными больными, но и объяснить ее нацеленность на сверхзадачу без
подключения привычных медицинских закономерностей было нельзя. Колдунья
ловила меня на кощунственных размышлениях моментально: тогда ее глаза
наполнялись смехом - демонстрировать бурные реакции чрезмерно ироничного
человека она уже не решалась. Но и этого немого укора было для меня
достаточно, чтобы браться за ум и продолжать нашу странную совместную
деятельность.
Видимо, что-то смягчилось в жизни нашего ведомого, и Муза слегка отошла
от усердных занятий, но только не для того, чтобы дать себе отдых - просто
не требовались сейчас чрезмерные усилия. Она даже словно бы наслаждалась
какими-то своими, мало понятными мне, победами. Бог не отнимает у смиренный
всего без остатка, даже если прошлые поступки того заслуживали, - перерыв в
напряженной работе для колдуньи был своевременен. Но вытянуть ее из-за
приграничной полосы уже было невозможно: настал день, когда Муза попросила
вызвать из Москвы Феликса и собрать всех близких для того, чтобы, как она
выразилась, "передать последнее послание". То был самый грустный день в моей
жизни. Перед общей встречей Муза шепталась только со мной:
- Саша, - еле слышно вымолвила на глазах слабеющая женщина, - ты только
верь мне и верь в себя. Все, что необходимо для продолжения колдовства, я
вложила в тебя. Помни о Владимире, концентрируйся до предела! Фотографию
женщины держи перед глазами - это его спасительница на сегодняшний день, да
и, пожалуй, на всю оставшуюся жизнь. Ничему не удивляйся - каждый человек,
того не замечая, так много успевает нагрешить за свою жизнь, что он достоин
массы наказаний. Но грехи свои перед Богом мы не замечаем, а по поводу
заслуженной кары постоянно ноем. Ты не ходи, Сашок, этими путями!
Муза молчала долго, собираясь не с мыслями, а с силами. Было очевидно,
что даже простой разговор требует от нее максимальной мобилизации ресурса,
который был уже на исходе. Но она все же продолжила свое послание для меня:
- Саша, передай Володе, когда его встретишь, что я очень любила его
отца... и сына тоже - так и передай - слово в слово! Но помни, Саша, что я и
всех вас люблю, но те двое для меня были, по Божьей воле, избранными - ты не
завидуй, не обижайся... Сейчас же, при общении на расстоянии, не сообщай ему
о моей смерти - ему и так очень трудно. Дерзай, Сашенька, "дерзай дщерь"!..
Муза затихла, и я еще раз смог обратить внимание на то, как она
исхудала за эти месяцы, как сдала в этой тяжелой, может быть, неравной
борьбе. На той стороне ее противником был Дьявол, а этого победить очень
непросто! Но Господином был другой человек - манящий, зовущий, действующий
на разрыв аорты ради каких-то особых воинских задач, а потому временно
забывшей о ее существовании. Его стон она слышала издалека, мучилась вместе
с ним, стремилась помочь во что бы то ни стало. Но при этом она губила себя
- поглощая всю без остатка энергию жизни, отпущенную Богом только для нее
одной. Она, как голодный осьминог, теряющий голову, присасывалась к своим
тайным кладовым и уничтожала себя самою, впитывая и отсылая потенциал борьбы
другому - своему далекому партнеру.
Нет музыки такой ужасной,
нот нет таких, как крик!
Надеждой трепетной, опасной
залеплен рот и остановлен миг.
Стон запыхавшегося война,
летящего на перерез врагу,
пугает меньше, чем нечеткое,
звучащее вдогонку - "Помогу!"
Никто ей не поможет больше,
как только Бог Один - Един!
Ну, потерпи еще подольше -
Он жив - далекий Господин!
Уже после довольно продолжительного отдыха Муза говорила о чем-то с
Феликсом. Он вышел от нее заплаканным и позвал всех прощаться. Муза сделала
слабую попытку улыбнуться и это ей удалось. Но от той улыбки у всех полились
слезы. Муза молча помахала нам рукой - она уже уплывала - вздохнула
последний раз глубоко и замерла навечно! Не было в том безысходности, и в
моей голове звучали слова: "Призри, услышь меня, Господи, Боже мой! Просвети
очи мои, да не усну я сном смертным; да не скажет враг мой: "я одолел его".
Да не возрадуются гонители мои, если я поколеблюсь" (Псалом 12: 4-5).
