Федоров Александр. Оракул

Приглашение "присесть" звучало бы в такой компании кощунством, прямым
издевательством над тяжелой женской долей.
Прошли те мрачные времена, когда врачи вдруг выступили в роли главных
преступников, ибо они первыми узнавали о свойствах ядов и пытались их
применять в лечебной практике. Да, эпоха средневековья - открытий основных
ядов - сильно подпортила реноме медиков. Некоторые умудрялись забывать
клятву Гиппократа, другие, корысти ради, либо из-за чрезмерного честолюбия,
социального азарта, способного завести отрешенного эскулапа в стан
вульгарных политиков, принялись давать роковые советы. Беда в том, что этот
процесс продолжается по сей день: теперь он приобрел планетарный характер,
ибо скопище отравителей, под патронажем правительств, в тиши лабораторий
изобретают новые способы умерщвления людей и животных.
Ковалева смотрела на несчастных дам, а в голову почему-то лезла всякая
опасная чушь. Она вспоминала выдержку (не дословно, конечно, а только близко
к тексту!) из одного капитального труда по токсикологии: список "ядовитых
открытий" большой, но можно его сократить до приличного минимума. Открыть
конвейер ядопроизводства можно успехами Сертюнера, пришедшимися на 1803 год,
когда ему удалось выделить из опия морфин, подарив тем самым запретные и
самые порочные наслаждения человечеству. Затем в отвратительную гонку
вмешался Ковант и Пелетье: в 1818 году эти два молодца обнаружили в рвотном
орехе стрихнин, чем позабавили отпетых преступников-садистов, расширив их
возможностей сводить счеты с неугодными. Подоспела очередь Десоссе и Рунге:
в 1820 году они выделили хинин и кофеин, чем заметно помогли лечебному
процессу, но и их открытия стали в скором времени выходить боком некоторым
пациентам. Гизекке в 1826 откопал яд конин в малоприметном растении
Болиголов (Conium maculatum), чем тут же огорошил отравителей занятными
перспективами, подхлестнул поток изощренных смертоубийств. Поссель в 1828
году уточнил качество развлечений заядлых курильщиков, выделив из табака
никотин, чем тоже добавил мук и терзаний медицинским работникам, способным
идти слишком далеко в экспериментах на людях. Майн в 1831 году, получив из
красавки атропин, продвинул еще дальше науку о медицинской и кладбищенской
помощи доверчивому населению Земли.
Список возможностей "помощников смерти" можно было продолжить, но не
для черных акций пригласила Ковалева в кабинет трех страстотерпиц. Не
собиралась Светлана Николаевна губить безвинные, хоть и заблудшие души,
просто она хотела прилепить к ним и свои былые переживания, свербившие,
угнетавшие ее мозг даже по сей день. Пора было во всем разобраться с Божьей
помощью и с помощью своих неожиданных пациенток. Если и были у нее
клинические ошибки, заканчивавшиеся человеческой трагедией, то только по
недомыслию, а не по злой воле. Да и, вообще, не стоит все валить на медиков,
чаще искус смертоубийства исходит из рук и голов политиков: так был отравлен
мышьяком на острове Святой Елены отставной император Наполеон; Карл (( -
английский монарх, с большим увлечением занимавшийся алхимией, был отравлен
ртутью своими политическими оппонентами. Да мало ли еще примеров
злоупотребления властью над медицинскими открытиями. Правда, сейчас, с
появлением методик эмиссионного спектрального анализа, атомной абсорбционной
спектроскопии, полярографии, хроматографии, активационного анализа, убийцы
приблизились к скамье подсудимого и эшафоту правосудия достаточно близко.
Это и отбило желание прибегать к ядам у современных киллеров. Теперь они
предпочитают огнестрельное оружие или взрывчатое вещество.
Но, когда вынужден договариваться со смертью, невольно приобретаешь
навык "черных размышлений". Видимо, что-то подобное происходило в голове
Ковалевой. Именно в кабинете заведующей отделением должна была осуществиться
"пытка" правдой, одной только правдой! Женщины притупили взгляды, направив
их в пол и развернув в себя - глубоко в душу. Светлана Николаевна оказалась
неплохим психотерапевтом-новатором: она, не мусоля задницу ответственной
проблеме, призвала собравшихся к единомыслию и женской солидарности.