Послание третье:
Так говорил Заратустра
"Also sprach Zarathustra" (Ein buch alle und keinen). Frielrich
Nietsche. "Так говорил Заратустра" (Книга для всех и ни для кого). Фридрих
и минуты, Муза, не обрывая нити предыдущих замечаний, возобновила разговор:
- Саша, присмотрись к этим картинкам в книге: Черная коата - забавное
существо, а муравьед тамандуа. Викунья - забавная козочка, а лягушка пипа,
черепаха матамата - названия-то какие экзотические, а про внешний вид я уже
и не говорю! Вот еще интересно: птицы нанду, тукан, гоацин, рогатая
паламедия - все отменные красавицы. Но занятны и эти экземпляры: капибара -
хомячок или поросеночек, не разберешь, тут же выглядывает забавная мышка -
вискаша, а вот тебе - ошейниковый пекарий, занятный кабанчик! С голода,
наверняка в таких местах не умрешь.
Мне было нетрудно понять куда Муза клонит - она резервирует Володе
победу в его трудной жизни. Но это же явная фантазия: Володя погиб и об этом
окончательно и самым категорическим образом заявлено его командованием! В
такую реальность может не верить только больной человек, с основательно
поврежденной психикой. О чем же тогда она толковала с профессором психиатрии
В.К.Мягер - может они обе тронутые, но мастерски маскируются. Однако, кто
мне дал право отнимать последнюю надежду у Музы! И я продолжал слушать
больную женщину внимательно
- Да, да, Саша, - "нельзя отнимать надежду". - повторила слово в слово
мою мысль Муза. А, самое главное, никто не сможет у меня ее отнять, пусть
даже не пытается!. Все, о чем я говорю, мне известно лучше, чем кому либо.
На этом и закончим твои сомнения относительно благополучия моего ума.
- Музочка, - перебил я ее, - не в том заключаются мои сомнения, что все
это похоже на сказку. Но хотелось бы прочувствовать стройную логику. Твой
метод проекций мне интересен, но не понятен. Так не обижайся же на меня.
Если ты объяснишь все хорошо, то, может быть, и я уверую в справедливости
твоих гипотез.
Но Муза решительным жестом остановила меня:
- Саша, милый, ты никогда не сможешь освоить мой метод, ибо это дано не
каждому. Ты уж извини меня старуху, и не обижайся, ладно? Давай лучше
продолжим наши размышления о природе Южной Америки.
Муза вновь вперила глаза в книгу, задумалась, потом принялась
озвучивать свои представления, ее безусловно волновали некоторые реальные
вещи, и она как бы искала моего совета:
- Саша, посмотри сюда: грозный ягуар, анаконда, громила ревун, в воде
болтаются стаями пираньи, моментально сжирающие любую живность. Видишь, не
все так просто, здесь много и опасности! Читаем дальше: "Из паукообразных в
тропиках Латинской Америки скрываются пауки-птицееды. Укусы, например,
"черной вдовы", родственной каракурту, болезненны и опасны для человека".
Муза насторожилась, как маленькая девочка, увидевшая буку:
- Саша, из удавов встречаются огромные анаконды, способные задушить
крупное животное, а значит и человека. Ядовитые животные имеют яркую
отпугивающую окраску. Кожные выделения многих лягушек-древолазов ядовиты.
Так слабое животное защищает свою жизнь.
- Черте что?! - воскликнула перепуганная Муза и решительно захлопнула
книгу. - На сегодня хватит экзотики и страха. Пошли, Саша, пить чай.
Интересные переходы настроения наблюдались у Музы - от искреннего
страха, от пламенных идей-фикс она быстро перескакивала на заурядное и не
опасное для воспаленного сознания. Конечно, я пошел пить с нею чай, но
сомнения в благополучности ее ума только росли.
Примерно, через двадцать минут, пока готовился кипяток, заваривался чай
и сервировался стол, Муза, прямо без перехода и объяснений по поводу
вынужденной экспозиции, заметила:
- Ты прав, Сашок, я легко перехожу от неприятного к приятному в моих
теперешних мыслях. Но это только от того, что я нахожу быстрое и правильное
объяснение и отвержение своим опасениям. Согласись, что того, кого посылают
в тропические заросли, сперва тщательно и основательно готовят. Ну, а если
готовят, то не будет такой человек подставлять свою кожу ядовитым жабам, а
шею страшной анаконде, да и с ягуаром он, надеюсь, справится. Как думаешь?
И этот пассаж я воспринял, как попытку Музы себя защитить, увести
подальше от реальностей - от страшных переживаний. Кто же будет
сопротивляться такому способу защиты душевного равновесия. Но с Музой теперь
было очень трудно говорить, если пытаться таиться от нее или вести, как
говорится, двойную игру, то Муза, быстро расшифровав чужое сомнение,
замыкалась, глядела на собеседника с некоторым презрением.
- Да, ты прав, Саша, играть со мной не стоит, меня надо просто оставить
в покое, если уж не желаешь помогать.
Я усовестился своих "темных мыслей", и решил раз и навсегда быть
искренним с Музой.
- Музочка, я вижу, что ты вербуешь меня в соучастники, и делаешь ты это
не престижа ради, а от нужды великой. Муза я готов к такой роли, располагай
мной по своему усмотрению. Только не обижайся, если моя логика будет давать
сбои - ты не сомневайся в моей верности твоему делу. Просто, согласись, мне
трудно все принимать на веру, пока я не вошел полностью в круг посвященных.
Муза посмотрела на меня внимательно. Может быть в ее глазах впервые
появилось доверие к моим словам. Она, видимо, оценивала качество моей
искренности и готовности стать верным адептом ее виртуальной деятельности.
Даже психические больные очень долго приглядываются к лечащему врачу прежде,
чем распахнуть перед ним кладовые своего особого разума. Скорее всего, Муза
прочитала меня лучше, чем я сам, и она, наконец-то, смилостивилась:
- Сашенька, дружочек, ты должен наконец-то понять: мой метод можно
освоить, перенять, научиться ему только тогда, когда бросишься в эту
глубокую реку с головой. Так делают отчаянные красавицы, разуверившиеся в
любви к заурядной личности, а потому решившиеся уйти в русалки. Надо верить
в такое перевоплощение отчаянно и бесповоротно, как в Бога.
Муза разливала чай в аккуратные чашечки и продолжала о чем-то
напряженно думать - бесспорно, то были очень ответственные раздумья.
Наконец, она что-то решила для себя и молвила:
- Саша, пойми меня правильно: мне необходимо помочь ему. Не будем
произносить имен - это не принято в наших кругах: если ты веришь, то и
знаешь, о ком идет разговор, ради кого ты отстраняешься от мирской жизни и
концентрируешься на единственном объекте твоего внимания, напряжения всех
психических и физических сил, которые собираешься транспортировать в его
распоряжение. Надеюсь, ты готов к такой неимоверно трудной и напряженной
работе? Или лучше сейчас же отказаться от трудной затеи - халтурить здесь
нельзя, не получится. Помни, запуская бумеранг, что он обязательно
возвращается и бьет тебя по голове за недоверие! Ну, а если охотник верит,
то бумеранг четко приходится в хватающую его ладонь.
Муза сверлила меня глазами:
- К сожалению, Саша, - продолжала Муза, за свою непростую жизнь я
слишком много исчерпала сил, и меня сильно давят опасения, что их уже не
хватит. Да, да может не хватить ресурса, времени жизни на то, чтобы довести
это тяжелое дело до конца. Мне необходим помощник, которому я смело могу
передать свои функции.
Что еще я мог ответить Музе - она вила из меня веревку, а я хотел,
чтобы это продолжалось! Я готов был идти на любую авантюру, даже если она
уводит, так называемых, нормальных людей, за пределы разумного. И я, как
верный и последовательный ученик, ответил своему учителю кратко,..
исчерпывающе: "Да, я согласен идти до конца"! И мне стало значительно легче:
все переживания, неудобства ушли куда-то далеко и теперь не касались меня и
моих взаимоотношений с Музой. Я вспомнил Господа Бога, увидел вдалеке деда
своего - Сергеева и ощутил значение вещих слов: "Сыны рабов Твоих будут
жить, и семя их утвердится пред лицем Твоим" (Псалом 101: 29).
8.10
Жизнь завертелась колесом: мы с Музой превратились в очевидных
шизофреников. Во всяком случае, так отзывались о нас за глаза Дима, Феликс и
домашние женщины. Наша жизнь постепенно превращалась в трудовой Ад.