- Выхода у нас нет, дорогие женщины, - сказала она, - как только
признать и уточнить степень участия каждой из присутствующих в интимной
жизни одного известного персонажа - мужчины хорошего, но постоянно
совершавшего ошибки в матримониальных делах, от чего запутавшегося
окончательно. Давайте повинимся и расскажем друг другу о своем горестном
сосуществовании с этим человеком, а заодно подытожим сведения о его нынешнем
существовании.
Все присутствующие выразили молчаливое согласие разобраться с Сергеевым
по полной программе. Дело не дошло до ворошения "нижнего белья", но
кое-какие тайны пришлось приоткрыть каждой участнице "круглого стола".
Оказалось, что Светлана Николаевна была гражданской женой Сергеева в далекие
молодые годы. От той пламенной страсти появилась на свет дочь - Екатерина
Александровна Ковалева. Она теперь в свою очередь родила внука Сергеева,
которого назвали в честь деда Александром. Претензий к этой связке у
"пострадавших дам" не было. Где-то далеко под подолом юбки у Ковалевой все
же оставалось угнетенное самолюбие, как, впрочем, и у любой женщины, не
сумевшей удержать около себя достойного мужика. Однако ворошить прошлое не
стали. Можно было бы и посильнее ругать себя "внутренним голосом": на тот
счет вспомнилась поговорка последних лет: "Мыши плакали, кололись, но
продолжали жрать колючий кактус"!
Последовательно стали исповедоваться и все остальные участницы большого
совета. Татьяна Леонидовна - по профессии адвокат - попала в сергеевский
альков, как кура во щи, родила год назад от скоротечного сексуального раунда
Сергееву сына. Ни о чем не жалеет, только недоумевает, куда же пропал "отец
родной". Сейчас рожала дите от своего законного мужа, которого не любит
(даже ненавидит и презирает!), но продолжает тянуть лямку супружества: "за
неимением гербовой, пишем на меловой".
Сабрина была сдержаннее всех, потому что имела возможность упиваться
своим величием. Она единственная - законная супруга Сергеева, родившая ему
законного наследника. Однако в честной компании высокомерие не одобрялось и
зарубежную героиню быстро поставили на место!
Когда Сабрина сообщила печальную новость о трагической гибели Сергеева,
то наступило гробовое молчание. Такого поворота никто не ожидал!
Чувствовалось, что переживания по поводу потери "кормильца" были искренними!
К текущему моменту очень подходили слова Юлия Цезаря: "Человек должен знать
об окончании дела до того, как оно закончится". Сабрина воспроизвела по
памяти предсмертную записку Сергеева и обещала желающих ознакомить с
подлинником после выписки из роддома. "Да и, вообще, нам стоит дружить
домами" - было ее заключение.
Поворковав еще немного, женщины, придавленные бременем откровений и
трагическим известием, разошлись по "рабочим местам". Каждой было о чем
подумать!.. Почему-то вспомнилась сентенция, выраженная одним местным
олигархом, не надолго запрыгнувшим на арену официальной политики. Он не
успел сплясать до конца даже вступление к своей депутатской чечетке.
"Англичанин уходит, не попрощавшись, еврей прощается, но не уходит"! Вообще,
что-то мистическое чудилось во всей этой истории, но и реальность
основательно ударяла локтем в поддых.
Женщины явно грустили, было замечено на вечернем обходе, что и у
строгой к себе и окружающим Ковалевой глаза на мокром месте. Да,.. какая
женщина оставит неиспользованной возможность тихо поплакать - сама с собой,
находясь в тепле, лежа в постели, ощущая тягостное, но, чего греха таить,
приятное чувство сопричастности к медицине!
Сабрина, перебирая кусочек архива, напоролась на сергеевский "шедевр",
адресованный любимому писателю, которому и раньше посвящал некоторые
литературоведческие мысли и выводы. Назывался опус - "Пародии на грустные
рапсодии". Только сейчас, пожалуй, Сабрина прониклась истинным пониманием
мотивов сопереживаний будущему великому писателю, которые, безусловно, имели
место в душе Сергеева. Она перечитала стихотворение несколько раз: в нем под
явным внешним ерничеством пряталось уважение и признание талантов. Заметны
были и понятийные, философские параллели. Сабрина, насладившись ощущением
сопричастности к литературным откровениям, передала "Рапсодии" своим новым
подружкам:

Конечно, был он избалован,
вылезать из кожи!