Оставалось только во все горло воскликнуть: "Ад! Где твоя победа?" Теперь я
был вынужден перечитывать массу литературы по Латинской Америке. Муза
загружала мои кладовые памяти все большей и большей информацией о деталях,
казалось бы на первый взгляд, не имеющих никакого отношения к нашей
генеральной теме. Муза набивала мой мозг фаршем из информации, как
последовательная еврейка набивает щуку избранными и перемолотыми
компонентами. Она лишь сортировала информацию на стратегическую и
тактическую, но пока еще не сообщала мне главную свою задумку. Порой из-за
этого я не понимал поставленную моим требовательным учителем задачу. Но я
свято верил в правильность метода обучения, каким пользовалась Муза, а
потому соглашался до боли сильно биться головой об стену, которую я не знал,
как обойти стороной, но не переставал снижать усилия. Собственно, наверное,
в воспитании способности преодолевать чрезвычайные психологические
трудности, концентрировать усилия и состоял метод Музы.
Однако было очевидно и другое: Муза заметно сдавала, ибо ее организм не
выдерживал такого напряжения. Порой мне приходилось задерживаться у нее, и я
имел возможность видеть, что такое истинная самоотверженность, доходящая до
фанатизма. Когда она проводила какое-то свое, только ей понятное,
колдовство, мне тоже приходилось участвовать в таинствах - такое
священнодействие могло длиться ночь на пролет. К утру от напряжения воли,
сознания, рассудка я превращался в выжитый лимон.
Нинон косилась на меня, как на ненормального, и по возвращении домой я
встречал ее подозрительные взгляды. Она, конечно, не пыталась меня мучить
расспросами о реальном наполнении наших с Музой ночных бдений - но если это
были не подозрения в измене, то любопытство-то здесь, безусловно,
присутствовало. У Нинон успешно рос живот, ибо наши старания увенчались
успехами. Мы с нетерпением ждали ответа на вопрос - что же может родиться в
результате постельных игр двух уже немолодых эскулапов. Такие святые
ожидания, конечно, успокаивали Нинон - ведь любая женщина долго тешит себя
иллюзией, смысл которой заключается в том, что самый крепкий крючок для
мужика - это отцовство. Бред собачий! Связывают мужчину и женщину неведомые
силы, как правило, не подвластные осмыслению - просто так угодно Богу.
В самом начале наших творческих заморочек, при первых симптомах
недоверия со стороны Нинон к моей высокой нравственности, Муза имела с ней
конфиденциальную беседу, после которой моя малютка превратилась в шелковую,
внимательную к моей интеллектуальной озабоченности и нежно-доверчивую
женщину. Она не была такой даже во времена нашей юной любви, когда все
принимается в диковинку и однозначно-доверительно. Святая наивность! Мы с
Музой могли слиться в любом варианте экстаза, без ограничения времени и
творческих задач. Муза оставалась неотразимой женщиной даже в свои зрелые
годы. А я был ее рабом по духу и плоти: весь - до мозга костей. Так, что же
говорить о пустяковых пещеристых телах, - о какой-то там, с позволения
сказать, губной гармошке. Но мы, как истинные христиане, руководствовались
высшими целями, а не заурядным блудом. Проще говоря, мы давно уже находились
за гранью помешательства. Родная Земля уже нас не держала, мы, как йоги,
основательно сбросили вес и, не сильно подпрыгнув, могли зависать в
атмосфере.
Да, Муза таяла на глазах: она больше лежала на диване и в таком
облегченном положении продолжала читать нужные книги, настраиваться на
восприятие и передачу мыслей на расстояние, периодически впадая в глубокий
транс. Причем, она делала это настолько отчаянно и с полной отдачей, что мне
приходилось в буквальном смысле вытаскивать ее за руки из потусторонней
стихии. Я начинал опасаться, что однажды, дав себе команду на полное
самоотрешение, она уже не сможет возвратиться из-за зазеркалья. Но мы с ней
уже не могли отступать.
Муза перешла на какую-то особую диету, помогавшую концентрировать волю,
энергию, и это наносило дополнительный ущерб ее здоровью. Она похудела за
месяц на двадцать килограмм. Сперва я подумал о туберкулезе или онкологии -
стрессовые факторы могут вытворять любые штуки с человеком, особенно, когда
он сам напрашивается на это. Я пытался выжать из нее согласие на комплексное
обследование, но в ответ она лениво махнула рукой и не стала поддерживать
острую беседу. Пришлось подключить Феликса, но она только обняла его за шею,
и он растаял, ослабел в ее руках, запросил прощенья. Муза молила только об
одном - не мешать ей выполнять свою последнюю миссию.
Потом, много позже, она расскажет мне, что очень спешила пройти ту
стадию решения своих волшебных задач, которые никто, в том числе, и я - ее
ученик и верный адепт, - не сможет выполнить. Так, она застряла на
визуальном поглощении карты Аргентины в маленькой точке - Санта-Фе. Тогда я
уже немного понимал действия Музы. Здесь, в этой точке на земле далекой
Аргентины сливались реки Парана и Рио-Саладо, превращая обширную территорию
провинции в болотистую низину, покрытую субтропической и тропической
растительностью. Это был довольно крупный по местным масштабам город с
населением, приближающимся к 300 тысячам. На правом берегу реки были
выстроены несколько портовых терминалов, обрабатывающих и крупные морские
суда. Отсюда шел вывоз главным образом зерна, но шла откачка из танкеров
нефтяных продуктов, отгружалась металлообрабатывающая продукция и другое
барахло.
Но не о том она пеклась - материальное ее не интересовало. Внимание
Музы приковали сведения о том, что город был основан еще в 1573 году, правда
потом (в 1651 году) его несколько сместили, отодвинув от реки. В городе
размещались такие национальные реликвии, как университет, музей изящных
искусств. Но особо впечатлило Музу то, что здесь располагался Монастырь
Сан-Франсиско с церковью, построенной еще в 1680 году. Эти сведения наводили
Музу на мысль о том, что здесь существовал свой Оракул, и она просила у него
помощи и покровительства для своего посланника. Что-то, по всей вероятности,
в такой беседе не ладилось, и Муза настойчиво продолжала свои уговоры
запредельных сил. Интересно, что свои вопросы, как потом оказалось, ей
удалось решить через женщину.
Однажды Муза вытащила из загашника фотографию (природа появления ее мне
до сих пор не ясна): женский портрет посвящался особе южноамериканского типа
- скорее всего девушке, ибо уж слишком чиста была изображенная натура, в
женщине всегда чувствуется печать-изъян, оставленные дефлорацией и интимному
общению с мужчиной. Девушка была в национальном костюме, характерном для
миштекского этноса, правда, эта атрибутика уже ближе к Мексике. Волосы
черные, черты лица точеные, правильные, удлиненные, глаза с волевым
прищуром, губы идеальной, влекущей формы, в ушах тяжелые серьги, скорее
всего, культового образца, шея и грудь безупречные. Ожерелье кровавого огня
и преобладание красного цвета в вышивке одежды - свидетельство яркости
натуры, причастности к каким-то особым таинствам. Муза просила запомнить
этот образ и обращаться мысленно к нему, когда я почувствую необходимость
помогать нашему адепту.
Еще какие-то трудности, по разумению Музы, должны были всплыть в точке
Корриентес и в Асунсьон - в городках, расположенных на изгибах границы
Аргентины с Парагваем. Здесь тоже должна была помочь девушка, отмеченная на
фотографии. Да, безусловно, все напоминало мистику, но я и не думал
сомневаться в справедливости высказываний моего учителя, я только старался
проникнуть своим скромным пониманием в глубину тех тайн, которыми владела
Муза. Но учитель успокоил меня:
- Саша, как только ты подхватишь у меня эстафету, все сразу же встанет
на свои места. - заявила Муза слабым голосом. - Чувство ответственности,
появляющееся тогда, когда ты один на один остаешься с проблемой, мобилизует
ресурс жизненных сил моментально!
Я, естественно, попытался возражать:
- Муза, не рано ли вы себя хороните? У нас еще так много серьезных дел.
Неужели вы хотите всех нас сразить на повал? Вспомните, пожалуйста, хотя бы
о Феликсе!
Скорее всего, Муза давно уже все для себя решила, и она даже не
захотела тратить время на пространные ответы.
- Саша, дорогой, с Феликсом мы все как-нибудь уладим - он вне
опасности, и я его еще подожду - не на этом, так на другом рубеже жизни.