в себя влюблен и очарован
Так создается человек -
своей персоной выше крыши -
поэт, писатель, имярек.
отсюда в голове и "мыши".
Наш поднадзорный был умел
Себя считал спортсменом, снобом,
и натворил немало дел:
уверен был: во всем подкован!
стихи, романы и рассказы,
Имел, бесспорно, он таланты,
да всякие еще проказы.
как все лихие дилетанты.
Он наследил в литературе
"Не родись красивым,
так веско, словно по натуре
а родись счастливым"!
был всемогущий диверсант,
Надежен будет Ваш покой
способный выбросить десант
в особняке Большой Морской.
в любой стране, в любом народе -
Когда Вас холят гувернеры,
слова стояли в нем на взводе.
все объясняют, и готовы
Все разрешает нам Создатель!
наставники английской масти
Но явится в свой час приятель -
вновь разевать глаголов пасти,
любезный, грустный антипод:
не трудно выявить уменье
он тянет к смерти весь народ.
к английскому стихосложенью.
Сперва подкинет славный брак -
Но грянут годы испытаний:
в восьмом десятке будет рак!
безденежья, трущоб, скитаний.
И погубил дни их в суете
И горе - страшное, большое -
и лета их в смятении.
овладевает всей душою.
Обычное приходит окончанье:
Здесь важно выжить, не сломаться,
больница, церковь, отпеванье,
найти себя, не растеряться.
Но не каждый может
для жизни новой назиданье -
потомкам скучным оправданье!



Прошло последнее кормление, новоиспеченные матери, посвященные в
сабринины откровения, теперь смотрели на чмокающих малышей грустными
глазами, словно прогнозируя дальнейшие повороты их судьбы. Подружки искали в
обликах своих новорожденных сходные с Сергеевым черты. Затем последовало
утомительное выстаивание в очереди для гигиенических процедур: необходимо
отмыться от лохий, поменять подкладную пеленку, обустроить свою зудящую,
болящую промежность до утренней побудки. Как там поется: "Но жизнь
продолжается вновь"! Каждая из подружек что-то шептала себе, уже на ходу - в
процессе подмывания и переодевания,. забываясь в дреме, в полусне. Сабрина
диктовала себе ритм сновидений Псалом (77: 36-37): "И льстили Ему устами
своими, и языком своим лгали пред Ним; Сердце же их было не право перед Ним,
и они не были верны зову Его". Безусловно, у любой женщины на планете Земля,
а особенно в той ее части, которая зовется Россией, были основания искать
защиту от невзгод. Многие находили ее в крепком и верном муже, но еще
большему числу женщин приходилось искать ее за широкими спинами сыновей.
По такому же подобию искал защиты будущий великий писатель, разбору
творчества которого посвятил многие годы Сергеев, оставив в наследство
Сабрине свои краткие записи. Искал подобной защиты в семейных узах и сам
Сергеев потому, что память о материнском тепле, ласке, заботе, податливости
и упругости, питательности груди этой самой близкой женщины врезается
глубоко в сознание любого ребенка и проносится им, как клише самых ценных
поведенческих мотиваций, через всю жизнь. Сыновья, мальчишки вставали на
защиту Родины во время многочисленных воин. Тем самым они окружали заботой
старость своих прародителей. Повзрослевшие дочери, если, конечно, они
нормальные существа, тоже обеспечивали заботу и защиту своим
матерям-старушкам, отцам-старичкам.
Но, наверное, самое главное достоинство такой защиты состояло в том,
что стареющий человек ощущал себя нужным на этой земле и это поддерживало
его на последней жизненной дистанции, когда здоровье уже основательно
пошатнулось, а тяга к борьбе за жизнь, за место под солнцем уплывает все
дальше и дальше - в небытие! Но был еще и Наивысший Защитник всех сирых, к
которому нормальные люди обращаются с почтением постоянно: Боже! Будь
милостив к нам и благослови нас; освети нас лицем Твоим, дабы познали на
земле путь Твой, во всех народах спасение Твое. Да восхвалят Тебя народы,
Боже, да восхвалят Тебя народы все!" (Псалом 66: 2-4).