Я боялся продолжать этот разговор с Музой и поспешил перейти к
уточнению деталей наших усилий. Осадок в душе оставался тяжелым и мрачным:
было очевидно, что Муза начала какой-то особый отсчет времени, а от
привычных категорий оценки жизненных привязанностей она давно отошла. Все
выглядело, как на старте космического корабля: экипаж готов к выполнению
задачи, он уже сидит в кабине, мечтает о встрече с иными галактиками, на
пульте управлением полета идет отсчет особого времени - времени до начала
совершенно иного существования. Но ясно, что качество взаимоотношений с
Землей и Богом у экипажа корабля и у людей, остающихся в прежней жизни,
совершенно иное. И Музу не пугало новое состояние - она просто не понимала,
как можно бояться того, что является продолжением ее индивидуальной миссии.
Ей не было никакого дело до переживаний остальных людей, ибо они для нее уже
являлись существами иного плана.
Во мне бурлили разные мысли и страсти: я чувствовал себя адептом
колдовской программы, но и врачом, который обязан оценивать состояние
человека с позиций медицинской науки и практики. Последнее заставляло меня
возвращаться к размышлениям о генезисе необычного состояния пациентки.
Страшная утомленность Музы могла свидетельствовать о развитие "синдрома
хронической усталости", который возникает под действием герпес-вируса
шестого типа. Бороться с такой инфекцией современная медицина не умеет. Ее
отрешенность от правил жизни, уход в какой-то особый мир, отгороженный
высоченной стеной от остальных людей, от того, что называется социумом -
тоже особое явление. Но его динамику можно подогнать под действие, скажем
вируса болезни Борна, вызывающего, по мнению ряда серьезных ученых, развитие
и прогрессирование шизофрении. Во всяком случае, имеются основательные
доказательства того, что среди больных шизофренией и
маниакально-депрессивными состояниями процент сероположительных реакций к
такому вирусу значительно выше, чем у всех остальных. Да и те "остальные"
могут просто еще не осознавать своей патологии, а потому не обращаться к
психиатрам, однако носить в себе легкое начальное тление - неизлечимую
болезнь.
Муза была таким образом, как бы приговоренная, прокаженная, отданная на
заклание - какие угодно страшные определения могут подходить к данному
случаю. Мне от таких размышлений становилось не по себе, и я сознательно
гнал их подальше. Я заметил, что и кошки стали по-особому относиться к своей
хозяйке - они лелеяли ее, пытались своей заботливой лаской скрашивать ее
жизнь, но реально помочь хозяйке-другу, с каждым днем уплывающей дальше и
дальше из реальности, они уже не могли - это было выше их сил. И преданные
животные, пожалуй, тоже уже сделали свой выбор - они готовились уходить из
жизни вместе с ней.
Мне вспоминались исследования в этой области, свидетельствующие о
близости клинической картины у моих подопечных к установленным стандартам. В
моей голове все время зудела никчемная мысль о том, что вирус Борна - это
объект с негативно-нитевидной внешностью, наблюдаемой под электронным
микроскопом, он имеет несегментированный геном, который представлен одной
молекулой РНК, состоящей в свою очередь из 8910 или 8904 нуклеотидов.
Отвратительное существо, столь простенькое по строению, но хищное и
неотступно всеядное, приносит страшные разрушения ценному человеку. Болезнь
Борна у животных характеризуется распространенным менингоэнцефалитом,
заражение которым, видимо, происходит через верхние дыхательные пути. Вирус
таким образом находит себе удобное место и вкусную пищу - он растворяет
мозговую ткань в специфическом воспалительном экссудате, вызывая либо
совместимые с жизнью неврологические поражения, либо дает старт острому,
почти молниеносному, течению. Тогда быстро возникает нарушение
чувствительности, человека или зверька сковывает неподвижность (гипокинез),
нарушается поза, осанка. Порой процесс сопровождается и гиперстезией, когда
резко повышается реакция на малейшие раздражения, возникает психомоторное
возбуждение - больной становиться неадекватен, суетлив, агрессивен - он,
проще говоря, безумствует без ограничений. Развивается картина острого
живота со страшными кишечными коликами и прочими тяжелыми неприятностями.
Где Муза могла лишиться защиты своего истинного Оракула и так подзалететь со
здоровьем? - сие только одному Богу известно!
Всегда трудно разбираться не с тем, что первично, а что вторично - это
особенно касается медицины. Музу очень трудно было поставить в один ряд с
банальными больными, но и объяснить ее нацеленность на сверхзадачу без
подключения привычных медицинских закономерностей было нельзя. Колдунья
ловила меня на кощунственных размышлениях моментально: тогда ее глаза
наполнялись смехом - демонстрировать бурные реакции чрезмерно ироничного
человека она уже не решалась. Но и этого немого укора было для меня
достаточно, чтобы браться за ум и продолжать нашу странную совместную
деятельность.