***
Тетрадь третья:
Отчаяние

Теперь уже наш добрый знакомец - БВП продолжал бурную писательскую
деятельность. Практически без передышки после написаний "Защита Лужина" он
создает новый шедевр - "Отчаяние". То ли защита, выдуманная автором, не
помогла, то ли по другим мотивам, но накатилось на писательскую голову
отчаяние. И то сказать, такое название нового романа наводит на мысль, что в
Датском Королевстве - гниль! Однако не будем спешить колотить новые горшки,
да еще в чужой посудной лавке, а постараемся пересчитать черепки от старых
сосудов. Можно ли считать благополучной жизнь человека, родители которого,
не успев собрать мало-мальски годные и достаточные для большой семьи
материальные ресурсы, как от гиены огненной (т.е. от пролетарской революции)
бежал на чужбину? Следует помнить, что и сам побег изобиловал различными
сопутствующими пертурбациями. Разумный человек, особенно много
путешествующий, ответит однозначно - нет, нельзя!
События и настроения, женитьба и увлечения, тотальное безденежье
терзали душу и трясли, как грушу, эмигранта первой волны, то есть БВП. Тот,
кто способен к аналитическому мышлению и не склонен душиться спазмами от
прилива эмоций по поводу удачных, оригинальных словесных экзерсисов, заявит
с апломбом: "Романы пишутся кровью"! Все происходит через разрывы эпикарда,
миокарда и перикарда, не говоря уже о тонкой, нежной интиме малых и крупных
кровеносных сосудов отяжеленного литературной задачей сердца.
БВП был истощен, загнан в угол, он запутался в потребностях доказывать
самому себе, жене, близким, читающей и пишущей публике, что он, однако, не
верблюд. Человек - это звучит гордо: и если уж БВП не Бог в литературе, то
хотя бы его помощник, ловкий стряпчий!
Трудно встретить иного писателя, у которого практически все
произведения были бы так переполнены неудачей, суетностью,
бесперспективностью. Отсюда формировались и изливались, словно гной из
вялого нарыва, болезненный сарказм, черный юмор, животная грусть,
истерические бури литературных героев. Вполне закономерно, что все шло к
тому, чтобы из-за острова Буяна выплывало, как мрачное, пугающее близкой
грозой, облако - гнетущее отчаяние.
Врач склонен предположить, что собака зарыта именно на том кладбище.
Любые, в том числе и собачьи, болезни имеют первопричину - они известны
психиатрам. Недуг сей имеет звучную, почти как у породистой таксы, кличку -
"Генетика". Осколки различных людских пород были так перемешаны в БВП
известными стараниями предыдущих поколений, что нет оснований сомневаться в
возможности попадания биологического порока на базальный уровень. Стигматы
его очевидны: два дяди (по материнской и отцовской линиям) -
гомосексуалисты; да и один из собственных, родных братьев рано стал на тот
же скользкий путь. Нет, нет, здесь не приткнулось в уголке глаза
исследователя ханжество. Все как раз наоборот: вполне можно разделить мнение
мудрых индусов о том, что гомосексуалисты имеют особый (третий) пол, что и
выводит их в разряд приближенных к Богу. Однако же - к Богу, а не к людям,
не к простым смертным, среди которых приходится жить, писать для них книги
хотя бы для того, чтобы прокормиться.
Разорванный генетический континуум, как позвоночный столб, из которого
вылущили несколько сегментов, превращает субъекта уже в объект - вдребезги
разбитый, функционирующий по остаточному принципу - это своеобразная
социальная инвалидность. Можно спорить о степени и стадии ее выраженности,
но нельзя исключить ее присутствие в судьбе конкретного человека. Многое к
тому же зависит от того, на каком уровне повреждение. Травматологи знают:
перелом первого шейного позвонка приводит, как правило, к смерти в первые
сутки, второго - на вторые... Почти то же и с генетическими связями: хороши
будут потомки от тех первопроходцев, которые испортили свою генетику на
уровне Каина и Авеля: доминирование каиновой биологической связи заметно
исказит всю последующую родословную. Наверное, у БВП были более поздние (по
генетической линии) повреждения того континуума, идущие не от времен
сотворения жизни на земле. Посмотрим, как он сам оценивает диалектику даже
собственной, весьма короткой жизни: "Мы с тобою так верили в связь бытия, но
теперь оглянулся я, и удивительно, до чего ты мне кажешься, юность моя, по
цветам не моей, по чертам недействительной". Естественно, человеку дано
видеть не дальше собственного носа - потому у БВП обзор близорукий, сугубо
личный, интимно-центрический. Что означает сие откровение очевидно:
обстоятельства жизни разорвали связь времен даже в течение одного явления
метущегося человека на Земле. Так надо ли сомневаться в существовании
разрывов генетического позвоночного столба.
Сдается, что какие-то въедливые червячки шевелились в душе БВП от
рождения: отсюда грусть, раздвоенность, потеря пульса жизни, то есть
счастья. Такие метаморфозы проглядывают, практически, в каждом произведении,
у каждого героя. Перешагнув через семьдесят пять лет жизни, уточним финал,
уготованный Богом для БВП - он был безрадостным. Смерть от тяжелого
онкологического заболевания настигла его, прервав переплавку литературного
мастерства в мудрейшую профессиональную идеологию. Идеология та крушила
заурядные жизненные догмы, свободу творчества ставила на колени, требовала
сознательного ухода от наслаждения мирскими радостями здесь, сейчас, на
Земле. Грустные глаза поэта, обращенные вовнутрь - это, скажем откровенно и
может быть цинично, как это водится у медиков, стигматы онкологической
смуты, внесенной путем неудачных генетических комбинаций. Позволим себе
такое, может быть очень уж медицинское, объяснение. Именно так ведет руку
препаровочный нож, обозначая самый точный диагноз - диагноз патологоанатома.
Никаких вторых мнений быть не может. Приговор вынесен окончательно -
обжалованию не подлежит!
Ко всему сказанному прочно лепится и учет особенностей писательского
творчества, главная задача которого отражать эмоциональную динамику жизни
твоего поколения. Историки перепасуют в будущее формальные данные: где,
сколько, когда жило тех или иных людей и сколько они провели воин друг с
другом и прочее? Но какие эмоции, понятия, душевные переживания испытывали
при этом те люди -остается за кадром истории. Восполняют тот пробел
художники слова, способные более-менее правдиво писать о близком - о своих
соотечественниках. Именно такой материал ценен, если он вовремя фиксируется
и переносится в своих книгах писателями.
Когда Мережковский, Алексей Толстой, Даниил Гранин пишут исторические
романы о Великом Петре, то заранее можно сказать - будет написано вранье!
Совершится лишь описание очередной "версии" - не более того! "Познай себя!"
- призыв древних обозначал главное свойство человека, его неспособность даже
к самоанализу. Где уж тут познать такую глыбу, как Петр I, окруженную мало
понятными современным поколениям людьми - единомышленниками великого
человека, тайными и скрытыми врагами и прочим людом. Вот и получалось:
Мережковский косил в свой угол, в котором в эпатажной позе корчила из себя
сверхчеловека Зинуля Гиппиус (жена писателя-историка); обжора и лизоблюд
Толстой со своей колоколенки, низко приклонив голову перед Великим Учителем,
обозревал деяния Петра Великого; Гранин предлагал иной взгляд, - как сам он
заверял, взгляд инженера, строителя. Но никто из перечисленных писателей не
мог знать, понимать и правдиво отразить истинные эмоции, переживаемые
далекими поколениями, великой личностью, принадлежавшей другой эпохе. Все
эти писатели предложили современникам для потребления свои откровенные
заблуждения. Получилась кособокая историческая неправда!
Судьба уберегла БВП от подобных творческих заблуждений. Он решительно
избегал проникновения в ему не подвластное. Но переживая жизнь своих героев
- современников, аналогов по душевной динамике, органично спаянных с самим
автором, - БВП обрекал себя на злейшее самоистязание! Когда приходилось
хоронить главного героя, то следовало умозрительное прохождение через все
"программы", установленные велением Господа Бога на сей случай. Это тоже
самое, что умирать самому, да не единожды! Познать "отчаяние" можно только
попав в полосу аналогичного тумана, либо индуцировав близкое состояние в
писательской отзывчивой душе.