Видимо, что-то смягчилось в жизни нашего ведомого, и Муза слегка отошла
от усердных занятий, но только не для того, чтобы дать себе отдых - просто
не требовались сейчас чрезмерные усилия. Она даже словно бы наслаждалась
какими-то своими, мало понятными мне, победами. Бог не отнимает у смиренный
всего без остатка, даже если прошлые поступки того заслуживали, - перерыв в
напряженной работе для колдуньи был своевременен. Но вытянуть ее из-за
приграничной полосы уже было невозможно: настал день, когда Муза попросила
вызвать из Москвы Феликса и собрать всех близких для того, чтобы, как она
выразилась, "передать последнее послание". То был самый грустный день в моей
жизни. Перед общей встречей Муза шепталась только со мной:
- Саша, - еле слышно вымолвила на глазах слабеющая женщина, - ты только
верь мне и верь в себя. Все, что необходимо для продолжения колдовства, я
вложила в тебя. Помни о Владимире, концентрируйся до предела! Фотографию
женщины держи перед глазами - это его спасительница на сегодняшний день, да
и, пожалуй, на всю оставшуюся жизнь. Ничему не удивляйся - каждый человек,
того не замечая, так много успевает нагрешить за свою жизнь, что он достоин
массы наказаний. Но грехи свои перед Богом мы не замечаем, а по поводу
заслуженной кары постоянно ноем. Ты не ходи, Сашок, этими путями!
Муза молчала долго, собираясь не с мыслями, а с силами. Было очевидно,
что даже простой разговор требует от нее максимальной мобилизации ресурса,
который был уже на исходе. Но она все же продолжила свое послание для меня:
- Саша, передай Володе, когда его встретишь, что я очень любила его
отца... и сына тоже - так и передай - слово в слово! Но помни, Саша, что я и
всех вас люблю, но те двое для меня были, по Божьей воле, избранными - ты не
завидуй, не обижайся... Сейчас же, при общении на расстоянии, не сообщай ему
о моей смерти - ему и так очень трудно. Дерзай, Сашенька, "дерзай дщерь"!..
Муза затихла, и я еще раз смог обратить внимание на то, как она
исхудала за эти месяцы, как сдала в этой тяжелой, может быть, неравной
борьбе. На той стороне ее противником был Дьявол, а этого победить очень
непросто! Но Господином был другой человек - манящий, зовущий, действующий
на разрыв аорты ради каких-то особых воинских задач, а потому временно
забывшей о ее существовании. Его стон она слышала издалека, мучилась вместе
с ним, стремилась помочь во что бы то ни стало. Но при этом она губила себя
- поглощая всю без остатка энергию жизни, отпущенную Богом только для нее
одной. Она, как голодный осьминог, теряющий голову, присасывалась к своим
тайным кладовым и уничтожала себя самою, впитывая и отсылая потенциал борьбы
другому - своему далекому партнеру.
Нет музыки такой ужасной,
нот нет таких, как крик!
Надеждой трепетной, опасной
залеплен рот и остановлен миг.
Стон запыхавшегося война,
летящего на перерез врагу,
пугает меньше, чем нечеткое,
звучащее вдогонку - "Помогу!"
Никто ей не поможет больше,
как только Бог Один - Един!
Ну, потерпи еще подольше -
Он жив - далекий Господин!
Уже после довольно продолжительного отдыха Муза говорила о чем-то с
Феликсом. Он вышел от нее заплаканным и позвал всех прощаться. Муза сделала
слабую попытку улыбнуться и это ей удалось. Но от той улыбки у всех полились
слезы. Муза молча помахала нам рукой - она уже уплывала - вздохнула
последний раз глубоко и замерла навечно! Не было в том безысходности, и в
моей голове звучали слова: "Призри, услышь меня, Господи, Боже мой! Просвети
очи мои, да не усну я сном смертным; да не скажет враг мой: "я одолел его".
Да не возрадуются гонители мои, если я поколеблюсь" (Псалом 12: 4-5).
Послание третье:
Так говорил Заратустра
"Also sprach Zarathustra" (Ein buch alle und keinen). Frielrich
Nietsche. "Так говорил Заратустра" (Книга для всех и ни для кого). Фридрих