Извечный философский, да и медицинский тоже, спор: что первично, а что
вторично? Этот спор заедает и нашу гипотезу. Но, смеем надеяться, только
покусывает ее, не круша полностью. И подтверждение тому находим в стихах
БВП, рассматривая их с непривычной позиции: "Каким бы полотном батальным ни
являлась советская сусальнейшая Русь, какой бы жалостью душа ни наполнялась,
не поклонюсь, не примерюсь со всею мерзостью, жестокостью и скукой немого
рабства - нет, о нет, еще я духом жив, еще не сыт разлукой, увольте, я еще
поэт". Смелость и твердость - это ответственные и достойные качества. Они,
бесспорно, тоже генетически закреплены, но выбраны были из другого набора.
Эти сильные заряды отлеживаются до поры до времени в другом патронташе.
Ясно, что фигура БВП неоднозначна, что в душе его таилось и добро и зло, -
следствие бурления прогрессивной и регрессивной генетики.
Вина БВП очевидна, он сам разоблачает себя в романе "Отчаяние":
"Зеркала, слава Богу, в комнате нет, как нет и Бога, которого славлю. Все
темно, все страшно, и нет особых причин медлить мне в этом темном, зря
выдуманном мире". Вера в бога - это зеркало души, это яркий факел,
разгоняющий любую тьму. Но, если нет Бога в душе, то нет и зеркала перед
глазами, отражающего все негативные стороны твоего характера, поведения,
мыслей, нет и освещения. Сказано в Писании: "Начало мудрости - страх
Господень; разум верный у всех, исполняющих заповеди Его. Хвала Ему пребудет
вовек" (Псалом 110: 10).
Можно ли идти на суд Божий, ожидая благополучного для себя решения, с
таким запасом святотатства: "Но беспокоиться не о чем. Бога нет, как нет и
бессмертия, - это второе чудище можно так же легко уничтожить, как и
первое".
Из первой порочной посылки рождается уже целая теория, система
взглядов, за которую ребенку просто шлепают по губам, ну а взрослого
наказывают по-взрослому - болезнью, горем близких, смертью. Никак иначе
нельзя расшифровать коварные сомнения, переложенные БВП из своей головы в
уста главного героя: "Вот в чем затор, вот в чем ужас, и ведь игра-то будет
долгая, бесконечная, никогда, никогда душа на том свете не будет уверена,
что ласковые, родные души, окружившие ее, не ряженые демоны, - и вечно,
вечно, вечно душа будет пребывать в сомнении, ждать страшной, издевательской
перемены в любимом лице, наклонившемся к ней".
Искажение образа бытия, как следствие плохой мыслительной оптики,
развивается и дальше. Споткнувшийся на софизме и истерическом атеизме, автор
продолжает калечить и своих литературных героев, вбивая, как гвозди в живое
тело, а затем распиная на позорном кресте идеологическую галиматью: "Если я
не хозяин своей жизни, не деспот своего бытия, то никакая логика и ничьи
экстазы не разубедят меня в невозможной глупости моего положения, -
положения раба божьего, даже не раба, а какой-то спички, которую зря
зажигает и потом гасит любознательный ребенок - гроза своих игрушек". Ну, а
если простой человек не может подскочить на собственных ногах, взмахнуть
руками и полететь, как птица, то разве это трагедия. В том заключается всего
лишь одно из простых доказательств относительности человеческих
возможностей, явно и заранее ограниченных Творцом. Для чего же из-за
очевидного впадать в невероятное и поднимать голос, срывающийся до жалкого
ребячьего писка, на Бога?!
В головах современников, к сожалению, так много понятийного мусора, что
добавлять к нему еще и осколки своих ошибочных представлений будет уже явным
перебором, кощунством, если угодно, над истиной, правдой, справедливостью.
Иначе получится так, как предрекал БВП в одном из своих стихотворений с
претенциозным заголовком "Поэты": "А мы ведь, поди, вдохновение знали, нам
жить бы, казалось, и книгам расти, но музы безродные нас доконали, и ныне
пора нам из мира уйти". В этом заверении кроется феномен сопереживания
автора с теми, кто попал в мясорубку страшных социальных потрясений, - это
все живые и обобщенные эмоции, имеющие, по отношению к правде жизни, большую
цену!
Вместо масштабных полотен БВП часто создавал лишь оригинальные поделки,
в которых, слов нет, демонстрировалась филигранная писательская техника, но
жизневеденья, философии заключалось всего лишь на ломаный грошик. Беды в том